Текст книги "Фокусник"

Автор книги: Сол Стейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Разойдитесь! – крикнул капитан, спрыгивая со сцены. Он опасался, что Урек потерял сознание, сломал ногу, а то и позвоночник.

Но, как только капитан наклонился над ним, Урек схватил его за воротник. Тут же десятки рук прижали хулигана к полу, а минуту спустя на него надели наручники и вывели из зала. В понедельник вечером Эда перевели из отделения реанимации в обычную палату. Теперь около кровати стоял телефон, и, хотя он не мог пользоваться им из-за оранжевой трубки, проходившей через горло в желудок, его радовала сама возможность связи с внешним миром. Болело горло, он не мог глубоко вздохнуть, но с каждой минутой Эд чувствовал, что возвращается к жизни.

Хотя время для посещений давно прошло, сестра, к удивлению Эда, ввела в палату очень высокого застенчивого юношу в солдатской форме. Дежурный врач разрешил ему повидать Эда, потому что тот, прочитав в "Тайме" о случившемся, приехал из форта Дике, откуда его со дня на день могли перебросить на военную базу в Техасе. Эд оживился, увидев Гила, и знаком предложил ему сесть.

Девятнадцатилетнего Гилберта Аткинса этой осенью призвали в армию. Раньше они часто встречались на заседаниях Нью-Йоркского отделения Международного общества иллюзионистов. Остальные члены общества были намного старше, что способствовало их сближению, насколько позволяла трехлетняя разница в возрасте. К тому же они оба не просто покупали или копировали старые фокусы, но старались привнести в них что-то свое, выполнив их по-новому. В отличие от других, более старших членов общества юношей очень интересовала психология зрителей, создание условий, при которых у большинства из них возникало желание полностью поверить фокуснику.

– Не пытайся говорить, – сказал Гилберт. – Мне рассказали о том, что произошло. Я тебе кое-что принес.

Он протянул Эду маленькую потрепанную книжечку Джина Хугарда с описанием сложных карточных фокусов, жемчужину своей коллекции из трех десятков книг знаменитых иллюзионистов.

– Но она твоя, – попытался ответить потрясенный Эд.

– Я не успел ничего купить. К тому же ближайшие два года она мне не понадобится.

– Спасибо, – пробормотал Эд. Оранжевая трубка не позволяла произносить членораздельные звуки.

– На тебя напала та самая банда, о которой ты мне говорил? Эд кивнул.

– Ты знаешь, в армии полно точно таких же идиотов. Деревенские дурни, собранные со всей страны. Их интересует только пиво, боулинг да машины. Если б ты только слышал, что они говорят о женщинах, даже о своих женах. Они не ходят в кино, только в кинотеатры для автомашин, да и то не для того, чтобы смотреть фильм. Единственное, чего им не хватает в армии, так это телевизора. Им бы только выпить да сыграть в покер. Я стараюсь держаться особняком. Не будь я таким высоким, у меня каждый день возникали бы с ними стычки.

В палату заглянула сестра и сказала Гилу, чтобы тот не задерживался.

– До армии я не осознавал всего того, что мы читаем о насилии, продолжал Гил. – То есть я знал о Гитлере и тому подобном, об убийствах и грабежах, но не принимал этого всерьез. Теперь, пожив пару месяцев среди этих людей, я удивляюсь, почему у нас так мало насилия. Ты понимаешь, о чем я говорю? – Он взглянул на Эда. – Узнав, что с тобой случилось, я начал жалеть, что не удрал в Канаду. – Он засмеялся. – Впрочем, это не привело бы ни к чему хорошему. Я угодил бы в тюрьму и оказался среди таких же личностей. Ну, я пошел. Поправляйся. – Гил написал на листке бумаги несколько слов. – Это мой почтовый адрес. Я обещаю отвечать на каждое твое письмо.

10.

В зале суда, разделенные широким проходом, стояли четырнадцать рядов стульев, с которых горожане могли наблюдать за свершением правосудия. Однако редко кто из них пользовался этим правом и заходил в мрачный, отделанный темным деревом зал, единственным цветовым пятном которого был американский флаг, свисающий с флагштока за спиной судьи, одетого в черную мантию.

Урека ввели без наручников, так как адвокат убедил капитана, что его подзащитный не выкинет никакого фортеля. Джорджу Томасси не хотелось просить судью о минимальной сумме залога для клиента, свободные руки которого представляли, по мнению полиции, опасность для общества.

У судьи Клиффорда вошло в привычку рассматривать каждого обвиняемого, как поступающего на работу. Первые тридцать секунд уходили у него на внешний осмотр. Урек с коротко стриженными, аккуратно причесанными волосами и невинным выражением лица ему понравился. Несколько портил впечатление глубокий вертикальный шрам на правой щеке юноши, доходящий до самого уха. Видя такие шрамы у негров, судья полагал, что они получены в ножевых драках, у белого он мог появиться в результате падения с велосипеда. Спрашивать, разумеется, он не стал. Урек был в белой рубашке, полосатом галстуке и выглаженном костюме, и судья с удовлетворением отметил, что юноша следит за тем, как он выглядит в глазах окружающих его людей, в отличие от большинства его сверстников.

Томасси заявил, что знает клиента много лет (правда), что тот живет дома с отцом и матерью (правда), никогда раньше не имел дела с полицией (ложь), и, учитывая вышесказанное и молодость ответчика, потребовал назначить минимальный залог.

Полицейский сержант рассказал о серьезной травме, нанесенной Эду Джафету, разбитом ветровом стекле, переполохе в школьной аудитории, сопротивлении аресту и риске, которому подвергались полицейские, пытавшиеся стащить Урека с подоконника.

Никто не упомянул о банде Урека, терроризирующей всю школу.

Судья Клиффорд решил, что Томасси выполняет свой долг, представляя Урека с самой лучшей стороны, а сержант, как всегда, преувеличивает опасность службы в полиции. Как часто случается в маленьких городках, Томасси постоянно появлялся перед судьей, защищая многочисленных клиентов. А на недавней вечеринке у их общего знакомого они надолго уединились, чтобы обсудить одно не слишком ясное решение Верховного суда. Томасси по праву считался лучшим адвокатом Оссининга, обаятельным вне зала суда, прекрасно разбирающимся в хитросплетениях юриспруденции, твердым и решительным перед жюри присяжных. Судья Клиффорд радовался, что у них есть такой адвокат. Допрос свидетелей никогда не бывал сложным, если обвиняемого защищал Джордж Томасси.

Что касается полицейского сержанта, то судья хорошо знал его мнение о подрастающем поколении. Их громкая музыка по ночам вызывала частые звонки в полицейский участок. Они били уличные фонари. Они сняли дорожный указатель на шоссе и заменили его другим, украденным где-то еще. Они доставляли полиции массу хлопот, обычно оканчивающихся появлением в участке кого-то из родителей и словами: "Послушайте, дети просто решили поразвлечься. Больше этого не повторится". Разумеется, все повторялось. Подростки проказничали, а некоторые даже курили марихуану. Но сержанту не следовало сердиться. В конце концов, его работа заключалась в поддержании порядка.

Судья Клиффорд назначил залог в пятьсот долларов.

Томасси облегченно вздохнул. Урек открыл рот, чтобы что-то сказать, но адвокат крепко сжал его руку, заставив промолчать. Поручитель, с которым имел дело Томасси, не любил вносить большие суммы за безответственных подростков. Пятьсот долларов – это то, что надо. Парень живет дома и совсем не похож на длинноволосых юнцов из Гринвич-Вилледж. Внесение залога обойдется отцу Урека в семьдесят пять долларов. Возможно, ему придется подписать гарантийное письмо. Полу Уреку наверняка не захочется самому вносить все пятьсот долларов. Скорее всего, у него и нет таких денег. И он позаботится о том, чтобы его сын никуда не убежал. Как бы подслушав его мысли, судья Клиффорд обратился к Уреку-младшему: "Помни, парень, что залог есть обещание вернуться и предстать перед судом".

* * *

Придя к себе в офис, Томасси указал Уреку на кожаную кушетку.

– Посиди здесь, – сказал он, вешая пиджак на спинку стула. На его рубашке, под мышками, виднелось два темных полукружья от пота. – Я сейчас вернусь. – И он вошел в мужской туалет в дальнем конце коридора.

Томасси проверял своих клиентов. Тому, кто не выдерживал экзамена, указывалось на дверь. Они могли нарушать законы, но не обманывать Томасси. Если бы Урек стащил что-нибудь со стола или попытался облегчить карманы пиджака, Томасси отказался бы представлять его в суде. Клиент должен понимать, что адвокат – личность неприкосновенная и с ним нельзя вести себя так, как тот привык действовать в окружающем мире.

За время отсутствия адвоката Урек не пошевельнулся.

Томасси сел, положил руки на стол и пристально посмотрел на Урека. Теперь тот проходил тест на умение молчать. Некоторые клиенты пытались заполнить паузу разговором. Их свидетельские показания в зале суда создавали адвокату многочисленные трудности.

Урек смотрел куда угодно, только не на Томасси. Заговорит ли он? Томасси ждал.

Блестяще окончив Нью-Йоркский университет, Томасси получил направление в одну из лучших юридических фирм "Причард, Хачисон, Ветфорд энд Морган". В беседе с мистером Причард ом, который лично встречался с каждым из кандидатов на место в фирме, Томасси упомянул, что он отклонил предложения трех других, не менее уважаемых адвокатских контор. Причарду понравилось хладнокровие молодого человека, и Томасси получил работу и прибавку в тысячу долларов к начальному жалованью. На следующей встрече старших партнеров Причард похвалился, что ему удалось перехватить смекалистого армянина прямо из-под носа конкурентов. Три года спустя Томасси был лучшим специалистом фирмы по ведению судебных процессов, и мистер Причард предложил ему подать заявление об уходе.

– Ты можешь считать, – сказал ему семидесятилетний глава фирмы, – что тебя уволили за исключительную компетентность.

Вне всякого сомнения, ты наш самый ценный сотрудник. Мы не можем сделать старшим партнером кого-нибудь из твоих коллег, обойдя тебя, и мы не можем иметь в руководстве фирмы эстонского ирландца, еврея или армянина. Такое возможно где-то еще, но только не здесь, во всяком случае, пока я жив, этого не произойдет. Я дам тебе рекомендательное письмо, которое откроет дверь в любую корпорацию. Причем тебе предложат куда большую зарплату. Желаю удачи.

После этого разговора Томасси решил заняться частной практикой, поставив перед собой единственную цель – выигрывать каждый судебный процесс. Он решил обосноваться в одном из пригородов Нью-Йорка. Так он оказался в Оссининге. В этом городке итальянцы предпочитали итальянских адвокатов, евреи – еврейских, англосаксы – тех, кто гордился чисто английским происхождением. Томасси пришлось начинать с национальностей, еще не вырастивших своих юристов.

Пол Урек стал его первым клиентом. Торговая компания забрала у него проданный в кредит телевизор из-за того, что он не успел вовремя внести очередной взнос. Томасси не только вернул телевизор Уреку, но и возбудил встречный иск, обвинив компанию в том, что ее сотрудники забирали телевизор на виду у всех соседей, когда Урек уже отправил чек по почте. И компании пришлось заплатить куда больше номинальной стоимости телевизора. Пол Урек не замедлил сообщить об этом всему городу. И скоро к Томасси пришли и итальянцы, и евреи, и наконец англосаксы. Потребовалось не так уж много времени, чтобы жители Оссининга уяснили простую истину: хочешь выиграть судебный процесс – обращайся к Томасси. И теперь ему не оставалось ничего другого, как добиться оправдания Урека-младшего.

– Послушай, парень, – прервал молчание Томасси, – у тебя большие неприятности. Я хочу, чтобы ты ни с кем не говорил о том, что произошло. Даже с отцом и матерью. Просто молчи. Ты и так рассказал слишком много. Они утверждают, что ты разбил ветровое стекло. Напрасно ты это сделал. Ты повредил застрахованную частную собственность. Если страховая компания возбудит иск, тебе придется туго. – Томасси откинулся в кресле. – К счастью, они редко обращаются в суд, если стоимость поврежденной вещи не превышает ста долларов. Или ты испортил что-нибудь еще?

– Ну... – Урек замолк.

– Не волнуйся, ты говоришь мне, а не судье.

– Я несколько раз ударил одним чемоданом по заднему бамперу. Второй чемодан докончил кто-то еще.

– Ты погнул бампер? Урек пожал плечами. Этого он не помнил.

– Будем надеяться, что он остался цел. Нам не нужна страховая компания, не так ли? Теперь телесные травмы. Ты избил младшего Джафета и его девицу.

– Ей я ничего не сделал. То есть я выкрутил ей руку, но на ней не осталось даже синяка.

– Все равно твой поступок может расцениваться как нападение. В нашем обществе не любят, когда кто-то набрасывается на женщину. Тебе еще повезло, что единственные свидетели – ее приятель и отец приятеля. Так что, если ей не нанесена травма, требующая медицинского вмешательства... ты меня слушаешь?

– Конечно, – Урек шмыгнул носом. – А этот парень в больнице?

– Он станет главным свидетелем обвинения. Его будут расспрашивать о мельчайших подробностях. Особенно о том, как ты пытался его задушить. Ты чуть не убил его.

Уреку это не понравилось. Мало ли что расскажет этот джафетовский вундеркинд о том вечере. Еще бы несколько секунд. Если бы только он не отпустил шею Эда, когда их осветил фонарь сторожа. Но ведь старик Джафет барабанил кулаками ему по спине.

– О чем ты задумался? – спросил Томасси.

– Знаете, отец этого парня бил меня.

– Что?

– Я его не тронул. А он меня бил.

– Это интересно, – хмыкнул Томасси и написал в блокноте несколько строк.

* * *

Возраст телефонистки больничного коммутатора приближался к пенсионному. Она уже отсидела семь из восьми часов и с нетерпением ждала конца смены. На коммутаторе загорелась лампочка.

– Эд Джафет? – спросил мужской голос.

– Повторите, пожалуйста, по буквам, – ответила телефонистка. – Эф или пэ... одну минуту... Он переведен в палату... Номер четыре-ноль-два.

К ее удивлению, мужчина не попросил соединить его с пациентом. Урек, отпущенный на поруки под ответственность родителей, бросил трубку, даже не поблагодарив телефонистку.

За ужином Урек сразу понял, что отец не в духе.

– Зачем ты полез драться? – наконец спросил он.

Урек промолчал.

– Томасси стоит денег. За что тебя арестовали? Отвечай, когда тебя спрашивают.

– Дай ему поесть, – вмешалась миссис Урек.

– По мне, пусть он хоть сгниет в тюрьме.

Урек встал, не притронувшись к еде, и пошел к себе, сказав, что послушает пластинки, а потом ляжет спать. Он поставил долгоиграющую пластинку, приглушил звук, чтобы отец не заходил к нему, жалуясь на шум, и повернул рычажок автоматического возвращения адаптера в начальное положение после окончания пластинки и ее повторного проигрывания. Затем он надел свитер и спустился вниз по водосточной трубе.

Добравшись до больницы, Урек вошел в боковую дверь с табличкой "Только для медицинского персонала". Поднимаясь по лестнице, он чувствовал себя в полной безопасности. Номер палаты он узнал у телефонистки. Часы посещения больных давно прошли, и при удаче его не заметит даже дежурная сестра.

Глаза Эда удивленно раскрылись, когда он увидел входящего Урека. Он хотел закричать, но из горла, через которое тянулась в желудок оранжевая трубка, вырвалось лишь сдавленное хрипение. Эд потянулся к кнопке вызова дежурной сестры, но Урек левой рукой перехватил его руку, а правой вытащил из кармана нож. Он нажал кнопку, и из рукоятки выскочило острое, недавно заточенное лезвие. Урек отпустил руку Джафета, схватил трубку и одним ударом рассек ее на две части...

Урек метнулся из комнаты, не сомневаясь, что покончил с опасным свидетелем. И налетел на медицинскую сестру с подносом стерилизованных хирургических инструментов. Инструменты со звоном разлетелись по полу, еще две или три сестры подняли головы, чтобы увидеть убегающую фигуру. Только одна из них потом смогла опознать Урека.

Эд нажал кнопку вызова, хотя необходимость в этом уже миновала. Две сестры спешили к нему в палату. Трубка, которую перерезал Урек, служила лишь для того, чтобы определить, не появилась ли в желудке кровь от внутреннего кровотечения. Во всяком случае, жизнь пациента от нее не зависела.

Но Эд не сомневался, что на этот раз Урек собирался убить его, хотя он и не мог понять почему.

11.

– Полиция Тарритауна, – ответила трубка. – Говорит сержант Делани.

Дежурная сестра, мисс Мерфи, сбивчиво рассказала о перерезанной оранжевой трубке, рассыпанных по полу инструментах, мужской фигуре, бегущей к лестнице. Д елани прервал ее, спросив имя пациента.

– Эд Джафет, – быстро ответила мисс Мерфи.

– О Боже! – простонал сержант. – Бьюсь об заклад, это снова Урек. – И, к негодованию мисс Мерфи, на другом конце провода послышались короткие гудки.

Полиция Тарритауна и Оссининга обычно работала в тесном контакте, узнавая о происшедшем в их городках не только из газет. Делани немедленно позвонил в полицейский участок Оссининга и высказал предположение о возможном преступнике. Дежурный сержант тут же связался с капитаном Роджерсом. Тот приказал послать за ним патрульную машину, полистал телефонный справочник, нашел рабочий и домашний телефоны Томасси и, подумав, набрал второй номер.

– Так поздно, – недовольно пробурчал адвокат. – В чем дело?

Капитан питал глубокое уважение к способностям Томасси. Попади его сын в беду, он обратился бы за помощью только к нему. Роджерс быстро ввел Томасси в курс дела.

– Это не Урек, – твердо заявил адвокат. – Я оставил его у родителей, запретив выходить на улицу.

– Послушайте, – продолжал капитан, – за мной выехала патрульная машина. Будем надеяться, что этот парень тут ни при чем. Но на тот случай, если его нет дома, будет лучше, если вы найдете его раньше нас.

– Я постараюсь, – ответил Томасси.

– Клиффорд удвоит залог, если окажется, что...

– Клиффорда я возьму на себя. Спасибо за информацию. До свидания.

Не теряя ни минуты, Томасси перезвонил Полу Уреку. Тот заглянул в комнату сына.

– Его нет, – сказал Пол, вернувшись к телефону.

– Я еду к вам, – нахмурился Томасси.

12.

После того как страсти улеглись и врачи убедились, что жизнь Эда вне опасности, одна из сестер спросила его, не включить ли телевизор.

– Спасибо, не надо, – ответил тот. – Но не могли бы вы принести мне колоду карт.

– А, вы хотите разложить пасьянс, – кивнула сестра.

Эд не стал ей возражать. Несколько минут спустя сестра принесла запечатанную колоду. Эд снял обертку и поднял карты в правой руке, чтобы убедиться, не дрожит ли она.

Держа колоду между большим и указательным пальцами, он одной рукой разделил ее пополам, отпустил нижнюю половину, а затем, неуловимым движением, стоившим ему многочасовых тренировок, поднял нижнюю половину так, что она оказалась на верхней.

Затем Эд переложил половину колоды в левую руку, которая, несмотря на все его усилия, уступала правой, хотя он смог научить ее многому из того, что давалось правой без всякого труда. Держа в каждой руке по половине колоды, Эд расцепил каждую из них на две части. На мгновение ему показалось, что карты рассыплются, но этого не случилось. Нижние половины легли на верхние. Мастерство осталось при нем.

Потом Эд повторил то же самое не только быстрее, но и гораздо увереннее. А подняв голову, увидел незнакомца, наблюдавшего за ним с порога палаты.

– Не могли бы вы сделать это еще раз? попросил мужчина.

Эд никак не мог понять, откуда взялся этот старик, говорящий с таким странным акцентом.

– Прошу вас.

Одно дело, когда за тобой наблюдают во время выступления, совсем другое – на тренировке.

– Только один раз, – настаивал мужчина.

– Пожалуйста, – пожал плечами Эд.

И перебросил верхнюю половину колоды под нижнюю сначала правой рукой, потом левой и, наконец, двумя руками сразу, разделив ее предварительно на две части.

Старик в восторге хлопнул в ладоши.

– Отлично, – сказал он, пододвинув стул к кровати. Ваши родители разрешили мне зайти к вам. Я из Нью-Йорка. Меня зовут Кох, Гюнтер Кох. Я приехал поездом сегодня утром. Я уже не могу ездить на машине на такие большие расстояния. По городу пожалуйста, а вот тридцать миль по шоссе увольте. У меня не та реакция, как в прежние годы.

Что ему надо?

– Я провожу научное исследование, – продолжал Кох. – Меня заинтересовал ваш случай. – Он заметил удивленный взгляд Эда. – Впрочем, это не важно. Ваши манипуляции с картами, это ловкость рук? Я хочу сказать, тут нет никаких трюков?

– Нет, – ответил Эд.

– Почему, по вашему мнению, люди любят фокусы?

Эда часто спрашивали, как он делает тот или иной фокус. Но он придерживался правила никому ничего не рассказывать. И нарушил его лишь один раз, когда отец спросил его о секрете фокуса с веревкой. Эд хорошо запомнил, как вытянулась физиономия мистера Джафета, когда он объяснил механику этого несложного фокуса. Знание секрета принесло куда меньше радости, чем полное недоумение, возникающее у зрителя после показа фокуса. Узнав секрет, он начинал ругать себя за то, что не додумался до него самостоятельно. Объяснение всегда оказывалось очень простым. И Эд не любил говорить о своих фокусах, чтобы не лишать их ореола таинственности, столь необходимого зрителям.

Он никак не мог собраться с мыслями.

– Не могу ли я вам чем-либо помочь? – добавил доктор Кох. – В психиатрии...

Так вот кто он такой!

– Когда мы, психоаналитики, обсуждаем между собой своих пациентов, разговор получается очень обыденным, потому что проблемы, возникающие перед отдельными людьми и, казалось бы, сугубо индивидуальные, обычно имеют универсальное решение для многих из тех, кто уверен, что он один сталкивается с подобными трудностями. Объяснение принципов психиатрии довольно скучно и вызывает зевоту не только у нас, но и у пациентов, в особенности у пациентов. Вероятно, то же самое можно сказать и о фокусах?

Может, доктор Кох прав?

– В дни моей молодости, – продолжал доктор Кох, – на весь мир гремело имя Гудини. Оно само несло в себе что-то таинственное. Я не мог слышать, когда его называли Эрих Вейсс. Так могли звать каждого. А Гудини, в нем было что-то сверхъестественное, может сатанинское, божественное, необыкновенное. Его заковывали в цепи, клали в ящик, ящик бросали в воду, мы надеялись, что он выплывет, а может, боялись, что он задохнется, но он никогда не разочаровывал нас. И всегда появлялся на поверхности. Моей Марте так нравились его выступления. И мне тоже. А сколько мы потом спорили, какие только не выдвигали гипотезы: специальные цепи, трубка для воздуха, что-то еще, но в действительности мы не хотели знать, как он это делает. Правильная догадка не доставила бы нам особого удовольствия, не правда ли?

– О да, – кивнул Эд. В разговорах о фокусах еще никто не рассматривал их с такой позиции, как этот пожилой доктор.

– В статье указывалось, что выступление вы закончили фокусом с гильотиной. У нее, вероятно, было второе лезвие?

– Боюсь, мой ответ не доставит вам особого удовольствия.

Слабая улыбка пробежала по губам доктора Коха.

– Хорошо, не говорите мне. – Он потер подбородок. – Как вы думаете, почему Урек пытался вас убить?

Вошедшая сестра попросила доктора Коха выйти из палаты на несколько минут. Она измерила Эду температуру, пощупала пульс, попросила помочиться в баночку, что-то записала в карту.

– Извините, что я сразу затронул этот неприятный момент, – сказал доктор Кох, вернувшись в палату.

– Ничего страшного, – ответил Эд и после короткого колебания спросил: – Это важно для вашего исследования?

– Еще не знаю. Возможно. Эду нравилась неуверенность доктора. Или, скорее, откровенность.

– Вы думаете? – спросил Кох.

– Да. А в школе стараюсь никогда не делать этого.

– О?

– Если ученика застают за этим занятием, ему говорят: не отвлекайся.

– О чем вы думали?

– О вас.

– Хорошие мысли или плохие?

– Пожалуй, хорошие.

– Вы собирались рассказать мне, почему Урек...

Эд рассказал доктору, как банда Урека правила раздевалкой, а он, Эд, пошел им наперекор, поставив замок, который они не могли срезать.

– Это могло послужить поводом для нападения, – доктор Кох задумался, но не объясняет, почему он набросился на вас сразу после выступления.

– Нет, – согласился Эд.

– Что-то ведь послужило причиной столь неадекватной реакции.

В палату вошла Лайла, в желтой блузке и джинсах, с волосами, перехваченными желтой расшитой лентой.

– Привет, – сказала она.

Эду она показалась ослепительной.

13.

– Привет. Это доктор Кох. Доктор Кох, это мой друг, Лайла.

Доктор тяжело поднялся со стула и почтительно пожал руку девушке. Судя по его виду, она выбрала неудачный момент для визита к больному.

– Мы просто беседовали, – сказал доктор Кох.

– Не обращайте на меня внимания. – Лайла присела на кровать в ногах Эда.

– Как я говорил, что-то вызвало его реакцию. Человеческие поступки в большинстве своем причинно обусловлены. – Он взглянул на девушку. – Мы говорили об Уреке.

– Я догадалась, – улыбнулась Лайла.

– Доктор Кох? – неожиданно спросил Эд.

– Да?

– Исходя из того, что вам известно, вы могли бы сказать, почему Урек это сделал?

– Ну, я почти ничего не знаю, но могу предположить мотив его поведения.

– Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.

– Нет, нет, человеческие существа рождены для того, чтобы рассуждать и что-то предполагать. – Он помолчал. – В принципе существует три категории людей. К первой я отношу тех, кто идет своей дорогой к поставленным перед собой целям, преодолевая созданные ими же препятствия. Независимые индивидуумы, которые соперничают не с другими людьми, но с собственными возможностями, – доктор Кох глубоко вздохнул. – Это понятно?

Эд промолчал.

– Ко второй категории относятся последователи. Они удовлетворены тем, что выполняют приказы, могут быть хорошими помощниками лидеров. Представители второй категории потенциально опасны, потому что полностью полагаются на компетентность тех, кто ими командует.

– Мне не нравится разделение людей на категории, – заметил Эд.

– Да, да, полностью с вами согласен, – ответил доктор Кох. – Я бы и вещи не делил на категории. Бывают такие сюрпризы. Но...

– Ага, – вмешалась Л аил а. – И тут снова появляются категории. Доктор Кох рассмеялся.

– Вот видите, женская интуиция. Мы выделяем женщин, говоря о том, что у них повышенная чувствительность к возможным событиям будущего. Точно такое же разделение несет в себе суждение о том, что у мужчин более крепкие мышцы. Процесс мышления невозможен без сравнений.

– Родители моей мамы приехали из Германии, – сказала Лайла, – и я не раз слышала, что немцы опасны именно из-за того, что они, как и ваша категория два, выполняют полученные приказы.

– Большинство людей относится ко второй категории, – отметил доктор Кох. – В Америке, в Европе, везде. Правда, у немцев повиновение является характерной чертой.

Лайла хотела что-то возразить, но в палату вошла сестра.

– Я должна вас прервать.

– Пожалуйста, сделайте это чуть попозже, – сказал Эд.

Брови сестры удивленно поползли вверх.

– Это доктор Кох. Он консультирует меня.

– О, извините, доктор, – смутилась сестра. – Я думала, вы обычный посетитель. Извините.

Как только за ней закрылась дверь, все трое дружно рассмеялись.

– Вы определенно не относитесь ко второй категории, – сказал доктор Кох.

– А куда бы вы отнесли Освальда? спросил Эд.

– Убийцу Кеннеди?

– Да.

– К категории три.

– Вы еще не говорили нам о третьей категории, – заметила Л аил а.

– Вероятно, нет. Так вот, я думаю, что юноша, напавший на вас, относится именно к категории три. Которая является объектом моих исследований. Поэтому я и приехал сюда.

Под взглядом доктора Коха Лайла и Эд инстинктивно пододвинулись друг к другу.

– Я сейчас все расскажу. И надеюсь, что вы не станете возражать против моего приезда. Громкие судебные процессы, убийства и все такое... в них всегда много того, о чем никто никогда не узнает. Возможно, что здесь я смогу кое-что выяснить.

– Кто же относится к категории три?

– Очень беспокойные люди.

– Я тоже беспокойный, – улыбнулся Эд.

– Нет, вернее, да, но в другом смысле. Вам не терпится что-то сделать, например выздороветь, жить полной жизнью. Представители категории три, в отличие от первой, не ставят перед собой определенные цели. Их достижения не являются следствием врожденного призвания или таланта. Их сжигает раздражение: от сознания того, что они не принадлежат к первой категории. Потому что они не знают, чего хотят.

– Но я тоже не уверен, знаю ли я, чего хочу, – возразил Эд. – И многие мои знакомые не знают, чего они хотят.

– Да, да, – нетерпеливо кивнул доктор Кох. – Я не совсем ясно выразился. Если вы что-то захотите, вы предпринимаете шаги, направленные на реализацию вашего желания, не так ли? Представители третьей категории терпеть не могут категорию один, потому что последние заставляют их испытывать стыд за отсутствие цели в жизни. Их не устраивает роль последователей, как категорию два. В них нет стремления достигнуть каких-то высот в науке, спорте, политике. И это внутреннее стремление, свойственное категории один, в третьей перерождается в ненависть, в смертельную ненависть к представителям первой категории. Они чувствуют, что должны уничтожить категорию один, чтобы захватить власть над второй.

– А при чем тут Урек?

– Все сказанное имеет к нему самое прямое отношение, – возбужденно продолжал доктор Кох. – Где-то глубоко внутри он знает, может быть, даже не сознавая этого, что в один прекрасный день дружки покинут его, найдут работу, уйдут в армию и таким образом вольются в категорию два, к которой принадлежит большинство человечества. А ведет это большинство категория один. Видите ли, представители этой категории, как правило, не совершают преступлений, потому что они слишком заняты более серьезными делами. Категория два – к ней, кстати, относятся и полицейские, – она повинуется начальнику, мэру, президенту, закону, в конце концов. Преступники выходят из категории три. Их обуревает жажда уничтожения.

Доктор Кох встал и прошелся по палате.

– Они не выносят общества, которое позволяет категории один уничтожать их просто своим существованием. Вы – враг!

– Кажется, я понимаю, – сказал Эд. – Если все это правда.

– Вы бросили Уреку вызов, поставив крепкий замок, и, что самое главное, выступив с фокусами, вы продемонстрировали, что владеете особым даром, природу которого он не может осознать. Тем самым вы представляете для него опасность. Поэтому он должен избавиться от вас.

– Как жестоко вы обошлись с человечеством, – воскликнула Лайла.

– Возможно, жестоко. А может, объективно. Легко принимать красоту жизни. Куда труднее понять ее грязь. Мне пора идти, – он взглянул на Эда. В вашем случае соперничество первой и третьей категорий проявилось в наиболее чистом виде. Когда что-то подобное происходит со взрослыми, дело осложняется многими факторами, так как представители этих категорий могут работать в одной фирме, любить одну женщину, быть политическими противниками. Что, по-вашему, произойдет теперь с Уреком? Эд задумался.