Текст книги "Луч во тьме"

Автор книги: Софья Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

ЛУЧ во ТЬМЕ

София Черняк Луч во тьме Перевод с украинского А. СЕМЕНОВА Издательство ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Москва . 1965

«Луч во тьме» – документальная повесть о неизвестных подвигах ки– евских подпольщиков в годы Великой Отечественной войны. Руководимые вырвавшимся из лагеря военноплен– ных бывшим секретарем парторгани– зации Наркомата финансов УССР Григорием Кочубеем, смельчаки соз– дали широко разветвленную партий– ную организацию «Смерть немецким оккупантам!». Ее боевые группы дей– ствовали в ряде городов и сел Укра– ины. Подпольщики самоотверженно борются, многие из них гибнут в смертельной схватке с врагом, но не сдаются. Автор книги – киевская журна– листка София Черняк создала эту волнующую повесть на основе ар– хивных документов и личных встреч с участниками героической борьбы.

Пусть эта книга будет венком на неизвестную могилу моих отца и ма– тери, погибших от рук гитлеровских захватчиков. Автор Залитый щедрым солнцем бульвар уходит вниз, к Днепру, и исчезает в далекой дымке. Какой он величественный, этот новорожденный буль– вар, как прекрасны современные здания, выстроив– шиеся вдоль широких тротуаров! А совсем недавно здесь громоздились вековечные холмы, в глубоких оврагах звенели серебристой лист– вой старые клены, журчали роднички, перешепты– ваясь с густой травой, с диким кустарником, зарос– лями крапивы, с шумливыми птицами, которым весело и привольно жилось на этой живописной окраине Киева. Но пришли люди, и заскрежетали бульдозеры, экскаваторы, устремились вверх могу– чие краны. С сожалением наблюдала быстроногая, вездесу– щая детвора, как новая жизнь отвоевывала у нее овраги и холмы – места захватывающих мальчише– ских игр, возбуждавшие неудержимую детскую фан– тазию, рождавшие крылатые мечты. ...Огромный ковш экскаватора с разгона врезался в землю и подбросил вверх веками спрессованную почву. – Постой! Человек в синем комбинезоне выхватил из ковша разбитую бутылку, в которой лежали пожелтевшие бумаги. – Документы, что ли? – Вроде... Строители осторожно разворачивали хрупкие листки: з

«...пятеро коммунистов... верим... советские люди возврат... во имя эт... вер... погибнем, передайте на– шим друзьям Прощайте, товарищи! ...Черная гора... 942 г. Григорий... Демьяненко... ...димир Анан...» Как святыню, рассматривают рабочие свою на– ходку. Отзвук какой трагедии вырвал из земли ковш экс– каватора? Кто они, авторы таинственного письма? Что происходило на киевской земле в том месте, где нынче пролегла новая магистраль столицы Советской Украины – красавец-бульвар имени Ивана Лиха– чева7

Г лав а первая ТАЙНА ЧЕРНОЙ ГОРЫ 1. Григорий Кочубей устало присел на землю, холод– ную и неласковую. Дрожащими пальцами скрутил козью ножку. В подземном сумраке на скамеечке мерцал само– дельный фонарик, отбрасывая на стены призрачные тени. Володя Ананьев работал, не разгибая спины. И от– куда берутся у него силы? Посмотреть на парня – хилый, худой, узкий в плечах. А измученное, но все равно тонкое, красивое лицо казалось девичьим. Володя копал, а Кочубей крепил. Землю сегодня выносил Валентин Черепанов. Кочубей курил, наблюдая за Володей. Лом плохо слушался его, с трудом входил в твердую, как ка– мень, землю. – Володя, давай-ка поменяемся. Я покопаю. Тя– жело же тебе... – Не надо, Григорий Самсонович, я уже приспо– собился,– и, всем корпусом откинувшись назад, юноша вогнал лом в непослушную почву. К его ногам упала глыба сухой земли. Ну и упряма же ты неподатлива, Черная гора! Из узкого горла тоннеля выкатились два пустых ведра и показалась голова Валентина, а за ней и вся его длинная, тощая фигура. – Докопались! Какая-то могила... Я же говорил—• копать выше. – Будет тебе ворчать, Валю-лю-ша! – звонким женским голосом пропел Володя. Так обычно успокаивала нервничавшего Вален– тина его жена Клава – родная сестра Володи. Муж– 5

чины посмотрели друг на друга, горько усмехнулись и начали насыпать в ведерки землю. Приятно и в то же время тяжко было вспоминать родных, дорогих людей, с которыми их связывало прошлое, теперь такое далекое. Неугомонный Валентин продолжал ворчать: – Тебе бы, Володька, поползать вот так. Я се– годня сорок шесть раз туда и обратно лазил. Колени словно не мои. А во всем наш уважаемый Кочубей виноват, по его плану строим. А теперь на животе ползай... – А тебе что – под землей дворец строить захо– телось,– рассмеялся Кочубей и обнял Валентина.– Скажи-ка лучше, парень, что там на-гора? Рассве– тает уже? – Там уже утро, и какое, хлопцы, утро! Небо та– кое розовое, что даже больно смотреть, а деревья заснежены, словно ватой окутаны. Красота!.. Вера Давыдовна зовет завтракать, картошка уже готова. – Чего же ты молчишь? – Володя схватил ведро с землей и первый полез в тоннель. Утро. А для них ночь. Кочубей сквозь щель ставни наблюдает за шоссе. Проехала машина с немецкими солдатами, и снова тишина.. Скоро три месяца, как он не видит солнца, людей, не дышит морозным зимним воздухом. По ночам они работают, а днем спят, плотно закрыв ставни и запе– рев на засов дверь. За ширмой спят усталые Володя и Валентин, а ему не спится, не дают покоя тревожные мысли. Еще недавно он не знал ни Володи, ни Валентина, ни Веры Давыдовны, заботливой, симпатичной и на редкость рассудительной Володиной матери. А теперь они ему словно родные. Кочубей снова припал к окошку. Через щелку хо– рошо виден дом Тимченко – родителей его жены Маши. Он пришел к ним после того, как убежал из плена. Вон на крыльце стоит тесть – Петр Леонтье– вич. Он, как и в мирные дни, подтянут, черное пальто застегнуто на все пуговицы. Идет на работу. Гитлеровцам удалось пустить трамвайный завод, 6

до войны носивший имя Феликса Эдмундовича Дзер– жинского. Немецкое командование обещало рабочим большие заработки и хороший паек. Кочубей угово– рил Петра Леонтьевича вернуться на завод: старый кадровый трамвайщик, которого каждый хорошо знает, поможет нащупать связи с нужными людьми. Как и до войны, старик заведовал на заводе матери– альным складом. Петр Леонтьевич и познакомил Ко– чубея с Черепановым и Ананьевым, которых, так же как и его, привело в Киев военное лихолетье. Кочубей вспомнил октябрьский дождливый день, когда Петр Леонтьевич свел его с Черепановым и Ананьевым. Хлопцы сразу же понравились Кочубею. А в людях он разбирается, хоть и не так уж давно живет на белом свете: только тридцать второй мино– вал... Студенты медицинского института говорили про своего молодого преподавателя политэкономии, что Григорий Самсонович как глянет на кого-либо, словно рентгеном просветит. Между ним и его новыми знакомыми сразу уста– новилось взаимное доверие. Они условились действо– вать сообща. А какие могут быть действия у комму– нистов в оккупированном врагом городе – понятно: они решили искать подпольный горком партии. Кочубей определенно знал, что подпольный гор– ком в Киеве оставлен. Перед войной он был секрета– рем партийной организации Народного комиссариата финансов Украины, и ему часто приходилось бывать в ЦК партии, в горкоме, и в трудные дни, когда уже ясно было, что Киев отстоять не удастся, он узнал, что организуется киевское подполье. Да, подпольный горком действовал. Кто же, как не подпольщики, взорвал здание железнодорожной станции Киев-Товарная, депо имени Андреева, фаб– рики имени Горького и Розы Люксембург? И мосты Соломянский да Воздухофлотский голыми руками никто бы не разрушил. Кое-кто из подпольщиков уже попал в руки гестаповцев. Два дня назад старики Тимченко были на Бесса– рабке. На балконе здания против крытого рынка они видели повешенного молодого парня. Это проклятые гитлеровцы его повесили, а на груди прикрепили до– щечку: «Так будет с каждым партизаном!». 7

Теща Кочубея, Оксана Федоровна, принесла с ба– зара несколько большевистских листовок. Вообще ро– дители Маши хорошо помогают. Благодаря им он узнавал об установленных оккупантами в Киеве порядках. Старики приносят фашистскую газетенку «Новэ украинськэ слово», которую редактировал гит– леровский наймит, бывший преподаватель универси– тета Штепа. Тимченко наловчились незаметно сры– вать со стен и столбов гитлеровские приказы и объ– явления. Но вот аусвайса – немецкого удостоверения о месте работы, позволявшего относительно спокойно жить в Киеве,– никак не могут для него достать. А без этого удостоверения молодому человеку на улице хоть не показывайся: сразу схватят, и если не расстреляют как саботажника, то загонят в концла– герь. Об этом официально сообщил в своем приказе штадткомиссар Киева Квитцрау. Все мысли Кочубея направлены на то, чтобы свя– заться с подпольем. А пока что он решил с помощью ребят прокопать от дома Ананьевых подземный ход к Черной горе и там, под горой, соорудить типогра– фию. Вряд ли можно найти лучшее место для такой цели, чем этот глухой уголок Железнодорожного шоссе на окраине Киева. И вот подземелье скоро будет готово. Сколько сил они потратили на это! Трудно, ох как трудно было им, голодным и истощенным, прорыть в горе шести– метровый зигзагообразный тоннель и пещеру, в кото– рой могут работать три-четыре человека. Сколько земли вынесли ведерками! И еще нужно было сле– дить, чтобы землю ту никто из чужих не увидел. Потому-то и работали только по ночам. Всю выры– тую землю выносили в сад Ананьевых и присыпали снегом. Хорошо помогал им и Петр Леонтьевич. Немало леса для крепления перетащил с завода тесть под видом дров. А теперь другим озабочен Кочубей: где достать шрифт для типографии? И новых людей в их группу необходимо завербовать... Долго, слишком долго они возятся с этим подземельем. Пора уже выходить на свет божий! Володя Ананьев рассказал, что в Броварах, рядом 8

с детской колонией, где он до войны работал, поме– щалась типография районной газеты. В нее попала бомба, и от типографии остались одни лишь руины. Может, под теми руинами поискать шрифт? Но это потом... А сейчас – спать, спать, ведь впереди опять тяжелая ночь. Кочубей по-детски крепко сжал веки. Не спится. Может, посчитать до ста, как учила в дет– стве мать? Раз, два, три, четыре... Как это было тогда, в октябре, под Днепропетров– ском? Ему с одним киевским пианистом Виктором посчастливилось бежать из плена, но перейти линию фронта им так и не удалось. Еще оставалось метров двести, а там ничейная полоска земли: тихая речуш– ка, покрытая желтеющим камышом, за нею – свои. Кочубей уже ясно видел советские позиции, замаски– рованный между деревьями блиндаж. И вдруг по ним, словно гром среди ясного неба, ударил пулемет. Их заметили гитлеровцы, проезжавшие на машине. Виктор упал. Виктор, Виктор! Пуля попала ему в живот. Как страшно умирал он... Катя, ее зовут Ка– тей, жену Виктора... Он плакал, просил помочь ей: она осталась в Киеве одна, беременная. Виктор умер, а Кочубей бежал. Через три дня его схватили какие-то дядьки, вероятно, новоиспеченные полицаи, и потащили в комендатуру. А затем повезли куда-то поездом, и он снова бежал. Это уже было под Полтавой. А Катин адрес он не забыл? Нет, помнит: улица Горького, 32, третий этаж, Катя Островская. Он дол– жен найти Катю, обязан передать ей последний при– вет от Виктора... Страшное дело эта бессонница... А где Маша, его Марийка? Что с ней? Вспомнилось, как в сентябре он прощался с ней на вокзале. Маша плакала, умоляла: «Гриць, береги себя!» Маша уехала на восток, в глубокий тыл. Как она устроилась там, доехала ли? Ведь фашистские бомбы падали и в глубоком тылу... Нет, лучше не думать об этом. Кочубей вскочил с постели. А ре– бята спят, тихо посапывают. Надо бы и ему заснуть, непременно заснуть. От этих мыслей можно с ума сойти... Один, два, три... десять, одиннадцать... 9

– Григорий Самсонович, вставайте! Петухи уже пропели,– Володя изо всех сил тормошит Кочу– бея» Не спалось, не спалось, а как уснул, то хоть дом переворачивай... На столе горит лампа, стоят тарелки, а над ними аппетитный пар. Опять картофельный суп. Вот уж целый месяц их потчуют этим супом. Впрочем, и за то спасибо хозяе– вам. Картошка эта имеет свою историю. В сентябре Валентину Черепанову, как одному из лучших ма– шинистов Юго-Западной железной дороги, поручили вместе с товарищами ремонтировать бронепоезд. Ра– ботали днем и ночью, но не успели и застряли у оккупантов с этим бронепоездом. Валентину ничего не оставалось делать, как податься к теще на Черную гору, и тут он от нечего делать накопал в брошенных огородах изрядные запасы картошки. Теперь она их выручает. Сейчас они поедят суп и снова полезут в подзе– мелье. Сегодня Валентин будет проходчиком, Воло– дя – крепильщиком, а его, Кочубея, очередь таскать землю во двор. Хоть малость подышит ночным воз– Духом. – Мальчики, не задерживайтесь, суп остынет. Да и посмотрите, что за суп у нас сегодня! —Вера Давы– довна хитро подмигнула. – Люди! У нас сегодня суп с жареным салом! – закричал Валентин. – Мама, откуда такая роскошь? Вы, случайно, не поступили на службу к самому коменданту Киева ге– нералу Эбергарду, чтобы подкармливать нас объед– ками с панского стола? – А вам все смешки. Вам и невдомек, что из-за этого сала ваша мать чуть в беду не попала... Пошла я в очередь к спекулянту, и тот за мое праздничное файдешиновое платье отвалил целый килограмм сала! Вдруг гляжу – рядом со мной на бочку вскочил какой-то выродок усатый, в фуражке с царской ко– кардой... сущий идиот, какого, бывало, только в кино и увидишь. Так вот, значит, вскочил он на бочку да как завопит во все горло: «Люди добрые, украинцы и украинки, большевикам пришел конец! Никогда больше они в наш святой Киев не возвратятся, милые 10

мои братья и сестрицы... Немецкие друзья принесли нам свободу... Спасибо Гитлеру! Хайль Гитлер!..» Истошно кричит, а люди – кто плачет, кто, вижу, насилу сдерживает себя, чтобы не заехать в морду этому предателю проклятому. И только какая-то дамочка, разрисованная, как попугай, в ладошки хло– пает.. Ну, как тут было стерпеть? Подскочила я к тому орателю да как крикну: «Чего разбрехался, со– бака!» А он: «Лови большевичку, лови!..» Люди, спа– сибо им, как-то скрыли меня... хорошо еще, что в этой кутерьме я сало не потеряла... Словно оцепенелые слушали хлопцы рассказ Веры Давыдовны. – Мама, мама... Моя умная мама! – укоризненно всплеснул руками Володя. – Разве же вы не понимаете, что если бы вас схватили, то погибли и мы все, и задуманное нами дело':!—вскочил Валентин. – Вот тебе и раз! Вы, может, меня еще и отчиты– вать станете? Вот, еот, сидите подольше, дорогие ге– рои, там, в земле, и пускай эти, с кокардами, головы людям морочат... На рынке слух прошел, будто Гит– лер в Москве на Красной площади парад принима– ет,– и женщина неожиданно расплакалась. Из-за стола поднялся Кочубей. – Ну, чего привязались к Вере Давыдовне? – сказал он.– Ведь правду она говорит... Сколько можно в подземелье копаться? Пора за дело браться! Я так думаю: тебе, Валя, надо легализоваться. Ты в Киеве человек новый, никто не знает, что ты комму– нист. Поступай на работу в депо. Петр Леонтьевич говорил, рабочие там нз^жны. – Я не буду водить их поезда,– решительно от– ветил Валентин. – И не надо, становись на черную работу. Глав– ное, чтобы с людьми был.... – Да, конечно, пусть хоть один пошел бы куда– нибудь работать. А так и до туберкулеза доживем... Каждую ночь в подземелье, а кушать что? Ну, съедим это сало, и картошка уже кончается, а тогда что? Надо же понемногу зарабатывать и продуктовую карточку иметь,– утирая слезы, промолвила Вера Давыдовна. 11

– Не журитесь, мама, что-нибудь да заработаем. А по карточкам тем, сами знаете, болячку дают: две– сти граммов хлеба на неделю. Наешься, как же... В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее Кочу– бей. – Разговорами делу не поможешь. Айда, хлопцы. Вера Давыдовна печальным взглядом проводила мужчин... И кто надумал рыть это подземелье? С тех пор как они работают там, она не знает покоя. А вдруг завалит их... Кто спасет? Ведь и людей призвать нельзя – тайна. А тут еще у соседей немецкие сол– даты поселились, полдома заняли. Как бы не заме– тили ее хлопцев, когда они по ночам землю из своей шахты таскают... А вчера внучек соседский, бойкий такой Юрко допытывался: «Бабушка, а где ваш дядя Володя? Воюет, да?». Забилось сердце у Веры Давы– довны. «Воюет, деточка, воюет».– «И мой папа воюет, и я пойду в партизаны»,– обрадовался Юрко. И почему это мальчик вдруг про Володьку спро– сил? Может, кто уж приметил ее соколика? Какое горе, что он оказался в захваченном немцами Киеве. У Веры Давыдовны опять, как и в ту октябрьскую ночь, когда тихо постучали в окошко и она сквозь стекло увидела лицо сына, пробежал по спине холо– док. А что, если кто-нибудь из соседей выдаст его? Небось, все вокруг знали активного комсомольца, со– ветского командира Владимира Ананьева. Наверно, никто его не видел. Днем он не выходит из дому, только по ночам на какой-то часик выле– зет из сарая, чтобы подышать свежим воздухом. А в город никто из хлопцев не ходит. Повсюду на столбах гестаповцы расклеили объявления, обещая каждому, кто выдаст коммуниста, командира или еврея, тысячу рублей. А кто не хочет деньгами, мо– жет продуктами получить... Разве не найдется на Черной горе предателя, который на ее Володьке ты– сячу рублей захочет заработать? Вера Давыдовна услышала, как тихо щелкнула дверь. Это Кочубей, вероятно, вынес во двор землю. «Хоть немного помогу беднягам»,– подумала жен– щина и: побрела к сараю. 12

2. – Не журись, Гриць, все будет в порядке. Если он неожиданно возвратится, я открою окно, они вы– скочат и спрячутся в сарае. Вечер, темно,– говорит Петр Леонтьевич. «Он»—это дальний родственник Тимченко – Анатолий. Ох, этот Анатолий! Бывает же такое в честной семье,– поселился в доме ничтожный слиз– няк. Из-за него Кочубей весь месяц, что рыли подкоп, скрывался у Ананьевых. Не доверяет этому артисту Кочубей. Разве пошел бы советский человек петь для немцев? Правда, оккупанты назвали оперу народной, но кто же из народа пойдет на эти спектакли, у кого сейчас в голове музыка и пение! Анатолий все допытывается у Кочубея: «Что ду– маешь у немцев делать? Где пропадал целый месяц?» Кочубей старался скрыть свое волнение, но Петра Леонтьевича трудно было обмануть. Да, сегодняш– нее собрание очень беспокоит Кочубея. Может, и не следовало собираться у Тимченко? Но где же? После того, как они вырыли подземелье, решено к Ананье– вым не ходить, чтобы не привлекать внимания к дому, связанному с будущей подпольной типогра– фией. Пусть люди думают, что живет там одинокая женщина Вера Давыдовна. Но сегодня у Анатолия спектакль, а после спектаклей он обыкновенно но– чует в театре. И Григорий отважился провести со– брание. За последние три недели у них много новостей. Во-первых, Черепанов поступил маляром в депо Киев-Московское. Он сразу получил голубую нару– кавную повязку и «Arbeitskarte» – рабочую карточ– ку, свидетельствующую о том, что он, Черепанов, «Deutsche Reishbanner» – немецкий железнодорож– ник. В свободное от работы время Валентин может ходить по городу. Во-вторых, он съездил в Бровары и разыскал там Ивана Ефимовича Поживилова, с ко– торым Володя работал в детской колонии. Поживи– лов оказался хорошим человеком; без слов понял Вальку и помог ему собрать среди развалин бывшей типографии полную противогазную сумку шрифтов. 13

Иван Ефимович пообещал еще добыть, так что Вале придется еще разок съездить в Бровары. И Володя Ананьев имеет работу. Смастерил ящик, разделил его на тридцать два отделения, получилась настоящая типографская касса, и разложил по ячей– кам литеры. Володька радовался, как ребенок, когда набрал целую фразу: «Проклятье фашистам». Что из того, что буквы были неодинаковые! Он сде– лал несколько оттисков, и Вера Давыдовна разбро– сала по базару первые листовки. И еще одно важное обстоятельство: Черепанов встретил на улице инженера Михаила Демьяненко, с которым до войны работал в Коростене на желез– ной дороге. Валентин заверял Кочубея, что Демья– ненко можно доверять. Кочубей уже имел свидание с Демьяненко. По всему видно, что это свой человек. Мучается тем, что оказался в оккупации. Тоже из окруженцев, попал в плен, бежал из лагеря, теперь голодает. Говорит: «Лучше отравлюсь, чем пойду ра– ботать на фашистов». Демьяненко случайно столк– нулся в Броварах со своим товарищем инженером Кириллом Афанасьевичем Ткачевым, членом партии с 1919 года. Вот они-то и должны сейчас приехать к Кочубею. А вчера неожиданно случилась неприятность. Идет Валентин на работу в депо, а ему навстречу некий Чайка. Он был коммунистом, начальником отделения движения. «Ну,– думает Валентин,– еще один подпольщик для нашей группы». А тот, увидя Валентина, зло усмехнулся: «А-а, уважаемый акти– вист! Ну, как себя чувствуешь? Может, твои друзья– коммунисты тебя в подполье оставили? Как же тебе работается? Какие диверсии против немецкой власти готовишь? Ты, конечно, скрыл от шефа пана Лизо, что был коммунистом, а? Скрыл, иначе здесь не ра– ботал бы...» Валентин поначалу растерялся, потом сам бро– сился в контратаку: – Мое почтеньице, пан Чайка! Кажется, Сидо– ром Петровичем вас величали? Вы и тут, вижу, на– чальник, в чистеньком костюме. А ведь каким акти– вистом были! Наш пан Лизо, к слову говоря, знает об этом? Признались вы ему, что в большевистской 14

партии не последним человеком были, что сыночки ваши со мной в одной комсомольской ячейке состоя– ли? Между прочим, где ваши сыночки сейчас, веро– ятно, наших дорогих фашистов на фронте бьют?..» От таких слов Чайка даже побледнел, а Черепа– нов между тем продолжал: – Ну, так не будем друг другу мешать. Рабо– тайте себе начальником за большие пайки, а я буду рабочим – за маленькие. Чайка кое-как распрощался с Валей и пошел прочь. Кочубея эта встреча очень истревожила. Преда– тель, конечно, найдет способ уничтожить Валентина. Тем более что в депо участились аварии. Валентину необходимо поскорей скрыться. ...Внимательно всматривается Кочубей в окно. Не появятся ли на шоссе его гости. Ведь скоро комен– дантский час. И вот они сидят вокруг стола: Черепанов, Анань– ев, Демьяненко, Ткачев, Кочубей. Разрастется ли эта пятерка в большую подпольную большевистскую организацию, о которой мечтает Кочубей? Какими они будут в деле, не отступят ли перед трудностями, не испугаются ли смертельной опасности, которая повсюду подстерегает их? Григорий придвинул к себе стакан с морковным холодным чаем. Медленно отпил глоток, другой. Сох– нет во рту. Это, вероятно, от волнения, а может, от усталости. Ведь всю ночь просидели. На дворе све– тает. Зато они успели познакомиться. Особенно много рассказал о себе самый моло– дой– Ананьев; казалось, душу хотел вывернуть он перед этими людьми, с которыми вступает отныне на трудную и опасную дорогу подпольной борьбы. Было видно, как стыдно ему, единственному среди них кадровому командиру, что не смог вырваться из фа– шистского окружения, перейти через линию фронта к своим. Ткачев, самый старший из всей пятерки, внима– тельно глядел на Володьку, и в его мудрых глазах, которые уже много видели на своем веку, была от– цовская боль за этого красивого парня. Глядя на Володьку, Ткачев думал о своем сыне Валентине. 15

Как он поведет себя, если и на его долю выпадут тяжкие испытания? Ткачев еще не знал, что его пят– надцатилетний Валя уже стойко перенес первое ис– пытание: в эти самые минуты в небольшом селе на берегу Волги, в чужом доме его Валя качает испу– ганную взрывом фашистской бомбы двухлетнюю сестру Лидочку. «Мама, мамочка!» – кричит Лидоч– ка, а мамы уже нет... Чужие, но сердечные люди по– могли Валентину вырыть в мерзлой земле яму, положить в нее мертвую мать, бабушку, братишку Колю и сестричку Аню. Страшное горе не сломило твоего сына, Кирилл Ткачев. Он, как подобает на– стоящему советскому парню, отомстит позднее в пар– тизанском отряде за горе твоей семьи, погибнет, но отомстит. И ты, Ткачев, отплатишь гитлеровцам. Ты умел наносить смертельные удары врагу в далекие дни твоей юности, в гражданскую войну, босой, голод– ный, вооруженный трехлинейной винтовкой. Суме– ешь и здесь, в Киеве, который стал глубоким немец– ким тылом, выполнить свой долг коммуниста. С этим русым, спокойным и рассудительным Григорием Ко– чубеем, с которым только что познакомился, можно идти в смертельный бой. Кочубей сидит молча, откинув назад большую го– лову с копной вьющихся волос. Как будто и не бога– тырь, небольшого роста, невзрачный на вид, но ка– кая-то внутренняя сила притягивает к нему каждого из четырех. Сегодня они договорились создать подпольную партийную организацию, которую назвали «Смерть немецким оккупантам!». Секретарем парторганиза– ции избрали Кочубея. А что будет завтра? Завтра Демьяненко и Ткачев поедут в небольшой украинский городок Нежин, где у них есть знакомый машинист Александр Кузь– менко. Уютный домик Марии Сазоновны – матери Александра – станет центром, откуда они начнут свою подпольную деятельность в Нежине. Завтра начнется новый день и у Кочубея, и у Ананьева, и у Черепанова. Они ведь теперь – организация, и должны, словно солнечный луч, согревать души советских людей, попавших в гитлеровскую неволю. 16

Г. С. Кочубей (Фото ШО г.)

Здесь все готово. На стене белеют ряды некраше– ных полочек, в углу – аккуратно обтесанный столик, три табуретки. На столике типографская касса, вер– статка, шило – весь инструмент наборщика. А на стене, в деревянной рамочке,– фото молодой жен– щины. Ананьев, заметив вопрошающий взгляд Кочу– бея, объяснил: – Это жена моя, Галочка... Где она теперь, как устроилась с детишками на востоке? Под ногами Кочубея что-то мягкое; он нагнулся, чтобы пощупать, и снова услышал голос Володи: – Ковер у матери выпросил. Доживем до побе– ды– новый куплю, а сейчас хоть не так сыростью будет тянуть. Кочубею на миг почудилось, что он в пещере Кие– во-Печерской лавры, с ее могильной сыростью и тошнотворным запахом ладана. Кочубей невольно вздрогнул. – Ну, скажи, что это подделка!—Ананьев про– тянул Григорию небольшой клочок бумаги. Это был его сюрприз. Целую неделю Володя что-то ворожил над этим клочком, который должен был стать пер– вым кочубеевским документом. История этого документа похожа на страничку приключенческого романа. Петру Леонтьевичу Тим– ченко посчастливилось «одолжить» на столе пани Луизы – секретарши директора трамвайного заво– да – аусвайс. Пани и в голову не могло прийти запо– дозрить в краже удостоверения почтенного пана Тим– ченко, который так и ушел, не дождавшись приема у директора. Кочубей решил сменить на аусвайсе лишь фото– карточку и стать на время Павлом Кирилловичем Дудко, токарем трамвайного завода, на имя которого выписан аусвайс. – Ни в коем случае! —возразил Володя.– Луиза, безусловно, сообщит куда следует, что у нее украден аусвайс Дудко, и тебя поймают при первой же обла– ве.—И Ананьев взялся переделать аусвайс на имя Николая Петровича Тимченко. Николай – сын Петра Леонтьевича. Жив ли он или нет, никто не знал, С тех пор как ушел на фронт, не было никаких известий от него. 18

Кочубей высказал опасения, что Володя может испортить аусвайс. Володя в ответ рассмеялся. – Ты еще не знаешь о моих художественных способностях. Спроси у Вальки, как я досаждал ему, когда заметил, что он ухаживает за моей сестрой Клавой. Чуть ли не ежедневно Валька получал записочки от Клавы, в которых она назначала ему свидания. А записки-то были мои! Бывало, стоит, бедняга, ждет, а я подхожу и ангельским голоском спрашиваю: «Валя, что ты тут торчишь?» Клавка плакала, жаловалась маме, но я был неумолим. Кон– чилось тем, что Валька отлупил меня... Ну, а теперь, надо полагать, директору завода не удастся побить меня за то, что я немного потрудился над аусвай– сом, который он подписал. И вот аусвайс перед Кочубеем. Ну и чертенок же, этот Ананьев! Как он умудрился смыть фамилию Дудко и таким же точно почерком написать фами– лию Тимченко? Кочубей уверен, что только судеб– ной экспертизе под силу распознать эту фальшивку. – Молодец, Володя! 3. Лютый... Недаром так зовут февраль на Украине. В 1942 году он был поистине лютым. Резкий ветер наметал сугробы снега. Снег забивался в раскрытые ворота опустевших дворов, сквозь выбитые стекла, за воротник ветхого пальтишка. Кочубей быстрым шагом шел по улице. Что под– гоняло его? Ведь он снова стал секретарем партий– ной организации, но не такой, как раньше – большой, наркоматовской, а маленькой, подпольной, и он от– вечает перед партией, перед советским народом за все, что происходит в его Киеве. Он обязан помо– гать киевлянам, оказавшимся в фашистской неволе, поднимать их дух, сделать их сильными, непобеди– мыми. И это его работа сейчас – ходить по городу, все видеть, наблюдать, запоминать... Григорий сегодня впервые вышел на улицу, впер– вые увидел замороженный голодный Киев. Долгое пребывание под землей, голод, невзгоды и старое, 19

потрепанное пальто Володи Ананьева, что было на нем, сделали его неузнаваемым. По Красноармейской улице, которой немцы вернули старое название Большой Васильковской, шагал худой, с длинными светлыми усами и небритым истощенным лицом по– жилой человек. Вряд ли кто мог узнать в нем некогда щеголеватого молодого Григория Кочубея. В кармане у него лежал аусвайс на имя Николая Петровича Тимченко, действительный по 15 мая. Вспомнился Киев, каким он увидел его в октябре 1941 года, когда бежал из плена. С тех пор город еще больше сжался, притих и совсем замер... Перед гла– зами мелькают надписи: «Только для немцев». Так написано при входе в кафе, парикмахерские, киноте– атр, в магазины. Все только для немцев. Сгорбленная женщина по-старчески неторопливо тащила самодельную тележку. На ней – старые, с ржавыми гвоздями доски, кусочки горелого угля. Женщине нужно переехать на другую сторону ули– цы. Она повернула тележку, но расшатанное колесо зацепилось за пень. Женщина, надрываясь, дергала «гитлеровский автомобиль», как втихомолку киев– ляне называют такие тележки, но силы изменили бедняжке: тележка не двигается с места. Кочубей подбежал к женщине: – Бабуся, подождите, помогу... На Григория взглянули большие, удивленные глаза. Они были еще совсем молоды, эти глаза, с набухшими под ними от голода и холода синими ме– шочками. Глубокие морщины обезобразили девичий рот. Григорий молча перетащил тележку через до– рогу, пошел дальше... Из ворот выскочили пять сол– дат в металлических касках, надвинутых на самые глаза. Молодой лейтенант со свастикой на рукаве серой шинели резал воздух плеткой. Это – комен– дантский патруль. Попадись таким в руки... Кочубей быстро прошел мимо. Он решил сегодня непременно найти Катю Ост– ровскую, жену погибшего пианиста Виктора. Улица Горького. Вот и дом, в котором в начале войны Вик– тор распрощался с Катей. Третий этаж. Квартира слева. Дверь открыла женщина, закутанная в грязный серый платок. 20