Текст книги "Правоверный"

Автор книги: Станислав Олейник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Ну что, будем говорить, кто ты? И что ты? – неожиданно обратился к нему по-английски этот человек. Или ты будешь продолжать выдавать себя за афганца? Или ты хочешь, чтобы я приказал снять с тебя штаны, чтобы показать тебе самому, какой ты мусульманин?

Только сейчас до Филиппа дошло, что проверка на обрезание, это конец. Но что они знают о нем? Почему не выдают главные козыри. Зная их, ему было бы легче выработать свою линию поведения. А так… О том, что он когда то был пропавшим без вести прапорщиком Азаровым, он даже не думал. Про этого прапорщика давно уже забыли. Даже если бы и помнили, то в настоящем его облике, и родная мать вряд ли сразу могла признать родного сына… Если бы вышли на Ахмета или Мехмеда Али, уже была бы очная ставка… Тогда что? Подполковник Курани?.. Может быть, может быть… И все таки, что-то в этом всем многое неясно…

– Что молчишь? С тобой разговаривают! – снова обратились к нему по английски.

– Молчишь, молчишь, – вихрем пронеслось в голове, словно подсказка. И он решился. Решился молчать. Молчать, пока они не раскроют свои козыри.

Он даже не видел и не слышал, как вышел из-за стола его соотечественник, как подошел к нему, и неожиданным ударом в челюсть, сбил с табурета на бетонный пол. Нагнувшись к его лицу, он дохнул застоявшимся перегаром, выругался таким родным многоэтажным матом, от которого Филиппу стало даже весело, и только потом сказал снова на английском: «Пока отдохни. Мы свяжемся с твоим посольством. Если и они скажут, что не знают тебя, расстреляем».

– Я поступил правильно, – медленно думал Филипп, когда снова оказался в камере один. – Другого выхода у меня не было. Теперь я точно знаю, что у них на меня ничего нет. Надо держаться. Он и в мыслях не допускал, что нужно признаться, кто он есть на самом деле.

Часа через два в камеру в сопровождении охраны пришел сотрудник службы безопасности, – врач, который удостоверился в присутствии понятых, – охранников, что задержанный не мусульманин… Что и было зафиксировано в соответствующем протоколе, от подписи в котором, он категорически отказался.

– Плохие новости, сэр, – Адамс зашел в свой же кабинет, который сейчас временно занимал его региональный шеф Камински.

– Я слушаю тебя Стивен, – Камински с неприязнью посмотрел на своего подчиненного. Он никак не мог простить, что тот не посоветовавшись, отправил в Кабул русского.

– Из резидентуры пришла шифровка. Наш человек, сотрудник службы безопасности центрального аппарата ХАДа, сообщил, что при проверке документов задержан подозрительный человек. Документы оказались поддельными. Они уверены, что это американский разведчик, прибывший в Кабул для выполнения специального задания. Его описание совпадает с приметами Джексона. В подтверждение этому, по имеющейся у нас данным, Ахмад Шах получил из Кабула подтверждающую информацию, что Джексон арестован во время облавы…

– И что вы намерены предпринять, Стивен? – голос и выражение лица Камински, заметно потеплели.

– Я хотел бы услышать ваше мнение, сэр, – ушел от прямого ответа Адамс.

– Что говорит наш человек из ХАДа о его поведении, и какое они приняли в отношении Джексона решение?

– Джексон молчит, и поэтому служба безопасности Кабула, пока не знает, кого они арестовали. По крайней мере их советские советники рекомендовали выйти на наше посольство. И если там признают, что задержанный гражданин США, его предложат обменять на перебежавшего к нам, и находящегося в настоящее время в посольстве, русского сержанта из службы радиоперехвата. Помните, я вам недавно об этом докладывал? На Джексона у них нет ничего, кроме того, что он выдавал себя за другого человека.

– Помню, Стивен, помню, – пожевал губами Камински, – свое решение я скажу через час. Но и вы, так и не сказали свои предложения. Через час я вас жду… А в общем-то, Стивен, не так все плохо. Джексон в тюрьме под нашим контролем. А это и будет его настоящая проверка. Сломается он, или нет. Передайте в Кабул, чтобы к нему применили жесткие меры воздействия. Вот тогда и узнаем, стал ли он нашим человеком, или нет.

Воспоминания нахлынули внезапно. Он снова увидел себя мальчишкой. Вспомнил, как они с друзьями копались на авиационной свалке вблизи авиагородка, где и проживала его семья. Искали детали самолетов… У них тогда была мечта построить планер.

Отец, работал в ТЭЧ аэропорта (Технико-эксплуатационная часть по ремонту авиатехники). Ранее он служил тут же, рядом, в полку военно-транспортной авиации. В 1961 году в числе немногих авиационных специалистов, попал под сокращение. Для семьи это было тогда тяжелым ударом. После пережитого шока, стал вопрос: «Как жить дальше?». Оба, отец и мать были из далекого сибирского села. Там проживали и все их родственники. Учились они в одном классе. Вместе и закончили десятилетку. Отец поступил на учебу в военное авиационное училище, мать, – в педагогический техникум. Став лейтенантом, отец приехал в родное село, где вскоре и сыграли свадьбу. А потом молодая семья, с двумя чемоданами, и мешком с офицерским «приданным», появились на окраине Душанбе, в полку военно-транспортной авиации и куда получил назначение отец после окончания военного училища.

Вот тогда-то перед родителями и стал вопрос: «Что делать дальше?».

– Ну, допустим, мы вернемся в свою Сибирь, – говорил отец, – а ты подумала, мать, кому-то, мы будем там нужны? Да никому. Да и жить-то там, в лесах, уже не сможем. А у Вовки и Митьки, к этому времени у него появился младший брат, какое там может быть будущее? Да никакого. Хвосты коровам задирать?.. Нет уж останемся здесь. Я уже подыскал себе работу в аэропорту, а у тебя, мать, есть работа, – кроме тебя в этой школе, учить русскому языку детишек, не кому…

– Как они там, – тяжело вздохнул он растревоженный воспоминаниями, и только прикрыл глаза чтобы немного вздремнуть, как лязгнула и заскрипела металлом открываемая дверь, и уже знакомый петушиный голос лейтенанта-охранника, прокричал: «Американец, на выход!».

В тюремном дворе, около входа в здание откуда его вывели, стояли два автомобиля. Один специализированный «воронок», какие используются для перевозки заключенных в СССР, другой обыкновенный уазик. Нанесенные на дверцах афганские государственные гербы, говорили о принадлежности автотранспорта к военному ведомству.

– Это за мной? – Филипп повернулся к сопровождающему его лейтенанту.

– Да, американец, за тобой. Сейчас поедешь в Кабул в центральный следственный изолятор. Там тебя будет допрашивать какой-то большой начальник.

Филиппа втолкнули внутрь «воронка». Захлопнулась дверца, лязгнул металлом замок. Филипп осмотрелся. Хотя автомобиль внешне выглядел специализированным, салон был обыкновенного грузового уазика. Отличие пожалуй было лишь в том, что все окна, за исключением выходящего в кабину, были закрашены шаровой краской, и на них были решетки.

Взревел двигатель, машина резко рванула с места. Было слышно, как тяжелым скрежетом, проскрипели тяжелые створки металлических ворот, и «воронок» на бешеной скорости полетел по трассе.

В СИЗО его поместили в одиночной камере. Когда вызовут на допрос, и вызовут ли вообще, ему никто не сказал, да и вряд ли скажет. По крайней мере камера, в которую его поместили, была чуточку светлей, чем в Пули Чархи, да и обращение к нему со стороны охраны, отличалось, если не вежливостью, то предупредительностью, это точно.

В это утро Филипп лежал на железной койке, перебирал варианты линии своего поведения при встрече, с неведомым ему пока, следователем.

Размышления прервал лязг замка. Почти сразу, ржаво проскрипела металлическая дверь, и в камеру зашел высокий человек, явно не афганской внешности. Одет был в неброский темно-серый костюм. Редкие, с обильной сединой волосы безнадежно пытались скрыть блеснувшую в лучах солнца лысину.

Филипп свесил ноги с койки, и с удивлением смотрел на вошедшего.

– Я с вашего разрешения сяду, – не здороваясь произнес незнакомец на английском языке, и сел на табуретку так, чтобы лицо его оставалось в тени.

Он вынул из кармана пачку сигарет, и протянул Филиппу.

– Прошу.

– Спасибо. Я давно не курил. И боюсь, что с непривычки, будет плохо, – хрипло ответил Филипп, – хотя курить ему хотелось, и очень.

Соблазняющий запах табака поплыл по камере.

Оглядывая камеру, незнакомец неожиданно вздохнул, и сказал:

– Тюрьма, это все – таки тюрьма… Даже если она афганская.

Что-то знакомое послышалось в этом голосе. И вдруг Филипп ужаснулся. До него неожиданно дошло, что незнакомец говорит с ним по-русски, – по русски отвечает ему и он, Филипп. А когда незнакомец, ища куда бросить окурок, повернулся к окну, Филипп замер. Он не верил своим глазам, перед ним был он…

– Это вы? – с трудом прошептал он, и уставился широко открытыми глазами на незнакомца.

– Ну вот, – улыбнулся незнакомец, в котором Филипп, он же Владимир Чумаков, узнал своего «крестного отца» и учителя, Игоря Михайловича Зверева. – А то и я уже стал сомневаться, ты это, или нет… Седина в волосах и бороде, да лицо совсем чужое. Нос-то стал как у римлянина. Если бы не твои глаза, да твой голос, признать в тебе Володьку Чумакова, было бы довольно сложно.

– Да ты не бойся, – перехватив настороженный взгляд Чумакова в сторону дверей, снова улыбнулся он. – Нас никто не прослушает, даже если в камеру засунули дюжину «жучков». У меня с собой скэллер. – Зверев достал из кармана небольшой, похожий на зажигалку предмет. – Эта штука, забивает все подслушивающие устройства. Ну, – вздохнул он, пряча скэллер в карман, – а теперь, чтобы не терять времени, давай говорить по делу. А обсудить нам с тобой нужно, ох как много.

– Во первых. – с твоими родителями и братом, все нормально. Все живы здоровы. Во-вторых, поздравляю тебя с присвоением очередного воинского звания. Приказом председателя КГБ, тебе присвоено воинское звание воинское звание «майор»…

– Как, майор? – растерялся Азаров. – Я же был только лейтенантом.

Словно в тумане промелькнуло построение выпускников Краснознаменного Института ПГУ, где ему, в числе других, было объявлено о присвоении воинского звания «лейтенант»…

– Все правильно, Володя, – голос Зверева вернул его в действительность. Тебе действительно присвоено очередное воинское звание «майор». Раньше, о чем тебе сообщить не было возможности, тебе были присвоены воинские звания «старший лейтенант» и «капитан». Ты на войне, Володя. А на войне, исчисление идет «год» за «три».

– Ну, а теперь давай, рассказывай. – Зверев достал из кармана пиджака миниатюрный диктофон, включил, и передал его Азарову.

Два дня работы с утра до ночи пролетели быстро. Когда пришло время подвести черту, Зверев, грустно улыбнувшись, неожиданно спросил:

– Не жалеешь, Володя, что много лет назад принял мое предложение работать в разведке?

– Нет, Игорь Михайлович, – твердо посмотрев в глаза своему учителю, ответил тот. – Не жалею.

– А то, что ты каждый день играешь в прятки со смертью, не пугает?

– Ну что вы, улыбнулся тот в ответ. – Я с ней, Игорь Михайлович, давно на «ты».

– Ладно, ладно, не обижайся, это я так. А теперь, Володя, – Зверев поднялся с табуретки, и прошелся по камере, – послушай внимательно… В ближайшее время будешь на свободе. Но до этого, придется потерпеть. И, пожалуйста, что будет происходить с тобой, ничему не удивляйся… А так, мы с тобой обо всем договорились, повторяться не будем… Удачи тебе, – Зверев подошел к Азарову, положил руки на его плечи, внимательно посмотрел в глаза, и крепко прижал к своей груди. Затем резко разжал объятья, и не оглядываясь зашагал к двери.

Лязг металла, скрежет закрываемого замка, и снова Владимир Чумаков, превратился в Филиппа Джексона.

Вечером в камеру ворвались несколько охранников, и ничего не объясняя, и ни о чем не спрашивая, избили его. Били профессионально. Ни один важный орган не был поврежден. Зато лицо было изуродовано до неузнаваемости.

Слова Зверева, – тому, что будет происходить с ним в ближайшее время, ничему не удивляться, он попросту забыл, и даже пытался оказать сопротивление. Но получив удар в солнечное сплетение, от таких попыток отказался.

Утром, он снова был в цитадели Пули Чархи. На этот раз его поместили в «одиночку».

Два дня не трогали. На третий в камеру пришел знакомый уже по первому допросу чиновник ХАДа. На этот раз он был один.

Он сочувственно посмотрел на заплывшие глаза Филиппа, ссадину на челюсти, покачал головой, и только потом спросил, будет ли он жаловаться на администрацию СИЗО, которая с ним так жестко обошлась.

– А кому я должен жаловаться, – усмехнулся Филипп, – вам что ли?

– Нет, не мне, – покачал головой чиновник. Дело в том, что мы решили обменять вас на сбежавшего в ваше посольство советского военнослужащего, и попросившего там политического убежища. Поэтому я снова повторяю вопрос: – будете ли вы жаловаться представителю вашего посольства, на жестокое к вам обращение?

– Мысли Филиппа лихорадочно закрутились в голове. Он никак не ожидал такого поворота событий.

– Вы уже вели с посольством переговоры? – спросил он.

– Пока нет.

– Ну тогда нам не о чем говорить, – отрезал Филипп, и испугался, что так ответил. С трудом справившись с замешательством, он словно извиняясь за свою резкость, добавил, – я просто хотел узнать, когда это все произойдет.

– Завтра рано утром вас снова доставят в СИЗО, там и произойдет ваша встреча с представителем посольства США. Если он подтвердит, что то вы гражданин США, тогда проблем с вашим освобождением возможно не будет. Лицо чиновника оставалось бесстрастным. Он явно не хотел замечать резких высказываний американца.

– Как понять ваше «возможно?». – Филипп в упор посмотрел на чиновника ХАДа.

В место ответа, тот лишь неопределенно повел плечами.

Он даже не понял, как его освободили. Услышал только два сильных хлопка. Когда впихивали в тойоту, он лишь тогда увидел горевший БТР сопровождения, и чадящий мотором «воронок», из которого его только что вызволили. Около бэтээра лежали двое сорбозов, которые судя по их попыткам приподняться, были ранены. Вот мелькнуло лицо лейтенанта, который сопровождал Филиппа, и петушиный голос которого запомнился ему навсегда. Лейтенант садился в джип и, как показалось Филиппу, даже улыбнулся ему.

Позднее, когда он находился в отряде полевого командира Сайяфа, ему стало известно, что своим освобождением он обязан самому Ахмад Шаху, который и дал команду Сайяфу. Большую роль в подготовке и осуществлении этой акции, была отведена старшему надзирателю тюрьмы, уже хорошо знакомому Филиппу, лейтенанту, именно тому, который уводил капитана Нажмуддина на расстрел, и который, не так давно, как вчера, улыбался ему, когда садился в джип…

«Бурбухайка», с нарисованным на выступе кабины огромным глазом, что делало ее похожей на огромного сказочного циклопа, свернула с трассы на дорогу ведущую в Газни, – город расположенный в центральной части Афганистана.

Газни стоял на огромном холме, вершина которого венчалась крепостью, обнесенной ветхой от старости глинобитной стеной. По крутому склону, вплоть до самой вершины лепились плоскокрышные дома. Улицы, как и в большинстве афганских городов, узкие, темные, и настолько кривые, что по ним невозможно проехать даже повозке. Но это старый город. Южная же окраина Газни, находящаяся вне огороженного стеной пространства, уже застроена новыми городскими кварталами. Поэтому этот район и назывался Новым городом.

Рядом с водителем «бурбухайки», смуглолицым мужчиной неопределенного возраста, в кабине находился молодой, лет тридцати пяти афганец. В закрытом тентом кузове, в котором были овощи и фрукты, на войлочной подстилке, прижавшись спиной к кабине, сидел Филипп. Рядом находились двое афганцев. По виду и одежде это были обыкновенные крестьяне.

В сопроводительных документах, которые имел при себе сидевший рядом с водителем мужчина, значилось, что торговец Абдулла Гелани с товаром и сопровождающими лицами следует в Газни. В документе поименно были указаны все трое находящихся в кузове крестьян, водитель, данные на грузовик, наименование и количество товара. Все бумаги были заверены соответствующими представителями государственных служб и печатями.

Водитель остановил грузовичок в глухом переулке на окраине старого города. Мужчина, по документам значившийся, как Абдулла Гелани, вышел из кабины и подошел к чернеющему дверному провалу грязно-серого дувала… Какое-то время выждав, осторожно постучал.

Почти сразу старчески дребезжащий голос спросил: – Кто нужен?

– Хабибулла. Передайте ему, что приехал его родственник из Герата.

Какое-то время было тихо. Затем донеслось клацанье запоров, и скрип открываемой двери, и перед хозяином грузовика и товара, предстал высокий широкоплечий пуштун. Он был в длинной, выступавшей из под жилетки рубахе, широченных белых штанах, и калошах на босу ногу. Конечно, было бы глупо предполагать, что только что услышанный старческий голос принадлежит этому здоровяку.

Увидев перед собой недовольное выражение лица этого здоровяка, Абдулла Гелани усмехнулся, и со свойственной всем таджикам невозмутимостью, сказал, протягивая тому небольшой пакет:

– Передай, уважаемый это своему хозяину.

Почтительно склонив голову, мужчина отступил назад и прикрыл дверь. Снова зацокали запоры, и почти сразу донеслись тихие, удаляющиеся шаги.

К этому времени, по сигналу Гелани, у входа были уже все. И водитель, и пассажиры.

Ждали молча. Но вот снова раздалось легкое шуршание шагов, клацанье запоров, и в проеме распахнувшейся двери, в сопровождении уже знакомого здоровяка, перед неожиданными гостями, предстал маленький круглый, как колобок, человек.

– Салам алейкум, дорогие гости! – прижимая руки к груди и склоняя голову, запел он густым басом, что, ну никак не вязалось с его маленьким ростом. – Простите моего слугу Фаруха, который так непочтительно обошелся с вами.

– Алейкум вассалам, – за всех поздоровался с хозяином Гелани, – как семья, дети, здоровье, уважаемый Хабибулла? Довольны ли вы подарком, который вам передал ваш старший брат?

– Слава, аллаху! Слава, аллаху! – замаслился маленькими глазками Хабибулла. – Все хорошо! И подарок старшего брата, да воздай ему всевышний, за его доброту, как раз кстати!

Он провел гостей через двор, сразу в комнату для гостей. А их хозяина, Гелани, в свою половину. И там, и там, вскоре появилось обильное угощение.

Давно уже стемнело, а беседа между Хабибуллой и его гостем Гелани, все еще продолжалась. И уже утром, после совершения гостями обязательного для всех правоверных утреннего намаза, их ждал проводник и полностью заправленная «бурбухайка».

Выехали вовремя и без приключений. Когда прощались, хозяин, обеспечивший их всем необходимым, был сама любезность.

Проехав по практически пустынной автостраде более ста километров, Азис, так было имя проводника, который находился в кабине вместе с Гелани и водителем, попросил последнего притормозить.

– Впереди блокпост. Царандой будет проверять документы и груз, – пояснил он.

Гелани кивнул в знак согласия головой. Он знал порядки на дорогах контролируемых правительственными войсками, и поэтому, в уже приготовленные для проверки документы, вложил купюру достоинством в тысячу афгани.

Ожидая появление блокпоста, машина медленно ползла по вьющейся между скал дороге. Внизу, в серой промозглой теснине шумел пенистый ручей, который уже через несколько десятков километров превратится в буйную реку с поэтическим, для европейцев названием, Лора, единственной рекой на Кандагарском плато.

Перед нависавшим над трассой выступом громадной скалы, водитель притормозил. В ее тени виднелась небольшая армейская палатка, обложенная по кругу мешками с землей.

Из прохода в эту, похожую на миниатюрную крепость сооружения, выставив перед собой автомат, настороженно наблюдал солдат Царандоя. Второй, с сержантскими звездочками на погонах, с черным, задубелым на солнце лицом, в белых крагах, и таких же нарукавниках, подняв полосатый жезл, стоял на обочине.

Из кабины и кузова остановившегося грузовичка высыпали водитель и пассажиры. Гелани подошел к сержанту и предъявил бумаги. Полистав их, сержант удовлетворенно хмыкнул. Затем, положив что-то в карман шаровар, вернул бумаги назад предъявителю.

Путь был продолжен. Прохладный горный воздух со свистом ввинчивался в приоткрытую форточку кабины. Покосившись на сидевшего между ним и водителем проводника, Гелани включил торчащий над «бардачком» маленький транзисторный приемник. Мягкая восточная мелодия, почти сразу сняла со всех пассажиров кабины, появившееся еще перед блокпостом напряжение.

Километров через пятьдесят, когда, судя по находящемуся в зените солнцу, был полдень, проводник, наклонившись в сторону Гелани, прокричал:

– До перевала нам не проехать! Дорога, на которую придется скоро свернуть, опасна осыпями, обвалами.

– Хорошо! – крикнул в ответ Гелани, – предупреди, где начнется опасная зона!

Проехали еще километров двадцать. Проводник посунулся к стеклу и внимательно смотрел по сторонам. Неожиданно он тронул водителя за руку.

– Все. Приехали. Дальше придется идти пешком. Оружие есть? – повернулся он к Гелани.

– Да. А в чем дело?

– А в том, что мы сейчас на территории никому не подчиняющегося полевого командира Магомеда. Он грабит и убивает всех подряд. Не брезгует и священнослужителями…

– У него, что, нет ничего святого? – спросил Гелани.

– Выходит, что нет, – коротко ответил проводник. Лицо его было озабочено.

Проводив взглядом скрывшийся за поворотом грузовик, по команде Гелани, следовавшие вместе с Филиппом в кузове моджахеды, распаковали два мешка, которые были сняты вместе с четырьмя рюкзаками из кузова. Там были автоматы, боеприпасы к ним, и десяток гранат.

Получил оружие и Филипп. Заросший пегой, с проседью бородой, одетый в несвежую афганскую одежду, он ничем не отличался от своих спутников.

Когда с оружием было покончено, вся группа, побросав на крепкие плечи рюкзаки с сухим пайком и боеприпасами, молча двинулась за проводником.

Идти было тяжело. Острые осколки камня, готовые по неосторожности любого вызвать лавину, сбивали и рвали легкую обувь. Из щелей скал, которые тянулись вдоль тропы, хлестали ручьи. Брали они начало откуда-то сверху, где прятались в облаках их покрытые ледниками вершины.

Река появилась внезапно. Остановившись на краю скалистого обрыва, все молча наблюдали, как она, словно пытаясь вырваться из стиснувшего ее ущелья, громко ревела, выла и металась.

Пот струился по усталым лицам путников. И каскад ледяных брызг, которым нет-нет, да и окатывала их река, был для них, как никогда кстати.

Нагнувшись к блестевшему водяными брызгами валуну, проводник достал из под него конец замшелой мелкоячейчатой цепи. Цепь была старой, покрытой кое-где крапинками ржавчины.

– Это и есть наша переправа, – объяснил он, очищая цепь от налипшего к ней мусора. Посмотрев на удивленные лица обступивших его спутников, хитро улыбнулся, – сейчас поймете…

И действительно, все оказалось довольно просто: Общими усилиями цепь натянули и закрепили на торчащем под валуном металлическом штыре. С помощью страховочных капроновых веревок, которые прикрепили к ней кольцами, с огромным трудом переправились на противоположный берег. Цепь снова ослабили, закрепили около самой воды, только уже на другом штыре. Тот ее участок, который только что был натянутым, сразу же мощными потоками оказывался прибитым к донным камням.

Тянувшаяся кверху еле заметная тропа, то крутилась между скал, то вдруг резко уходила вниз. От проводника старались не отставать. Частые повороты и многочисленные ответвления, легко могли сбить с пути отставшего путника.

До границы с Пакистаном оставалось километров десять. Проводник снова напомнил, что они идут по очень опасному участку, контролируемому бандой Магомеда. Гелани внимательно посмотрел вперед, и дал команду приготовить оружие. И оказалось совсем не зря.

Как только тропа вывела путников на небольшое плато, они оказались перед слепленной из камня и глины хижины Именно здесь проводник и намеревался устроить привал. Неожиданный окрик «дрыш! (стой)!» и клацанье затворов, застали их врасплох. Перед ними стоял огромного роста пуштун. Лицо повязано клетчатым платком, одни глаза видны. В чалме, длинная рубаха перехвачена ремнем. Черный зрачок его автомата, казалось просвечивал их всех насквозь. Еще двое душманов, вооруженные, один автоматом, другой гранатометом, стояли на выступе нависавшей на тропой скалы. В том что это именно те, о ком предупреждал проводник, сомнений не было.

Гелани пробежал глазами по оцепеневшим от страха лицам своих спутников. Единственный взгляд, который говорил о готовности действовать, был у американца, которого ему и поручили доставить в Пакистан.

– Кто вы? – спросил их душман.

– Моджахеды Ахмад Шаха, – сохраняя спокойствие, ответил Гелани. – Идем в Пакистан, а вы кто?

– Мы воины Аллаха, и подчиняемся только ему, – грубо ответил душман. – А ты, и твои моджахеды, уважаемый, снимите заплечные мешки, и положите их вместе с оружием, каждый, перед собой, иначе это будет последнее, что вы услышали в этой жизни, – закончил он и для убедительности, повел зрачком автомата.

Филипп замер. Он уже готов был действовать, но не знал, как поведут себя его спутники. На моджахедов, с которыми он познакомился в кузове грузовичка, и проводника, судя по их испуганным лицам, положиться было нельзя. Надежда оставалась только на Гелани.

И вот, взгляд который он так пытался перехватить, снова пробежав по лицам своих моджахедов, уперся в него. Гелани какое – то мгновение смотрел ему в глаза, потом резко перевел взгляд на моджахедов, стоявших на скале. Филипп все понял. Следуя примеру Гелани, он аккуратно положил автомат перед собой, снял рюкзак и положил рядом. Затем, делая вид, что поправляет шнурок на ботинке, неожиданно хватает автомат, и перекатываясь на спину, расстреливает стоящих на скале моджахедов. Так же поступает Гелани и с тем, с кем только что вел переговоры…

– Не надо! Не имеете права! Я – мулла, иду в Мекку!.. Аллах накажет! Тяжкое наказание вам будет! Я мулла! Душманы вы несчастные! – кричал человек из темного угла хижины, где его обнаружили Гелани с Филиппом, когда осматривали помещение.

– Мы не душманы, почтенный мулла, а моджахеды. Душманы, которые, по всей вероятности вас обидели, там лежат, – Гелани кивнул в сторону двери.

– Не правда! Вы не моджахеды, а грабители! Я всю жизнь копил…для дороги в Мекку… Не имеете права! – явно не слыша слов Гелани, продолжает кричать мулла.

– Вставайте, почтенный! – не выдержав, крикнул Гелани. – Душманов уже нет!

Через какое-то время, мулла уже рассказывал о своих злоключениях…

Да, он и раньше знал, что небезопасно странствовать по Афганистану. Испокон веков на узких тропах и широких дорогах пошаливали разбойники. Они нападали на целые караваны, очищали карманы богатых купцов и чиновников, забирали все, – и кольца, колье и браслеты. Грабили и иностранных туристов. Отбирали кошельки даже у собственных вождей племен. Но чтоб муллу, который совершает паломничество в Мекку, обобрать, да еще чуть жизни не лишить, такого он себе не представлял. Мулла даже расплакался, когда понял, что перед ним его спасители.

Дальше, вплоть до границы с Пакистаном, мулла следовал со своими спасителями.

В этот воскресный день Филипп посетил давно облюбованное им небольшое кафе «Кебаб». Это немноголюдное кафе находилось недалеко от отеля, буквально, на соседней улочке. Кафе было на «любителя». И Филипп был одним из тех немногих «любителей», предпочитавших его шикарному ресторану отеля.

На столике перед ним был традиционный кебаб, обильно приправленный зеленью, и острым восточным соусом. Тут же стояла початая кружка пива. Из музыкального автомата лилась завораживающая восточная мелодия.

Хозяин «Кебаба» Али Хан, он же и официант, тучный, с лоснящимся от пота лицом средних лет мужчина, являлся одновременно, агентом ЦРУ, и агентом местной пакистанской контрразведки. И о том, что Филипп сотрудник региональной резидентуры ЦРУ, ему было хорошо известно. Поэтому Али Хан и относился к этому клиенту с особой предупредительностью.

Столик, который облюбовал Филипп, стоял в углу и прятался под декоративной пальмой. Для других посетителей он был всегда занят. За эту услугу Али Хан получал от Филиппа щедрые чаевые.

Вот потому с молчаливым недоумением и уставился на него Филипп, когда тот размещал напротив его еще чей-то заказ.

Только красный от смущения Али Хан попытался объяснить происходящее, как перед столиком вырос, никто иной, как старый знакомый Филиппа по «путешествию» в Афганистан, приближенный Ахмад шаха Масуда, полевой командир Сулейман.

Решительно оттолкнув в сторону Али Хана, он поздоровался с Филиппом, попросил не держать зла на хозяина заведения.

Подождав, когда Али Хан скроется на кухне, Сулейман, перейдя на английский, спросил:

– Не ожидали, мистер Джексон, увидеть меня здесь?

– Не ожидал, – кивнул Филипп. Мне казалось, после того, как мы с вами расстались в Кабуле, вы, сделав свои дела, отправились к Ахмад Шаху. – Он откинулся на стуле, и внимательно наблюдая за старым знакомым, гадал, какой же сюрприз приготовил ему этот человек. То, что тот появился здесь, чтобы встретиться с ним, Филиппом, он не сомневался. Но зачем? С какой целью? Хорошо зная натуру гордых афганцев, он был уверен, что на такую встречу афганец пойдет только тогда, когда его кто-то заставит.

Ожидая, как события будут развиваться дальше, он молча наблюдал, как Сулейман с аппетитом уничтожает кебаб запивая его пивом, и ждал, когда тот насытившись, наконец, приступит к «деловой» части встречи.

И он дождался.

Сулейман отодвинул в сторону пустую тарелку и кружку с недопитым пивом, повел взглядом по почти пустому залу, и посунулся к столу.

– Ну что ж, мистер, Джексон, перейдем к делу? Вы же все равно не поверите, что такой человек, как я, решил посетить «Кебаб», и случайно увидев здесь вас, подсел, чтобы предаться ностальгии по Афганистану.

Он повел взглядом по полупустому залу и, неожиданно для Филиппа, на чистейшем русском языке тихо произнес:

– Вам привет от Игоря Михайловича.

Филипп сначала даже не понял, что фраза произнесена на русском языке. Но не это его шокировало. Шокировало от кого был передан привет.

– Не может этого быть! – пронеслось у него в голове. – Это провокация! Он провалился!? Кого представляет Сулейман, – ЦРУ? Пакистанскую контрразведку?

Хотя внешне Филипп оставался спокойным, он лихорадочно искал выход из создавшегося положения.

И выход был найден. Найден все тем же Сулейманом.

Он назвал Филиппу пароль, который знал только он, и полковник внешней разведки КГБ, Зверев Игорь Михайлович. И человеку, который произнесет его, он, Филипп, должен был верить, как ему.