Текст книги "Парни из Островецких лесов"

Автор книги: Станислав Бискупский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Нападение на Илжу

По-настоящему еще никто точно не знал, что и как, но партизанское чутье подсказало, что предстоит что-то важное.

В тени приземистой сосны проходило совещание. Горец в задумчивости гладил свои розовые щеки и всматривался в извилистые линии, начерченные палкой на песке Локетком из отряда «Свет». Береза, напоминавший Юреку своей внешностью Костюшко, портреты которого он встречал в школьных учебниках, горячо спорил с Сашкой. Сашка, присев на одно колено, внимательно всматривался в появляющийся на песке рисунок и гладил рукой свои темные волосы, что всегда означало его полное внимание и сосредоточенность.

Нетрудно было догадаться, что подобная встреча опытных командиров и их отрядов не носила характера приятельской беседы, что за этим скрывалась какая-то цель, известная только этим четверым, сидящим под сосной.

Вид партизан производил сильное впечатление. Такой массы лесного войска, собранного вместе, Юреку еще не приходилось видеть. Партизаны расположились кто где мог, но отдавали предпочтение местам под деревьями или кустами: партизанская привычка. Солнце, дождь, засада ли – самое хорошее место.

Юрек вместе со Здзихом расположились под молодой сосенкой. Клен, опершись о ствол дерева, держал в губах стебель травинки и весело поглядывал в сторону приятелей. Безымянный расположился, как всегда, на некотором удалении, полностью углубившись в добытый откуда-то потрепанный довоенный «Устав пехоты».

Кен проводил занятия. В центре лежала разобранная винтовка. Вызываемые по очереди партизаны который раз подряд повторяли операцию по сборке оружия.

– Затвор состоит из следующих частей… – Лев прижал пожелтевшим от табака толстым пальцем стальную деталь и вынул затвор.

Сикорский, пододвинувшись ближе к Кену, смотрел внимательно, боясь что-либо пропустить. Это был паренек со слегка веснушчатым лицом и по-детски наивными голубыми глазами. В отряд Горца он пришел еще в 1943 году. Горец со своим отрядом находился в лесу, когда ему доложили, что часовые задержали какого-то мальчика.

Вскоре он, босой и оборванный, предстал перед ним, трясущийся немного от холода и слегка от страха. Над исхудавшими, впалыми щеками светились глаза, говоря о том, что хлопец простужен и голоден. Он был родом из-под Опатува. Горец распорядился накормить его и достал откуда-то немного поношенные ботинки и залатанную одежду. Когда уже казалось, что вопрос с ним на том и кончится и паренек пойдет себе, откуда пришел, он неожиданно появился перед Горцем.

– Ко-ко-командир, – сказал он, заикаясь, – мо-мо-можно ли мне о-о-остаться в вашем отряде?

Глаза его выражали такую горячую просьбу, что трудно было отказать ему. К тому же он просто не знал, куда ему идти. Горец принял его в свой отряд. С тех пор паренек ходил за ним как тень. Под его опекой командир мог чувствовать себя в безопасности. Однажды Горец вызвал его к себе.

– Ну так что ж, – сказал он, – ты теперь уже старый партизан и поэтому должен иметь псевдоним. Как бы ты хотел называться?

– Си-Си-Сикорский, командир!

И стал Сикорским.

Горец не ошибся в нем. Мальчик был всегда готов выполнить любой его приказ. Когда в ходе постоянных реорганизаций ему грозил переход в другой отряд, он глядел на командира без единого слова, но таким взглядом, что было бы преступлением удалить его от себя.

Лев, усвоив принцип взаимодействия отдельных частей затвора, положил его на траву.

– А как называется эта часть? – Кен окинул взглядом всех присутствующих и остановил его на Сикорском.

Паренек покраснел, глубоко вздохнул: – Это вы-вы-вы…

– Это тебе не автомат, – сказал Клен и засмеялся.

– Помолчал бы! – Здзих холодно поглядел на Клена.

Сикорский никогда не обижался на подобные шутки, но Здзиху всегда казалось, что они сильно ранят мальчика.

– Прекратить разговоры, – вмешался Кен. Сикорский тем временем пришел в себя.

– Это выбрасыватель, – без запинки выпалил он, и губы его в радостной улыбке разошлись от уха до уха.

– Ну как, Клен, видал? – встрепенулся Здзих.

– Молодец! – сказал Кен. – Кто еще раз повторит?..

На другой стороне поляны неожиданно раздалась песня:

«Калинка, калинка, калинка моя…»

Пели советские партизаны, которых судьба разными дорогами привела в Островецкие леса. Это были главным образом бывшие пленные, сбежавшие из лагерей и тюрем. Некоторые из них пришли из-за Вислы и, как гласила молва, ненадолго задержались здесь, с тем чтобы в соответствии с полученным приказом выступить куда-то в Прикарпатье. Были среди них парни рослые и крепкие, были также и небольшие ростом, но стойко переносившие тяготы и лишения дальних переходов без отдыха, голод и непогоду, бессонные дни и ночи.

Сашка был высоким брюнетом, волосы зачесывал назад. Он носил лихие усы и имел быстрый взгляд. Его знали здесь все. Пришел он сюда откуда-то из приуральского колхоза и освоился в здешних лесах. Города и поселки также не были для него чужими. Появлялся он неожиданно в наиболее оживленных местах, подходил к немцам, заводил с ними разговоры, держа палец на спусковом крючке пистолета, спрятанного на груди под пиджаком, и вынимал оружие в тот момент, когда этого меньше всего ожидали. Только тогда враги догадывались, что это именно тот долго разыскиваемый ими Сашка, когда он исчезал, оставляя за собой трупы жандармов как память о своем пребывании.

Была, однако, у Сашки известная слабость: был он не прочь пригубить чарку. Только тот, кто не знает партизанской жизни, мог бы осудить его за это. Выпить умел, но водке никогда не поддавался: он управлял ею, а не она им.

Однажды в новогоднюю ночь на сорок четвертый год, когда снег от мороза на улице скрипел под ногами, он зашел в один знакомый дом в Денкувеке под Островцом, чтобы «отогреться» под крышей. Хозяин для этого всегда имел испытанное средство. И теперь оно сразу же гостеприимно появилось на столе. Они поговорили немного о том, о сем, и, так как ничто не предсказывало опасность, Сашка решил немного вздремнуть на чердаке. Однако глаза какого-то шпика выследили его. Проснулся только тогда, когда немцы уже ломились в дверь. Сашка выглянул через окошко в крыше: дом был окружен со всех сторон. Не было даже времени, чтобы одеться, и он, осторожно раздвинув доски, бросил две гранаты прямо в чернеющие на снегу фигуры. Как только стих грохот взрывов, спрыгнул в толпу остолбеневших от неожиданности жандармов, а затем, белый на фоне белого снега, исчез.

Когда он в несколько необычной одежде добрался до своих, они от удивления даже встали.

Сашка спокойным движением пригладил волосы и громко рассмеялся:

– Ну что же, товарищи? Ведь это маскировка!

Нет ничего в том удивительного, что среди партизан укоренилось мнение, что если Сашка в отряде, то им не может грозить никакая опасность. Но одновременно существовало убеждение, что его присутствие указывает на предстоящие важные события. Так было и в этот раз.

Взоры партизан с любопытством обращались в сторону командиров. Всем не терпелось узнать, что готовится в «штабной кухне». Было видно, что все шло в соответствии с планом, потому что не прошло и часу, как командиры разошлись по своим отрядам и Горец подошел к Кену.

– Собери ребят.

Сам Горец стоял в стороне и наблюдал. Он мог положиться на Кена, которого уважали. «Этот не даст спуску», – говорили о нем. Кен действительно любил дисциплину в отряде. Не криком, а твердым, решительным голосом и взглядом он принуждал к послушанию. Именно за эти качества его ценил Горец, и на этой почве они нашли общий язык.

– Докладываю, командир, отряд в сборе, – отрапортовал Кен.

Горец подошел ближе и окинул взглядом шеренгу.

На лице Кена застыла его обычная веселая улыбка. Лев внимательно вглядывался в глаза командира, Сикорский смотрел на него глазами, полными обожания и преданности. Здзих и Юрек глядели ему прямо в лицо, чувствуя себя в строю несколько напряженно, как новички. Стальной, второй после Сикорского объект шуток Клена и Лёлека, стоял несколько ссутулившись, внешне безразличный, а по существу внимательный и настороженный.

– Слушайте, ребята, – .начал Горец не официальным, а обычным, ежедневным тоном, чтобы было по-свойски, по-семейному, – есть работа, причем хорошая работа.

Он сделал небольшую паузу. Большой шмель гудел над лесным цветком, привлекая к себе взоры стоящих партизан.

– Захватим город! – выпалил Горец.

Он знал, какую реакцию вызовет это предложение. Изумление партизан, по его мнению, было вполне обоснованным.

– Районный город, – добавил он минуту спустя, – Илжу. Мы должны удержать его два-три часа. Задачей нашего отряда является прикрытие дороги со стороны Стараховице, захват почты, аптеки, банка. Другие займутся складами. Мы обязаны пополнить наши запасы продуктов, лекарств, одежды. Вероятно, нет необходимости добавлять, что наша операция имеет большое моральное значение. Это станет одновременно демонстрацией нашей силы, повысит дух населения, припугнет немцев…

Партизаны слушали его со вниманием, схватывая слова на лету.

– Нападением на жандармский и полицейский пункты займутся другие…

– Жаль, – совершенно не по уставу произнес Лось.

– Совсем не жаль, – подхватил Горец. – В Илже есть наши люди, которые будут взаимодействовать с нами. От нас зависит, чтобы они не стали потом объектом репрессий. Поэтому убивать можно только в случае крайней необходимости…

– Но там есть также и фольксдойче! – не сдавался Лось.

– Дать им прикурить, чтобы знали, что родина помнит, – предложил Клен.

– Прекратить разговоры! – призвал к порядку Горец. – Повторяю: от нас зависит, чтобы вся операция прошла бескровно. Я думаю, что не надо пояснять, что это еще более затрудняет и осложняет нашу задачу. Естественно, в случае необходимости… – Он сделал головой разрешающий жест. – Вопросы есть?

Вопросов не было. А в действительности их было столько, что трудно выбрать самые главные. Поэтому каждый задумался и молчал. Сбор уже утратил свой служебный характер и превратился в общее совещание.

– До Илжи изрядное расстояние, – проговорил Стальной.

– Верно, – важно подтвердил Клен. – На лошади туда никогда бы не доехал…

Партизаны прыснули от смеха. Все помнили, как Стальной, взяв коня из конюшни помещика, уснул во время ночного похода и проснулся… в конюшне, из которой вечером выехал.

– Разве только если бы конь был из Илжи, – добавил Лёлек.

– Оставьте его в покое, – вмешался Здзих.

Стальной не умел огрызаться. Он подавлял в себе реакцию на все колкости, не имея, по существу, обиды на товарищей. Посмеяться было необходимо, и для этого должен быть найден объект. Трудно, конечно, но Стальной вынужден был согласиться с этой ролью.

Откровенно говоря, и Юрек, и Здзих немного были разочарованы тем, что в Илже нельзя будет пострелять. Однако мысль о предстоящей операции будила в них неизвестное до сих пор чувство, они уже предвкушали то, что должно было наступить.

Захват районного города, в конце концов, не был простым делом, и такие события относились, мягко говоря, к довольно редко случающимся.

К вечеру отряды были готовы к походу. Партизаны тщательно проверили снаряжение. Все было обернуто и упаковано так, чтобы в мешках совершенно не осталось свободного места. Сердце Здзиха, когда он увидел, как длинная цепочка людей углублялась в лесную чащу, переполнялось гордостью. «Это ведь настоящая армия», – подумал он.

Когда рассвет коснулся верхушек деревьев, отряд остановился на привал. До Илжи было уже рукой подать. Вечером наступающего дня отсюда должна была начаться операция. Залегли, как обычно, под прикрытием кустов. Скрутили толстые самокрутки и закурили, пытаясь этим снять нервное напряжение, которое каждый стыдливо скрывал друг от друга. Но человек всегда остается человеком. Чувство страха испытывает любой, не всякий только может его контролировать. В этих случаях обычно делали мину бывалого человека и неискренне говорили: «Ты что, думаешь, что у меня сердце в пятки ушло? Ничуть не бывало!». Все так говорили, и никто этому не верил. Но именно так надо было говорить. Необходимо было избавиться от страха, чтобы это чувство уступило решимости и отваге. Когда разговоры смолкали, это говорило о том, что в мыслях каждый был в милых сердцу местах: в Островце, Стараховице, Кельце или Радоме. В этих случаях никто никому не мешал молчать. Таким образом люди связывались со своими близкими, стараясь отгадать, что они делают именно в этот момент, когда он о них думает. От таких раздумий никто не был свободен, они чаще всего приходили к человеку в сумерки, перед боем, перед выполнением трудного, ответственного задания.

Расположились в деревне Чекажевице. От деревни осталось пепелище. Запора, который был родом из Чекажевице, долго стоял на дороге, стараясь узнать знакомые места. Тропки, которыми он столько раз бегал, исчезли под грудами пепла и недогоревших обломков. Кругом валялись поржавевшие обручи сгоревших бочек, измятые ведра, в грудах пепла торчали спинки железных кроватей. Над всем этим, как упершийся в небо палец мертвой деревни, торчала черная печная труба.

Запора вернулся в лагерь злой и задумчивый. Никто не обращался к нему с вопросами, не расспрашивал о подробностях трагедии. Он присел в сторонке, охватил голову ладонями и молчал. Здзих поглядел в его сторону, хотел что-то сказать, но вовремя остановился. Сикорский на минуту отвлек его внимание от Запоры.

– Плохо дело с ногами, посмотри!

Здзих потянулся за фонариком, включил его и взглянул. Ступни и пятки Сикорского покраснели и вспухли.

– Стер!

– Да, видишь вот!

– Носки целы у тебя?

Сикорский развел руками.

– У меня их совсем нет!

– Ну что с тобою делать? – Здзих немного помедлил. – Подожди-ка!

Сикорский с удивлением смотрел, как Здзих стаскивает ботинки и снимает носки.

– Бери, – Здзих бросил носки на траву.

– Ты что? – возмутился Сикорский.

– Бери и не разговаривай! – И надел ботинки на босые ноги. – До Илжи дойду и так…

Раздался сигнал к выступлению. И снова отряд длинной цепью втягивался в ночь. Партизаны шли вдоль рельсов узкоколейной железной дороги. Ноги спотыкались о шпалы, под ногами шуршала щебенка. По обеим сторонам стоял лес, молчащий и пахнущий свежестью, маем. Люди двигались в этом зеленом туннеле тихо и почти бесшумно. Горец, Сашка и Береза шли впереди, за походным охранением. После двухчасового марша остановились на краю леса.

В поле поднялись два силуэта. Сашка вскинул автомат, раздался звук взводимого затвора.

– Стой, кто идет? – отрывисто спросил Береза.

– Свой!

– Пароль?

– Радом! Отзыв?

– Рабка!

Подошли ближе. Это оказались люди Локетка из Илжи. Они нервничали, боясь, что операция не удастся. Десятки предположений, каждое из которых в партизанской жизни могло быть возможным, наполняли их беспокойством за исход сегодняшней ночи.

В ожидании время всегда тянется медленно. Встреча, однако, произошла точно в назначенное время.

– Телефонные линии перерезаны. Все подготовлено, – поспешно доложили подошедшие.

Во мраке вырисовывались расположенные низко в котловине покосившиеся и прогнувшиеся избушки, над которыми высилась щербатая башня старого замка.

Майские ночи коротки. Необходимо было приступать к выполнению задания, так как с наступлением рассвета преимущество будет на стороне врага. Сашка собрал командиров, напомнил задачи, распределил обязанности.

Береза вместе с проводниками из Илжи двинулся в сторону складов, советские партизаны поспешили в направлении жандармского поста. Горец двинулся в сторону аптеки, банка и почты.

Юрек испытывал большое беспокойство: Горец выделил его в состав группы по охране шоссе со стороны Стараховице. Он кинулся в сторону города, стараясь убедить командира в необходимости его участия в операции в самых ответственных местах. Горец коротко отрезал:

– Приказ! Понимаешь?

Юрек медленно поплелся в указанном направлении. Группа залегла вдоль обочины шоссе, направив винтовки в сторону, откуда могла подойти к городу возможная помощь.

К складам подъезжали подводы. Партизаны из отряда Березы уже начали укладывать в них первые трофеи, когда в городе, где находился жандармский пост, раздался взрыв гранаты и затрещали автоматные очереди.

Жандармы скрывались за заложенными мешками окнами, ведя беспорядочный огонь. В соответствии с планом захват поста не предусматривался, необходимо было только парализовать его, не допустить, чтобы немцы могли сорвать операцию, главной целью которой были склады.

Неожиданная атака ошеломила гитлеровцев, которые, не зная сил противника, стреляли вслепую, куда попало, в ночь, которая внезапно стала угрожающе опасной. Вызвать подмогу было невозможно – телефонные трубки, снятые с рычагов аппаратов, молчали.

Окруженные со всех сторон, вынужденные рассчитывать только на собственные силы, немцы оказывали отчаянное сопротивление, как люди, которым нечего терять. Ни один из них не осмелился вырваться из этого пекла, ни один не пробовал уйти из окруженного строения.

А именно этого добивались партизаны…

Горец ударил ногой в дверь здания почты. Она была закрыта. Он сильнее нажал на нее плечом, упираясь ногами в порог. Дверь тихо затрещала, но не подалась. Какая-то тень мелькнула рядом и скрылась за углом. Горец крепче стиснул рукоять пистолета. Он всей своей тяжестью ударил еще раз в дверь.

За дверью послышался чей-то испуганный голос:

– Кто там?

– Откройте! Армия Людова!

Щелкнул замок. Двери распахнулись. На пороге стоял пожилой мужчина в нижнем белье, бледный от испуга.

– Спокойствие! Вам ничто не грозит…

Горец переступил порог почты.

Перед ним стояли люди, выселенные из Познаньского округа, а теперь используемые для работы на почте.

– Как пройти в контору? – спросил Горец.

Все поспешно указали на боковую дверь. Пораженные внезапным вторжением ночных пришельцев, они все еще не разбирались в том, что происходит и чего от них хотят.

Клен, который появился вслед за Горцем, смотрел на них, немного усмехаясь.

– Все из-за этой срочной телеграммы, – флегматично сказал он, жуя корку хлеба.

Горец взглянул на него.

– Что ты плетешь, какая телеграмма?

– Как это какая, командир? Гитлеру. Чтобы он нас куда-нибудь поцеловал!

Горец невольно улыбнулся: «У этого всегда что-нибудь на уме». Дверь в контору была открыта. За перегородкой, разделяющей комнату, стоял телеграфный аппарат. Здзих обеими руками поднял аппарат и со всей силой ударил его о пол.

– Заткнись, наконец!

Клен рьяно уничтожал почтовое оборудование. Познаньцы наконец пришли в себя. Испуг исчез с их лиц. Они были бы абсолютно довольны, если бы не страх перед возмездием со стороны немцев.

– Но…

Горец догадался, что они хотели сказать.

– Вам нечего бояться, – успокоил он их, – весь город в наших руках.

В направлении, где находился жандармский пост, раздалась новая автоматная очередь, которая была прервана взрывом гранаты.

– В комнату, где лежат посылки!

В темном помещении в несколько ярусов стояли посылки, приготовленные для отправки в Германию. Надо было их забрать.

– Подать сюда подводы! – крикнул Горец, высунувшись в окно. Под стеной снова мелькнула чья-то тень. Горец выхватил пистолет из кобуры, и в ту же секунду из темноты показалась улыбающаяся физиономия Сикорского.

– А тебе что здесь надо?!

– Я… я… так, к-командир… На… на всякий с-случай…

– А я уже тебе в лоб хотел пальнуть. И тоже на всякий случай…

Клен и Здзих выносили ящики с посылками. Их количество увеличивалось с каждой минутой. Горец бегло просматривал письма, предназначенные для отправки. Некоторые из них могли бы пригодиться. Он сунул в карман толстый пакет и осмотрелся кругом. Контора представляла собой живописное зрелище.

– Ну, теперь у вас будет отпуск! – шутя, обратился он к познаньцам. Те ответили ему улыбкой.

– А теперь в аптеку!

Одна из подвод направилась в сторону установленного пункта сбора, другая – к аптеке. Здесь дело обстояло значительно проще. На партизанские болезни всякое лекарство могло пригодиться. «От йода до касторки», – как говорил Клен. Дверь открыли быстро. На полках белели фарфоровые баночки, которые сгребали не глядя. Вату, бинты в беспорядке бросали в телегу. Одежда партизан пропиталась аптечным запахом, в носу щекотало от разных порошков. Грузили все подряд и как попало. Со всем этим должны были разобраться доктор Анка и советские врачи. Партизанам было приказано забрать как можно больше.

Здзих бегал от подводы к аптечным полкам. Двигал груды банок, бутылки и баночки. Глаза его блестели от избытка чувств и впечатлений. В отдалении, в городе, раздавались короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы.

Основательно опустошенная аптека зияла пустыми полками.

Здзих вытирал со лба пот, он очень устал, но был рад.

– Ну, а теперь в банк! – распорядился Горец.

Возвращались в сторону города. Незнакомый житель Илжи добровольно сопровождал их по темным извилистым улицам.

– А может быть, командир, займемся воспитанием?.. – осторожно спросил Клен.

– Каким воспитанием?

– Ну, этих… фольксдойче… – Он уже вытаскивал тонкий, видавший виды ремень из поношенных штанов.

– Черт с тобой, – махнул рукой Горец.

Клен воспринял это как разрешение.

– Старый метод, старый, – ворчал он, идя в направлении города, – но на разговоры не имеем времени.

Двери банка были открыты. Горец пошел в помещение, где находилась касса, туда же за ним как тень проскользнули Сикорский, затем Здзих с Лосем. Сашка появился тут же перед ними.

– Холера! – сказал он, увидев входящих, – деньги есть, а взять невозможно, – говорил он, указывая на металлический сейф.

Горец потрогал замок: – Не подступишься…

– С противотанковым ружьем – вот тогда другое дело! – сказал кто-то из русских.

Но противотанковых ружей партизаны не имели.

Береза и его люди грузили содержимое складов на подводы, которые подъезжали одна за другой, как на железнодорожной товарной станции. После загрузки телеги уходили в направлении пункта сбора. Особо ценным трофеем явилось… шелковое белье, не из-за привлекательности, понятное дело, а… из-за вшей, которые не заводились в нем. Немцы знали это очень хорошо и потому все чаще направляли своим солдатам шелковое белье. Теперь оно пригодилось партизанам.

Выстрелы около жандармского поста становились все реже. Немцы по характеру операции быстро сделали вывод, что какое-либо сопротивление с их стороны бесполезно.

Илжа в течение трех часов находилась в руках партизан. В представлении немецкого гарнизона число отрядов, принимавших участие в операции, превосходило всякие возможные предположения.

В эту ночь посты, обеспечивающие охрану дорог, ведущих в город, могли быть совершенно спокойны: ни один из ближайших гарнизонов оккупантов не выступил на помощь Илже. Немцы ожидали рассвета, но до наступления утра операция должна быть закончена.

Вскоре после часа ночи в воздух взвилась белая ракета. Отряды заканчивали выполнение своих заданий и подтягивались к условленному месту. Юрек восхищенно наблюдал, как из города тянулся длинный караван подвод. Командиры торопливо проверяли состояние своих отрядов. Все были налицо.

Над темной стеной леса начинало светлеть, когда соединившиеся отряды быстрым маршем вышли из Илжи…

Коротки майские ночи. День нарождался прямо на глазах. Его наступление чувствовалось в первом теплом дуновении ветерка, щебетании пробуждающихся птиц. Погожая заря обещала жаркий день.

Ночь была помощницей партизан, в то время как день играл на руку врагу. Всем было ясно, что на рассвете в Илжу придут поднятые по тревоге немецкие отряды из ближайших гарнизонов, поэтому партизаны как можно быстрее должны были уйти от места операции, увезти трофеи, скрыться в безопасном месте.

Сашка, Береза и Горец отдали приказ своим отрядам идти самым быстрым маршем. Партизаны двигались через неудобные для них Кунувские леса, не имеющие подлеска и росшие на песчаном грунте. Каждую минуту можно было ожидать погони. Необходимо было ввести в заблуждение возможных преследователей, замаскировать следы. Отряды продвигались зигзагами, избегали прямых и проторенных дорог, углублялись в лес, неожиданно выходили на редко встречающиеся поляны и снова скрывались в лесной чаще.

– Быстрее, быстрее! – торопили своих людей Береза и Горец.

– Скорее, скорее, ребята! – вторил им Сашка.

А поход был для них непривычным, так как идти пришлось в дневное время. До сих пор они передвигались только ночью. Странной казалась им длинная цепь людей, темной извилистой линией петляющая в лесу. Люди отвыкли от дневной духоты – ночная прохлада обычно освежала их вспотевшие лица. Теперь же зной обдавал их жаром, мокрые рубашки прилипали к телу. Оружие казалось вдвойне тяжелее. Жара усиливала усталость. Наиболее ослабевшие шли рядом с подводами, опираясь рукой на их края. Скрипели колеса, вязли в сыпучем песке. Блестела на солнце каштановая шерсть потных лошадей, фыркающих от жажды, вязнущих в песке по щиколотку.

Зной становился все более изнуряющим, пот заливал глаза, сухой язык напрасно старался увлажнить спекшиеся губы.

В полдень жара стала невыносимой, но командиры не разрешали сделать даже самого короткого привала. Бывали минуты, когда хотелось оторваться от этого заколдованного каравана, повалиться в тень ближайшего дерева, пить влагу хотя бы из зеленых листьев. Однако какая-то сила толкала людей вперед, уже не рассудок, а инстинкт подсказывал, что надо идти.

На склонах песчаных холмов измученные лошади останавливались, и тогда десятки плеч упирались в подводы, напрягались мускулы увязнувших в песке ног, и метр за метром подводы двигались вперед.

Иногда казалось, что наступил предел, что уже никто и ничто не в состоянии заставить людей идти дальше. Но откуда-то брались силы, появлялась энергия.

Зеленый, который недавно прибыл в отряд, шел рядом со Здзихом и Юреком. Ребята вытирали лоб рукавом, молча посматривали друг на друга. Солнце пекло их лица, раскаленный песок жег ступни ног.

Спустя несколько часов похода сухощавое измученное лицо Зеленого исказилось от неожиданной боли.

– Я не выдержу, – с трудом прошептал он. – Пить…

Ни Здзих, ни Юрек не произнесли ни слова. Не было смысла говорить слова утешения. В этом проклятом лесу нельзя было рассчитывать на то, что они наткнутся хотя бы на лужу, а в деревни они не заходили. Селения всегда располагаются при дороге, а дороги теперь особенно опасны.

– Пить, – шептал Зеленый, беспомощно оглядываясь вокруг.

Немного позади шли Клен и Сикорский. Сикорский раздобыл в одном из илжеских складов новые ботинки и ежеминутно украдкой поглядывал на них. Ботинки были новые, хорошие и прочные. Правда, немного жали, поэтому он слегка хромал, кривясь от боли, но тем не менее был доволен своим трофеем.

– Ну и угораздило тебя! – качал головою Клен. – Далеко так не уйдешь…

Сикорский неуверенно поглядел на ноги.

– Чего ты?

– Они не на твою ногу.

Ботинки действительно жали, но ведь они были в самый раз, когда Сикорский примерял их.

– Да нет, ничего, – сказал он неуверенно. Клен наклонился, оглядел и покачал головой.

– Не подходят! – заявил он авторитетно. – Ботинки из города, а ноги из деревни.

Сикорский прибавил шагу. Он никогда не мог договориться с Кленом.

– Пить! – застонал Зеленый так, что даже Клену стало его жаль.

– Пить, пить! – со злостью произнес он и взглянул на повозку с лекарствами. – Касторки я тебе не дам. Всю дорогу испортишь, и немцы сразу найдут нас.

Зеленый вытер высохшие губы. На зубах неприятно заскрипел песок.

– Йоду тоже, не дам тебе, – продолжал Клен, – ты хоть и нытик, но все же товарищ. Ну что, что тебе дать, что?..

Неожиданная мысль пришла ему в голову. Он кинулся к идущей сзади подводе.

– Слушай, – обратился он к Стальному, – человек умирает, не поможешь ли ему чем-нибудь?

– Что тебе надо?

– Зеленый умирает от жажды. Дал бы ты ему что-нибудь попить.

– Ты что, с луны свалился? – удивился Стальной. – Не водки же дать ему?

Из складов в Илже забрали несколько ящиков водки, которые Сашка приказал охранять особенно тщательно.

– А почему бы и нет?

– Ты с ума сошел!

– Дай ему, Стальной, дай. Водка, я слышал, лучшее средство от жажды!

Стальной недоверчиво поглядел на приятеля, стараясь уловить в этом какой-нибудь новый подвох. Но лицо Клена было серьезным.

– Ну что, дашь? – на этот раз со злостью спросил Клен.

За это могло здорово влететь от Сашки. Стальной на продолжительное время задумался, затем решился окончательно:

– Зеленый, иди сюда…

Тот, увидев поданную бутылку, опешил:

– Что это?

– Ты хочешь пить?

– Да, но не это. – Он огляделся вокруг.

– Пей! Это от жажды очень помогает! – с видом знатока кивал головой Стальной.

Зеленый взял бутылку и двинулся вперед.

Пополудни Сашка наконец решил объявить привал в густо заросшем лесу. Партизаны уже далеко отошли от Илжи.

Подводы остановились на краю поляны. Люди с наслаждением садились на разогретый песок. Только теперь можно было поделиться с товарищами всеми впечатлениями от операции.

Полуденный зной уже прошел, и партизаны испытывали удовольствие от дуновения ветра. Командиры собрались обсудить, как спрятать добытые трофеи. Решили перебрать их и укрыть по крайней мере в нескольких местах. Но в первую очередь надо было восполнить недостатки снаряжения отрядов.

Приказ об отдыхе улучшил настроение. Люди сняли рубашки и обувь, чтобы дать отдых спинам и усталым ногам. Выставленный караул обеспечивал безопасность. Посыпались воспоминания о недавней операции, раздался первый громкий смех, кто-то попробовал запеть.

Отряды отдыхали.

Ничто не говорило о тревоге, но одиночный, неожиданный винтовочный выстрел поднял всех на ноги. Стреляли где-то неподалеку от лагеря. И самым удивительным было то, что часовые не подавали знаков тревоги. Сашка немедленно послал людей выяснить, в чем дело.

Минуту спустя трое вышли из леса. Два партизана вели под руки Зеленого, который шел неуверенным шагом.

– Уснул, вражий сын… А во сне…

Вид Зеленого показался Сашке несколько подозрительным.

– Дыхни!

Зеленый сжался и втянул голову в плечи.

– Дыхни!

Причину такого крепкого сна Зеленого Сашка определил быстро.

– Ничего себе! Под суд пойдешь! – сказал он твердо.

Клен беспокойно завертелся на месте. Он не думал, что дело примет такой оборот.

– Командир! – он смело выступил вперед. – Тут есть и моя вина.

Сашка терпеливо до конца выслушал Клена. Суровое выражение постепенно сошло с его лица.

– Ну хорошо, хорошо, – махнул он рукой, затем на минуту задумался, поглаживая рукой бороду. – А водка где, на подводах?

– На подводах!

– Везите ее сюда!

Партизаны бросились к телегам.

Все говорило о том, что Сашка сменил гнев на милость, если, сам приказал привезти водку. Зеленый уже не мог быть наказан.

– Подводы с водкой к командиру! – крикнул Клен, обрадованный таким исходом дела.