Текст книги "Прозаические миниатюры 2010-2017 гг (СИ)"

Автор книги: Соня Никольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– А жизнь вообще как... у тебя кто-нибудь есть?

– ...

– Ты не боишься быть одна?

– ...нет

– А жалеешь?

– ...нет

– Как – нет?

– А не с чем сравнивать.

– Шутишь?

– Я не живу прошлым.

– Это ты сейчас так говоришь.

– Люди меняются.

– Когда я смотрю на тебя, то вижу ту, из прошлого.

– Скажи, что мне сделать, чтобы ты ушел?

– Я тебя обидел? Извини. Твоя фотография всегда стоит на моем столе.

– Почему бы тебе к ней не вернуться?

– Мда... умеешь ты... и всегда умела.

– ...

– Пожалуй, я пойду.

– Прощай.

– Ты так легко прощаешься?

– ...с прошлым.

20 октября 2012

блики

в твоих объятиях, в солнечных бликах волн, что журчат и пенятся между камнями, чувствуя твое дыхание на мокрых волосах, ощущая себя твоей навеки, закрывая глаза, слушая слова, что плывут бумажными корабликами и не тонут, ведь на каждой страничке ты написал слова любви, слова любви, расскажи, какие они, ну пожалуйста, одно, всего лишь одно, ящерка? я похожа на ящерку? вчера была русалкой, а завтра кто? скажешь, когда искупаемся и будем сохнуть на камнях? согласна, согласна, а пока... я твоя золотая ящерка, а ты мой камень... краеугольный камень

23 октября 2012

Белый зал

Белый зал дворца времен петровской эпохи, декоративная лепнина на стенах, камине, вкруг взмывающего к потолку зеркала. Белизна пронзает сердце нереальностью цвета. И она... Она стояла, как изваяние, скульптура, в платье цвета бело-бело-желтого гипса. Ее плечи, руки, грудь, шея, лицо нежнейшего белого цвета, такого же нереального, как и Белый зал.

Она стояла на камине, закрыв собой часть зеркала, в котором должны были отразиться фигуры присутствующих...

Она была его фавориткой. Причем последней. В ту ночь, после бала его нашли в покоях убиенным. На прикроватном столике лежало ее письмо, точнее это была записка следующего содержания: "Сегодня я хочу смотреть на всех свысока. Нет. Пусть весь свет смотрит на меня снизу вверх!" Разбираться не стали. Эта женщина успела досадить многим при дворе. Ее и обвинили в смерти наследника.

24 октября 2012

Трудный возраст

Мой парень не узнал меня. Более того, он влюбился в меня. А до этого мы поссорились, и он перестал меня замечать. А что изменилось? На мосту меня поймал за руку фотограф, привел в мастерскую. Я порывалась уйти. И ушла бы. Говорить не хотела. Слушать тоже. Он предложил хотя бы выпить чай, и тогда хоть на все четыре стороны. Я согласилась. В это время позвонили в дверь. Оказался его друг. Визажист. Не знаю, что он сказал и что сделал, чтобы расположить меня. Ведь я была не в себе. Не помню. Да и неважно это. Он рисовал по моему лицу. А потом подвел к зеркалу. Я не узнала себя. И не представляла, что могу быть такой красивой. Я пришла к своему парню. Он тоже не узнал меня. И я решила не открываться. Все произошло в Хэллоуин. Все! На следующий день я исчезла. И теперь он уже стоял у моста, просто стоял, я видела, как он плакал. Мне было достаточно. Встретившись в школе, мы не помирились. Ведь у него была девушка с Марса. И улетела, видимо, на Марс. Теперь с ней не только я, никто из девчонок не сравнится. Глупо? Зато я продолжаю жить.

29 октября 2012

Ураганный ветер. Совет бабушки

– ...поэтому под деревьями не ходить, и еще где-то не ходить. Ясно?

– Нет. А где еще-то не ходить, бабуль?

– Да не помню уже.

– Эт плохо, бабуль. Неточная инфа получается.

– ...ты вот что, внучек... Ты это... завтра в школу вовсе не ходи.

– От это пральна, бабуль! Тепереча все понятно! Что бы я без тебя делал?

– Вот и я думаю, рановато еще помирать. Надоть в институт тебя поступить, а там уж... эх...

– Какой "эх" ба-бу-шка? А жени-и-ить? А правнуков расти-и-ить?

– Ой, голова садовая, как это я забыла? Дел-то еще скока! Уууххх!

– Уууххх!

– Заболтал ты меня совсем. Завтра же мне Семёнов двор убирать, Алексеевку; а если деревья повалит, то и работы прибавится. Пошла-ка я спать. Надоть на часок пораньше встать, в четыре али в три.

6 ноября 2012

так еще не было...

Не знаю, на что похожа отрешенная радость, парение души... Возможно ли? Возможно ли объяснить словами танец, бесконечный танец мирозданья... Когда в глазах словно опрокинутое небо... ночное, утреннее, необъяснимое... в минуты счастья. А много ли? Скажи, много ли таких минут? Нет. Но они длятся вечно, когда запечатлены. (Слово-то какое нашла, будто за семью печатями). Пожалуй, воплотить. Воплотить мгновения вечности в слове, красках, звуке, в... бессмертии души...

Не знала я, что комнатка, знакомая с детства, может в одночасье превратиться в галактику, стать неким прыжком в космос, дверью бездверною в бесконечное счастье. И только потому, что мы оба в эти минуты были одним целым.

Мне казалось, что пребывала я везде и во всем. Мне казалось, что все дышит вокруг – подушка, простынь, глиняный горшочек, стены, пол, кровать. Васильки, что ты подарил, склонялись к моим плечам, рукам, источая нежность на арома языке. Да-да, так было! Мне казалось, что окно говорит со мной, откликаясь на полуобморочную негу: "Я открыла окна свои, – говорит окно, – когда ночью вы полетели над городом, и ждала вас, когда утром вернулись обратно". А окно и впрямь было открыто, хотя мама могла и закрыть его, боясь, что мы простудимся зимой. Она не возражала, что ты остался со мной. Мы знаем друг друга со школы, и в институте на одном факультете. Мы всегда вместе, но так, как сегодня... так еще не было...

Я не знаю, на что похожа отрешенная радость... Спустя годы я помню ее вкус, парение души, возможные в минуты счастья...

11 ноября 2012

Тремоло

Тремоло, где не было...

Сердце – ключ скрипичный.

Мы вычеркиваем зло,

Ставшее привычным.

Игорь Щеулов

Когда ты недоговариваешь (я не говорю об обмане), когда доверия между нами нет (даже страшно думать об этом), мое сознание... оно как бы раздваивается. Я не могу сосредоточиться. А главное, ничто, никакая сила не может вернуть прежнее благоденствие...

Дети выросли, кто, как не мы более всего нужны друг другу? В полном взаимопонимании. Куда все делось? Я как будто теряю равновесие. И мне кажется, что и ты уже не знаешь, как жить дальше... Грустно, мой друг. Грустно, что время – не лучший советчик. Мудрость... Боже мой, какое заблуждение, будто с годами приходит мудрость. Приходит, но, видно, не ко всем. И вот, разменяв пятый десяток, я осталась ни с чем. Что делать? Подруги говорят, что я еще так молодо выгляжу, и мужчины засматриваются на меня. Что нужно просто сделать шаг. Но какой?! В какую пропасть, если кроме мужа других мужчин не знала... Мое сознание раздваивается. Я перестаю себя понимать. И не знаю, как жить дальше... Я вижу тьму, где ее нет. Я слышу голоса, которых нет. Я тремоло, и чувствую, что струна вот-вот порвется.

12 ноября 2012

Цвет – алый

Наступает время, когда просто необходимо поставить точку. И не молчаливую, безгласно-кроткую, а говорящую... цветом, всеми фибрами души, возвращенным чувством собственного достоинства. Ты можешь грустить, но все же... приняв решение, начинаешь новый виток. Приняв решение, являешься в обыденную жизнь обновленной, в ярко-красном платье своего потерянного "я", заниженного кем-то самооценкой. И на фоне все той же глухой стены ты говоришь: «Вот я. Смотрите не меня, и прячьте глаза стыдливо, потому как не удалось вам прогнуть меня под псевдофилософию: „Слейся со стенкой, будь как все, подчиняйся, ходи с опущенной головой, потому что ты смешна, нелепа и недостойна уважения. А если станешь, как мы, то, возможно, разрешим тебе шагать в нашем дружном строю“. Нет. Нет и нет. Лучше противостоять большинству, зато потом... потом сказать себе, что выстояла и осталась собой».

13 ноября 2012

по любви...

Наши отношения всегда были похожи на ретро. Ты так не считаешь? Разве не помнишь, как на первом курсе, сбежав с лекции и прокравшись в мастерскую отца, мы почувствовали себя на другой планете? Мы всегда ощущали себя пришельцами у него. Именно атмосфера картин, макетов, старинных вещей, мира вне мира вносила в наши отношения изюминку. Я и не думала, что тебя прельщала трехкомнатная квартира в Ленинграде, не говоря о мастерской с комнаткой для гостей, на которую мы всегда на первых порах могли рассчитывать.

И вот, пережив лихие девяностые, мы так и продолжали жить в ретро обстановке... В твоем сознании ничего не изменилось, да и мне не пришлось крутиться – работал-то отец. Это он перестроился, чтобы дочь была счастлива. А была ли я счастлива? Послушай. Да послушай же! Как это ты так устроился? Отхватил самую красивую девушку на курсе, из интеллигентной и к тому же преуспевающей семьи? И не волновало тебя, что оказалась я бесплодной. Ты преспокойненько завел ребеночка на стороне... Удивительно. Удивительно, как я ничего не знала и не почувствовала? Любил? Ой, боже ж ты мой! А с чего бы не любить, когда за мной табун парней ходил? Что я-то в тебе нашла? Я-то что нашла, дура? Во всем-то ты был правильный, безупречный. Всегда-то был спокойный, уравновешенный. И в передряги не лез, сидел себе т'ихонько да писал диссертацию за диссертацией. И что? Ну, доктор технических наук. Даже в депресняк не впал, когда в университете зарплату годами не платили. А что суетиться-то? Все так живут. Концы с концами сводят. И мы ничем не хуже. Да? Только баночка икры все же на столе была в Новый год, когда у остальных не хлебной крошки... Эх... Говорила мне мать, Царство ей Небесное, – в тихом омуте черти водятся, да не послушала ее... Ну, что? Не успели отца в землю положить, а ты уже на раздел имущества подал? Не рано ли? Куда вдруг заспешил, тихоня? Жениться собрался, а? по любви...

13 ноября 2012

Слишком быстро

Слишком быстро я исчезла. Слишком быстро. Кома не вернет воспоминаний. Сон, стоящий у порога смерти... А что я знаю? Может, ты еще помнишь меня? Последние минуты? Когда сказала, что согласна, что давно люблю тебя... Так быстро. Особенно, когда говоришь по мобильному телефону. Ты выбежал из дома. Сел в машину и летел, как сумасшедший. Я кричу, смотри не разбейся. А ты – дорога пуста, солнышко. Я захожу в кафе, сажусь за столик. Ты уже в пяти минутах от меня. Я вижу, как припарковалась машина на противоположной стороне улицы. Как ты выходишь, почти вылетаешь. И...

Дорога была пуста, пока ты ехал. Ты привык к ночной пустынности за эти полчаса. Ты не знал, что кто-то в эту минуту, почти как и ты, летел на всех парах. Слишком быстро я исчезла из твоей жизни. Слишком быстро. У меня бы это был третий брак, а у тебя первый...

Увидев твою машину, а потом и тебя, я не могла усидеть на месте, и побежала навстречу. Я выбежала из кафе, чтобы ты никогда больше не обнял меня. Я выбежала из кафе, чтобы ты успел увидеть мое лицо, еще не искаженное ужасом. Я выбежала из кафе, чтобы полночь навечно присвоила себе радостные возгласы. Вера! Андрей!

18 ноября 2012

накопилось

Не верь никому. Ни к чему не готовься. Лучший друг – ты сам. Утешение – Бог. Вычеркивай из списка всех, кто пренебрег тобой. Также безжалостно, как сделали это они. Попробуй. Это не трудно. Сразу полегчает. И не жалей ни о чем. Говорят, не оправдала надежд? Значит тебе с ними не по пути. Раздражаешь талантом, – подавно! А если кто-то решил, что он так знаменит, что тебе и мыслить рядом нельзя, пусть остается знаменитым еще многие лета, – солнца всем хватит. Но это я так... в сердцах. Просто хотелось выдохнуть. Накопилось.

19 ноября 2012

Игра светотени

...понимаешь... я просто не хочу тебя видеть... тело благоухает? благоухает... и что? я создана не для тебя. Какое удивленье на лице. Тебе не стыдно? Ты что меня присвоил? Уходи. Вот просто встань, и уходи... Да, хочу побыть одна. Тебе не понять, ты лишен воображения. Тебе только мужчины мерещатся. Ага. «И мальчики кровавые в глазах». Ну и довольно. Уходи. Не стой в двери, сквозит. Воспитание не позволяет сказать по-другому. Рада, что ты понял. Как-нибудь... непременно... пока...

...когда он ушел, я осталась наедине с тенью. Тень была везде. И она была многолика. Но, сосредоточившись на мне, предстала искусным любовником, посвящая меня в игру светотени сладострастную и в тоже время утонченную, живописную и глубоко психологичную... Тень овладевала мной постепенно, изучая каждую клеточку души... Душа, говорила она, это много глубже... И, касаясь кожи, она прислушивалась к эху, уходящему в это невесомое пространство, а я трепетала. Было бы странным сопротивляться партнеру в столь непостижимом танце, и я слушала все, о чем говорила мне тень, доверившись ей в полной мере.

...я уступил место свету, говорила тень, но только там, где волосы ниспадают на грудь, голова же находится в тени моих ладоней, поцелуев, трав и цветов, что вплетаю в локоны твои.

Я слушаю.

...я уступил место свету, продолжала тень, чтобы видеть твое лицо в профиль. Со лба, глаз и губ будут стекать линии и, преломившись на длинной шее, сольются в одну бледную тень, покрывая перси твои.

Я слушала, чувствуя кисть художника, а себя – полотном.

...я уступил место свету, говорила тень, на краешке стены, чтобы насладиться тенью твоего профиля, нерукотворным силуэтом. Я бы вырезал тебя всю, но томная, полная неги грудь притягивает мой темный взгляд. И я покрываю поцелуями жаркими и долгими чудные перси твои; словно наполненные млеком, они утоляют жажду любовника страстного, любовника верного.

Я слушала, чувствуя ножницы силуэтиста, а себя плотной черной бумагой. И...

Мне показалось, что тень обманула меня, и обладала мной уже как мужчина... я заплакала. Тень ликовала. Тень покрывала меня от макушки до пят поцелуями, и была в восторге. Оказалось, что в это мгновение, когда я почувствовала обман – проникновение в тело, тень материализовалась в мужчину, освободившись от давнего заклинания. Конечно, мне было хорошо, и мы не раз с этой тенью-мужчиной встретимся. Но к чему все эти разговоры о душе?

21 ноября 20 12

алые паруса для мадемуазель Соланж

Я хотел удивить мадемуазель Соланж.

Она любила одну тропинку в лесу и хаживала по ней с особой мечтательностью, потом гуляла вблизи усадьбы да читала книжку на скамеечке, когда выглядывало солнце. Октябрь выдался пасмурным. Ветра, дожди... облака сменяли тучи, а тучи облака... В общем, настроение что кислая ягода. А уж для мадемуазель, вернувшейся из Италии, тем более, – сразу погрустнела, побледнела, дни напролет в комнатах сидела, вот и захворала. Семейный доктор был в отъезде по делам наследственным в Москве, но к м-ль Соланж прислал друга своего университетского, земского врача Лебедева Егора Васильевича. Запомнил его неспроста. Потому как слышал сам, стоявши за дверью, как он говорил барыне после осмотра, что девушка не простужена, а у нее попросту хандра осенняя. Барыня ему – мол, что посоветуете, доктор, ведь мадемуазель только к Рождеству вернется во Францию? Доктор хотя и пожал плечами, но сказал, что чудо бы какого не помешало, типа алых парусов. Барыня долго молчала, а доктор добавил, что сказка девушке нужна на пленэре, раз домашний театр ее не веселит. Неожиданность, что-нибудь такое, от чего бы она ахнула и глазам не поверила.

Вот с тех пор я и ломал голову, как бы мадемуазель Соланж удивить. Сам-то я сыном садовника прихожусь, но грамоте обучен, слыхивал про алые паруса. А за мадемуазель следил тайком. И тайну эту до сих пор в сердце ношу, несмотря на то что женился, когда время пришло, детишек народил, а м-ль Соланж не забыл и не забуду до конца дней. Для меня, мальчонки, такую красоту увидеть потрясением небывалым оказалось. Наши барышни уездные всем были хороши, но м-ль Соланж вышла из кареты в белом пальто и шляпке и в белоснежной муфточке. И белизной этой ослепила. Так вот, увлекся я. Главного не сказал. Нашел наконец чем удивить француженку прекрасную, медлить было нельзя и за ночь управился, а наутро уже вся земля вдоль тропинки ее излюбленной была устлана лепестками роз. М-ль Соланж, увидев такое чудо, от хандры-то излечилась, а меня отец чуть до смерти не запорол, две недели на стул присесть не мог. Но чудо стоило того. Я даже слышал, как мадемуазель запела, думая, что никто ее не слышит. А потом – как заговорит по-французски, как заговорит, будто к кому обращается. Я поначалу испугался, думал, барышня заплачет скоро, а она наоборот, наговорившись с кем-то невидимым, смеялась и кружилась, и лепесточки в руки брала и подбрасывала. Так что удивил я мадемуазель Соланж алыми парусами, на всю жизнь удивил. До Рождества весела была. Ну и уехала домой во Францию и больше не приезжала.

25 ноября 2012

Два одиночества

– Эй, послушайте! Вы забыли в храме Библию...

– Приятно, обернувшись, увидеть такую красивую женщину.

– Благодарю... за комплимент. Это разве не вы забыли?..

– Может и я. Вы очень красивая женщина, вот, что я забыл в храме.

– Синьор, вы меня удивляете...

– Мы все удивляемся, когда появляемся на свет. С Рождеством вас.

– Вы о чем? Простите, я не совсем понимаю...

– Забудьте. Я думал, вы женщина подогадливее и более раскрепощенная.

– Что?!

– Надеюсь, я вас не оскорбил. Засим разрешите откланиться.

«Сумасшедший. Какой-то сумасшедший человек... Ведь я только хотела вернуть ему Библию...»

17 декабря 2012

Когда он плачет

Когда он плачет, я открываю зонт, и обращаю удивленный взгляд к небу.

Год назад мы стали жить вместе, это было летом, на даче. Да... и я впервые хотела уйти от него. Он спрятал мои вещи, и я вышла на улицу в платье и босоножках на высоких каблуках. Проливной дождь размыл дороги, но я все же решилась идти по выложенным дощечкам к остановке. Именно решилась, ведь поскользнуться и упасть – равносильно возвращению, о котором не могло быть и речи. А дождь лил и лил без передыху. И хотя я была под зонтом, платье так намокло и обвисло, что мне пришлось прихватить подол, оголив ноги чуть выше колена, по которым стразу побежали струйки воды. И вот, кое-как переступая по дощечкам, я вдруг услышала за спиной страшный звон стекла. Обернулась, а это он выбил окно и осколок у запястья держит. Я смотрю на него, он на меня, молча, и время, казалось, остановилось.

Вернулась. И вот уже семь лет живем на грани. Не то, чтобы я постоянно оставалась, боясь, что он покончит с собой. Так было первые два года. Затем попытки суицида стали сопровождаться нервными срывами и депрессиями. Последняя оказалось столь затяжной, что его увезли в психиатрическую больницу. С тех пор он попадал туда два, а то и более раз в год. Шантажировать меня он перестал (видно подлечили), но желание удержать меня стал выражать более спокойно и в тоже время как-то безысходно – он плакал. Он плакал, и мужские слезы останавливали меня, потом он плакал, когда я уходила на работу. Потом, когда шла в магазин или в гости. И вообще, когда куда-либо выходила. В общем, я жила нормальной жизнью, пока он лежал в больнице. А так...

когда он плачет, я открываю зонт, и обращаю удивленный взгляд к небу...

6 января 2013

Дева печали

Она звонила из таксофона такого же рыжего, как и листья на склоненных ветвях, склоненных долу, словно под тяжестью янтарных слез... Она – это дева печали в бело-голубом платье, подол которого тянулся за нею, как шлейф. И волосы ее цвета плодов каштана ниспадали ниже талии и были так густы, что напоминали застывшую лаву в ущелье.

Она звонила из таксофона такого же рыжего, как и листья на склоненных ветвях, а между тем парк смотрел на нее серо-голубыми глазами. Смотрел и вслушивался в длинные гудки, пунктирной строкой пронизывающие эфир. Дева печали звонила мне, а я не брала трубку. Сидела у телефона и вела с ней безмолвный разговор. Она говорит, что же я не снимаю трубку? А я: зачем, печаль? ну зачем? мы и так понимаем друг друга с полувзгляда. И в этот момент гудки прервались. Печаль молчала. И я решила позвонить.

– Прости, не думала тебя обидеть, правда...

– Я только хотела услышать твой голос, – проговорила она печально.

– Я должна была догадаться, прости...

– Ничего, – говорит, – не вини себя. Всему же я виной.

– Как? Почему? – не на шутку испугалась я.

Дева печали помолчала немного, а потом сказала:

– Одним существованием, что я – печаль...

– Не, это ты зря, – пыталась ее приободрить, – и на печаль печаль находит. Кто тебя утешит?

– Да... боюсь спросить, сказать... неловко...

– Говори. Говори же, не томи!

– Утешь меня.

– Утешить? – переспросила, а сама задумалась: "а как? вот задачка..."

И правда, что делать-то мне, как утешить печаль? Слова, мысли – где вы? Ничего в голову не приходит. А надо бы поскорей. Да кто же мне поможет? Куда все ангелы разлетелись? Ангелы, говорю, вы где? Они – мы на небесной службе и прилетим, мол, не скоро. По осени дел много, говорят, у них... Ну я и решила – начну, а там уж будь что будет...

– Печаль, алло, ты слышишь?

– Да.

– Ты вот что... ты бери такси и приезжай. Я кофе сварю, пирожное, шоколад, конфеты разложу. Точнее – мигом в магазин, и все уж на столе.

– В гости? Правда?

– Ага! Хороша идея?!

– Не то слово, чудесное решенье. Я знаешь, еще яблоки люблю и мандарины.

– А варенье?

– Варенье тоже!

– Будет! А что еще?

– Еще?! – и не поверите, воскликнула она ну как ребенок, которому не в мочь скрыть радость.

– Ну да! Бутылочка хорошего вина не помешает? а?

– Не помешает... – проговорила тихо. Я думаю, от скромности. – Короче, выезжай, я жду!

– Я буду через час. Недолго?

– В самый раз. Похлопочу да приоденусь. Музыку поставлю. Ну, и подожду, понятно дело, ведь застрянешь в дорожной пробке. Самый пик...

– Я еду! Еду!

"Еду" – повторила. Ну и дела! и мигом в магазин. А дальше... А дальше все было так, как если бы встретились две добрые подруги и не могли наговориться за весь вечер. С рассветом ахнули бы и рассмеялись. А время улыбнулось бы во весь свой циферблат, сказав, что, мол, счастливые часов не наблюдают. А я ему – не наблюдают, это правда. И ушла б с рассветом по городу гулять...

7 января 2013

Январь, февраль, а дальше – тишина

– Не знаю, хватит ли мне десяти минут, чтобы рассказать тебе обо всем?

– Постарайся, милая...

– Да как же это? Неужели прервут?

– Не сомневайся.

– Нет! Я так не могу! Не смогу-у-у!.. Это не выноси-и-мо!..

– Не плачь, только не плачь, умоляю. Ты прорыдаешь все время.

– Не могу. Меня всю трясет!.. Я не занааааааааююююююю, что деееелать!

– Подожди... Ты вот что... Помнишь, как я впервые тебя увидел в зимнем лесу? Ты гуляла в белой шубке среди рябин под шапками снега?

– ...да... помню...

– Не надо плакать. Я хочу знать. Скажи мне.

– Да, милый. Что сказать? Я все скажу.

– Мне важно знать, что ты подумала в первую минуту, когда увидела меня?

– ...честно? Ты не поверишь.

– Говори же скорее, во что я не поверю.

– Я подумала, что у меня никогда не будет такого мужчины. Что ты, верно, гуляешь, а позади неторопливо с собачкой вот-вот покажется твоя жена и дети...

– Удивительно... А что еще? Точнее – дальше?

– А дальше я никого не увидела. А ты все гулял и гулял по дорожке и смотрел в мою сторону.

– Милая моя, дорогая... Ты не поверишь, но я думал о том же...

– Да?! Ты тоже ждал, что...

– ...что с минуты на минуту появится мужчина, этот счастливец, и ваши детишки и еще мне казалось, что ко мне подбежит борзая (вот именно борзая!) и обнюхает меня.

– Не может быть! Ты все придумал!

– Нисколечко, дорогая! Как же я рад слышать твой голос... твой чудный смех... Смейся, родная моя!

– Сколько нам осталось?

– Шесть минут.

– Знаешь, у меня замерло сердце, когда ты по сугробам пробрался к рябинам и сорвал ветку с ягодами; а потом еле сдержала смех, увидев тебя всего в снегу, так тебя с ног до головы обсыпало! И волосы... и лицо, и даже ресницы. Ты подошел, и был похож на снеговика...

– А я еще спросил, отряхиваясь: "Видали ли вы снеговика, у которого вместо носа ягоды рябины? И поднес ветку к лицу...

– Да... и ты смеялся, это была так удивительно... твоя непосредственность... Казалось бы, такой солидный мужчина, а как мальчишка...

– Глупый...

– Вовсе нет... Я еще сказала, что у тебя снег на бровях и ресницах, помнишь?

– ...я загадал в эту минуту... если ты снимешь рукавичку и стряхнешь легонько снег с бровей...

– Я так и сделала, а что ты загадал?

– Что мы никогда не расстанемся.

– А я – что с этого дня моя жизнь изменится навсегда...

– Милая моя...

– А помнишь?

– Что, дорогая?

– Как ты поэтично сказал: "Леди, я должен сопровождать вас, дабы снегирь не поцеловал уста ваши, приняв их пурпур за ягоды рябины", и галантно согнул в локте руку...

– ...и мы шли вместе, как пара...

– ...именно... а я ведь и подумать не могла, что вот так пойду под руку с мужчиной, которого знаю всего несколько минут...

– Не жалеешь?

– Ни минуты, ни секунды... даже, зная, что нас разлучат, не жалею и не пожалею никогда...

– Не плачь, милая, не надо. Все будет хорошо. Следователь опытный, а главное – смелый и вообще человек чести.

– Да кто сейчас смелостью и честью правды добивается? Тебя – в тюрьму, а его отстранят от дела ... вот и вся правда!..

– ...

– Алло!

– ... нас разъединят, мне уже сделали замечание, если...

– Поняла-поняла... Да что же это?! Я не знаю. Я не знаю, что сказать... Боже... помоги...

– А еще мы сидели в кафе в тот день... Что ты подумала, когда я предложил поехать ко мне?

– Немного смутилась, разве не помнишь?

– Помню. Я даже представил, о чем ты подумала...

– Но ты ведь опять меня рассмешил – сказал, что сперва, конечно, в ЗАГС.

– А ты: да-да-да, непременно туда, хотя бы заявления подадим!

– А ты как думал?!

– Смеешься? Вот и славно!

– Только я решила, что ты шутишь... И удивилась, что ты не был женат.

– А я удивился, что ты уже успела три раза замуж выйти...

– Это почему же?

– Да не знаю, слишком лихо, решил, до тридцати-то!

– И отправили нас за бумажками – подтвердите, тогда и распишем, нам, мол, не жалко...

– Лизонька... осталась минута.

– Как? Так быстро!

– Не плачь, скажи что-нибудь на прощанье.

– Андрюша, милый, два месяца я была самой счастливой женщиной на свете, а сейчас я все время плачу и не знаю, увижу ли тебя?..

– Увидишь. Верь.

– Алло. Алло! Андрюша! Андрюшенька! Аллооооооооооо!

Я не увидела его.

Мне не дали следовать за ним, мне ничего не дали; пригрозили, что сгноят в психушке. Я не отступилась. И началась охота: то машина чуть не сбила, то в метро на эскалаторе толкнули, то в подъезде какой-то бомж чуть не зарезал. С работы уволили на основании какой-то засекреченной бумаги. Ночами я не спала, а днем боялась выходить из дома. Хотела было... но тут звонок. Я к телефону. А там гудки, гудки, гудки... А потом – автоматическая запись нашего разговора... Очнулась в психушке, зав. отделением мне сказал, что била и крушила все кругом, оттого соседи и вызвали милицию, ну а милиция... И вот я здесь, как они мне и обещали. Мама! Что же ты не ищешь меня? Друзья, родные, где вы? Что они с вами сделали? Пять лет меня никто не посещал. А потом мне передали письмо, точнее листик бумаги, исписанный мелким подчерком от следователя Андрея... но теперь это уже не имеет никакого значения... Андрея нет; меня, как оказалось, тоже... по документам я без вести пропавшая...

12-13 января 2013

Неисповедимы пути Господни

Мне бы вернуться ненадолго в полупустую квартиру, где окна зашторены плотным тюлем, и солнечный свет мягко ложился на паркет, по которому ступала я босая... Длинная зала, разделенная висящими поперек полупрозрачными тканями, напоминала анфиладу. Когда ты открывал дверь, сквозняк, проносясь по ряду комнат, трепал воздушные стены, поднимая их под потолок. Дверь закрывалась, и занавески плавно опускались. В эти минуты ты всегда мог обнаружить, в какой из комнат я нахожусь, ожидая тебя.

Ты появился, чтобы мое сердце познало страдание. Ты появился, чтобы обезличить меня. Но стоит ли об этом говорить?

Страдание привело меня к Богу. Мои творческие способности зашкаливали. Я реализовалась в полной мере. Ты же – полностью деградировал. Стыдясь твоего имени, я убрала все посвящения, которые принадлежат тебе по праву.

21 января 2013

Спиной к Богу

Я хотел поговорить с ней. С девушкой, которую убил. Убил своей трусостью. Трусость – мое призвание. Трусость – это то, что выгодно отличает меня от других. Потому что в остальном, я такой, как все.

Я иду по коридорам сна, а за каждым углом меня поджидает трусость и говорит мне: "Ну что, дружочек, ты сегодня кого-нибудь предал? ась?"

Девушка, которую я убил, как-то сказала мне, что лучше бы меня не было. Но я существую, а ее нет. Я вижу ее на набережной Невы, держащую картонный домик. Она – сама укор. Но я не чувствую вины. Иуда не покаялся, хотя и раскаивался в содеянном, прежде чем удавиться. Я же ни в чем не раскаиваюсь и покаяние мне неведомо. А еще, я прирожденный альфонс. Бедность толкнула меня на постоянное выманивание денег у благосклонных ко мне женщин. Сейчас я подкупаю их доверие жалостью (врать-то я умею), но скоро придется расплачиваться телом. (А ведь когда-то я мечтал испытать близость только с любимой девушкой). Ну, ничего. Я и с этим справлюсь. Мечты мечтами, а жизнь жизнью. Так вот, к чему я это все? А-а... мне надоел этот призрак на набережной. Как бы его убрать? Не знаю, с кем посоветоваться. (Видимо, остатки совести где-то бродят у меня в крови). Тут подбежала трусость и, толкнув меня в спину, с жаром зашептала, плюясь слюной: "На колени, холоп! Люцифер идет. Сам! Проси, бездельник, что хочешь. Такая честь!" Упав на колени, я сильно ударился лбом. В голове помутнело. Потом я почувствовал приятный холод. Это был холод его глаз. Я чувствовал взгляд всем своим существом. Стоя на карачках с опущенной головой, я спросил – как мне убить остатки совести. Люцифер молчал. У меня задрожали руки, молчание длилось слишком долго. Я не смел повторить вопрос, но и ответа не услышал.

Когда открыл глаза, было далеко за полдень. В комнате, которую я снимал, стоял затхлый запах. Я включил мобильный телефон, и, увидев дату, даже свистнул. Ого! Проспать пять дней! И тут заскрипела дверь, и в щель пролезла трусость. Она молча села на краешек кровати, вздохнула и сказала: "Понимаешь, ты еще мало кого убил, чтобы потерять совесть". Спасибо, говорю, утешила. "И вообще для Люцифера ты маленькая сошка", – добавила трусость и, зевнув, растянулась на постели. Я закрыл глаза. И вновь увидел девушку с картонным домиком на набережной Невы. Но уже не почувствовал в ее взгляде укора. Призрак мне был безразличен. В эту минуту трусость нежно погладила меня по щеке и, прильнув к губам, проурчала: "Поздравляю, милый, я в тебе не ошиблась".

10 февраля 2013

Временное бесчувствие

– Поговори со мною, доченька? Что же ты молчишь, кровинушка моя? На кого ж хотела меня оставить, родненькая моя? Каково б мне было жить без тебя, доченька моя? О-ой, Господи! Господи, Боже мой... Ты ж у меня самая красива, самая умная. Загляденье, а не девочка... О-ой... Да что же это – молчит... Молчит девочка моя... Не ест, не пьет... А мне-то что делать? Мы ж с тобой одни, не привыкшие беду, что белье, на веревках-то вывешивать. От кого помощи-то ждать? Ой, плохо мне... сердце... сердце колет...