Текст книги "Кофе и Карнавал"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– О… Чендлер намного старше жены? – осторожно поинтересовалась я.

Маркиз очень медленно надел очки и сцепил пальцы в замок, пристально глядя на меня.

– Виржиния, вам двадцать. Скажите откровенно, с вашей точки зрения я – завидный жених?

– Но… дядя Рэйвен!.. – ошеломленная, я осеклась, не зная, что ответить.

Маркиз криво улыбнулся.

– Вот и ответ, Виржиния. «Дядя». Напомню, мне тридцать шесть лет. Рольфу Чендлеру – сорок шесть.

– Получается, что он почти на тридцать лет старше Арлин, – выдохнула я. Голова у меня слегка кружилась. Чендлер – убийца… Интересно, знает ли Арлин? Её служанка определенно подозревает о чем-то. – Бедная девочка!

Дядя Рэйвен шевельнул пальцами и отвернулся.

– К слову, Виржиния. Я считаю, что вам было бы неплохо… подружитьсяс леди Кэмпбелл.

– Вы на что-то намекаете? – насторожилась я.

Маркиз вновь улыбнулся, и на сей раз в его улыбке не было ни затаенной злости, ни бессилия.

– О, нет, драгоценная моя невеста. Разумеется, нет.

Второй бокал вина отчего-то показался мне слаще. Некоторое время мы с дядей говорили о пустяках, а потом я обратила внимание на большие настенные часы – и удивилась: было уже около половины двенадцатого. Вот правда говорят, что в путешествии время тает, как иней на майском солнце… Проследив за моими взглядами, дядя Рэйвен все понял и предложил составить компанию в прогулке до каюты.

– К слову, – спохватилась я, уже поднимаясь. – Вы перед отъездом говорили, что поможете мне вспомнить алманский…

– Я помню, – кивнул маркиз, подавая мне руку. – С собою у меня есть несколько книг. Мы могли бы их почитать или же просто поговорить по-алмански – полагаю, для того, чтоб скорее вспомнить язык, нужно всего лишь попрактиковаться в нём. Но, к сожалению, завтра я не могу вам помочь в учении; у меня есть важное дело, которое, увы, невозможно отложить. Впрочем, я, кажется, знаю, чем вас занять – и это даже поспособствует изучению алманского, – улыбнулся он вдруг хитро. – Завтра капитан Мерри познакомит вас с семейством Шварц – Карлом Шварцем, его прелестной супругой Ренатой Шварц и их сыном Хенрихом. Это замечательная семья из Алмании, люди, достойные во всех отношениях. Карл Шварц – ученый, занимается химией, а супруга его происходит их рода с давней и благородной историей – вам будет о чём поговорить, я думаю. А Хенрих, если мне не изменяет память, на год старше новоиспеченного баронета Сайера.

Я посмотрела на дядю Рэйвена внимательно – на открытый взгляд поверх зеленоватых очков, на губы, изогнутые в полуулыбке… и вздохнула:

– Сдается мне, с этим знакомством не всё так просто.

– Что вы, драгоценная невеста, – смешно выгнул он брови. – Я забочусь исключительно о вашем досуге.

Перед тем, как вернуться в каюту, я еще немного прогулялась по палубе в сопровождении дяди Рэйвена. Несмотря на поздний час, желающих насладиться морскими пейзажами хватало. Повстречалось нам большое семейство с тремя очаровательными девочками в голубых платьях – судя по говору, это были романцы. Раскланялся с дядей Рэйвеном старичок в сто лет как вышедшем из моды фраке и напоследок что-то пожелал нам по-алмански, улыбаясь. Я не поняла ничего, кроме слов «счастье» и «дом» и в который раз посетовала на свое невежество в отношении иностранных языков. Маркиз, впрочем, пожеланием остался более чем доволен… А уже у лестницы мы заметили небольшую разношерстную компаню: матросы, официанты, женщины из прислуги… Одна высокая и худощавая девушка издали показалась мне знакомой, но хорошенько разглядеть её не удалось – единственную лампу кто-то погасил, стоило нам с маркизом приблизиться.

Но зато разговоры я расслышала прекрасно.

– …да-да, снова еда пропадает. Только я на блюдо выложила утиные грудки, отвернулась за зеленью, чтоб украсить – глядь, двух уже нет!

– …алманка из шестой капитану жаловалась, что, мол, дверь у неё открытой оказалась…

– …а ключи-то, а ключи…

– …а у меня – вы, бабы, цыц! – штаны пропали. Ну вот ей-ей, вывесил их, значит, сушиться…

– …и слезливая жаловалась, что видела в коридоре верзилу в плаще. Всего такого… загадочного!

Мимо компании мы проследовали молча, но после я решилась поинтересоваться у маркиза:

– О ком это они?

– На корабле завелся воришка, – пожал плечами дядя Рэйвен. – Пока ворует по мелочи. Где-то пропало одеяло, где-то – тарелка с пудингом… К слову, пустая тарелка потом нашлась у дверей кухни. Видимо, на «Мартинике» путешествует нелегальный пассажир. Учитывая размеры корабля, не стоит этому удивляться – здесь может тайком разместиться целый отряд. Особенно если есть сообщник среди команды. А люди, естественно, тут же заговорили о призраке… Что ж, моряки – народ суеверный.

Я вежливо посмеялась, но после этого разговора – глупо, конечно – стала с опаской поглядывать в темные коридоры. И, наверно, поэтому померещился мне перед сном неясный силуэт в изножье кровати…

…море похоже на жидкое серебро.

Остов древней каравеллы венчает риф – мертвая корона повелителя глубин. Призрачные огни – лайлак и шартрез, сангрия и янтарь – усыпают растресканные мачты. Человечьи кости белеют сквозь толщу воды; риф – одно большое кладбище.

Едва касаясь голыми ступнями сияющей воды, я сижу на старинной пушке – наполовину погруженной в воду, проросшей кораллом и морской травой. Небо беззвездно и бездонно, и лишь холодная луна зависла в пустоте, тщетно пытаясь разогнать синеватый мрак. Леди Милдред стоит рядом со мною, в тяжелом платье из красного бархата, и ноги ее по щиколотку погружены в волну, а юбки намокли до середины. Из трубки течет белесый дым и льнет к остову корабля.

– Как ты думаешь, милая Гинни, смерть – это благо?

Я наклоняюсь и погружаю руку в соленую воду. Исцарапанную кожу немного щиплет. Вскоре пальцы натыкаются на что-то гладкое на скале.

Человеческий череп.

В лунном свете кость становится ещё белее, чем она есть. Это неприятно видеть, и я подманиваю ближе красноватый огонек. Он не сделает кость живее, но подарит ей призрачное тепло.

– Думаю, что смерть – это неизбежность.

В пустых глазницах свернулась чернота.

– Не всегда… – Милдред покачивает трубкой, стряхивая густой дым в волну. – Люди на этом корабле были пиратами, Гинни. Тридцать человек – тридцать отчаянных убийц. Два дня они преследовали судно, на котором ехали в Колонь те, кому не нашлось места в Старом свете. Не одинокие путешественники, но семьи, ищущие землю, где можно пустить корни. Эти странники не были богаты; догони каравелла их лёгкое суденышко – и поживы пиратам бы не нашлось. И тогда в ярости они уничтожили бы всех – и женщин, и детей. Но море отчего-то решило иначе; начался шторм, а потом на пути пиратского корабля из глубин вдруг поднялся риф. Никто не выжил – ни один из тридцати убийц, чья кровь была черна, как сажа. Как ты думаешь, Гинни, благо ли это?

Череп в моей руке вдруг становится тяжелым, словно бронзовый шар, выворачивается – и падает в море, не порождая ни кругов на воде, ни брызг, ни пены.

– Это судьба. Наверно… Кто знает, какие люди плыли в Колонь на том корабле? Были ли среди них убийцы? Зачинатели новых войн? Или те, кто принес потом стране мир и процветание, и потому судьба хранила их?

Я наклоняюсь и вглядываюсь в темную глубину; череп медленно опускается в бездну, и красноватый огонек, пронзая толщу воды, летит за ним – по долгой, долгой спирали.

Бабушка улыбается беззвёздному небу.

– Кто знает… На том корабле мы с Фредериком совершали свое первое в жизни путешествие. На том корабле был тот, кто потом убил моего сына…

Я поворачиваюсь так резко, что теряю равновесие.

Море принимает меня ласково и жадно.

Последнее, что различают мои глаза, пока грудь наполняется горькой влагой – белое, словно кость, лицо Милдред.

На следующий день на море был небольшой шторм. К счастью, на комфорте это никак не сказалось, разве что ходить мне стало немного труднее, но благодаря Лиаму я справлялась. Капитан Мерри настоятельно не рекомендовал прогуливаться по палубе – из-за сильного северного ветра. Знакомство с семейством Шварц откладывалось на вечер, до ужина… Я попыталась было найти дядю Рэйвена, но его секретарь, молодой человек в идеально пошитом костюме цвета кофе, вежливо и непреклонно спровадил меня, сославшись на то, что «маркиз, увы, занят делами неотложными и почти что государственными».

Шутку я оценила, но скуку мою это развеяло ненадолго.

Мысли невольно возвращались к странному сну. Были ли бабушкины слова всего лишь порождением ночных страхов – или настоящим предупреждением? Убийца, следовавший на том же корабле, на котором плыли юные Милдред и Фредерик… А потом я вспомнила, что бабушка вела во время путешествия некие дневники. До того, как родители отправили меня в пансион, она часто зачитывала вслух отрывки, дополняя их воспоминаниями. И, возможно, там…

Меня охватило волнение.

Усилием воли успокоившись, я попросила Мадлен сказать горничной по ярусу, чтоб она принесла из ресторана горячего шоколада со свежей выпечкой и записала на наш счет.

– Леди Гинни, а что вы такое пишете?

Когда Лиам успел пройти в мою каюту и заглянуть через плечо, я не заметила – и потому отшутилась:

– О, научишься хорошо читать – узнаешь. Как поживает твое задание, к слову?

– Учу умножение, – скис Лиам. – Да без толку пока. И вот давеча исписал этой, как её, каллиграфией целую страницу, и буквы уже, как белки, не скачут, а Мадлен всё ругается.

– Мастерство приходит со временем, чего бы это не касалось, – улыбнулась я, закрывая тетрадь, где только что записала подробности своего сна – на всякий случай. – Так что не унывай. Сейчас служанка принесет горячего шоколаду, а после ланча мы втроем – ты, я и Мэдди – прогуляемся по палубе. Моя нога уже гораздо лучше – думаю, скоро смогу ходить с помощью одной только трости. Дядя Рэйвен, правда, посмеивается и говорит, что она предназначена не только и не столько для ходьбы… и правда, тяжеловатая вещь. Но зато красивая, да и ручка очень удобна, – продолжала я заговаривать Лиаму зубы, пряча тетрадь в стол и запирая на ключ. Делиться мыслями о странном сне отчего-то совсем не хотелось. – К тому же капитан Мерри должен вот-вот познакомить нас с одной замечательной алманской семьей, у которой есть сын – твой ровесник, Лиам. Думаю, вы подружитесь, а не подружитесь, так ты хотя бы привыкнешь держаться в высоком обществе. До сих пор мы с тобой бывали лишь у моих друзей, но вскоре после возвращения придется провести официальный прием, дабы показать тебя нужным людям. И к этому следует серьезно подготовиться.

Лиам заметно спал с лица.

– Я, это… пойду умноженье поучу! И ещё страницы две этой каллиграфии понакалякаю, чтоб Мадлен довольная была!

Я проглотила смешок.

Кажется, найден способ вдохновлять Лиама на учёбу.

После ланча небо и впрямь немного расчистилось, хотя море все еще штормило. Но можно уже было прогуляться по крытой палубе, любуясь бурными волнами цвета свинца и подышать славным морским воздухом. Дважды мы обошли корабль вдоль борта, а потом остановились, чтоб дать отдых моей ноге. Тут-то к нам и подошел капитан Мерри, сияющий, что твое весеннее солнышко.

– Хорошего дня, леди Виржиния, мисс Рич, баронет Сайер, – раскланялся он со всеми нами, даже с Лиамом, причем совершенно серьезно. Я ответила капитану в духе ни к чему не обязывающих светских любезностей, Мадлен также просияла улыбкой, и только Лиам остался хмур. – Счастлив видеть вас в добром здравии! Увы, не все мои гости могут гордиться такой похвальной стойкостью перед лицом стихии. Но есть ещё одно благородное семейство, снедаемое скорее скукой, нежели морской болезнью. Вы не возражали бы, если б я представил их вам, леди Виржиния?

– О, полагаю, речь идет о Шварцах, о которых мы все уже весьма наслышаны? – прощебетала я беспечно, мысленно благодаря дядю Рэйвена за заботу. Наверняка он захотел познакомить меня со Шварцами, одновременно преследуя и некие тайные цели, но пока наши стремления совпадали. – Буду искренне рада! Они также прогуливаются?

– Нет, все же на палубе слишком сыро, по мнению миссис Шварц, – с улыбкой сообщил капитан. – Да и в Восточном салоне сегодня и только сегодня подают сладости в никконском стиле – вы ведь не захотите упустить такое событие? Кстати, полотна, вывешенные там же, мне подарил один друг, также капитан, но из самого Никкона. Нарисовал их его брат, также мой знакомый и замечательный художник, вдохновляемый мифами и легендами своей утонченной родины…

Поддерживая светскую беседу, мы проследовали к Восточному салону.

Сознаюсь честно, я ожидала, что Шварцы будут выглядеть как типичные алманцы, рыжие, веснушчатые и полноватые, но они скорее походили на аксонцев. Карл Шварц неуловимо напоминал чем-то самого капитана Мерри – такой же не особенно высокий, но с осанкой потомственного военного, с умными светлыми глазами и внушительным носом. Существенное различие заключалось в том, что капитан постоянно улыбался, и потому казалось, что он словно бы источал ощущение радости и благожелательности. А Карл Шварц был ужасно хмур; кроме того, он щеголял роскошными усами, каких мне давно не приходилось видеть – в Аксонии царила мода на чисто выбритые лица.

Миссис Шварц оказалась маленькой коренастой женщиной в роговых очках наподобие тех, что носила миссис Скаровски. Лицо у неё было приятное, хотя черты его и не отличались изяществом – курносый нос, полноватые губы, массивные надбровные дуги… Однако в нем светился такой ум, что любые недостатки вскоре растворялись и становились неважны.

Мальчик, Хенрих, очевидно, пошел целиком в мать, но был в отличие от нее робок, держался все время в тени и норовил отступить за спины взрослых. Я посчитала это хорошим знаком – если Лиам увидит, что не он один боится незнакомцев, то, может, и приободрится.

– Значит, вы та самая графиня Эверсан? Дочка графини Эверсан, обогнувшей землю в кругосветном путешествии? – меланхолично поинтересовался Карл Шварц, когда все формальности были соблюдены. «Р» у него выходило твердое и будто бы отдельно стоящее, а гласные звучали излишне мягко. При этом выражение лица у Шварца было такое, что все особенности речи вызывали не улыбку, а острое желание проявить сочувствие.

– Внучка, – уточнила я привычно.

– Удивительно! – У Ренаты Шварц глаза загорелись любопытством, по-детски непосредственным и искренним. В отличие от мужа, она говорила по-аксонски очень чисто, практически без акцента. – Та самая графиня, что меньше месяца тому назад сама застрелила из револьвера Душителя с Лентой?

Вот это мне польстило гораздо больше.

– Подробности того дела были чрезмерно раздуты газетами, а на самом деле все вышло случайно, – ответила я, чувствуя одновременно и смущение, и гордость.

– Благородные поступки не перестают быть благородными оттого, что совершаются без намерения, – с живостью возразила миссис Шварц и, оглянувшись на мужа, отступила. – Словом, позвольте выразить свое восхищение.

– А мне – позвольте пригласить вас присоединиться к нашему ланчу, – подхватил Карл. – Как уверяет капитан Мерри, «сегодня и только сегодня» здесь подают традиционный никконский чай и десерты, да к тому же показывают, как проходит чайная церемония в Никконе. Замечательный человек, этот капитан Мерри! Не дает нам, пассажирам, заскучать!

Когда мы вошли, в Восточном салоне уже было восемь человек. Леди Хаббард и её супруг беседовали с немолодой четой, которую я уже, кажется, где-то видела. Наслаждался зеленым чаем в одиночестве насмешливый дядин секретарь – заметив меня, он улыбнулся в знак приветствия, но отчего-то подходить не стал. После этого я подумала, что, возможно, упоминать имя маркиза в разговоре с Шварцами не стоит; это было скорее предчувствие, нежели логический вывод, но очень ясное и навязчивое.

Прочие посетители салона оказались мне незнакомы.

Пока мы ожидали чай и десерт – уже второй за день для нас с Мэдди и Лиамом, но не отказываться же – Карл разговорился о себе. Похоже, он принадлежал к той породе людей, что вечно испытывают меланхолию и недовольство окружающим миром и расцветают лишь тогда, когда пускаются в долгий рассказ о своей захватывающей жизни. Рената Шварц в беседу вмешивалась редко, большей частью отвечая на мои вопросы.

– …так значит, вы занимаетесь наукой?

– Да, химия – моя страсть, – важно подтвердил Карл Шварц и изволил пошутить: – Я даже женился на девушке из старинного рода ученых. Точнее, сперва увлекся работами отца моей дражайшей Ренаты, – миссис Шварц достался теплый взгляд, – а уж затем, когда стал частым гостем в его доме, понял, что нашел там свою судьбу.

– О, так значит, и вам не чужда исследовательская жилка? – обратилась я к Ренате.

Взгляд у Карла стал тревожным – мгновенно, будто слетела фарфоровая маска весельчака и беспечного болтуна.

– И да, и нет, – с запинкой ответила Рената. – Мне хотелось бы заниматься наукой, как мой отец, однако в Алманский университет не допускаются…

Тут к нашему столу подошел официант. Миссис Шварц осеклась, видимо, смущенная присутствием постороннего человека, пусть и слуги. Я недоверчиво моргнула – только что он разговаривал с секретарем дяди Рэйвена, а затем сразу, не выполнив, очевидно, никакого заказа, направился к нам. Официант же склонился к Карлу и что-то сообщил ему шепотом.

– Прошу прощения, – почти сразу же поднялся Шварц, делаясь ещё более хмурым. Во взгляде его скользил откровенный испуг. – Мне нужно срочно отлучиться. Кажется, дверь в нашу каюту снова была открыта. Я только проверю кое-что и сразу же вернусь. Надеюсь, вы не позволите заскучать моей дорогой Рени? – натянуто улыбнулся он.

– Конечно же, нет, я как раз хотела рассказать об одном случае в моей кофейне, – заверила его я. – К тому же скоро принесут чай и десерт.

Несмотря на все заверения, после ухода Карла повисло неловкое молчание. Мадлен, впервые за долгое время чувствовавшая себя неуверенно из-за немоты, чересчур усердно пыталась подружить Хенриха и Лиама, несмотря на то, что Хенрих почти не знал аксонского, а Лиам, разумеется, ни словечка не мог произнести по-алмански… Кроме нескольких заковыристых ругательств, как выяснилось еще на палубе – к счастью, в присутствии всего лишь капитана Мерри, а не Шварцев. Причем источник этих «знаний» Лиам называть категорически отказался…

А если нет надежды ни на подругу, ни на детей, то разряжать обстановку придется мне – так я успела подумать, прежде чем Рената Шварц, пугливо обернувшись, спросила тихо, от волнения сбиваясь на алманский:

– Скажите, вы ведь сейчас упомянули кофейню… А в Аксонии действительно женщина может вести дело, и её не будут mißbilligen… то есть ее не станут порицать?

Я несколько растерялась.

Вопрос действительно был… сложный.

– Хвала святой Роберте Гринтаунской, у женщин сейчас побольше прав, чем двести лет тому назад. Но это касается в основном передачи титула, наследования, опекунства и прочего. Ну, и, разумеется, в прошлое ушел ужасный закон, по которому женщина считалась совершеннолетней лишь будучи связанной узами брака. Однако в отношении финансовой самостоятельности ситуация более чем печальная. Пожалуй, ширманки не во всём так уж неправы, – невесело пошутила я. – Конечно, леди с громким титулом, тем более – вдова, как герцогиня Дагвортская, например, может и сама управлять своими землями. Более того, чаще так и происходит. Да и среди бедняков работающая женщина – явление частое. Но вы ведь не о прачках спрашиваете, так, миссис Шварц? – Она кивнула. – Юная леди или горожанка из состоятельной, но не родовитой семьи никогда не сможет открыть своё дело, не укрываясь за спиной мужчины. Брата ли, мужа… неважно. Право управлять кофейней именно в том виде, в каком это происходит сейчас, перешло мне по наследству от леди Милдред, а та получила его лично от королевы. Я знала ещё одну женщину, мисс Дюмонд, у которой также было своё дело – реставрационная мастерская. Но потом выяснилось, что сперва мастерская принадлежала её отцу, и лишь спустя долгих семь лет мисс Дюмонд, заработав определенную репутацию в мире искусства, смогла отстоять право самостоятельно заниматься любимой работой, не скрываясь ни от кого. Есть, полагаю, ещё молодые особы, к которым дело перешло по наследству, однако чаще они продают его, вкладывают деньги в банк, а затем просто получают проценты с капитала. Это и проще, и позволяет достичь финансовой независимости, не рискуя репутацией… А почему вы спрашиваете, миссис Шварц?

– Просто так, – отвела она взгляд. – Подумалось вдруг, что у нас, в Алмании, положение дел ещё хуже. Для того чтобы, например, заниматься наукой, не прячась за спину отца или мужа, нужно быть исключительной личностью…

– А что, они изначально эти, как их… исключительные? – подал вдруг голос Лиам.

– Баронет Сайер… – начала было я, но умолкла, заметив, какое выражение лица сделалось у Ренаты Шварц.

– Думаю, нет, – внезапно улыбнулась она, очевидно, больше своим мыслям, чем Лиаму. – Но когда-то они сумели сделать правильный шаг.

– Под лежачий камень и вода не течет, – подумав, изрек Лиам, наморщив лоб. – Кто не боится, для того любое дело сгодится… Так отец Александр в храме нам говорил, – пояснил он, заливаясь краской.

– Хороший человек – отец Александр, видимо, – растерянно кивнула Рената Шварц, всё так же улыбаясь. – Глядите, кажется, нам привезли чай. И церемония на сцене как раз начинается!

Миссис Шварц говорила воодушевленно, но я готова была поставить десять хайрейнов против рейна, что думала она о чем угодно, кроме чая.

К вечеру шторм разыгрался не на шутку. Обычно храбрая Мадлен выглядела бледно; кажется, ее слегка укачивало. Я же ощущала необыкновенное волнение, испуг пополам с радостью – это, в конце концов, было мое первое путешествие и первое приключение! Когда-то невообразимо давно леди Милдред рассказывала мне о том, как «Лазурная Леди», на которой они с Фредериком пересекали Бхаратский океан, попала в ужасную бурю и лишилась двух мачт. Лишь счастливый случай помог тогда кораблю благополучно достичь берега… Нам вряд ли грозило нечто подобное, но тем сильнее хотелось запомнить каждое мгновение моего первого шторма.

Настояв на том, чтобы Мэдди прилегла отдохнуть, а не стояла за моим плечом, готовая в любую минуту прийти на помощь, я накинула поверх повседневного платья теплый плащ и, пройдя в гостиную, тихонько окликнула Лиама:

– Не хочешь полюбоваться на бурное море?

Лиам в это время пытался, хмурясь от напряжения, выполнить непосильное в условиях качки задание Мадлен – на трёх страницах красивым почерком написать рассказ о себе и своих увлечениях. Услышав моё предложение, он ушам своим не поверил:

– А можно?

– Можно, – улыбнулась я, машинально сжимая рукоять трости. Даже просто стоять, не опираясь ни на что, было трудно, а уж идти… Но так хотелось хотя бы раз взглянуть на самый настоящий шторм! А вдруг оставшиеся дни до прибытия в Серениссиму пройдут спокойно и скучно, и я буду до конца путешествия жалеть, что упустила такой исключительный шанс. – Но, конечно, ненадолго.

– Ух ты! – просиял Лиам и, с грохотом отодвинув стул, вскочил из-за стола. Авторучка покатилась по тетради, оставляя солидные кляксы. – Я вот мигом, только шляпу достану!

Я едва удержалась от смешка. Шляпа была подарком Лайзо, и Лиам носился с нею повсюду и даже ложиться спать порывался в шляпе.

– Лучше не надо. Вдруг её сдует ветер? Лучше надень ту моряцкую курточку, которую мы сшили тебе перед отъездом… Впрочем, чувствую, мы все равно вернемся до нитки мокрыми.

Лиам заулыбался и кинулся к шкафу. Я же, ощущая, как земля уходит из-под ног – в буквальном смысле, оглянулась на дверь каюты. Она была приоткрыта.

– Странно… Ведь мы совершенно точно закрыли её, когда вернулись из Восточного салона, – пробормотала я и шагнула к двери, но едва не потеряла равновесие, и лишь благодаря Лиаму осталась на ногах. – Не передумал? – извиняющимся голосом спросила я.

– Не-а, – замотал он головой, как пони. – Я тоже хочу на бурю поглядеть, а Мадлен запрещает…

– Ты её боишься? – с искренним интересом спросила я.

Для меня Мэдди всегда была храброй и веселой девушкой, сквозь воинственность которой проглядывал вечный страх остаться в одиночестве. За Мэдди – любимицей посетителей кофейни и слуг в особняке на Спэрроу-плейс, Мэдди, ставшей настоящей дочерью Георгу, Мэдди, обожаемой миссис Хат… За этой Мэдди я видела все ту же запуганную, измученную, но не сломленную девочку с изрезанными каким-то мерзавцем руками, пережившую страшный пожар в подсобных помещениях театра.

А вот Лиам, никогда не знавший иной Мадлен, сразу почувствовал в ней суровую натуру.

– Не то чтоб боялся, – вздохнул мальчишка, подтверждая мои догадки. – Но что-то мне и представлять не хочется, как будет, если я ее не послушаю.

В полной мере всю прелесть качки мы ощутили, когда стали подниматься по лестнице. Я так отчаянно цеплялась за поручень и за плечо Лиама, что встретившаяся по пути служанка даже проводила нас недоуменным взглядом. На площадке между выходом на первую палубу и подъемом на вторую мы встретили двух матросов, переносящих здоровенный сундук, и посторонились, чтобы пропустить их.

– Наверх, мэм? – хрипло спросил один из матросов, рыжий и веснушчатый, не оборачиваясь.

– Да, ненадолго, – кивнула я с чувством неловкости.

– Ай, на верхнюю палубу не ходите, идите на крытую, – от души посоветовал рыжий. – А ну как смоет вас с мальчишкой дождём, а нам тут перед капитаном отчитываться… Хорошего вечера, мэм!

– Хорошего вечера и спасибо за рекомендацию! – поблагодарила я матроса. Его совет показался очень разумным. Да и с крытой палубы обзор был немногим хуже, а вот упасть за борт мы уже не так рисковали.

…море в шторм пахло совершенно иначе, чем в штиль.

Воздух стал как будто бы тугим – порывы ветра ощущались как плотный, солёный ком, с размаху бьющий по лицу. У меня даже сперва дыхание сбилось; я отшатнулась, спиною упираясь в стену, и закрыла ладонью лицо. Лиам с восторженным воплем рванулся вперед и вцепился в поручень, щурясь на бушующее море.

Меня захлестывало с головой солёным, йодистым, упоительно свежим запахом; лицо облепляли брызги волн и капли дождя – как мокрая простыня, как кожаная серенийская маска; плащ быстро напитывался влагой и становился тяжелее рыцарских доспехов…

…но этот ветер, и сумасшедшая качка, и холодные брызги словно вымывали из меня что-то наносное, искусственное – несвободное.

«Наверно, такая прогулка была бы полезна миссис Шварц», – вдруг подумалось мне, и я улыбнулась, представив грузноватую, неловкую женщину в крупных очках всматривающейся в безумство моря.

Волны мешались с небом, и тучи лизали воду, и ливень хлестал наискосок, взбивая пену, и молнии полыхали белым пламенем – так далеко и так близко одновременно.

– Леди Гинни, леди Гинни, а что это там?

Подстроившись под колебания палубы, я улучила момент и, опираясь на трость, шагнула вперед, к борту, к надежной опоре перил. Лиам до побелевших костяшек цеплялся за поручень.

– Где, Лиам?

– Там, – повторил он осипшим голосом, неотрывно глядя в одну точку. Я пригляделась…

В ярких вспышках молний, за густой пеленой дождя, отчетливо виднелся силуэт чего-то огромного. Остров? Гора?

…корабль.

Чем больше я всматривалась неясный, как будто бы обугленный силуэт, тем четче он становился. Вот проступали из хаоса бури чернильно-черные очертания мачт; вот вырисовывались трепещущие на шквальном ветру обрывки парусов; вот оживала в очередной синеватой вспышке гротескная фигура на носу – женщина, распахнувшая руки, как крылья.

– Что это? – потрясенно воскликнула я, чувствуя, как пересыхают губы, а в голове появляется странный звон. – Неужели кто-то потерпел бедствие?

– Не знаю! – эхом отозвался Лиам, и я едва расслышала его голос за грохотом волн и раскатами грома. – У меня аж спина засвербела, леди Гинни!

– Это «Потерянный Корвин», – громко и ясно произнес вдруг кто-то у меня за плечом. – Говорят, что встреча с ним значит, что на борту есть живой мертвец – тот, кто обречен погибнуть до прибытия в порт.

– Капитан Мерри! – удивленно обернулась я, цепляясь одной рукой за поручень. Голос из-за шума мне не сразу удалось узнать. – А вы здесь…?

– Пришел увести вас в безопасное место, – ответил капитан и галантно подал мне руку. – Прошу, леди. Я не прощу себе, если с вами или с юным баронетом Сайером что-то случится, а шторм пока лишь усиливается… Лучше вернуться в каюту, поужинать и лечь спать.

– А корабль?

Взгляд у меня против воли возвращался к зловещему призраку.

– Забудьте о нем, – холодно улыбнулся капитан. – Море порою рождает странные иллюзии.

Вернулись в каюту мы совершенно промокшие и продрогшие. Мэдди, несмотря на бледность, выглядела очень грозно. Не слушая ни возражений, ни рассказов о мистическом явлении, она заставила нас как можно скорее переодеться в сухое и приступить к ужину. А уже после еды ощущение сытости и тепла усыпило быстрее любого снотворного… Наутро вспоминать о призраке мне не захотелось – он казался плодом воображения, а не чем-то по-настоящему увиденным. Лиам, похоже, чувствовал нечто подобное; он был необыкновенно молчалив и тих, почти всё время посвящая учебе.

Море буйствовало ещё два дня, и лишь потом успокоилось.

Уставшие от вынужденного заточения, пассажиры вовсю наслаждались свежим морским воздухом, солнцем и долгими прогулками по палубе. Истосковавшись по беседе, я с удовольствием приняла приглашение леди Хаббард и за чашкой чая, на открытой веранде второй палубы, провела почти два часа, обсуждая устаревшие бромлинские сплетни и модные веяния грядущей весны.

Ближе к полудню по кораблю разнеслась чудесная новость – в честь наладившейся погоды капитан Мерри обещает музыкальный вечер, мистерию и фейерверки. Что понималось под «мистерией», никто не знал, однако звучало это крайне заманчиво.

Время до вечера пролетело быстро. Кажется, только я успела пообедать, почитать книгу об истории Серениссимы и подготовить платье к выходу, как в дверь каюты постучался дядя Рэйвен. По случаю торжеств он выбрал не скромный блекло-серый, а свой любимый сюртук – темно-зеленый и немного старомодный, но безусловно подходящий ему в совершенстве.

– Моя драгоценная невеста, вы сегодня ослепительны, – с улыбкой отдал дань моим стараниям маркиз. – Как и мисс Мадлен. К слову, – обратился он к Мэдди, – вот ваш спутник на этот вечер. Мой секретарь, мистер Мэтью Рэндалл, весьма достойный во всех отношениях молодой человек. Мэтью, о мисс Мадлен Рич вы уже наслышаны, так что повторяться не буду.

Мэдди, заливаясь румянцем, присела в неловком реверансе. Секретарь, ничуть не смущаясь, ответил полупоклоном – знакомство состоялось.