Текст книги "Проклятые туманом"

Автор книги: Сондра Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Автор: Сондра Митчелл

Книга: Проклятые туманом

Серия: Вне серии

Переводчик: Марина Злобина

Редактор: Королева Виктория

Вычитка: Светлана Павлова

Русификация обложки: Александра Волкова

Специально для группы: Книжный червь/Переводы книг/Каллихен

Любое копирование и размещение перевода без разрешения администрации, ссылки на группу и переводчиков запрещено.

Глава 1

Уилла

Надежда исчерпана – осталась лишь вера.

Именно поэтому Сет Арчамбальт занял мое место на лодке отца. Именно поэтому я убрала сэндвичи с яйцом и салатом в холодильник, вместо того чтобы надеть пропитанную маслом одежду.

– Женщина или свинья на борту к беде, – сказал мне отец за ужином накануне вечером. Мама не моргнула и глазом – она знала, что так произойдет.

– И кто же я? – спросила я.

Отец не ответил. Он допил кофе и отошел от стола. Его тяжелые шаги сотрясали пол, когда он натягивал кепку на седеющую голову. Прошлым летом его волосы были медного оттенка, такого же водянистого, как и мои.

В старых морских легендах упоминалось, что рыжие на борту тоже считаются дурной приметой, но мы, Диксоны, годами доказывали обратное. Мы всегда были рыжими, как и жители Новой Англии, Уизли. Даже на черно-белых фотографиях в бабушкиных альбомах виднелись целые поколения веснушек на молочно-белых лицах и волнистые волосы, слишком длинные для блондинов или брюнетов.

И давайте начистоту. Мы стояли на якоре, когда мой брат Леви был застрелен.

Он упал в лодку. Прямо на мои руки. И умер на пристани. Так что формально наше невезение в последнее время не имело никакого отношения к рыжим, свиньям или женщинам на борту «Дженн-а-Ло».

Но я не хотела использовать этот аргумент в свою пользу, особенно перед отправлением отца и парня в октябрьское море. Вот почему я встала на рассвете, которого не видела, и сделала бутерброды, которые не любила.

Выйдя через заднюю дверь, я пинком отбросила с дороги ботинки Леви и направилась к воде. Туман окутал меня влажным полотном. От его прохлады на волосах проступили капли воды. Я тревожно шла сквозь него. Знала дорогу, но из-за тумана ничего не было видно – пришлось вытянуть руку перед собой и продвигаться на ощупь. «Дженн-а-Ло» находилась там же, где и всегда, когда мы не выходили в море. Она казалась призраком в тумане, мы все казались. Зазвенел невидимый портовый колокол, а тихий стук лодок о причал вторил ему.

В воздухе раздались голоса, оторванные от людей. Я узнала их – Мистер О'Тул поинтересовался, осталась ли у Зои Помрой его кофемолка. Мэл Элдрич спросил достаточно ли холодно Лейне Уоллес, заставив того выругаться – это уже 275-й день в году, как он задает этот вопрос, и без сомнения, задаст его в оставшиеся девяносто.

Еще до того, как началась дневная рыбалка, пристань – «Сломанный Клык» – заполнилась обычными, смелыми мужчинами и женщинами. Они смеялись и ругались, готовясь выйти в море, которое с одинаковым удовольствием поглотило бы их и прокормило.

Вероятно, местность всегда носила название «Сломанный Клык». Для пассамакуодди¹, ловивших здесь рыбу сначала, а потом для англичан, французов и шотландцев-ирландцев, которые выгнали их.

Забавно, раньше здесь никогда не было такого тумана. Население небольшое, но все говорили о том, что «Сломанный Клык» не был благословлен, но благосклонность получили мы вместе с чистой водой. Теперь уже нет: казалось, что с тех пор, как Леви умер, все стало запутанным. И мы несли этот крест.

Тяжело вздохнув, я поспешила к «Дженн-а-Ло». Сначала сквозь туман проступили только красные буквы ее имени. Но стоило мне провести рукой по бортам, как лодка обрела очертания. Она была ни новой, ни красивой. Но я все равно любила ее. К счастью, в тусклом утреннем свете я не могла разглядеть следы крови Леви на заляпанном тросе, привязанному к деревянной пристани. Прежде чем я смогла задуматься об этом, чья-то рука выплыла из тумана, чтобы дотронуться до моей.

– Яичный салат? – спросил Сет.

– А что же еще? – сказала я и поднялась на борт.

Поставив мини холодильник на пол, я решительно толкнула его на палубу, а затем повернулась, чтобы разглядеть Сета. Тень в тумане внезапно приобрела очертания парня. Моего парня.

В поле зрения Сет привлек меня к себе с такой же уверенностью, какими были и мои шаги к берегу. Коснувшись губами его подбородка, я прижалась к нему еще ближе, чтобы поцеловать. Его кожа была прохладная, и я ощутила вкус кофе и жвачки Juicy Fruit.

Второй поцелуй перерос в желание. Вот в чем была прелесть золотого часа: можно улизнуть с кем-нибудь.

Прервав поцелуй, я прижалась лбом к виску Сета.

– Тебе следует быть осторожным.

– Конечно, – ответил он.

– Заставь отца поесть, – продолжала я.

Дыхание Сета обдало жаром мою щеку.

– В любом случае я спрошу его об этом.

– Не расстраивайся, если ты просто будешь чистить приманки, – продолжила я, – или отбирать самок и маркировать их. Это обычная рыбалка в такое время года.

Я почувствовала, как он улыбнулся.

– Я понял, Уилла.

Конечно. Прекрасно знаю, что понял. Но я чувствовала себя брошенной, осознавая, что сегодня не я буду загребным отца. Каким бы хорошим рыбаком не был Сет, он не мог чувствовать особый ритм нашей лодки. Ее своевольный характер будет поджидать его, чтобы подловить. Как будто зимние моря недостаточно жестоки. Если туман когда-нибудь рассеется, сегодня будет ясно и холодно, но нет никаких объяснений прихотям Атлантики.

– Следи за подъемником². Он липкий, – сказала я и разгладила вязаную шапочку, чтобы пропустить руку сквозь волосы Сета.

Сет наклонил голову и поцеловал меня. Его рука собственнически обхватила мое бедро, я в ответ сжала волосы Сета. Эгоистично, конечно, но мне хотелось оставить его на краю возбуждения и бессилия от голода, который он не в состоянии утолить.

Я была уверена в одном: Сет Арчамбальт желал меня сильнее всего на свете. Куснув его за нижнюю губу, я отстранилась. И повернувшись к нему спиной, пошла прочь так быстро, как только могла.

В моей семье не принято говорить «Привет» и «Пока», – или другие суеверия. Эта традиция ведет свой путь по материнской линии. Не сказав «Привет», ты не можешь обозначить грань начатого. И избегаешь конца не прощавшись. Может быть, тот, кто все это придумал, считал, что сможет жить вечно. Нужно лишь просто обмануть время, заставив поверить, что их жизнь – это один непрерывный миг.

Они ошибались.

Бейли даже не остановилась перед моим домом. Вместо этого она толкнула пассажирскую дверь и крикнула:

– Запрыгивай, неудачница!

Сравнявшись рядом с ее повидавшим жизнь пикапом, я бросила свой фартук и грабли внутрь. Машина набрала скорость на подъеме и меня подкинуло к двери. Итог: рука на оконной раме, ноги оторваны от пола. На мгновения я даже взлетела. А потом покатилась, подобно мячику в салон и со смехом упала на сидение.

– Что, ты теперь слишком хороша для ремней безопасности? – спросила Бейли.

Я решила закрыть дверь, прежде чем пристегнуться.

– Ну да. А ты все еще чинишь тормоза?

– Опять поучаешь?

– Это то, что делают друзья, – заявила я.

С Бейли Дайер всегда легко. Мы вместе выросли. Познакомились, когда наши мамы, лучшие подруги, положили нас в одну кроватку. Мы развлекали друг друга, пока они играли в «Пинокль³».

Если вы делились подгузниками, то и всем остальным легко поделиться. Бейли сразу поняла, когда у меня начались первые месячные. Она появилась рядом прежде, чем кто-либо еще. Не то чтобы наши мамы были шокированы, но все равно было приятно иметь общие тайны.

– Так Сет… – начала Бейли, делая радио тише. Но не закончила предложение. Закончить следовало мне.

– Да, он не здесь.

Я положила ноги на приборную доску и вздохнула. Она знала, что я не в восторге от всего этого – слышала, как я скрежетала прошлой ночью. Но это вчера, а при дневном свете мне следует быть практичной.

– Не то чтобы у меня много вариантов, понимаешь?

Бейли забарабанила по рулю.

– Ты могла дать ему под дых.

– В гипсе особо не потанцуешь, дорогуша.

– Как будто тебя волнует осенний бал, – сказала Бейли.

– Для Сета он важен. Думаю, он собирается сделать мне предложение.

Она взглянула на меня, а ее карие глаза сверкнули.

– Ты собираешься сказать «Да», верно?

В воздухе появилось напряжение. Наконец я ответила:

– Не знаю. – И облокотилась на окно.

Вместо того чтобы ответить что-то бессмысленное, Бейли приподняла брови и кивнула, а затем полностью сосредоточила внимание на плохой дороге.

Последний год обучения, решающий год. Я планировала сдать экзамены с Бейли, просто чтобы оказать ей поддержку. Колледж не входил в мои планы. Я хотела выйти замуж за Сета и рыбачить вместе с отцом до тех пор, пока он не состарится.

Затем лодка станет моей, а после моих детей и их… Представлялось, как до невозможности прекрасная жизнь. Но все разбилось вдребезги.

Чуть позже Бейли спросила:

– Почему нет?

– Не могу, – призналась я. – Я оплачиваю долги, Бей. Отец не выходил из дома с тех пор, как погиб Леви. Что, если наша жизнь не станет такой же, как прежде?

– Он на рыбалке сегодня. – Бейли выпрямилась. – Знаю, вместе с Сетом. Но если он не берет тебя с собой, купи себе лодку. Оплатишь и их долги, и свои тоже.

– Эй, смотри, – сказала я, убирая фартук и грабли с сиденья, – илистая отмель.

Бейли сбросила скорость и нажала на тормоз. Мы остановились на посыпанной гравием обочине. Двигатель задребезжал, а пикап содрогнулся, прежде чем наконец затихнуть.

Старушка уже превратилась в груду металла: Бейли следовало бы купить новую машину. Но она берегла ее для колледжа. Да и проехать четыре тысячи мили на «Форде», который следовало бы сдать в утиль, стало делом чести.

Думаю, это у нас с Бейли общее.

Отстегнув ремень, я первая добралась до багажника, чтобы взять наши инструменты. Крышка багажника захлопнулась, ржавчина рассыпалась по земле, пока мы натягивали резиновые болотные сапоги и завязывали друг другу фартуки. Сапоги были необходимы, а фартуки ради смеха.

Они были сшиты в перовом классе на уроке труда: выглядели как косые хлопчатобумажные чудовища, которые заставили бы наших бабушек переворачиваться в гробах. Тонкие изношенные фартуки. Но даже если бы они были в нормальном состоянии, в действительности их ничто не смогло бы уберечь от грязи.

Схватив грабли и ведра, мы начали спуск по каменистому склону к берегу. Отлив оставил после себя поблескивавшую жижу серой грязи. Тонкокостные сосны защищали нас от ветра; именно поэтому бухта была хорошим местом для раскопок. После того как одно дерево упало, в бухте стало немного теплее. Если повезет, у нас будет время до конца октября.

Раковины мидий черно-белого цвета, абсолютно гладкие, режут не хуже ножа. Бейли отошла на несколько ярдов, чтобы мы не мешали друг другу работать.

Воткнув грабли в грязь, я перевернула их, а затем сунула туда руки. Пусто. Дыхание застыло в воздухе, я поднялась и перешла на новый участок.

– Первая! – закричала Бейли.

Я оглянулась, а она высоко подняла пиявку, с ухмылкой показывая мне. Маленькое чудовище извивалось, пытаясь впиться своими черными зубками в ее запястье. Бейли бросила пиявку в ведро и сказала:

– Не надо было менять тему разговора. Я выиграла, а ты проиграла.

– Люблю, когда ты в своем репертуаре, – ответила я.

– Так и есть, ты права.

Хлопнув себя по заднице, Бейли оставила отпечаток ладони.

– Поцелуй, Диксон.

Я кинула в ее сторону кусок грязи и продолжила копать. Пиявок было не так уж много, но во время отлива каждая из нас могла вытащить по триста штук. А затем продать по четвертаку за каждую. Бейли нужны деньги для обучения в колледже, а мне для счетов, поскольку в последнее время родители не могли справиться сами.

– Так… – осмелилась снова Бейли, потому что она была моей лучшей подругой и знала, что ей это сойдет с рук. – Как думаешь, они далеко ушли от берега?

– На некоторое расстояние.

Копаясь в грязи и вытаскивая пиявок, я повысила голос, чтобы Бейли могла меня услышать.

– Похоже, они единственные дураки в Монхегане, кто в этом году ловит омаров. Ты помнишь ту девушку?

Она имела ввиду девушку из Монхегана.

Я вытащила пиявку и бросила ее в ведро.

– Ага, такая же ненормальная, как и все там.

– И то верно, – ответила она. А потом, посреди грязи, где были только мы вдвоем и никого больше, я произнесла свое желание вслух:

– Пусть после этого лета будет хороший сезон.

Бейли двинулась к новому участку.

– Попроси мистера Грея, – сказала она, ссылаясь на духа, – хуже не будет.

Призрак или пришелец, а возможно проклятый моряк или фея, – кем или чем являлся мистер Грей, никто толком не знал. Люди не верили, что это человек. Старики считали, что это леди Грей.

Но все сходились в одном – он живет на маяке Джексон-рок, и если бы кто-то смог заручиться его помощью, то с рыбалкой не было бы проблем.

Своеобразное поверье очень похоже на то, как норвежцы откусывают голову селедке или бросают первый улов обратно в воду. Разжевывание аниса и плевки на крючки. Не брать женщину на борт и никогда не выходить в море в пятницу. Древние ритуалы, которым мы следовали ради невероятного: хорошей погоды и удачи в море.

Конечно, в глубине души все знали, что дело в другом. В северных ветрах и шквалах, топящих корабли. В тральщиках и людях, издалека ворующих наш улов и оставляющих нам пустые ловушки. В правительстве, заставляющем торговать уловом по лицензии, от которой мы теряем в два раза больше, хотя та стоит в два раза дороже.

В ловле омаров не было ничего сверхъестественного – кроме маяка на Джексон-рок. Все автоматизировано и монотонно. Если мистер Грей и жил там, у него паршивый вкус в выборе недвижимости. Никто не ходил на Джексон-рок и вряд ли пойдет. От одной мысли об этом у меня разболелась голова.

С другой стороны, возможно, он прав: спрятался там, где его не будут доставать. Там, где ему не нужно помогать. Как и в большинстве сказок, цена была, вероятно, слишком высока. Моя семья уже достаточно заплатила в этом году.

Большее мы позволить себе не можем. Продав свой улов пиявок, я все еще не хотела идти домой. Море окрасилось розовато-желтоватым оттенком. Закат преобразил берег. Знак рыбакам и морякам возвращаться домой.

Засунув руки в задние карманы брюк, я шла по пристани. Легко определить, кто ушел далеко, а кто уже на полпути к берегу Джорджа.

Ничто не удерживало их на стоянке, кроме коротких неспокойных волн. Отца и Сета до сих пор не видно.

Омары любят теплую воду – именно поэтому рыбалка летом в разы проще. Когда сезон сменяется, они уходят на глубину, там безопасней вдали от берега. А вот рыбаки нет. Холодные открытые воды, ожидающие смертоносных штормов.

Мне не следует думать об этом. Когда все вернутся домой целыми и невредимыми, тогда можно будет дать волю мрачным мыслям.

Повернувшись в сторону ветра, я зашагала по изломанному дереву. Безумие, возможно, но мне нравилось, как оно прогибалось под моим весом. Возможность пройти по нему не смотря наполняла меня чувством гордости. Будто доказательство того, что я принадлежу этому месту. Моя жизнь и судьба.

– Уилла, это ты? – спросила Зои Помрой.

Я не видела ее, но узнала по голосу. Проскользнув вниз, я подошла к «Лазарусу», следуя за запахом кофе до самого конца бирюзово-белой лодки.

У Зои был самый большой корабль в округе. Пятьдесят футов, а внутри целая квартира. Кухня, каюта, гостевая комната.

Когда погода становилась хорошей, Зои жила там. Папе нравилось поучать ее, что рыбачить с яхты не самое лучшее решение, но я восхищалась ею.

Перегнувшись через перила, Зои улыбнулась мне.

– У меня кое-что есть.

– Что? – спросила я, забираясь на борт.

Лампы освещали каюту. Все внутри блестело, а темное дерево было отполировано до блеска. С кормы я могла разглядеть камбуз и стол. В другую часть «квартиры» требовалось приглашение.

– Я работаю с приманками уже почти тридцать лет, – сказала она, открывая холодильник на палубе. Она сунула руку внутрь и вытащила омара. Его клешни уже были связаны, так что худшее, что он мог сделать – это извиваться. – И я никогда не видела ничего подобного.

В сгущающихся сумерках трудно разобрать, что же за чудо у нее в руках. Омар был великоват, но ничего особенного.

Затем Зои поднесла его ближе к свету, льющемуся из каюты. Увиденное заинтересовало меня. Синий омар. Не совсем так: если прищуриться, видно, что он зеленый с синими пятнами. Нет, оттенок глубокий, наполовину темно-синий. Неяркие крапинки и бирюзовые суставы, даже глаза были сумрачного туманного цвета.

– Черт возьми, Зои, это совсем другое дело.

– Да?

Немного раздраженный – вероятно, его уже продемонстрировали половине населения «Сломанного Клыка», – старый синий омар поджал хвост. Размахивая клешнями, он пытался цапнуть меня, но не мог. Я провела пальцем по его хвосту и приподняла. Он весил фунтов восемь⁴.

– Вернешь его в воду? – спросила я.

Кивнув, Зоя прислонилась к перилам.

– Конечно. Он в разы больше тех, которые разрешено ловить, поэтому оставлять не стану.

Ей не нужно было объяснять. Таких омаров мы фотографировали, показывали людям, а затем возвращали назад в море. Равновесие – напоминание морским Богам и Вселенной, что мы все ценим. Не жадны и не держим каждую тварь, попавшую к нам. А значит, позже их сможет поймать кто-то другой. Никто не знал, сколько лет может быть омару. В одиночестве они могли бы жить вечно. Каждый год они сбрасывали свои панцири и выращивали новые. А размер панциря мог быть любой.

Там, в Новой Шотландии, люди нашли омара, который весил сорок четыре фунта⁵. Потерять палец не страшно, такой омар может сломать руку своим клешнями.

Поэтому, когда мы возвращали омаров, подобных этому, к ним, можно сказать, прибавлялось бессмертие. Через два дня, а то и через двести лет, кто-нибудь другой может вытащить его. Фотографируй и передавай дальше. От прошлого к настоящему, от одного рыбака к другому.

Зои убрала омара обратно в холодильник.

– Ты видела отца и Сета?

– Утром, – ответила она.

Выпрямившись, она вытерла руки о джинсы. Кивнув в сторону каюты пригласила меня внутрь.

– Были недалеко от скалы. Хочешь кофе?

Дома пусто. Мама на работе, отец еще не вернулся.

Ничего кроме тишины в доме, поэтому я выпила кофе, затем еще. Остаться на воде еще немного и побыть недалеко от моря.

Грей

Кто-то думает обо мне.

Чувствую это, как и кованную железную лестницу, что трясется подо мной. Оживляющее яркое ощущение, которое чувствуется кожей. Колется, дразнит. Несмотря на это, затаив дыхание, я спешу вниз. Или потому, что это. Я уже не знаю.

Кирпичные стены вокруг меня плачут, изнемогая от сдерживания стихии снаружи. Я изнеможен. Я сдерживаю гораздо больше, чем ветер и соленые брызги.

Как всегда, стол накрыт скатертью и серебренными приборами. Как всегда, свечи зажжены. Моя тюрьма очень изящна. Не могу вспомнить, когда это начало иметь значение.

Когда я был жив, ненавидел бриться каждое утро. Терпеть не мог камзолы и пиджаки для завтрака, запонки, галстуки – все что выглядело презентабельно. А сейчас это своеобразный ритуал. Действия, которые я совершаю, как будто могу вернуться в свой мир в любой момент. Но я не могу. И никогда не смогу.

Даже если она думает обо мне.

Опускаясь в кресло, я очень твердо говорю себе: перестань думать о ней. Ее мысли еще не сформировались. Они еще даже не реальны. Она не шанс, это не конец. И если я и усвоил хоть один урок за сто лет, так это то, что ожидание губит.

Поэтому вместо обдумывания, я рассматриваю завернутую коробку. Она тоже элегантна – золотая доска, золотая лента, веточка можжевеловых ягод для цвета. Внутри есть часовой механизм, сердце музыкальной шкатулки.

Если я соберу все части правильно, она будет играть «Регтайм кленового листа». Фигуры любовников будут кружиться вокруг друг друга, шелковые кленовые листья развеваться. Занимательное дополнение к моей коллекции.

Я убрал подарок в сторону. И в мгновение моя тарелка наполнилась соленой треской и сливками. Это мой самый нелюбимый завтрак и моя вина в том, что я его ем. Какая-то девушка и ее неосознанные желания отвлекли меня, так что я забыл о печеных яблоках и овсянке. Или о жареных помидорах на тосте. Именинном торте и фруктовом льде, вишневом десерте, ирландском кофе и остром перце.

Завтра в подарочной коробке будут шелковые листья и оцинкованные гвозди, чтобы я мог закончить свою музыкальную шкатулку. На следующий день четыре новые книги на любую тему, ни одна из которых не имеет значения, если только я не читал их раньше. Они появятся на моей тарелке, а потом уступят место моему завтраку. Это произойдет снова в полдень и в пять часов. Обед и ужин.

Они точны, как часы, которые я смастерил, – механическое солнце, гоняющееся за луной по своему циферблату. Не запаздывают и не ломаются. Я слышу звон каждый час каждого дня, когда они отмечают минуты до следующего приема пищи, коробки, наполненной почти всем, что я пожелаю.

И неважно, что в последнее время все эти коробки пылятся в моем кабинете. Что и от еды я устал. Вздохнув, расстилаю салфетку и смотрю на столовые приборы как на врагов. В конце концов, боюсь, это проклятие – получать все, что хочешь.

Глава 2

Уилла

Поскольку Бейли беспокоилась об экзамене, она снова наступила мне на ногу. Я остановилась на середине пути. Как я и предполагала, она продолжила идти пока не врезалась в меня. А затем, будто уличая, сказала:

– Что? – Вопрос прозвучал так, как если бы я наставила на Бейли пистолет, чтобы украсть ее айфон.

– Мы не сдадим тест до мая, – сказала я.

– Но я должна быть готова к этому времени. Просто так попасть в старейшие университеты не получится, Уилла. Я должна все обдумать. – Бейли замахала руками. – Кроме того, у меня нет темы для эссе. Мне нужна идея, но ты же знаешь, что я плоха в этом. С ними одни проблемы, Уилла! Я теряюсь!

Я отступила в сторону, чтобы она могла проводить меня до школы.

– Напиши о том, как ловят омаров. Или о своих странностях, что-то в этом роде. Черт, ну напиши каково быть единственной любительницей девушек в рыбацкой деревне!

– Я не одна, – ответила она.

– Кейт живет в Милбридж, – парировала я.

Сунув в рот жвачку, Бейли покачала головой.

– Это скучно. Уважаемый Гарвард, я уникальна, но всем плевать. Бла-бла-бла, с уважением, Бейли.

Я сморщила нос.

– Ты подаешь документы не в Гарвард.

– Да не в этом дело!

Раздраженно фыркнув, Бейли ускорила шаг. Я с радостью последовала за ней, мы опаздывали, даже несмотря на то, что пункт нашего назначения находился недалеко. Мы учились в местной школе – школе Ванденбрука. Здесь обучаются с детского сада до выпускного класса. Особняк в викторианском стиле, расположенный на холме.

Мама говорила, что, когда они с папой учились в Ванденбруке, им приходилось подниматься по неровным гранитным ступеням, утоптанным в грязь. Но иногда зимой становилось так холодно, что земля выплевывала один из таких камней, подобно тому, как вываливаются молочные зубы.

Но прямо перед тем, как я пошла в детский сад, городской фонд отремонтировал дорожку. Они даже установили нагревательные приборы под бетон, чтобы не было снега. С приходом декабря мы передвигаемся по колено в снегу куда угодно, но не в школу.

Всех интересовало, зачем они это сделали и где нашли деньги.

Думаю, все дело в том, что люди подняли шум из-за поездки в Наррагагус, куда нас не свозили. В принципе так все решается в «Сломанном Клыке». Можно сказать, стало старой доброй традицией – мы всегда добивались всего сами и не сдавались без боя.

Мне нравилось это. То, что я могла найти место, где мой отец оставил свои инициалы на старой лестнице для слуг, когда ему было семнадцать и надоела школа. Мой дед и его отец сделали то же, когда им было всего по десять лет, и они брали уроки у сына богатого хозяина.

В этом деревянном сооружении находилась часть меня, точно так же, как и «Дженн-а-Ло», берег, сосны Банкса, море. Я хотела оставить свои инициалы здесь перед выпуском. Но ворвалась сюда прошлым летом в день похорон. Снаружи было слишком солнечно. Зато хорошо и темно на лестничной площадке. Бейли щелкнула пальцами у меня перед носом. Звук вернул меня в реальность, и я приложила холодные руки к щекам.

– Прости.

– И куда ты пошла? – спросила она. Она схватила меня сзади за шею и грубо притянула к себе. Было похоже на встряску, а не на объятия. Я оказалась рядом с ней и услышала запах духов, а затем расправила плечи.

– Все в порядке. Да?

– Да. – В доказательство, я закинула сумку на плечо и сказала: – Я думаю, следует написать о том, что ты продаешь пиявок, чтобы накопить на колледж. Описать то, как раны и укусы сделали тебя доброй, но твердой. Человека, готового к реальному миру.

– Точно.

– Эссе не обязательно должно быть правдой, – сказала я и мы начали подниматься по лестнице. – Оно просто подспорье, чтобы набрать нужное количество баллов.

Некоторые деньки казались вполне нормальными.

Поскольку наша школа являлась особняком, здесь находилось много хороших мест, где можно провести время. Детский сад располагался на солнечной террасе. Дети там могли бегать и играть без упреков от взрослых. К тому же, они наслаждались солнцем, которое пробивалось сквозь деревья.

Холл был для нас, старшеклассников. Когда я вошла, Сет уже занял наш любимый уголок. Дальний край подоконника, где нас согревал солнечный свет. Огромные тяжелые дубы отбрасывали тени и к обеду в холле становилось темно. Но утром все было тихо и довольно мило. Сев к Сету на колени, я обняла его. Нежный и ласковый, он подходил мне.

Он положил подбородок на мое плечо, а его нос оказался позади моего уха. Идеально.

– Утро, – пробормотал он. Его голос заставил покрыться меня мурашками.

– Да, сэр, доброе, – ответила я.

Сет улыбнулся. Он всегда так делал, когда я дразнила его. Держа меня крепко, он был спокоен. Сет пошевелился и дернулся подо мной. Сдерживая улыбку, я позволила ему поежиться. Он ждал, что я спрошу о том, как все прошло с отцом, но я не собиралась этого делать. Для меня это больная тема и, в любом случае, он расскажет все сам.

– Вчера все прошло хорошо, – сказал он наконец.

Откинувшись назад, я запустила руку в его волосы.

– Поймали что-нибудь?

– Нет.

Не удивительно. Приманки установлены слишком давно. А вчера была лишь тренировка в использовании наживки и забрасывании ловушек. Шанс для отца привыкнуть к помощнику, который не Диксон. Я постаралась не думать об этом. Повернувшись так, чтобы смотреть на Сета, я спросила:

– Все прошло гладко?

С заминкой он ответил:

– Он все время выходил на палубу. Я знаю, как делать узел для буя, но он все время хотел мне это показать.

Внутри я почувствовала удовлетворение. Когда я работала на «Дженн-а-Ло», папа почти не отвлекался и не сбавлял ход между приманками, ведь буями занималась я. Проблем у меня с ними не было. Нет ничего лучше, чем накручивать веревку на них в рекордные сроки. Правда, если бы ловушки были наполнены омарами, мне стало бы легче.

Чтобы успокоить Сета, я повернулась к нему. Положив руки ему на плечи, притянула его за короткие волосы на затылке и поцеловала, не обращая внимания, как один из мальчишек Элдрича заорал с лестницы.

– Ты делала их лучше. Верно?

Я кивнула, и наши губы соприкоснулись, когда я заговорила:

– Верно. А когда в среду вы снова выйдете в море, просто скажи ему, чтобы сидел в каюте на своем месте.

Сет фыркнул.

– Он успокоится. Он знает меня всю жизнь, так что понимает на что я гожусь, когда берет с собой.

«Брать с собой» означало рыбалку. Я прижалась лицом к его шее. Чувствовала лосьон после бритья и получала удовольствие от гладкой кожи. Внезапно шум в холле стал слишком сильным.

– Все хватит, надо вставать, – сказала я без привычной улыбки.

Сет подчинился. Он приподнял меня так, чтобы я могла встать на ноги. Между нами образовалось пространство, затем я откинула волосы назад и опустила взгляд в пол. Счастье пыталось заполнить пустоту внутри меня, но чувство вины не давало этому произойти. Не могу делать вид, что все хорошо. Смеяться и показывать, что все замечательно. Просто не могу. Я смотрела на холл мимо Сета. Он был заполнен и один из детсадовцев, младшая сестра Кинзе Фишера, каталась по скользкому полу. И врезалась прямо в ноги Кинзе. Она просто подняла сестру, а затем перекинула через плечо. Пухленькие щечки покраснели, а глаза расширились.

Разница в возрасте между мной и Леви два года. Захоти я сделать также, у меня бы не вышло. Но чтоб меня и мою иррациональность, именно сейчас я очень хотела этого. Грубоватая рука Сета скользнула по моей шее. Он привлек меня поближе и поцеловал в нее. Осторожно повернул лицом к себе, потому что слишком хорошо знал меня.

– Все хорошо, – прошептал он.

Вранье, но я сказала:

– Я знаю.

С ножницами в одной руке я повернула свой лоток с бусинками.

Каким-то образом мне следовало превратить катушку проволоки и около пятидесяти миллионов маленьких стеклянных шариков в браслет, один с которых должен «притягивать на себя внимание».

Не имею понятия что это значит, но начала нанизывать голубые бусинки на проволоку.

Если меня кто-то спросит, чем я занимаюсь, отвечу, что воспроизвожу млечный путь. Такой же безоблачный, как тогда, когда мы были на полпути к берегу Джорджа. Там, окруженный только морем, млечный путь выглядел настоящим крошечным кусочком бесконечности. Можно было заметить очертания галактик, таких серебристых, мерцающих и совсем недосягаемых.

– Ты пользуешься иголками? – спросил Бреннан.

Его голос вывел меня из задумчивости и вернул в класс. Покачав головой, я дала ему иголки. Только шесть человек посещали урок ювелирного дела и художественной работы по металлу и естественно всем нравилось.

Они перебирали бусинки под светом ламп, подбирая цвет и задумываясь о том в каком порядке их расположить.

Когда они работали плоскогубцами, обычная проволока приобретала роскошную форму, преображаясь в полумесяц или греко-латинский квадрат. Они ухитрялись даже нанизывать маленький жемчуг на спираль. При защелкивании застежки, неровных краев не оставалось.

Миссис Бакстер показала нам это в первую неделю обучения. И назвала механическим устройством. Но я не понимала.

Дайте мне плетеный шнур или застежки для когтей омаров. Стяжки для удилищ и мешки приманки. Что делать с этим я знала. Я с легкостью могла забросить ловушку для омаров, словно это французская сережка и это даже будет изящно. Но как только дело касалось маленьких предметов, я становлюсь безнадежна.

Не поймите меня неправильно, мне нравится носить ювелирные украшения. На прошлый день рождения Сет подарил мне пару серебряных кафф, которые крепились на верхний ободок уха. Я носила их почти каждый день, как и пирсинг на носу.

Не могла надевать кольца или цепочки, да и вообще все, что болталось – это легко терялось, когда работала на лодке. Но я любила те украшения, которые могла носить. Я просто не была мастером, когда дело доходило до их изготовления.