Текст книги "Правоверный"

Автор книги: Станислав Олейник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Процессия прошла, и старик ушел с ней. А неприятный осадок от этой встречи, еще долго преследовал Филиппа. Он молча вел автомобиль, даже не слыша о чем его спрашивает Смит.

Наконец он словно очнулся;

– Ты о чем, Генри?

– Слава, Богу, расслышал, я тебя спрашиваю, много ли американцев помогает афганским беженцам? Ведь это они сейчас были, я прав?

– Хватает, – неохотно ответил тот, и притормаживая, добавил, – все, приехали.

Видимо вспомнив, с какой целью прибыл в Пакистан, Смит промолчал, и только уже в домике, который им отвели, продолжил этот разговор.

– Я не понимаю, Фил, – заметил он, наливая в стакан виски, – зачем русским нужен Афганистан? У этой страны такие огромные и еще не освоенные пространства… Я много читал про Россию, и неплохо знаю ее историю…

Фил с интересом посмотрел на своего спутника. То, чем тот с ним сейчас делился, было для него неожиданностью. Американцы, с которыми ему раньше приходилось общаться, о России практически ничего не знали.

– Я не пойму, – словно рассуждая с самим собой, – продолжал тот свое повествование, – у этой страны огромные пространства неосвоенных и нашпигованных сокровищами земель, а она вдруг влазит в этот Афганистан. Зачем?

Фил молчал. Но тот, словно не замечая его молчания, продолжал:

– Я могу понять русских царей, которые по жадности могли мечтать об Индии, ее богатствах, а чтобы достичь ее, нужно было сначала пройти Афганистан. Однако они не сделали ни одной попытки к этому. И Советский Союз, я почему-то в этом уверен, этой жадности обогащения не имеет. Тем более, он со своими-то, без преувеличения, несметными богатствами, лежащими в ее землях, справиться не может… Да и мирная его политика говорит об обратном.

Филипп упорно молчал, Он уже начал подумывать, а не провокация ли это проверочная его хозяев?

Эту мысль Фил отбросил лишь после того, как Смит продолжил полемику на эту тему вечером, в беседе с полевым командиром Гафуром, с которым они должны были идти в Афганистан.

Гафур, закончивший неполный курс богословского факультета Кабульского университета, был находкой для Смита, который при знакомстве представился тому, также, как и Филиппу, независимым журналистом.

Приводя Смиту трудно оспариваемые доводы, Гафур, не стесняясь, а если сказать точнее, не боясь, что его откровения станут известными пакистанским покровителям, доказывал, что такой страны, как Пакистан, никогда не было.

– Это наши, древние афганские земли, начиная с Великого Бабура и Ахмад Шаха, – горячился он. – Бабур считал Пенджаб своим наследственным владением, а Ахмад-шах Абдали владел Пенджабом. Кашмиром и Синдом…

Гафур английским владел слабо, поэтому переводчиком снова пришлось быть Филу. Он переводил добросовестно, ничего не убавляя и не прибавляя.

Позднее, вспоминая этот разговор с Гафуром, Смит доверительно делился с Филиппом, – как ты уже понял Филипп, я не достаточно хорошо знаю Азию, но должен тебе заметить, что без европейцев и американцев здесь наступит хаос, который будет угрожать всему цивилизованному миру новыми чингизханами и тамерланами…»

– Но в этом вопросе цивилизованному миру без России не справиться, – неожиданно оборвал его Филипп, – ее территория простирается почти в самое сердце мусульманского мира. Может быть она именно сейчас и начинает решать этот вопрос, чтобы обезопасить мир от новых завоевателей.

– Может быть, может быть, – неопределенно пожал плечами Смит, и помолчав, так закончил свою мысль:

– В крайнем случае, я согласился бы на то, чтобы эти азиаты били друг друга, и чтобы в этих драках утратили ту силу, которую потом и могли бы обратить против цивилизации.

– Ну и что из этого получится? – усмехнулся Фил. – Неужели вы думаете, что люди не могут жить без войн?

– К сожалению не могут, и вы это тоже прекрасно знаете, – вздохнул Смит. – Сколько существует мир, столько и существуют войны. Вот и мы с вами, зачем находимся здесь, в Пакистане, а через несколько дней будем там, где идет война?

В ответ Фил лишь неопределенно пожал плечами.

– Филипп, вы когда нибудь были в Индии?

– Нет, а что?

– Да нет, ничего. Просто мне на память пришли погребальные костры, которые я видел в Дели.

– Что вы там искали? – усмехнулся Филипп.

– Ничего. Я там тогда оказался случайно. Мне почему-то вдруг вспомнился один индиец, который из груды мокрой грязи и жженных костей вытащил золотой зуб…

– И к чему вы это мне рассказываете? – с нескрываемым отвращением посмотрел на него Фил, – зубы по ночам болят?

– Да нет. Иногда мне всю ночь видится этот проклятый индиец и этот золотой зуб, будь он проклят! Вот и сегодня ночью опять приснился.

Он подошел к столу, и снова налил себе виски.

– Вы устали, Генри, – Филипп подошел к нему и коснулся рукой плеча. – Ложитесь отдыхать.

Рано утром они уже были на небольшой площадке, где готовились к длительному переходу моджахеды. Вместе с Гафуром их было шестеро. Седьмым, что явилось неожиданностью для Филиппа, был Сулейман. Позднее тот объяснил, что его отозвал из Пакистана Ахмад Шах.

Одежду, в которую предстояло облачиться, предложили на выбор: или национальная афганская, с теплым чадаром, или полувоенная, – камуфлированная военная куртка, высокие, на рифленой резиновой подошве американские ботинки, и нуристанская серая шапочка. Фил и Смит, не сговариваясь, выбрали второй вариант. И уже через час группа вертолетом была доставлена в северный район Пакистана, в местечко Чиритмир.

На площадке, где их высадили, стоял открытый джип, от которого навстречу им направились двое пакистанских военнослужащих, с петличками погранвойск.

Не смотря на высокогорье, было очень жарко и душно. Видневшиеся вдали горы, были в какой-то плавающей дымке. Создавалось впечатление, что они, как-бы, плавились в этом дрожащем мареве.

К вечеру, когда нужно было выдвигаться к границе, вдруг появились тучи. Сразу похолодало. Холод усиливался, а группа все еще стояла на месте.

Наконец, словно приведение, из мороси вынырнула закутанная в чадар невысокая человеческая фигура. Это был проводник. И через пару минут, караван двинулся в путь.

Ближе к вечеру, когда уже сгущались сумерки, и нужно было думать о ночлеге, сосредоточенную тишину неожиданно нарушил вопль осла. Из ущелья ему ответило громкое эхо.

– Этого еще не хватало…Накличет беду, безмозглый ишак, сын шайтана, лопоухая тварь… А ты чего рот раскрыл, набросился Гафур на погонщика. – Заткни ему глотку, потяни за хвост!

Филипп не видел, что сделал погонщик с этим бедным ишаком, только тот еще раз икнул, и почти сразу покорно засеменил за своими собратьями.

Поздно вечером, когда все сидели у тлеющего костра, Смит, обративший внимание на старинную винтовку, которая лежала на коленях проводника, попросил Филиппа спросить, что это за оружие.

– Это английский «Бур», немного помолчав, – ответил старый афганец. – Он достался мне от отца, отцу от его отца, а тому, от английского солдата, которого он убил.

Он ловко выхватил уголек из костра, подбросил его на ладони, поднес к трубке-коротышке, и задымил в свое удовольствие.

– Мы афганцы, любим оружие, – немного помолчав, с гордостью продолжал старик. – Порой и гроша на хлеб нет, а вот для покупки хорошей винтовки деньги всегда найдутся. Продаст хозяин последний халат на базаре, выпросит в долг у соседа, но на саманной стенке его хижины, обязательно будет висеть винтовка… Ухоженная, словно женщина, с прочищенным стволом, со смазанным ружейным маслом затвором, она всегда готова защитить тебя от дурного человека. Владеть оружием сызмальства у нас учат и мальчиков и девочек… Помню, с каким волнением я впервые держал в своих руках эту самую винтовку… Тогда она была для меня очень тяжелая, да и ростом была выше меня, – старик растянул в улыбке свой щербатый рот. – Мне еще и восьми лет не было от роду, но я уже принимал участие в соревновании по стрельбе между подростками. Это был настоящий праздник для всех жителей кишлака. За околицей собралась большая толпа народу, которая бурно реагировала на каждый выстрел детей. Мишенью служили разрисованные углем человечки на большом валуне. В руках белобородого старейшины победителя ожидала щедрая награда, – цветной пакетик с леденцами. И как же я горько тогда плакал, когда промахнулся и желанный пакетик с леденцами достался другому мальчугану.

– И много оружия в вашем кишлаке? – перевел очередной вопрос Смита старику Филипп.

– Мы не из бедных, в каждой семье по несколько стволов… винтовки и автоматы…Кочуем. Без оружия нам нельзя…Особенно в такое смутное время, – покачал головой старик.

Звездная ночь несла в ущелье сырость и холод. Старик поплотнее закидывает полу замусоленного, видавшего виды халата, и боком продвинулся к костру.

С интересом наблюдая за Смитом, Фил все больше и больше убеждался, что если он и журналист, то журналист прошедший довольно жесткую специальную подготовку. Не смотря на тяжелый переход через перевал, он выглядел, для неподготовленного журналиста, достаточно бодрым.

Через полчаса путь был продолжен. Шли уже более двух часов. Пот заливал лица путников. Неожиданно повеяло сильным холодом. Причиной был выросший перед ними устремивший ввысь ледник. Снова остановка. Через какое-то время, все услышали какой-то стук. Он повторился два раза.

Гафур прислушался, поднял с земли булыжник и ровно пять раз ударил по лежавшему перед ним огромному валуну. И почти сразу из-за скалы показалась закутанная в чадар человеческая фигура. В руках его был автомат Калашникова. И только сейчас Фил обратил внимание, что со стороны расщелины, метрах в двадцати от них, смотрел еще один ствол.

Далее группу сопровождали уже эти, встретившие их моджахеды.

Пока путников окружали сухие и травянистые каменные увалы, идти было сравнительно легко. Но когда они стали превращаться в густо осыпанных снегами великанов, с торчащими на них словно шапками, ледяными панцирями, путь их превратился в настоящий ад.

Ревущая в глубоком ущелье река, и редкие рощицы горных сосенок, были словно продолжением этой окружающей их суровой природы.

Шли молча. И только глухое сопение взбирающихся к перевалу людей, нарушало девственность окружающей их тишины.

Идти было очень тяжело. Шли помогая друг другу. Заплечные мешки с боеприпасами и провиантом на семь дней пути, казавшиеся вначале пустяком, сейчас, для людей карабкающихся по обледенелым откосам, были неимоверно тяжелы. Идти старались тихо и осторожно. Любое нарушение этих неписанных законов, могло привести за собой сход лавины.

К полудню следующего дня группа перевалила хребет, а к вечеру была уже у его подножия, рядом с небольшим селением, находящимся уже под контролем моджахедов Ахмад – шаха-Масуда.

Когда подошли к кишлаку, лучи уже прятающегося солнца, словно нехотя проглядывали из-за гор.

Все были вымотаны настолько, что Филипп и последовавший его примеру Смит, отказались от ужина, и выпив только по пиале густо заваренного зеленого чая, упали на покрытые кошмами, отведенные им прямо на земляном полу места, и сразу заснули.

Утром путь был продолжен.

Шиитский Иран, который накануне Апрельской революции в Афганистане сверг проамериканский режим и выбросил из страны всех американцев, к Пакистану, нашедшему в лице изгнанников своих новых покровителей, был настроен довольно враждебно. Такое же отношение Ирана было и по отношению к «Альянсу семи», обосновавшемуся в Пакистане. И причина «неприязни» не в разнице религиозных течений, – Пакистан и афганская оппозиция в лице «альянса» были сунниты, а именно, в их проамериканской политике.

Обо все этом и размышлял сейчас Филипп Джексон, идя след в след за Сулейманом.

…Филипп прекрасно знал, что такое «Ислам». Он знал, что это религия, и религия за многие века ставшая частью бытия миллионов людей в странах Азии и Африки. Для них она образ мышления и действия, надежда на справедливость в этой жизни, и упование на награду в жизни иной.

В настоящей жизни ислам, – это нефть. С исламом связана и исламская революция в Иране. С ним связана незатухающая и по сей день палестинская проблема, и уже ставшая историей ирано-иракская война, а теперь незатухающая проблема Афганистана.

Един ли ислам? Да. Един. Но единство его соткано из многих ответвлений, точно также, как и в других религиях. Филиппу пришли на память слова профессора, которые он слышал в студенческие годы. На одной из своих лекций, профессор на вопрос о единстве ислама, ответил словами его основателя: «Иудеи раскололись на семьдесят одну секту, назаретяне (христиане) раскололись на семьдесят две секты. Расколется и моя община на семьдесят три секты».

Однако, хотя ислам и считается единым, но все же он исходит их двух крупнейший направлений, суннизма и шиизма.

В отличие от суннитов, шииты являются сторонниками великого имамата – концепции передачи власти в общине в соответствии с текстуальным заветом, потомкам Али ибн Абу Талиба, считая законным преемником пророка только Али. А религиозное течение суннизма, проповедующее возвращение к чистоте раннего ислама времен Мухаммеда, основано в Аравии в середине XVIII аль Ваххабом, считает преемником пророка, его. В целом, в Афганистане, девяносто процентов населения, – сунниты, и только десять процентов, в основном жители горного Бадахшана, – шииты…

Размышления о религиозных течениях Афганистана, были прерваны небольшим привалом.

Закуривая и угощая сигаретой Смита, он молча смотрел на раскинувшееся перед ними предгорье.

– Так вот ты какой знаменитый Бадахшан, – подумал он, с интересом рассматривая раскинувшуюся перед ним живописную местность… Там, внизу, под облаками, раскинулся довольно большой кишлак.

Разместили их вместе, хотя и в маленькой, но довольно уютной и теплой хижине. Смит поинтересовался, когда начнутся переговоры, и будет ли в них участвовать Ахмад Шах. Но неосведомленный в этом вопросе Филипп, только пожал плечами. Ему было известно, что Гафур от имени «альянса» был уполномочен вести переговоры с северной группировкой, по выработке единого плана наступления на режим Наджибуллы. Но когда оно должно произойти, ему было не известно.

Оба вышли из хижины закутанные в чадары. Было довольно прохладно. Протапливающий их хижину моджахед, который и приносил постояльцам еду, рассказал, что от кишлака, в котором они находятся, всего лишь двадцать километров от главного перевала Гиндукуша, – Саланга.

О перевале Фил знал только из источников, по которым несколько лет назад изучал Афганистан. Ему было известно, что дорогу через этот перевал пробивали советские специалисты. Строительство шло долго и тщательно. Сколько всего тоннелей пройдено, Фил не знал, но знал, что самый главный из них, прорытый в самой седловине, – два с половиной километра. Ему было хорошо известно, что если бы не эта трасса, в северные провинции Афганистана на машине, вряд ли можно добраться. В лучшем случае, пришлось бы давать многокилометровый крюк…

Ужинали тушеными кроликами. Приправленные каким-то известным, только местным аборигенам соусом, по вкусу они были бесподобны. Кроликов этих, ухаживающий за ними моджахед, назвал пишухами Как он пояснил, это самые настоящие карликовые родственники известных всем кроликов и зайцев, которых в предгорьях Гиндукуша, довольно много. И добычей они становятся не столько людей, сколько волков, лисиц и ласок.

Утром следующего дня Филиппа Джексона и Генри Смита пригласил к себе один из приближенных Ахмад Шаха, полевой командир Исмаил.

В комнате застеленной скромной расцветки ворсистыми коврами, их встретил довольно интеллигентного вида моджахед. Высокий рост и плотное телосложение, аккуратно подстриженная бородка, выдавали в нем нуристанца, – одного из многочисленных потомков воинов Александра Македонского, проходивших когда-то, в те далекие времена, здесь, по территории северного Бадахшана. На вид ему было не более тридцати пяти лет. Одет он был в традиционную национальную одежду. На голове форсисто держалась надетая набекрень, слегка примятая нуристанская шапочка. Точно такая же, в какой был изображен на своих листовках – воззваниях, Ахмад Шах.

После небольшого замешательства стороны обменялись традиционными афганскими приветствиями. Затем последовало приглашение к завтраку.

На достархане было традиционное восточное угощение: три фаянсовых чайника, три такие же чашечки и блюдца с мелко наколотым кусковым сахаром и фисташками.

И первым делом, как это принято на Востоке, Исмаил поинтересовался состоянием здоровья гостей, хорошо ли они отдохнули с дороги. Филипп ответил за всех, что все нормально, и в свою очередь спросил о его здоровье.

Следуя древним восточным традициям, им, как и всем гостям, первым было предложено вымыть из кувшина руки и вытереть свежим полотенцем, первыми надломить хлеб, и первыми начать есть, только что принесенное блюдо с пловом.

Когда завтрак был закончен и приступили к чаепитию, Исмаил передал извинение Ахмад Шаха, что тот не может лично принять британского журналиста и посланца американских друзей, в связи с большой занятостью, и поручил это сделать ему, его помощнику по связям с иностранными представителями. Филипп все добросовестно переводил. Из того, как Исмаил прислушивался к переводу, Филипп понял, что тот прекрасно знает английский язык. В этом он и не сомневался. Вряд ли Ахмад Шах поручил бы устанавливать контакты и вести необходимые переговоры с иностранными представителями лицу, не знающему иностранного, в частности, английского языка.

Передав извинение, Исмаил спросил, какие именно вопросы интересуют гостя. Зная, что Филипп прибыл с журналистом в качестве переводчика, вопрос этот был адресован Генри Смиту.

Смит со свойственной ему прямотой, но в то же время очень деликатно, попросил:

– Мистер Исмаил, западная пресса почти ничего не знает о таком уникальном лидере северной оппозиции, как Ахмад Шах. Не могли бы вы рассказать нам о нем то, что посчитаете возможным.

– Видите ли, мистер Смит, – деликатно ответил Исмаил, – я не получал от Ахмад Шаха полномочий, давать вам о нем какую-либо информацию. Он будет через неделю, и вы будете иметь возможность задать вопрос лично ему.

– Как ваша оппозиция относится к правительству Бабрака Кармаля? – теперь уже без упоминания личности Ахмад Шаха, задал новый вопрос Смит.

– Он для нас пустое место, мистер Смит. Мы его считаем марионеткой Советов. Его правительство не имеет будущего и за свои преступления понесет наказание.

– Скажите, мистер Исмаил, какие у вас контакты с «альянсом семи», который находится в Пакистане? Совпадают ли ваши основные интересы в борьбе с нынешним режимом в Кабуле?

– Видите ли, мистер Смит, на какие-либо контакты с нынешним режимом Кабула Ахмад Шах Масуд никогда не шел и не пойдет. В отношении же оппозиции, которая находится в Пакистане, у нас независимая политика. Мы никогда не согласовывали и не думаем согласовывать свою политику с руководством ИОА в лице Хекматиара в Пешаваре. Независимая политика проводимая нами всегда базировалась и базируется на экономической основе. В контролируемой нами зоне находятся богатейшие месторождения изумрудов, лазурита, других драгоценных камней и металлов. Все это, в отличие от наших союзников в Пакистане, помогает нам избегать крупных займов, а также военной помощи арабских стран и Китая…

Вот так неудачно и закончилось интервью независимого британского журналиста Генри Смита с ближайшим сподвижником Ахмад Шаха, Исмаилом.

Когда уже прощались, Исмаил неожиданно предложил гостям принять участие в боевой операции против «шурави». Когда растерявшийся Смит, начал было отказываться, Исмаил рассмеялся:

– Нет, нет, мистер Смит, вы поняли меня в буквальном смысле. Я же предлагаю вам присутствовать там, лишь в качестве наблюдателей. Надеюсь, как журналисту, вам это будет интересно. И когда на Западе прочтут вашу публикацию, определенные там круги, наконец-то поймут, что и северная группировка, вопреки их мнению, вносит существенный вклад в борьбу против безбожного режима, а потому, наверняка изменит свое отношение к поставкам нам оружия, боеприпасов и медикаментов.

Когда уже прощались, Исмаил предупредил, чтобы гости, если конечно не передумают, были готовы рано утром. За ними придут..

Филипп почему-то был уверен, что планируемая моджахедами операция будет проведена в районе перевала Саланг. И похоже, она спланирована специально для британского журналиста, чтобы тот воочию убедился, как воюют моджахеды северной группировки.

И он не ошибся в своих предположениях. Именно на перевале Саланг и произойдет страшная трагедия, – когда будет разгромлена колонна с топливом, боеприпасами, медикаментами и продовольствием, которые так ожидали советские и правительственные войска.

И что обидно, что разведки и КГБ и ГРУ своевременно проинформировали Центр о предстоящем нападении моджахедов на колонну. Но увы, информация почему-то была проигнорирована. Почему? Об этом знают только те, кто принимал по ней определенное решение…

А что мог сделать он, Филипп? Да ничего. Его связник находился в Пешаваре… И все же информация в Центр ушла. И ушла отсюда, почти из штаб-квартиры Ахмад Шаха. Но об этом Филипп знать не мог.

После обеда Филипп со Смитом выйдя из хижины, в изумлении остановились. Перед ними была панорама величественных хребтов Гиндукуша.

– Генри, – после недолгого молчания подал голос Филипп, – ты даже не представляешь, где мы сейчас находимся. Мы находимся в Восточном Гиндукуше. Именно здесь находится самая высокая точка Афганистана, – гора Наушек. Высота ее семь с половиной тысяч метров над уровнем моря. Восточный Гиндукуш соединяется с Западным многочисленными перевалами. Именно через такой перевал мы сюда и попали. Все они находятся на высоте не менее трех тысяч метров. Зимой эти перевалы, естественно, непреодолимы. Вот поэтому афганцы и попросили русских оказать помочь пробить через перевал тоннель и построить автомобильную трассу…

– А в благодарность, русских сейчас бьют, – усмехнулся Смит прервав Филиппа.

– Ну это уже другой разговор, Генри, – нахмурился тот, и надолго замолчал.

Кишлак, который оказал им гостеприимство, жил своей жизнью. На горных проплешинах паслись козы, дымились домашние тендиры, – своеобразные мини пекарни, где готовится для семьи хлеб. То тут, то там, на небольших полях, расположенных у самого подножия гор, копошились дехкане. Так в Средней и Центральной Азии назывались крестьяне.

Рано утром в их хижине появился рослый моджахед. Он сообщил, что по приказу шейха Исмаила будет сопровождать гостей туда, откуда они могут видеть, как воины Аллаха будут уничтожать неверных.

Шли несколько часов. Чем выше отряд продвигался в горы, тем тяжелее было идти. Погода была скверная, и все, и моджахеды, и их гости, были закутаны в шерстяные чадары. Привал был объявлен на небольшой площадке среди замшелых валунов. С нее открывалась величественная панорама дымящихся туманом хребтов Гиндукуша. А там, далеко внизу, под редкими облаками, проглядывала живописная долина. К ней, по многочисленным серпантинам, словно вьющаяся змея, спускалась автомобильная трасса. Она то появлялась, то снова пропадала среди сереющих скал, чтобы потом неожиданно появиться на их же трассах. Вот она выныривает из-под нависающей над ней скалы, и сразу пропадает в черном провале тоннеля.

Сопровождавший моджахед протянул Филиппу бинокль. Подняв его к глазам он четко, словно рядом, видит выползающую из тоннеля грязную ленту крытых брезентом грузовиков, которая, пройдя пару километров, натыкается на остановившуюся впереди колонну «наливашек», именно так, в Афганистане советские солдаты называли бензовозы.

– Боже, – ужаснулся про себя Фил, передавая бинокль Смиту. Он представлял, что сейчас произойдет…

Однако, вопреки его ужасающим прогнозам, колонну никто не расстреливал. Быстро сгустились сумерки, и наступила ночь. До самого рассвета стояла тишина, и только изредка, из ущелья, в котором на прилепившихся к скалам серпантине стояли колонны грузовиков, доносилось глухое урчание.

И вот, рассвет. К дремавшим «американцам», так моджахеды про себя называли Джексона и Смита, подошел их сопровождающий. Показав на часы, он молча махнул рукой в сторону ущелья.

Резкий сухой грохот безоткатных горных орудий, раздавшийся откуда-то сверху, оглушил их. Там, внизу, где стояли колонны, происходила что-то страшное. Было видно, как задвигались машины, как заметались между ними фигурки людей. Вот в голове колонны вспыхнули объятые пламенем две-три машины, и черные клубы дыма от горевшей соляры, поплыли над колонной. Неожиданно перед самым входом в тоннель вырастает огромный огненный шар, и почти сразу раскатывается страшный грохот..

– Все, – констатировал про себя Филипп, – ловушка захлопнулась, и сейчас начнется хладнокровное уничтожение колонны.

– Рядом стоял потрясенный Генри Смит. Он не мог вымолвить и слова, а только продолжал открытыми от ужаса глазами смотреть туда, вниз, где на его глазах гибли люди.

– Фил, надеясь на появление «вертушек» прикрытия, бросал нетерпеливые взгляды в сторону ущелья. Однако горизонт был чист…

Уже почти полностью рассвело. Не успел он повернуться к моджахеду, чтобы попросить бинокль, как почти перед рядом со свистом прошелестел НУРС. Сначала один, другой, потом третий… Поздно, но «вертушки» все же прилетели.

Какое моджахедов настигло возмездие, они узнали только на следующий день.

Был уничтожен почти весь отряд, который принимал непосредственное участие в разгроме советской колонны.

Исмаилу, которому, в присутствии гостей доложили о разгроме колонны и потерях моджахедов, философски заметил:

– На войне, как на войне.

А вечером, находясь с Филиппом в хижине, и бесцельно рассматривая при свете керосиновой лампы ее потолок, Смит неожиданно, словно рассуждая с самим с собой, произнес:

– Я родился в то время, когда Советы были нашими, с вами, союзниками в войне против Гитлера, и знаю, что основную тяжесть в ней, вынесли они. И только благодаря Советам эту войну Германия проиграла. В Корее они с вами, американцами, были уже по разные стороны баррикады. И судя по конфиденциальным данным, с которыми мне довелось ознакомиться, русские тогда вам крепко «влупили«…Ничего не попишешь, летчики у них что надо. В этом мы с вами, Фил, сегодня лично убедились. От ракет русских от моджахедов летели только перья… Во Вьетнаме, русские также вас, американцев, пощипали. Но здесь, в Афганистане, я им сочувствую… Они, или разучились воевать, или командование у них ни к черту не годное… Как ты думаешь, Фил? Однако тот, погруженный в собственные мысли, молчал.

– Молчите? – усмехнулся Смит, – укладываясь в свою постель. – А я никак не могу понять, как такую огромную колонну, можно вести по территории контролируемой моджахедами, одну, без прикрытия? Что это? Русское «авось», или обыкновенное предательство?..

Филипп продолжал молчать. На этот раз их мысли совпали. Он тоже сейчас думал об этом.

Сна не было. Набросив чадар на плечи он вышел из хижины. Остановившись недалеко от входа, он полной грудью вбирал в себя чистый горный воздух. Все еще находясь под впечатлением страшной трагедии, он не замечал ни девственности окутавшей его ночи, ни огромных звезд, усыпавших над головой все небо.

Он не удивился, когда рядом появился Смит. Смит нравился Филиппу, просто, как человек. Возможно он мог стать ему даже другом, кто знает…

– Не спится? – почувствовал он мягкое прикосновение руки Смита к своему плечу, – мне тоже… Какая ночь! – воскликнул он. – Только на Востоке и можно увидеть такие ночи, такие огромные звезды!

– Да, ты прав, – неожиданно для себя бодрым голосом ответил Филипп. Хандры, которая начала было окутывать его, как не бывало. Снова появились трезвость мысли, жажда деятельности. И хотя все пережитое за последние сутки осталось где-то там, он знал, что память такая «штука», что и через десять, двадцать лет, нет-нет, да и снова появятся перед глазами картинки прошлого, всплывет и эта, увиденная им трагедия. Он снова увидит шарахающиеся от разрывов снарядов и кричащих что-то в отчаянии фигурки людей. Снова будет слышать автоматные и пулеметные очереди, и выбухи разрывов…

На следующий день Филиппа одного пригласили к уже знакомому ему Исмаилу. Однако сопроводили не в его хижину, а в другую. И встретил его там, не Исмаил, а хорошо ему известный полевой командир Сулейман.

На столе, к которому тот его пригласил, стояли два традиционных фаянсовых чайника с зеленым чаем, две пиалы и блюдце с наколотым кусковым сахаром, и блюдо с пловом.

Сулейман сразу перешел к делу:

– Мистер Джексон, я получил распоряжение сопроводить вас в Кабул. Почему именно я, спросите вы, отвечу: во-первых мне также как и вам, необходимо побывать в Кабуле. Распоряжение пришло из Пешавара. Как мне объяснил, известный вам шейх Исмаил, – ваши руководители попросили дать вам хорошего проводника. До Кабула веду вас я, а там, как мне объяснили, вас встретят. Кто, и с какой целью, известно только вам.

– Вот в принципе и все, зачем я вас пригласил, мистер Джексон. А теперь давайте приступим к чаепитию, – Сулейман потянулся к чайнику.

– Разговор вел в основном он. Рассказывал о Кабуле, новом и старом микрорайонах, Майванде, и так подробно, что у Фила даже промелькнула мысль, а не делается ли это специально. Но, посчитав все это бредом, тут же ее отбросил.

Время за этой непринужденной беседой пролетело незаметно. Когда, наконец, Сулейман взглянув на часы и сказал время, – 16.25, оказалось, что беседуют они уже более двух часов.

В заключение он похвалил Фила, что тот отпустил бороду, благодаря которой и национальной одежде в которую облачен, его невозможно отличить от обыкновенного афганца. Предупредил, когда выходят, и добавил, что для безопасности, они должны сделать крюк, – сначала посетить Джелалабад, а уже оттуда, в Кабул.

После двухчасового перехода, караван-баши объявил привал. Именно здесь их должен забрать грузовик.

Филипп опустился на камень, и достав сигареты, закурил. Он задумчиво смотрел на окружавшие его голые камни, скалы, с торчащими вокруг них полуголыми веточками, неизвестного ему кустарника. Он думал, что наконец-то, через столько лет, может встретить в Кабуле своих соотечественников. Сможет услышать их неповторимый матерный говорок, почувствовать терпкий запах солдатского пота.

С наслаждением выпуская дым, проверил спрятанные во внутреннем кармане безрукавки документы, удостоверяющие, что он житель Джелалабада Мустафа Гани, следует в Кабул к дяде, проживающему на Майванде. Тут же, в бумагах, был указан и адрес дяди. Адрес был реален, и проживал там реальный человек, торговец средней руки, у которого и будет находиться он, его племянник, на период пребывания в Кабуле.