Текст книги "Караван в горах. Рассказы афганских писателей"

Автор книги: Спожмай Зарьяб

Соавторы: Алем Эфтехар,Зарин Андзор,Кадир Хабиб,Разек Фани,Сулейман Лаик,Рахнавард Зарьяб,Дост Шинвари,Акбар Каргар,Амин Афганпур,Катиль Хугиани
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Те, что живы

Цирюльник в своем неизменном солдатском мундире сидел как обычно у входа в управление кадров и дремал, положив толстые красные руки на колени. Я часто думал, почему он стал цирюльником, а не мясником. Ручищи его просто были созданы для разделки верблюжьих туш.

У цирюльника было большое лицо и крупные некрасивые зубы. Он терпеть не мог вежливого обращения «халифа»[ Халифа– букв.: хозяин, обычное обращение к ремесленнику.], предпочитая, чтобы его называли «сержант», считал, что имеет на это полное право, поскольку носит военную форму.

В полдень я приехал в уезд и увидел все тот же маленький, тесный базар и тянущиеся от него полоски обработанной земли. Перед дуканами лениво потягивались сонные собаки. С проезжающей арбы то и дело слышался усталый голос возчика: «А, чтоб тебе!», который подстегивал свою лошадь. Здание народной милиции было перестроено. Прямо из центрального входа вы попадали в длинный коридор с бесконечными рядами комнат по обеим сторонам. Мой приход прервал сон цирюльника. Он вздрогнул и поднял голову. С его губ уже готов был сорваться вопрос: «Тебя по-туркменски постричь или как обычно?», но тут он узнал меня, вскочил и стал обнимать, обдав резким запахом пота и немытых волос. После обычного обмена любезностями я объяснил ему, зачем приехал. Прихватив свой поношенный желтый портфель, он отправился вместе со мной в больницу при народной милиции.

– Хозяин, – с тяжелым вздохом произнес он, – сколько мне пришлось пережить! – Он очень любил слово «хозяин». – Хоть сейчас, слава аллаху, стало спокойно. А еще несколько дней назад дома и школы горели. Хоть бы одна уцелела. Благодарение аллаху, с душманами расправились, так что не сунутся сюда больше!

В больнице, как всегда, стоял тяжелый запах марганцовки, эфира и еще каких-то лекарств. Мы пришли сюда справиться о моем друге Гатоле[ Гатоль– букв.: мак.], – по слухам, он две недели назад был ранен в жестокой схватке с душманами и вместе с другими солдатами лежит в больнице при народной милиции. Пока мы искали нужную нам палату, цирюльник все время болтал, но, занятый своими мыслями, я не слушал его. С Гатолем мы дружили с самого детства. Вместе ходили на охоту, рыбачили, ставили силки на птиц, жарили кукурузу, купались. Вместе молились в мечети, учили уроки, ходили в школу. Но потом Гатоль, все больше и больше привязываясь к земле, занялся крестьянским трудом, я же уехал в город, где получил место в общежитии, и продолжал учиться.

– Дружище, – часто говорил мне Гатоль, – кем бы ты ни стал, все равно будешь сидеть на жалованье. А я сам создаю все, что мне нужно для жизни.

– А когда ты заболеешь, – возражал я ему, – кто тебя вылечит? Кто научит правильно обрабатывать землю? Кто выучит твоих детей?

На это он обычно отвечал:

– Были бы деньги… С деньгами не пропадешь.

Но однажды Гатоль избавился от своей страсти к деньгам. Это случилось, когда ему выпал жребий идти в армию.

Как-то вечером, когда мы с одним товарищем обсуждали у меня дома положение крестьян в стране, земельную собственность и справедливое распределение земли, зашел Гатоль. Он слушал очень внимательно, а когда я сказал, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает, вдруг хлопнул себя по коленкам и к немалому удивлению моего друга воскликнул:

– Совершенно верно!

Тогда я разъяснил Гатолю справедливость требований, изложенных в нашей программе в разделе о земле. Крестьянский парень воспринял это горячо и с того дня примкнул к социально-политической борьбе. Дружба наша стала еще крепче.

Вернувшись с военной службы, Гатоль стал разъезжать по деревням и кишлакам, разъясняя крестьянам программу нашей партии. Всячески доказывал, что, сколько бы сил они ни вкладывали в обработку земли, весь урожай, все плоды их труда все равно попадут в закрома помещиков и деревенских старост. Еще выше станут их дворцы, а хижины бедняков останутся такими же убогими.

Овладев грамотой, Гатоль теперь мог читать книги и газеты, и благодаря этому стал первым советчиком и другом крестьян, ущемленных в правах. К Гатолю со всех сторон стекались люди со своими судебными исками и тяжбами. Он вез их в город, советовался с друзьями, составлял прошения и в большинстве случаев выигрывал дела. Однажды деревенский мулла и староста обвинили Гатоля в том, что он неверующий. Но крестьяне, видевшие, как исправно Гатоль совершает намаз и по пятницам молится в мечети, дружно встали на его защиту, и клеветникам пришлось отступить.

В день победы революции, который навсегда запечатлелся в моей памяти, мне было поручено съездить в мою родную деревню. Там, к моему удивлению, царили спокойствие и порядок, что почти невозможно в революционных условиях. Вскоре я увидел Гатоля в кругу односельчан, для которых он долгие года был красным знаменем в их справедливой борьбе. Он был в приподнятом настроении и смеялся. В то время его очень редко видели в своей деревне. Он был занят созданием земледельческих кооперативов и фондов помощи, говорил о пользе, которую они принесут крестьянам. В то время душманы еще не вели борьбы против революции.

Когда же наступило время защищать родину и революцию от врагов, Гатоль первый встал в ряды борцов и повел за собой тысячи крестьян. Он самоотверженно сражался, враги бежали и сдавались в плен. Как-то к нашему уезду подошла банда душманов. Гатоль протиснулся сквозь собравшуюся толпу и обратился к односельчанам:

– Братья, мы говорили и будем говорить, что хотим построить новый, лучший мир, раздать землю труженикам. И мы не позволим, чтобы нам помешали те, что называют нас неверными, а на самом деле пекутся лишь о собственной выгоде. Разве мы неверные?

– Нет! – неслось со всех сторон.

– Мы не кафиры[ Кафир– неверный, немусульманин.], не убиваем детей, не разрушаем деревни, не поджигаем школы и мечети, не поджигаем зернохранилища!..

Гатоль сильно исхудал, его голова, обритая наголо, казалась очень маленькой. Торчавшие из-под одеяла ноги были нездорового, землистого цвета. Увидев меня, он заулыбался, но подняться у него не хватало сил. Мы расцеловались, и он принялся болтать с цирюльником. Над его кроватью висел национальный флаг. Гатоль остался таким же непреклонным, как прежде. Он все время смеялся, но сквозь радостное возбуждение проглядывала печаль, таившаяся и в улыбке.

– Ты оказался прав, понадобились врачи. У меня уже все внутренности размякли от бесчисленных уколов и таблеток. Часто вспоминается деревня, вечерний воздух, сырой и холодный, шелест чинары, голоса птиц, доносящиеся с реки.

Я стал его успокаивать:

– Ты скоро поправишься, мы это отпразднуем, устроим козлодрание[ Козлодрание– национальная игра.], ты снова выиграешь.

Мои слова не произвели на него никакого впечатления.

– У меня теперь другие заботы, – произнес он с тяжелым вздохом. – Тохта лежит в земле, что я скажу его матери? Ведь она поручила его всевышнему и мне.

Тохта, наш общий друг, был у матери единственным сыном. Рос он без отца, и Гатоль был ему вместо старшего брата.

Два месяца назад начались бандитские налеты душманов, нарушившие мирную жизнь крестьян. Гатоль с отрядом молодых защитников революции пошел очищать уезд от душманов. В тот день, когда они достигли линии фронта, мать Тохты с Кораном в руках побрызгала на Гатоля водой и сказала ему по-узбекски, что вручает сына ему и аллаху. Гатоль обещал ей сберечь Тохту.

Через месяц пришло сообщение, что в уезд скоро прибудет пшеница из государственного фонда помощи крестьянам. Самый большой в уезде мост через бурную глубокую реку был под угрозой нападения. Гатоль заявил, что его отряд обеспечит защиту моста и караван пройдет благополучно.

Река текла по глубокому ущелью между высоких гор. В пещерах засели душманы. На речных берегах, поросших деревьями и высоким кустарником, Гатоль разместил своих людей. За деревьями располагалось деревенское кладбище.

Душманы пронюхали, что должен прийти караван с пшеницей, и решили взорвать мост. Гатоль со своим отрядом был наготове. Он принял решение не ждать нападения, а атаковать первым и разделил отряд на две группы – одна пошла на гору, другая засела на кладбище и в кустах у реки. Стрельбу Гатоль приказал открыть с горы. Душманы, боясь оказаться в окружении, открыли ответный огонь и стали спускаться к реке.

Завязался жестокий бой. Грохотали снаряды, свистели пули, Душманы стали отступать к кладбищу, тогда бойцы Гатоля ринулись в атаку с другой стороны. Душманы сделали последнюю отчаянную попытку и рванулись вперед.

Из глаз Гатоля выкатились две скупые слезы. Он вздохнул и продолжал:

– Зря отпустил я от себя Тохту. Видя, что побеждаем, Тохта устремился вперед, к кладбищенской ограде.

«Ложись!» – крикнул я. Но Тохта не слышал, а бандиты открыли огонь по нему из трех автоматов. И он погиб в огне, скрючился, упал навзничь и затих.

«Вот вам, проклятые убийцы!» – крикнул я и уложил всех троих.

Затем попросил товарищей отвлечь бандитор, а сам бросился к Тохте. Он был мертв.

Часть моего отряда в это время спустилась с гор и атаковала бандитов. Началась бешеная стрельба. Я взвалил Тохту на плечо и понес, отстреливаясь короткими автоматными очередями. Душманы побежали, но тут я почувствовал, что ноги словно не мои и левая рука не действует. Я уронил Тохту на землю, упал и будто погрузился в сон…

Гатоль улыбнулся. Он не любил рассказывать о себе, и явно чего-то не договаривал, напрасно я старался вызвать его на откровенность. Тут в палату вошел доктор, мой университетский товарищ.

Он хлопнул в ладоши и, посмеиваясь, сказал:

– Нарушаете покой больных. Никакой дисциплины!

Он велел Гатолю отдыхать, и мы вместе вышли из палаты.

– Гатоль – молния, а не человек, – сказал доктор. – Гроза душманов. В ночь, когда прибыл караван с пшеницей, Гатоль не вернулся из боя. Мы нашли его утром. Он лежал без сознания, обняв мертвого Тохту. Гатоль потерял много крови. Как видишь, сейчас дело пошло на поправку. В бреду он продолжал воевать с душманами и просил прощения у матери Тохты. Здесь он все время шутит, смеется, старается приободрить раненых.

Я не раз слышал, как он им говорил: «Пусть только заживут наши раны, мы снова встанем под трехцветное знамя и нанесем бандитам такой удар, что и следа от них не останется. А потом, если бог даст, разойдемся по деревням, вспашем поля, будем их поливать и пропалывать, собирать урожай, молотить зерно». Это человек несокрушимого духа. За полтора месяца он со своим отрядом полностью очистил уезд от душманов. Спас караван с зерном, не дав бандитам взорвать мост.

Вдруг мы увидели, что к нам бежит санитар:

– Доктор-саиб, Гатоль…

Не дослушав, мы бросились в палату. Возле Гатоля стояли раненые и плакали. Доктор стал делать Гатолю искусственное дыхание – не помогло. Легкий ветерок развевал над постелью Гатоля трехцветное знамя. Он умер с улыбкой на губах. Мне хотелось сказать:

«Да, мы будем обрабатывать наши поля, молотить зерно, кончатся наши беды, сгинет орел – вестник несчастья, появятся новые надежды!»

Плечи цирюльника вздрагивали от рыданий:

– Мой дорогой брат! Дорогой мой брат!

Гатоля похоронили вместе с другими героями, и на его могиле распустился новый мак.

Каждый вечер старая женщина, узкоглазая и широкоскулая, в белой накидке на голове и матерчатой кофте приходит на могилы Гатоля и Тохты, приносит поднос, зажигает светильник и раздает угощение и фрукты. Это мать отважного Тохты. Она ухаживает за цветами на могилах героев, посаженными крестьянами в знак всенародной любви. И Гатоль-мак трепещет на ветру, будто красное знамя.

Перевод с пушту А. Матвеевой

Рахнавард Зарьяб

Человек с гор

Град и дождь прошли. Как преступники, свершившие свое недоброе дело, скрылись темные и мрачные тучи, и небо снова стало шелковисто-синим. Снова засверкали валуны и скалы, а листья деревьев и мелкие дикие цветы, словно умытые дети, заулыбались солнцу, уже собиравшемуся зайти за горы.

Шир Али вышел из хижины и направился к пойме небольшой горной реки. Он был невысокого роста, с темной блестящей кожей. На круглом его лице светились простодушные узкие глаза. Руки были засунуты в карманы грубой куртки из козьей шерсти. Легкий ветерок трепал его редкую с проседью бородку. Сзади Шир Али можно было принять за ребенка лет десяти-одиннадцати, хотя ему уже перевалило за пятьдесят.

«До чего же сильный прошел дождь, – осмотревшись, подумал Шир Али, – небось наделал дел!» Но, взглянув на дно ущелья, кроме сверкавших скал и гравия, ничего не увидел. Когда же бросил взгляд на пойму, то, изумленный, застыл на месте, а затем, чуть подавшись вперед, едва слышно протянул:

– Что же ты, река, натворила?!

Поспешив к пойме, Шир Али снова внимательно осмотрелся. Река изменила русло и, обогнув его надел, соединила принадлежащий ему чаман[ Чаман– луг.] с землей соседа. Сердце Шир Али куда-то провалилось, и с мыслью, что надо скорее все как-то уладить, он почти бегом бросился к соседу. На ходу оглянулся еще раз, но чамана не увидел: теперь чаман располагался где-то в стороне от клочка его земли. А река, как и раньше, скользила лениво и безразлично, но теперь уже по новому руслу…

Сосед был приземистый, тучный человек с каким-то угловатым и несоразмерным лицом – пожалуй, такие черты можно встретить лишь на детских рисунках.

– Какими судьбами, Шир Али? – низким голосом спросил сосед.

Вошедший замялся и, теребя бороденку, смотрел на соседа своими блестящими простодушными глазами, лихорадочно подыскирая нужные слова.

– Река изменила русло… ушла из старого… – только и смог вымолвить он.

Сосед молчал. Видимо, о чем-то раздумывал, потом, взглянув на Шир Али, спросил:

– Куда она повернула?

Шир Али опять стал подыскивать нужные слова и наконец с вымученной улыбкой ответил:

– Понимаешь, какое дело! Взяла и повернула к моей земле!..

– К твоей земле?! – переспросил сосед и вдруг с криком бросился к реке.

Едва поспевая за ним, Шир Али опять подумал, что надо бы все как-то уладить, но в душе уже начали расти страх и беспокойство.

– Подожди, мы же должны все уладить! – сказал он.

Сосед на мгновение остановился и, хитро взглянув на Шир Али, громко засмеялся:

– Все уже решено!.. – И ущелье громко отозвалось на его смех.

Перепрыгнув через старое русло, сосед остановился на чамане, и его лицо расцвело странной и жутковатой радостью. Потом он принялся бегать по чаману, как будто хотел измерить шагами его величину, а Шир Али, как ребенок, метался то за соседом, то к чаману, то к пойме, то опять к соседу.

– Видишь! Ты же видишь, что случилось, – повторял он.

– Конечно, все вижу! Все!.. – не обращая внимания на Шир Али, радостно вопил сосед, а затем, остановясь у берега, встал на колени и принялся нежно гладить поверхность воды, как будто ласкал кошку. – Река! Моя река!.. – На его губах мелькала коварная улыбка.

– Ты же сам видишь! Надо все решить! – молил Шир Али, но сосед, даже не взглянув на него, снова принялся бегать по чаману. Шир Али померещилось, что сосед исполняет танец в честь гор. С удивлением смотрел он на полубезумные движения соседа. В своем ли он уме?..

– Что решить? стоя посреди чамана и бросив наконец взгляд в сторону Шир Али, спросил сосед.

А тот молчал: опять не мог подыскать нужных слов.

– Все уже решено!.. – выдавив из себя несколько смешков, сказал сосед и снова, подбежав к пойме, стал гладить воду, приговаривая:

– Река!.. Моя река!.. – Потом вскочил и бросился к дому и, только отбежав довольно далеко, остановился и, тяжело дыша, отрезал:

– Все решено!

На лице Шир Али углубились складки морщин. Шум реки был все таким же монотонным, а в его голове бурлило множество мыслей и все сильнее становилась тревога.

– Ничего, завтра все утрясется! – в конце концов утешил он себя.

Ночью во сне Шир Али увидел не реку, а хитро улыбавшегося соседа, который размашисто шагал вдоль ее нового русла…

Утром тревога возросла еще больше. Вспоминая прошедшую ночь, Шир Али пытался как-то объяснить приснившееся. «Сосед – дурной человек! – думал он. – Надо все поставить на свои места!»

Когда Шир Али направился к реке на розыски соседа, то с удивлением обнаружил на чамане соседских коров. Его глаза беспомощно блуждали то по реке, то по чаману, то по соседским коровам.

Он перешел через реку и направился к дому соседа. Сосед был в окружении сыновей; не в пример отцу, ребята были рослые и очень сильные.

– А, Шир Али! Какими судьбами? – как и вчера, безразлично спросил сосед.

Шир Али опять замешкался и снова принялся подыскивать нужные слова:

– Твои коровы пасутся на моем чамане! – сказал он немного погодя.

– Ну и что?

Шир Али потоптался на месте.

– Это же мой чаман! Разве не так? – Его маленькие глаза все еще светились простотой.

– Ну и что!

Шир Али опять растерялся и хотел было улыбнуться.

– Ведь это же река изменила русло, чаман-то мой!

А на нем пасутся твои коровы!.. – сказал он, недоуменно теребя свою редкую бородку, и замолчал, надеясь, что сосед что-нибудь ответит.

– Ну и что! – снова повторил сосед, и по выражению лиц соседа и его сыновей Шир Али понял, что они что-то замышляют. В голову ему пришла мысль, что у него силой хотят забрать чаман. «Они пытаются надуть меня, – подумал Шир Али, – но ничего у них не выйдет! Если я буду молчать, то они и впрямь приберут к рукам чаман! Надо стоять на своем!.. Да, но ведь еще неизвестно, что хотят сосед и его сыновья!.. Интересно, чего же им надо?»

– Уведите своих коров с моего чамана!

– О каком чамане ты говоришь? Теперь ведь он не твой! Река мне его подарила! А ей все равно, чей он, и она поступает, как хочет! – решительно заявил сосед, и его тон совсем обескуражил Шир Али.

– Река не имеет права отдавать тебе мой чаман!

Глаза Шир Али сузились.

– Имеет!

– У меня же есть купчая! По шариату! – уверенно сказал Шир Али, но сосед и его сыновья только громко засмеялись.

– Что вы смеетесь? Разве вам мало земли?! – с мольбой в голосе спросил Шир Али.

– Про твою купчую мы знаем, – ответили сыновья соседа. – В ней написано, что восточным краем твоей земли является река. Вот и сейчас она протекает по ее восточному краю. При чем же здесь купчая?

Шир Али что-то растерянно сказал, сосед ответил, потом опять сказал он, потом один из соседских сыновей, затем опять он, потом другой из сыновей соседа. Их голоса становились все громче, они кричали и угрожали друг другу. А когда в конце концов Шир Али понял, что криком ничего не решить, его вдруг осенила мысль пойти к хакиму.

– Подождите, я на вас найду управу! – крикнул он соседу и его сыновьям и, возвратясь домой, сказал жене, что идет жаловаться хакиму.

* * *

Засунув за пояс кусок хлеба, Шир Али направился к хакиму. Когда он добрался до места, было уже далеко за полдень.

– Ты куда? – остановив его у входа, спросил какой-то солдат.

– К хакиму, с жалобой! – ответил Шир Али.

– Его нет!

– Как нет?

– Выходной день!

– Сегодня же не пятница![ Пятница– нерабочий день в мусульманских странах.] – сверкнув узкими глазами, сказал Шир Али.

– Не пятница, а все равно выходной день!

– Когда же мне прийти?

– Завтра!

Расстроенный, Шир Али побрел в сторону базара – выпить чаю. Сердце его было переполнено вчерашними событиями; хотелось, чтобы с ним кто-нибудь заговорил и он смог бы поделиться своим горем. Но почему-то его ни о чем не спрашивали, и тогда Шир Али сам выложил все какому-то незнакомцу. Рассказал о том, что река изменила русло и что сосед отобрал у него чаман, что он пришел к хакиму с жалобой, но какой-то солдат сказал, что сегодня выходной день.

У незнакомца было глуповатое лицо. Впившись глазами в рот Шир Али, он думал о чем-то своем и совершенно не слышал его слов.

– Так подавать мне жалобу или нет? – закончив свой рассказ, спросил Шир Али.

– Подавай!

– А имеет сосед право отобрать чаман?

– Имеет! – сказал человек.

– Как имеет? – начал раздражаться Шир Али.

– Нет, не имеет! – ответил тогда незнакомец.

– Ну, а чаман-то мой или нет? – немного успокоясь, спросил Шир Али.

– Твой! – глядя куда-то поверх его головы, ответил человек.

– А сосед имеет право пасти своих коров на моем чамане?

– Имеет!

– Как так имеет? – раздраженно крикнул Шир Али, и человек сказал:

– Нет, не имеет!

– А я? Имею я право прогнать его коров с моего чамана?

– Прогони! – сказал человек.

– А сосед имеет право говорить, что мой чаман ему подарила река?

– Имеет! – сказал незнакомец.

Шир Али замолчал и, возмущенно взглянув на незнакомца, подумал: «Ну и болван! Несет какую-то несуразицу.

А может быть, он заодно с соседом и его сыновьями? Уж что-то очень открыто он их поддерживает, значит, между ними что-то есть!»

Шир Али встал, не допив и половины чашки чая.

– Я вам покажу! Всем вам покажу, кровопийцы!

– Ну, валяй! – Незнакомец был по-прежнему погружен в свои мысли.

Раздраженный, Шир Али вышел из чайной и отправился домой. А дома увидел, что соседские коровы все так же пасутся на его чамане, а его – уныло бродят где-то в стороне. Потом Шир Али заметил жену: она молча сидела на берегу, как-то удивленно и тоскливо уставясь в реку. На душе у него стало совсем тяжко, и он опять подумал, что завтра надо обязательно все уладить.

Придя на следующий день к властям, Шир Али с удивлением обнаружил соседа и каких-то троих кочевников. Ему стало любопытно, зачем это все они пришли.

Хаким принял его, сидя за газетой. Хотя воздух был на дворе по-весеннему мягок и нежен, с лица и бороды хакима градом стекал пот. «Счастливый человек этот хаким! Кто посмеет отнять у него чаман?» – подумал Шир Али и принялся рассказывать о том, как река изменила русло, как сосед забрал его чаман и как его коровы остались без пастбища, как он приходил вчера, но был выходной день, и как он рассказал всю историю какому-то человеку, который явно был заодно с соседом.

Хаким провел рукой по лысине и вытер платком рот, а Шир Али подумал, что если бы этому человеку пришлось когда-нибудь добираться пешком до его дома, то он, наверное, вовсе бы взмок. Нет, все-таки хорошо, что хаким никуда не ходит, а сидит здесь! Иначе кому бы он, Шир Али, подал жалобу!

– Так это ты Шир Али? – перебив его мысли, спросил хаким.

«Откуда меня знает хаким?!» – удивился Шир Али, и в душе у него поднялось чувство какого-то особого почтения. Ему вдруг стало жаль соседа: ведь теперь хаким расправится с ним и с его сыновьями! Но ведь ребята не при чем! Да и сосед-то не такой худой человек! Не отбери Сосед чамана, он, Шир Али, ничего бы против него не имел!

– Так это ты Шир Али? – повторил хаким.

– Да, я!

– На тебя поступила жалоба!

Маленькие простоватые глаза Шир Али сузились.

– Да? – переспросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты прибегал к угрозе оружием!

– Что? – ничего не понял Шир Али.

– Тебя обвиняют, будто бы ты угрожал оружием! – снова повторил хаким.

Шир Али огляделся по сторонам. Он словно хотел найти кого-то, чтобы ему растолковали и пояснили слова хакима. Но он никого не нашел, и лицо Шир Али как-то жалко осунулось.

– Я ничего такого не делал! – проговорил он, теребя свою козлиную бородку.

– Ты угрожал оружием!

– Ей-богу, ничего подобного! – повторил Шир Али, а хаким позвонил, и вошел тот самый солдат, что был вчера. Он прищелкнул каблуками и отдал хакиму честь. Шир Али, казавшийся рядом с рослым солдатом маленьким ребенком, испугался и подумал, что его сейчас заберут и запрячут в тюрьму. Ему захотелось крикнуть, что он ничего не сделал, что река ведь изменила русло, а он-то ни в чем не виноват!

– Позови истцов! – приказал хаким солдату.

Опять прищелкнув каблуками, солдат повернулся и вышел, а через минуту вошли сосед и три кочевника. Их лица были выжжены солнцем, а зубы совсем желтые.

– Этот человек угрожал тебе оружием? – обратился к соседу хаким.

– Да, он! – натянуто хихикнув, ответил сосед, а его грубое и несоразмерное лицо растянулось в хитрой улыбке.

– Он врет!.. Я только сказал, что чаман… – заговорил Шир Али, но хаким оборвал его, спросив, есть ли у соседа свидетели.

– Вот они! – Сосед указал на кочевников.

– Угрожал Шир Али соседу? – обратясь к кочевникам, поинтересовался хаким.

– Да, угрожал!.. Угрожал! – разом ответили они.

– Я?.. Ничего подобного! – испугался Шир Али.

– Угрожал!.. Угрожал!.. – повторили кочевники.

«Откуда взялись эти кочевники?! Я же их не знаю! Я ведь ничего против них не имею!» – подумал Шир Али и, показав на них рукой, сказал:

– Я их не знаю! Никогда раньше не видел!..

– Ни в одном законе нет положения, на основании которого обвиняемый обязательно должен знать в лицо свидетелей!.. – ответил хаким.

Открыв рот, Шир Али удивленно слушал эти ученые слова, но опять ничего не понял и не знал, что же теперь говорить. Растерянно он посмотрел в сторону соседа и кочевников, которые таращились на лысину хакима, думая, наверное, о своих юго-восточных степях.

Шир Али подумал, что скорее всего хаким вовсе не знаком с его делом. И опять стал рассказывать о том, как река изменила русло и как сосед захватил его чаман…

– Подай иск, а сейчас ты сам обвиняемый! – перебил хаким.

Поднялся шум. Шир Али твердил, что сосед отобрал у него чаман, сосед утверждал, что Шир Али хотел убить его из ружья; хаким говорил, что Шир Али угрожал оружием; тот клялся, что ничего плохого не сделал, а кочевники со своими желтыми зубами повторяли одно и то же: угрожал, угрожал!

Хаким совсем вспотел, и это испугало Шир Али, напряженно следившего за ним своими растерянными глазами. Он боялся, как бы, не дай бог, хаким не свалился в беспамятстве, и шарил глазами по углам в надежде что-нибудь найти и помахать над его лицом.

В конце концов хаким совсем вышел из себя, встал из-за стола и стал кричать еще громче. И вдруг беспокойство Шир Али сразу исчезло: он понял, что хаким навряд ли потеряет сознание. И вообще, может быть, у него просто привычка много потеть!.. А тут хаким позвал солдата и приказал всех вывести, добавив, что состоится суд. Так ничего и не добившись, все разошлись.

Шир Али решил написать письменную жалобу. Он ходил с ней из одной конторы в другую, везде оставляя деньги; в конце концов снова возвращался в первую контору и снова блуждал со своей жалобой. Так пролетали дни, потом недели. К его жалобе подклеили еще одну бумагу, а когда и та была исписана разными почерками, то подклеили третью. Теперь жалоба была величиной в несколько гязов[ Гяз– мера длины, около 1 метра.], но конца тяжбы так и не было видно…

Каждое утро, положив за пояс кусок хлеба, Шир Али покидал дом, сказав жене, что идет к властям. А жена только молча смотрела на него и вздыхала. Шир Али опять таскался по конторам, а когда заходил в чайные выпить чаю, его расспрашивали о тяжбе, и он отвечал, делясь со всеми своими тяготами. Теперь уже все знали о его злоключениях: хаким, кадий[ Кадий– судья.], все чиновники, даже солдат, но конца всему так и не было видно. А по вечерам, усталый и беспомощный, Шир Али возвращался домой и видел, что соседские коровы все так же пасутся на его чамане, а его – бродят где-то поодаль.

Однажды в чайной его бумаги прочитал какой-то мулла и, покачав головой, сказал:

– Проиграл ты тяжбу!

– Как проиграл? – У Шир Али зазвенело в ушах, губы пересохли.

– Здесь все против тебя! Тебя просто-напросто провели! – взглянув еще раз на бумаги, ответил мулла.

И тогда Шир Али почувствовал себя совсем разбитым и одиноким. На сердце лег тяжелый груз горя и печали. Он чувствовал, что не только теряет чаман, но и что куда-то ускользает вся его жизнь, и в конце концов до него дошло, что он и впрямь проиграл тяжбу. Казалось, что с Шир Али воюет какая-то невидимая сила, и в душе у него закипала ненависть к коварному соседу. Потом ему пришла мысль, что во всем виновата река, ведь не измени она своего русла!..

С этими мыслями Шир Али побрел домой. Когда он добрался до своей хижины, было уже совсем темно. Перейдя через реку, он стал кругами ходить по чаману. Сердце сжимала тревога, и Шир Али показалось, будто и чаман тоже жалуется на реку. Остановясь, он увидел свет лампы в доме соседа и опять почувствовал острую ненависть. Мгновение Шир Али прислушивался к монотонному шуму реки и опять подумал, что все это дело ее рук. И тогда ему почудилось, что река тоже заодно с соседом. Неожиданно, протягивая руку то по направлению к дому соседа, то к реке, Шир Али закричал:

– Вы!.. Вы мои враги!.. Вы оба мои враги!.. Кровопийцы!..

Горло сковал гнев. Он сел на чаман, и из его маленьких глаз брызнули слезы.

– Что же теперь делать?! – чувствуя, что весь мир враждебен ему, с горечью протянул Шир Али. Потом, опустив голову и от этого став совсем маленьким, он побрел домой.

– Я проиграл дело! – сказал он жене.

– Как проиграл?

– Надо мной посмеялись! Все они заодно!

* * *

Спал Шир Али плохо; поднялся жар, тело сводили судороги, снились кошмары. Он видел кабинет кадия, чайную, солдата, троих кочевников, лживого соседа и муллу, который говорил: «Ты, брат, проиграл тяжбу, проиграл!» Видел он и захваченный соседом чаман, и пасущихся на нем соседских коров, и тоскливо смотревшую на чаман жену…

Шир Али встал и выглянул из окна; река все так же лениво несла свои воды, а чаман молчал, словно погрузившись в приятный сон. Подойдя к лежанке, Шир Али снова прилег. Он никак не мог понять, почему все, как один, против него. Немного погодя он опять задремал, и вновь потянулись тяжелые сны. Он видел, как течет река, но вместо воды по ее руслу скользили обманщик сосед, хаким с потной шеей, кадий с желтым лицом и черной бородой, крепко сбитые сыновья соседа, смуглые, желтозубые кочевники. А вместо монотонного шума реки слышались совсем другие звуки. Сосед приговаривал: «Чаман мне подарила река!» Хаким говорил: «Ты угрожал оружием!..» Кадий твердил: «Есть три разумных и достойных свидетеля…» Сыновья соседа говорили: «Восточным краем твоей земли является река». Кочевники повторяли: «Угрожал… Угрожал!..» Голоса мешались и, отдаваясь эхом в камнях и скалах, терялись где-то в ущелье. Шир Али показалось, что множество алчных глаз впились в его дом, в его коров и землю.

– Не отдам!.. Не отдам, кровопийцы!.. – закричал он, проснулся и весь в поту вышел из хижины. Было тяжело дышать, сердце бешено колотилось. Тогда Шир Али вернулся в дом, прихватил старое ружье и патронташ, снова вышел и, перейдя через реку, залег в старом русле.

Постепенно светало. Шир Али увидел, как соседский сын выгнал коров на его чаман.

– Стой! – поднявшись, громко крикнул он.

Испугавшись, сын соседа остановился, потом, не говоря ни слова, куда-то скрылся. Через некоторое время появился сосед со всеми своими сыновьями.

– Стойте! – снова крикнул Шир Али.

– Что ты хочешь, Шир Али? – громко спросил сосед.

– Свой чаман!

– Какой чаман!

– Этот! – топнул ногой о землю Шир Али.