Текст книги "Ржавый-ржавый поезд (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Я стою, прижимая к груди двойной паёк и свёрток с подарками на собственное двадцативосьмилетие. В последние годы Симон с Уиллом с ума сходят по подаркам – наверное, потому, что поводов для праздников у нас не так много, а ещё меньше тех, кто дожил до этого времени.
Пожалуй, каждый день рождения теперь немного общий.
– Эрхм, господин офицер, спасибо вам огромное, мы, право… – неловко начинает благодарить рыжий мужчина, избегая встречаться со мной взглядом, и одновременно загораживает собою жену. Видимо, знают уже, чем может быть чревата внезапная благосклонность высокопоставленных военных.
Отмахиваюсь от благодарности и улыбаюсь:
– Никкея, лето, примерно два года назад. Помните, нас тогда было трое? Сахарная вата в обмен на одеяло для младенца? Кстати, это правда оказался мальчик?
Мужчина продолжает хмуриться, но его жена-китаянка расцветает улыбкой и сама выступает вперёд:
– Конечно, мы узнали вас, господин офицер. Надеюсь, ваши друзья в добром здравии?
– Симон прихрамывает, но летать может, – отвечаю с облегчением. Женщина не лукавит, она действительно вспомнила, я почему-то чувствую такие вещи. – Мы трое везучие, как черти.
– Счастлива слышать это, – склоняет голову она. – Не окажете нам честь отужинать в нашем фургоне?
Вообще-то комендантский час уже скоро, но я предупредил командира, что буду праздновать с Симоном и Уиллом. А они прикроют, если что.
– Конечно. С удовольствием. Позволите присовокупить к трапезе этот скромный дар? – выхватываю паёк жестом заправского фокусника.
Рыжий мужчина наконец тоже улыбается.
В фургоне у них удивительно чисто и пахнет благовониями. Часть пространства отгорожена под «детскую», остальную занимает целый ворох странных вещей. Клетки, вырезанные из бумаги голуби, «кошмарные фонари»… Трапезничать мы усаживаемся за большой сундук, накрытый линялой голубой скатертью. Кстати приходится и початая бутыль кислого вина, и чёрствый сыр из пайка.
А ещё у волшебников есть шоколад – побелевший, но удивительно вкусный. Он плавится на языке, и я плавлюсь тоже.
– А вы сластёна, – смеётся синеглазая китаянка. – Совсем как наш сын.
– Уверяю, это не передаётся через прикосновения, – отшучиваюсь я.
Когда выясняется, что у мальчика – это действительно оказался мальчик, надо же, угадал – недавно тоже был день рождения, я уже слегка пьян и горю желанием творить добро. Вскрываю мешок с подарками от Симона и Уилла и начинаю ревностно перебирать вещи; в основном там лежит такое, что не только ребёнку, но и вообще приличному человеку вручить нельзя.
Представляю, как эти двое хохотали, когда подбирали «подарочки».
Правда, на самом дне мешка находится кое-что подходящее, больше для девочки, но ничего. Китаянка, когда видит это, всплёскивает руками – она в восторге.
– Подарите ему сами, – просит она шёпотом. – Он спит, но хотя бы положите рядом. Идёмте за мною, Кальвин.
Она за руку отводит меня к детской кроватке и отодвигает кружевную штору. А там, на кипенно-белой перине, под вышитым одеялом лежит величайшее чудо и сокровище всех изъеденных войною городов на многие мили вокруг.
Побольше бы таких чудес.
Мальчик не спит, но ведёт себя тихо, словно осознавая торжественность момента. Он белокож, синеглаз и рыж – и так мал, что даже моя хрупкая и сухая ладонь кажется огромной по сравнению с его. Я в благоговении поглаживаю ребёнка по волосам, а потом – маленькая шалость – обхватываю пальцами лодыжку прямо сквозь одеяло.
Мальчик беспокойно шевелится, но не плачет; он продолжает смотреть на меня.
Я беззвучно смеюсь.
– Хороший какой… Вы счастливые люди, правда… – Наклоняюсь к малышу и шепчу: – И ты тоже счастливый. Пожалуйста, выживи, несмотря ни на что. Может, мы встретимся когда-нибудь. Там, после войны. Только узнай меня обязательно… С днём рождения тебя, кстати.
И я торжественно сажаю рядом с ним куклу – волшебную златовласую красавицу в платье из зелёной тафты и лимонных кружев…
Я проснулся, когда нечто заскреблось под потолком.
Первая мысль была, что перекрытия обрушаются, но я вовремя сообразил, что для этого звук слишком тихий. К охране он тоже не имел никакого отношения – бесцветный сторож, оставленный Кормье в коридоре, мирно сопел и видел, похоже, уже десятый сон.
Спустя некоторое время шорох повторился.
Осторожно, стараясь не шуметь, я вылез из-под одеяла и на цыпочках подкрался к стене, затем приложил к камням ухо и прислушался.
Шорох стал интенсивнее. Сверху посыпались мелкие камешки и земля, сперва помалу, а затем сильнее и сильнее. Всё ещё теряясь в догадках, я начал тщательно сгребать сор и относить его в дырку в углу – кто бы ни пытался пробиться в мою темницу, Кормье знать об этом было необязательно.
– Пожалуйста, пусть это окажется кто-нибудь из наших, – почти беззвучно прошептал я.
Звуки на мгновение затихли, а затем возня началась с удвоенной силой.
Мучительно долго – час, два, три? – продолжалось молчаливое сотрудничество. Кто-то наверху еле слышно скребся, я убирал сор. Охранник в коридоре всё так же мерно дышал, временами всхрапывая. После остро-солёного ужина очень хотелось пить, но это волновало меня сейчас меньше всего. Было страшно, что снова нагрянет Кормье, и тогда с надеждой на быстрое спасение придётся расстаться.
«Интересно, а наши уже уехали из города?»
А потом шорох внезапно прекратился – и что-то затрещало так громко, что я бы на месте охранника тотчас проснулся. Но он продолжал спать, и даже дыхание у него не сбилось.
Но наверху, у самого потолка, где раньше я приметил нишу, показалось пятно света.
Неужели окно?
Чувствуя лёгкое головокружение, я привстал на мыски, щурясь и пристально разглядывая новообразовавшийся проём. Кажется, это действительно когда-то было окно, но затем, много лет назад, его заложили досками. Доски сверху засыпало чем-то ещё, во влажной среде они изрядно прогнили, а теперь их раскопали и, похоже, проковыряли в слабом месте небольшую дыру.
– Эй, – едва слышно позвал я, вытягиваясь уже до боли. – Кто-нибудь есть там, снаружи?
Некоторое время стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь всхрапами охранника. А затем что-то наверху опять зашуршало, и в проём просунулась остроносая собачья морда.
Я пригляделся.
Нет, лисья.
Это отдавало сюрреализмом.
– Привет, – так же тихо поздоровался я. Лис наблюдал за мной блестящими чёрными глазами. На фоне светлеющего неба снаружи его шерсть по бокам от морды горела ярко-рыжим цветом, точно янтарь. – Ты сам по себе сюда забрался? Или… от Ирмы пришёл? – опалило меня неожиданной догадкой.
Лис снисходительно фыркнул – наконец-то догадался, мол – и просунул в пролом голову уже целиком. Вниз посыпались ошмётки гнилой древесины и комочки земли. Я едва успел подхватить самые крупные, чтобы не наделать шума, и затолкать их в туалет. Затем подкрался к двери, удостоверился, что охранник не проснулся, и вернулся обратно.
На шее у лиса виднелся тонкий ошейник.
Против света было не разглядеть, но память подсказывала, что он зелёный.
Всё-таки свои…
– Приведи Ирму сюда, пожалуйста, – попросил я. Лис понятливо засопел. – Только смотри, чтобы вас не поймали. Этот Кормье – одержимый, он ради своей идеи сделает что угодно. Будьте… осторожны.
Лис раздражённо шевельнул ухом – не учи, мол, учёного.
И начал выбираться.
А меня вдруг охватила такая тоска, что стало больно дышать. В ушах зазвенело, и все прочие звуки смазались. Я вытянул руки вверх в тщетной попытке дотянуться, дотронуться до жёсткой рыжей шерсти, доказать себе, что это не сон и не галлюцинация…
…и сам не заметил, как по привычке легко оттолкнулся онемевшими босыми ступнями от выстывшего пола.
Пролом стал вдруг ближе в разы. Лис замер и удивлённо принюхался.
Летать было всё равно, что плавать, только проще и естественней.
– Взаправду… – прошептал я, прикасаясь к тёплому лисьему уху. Ошейник действительно оказался зелёным. Потоки воздуха на ощупь напоминали воду, только были плотнее и мягче одновременно. Сквозь пролом виднелся кусочек неба, осыпающиеся стенки неглубокой ямы и густые-густые кусты шиповника. – Надо же, взаправду…
Лис щекотно фыркнул мне в лицо, а потом лизнул щёку горячим языком.
И ровно в ту же секунду охранник в коридоре отчётливо зевнул и чертыхнулся.
Я дёрнулся, нелепо взмахнул руками – и начал опускаться, чувствуя себя при этом как человек, потерявший равновесие на лестнице. Лис коротко тявкнул, заскрёб лапами, и по гнилым доскам застучали комья земли.
– Эй, что за шум? – с опаской поинтересовался охранник.
– Не знаю, – таким же испуганным голосом откликнулся я. – Может, привидения? – и наконец коснулся пятками холодного пола. – Простите, мне очень хочется пить… Вы не могли бы принести мне воды?
Пятнышко света исчезло окончательно. Шорохи и шуршание стихли. Единственным напоминанием о случившемся осталась горка сора на полу под проломом.
– Воды? – озадаченно переспросил охранник. – Это можно, наверное. Только, гм, парень, ты потом об этом помалкивай, лады? Мне дверь запретили отпирать…
Никакого окошка для передачи мелких предметов в темнице предусмотрено не было. Охранник, ругаясь вполголоса, отпёр тяжёлую дверь и просунул в щель между створкой и косяком кувшин с водой.
– Ты пей, пей про запас… смотри не разбей, мне же голову снимут…
– Про запас? – хрипло переспросил я, утолив первую жажду.
Охранник закряхтел, словно захрустела, надламываясь, сухая палка, и зашептал:
– Дай ты ему, что он хочет… всё одно ведь, или забьёт насмерть, или жаждой уморит.
В этом свете совет выглядел разумным.
– А вы, значит, не одобряете поступки своего хозяина?
– Да кто ж его одобрит, ирода! – в сердцах сплюнул охранник. – Если б только… – и он прикусил язык.
Я понятливо кивнул:
– Жена, дочка?
– Сын, – смущённо буркнул охранник. – Во втором госпитале лежит. Год назад обезножел, а сейчас ходить стал потихоньку… Ирод-то Кормье ирод, а лечить умеет. И денег с меня не взял.
Конечно, не взял – безупречно верные слуги на дороге не валяются… Но говорить это вслух я не стал, ограничился сердечной благодарностью и отдал кувшин. А затем лёг обратно на кушетку и начал обдумывать сложившееся положение.
По всему выходило, что в лапы Кормье я попал далеко не первым. И предыдущие пленники вряд ли покинули узилище живыми. «Забьёт насмерть или уморит жаждой» – это прозвучало до отвращения правдоподобно… И самое скверное было в том, что я теперь не мог просто притвориться, что знать ничего не знаю про полёты. С безопасной иллюзией, что фокус с «Сыном Падающей Звезды» был целиком и полностью делом рук волшебника, пришлось расстаться…
А пытки и жажда могут разговорить даже законченных упрямцев.
Теперь, пожалуй, зная историю волшебника и оказавшись в схожей ситуации, я не мог не почувствовать к нему огромную благодарность. Представая в роли чудотворца, он полностью переводил огонь на себя. Прежде не раз случалось, что его после выступления приглашали на беседу те, кого он уклончиво называл «поклонниками» – скорее всего, некоторая часть из них была охотниками за секретами. Но ни разу никто не попытался надавить на меня. Я был просто ассистентом, ещё одним инструментом, только одушевлённым.
А вот если бы меня рекламировали как «удивительного летающего мальчика», то кто-то вроде Кормье наверняка появился бы раньше.
Похоже, многие в цирке догадывались о реальном положении дел. А вот я… я вёл себя, как легкомысленный идиот. Закрывал глаза на обмолвки, намёки, на сны и мелкие странности. Мне страшно хотелось быть причастным чуду – но нести ответственность за это я не хотел.
Йорсток словно разбудил меня. Его смутно знакомые улицы, госпиталь, чудаковатая Мари-Доминик, её бабка Аннабель Коде, которую мне хотелось назвать просто Анной – всё постепенно складывалось в цельную картину, как отдельные кусочки смальты составляют мозаику. Оставалось докопаться до последней истины.
Кто я?
Впрочем, это можно было и отложить на потом.
«Сперва надо выбраться отсюда».
Я прикрыл глаза, вспоминая, что успел увидеть через пролом. Разрытая земля, шиповник, клочок неба… Кажется, была ещё стена или что-то вроде. Суде по кладке и остаткам штукатурки, меня поместили в полуподвал какого-то старого здания. Возможно, довоенного…
И тут меня осенило.
Госпиталь. Ну, конечно.
Кормье выкупил его относительно дёшево и при весьма подозрительных обстоятельствах, но перестраивать или восстанавливать не стал. Стены здесь были толстые, улицы вокруг – пустынные. Если кто и услышит крики пленников, то спишет их на сплетни о призраках, живущих в развалинах.
Идеальное прикрытие.
Я стиснул зубы и перевернулся на бок, закутываясь в одеяло, как в кокон.
Если бы дела обстояли так, как думал Кормье, если бы я мог летать так же уверенно, как ходить – меня бы уже через полчаса здесь не было. Взлетел бы к пролому, отодрал доски, протиснулся в дыру – и поминай как звали. Но, к несчастью, я сам пока не понимал, как это происходит.
Мне нужно было разобраться в себе до того, как Кормье меня сломает – или хотя бы дождаться спасения от Ирмы и волшебника.
Я проворочался ещё с полчаса, затем использовал дыру в углу по назначению, перекинулся словом с охранником, потом попытался вызвать в памяти то волшебное ощущение лёгкости перед полётом, но так и не преуспел, только измучился. Наконец сообразил, что ближе к ночи Кормье вернётся, и на сей раз я могу и не отделаться пересолёным ужином и парой ударов.
Нужно было попытаться отоспаться впрок.
…мне снились рельсы между холмов, призрачный поезд и жирный горький дым.
Кормье действительно появился ближе к ночи, ещё больше иссохший, посеревший, пышущий лихорадочным жаром. Он принёс мне чистую одежду, смоченное ароматизированной водой полотенце – для умывания, и обед, снова пересолёный, и теперь это нельзя было уже считать простым совпадением.
Для проформы я попросил воды и пожаловался на жажду, чтобы не подставлять охранника, но Кормье в ответ лишь задёргал головой:
– Нет, нет, не сейчас… У тебя всё будет, но потом. Ты ведь такой хороший мальчик, да, Келли? – зашептал он мне в лицо, впиваясь в плечи сухими пальцами и до тошноты напоминая сейчас Арона. – Ты ведь можешь летать, да, Келли? Расскажи мне, как. Или хотя бы покажи. Мы разберёмся, как это работает, верно?
– Не знаю, – промямлил я, делая попытку отвести от себя огонь и заодно прояснить ситуацию с цирком. – Волшебник должен знать. Он ведь в городе? Почему вы не спросите его?
Кормье скривился.
– Он просто шарлатан и трус к тому же. Весь ваш балаган снялся с места в тот же день… Ничего, я натравлю на них полицию, они ещё попляшут у меня. А этого Клермонта Моора надо упечь за решётку лет на…
Я сам не понял, как грохнул железной миской о край кушетки.
– Не смейте говорить о нём так.
Голос звучал по-чужому, чеканно и холодно, словно прорезалась вдруг привычка приказывать. Кормье на мгновение отпрянул, не отпуская, впрочем, моего плеча, но сразу же вернул себе самообладание:
– Дерзишь?
И надо бы испугаться и сдать назад, но в голову некстати ударило подогретое приторное вино. Растрескавшаяся штукатурка на стенах задрожала летним маревом, словно растворяясь в сыром воздухе. Пятна света от лампы ложились резко и контрастно, и та половина лица Кормье, что была в тени, казалась сгнившей или обугленной.
– Он не шарлатан, – повторил я тем же странно-чужим голосом. – Он настоящий волшебник, потомок ведьмы с востока и ирландца. А у ирландцев, как известно, если прабабка не колдунья, то прадед – фейри. Посади вокруг дома рябину и повесь над входом подкову из холодного железа, если не хочешь, чтобы он за тобой пришёл…
Кормье коротко замахнулся и отвесил мне тяжёлую оплеуху. В висках застучало, и из носа закапала кровь. От второго удара я даже прикрываться не стал, только наклонил слегка голову, чтобы не запачкать свежую одежду.
– Замолчи.
– А ещё он чувствует мою кровь. И у него есть волшебная кукла. Она убила клоуна, Арона. Прямо на арене, – я ухмыльнулся, чувствуя, как горячо пульсирует в разбитых губах. – Вокруг было полно народу, но никто не смог ничего сделать.
Кормье молча перехватил трость поближе к середине и резко ударил меня в бок. Я был готов, поэтому изобразил зверскую муку, а сам быстро изогнулся, избегая удара, и скатился с кушетки, вплотную прижимаясь к изголовью. Помогло это мало. Он бил жестоко, целясь острыми мысами сапог в бока, в поясницу, охаживал тростью по рукам и ногам. В конце концов в запястье что-то хрупнуло, и я взвыл уже по-настоящему, пытаясь забиться под кушетку. Кормье вытянул меня оттуда, встряхнул за шкирку и уставился в глаза.
– Понял? – спросил он и тут же ответил сам себе: – Нет, не понял… Такие, как ты, упрямятся до последнего. Шабо, откройте четырнадцатую комнату. Немедленно.
Судя по судорожному вздоху охранника, ничего хорошего это мне не сулило.
Силы Кормье было не занимать. Похоже, при желании он легко смог бы переломать рёбра голыми руками или продавить череп, но сейчас ограничился, к счастью, тем, что поволок меня по коридору. За нами по пятам следовали два охранника, уже знакомый Шабо и ещё один, долговязый и кривой на один глаз. Бесцветный толстяк, позволивший мне выпить воды, остался у дверей темницы.
По дороге я всё больше убеждался в том, что оказался в старом госпитале. Точнее, в его полуподвальных помещениях, где раньше располагалось травматологическое отделение, а чуть ниже – морг и…
…откуда я это знаю вообще?
Кормье отволок меня в самый конец коридора. Шабо обогнал нас шагов на пять и предусмотрительно распахнул дверь, повесив лампу на штырь изнутри. Одного взгляда хватило, чтобы понять суть «воспитательного» замысла.
Пола в этой комнате не было.
Точнее, сохранились его остатки, кое-как укреплённый помост сразу за дверью. А вот дальше – дыра, яма, восьмиметровый подвал, видимо, специально углублённый.
– Здесь раньше был морг, – подтвердил мои едва оформленные полумысли-полувоспоминания Кормье. – Но я его немного… модифицировал. Очень удобно держать здесь буйных. Они быстро успокаиваются. Пожалуй, здесь есть особая… атмосфера. И мне вот что интересно, Кальвин. Что будет, если я тебя скину вниз без всякой лестницы? Ты полетишь – или?..
Во рту у меня мгновенно пересохло.
– Или, – еле слышно откликнулся я. Никакой лёгкости, предваряющей чудо, и в помине не было. – Пожалуйста, не надо… не сейчас.
– А когда? – вкрадчиво спросил Кормье, железной хваткой удерживая меня за шею. Если бы я не ощущал так ясно разницу в силе, то, может, попытался бы вывернуться и драпануть по коридору, а там – куда кривая выведет, но любое сопротивление может только спровоцировать агрессию, и тогда меня скинут вниз уже без вариантов.
– По…том. Попозже. Мне надо подготовиться, нельзя ведь так сразу… – забормотал я беспомощно, думая только об одном – как убедить, обмануть, получить отсрочку. Я выберусь, сам или с чужой помощью, главное – выиграть время сейчас. Обманом, лестью, нытьём, как угодно.
Я ведь должен был чему-то научиться у волшебника за десять лет.
Хоть чему-то.
– А что тебе нужно для подготовки? – негромко спросил Кормье, свободной рукой поглаживая меня по плечу. – Дым, фейерверки, шёлковые ленты? Может, завязать тебе глаза?
Мне подумалось, что это могло бы сработать, в силу привычки, но я только мотнул головой.
Надо сообразить, что сказать. Попросить что-то такое…
– …Господин Кормье! Господин Кормье, срочные новости!
Он брезгливо дёрнул уголком губ и оглянулся на запыхавшегося охранника, того самого бесцветного толстяка. Тот часто дышал – видимо, его мутило от собственной смелости, но отступать было некуда.
– Что ещё?
– Эм, дочь ваша, – выдавил из себя охранник, старательно таращась мимо меня, в темноту. – Пришла сюда, гм, с госпожой Коде. Говорит, что срочно вас видеть хочет.
– Скажи, что я занят, – сухо ответил Кормье. – Буду через час.
– Так она говорит, что, это… не виноватый я, это она сама сказала… что старая госпожа, госпожа Кормье пришла и ждёт. В особняке, вот.
Кормье посерел. Хватка у него ослабла.
– Орели?
– Выходит, что так, – вздохнул толстяк и отвёл взгляд в сторону.
Кормье сглотнул – и швырнул меня в руки охране.
– Вернуть его в камеру. Где Мари-Доминик?
– У ворот ждёт, эм-м… С госпожой Коде. Говорили, пождут маленько и обратно поедут… Они вроде машину запасную взяли, вот.
И надо бы ловить момент и бежать, однако ноги отказали начисто. Шабо отнёс меня в камеру, уложил на кушетку и запер. Некоторое время я трясся под одеялом, потом кое-как дополз до дыры в углу. Меня стошнило, кажется, несколько раз.
Когда я отдышался, недопитое в обед вино пришлось очень кстати. А потом меня накрыло сном без сновидений, мучительным и душным, как июльский полдень в городе.
…Кислым-кислым светом поит лунный серп сухую рожь.
Ржавый поезд, мёртвый поезд… Ты его так долго ждёшь?
Кого ты ждёшь, Кальвин?
Разбудил меня мелкий камешек, попавший в плечо.
Я распахнул глаза, но не сдвинулся с места, выжидая и осматриваясь. Кормье поблизости, кажется, не было. На теле живого места не осталось – что было здоровым после побоев, застудилось от сна на холодном полу. Времени, кажется, прошло не очень много. Охранник в коридоре то ли отошёл, то ли освоил искусство беззвучного дыхания, но во второе как-то верилось меньше.
А пролом наверху был снова раскопан, и сквозь него лился желтоватый лунный свет.
Сердце у меня зачастило. Я сощурился, вглядываясь – кто там, друзья или враги, обнаружившие уязвимость? А потом почуял череду легчайших, но таких знакомых запахов – дым от фейерверков, железо, сладковатая пудра из набора для грима и едва-едва ощутимый чабрец. И ещё – звериные запахи, фоном, но гораздо сильнее.
На подгибающихся ногах я вышел на середину комнаты, в неровный световой круг, и взмахнул рукой. Запястье от резкого движения тотчас же прострелило – похоже, от удара пошла трещина по кости или что похуже случилось. Сустав был опухший, и даже в скудном освещении виднелась обширная гематома.
– …я же говорила, что он здесь! Умница, лис, не подвёл! – восторженно зашептала Ирма. У меня к горлу подкатил горький комок. Всё-таки нашли… – Клермонт, давай сюда верёвку. Эй, Келли, подняться сможешь?
Я попробовал покрутить больной рукой, переступил с ноги на ногу – и покачал головой, а затем выразительно кивнул на дверь и приложил палец к губам. Ирма мгновенно сообразила, что к чему. Затем она подала короткий сигнал рукой – ждать, следить – и исчезла из пролома.
А через несколько секунд дыру начали расширять, аккуратно, быстро и абсолютно бесшумно. Вскоре вся ниша превратилась в ровный проём, точно по размеру окон в типовых полуподвальных палатах. Затем сверху свесилась тонкая, но прочная верёвка из тех, что мы использовали во время выступлений, и по ней соскользнула Ирма, одетая в чёрное трико без блёсток. Волосы её были убраны под тёмный платок.
– Кальвин, Келли… живой, солнышко… – почти беззвучно выдохнула она и обняла меня, утыкаясь в шею мокрым от слёз лицом. Я охнул – даже от невесомых прикосновений тело начинало ныть. Да, отходил меня Кормье славно, профессионально, можно сказать… сразу видно, что врач. – Как же я рада, что мы тебя нашли…
Она расцеловала меня в губы, потом в обе щеки, потом снова в губы, долгим и глубоким поцелуем, словно хотела выпить всю боль и горе. Я в ответ растерянно гладил её по плечам, по талии, и никак не мог поверить, что этот жар под ладонями – настоящий, и что за мной всё-таки пришли.
Слишком похоже на счастливый сон.
– Рёбра целы? Что-то вообще сломано или синяки одни? Тебя не опасно будет под мышками обвязать и так поднять? – зашептала Ирма на ухо, ощупывая меня уже деловито. Я прислушался к ощущениям.
– Трещины могут быть, били сильно. Сам подниматься не рискну и нормальный узел не завяжу, у меня правое запястье почти не двигается, ноги тоже сплошь в синяках. Боюсь сорваться, если полезу, и вдруг где-нибудь вступит…
– Вот же он тварь… – выдохнула сквозь зубы Ирма и осторожно повернула моё запястье к свету, ощупывая распухшее место кончиками пальцев. – Тут перелом, скорее всего. И вторая рука мне тоже не нравится… В общем, я тебя привяжу, потом встанешь мне на плечи, а там Клермонт тебя втянет. Дальше скинете мне верёвку, я сама быстро взберусь.
– Тут охранник рядом. В коридоре.
– Да? – нахмурилась Ирма и ещё больше понизила голос, так, что даже я уже скорее не слышал слова, а угадывал их по движению губ. – Ничего, у меня нож есть, если что – отобьёмся. Сейчас главное – вытащить тебя. Наши разделились, поехали по шести разным дорогам, чтобы сбить людей Кормье со следа… Остальное потом расскажу. Поднимай руки!
Обвязать меня так, чтобы от малейшего натяжения я не начинал задыхаться от боли, получилось раза с четвёртого. Похоже, синяками дело и впрямь не обошлось… Охранник снаружи пока не подавал признаков жизни, но дурное предчувствие и не думало исчезать. Даже когда меня вытянули наверх через пролом и усадили на сыроватую, но восхитительно живую траву под безграничным чистым небом, а Ирма начала карабкаться по верёвке, а волшебник сел рядом со мною и протянул руку, так и не решаясь коснуться. Пальцы у него подрагивали.
– Келли, ты жив, – произнёс он с полувопросительной интонацией, точно сам не верил тоже. Глаза у него были чернее чёрного. – Я…
– А обнять? – мрачно пошутил я, перебивая. – Ладно, о невозможном просить не буду. Как вы меня нашли-то?
– Лис привёл, – весело сообщила Ирма, выбираясь через пролом. – Уф, ну и мрачный у тебя подвал там… И ещё Мари-Доминик подсказала. Представляешь, в тот же день, когда тебя увели, она пришла в лагерь. Мы тогда собирались, вечер был, часть фургонов уже отъехала… В общем, пришла эта девочка со своей служанкой и сказала, что, скорее всего, ты в старом госпитале, на Жардин. Она пообещала, что назавтра заставит отца остаться на всю ночь дома, и мы сможем тебя забрать. Ну, я запустила вчера по территории своих собак и лиса, и лис тебя нашёл. Сегодня он привёл нас сюда, к пролому. Я его в благодарность насовсем отпустила, – призналась Ирма с лёгкой грустинкой. – Если захочет – вернётся, конечно, но вряд ли.
– Время, – дипломатично напомнил волшебник и поднялся, оглядываясь. – Нужно уходить, тело наверняка скоро найдут, у меня не было возможности нормально его спрятать. Келли, ты можешь идти? Хочешь пить? У меня есть немного обезболивающего.
– Не надо, – отказался я, подумав немного, и встал на ноги. – Хочу, чтобы голова была ясная. И так не могу сон от яви отличить… Постой, ты сказал «тело»?
Волшебник пожал плечами.
– Он слишком неожиданно появился. Я не смог удержаться. Зато теперь нам не придётся лезть через забор, пройдём через ворота, как приличные люди.
Повод для веселья был так себе, но меня затрясло от беззвучного смеха.
Через густые кусты шиповника мы перебрались с горем пополам, дальше пошло легче. Территория вокруг госпиталя оказалась не такой уж запущенной, как можно подумать. Волшебник вывел нас на неприметную тропу, петляющую среди проросших плющом и крапивой фрагментов здания, так и не использованных куч песка со щебнем, полусгнившего бруса и прочего строительного мусора. Голова у меня по-прежнему слегка кружилась, и внимание было рассеянным. Примерно на полпути, напротив подозрительно аккуратно заколоченной двери, я споткнулся обо что-то большое, мягкое и едва не упал. Взгляд выхватил из темноты одутловатое бесцветное лицо, влажно блестящие белки глаз и серую санитарскую форму без нашивок.
Тот самый охранник, что позволил мне напиться воды.
– Подожди, – тихо окликнул я волшебника. Ирма, идущая следом за мною, остановилась сама. – Надо сделать кое-что…
Я опустился на колени. Земля влажно хлюпнула, и резко запахло густеющей кровью. Лицо у него было тёплым, правда, едва-едва, а руки – уже холодными. В левую ладонь я вложил ему цветок шиповника, а в правую – комок земли, затем опустил веки и их тоже укрыл бледно-розовыми лепестками.
«Почему-то всегда умирают не те».
Затем я поднялся, цепляясь за Ирмин локоть, и кивнул волшебнику.
До самых ворот и потом, на улице, мы не встретили никого.
Йорсток был доверху залит лунным светом, как широкая пиала – желе. Кажется, даже воздух дрожал так же от каждого движения. Неподвижные листья раскидистых каштанов в белесоватой водяной взвеси, блестящие тротуары и жемчужная испарина на стёклах – всё помнило вязкие холодные туманы. Но сейчас я толком не чувствовал ни влажности, ни температуры, а острая кромка месяца была куда ближе и реальней, чем кривоватый ратушный шпиль.
Не город – большой кукольный дом из сахарной глазури.
Мы избегали больших улиц и освещённых площадей, но всё равно дважды наталкивались на людей. Двое оборванцев сами прыснули в подворотню, едва завидев нас; но полицейский, как нарочно, пошёл навстречу, поднимая фонарь высоко над головой. После требования представиться и предъявить документы, волшебник сделал нам знак отступить в тень, а сам выудил из-за отворота рукава что-то блестящее.
– Только не насмерть, – попросил я шёпотом. Перед глазами у меня стояло бесцветное лицо охранника.
– Нам это потом выйдет боком, – дёрнул головой волшебник. Я почувствовал себя мягкосердечным идиотом, но тут меня неожиданно поддержала Ирма:
– Клермонт, правда, не надо. Это ради тебя тоже.
Волшебник сощурился и переложил нож тяжёлой рукоятью вперёд.
Полицейскому достался аккуратный удар в висок.
– Жить будет, – бесцветным голосом сообщил волшебник. – А нам надо торопиться.
На окраине Йорстока пришлось разделиться. Ирма обняла меня напоследок, стараясь не слишком тревожить раны и синяки, и горячо зашептала куда-то в шею:
– Мы ещё встретимся, обязательно, да, Келли? Соберёмся все вместе. Макди обещает открыть настоящий цирк, построить большое-большое здание, и чтобы внутри на стенах была мозаика, как в старых усадьбах. И с нами будут Томаши, и Лилли с её девочками, и Лайме, и Дылда, совсем как раньше. Только вместо фургона – дом, с крышей и стенами, и с камином обязательно. И я за тебя выйду замуж, – то ли всхлипнула, то ли хохотнула она.
Я улыбнулся и щёлкнул её по носу.
– Меня твои звери заревнуют. Особенно лис. Лисы – они такие, не веришь – Лайме спроси.
– Не умничай, когда женщина делает тебе предложение, – топнула ногой Ирма, отстранилась и посмотрела на меня. В глазах у неё мерцали лимонные месяцы, по два в каждом зрачке. – Я должна сейчас идти в Блэр, вместе с Лилли. А вам с Клермонтом вдвоём будет легче скрыться. Ведь наверняка искать вас будут в цирке, наверно, за Макди поедут, фургон ведь он забрал… Встретимся тогда у моря, хорошо? – и она погладила меня по щеке, вдоль шрама.
«Обещаю», – хотел сказать я, но язык точно присох к нёбу.
– Будем надеяться на лучшее, – тихо ответил волшебник вместо меня. – Но на всякий случай – прощай, Ирма.
