Текст книги "Кофе со льдом"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Я сдержала улыбку.

– Мне нужно поговорить с вами. О приюте и пожертвованиях.

– Ох… Тема, конечно, интересная, но слишком уж мирская для места сего, – с намеком произнес отец Александр и, вздыхая, развел руками. Молоток загадочно блеснул, ловя отсвет свечных огоньков. – Может, пройдем куда-нибудь, где такие разговоры будут уместнее?

– Как пожелаете, – согласилась я и скромно опустила взгляд. – Но не думаю, что покровитель этого храма возражал бы против разговора о помощи детям. И, к слову, молоток меня не смущает. Как и ремонтные работы в церкви. Любому ясно, что выносить на улицу тяжелую скамью для починки – нерационально.

Священник аж крякнул:

– О как! А я-то думал, что Эллис привирает… – и с облегчением отложил молоток на скамью, задумчиво потирая лоб. – Присядь, дочь моя. Что ты хотела сказать?

– Вы не возражаете против публичных мероприятий по сбору средств? – перешла я сразу к делу.

– Гм… Поясни-ка, – осторожно попросил он и опустился на скамью, держась за поясницу.

– Благотворительный ужин, – коротко ответила я. – Средняя сумма заказа в «Старом гнезде» – два хайрейна. Это две порции особенного кофе и десерт.

– Ох, ни хре… э-м-м… Я хотел сказать, удивительные цифры ты называешь, дочь моя. Прошу, продолжай. Сие очень занимательно.

– Так вот, выручка за день обычно составляет примерно сто хайрейнов. Однако в те дни, когда случается нечто необыкновенное, и кофейня бывает переполнена, мы можем получить и триста, и четыреста хайрейнов, – продолжила я невозмутимо. Глаза у отца Александра все округлялись. – Даже учитывая стоимость редких ингредиентов и затраты на свежие цветы посреди зимы, выходит прибыль в триста процентов… За вычетом налогов получается в среднем двадцать две тысячи хайрейнов в год, вычитаем пять-шесть тысяч, которые уходят на организацию особых мероприятий для поддержания престижа кофейни, и еще по две с половиной тысячи отходит в счет доли мистера Белкрафта, миссис Хат и Мадлен. Таким образом, около восьми с половиной тысяч чистой прибыли кофейня приносит ежегодно, и это весьма солидная часть моего дохода… Впрочем, не важно, – поспешила я оборвать себя, заметив, что глаза у отца Александра уже на лоб полезли. Хотя мне очень хотелось похвастаться, что таких прибылей от кофейни не было даже у леди Милдред. Да и в целом за год самостоятельного ведения хозяйства я сумела неплохо приумножить и без того солидное состояние фамилии Эверсан-Валтер. Увы, практически всю сумму грозила съесть намечающаяся реставрация сгоревшего родового замка и того особняка, в котором погибли родители… Но оставлять в руинах столь важные для меня места не позволила бы сама честь графини и наследницы леди Милдред. – Итак, главное – за один вечер мы вполне можем собрать сумму, достаточную для постройки системы отопления в приюте.

– И настилания нового пола взамен сгнившего в четырех комнатах, – тихонько вставил отец Александр.

– И настилания пола, – согласилась я, подумав. – Мои гости – богатые люди. Можно устроить благотворительный ужин. Все средства с проданного кофе, десертов и прочего отойдут в пользу приюта. Дополнительно в центре зала мы установим коробку для пожертвований. На организацию всего этого мне понадобится… – я задумалась. Некстати же у меня будет день рождения! Два солидных мероприятия в такой короткий срок – это слишком тяжело. – Мне понадобится полтора месяца, если не случится ничего экстраординарного. Кроме того, для меня не будет слишком тяжело отчислять в приют, скажем, сто хайрейнов ежемесячно. В год выйдет тысяча двести хайрейнов. Достаточно много, но в сравнении с моим доходом – терпимо.

«Даже с учетом того, что после восстановления замка много денег будет уходить на содержание приличного штата прислуги там, освещение, отопление и мелкий бытовой ремонт», – добавила я мысленно.

Но и об этих глобальных планах знать никому было также не обязательно.

Отец Александр сделался смертельно серьезным и задумчиво уставился на алтарь.

– Дочь моя, – произнес он торжественно. – А что бы ты подумала о мемориальной доске с благодарственной надписью, вывешенной перед храмом?

– Я бы подумала, что это безрассудная трата денег. По меньшей мере, одиннадцать хайрейнов, если это камень. Или четыре – за хорошую работу резчика по дереву.

– Никак, в святые метишь, дочь моя? – подозрительно осведомился отец Александр.

– Ни в коей мере, – в тон ему ответила я. – Ибо при жизни не канонизируют, а на небеса я не тороплюсь. А если говорить серьезно… Отец Александр, я не пытаюсь произвести на вас впечатление или выторговать для себя какие-то блага. Просто… м-м, можете счесть это впечатлительностью неопытной девицы, но сегодняшний день… поразил меня в самое сердце. И еще… я узнала, куда Эллис девает все свое жалование, – закончила я совсем тихо.

Отец Александр опустил взгляд.

– Так вот оно что…

– Да.

– И вы действительно так дружны, как мне показалось с самого начала.

– Да, – ответила я во второй раз и, чувствуя странную робость, продолжила: – Не подумайте дурного. В наших отношениях нет ничего, что не одобрил бы… да вот даже святой Кир Эйвонский, – священник поперхнулся и подозрительно закашлялся, но я списала это на неловкость момента. – Но мне очень хочется знать, каким он был прежде. И… почему он стал таким, каким стал.

– Ох… – уже в который раз вздохнул отец Александр. Теперь вышло особенно тяжко. – Что именно ты хочешь знать, дочь моя? Он рос обычным мальчиком. Смышленым, но чаще разум свой направляющим на проказы, а не на пользу делу. Добрым, в общем-то, но часто говорящим жестокие вещи и совершающим жестокие поступки. Вокруг него всегда было много друзей, его внимания искали и младшие, и старшие дети… Или ты хотела бы узнать что-то определенное, дочь моя? – он посмотрел на меня так, что стало ясно – тайны Эллиса сокрыты надежнее, чем на дне Мирового океана.

Однако я рискнула спросить.

– Как он попал в приют?

В конце концов, даже сокровища со дна океана иногда попадают в руки людей. Если океан сочтет соискателей достойными награды.

Отец Александр молчал долго. Свечи успели сгореть на треть, а я продрогла до костей, прежде чем он негромко произнес:

– Это случилось примерно тридцать лет назад, летом. Тогда разразилась страшная гроза… А впрочем, не помню, может, и солнышко светило. Так или иначе, на закате к воротам приюта подошла женщина, одетая во все черное и с густой вуалью. В руках у той женщины была корзина, а в корзине – спящий ребенок.

– Эллис? – сорвалось у меня с языка.

Священник грустно кивнул:

– Да. Женщина назвалась служанкой «одной несчастной леди» и попросила присмотреть за ребенком. Мы с сестрой Марией попытались расспросить ее о родителях нового воспитанника и в беседе убедить забрать ребенка обратно. Знаете, некоторые матери, приходящие сюда в отчаянии, после раскаиваются и возвращаются обратно за детьми, – просто сказал он, и сердце у меня пропустило удар. – Но чем больше проходит времени, тем меньше вероятности, что это произойдет. Поэтому мы всегда стараемся убедить страдалиц сразу. Обещаем помощь в пригляде за ребенком, иногда деньги… Кого-то это убеждает. К сожалению, немногих. А некоторые просто ненавидят своих детей. Вот и та служанка сказала… Она сказала: «Заберите его, пожалуйста. Боюсь, что в следующий раз она не отошлет его в приют, а просто удавит». Сестра Мария стала ругаться… Тогда она была куда моложе, а потому нрав у нее был горячей… Но служанка выслушала все молча, затем поклонилась и ушла. А в корзине, под боком у ребенка, обнаружился конверт и мешочек с монетами. Денег вышло ровно сто хайрейнов – по тем временам сумма неописуемая, приют на нее жил год с лишним. А в конверте был один-единственный листок бумаги с именем – «Алиссон». Так мы и назвали мальчика. «Алиссон» – по имени, данному, вероятно, матерью; «Алан» – потому что его принесли в день святого Алана; и «Норманн» – потому что такова была моя фамилия в миру, – скромно закончил священник.

– Вот как…

Отчего-то я не могла вымолвить ни единого осмысленного слова. Все казалось либо слишком напыщенным, либо пустым, либо бестактным.

Знал ли Эллис, как он попал в приют? Пытался ли разыскать своих родителей, семью? Ненавидел ли мать или давно простил ее? Болело ли до сих пор его сердце?

Я долго и бездумно смотрела на медленно оплывающие свечи, на руки свои, кажущиеся мертвыми в синеватом свете, льющемся через витражи. Отец Александр молчал. Несколько раз он порывался сказать что-то, но, взглянув на меня, осекался.

Из оцепенения меня вывел удар грома.

– Святые небеса! – подскочил на месте отец Александр. – Что ж это деется, гроза зимой! Ох, не к добру… Дочь моя, ты уже дрожишь – не лучше ли тебе вернуться в тепло? Идем-идем, негоже так сидеть. Вот за это святой Кир покарать может, причем меня – мол, застудил девицу, так и отвечай по всей строгости… Идем.

– Хорошо, – слабым эхом откликнулась я и поднялась на ноги. Губы у меня подрагивали, словно на улыбку не хватало сил. – Не будем злить святых, это до добра не доведет… К слову, о добре. Когда я шла сюда, то немного заблудилась, и дорогу мне показал один любезный молодой человек. Рыжий, смуглый, в такой забавной зеленой шляпе с двумя перышками. У него еще трубка была… Что вы так на меня смотрите? – недоверчиво моргнула я.

Отец Александр за время моей речи сделался белым как полотно.

– Э-э… Ходит один такой тут, ходит, – со странной интонацией протянул он, глядя почему-то вверх. – Делает… э-э-м… добрые дела делает, как он их понимает. Он ничего не говорил, дочь моя?

Я наморщила лоб.

– Кажется, говорил, что надо подождать. И что я пойму, «когда оно самое придет».

– Вот так и поступай, – со значением выговорил отец Александр. – Так. О чем это бишь я? Точно-точно, хотел я тебя возвернуть в трапезную и напоить горячим чаем…

Гром, кстати, больше не повторился. А когда час спустя все мы – Эллис, Мэдди, Лайзо и я – вышли из приюта и направились к автомобилю, то небо и вовсе почти расчистилось – разрывы среди тяжелых свинцовых туч постепенно сливались в одно прозрачно-голубое полотно.

Снегопад кончился.

Удивительно, но Мадлен в автомобиле почти сразу уснула, уронив голову мне на плечо. Я осторожно укрыла подругу своей шалью и отвернулась к окну.

– Как ее детишки утомили, – негромко произнес Эллис, скосив на Мэдди взгляд. – Да уж, Нора с Бриджит кого угодно заговорят до смерти, этим двум сорокам только дай потрещать… Виржиния, а вы знаете, что они друг дружку сестрами считают? – внезапно спросил он.

Я растерялась немного, не зная, как реагировать.

– Так странно. Они совсем не похожи.

– Зато по характеру сошлись… – Эллис заложил руки за голову и сладко потянулся, жмурясь. – Помню, у меня тоже было двое «братишек» и даже одна «сестричка». Она еще потом в мои невесты метила, и так настойчиво… – тут детектив внезапно осекся и обернулся; взгляд у него был серьезней некуда. – Виржиния, спасибо за все. Отец Александр рассказал мне о ваших планах. Честно говоря, когда я заманивал вас сюда под предлогом расследования, то рассчитывал на что-то в этом роде. Но не думал, что вы возьметесь за восстановление приюта так рьяно и так… по-деловому, – он особенно выделил последнее слово. – В своем непередаваемом стиле. Значит, благотворительный вечер?

– Репутации «Старого гнезда» это пойдет только на пользу, – пожала я плечами и не удержалась: – И кто бы говорил о рьяном подходе, Эллис! Как вы умудряетесь прожить на пять хайрейнов в месяц? Питаетесь воздухом и ночуете на крышах?

– Тише, тише, а то еще нашу мышку разбудите, – хмыкнул Эллис, искоса взглянув на Мэдди, и тихо ответил: – Ну, раньше я снимал комнаты у одной милой старушки-вдовы, всего за хайрейн в месяц. Но потом ее перестал устраивать, э-э, мой образ жизни. И семь лет назад я временно переехал к своему другу, у которого, собственно, и живу до сих пор.

– Сначала он пытался этому самому другу платить за проживание, – вкрадчиво заметил Лайзо. Хитрый его прищур был виден даже в отражении в лобовом стекле. – Но вы мне покажите того изверга, который не постесняется с нашего Эллиса денег стребовать.

– И что это за друг? – полюбопытствовала я.

На секунду ко мне закралась мысль, что они до сих пор живут вдвоем, но это было бы слишком неправдоподобно. Во-первых, насколько мне было известно, Лайзо большую часть времени обитал раньше в родовом гнездышке семейства Маноле или скитался по Аксонии. А во-вторых, детективу жить с аферистом – это немного слишком.

Лайзо, поймав в отражении мой задумчивый взгляд, белозубо улыбнулся.

«Ну, ладно, – мысленно поправилась я. – Не аферистом – авантюристом. Разница невелика».

– Друг? – усмехнулся Эллис, как будто я что-то забавное спросила. – Вы его знаете. Доктор Натаниэлл Брэдфорд, патологоанатом Городского Управления спокойствия. А за комнаты я не плачу, поскольку квартира целиком принадлежит Нэйту, как и подвал, где у него находится домашняя лаборатория. К слову, Виржиния, – вдруг обернулся он ко мне, – а вы не хотите навестить нашего Доктора Мертвых? Прямо сейчас.

Я только брови выгнула в недоумении:

– Эллис, вы предлагаете мне навестить дом холостяка… даже двух холостяков, причем без должного сопровождения? Мэдди, увы, младше меня, она не может считаться дуэньей.

Тщетная попытка достучаться до совести Эллиса. Когда это его, захваченного очередной потрясающей идеей, волновали какие-то там правила приличия и негласные законы поведения молодой леди?

– Да бросьте вы, к чему эти условности, – соблазнительно протянул он и перегнулся через сиденье, порывисто накрывая мою руку своей, и глянул снизу вверх сияющими от азарта голубыми глазами. – Скоро уже смеркаться будет, так что не стоит опасаться случайных свидетелей. К тому же, если что, официально вы совершаете благотворительный визит в приют. Сестра Мэри, конечно, лжесвидетельствовать не станет, но всем излишне любопытным может ответить так, что охота попусту любопытствовать напрочь пропадет. Да и у отца Александра язык подвешен неплохо… Так что вашей репутации ничего не грозит. Ну же, решайтесь, – голос у детектива буквально медом сочился, – неужели вам не хочется посмотреть, как я живу на пять хайрейнов в месяц? Заодно и расследование обсудим.

– А разве доктор Брэдфорд не будет против? – спросила я обреченно и сразу же поняла, что это была ошибка.

Эллис торжествующе улыбнулся:

– Разумеется, нет. Тот день, когда он не обрадуется визиту обворожительной леди… – детектив взглянул на Мэдди и поправился: – …двух обворожительных леди, пожалуй, станет началом конца света!

– Да и аккумулятор зарядить бы, а в тамошнем доме электричество есть, и шнур у меня найдется, – добавил Лайзо как бы между прочим. Глаза у него в этот момент были хитрющие. – А то дом-то наш аж в другой стороне Бромли, как бы не встать, посреди дороги-то.

– Но Мэдди устала и, наверно, не захочет никуда ехать, – прибегла я к последнему, отчаянному маневру.

Но подруга, на которую я так рассчитывала, самым неожиданным образом перешла на сторону коварного врага.

Она проснулась.

И – удивительно! – искренне заинтересовалась домом, где живет Эллис, хоть и постаралась этого не показывать.

Мне не оставалось ничего иного, как капитулировать перед заведомо превосходящими силами противника.

Квартира доктора Брэдфорда занимала три этажа в левом крыле пятиэтажного жилого дома. Само здание было, по словам Эллиса, совершенно новым – еще и десяти лет не прошло со дня, когда хозяева повесили на дверь латунную табличку с табличкой « Плам-стрит, 110». Но с тех пор высаженный у фундамента девичий виноград увил его до самой крыши. Наверное, летом это выглядело очень красиво – небольшой палисадник с кряжистыми яблонями, благородная лепнина на фасаде, чистенькие, побеленные стены и на них – темная зелень узорчатых листьев… Но сейчас, зимою, дом почернел от гари из Смоки Халлоу, а виноградные плети уныло обвисли. Где-то справа, в районе пятого этажа, уныло бренчало расстроенное пианино.

– Там живет очень милое семейство, – просветил меня Эллис, увидев, куда я смотрю. – Мать, отец, трое детишек и четверо стариков, родня по отцу. Отец семейства работает на фабрике. Мать, явно женщина с аристократическими корнями, дает уроки музыки. Две бабки-сестры организовали маленькую мастерскую по пошиву дешевого платья. Ну, а их мужья зимой ворчат, а летом целыми днями играют в карты. Вон там, – и он ткнул пальцем в занесенную снегом беседку. – Остальные квартиры снимают студенты, музыканты, один писатель-неудачник и какой-то помощник профессора из Университета Бромли. И знаете, за что я ценю их всех? Им абсолютно плевать на своих соседей, даже когда некоторые из них заявляются домой в окровавленной одежде поздно ночью. Или приводят странную компанию, – добавил Эллис и почему-то быстро взглянул на Лайзо, а потом вдруг мечтательно улыбнулся: – Так, ключ от двери у меня есть. Давайте сделаем Нэйту сюрприз?

– Что-то подсказывает мне, что это плохая идея.

– Вы пессимистка, Виржиния, – фыркнул детектив. – Бросьте. Хоть повеселимся.

Мне стало искренне жаль доктора Брэдфорда. Как там говорил Эллис, «временно перебрался к другу семь лет назад»? Святые небеса, да Брэдфорда, наверно, уже канонизировать можно…

У двери Эллис немного задержался, чтобы выгрести почту из ящика. Вышло прилично – несколько писем в запечатанных конвертах и еще с десяток записок. Торопливо распихав все по карманам, детектив поскребся ключом в замочную скважину, на цыпочках прокрался в квартиру, а потом выглянул – с торжествующей улыбкой – и махнул нам рукой.

– Проходите. Только тихо. Мадлен, позвольте помочь вам с пальто…

Отчего-то Эллис сразу начал ухаживать за Мэдди, и я осталась на милость Лайзо. Тот принял у меня верхнюю одежду, пристроил ее на вешалку, а потом – и это была настоящая неожиданность – опустился на одно колено и посмотрел снизу вверх. Взгляд у него стал бесовской.

Я почувствовала, что щеки у меня теплеют.

– Что такое, мистер Маноле?

– Позвольте протереть ваши ботинки, – невинно предложил Лайзо. Я поперхнулась воздухом. – Нехорошо следить на чистых полах. Служанка приходит сюда только по выходным.

И протянул руку, как будто хотел прикоснуться к лодыжке.

Это привело меня в чувство и развеяло изумленное оцепенение. Я отступила назад, едва подавив желание одернуть юбки пониже, и холодно кивнула:

– Благодарю за заботу, мистер Маноле, но я лучше воспользуюсь ковриком у двери.

– Воля ваша, – быстро пошел на попятный Лайзо.

– И еще. Я бы настоятельно рекомендовала вам не забываться.

Эллис беззвучно расхохотался. Мадлен мышкой шмыгнула ко мне и из-за моего плеча так уставилась на Лайзо, что тот аж отпрянул инстинктивно.

Маленький инцидент был исчерпан, но осадок остался неприятный. Лайзо, хоть и старательно изображал раскаяние, похоже, на самом деле ничего подобного не чувствовал. И вообще, в последнее время он вел себя так, словно у него было некое особое право. Нет, никаких особенно скандальных поступков – но мелочи, но взгляды, но прикосновения, чуть более долгие, чем дозволяется правилами приличия…

Это заставляло меня чувствовать себя неловко.

Но на сей раз поразмыслить о странном поведении Лайзо мне не дали. Эллис сделал приглашающий жест рукой, и мы на цыпочках проследовали на второй этаж. Там стояла темень, и только гостиная была ярко освещена большой электрической лампой, закрытой экраном из желтоватой рисовой бумаги с рисунком в сказочно-никконском стиле – туманные приземистые зеленые горы, облака с четкими завитушками и странная лисица с девятью хвостами, летящая в лиловатом небе.

Но главный экспонат гостиной не был нарисован на тонкой бумаге.

Он спокойно дремал с книгой в кресле, умостив голову на подлокотнике и согнув ноги, и не подозревал, что задумал его коварный друг.

– Так-так, – прошептал Эллис и с предвкушением хрустнул суставами, разминая пальцы. – Приступим…

Доктор Брэдфорд дома предпочитал носить нечто псевдовосточное и остромодное – длинный шелковый халат, расшитый красными драконами. Небольшая проблема заключалась в том, что для сна в неположенных местах такая одежда не предназначалась, а потому полы ее разошлись и задрались неприлично выше колена. Остроносые домашние туфли доктора были аккуратно сложены на столе, ровнехонько между чашкой и кофейником.

– Какой ужас… – севшим голосом произнесла я, отступая на шаг назад. Лицо мое стремительно заливал румянец. Мэдди, бедная девочка, только беспомощно глазами хлопала и даже отвернуться не могла, разрываясь между смущением и любопытством.

– У них, к сожалению, всегда такой беспорядок, – вздохнул понимающе Лайзо.

– Да нет же, мистер Маноле, я не об этом…

Но тут Эллис бесцеремонно толкнул дремлющего приятеля и заявил противным голосом:

– Ты тут спишь себе, сопишь с удовольствием, а кто-то с работы пришел голодный и уставший, как бродячая собака.

Доктор Брэдфорд пошевелился и, не открывая глаз, накрыл лицо книжкой.

– Эллис, сделай милость – сдохни, а? – пробормотал он невнятно.

Нисколько не смущаясь, детектив наклонился и дунул Брэдфорду в ухо.

– Ну, скажи хотя бы, у нас что-нибудь к чаю есть? Хоть рогалик с корицей?

– Какой, мать твою, рогалик? – простонал Брэдфорд, наугад дрыгая ногой. Эллис от пинка с легкостью увернулся. Халат задрался еще выше.

– Что, совсем нет?

– Разрежу и законсервирую в банке с формалином.

В голосе доктора появились уже рычащие нотки.

– Как знаешь… – Эллис пожал плечами и отступил. – Только я не для себя стараюсь. Вообще-то у нас сегодня гости. Две очаровательные леди.

– Две… кто?

Доктор замер, как настороженный охотничьими рожками олень.

– Поднимись сам и посмотри, – с деланным равнодушием посоветовал Эллис. – Вот они, в дверях стоят.

Книжка выпала из ослабевших пальцев доктора.

– Эллис, только не говори мне, что…

Доктор Брэдфорд поспешно встал на ноги, пытаясь одновременно одернуть халат, получше его запахнуть, найти где-то на захламленной столешнице очки и пригладить растрепанные со сна волосы. Когда он пригляделся и узнал меня, то лицо его побелело.

– Л-леди Виржиния?

– Добрый вечер, – деревянно кивнула я. – М-м… Кажется, Эллис ввел нас в заблуждение. Мы не вовремя пришли?

– Нет… то есть да… э-э… – Брэдфорд заметил Мэдди у меня за плечом, тут же выпрямил спину и прокашлялся, чтобы продолжить уже уверенней: – Да, к сожалению, Эллис иногда преподносит сюрпризы. А вы ко мне по делу?

– Они ко мне по делу, – доверительно просветил его детектив и хлопнул по плечу: – Так что насчет рогалика?

Доктор Брэдфорд ожег Эллиса таким взглядом, будто убить хотел.

– Я принесу что-нибудь из буфета. И, с вашего позволения, приведу себя в порядок, – он отвесил мне церемонный поклон и торопливо отступил назад. – С вашего позволения…

И, поправив очки на носу, Брэдфорд уверенно прошел мимо нас к двери. Скулы у него горели нежным румянцем.

Вскоре где-то вдали по коридору хлопнула дверь.

– А я сделаю чаю, – уверенно, словно он уже не раз это делал, предложил Лайзо и тоже скрылся в неизвестном направлении. Судя по звукам – в противоположном.

Эллис задумчиво взглянул на домашние туфли Брэдфорда, молчаливым упреком застывшие между кофейником и чашкой.

– А я, что ли, столик разберу… Все равно больше чай пить негде.

Через четверть часа в гостиную вернулся Натаниэлл Брэдфорд – посвежевший, причесанный, облаченный в «домашний» вариант костюма – светло-коричневые брюки, рубашку в тонкую клетку и песочного цвета жилет. В правой руке доктор держал стеклянную миску с засахаренными фруктами и ягодами – сморщенные кружочки яблок, желтоватые ломтики груш, широкие кольца ананасов, россыпь сушеной вишни, фиников и, кажется, клюквы.

Мэдди, до сих пор настороженно поглядывающая из-за моего плеча, с интересом уставилась на угощение – похоже, Бриджит с Норой все-таки не дали ей поесть нормально в приюте.

– Прошу прощения за мой неподобающий вид при встрече, – улыбнулся Брэдфорд так же тонко и загадочно, как всегда. – Эллис не предупреждал меня о том, что сегодня у нас будут столь очаровательные гостьи. Могу я поинтересоваться, как вы… – и он замялся.

– Как мы вообще решили заглянуть сюда? – пришла я ему на помощь. – О, все очень просто. Мы возвращались из приюта Святого Кира Эйвонского, где находились с благотворительным визитом, а потом Эллис внезапно решил, что нам стоит зайти к нему в гости и обсудить ход расследования.

– А, это совершенно в духе Эллиса!

Мы с доктором Брэдфордом вежливо посмеялись, Мэдди сердито нахмурилась, а детектив удивленно вздернул брови:

– Это вы обо мне? Ну-ну, смейтесь, мой час еще придет… Кстати, Нэйт, пока не забыл. Что там с тем телом?

– Томас Ривер, тринадцать лет, светлые волосы, асфиксия? – доктор Брэдфорд помрачнел. – Все то же самое. Я рассчитывал найти хотя бы частички чужой кожи или крови под ногтями у него, но опять – чисто. Похоже, после смерти Душитель тщательно моет своих жертв…

Эллис в задумчивости плюхнулся на диван.

– Он их моет, наряжает в чистую одежду, перевязывает странгуляционную борозду лиловой лентой, иногда засовывает в петлю для третьей пуговицы на курточке сухой цветок – и относит тело к ближайшему храму. Еще ни разу не повторившись, к слову… Да что же он такое делает?

Пока я слушала Эллиса, в голове у меня нарастал странный звон. А потом, с последней фразой, дурнота вдруг прошла, и в мыслях воцарилась удивительная ясность. Я просто увидела всю картину в целом, представила этого неизвестного мертвого мальчика, и…

– Он готовит их к погребению.

– Что? – вскинулся Эллис. – Виржиния, повторите?

– Сухие цветы, – помертвевшие губы меня едва слушались. – Скорее всего, из храма, – я осторожно коснулась хрупкой веточки жасмина, отданной мне сегодня с благословением отцом Александром. – Лента… просто для красоты, наверное. Когда моих родителей готовили к погребению, то обожженные лица тоже закрыли, только белой вуалью. А омовение и новая одежда… Меня сбила в первый момент одежда, ведь хоронить надо в белой сорочке, но все остальное… – я осеклась, а Эллис мрачно закончил за меня:

– Но все остальное совпадает. Браво, Виржиния. Кажется, теперь я понимаю, что он делает. Но нужно еще понять – зачем.

– Может, это и есть его цель? Похороны, – предположил доктор Брэдфорд. – Навязчивые идеи могут принимать разные формы. Помнишь отравительницу, которая погорела на желании, чтобы ее жертвы умирали ровно в полдень? Ты еще тогда нашел ее каким-то странным образом.

Эллис поморщился:

– Ничего не странным. Взять вероятный период, в который произошло отравление, составить список людей, с которыми общался убитый в это время, и мест, которые он посещал. Потом сопоставить списки, составленные для разных жертв, и подумать немного. Это была легкая работа, Нэйт, не понимаю, чего тебя так восхитило тогда, – скривился детектив, стянул из миски кружок сухого яблока и задумчиво повертел его в руках. – Труднее оказалось догадаться, что все убийства – дело рук одного и того же человека. Яды использовались разные, да и разброс по датам совершения преступлений был солидный… Гм, а о чем это мы говорили? – опомнился он. – Ах, да, Душитель с лиловой лентой. Убийство ради обряда похорон – хорошая версия, она объясняет долгую и весьма дорогостоящую подготовку. Однако почему в таком случае убийца подбрасывает тела к храмам? Почему не хоронит своих жертв сам?

– Может, хочет, чтобы обряд совершал священник? – предположила я.

– А зачем? – опять повторил Эллис и положил ломтик яблока обратно в миску, даже не надкусив. – Нет, тут что-то не то… Года четыре назад у меня было очень странное дело. Тогда один мужчина, к слову, весьма состоятельный джентльмен, убивал уличных торговок цветами. Выбирал только самых симпатичных и добрых, но расправлялся с ними зверски. Мотив у него был – только оцените – «хочу, чтоб бедные девушки отправились сразу на небеса». Попросту говоря, он делал из них мучениц… Когда начали находить жертв Душителя, я вспомнил этот случай. Но… – он взял трагическую паузу.

Я не выдержала почти сразу:

– Но?

– Но одержимые – люди глубоко индивидуальные, Виржиния, – Эллис вздохнул. – Если речь не идет о подражателях, конечно. Сумасшедшие убийцы редко повторяются. Если даже и совпадает способ убийства, то мотивы – почти никогда. Исключение – когда преступника подвигла на его злодеяния какая-нибудь книга, статья в газете или народная байка – словом, доступный для всех источник информации, как любят говорить журналисты. Вот тогда могут быть похожие мотивы… но это уже заимствования. Обычно на фантазию одержимым жаловаться не приходится. Так что версию с прямыми поставками праведников на небеса я бы не стал рассматривать всерьез. К тому же она не отвечает на главные вопросы: почему именно дети? Почему лента именно лиловая? Кстати, дорогая лента, хорошая. Я уже говорил, что мы уже нашли, где ее могли сделать? Говорил – и славно…. А последний, но ключевой вопрос – что, в конце концов, послужило спусковым крючком для нашего Душителя, когда он сорвался и начал убивать?

Вывалив на нас скопом все свои философские измышления, Эллис тяжко вздохнул и уселся за столик, поближе к вазе с фруктами, нахально заняв лучшую позицию. Мне досталось место на диване рядом с Мэдди и Брэдфордом, причем подруга наотрез отказалась садиться рядом с доктором. И судя по алеющим скулам, Мэдди была не столько сердита, сколько до сих пор ужасно смущена тем видом, что предстал перед ее глазами в первые секунды пребывания в этой комнате.

Потом пришел Лайзо – с огромным подносом, на котором теснились вокруг чайника фарфоровые разнокалиберные чашки, гордо высился сливочник, расписанный голубыми цветочками, а сбоку притулились еще две большие тарелки – одна с хлебом, другая с сыром.

– Я тут в погреб зашел, – пояснил Лайзо в ответ на скептический взгляд Брэдфорда. – Леди наши в приюте голодными остались. Мисс Мэдди, вон, с девочками все была, а она руками разговаривает – и как тут поешь, если руки заняты? А леди Виржиния и вовсе с самого обеда сбежала, а чай потом, как вернулась, пустой пила. Так что, может, и не на аксонский лад чаепитие будет, но хоть сытное, – невозмутимо закончил он.

Святые небеса, этот гипси хоть малейшее представление имеет о правилах приличия?! Как он может фактически выпрашивать для нас угощение, если по этикету выставленного доктором блюда с сухими фруктами – уже более чем достаточно? Даже если учесть, что хозяева дома – Эллис, который сам не стесняется клянчить вкусные кусочки на кухне «Старого гнезда», и его старый приятель доктор Брэдфорд, получается очень и очень некрасиво.

– Что вы, не стоило беспокоится… – начала было я с вежливой улыбкой, но тут Брэдфорд и Эллис вскочили на ноги с совершенно одинаковыми возгласами: