Текст книги "Кофе со льдом"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Я опустила взгляд.

– Эллис тут ни при чем. Он не виноват.

Шаг, другой, третий, и трость с глухим, обреченным стуком легла на стол – как крышка на гроб. От неожиданности я прикусила губу.

– Вот именно, Виржиния, – без всякого выражения произнес дядя Рэйвен. – В этом случае виноваты были вы и только вы. Необдуманный риск всегдавлечет за собой трагические последствия. И не только для вас, Виржиния, но и для тех, кто так или иначе связан с вами, – он так же неторопливо обогнул стол, направляясь ко мне. – Рискуя собой, вы несете ответственность за благополучие тех, кому вы дороги. За их жизни… и чувства, – дядя Рэйвен стоял уже вплотную ко мне, и никакими правилами этикета нельзя было это оправдать. – Если бы вы знали, что я пережил за эти два дня…

Я не выдержала и обернулась:

– Дядя Рэйвен, я действительно очень сожалею, что… – и потеряла равновесие. Пошатнулась, наступила на больную ногу, не смогла сдержать вскрик – но дядя Рэйвен успел поймать меня до того, как я упала.

Поймал – да так и прижал к себе, стиснув так, что едва можно было вздохнуть.

– Что вы там делали, Виржиния? – спросил он тихо. – Рано утром, одетая, как провинциальная вдовушка. Если кто-то вас шантажирует, принуждает к чему-либо…

– Нет! – испугалась я и поспешила опровергнуть догадку. – Клянусь, меня никто не вынуждал никуда ехать, я сама решила.

– Тогда почему?

Я не видела выражение его лица, но от одних мучительно-напряженных ноток в голосе у меня сжималось сердце. Дядин сюртук источал слабый запах бхаратских благовоний – пыльно-пряный, щекочущий. Щеку царапала грубоватая вышивка; черное на черном, практически неразличимый узор, разглядеть который можно лишь с расстояния вздоха – или кончиками пальцев.

Так же, как и истинные чувства маркиза.

– Я не могу сказать, дядя.

– Вы не собирались никуда ехать, когда я покидал особняк.

Он уже даже не спрашивал.

– Нет.

– Эта встреча была назначена на утро?

– Нет, – я запнулась, но все же ответила честно. – Не спрашивайте, прошу вас.

– Могла ли эта встреча нанести ущерб вашей чести и репутации?

– Дядя Рэйвен! – не выдержала я и оттолкнула его, буквально рухнув в кресло. Ногу прострелило резкой болью.

Маркиз глядел на меня сверху вниз, но в глазах его было столько мучительного понимания, словно это он стоял коленопреклоненный, а я прижигала протянутую руку раскаленной кочергой.

– Значит, могла, – криво улыбнулся он. – Виржиния, скажите мне откровенно – вы влюблены?

В первую секунду я даже не сумела полностью осознать смысл вопроса, а потом испытала огромное облегчение.

Лгать не придется. Можно сказать правду, и дяде эта правда понравится.

– Нет, клянусь вам. Если мной и овладела какая-либо страсть, то это… – я запнулась, соображая, как лучше выразиться. – …пожалуй, наследие леди Милдред.

Незримая тень, омрачавшая взгляд дяди Рэйвена, растаяла, как снег под летним солнцем.

– Любопытство и авантюризм.

– Верно, – согласилась я и коснулась его руки, холодной, как лед. – Конечно, это был рискованный и неразумный поступок, нашептанный жаждой перемен, романтичностью, усталостью от официоза… Небеса знают чем! Пожалуй, среди белого дня я не отважилась бы – голос разума не молчит, но тогда, после случая со змеей и долгого, долгого дня на меня как помрачение нашло. Я осознавала, что поступаю неосторожно. И слава святой Роберте, что мне хватило предусмотрительности захватить с собою нож и револьвер, – холодея, произнесла я и поймала взгляд дяди Рэйвена, чувствуя необъяснимую вину. – И, боюсь, не жалею о том, что поступила именно так. Ведь если б я не попросила возницу проехать мимо станции, как поступала всякий раз в последнее время, то кто знает, сколько бы еще Душитель убивал безнаказанно? А тот мальчик… тот, что живет сейчас в этом доме, в гостевой комнате… Его могли бы и не успеть спасти.

– Ваша жизнь, Виржиния, важнее для меня, чем жизни десятка таких мальчишек, – сухо откликнулся дядя Рэйвен. Кажется, мой сбивчивый монолог не только развеял тревоги… но и парадоксальным образом рассердил его. – Вижу, вы всеми путями пытаетесь увести меня от главного – куда и зачем вы ездили той ночью. Возница рассказал, что кэб нанял высокий мужчина с иностранным акцентом, скрывавший свое лицо. Полагаю, что я как ваш жених, моя леди, имею все права знать о других мужчинах в вашей жизни.

Я вспыхнула.

– Дядя Рэйвен, ваши шутки уже перешли грань!

Маркиз снял очки и склонился надо мною. Его прямой взгляд было выдержать труднее, чем путь по туннелям на сломанной ноге.

– А я не шучу, драгоценная моя невеста. Вы действительно недооценили риски. Кое-что о вашем участии в финальной части расследования просочилось в прессу. Еще немного, и люди начали бы задавать вопросы. Те же, что и я – что вы делали в семь утра у станции метро, будучи одетой неподобающим для вашего положения образом? К счастью – к счастью для вас, Виржиния, – глаза у него стали как темный лед, – возница уже не сможет проболтаться кому-то из репортеров о загадочном мужчине, нанявшем кэб. Джордж О'Генри был уже далеко не молод и – вот беда! – у него стало плохо с сердцем прямо на допросе в Управлении спокойствия. Не правда ли, удачная случайность?

У меня по спине пробежали мурашки.

Дневной свет будто бы померк.

– Это ведь вы его убили.

– Устранять угрозу до того, как она станет очевидной – моя работа, Виржиния, – без улыбки ответил маркиз. – И, поверьте, я использую все возможности для того, чтобы вы жили в покое и безопасности. Даже если вы этого не желаете. И даже если вы станете испытывать ко мне отнюдь не теплые чувства.

– Но это… неправильно!

Маркиз молчал.

Слова «репутация» и «благополучие» незримо витали в воздухе.

Меня охватило странное беспокойство. Захотелось срочно что-то сделать – раздернуть шире портьеры на окне, переложить бумаги из стопки в стопку, переломить сургучную печать на письме от баронессы Оукленд, терпеливо дожидающемся своего часа в стопке для непрочитанной корреспонденции… Слова дяди Рэйвена должны были вызвать у меня злость или даже ярость – но почему-то лишь усиливали чувство вины.

Из-за моей беспечности погиб ни в чем неповинный человек – возница кэба, которому не посчастливилось откликнуться на просьбу Крысолова.

Из-за моей беспечности дяде Рэйвену пришлось запачкать руки в крови.

– Я понимаю, что вы по-своему правы, – наконец произнесла я. Губы слушались плохо, словно они замерзли. – Но не стоило заходить так далеко.

– Стоило, – коротко ответил он, и мне стало жутковато. – Что же касается репортеров, не извольте волноваться. Мистер ла Рон получил уникальное интервью от одного из следователей. И сегодня весь Бромли, прежде терявшийся в догадках, узнал, что вы всего лишь совершали запланированный визит в приют имени святого Кира Эйвонского дабы обсудить размер очередного пожертвования, когда увидели у станции громилу, волокущего к туннелю мальчишку. Мистер ла Рон оказался весьма понятливым человеком и построил свою статью на сравнении со схожим поступком леди Милдред. Если вы помните, когда-то она лично застрелила одного из грабителей, напавших на нее и других пассажиров «Аксонского Восточного Экспресса». Так что многие теперь считают вас героиней, леди… – маркиз замолчал ненадолго. В воздухе словно повисло зловещее «но», и продолжение, увы, не заставило себя долго ждать. – …но вы не героиня, Виржиния. Вы взбалмошная, беспечная и слишком засидевшаяся на одном месте молодая женщина. Я считаю, что смена обстановки пойдет на пользу и вам, и вашей репутации, а также убережет от встреч с посторонними мужчинами, назначающими свидания у Часовой башни.

Тут я наконец рассердилась. Незримый лед, до того будто бы сковавший мои губы и язык, наполнил сердце.

– Вы выбрали неправильный тон, маркиз, – четко произнесла я и посмотрела ему в глаза фамильным Валтеровским взглядом. Дядю Рэйвена это, разумеется, не смутило – наоборот, развеселило.

– Прошу принять мои извинения, – опасно улыбнулся он. – А вместе с извинениями – приглашение посетить особняк в Серениссиме. Вы обязаны непременно осмотреть подарок, полученный на совершеннолетие. И вот возражения, увы, не принимаются.

– Увы для вас – вам придется их услышать. В моих планах на ближайший год нет никаких путешествий.

Дядя Рэйвен вновь надел очки и механически одернул рукава сюртука.

– О, какой холодный голос. Смею напомнить, что ваше упрямство, Виржиния, может дорого стоить одному детективу, имевшему наглость втравить вас в расследование.

Это был подлый удар.

К счастью, я слишком хорошо знала дядю Рэйвена, чтобы подготовиться заранее.

Говорят, что в дипломатии есть хитрая тактика – вынудить соперника к некрасивым шагам, в ответ пригрозить разрушительными последствиями и прежде, чем соперник осознает, что это блеф – предложить альтернативу, которая и была с самого начала целью переговоров.

Мой отец, Иден, любил дипломатию больше других наук; а я, перечитывая его пометки на полях классических сочинений, со временем поняла, что те же законы работают и в торговле, и в управлении, и в простых человеческих отношениях.

– Значит, шантаж? – констатировала я и задумчиво прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы все прошло удачно. – Не думала, что вы опуститесь до подобного. Не зря отец говорил, что… – тут маркиз разом напрягся, и я, будто бы спохватившись, оборвала себя: – Впрочем, неважно. Если вы действительно попытаетесь шантажировать меня благополучием друзей, то мне придется расторгнуть помолвку. Я никогда не стану женою подлого человека; и, конечно, не буду иметь с ним никаких отношений. Дядя Рэйвен… нет, маркиз Рокпорт, – твердо исправилась я. – Мой отец когда-то доверился вам. Но он и помыслить тогда не мог, что однажды вы предадите его и то, во что он верил, во что издавна верили Эверсаны – Честь.

Я умолкла, и когда дядя Рэйвен заговорил, было видно, что слова даются ему с трудом.

– Вы еще слишком юны, Виржиния…

– У меня не было возможности оставаться юной, – прервала я его. – И довольно об этом. Будем искренны друг с другом – подобного расклада я желаю еще меньше, чем вы. Из всей семьи, из по-настоящему близких людей у меня остались только вы. И я не хочу вас терять, дядя. Если придется – я пойду на этот шаг…

– …Виржиния…

– …однако всей душой стремлюсь его избежать, – твердо закончила я. – Давайте договоримся так, дядя Рэйвен. Я поеду в Серениссиму. Но только вместе с вами – это раз. Вы не станете вновь расспрашивать меня о том, что за встреча была той ночью у Часовой башни и поверите моему слову, что ни честь, ни репутация, ни даже здоровье у меня не пострадали – это два. И вы поможете совершить все необходимые действия для усыновления Лиама О'Тула – это три.

Маркиз резко выдохнул. Глаза у него округлились.

Похоже, мне выпала редчайшая возможность – понаблюдать за удивленным главой Особой службы.

– Помочь вам совершить что?

– Действия, необходимые для усыновления Лиама О'Тула, – спокойно повторила я. – Этот мальчик сражался за меня так же, как я за него. Ему пришлось запачкать свои руки кровью убийцы, когда тот покусился на меня. Если бы не Лиам, кто знает, когда бы мы выбрались из туннелей? Без него я не сделала бы и шагу из логова Душителя, ведь у меня был перелом ноги. И это Лиам первым услышал спасателей, а затем откликнулся на зов и помог им отыскать нас… Если бы не он, кто знает, как все могло повернуться? И наименьшее, что я могу сделать – принять Лиама в свою семью… – «…если он того пожелает», вертелось у меня на языке, но этого я говорить не стала. Что-то подсказывало, что Лиам согласится. – Таковы мои условия. Вы согласны на них, дядя Рэйвен?

Он молчал долго – смотрел в сторону, не желая встречаться взглядом. Я ждала и слушала, как часы отсчитывают время. На улице постепенно светлело – это небо расчищалось, и солнечные лучи ласкали черные ветви яблонь за окном, словно утешая их: весна недалеко, потерпите еще немного…

– Да, Виржиния. Я принимаю ваши условия.

Я сдержала улыбку.

Конечно, мой отец не был человеком без недостатков. Но кое в чем он разбирался превосходно – в том числе и в дипломатии.

Когда дядя Рэйвен ушел, я срочно приказала Магде принести горячего шоколада – мучительно хотелось пить, причем что-то сладкое, горячее и успокаивающее. Все же разговор не прошел для меня бесследно – руки тряслись, а сердце стучало, как сумасшедшее. Но две чашки шоколада с корицей и мускатным орехом и нежнейшие слоеные пирожные от миссис Хат сделали свое дело. Я даже нашла в себе силы исполнить перед ужином еще один обязательный пункт из планов на ближайшие дни – и вызвала для беседы Лайзо.

Он, в отличие от дяди Рэйвена, явился без опозданий и едва ли не светясь от радости.

– Леди, вы уже здоровы… – Лайзо сделал шаг, другой, будто собирался пройти через весь кабинет и обнять меня, но потом, видно, вспомнил о своем статусе – и почтительно остановился. Впрочем, улыбка с его губ никуда не делась. – Ох, ведь правду говорят – кто рискует, тех небо любит.

– Если б я пользовалась расположением небес, то счастливо избежала бы перелома, – пошутила я и указала Лайзо на кресло напротив. – Мистер Маноле, я почти ничего не помню о том, как нас нашли и вывели из туннелей… Однако Магда прояснила по моей просьбе кое-какие подробности. Ведь это вы рассказали о том, как спасают людей, потерявшихся в шахтах? И вы привели собак-ищеек?

Он отвел взгляд и ответил, как мне показалось, нарочно коверкая слова на простонародный манер:

– Рассказал – отчего ж не рассказать, коли знаю? Большой заслуги в том нет – вона, вас и гуси искали, и слуги из дому, и Эллис с маркизом под землей носились, как бешеной лисой покусанные…

– Тем не менее, способ, оказавшийся спасительным, предложили именно вы, – невольно улыбнулась я. Лайзо, похоже, был несколько смущен столь явно поощряющим тоном. Неужели я зарекомендовала себя настолько строгой хозяйкой, что простое проявление теплоты воспринималось теперь так остро? – И именно вы в конечном итоге отыскали меня и вынесли на поверхность.

– Ну, маркиз ваш, как меня увидел, вас и отобрал враз… – Лайзо увидел, как у меня поднялась бровь, и поперхнулся. – То есть я сказать хочу – рад, что, нашел вас, леди, а еще больше рад, что вы живы-здоровы. Нога вот подживет – совсем хорошо будет. Но я-то все сделал не потому, что героем хотел прослыть… а потому, что у меня сердце за вас болело, – просто и искренне сказал он. Я зарделась, сама не понимая, отчего, и поспешила перейти к главному:

– Я знаю это, мистер Маноле. И, поверьте, очень ценю то, что вы сделали… – слова звучали слишком официально, а потому неуместно, и я поправилась: – Словом, спасибо. Я действительно очень благодарна вам за все, – я замолчала ненадолго, а потом придвинула ближе заранее приготовленную шкатулку и продолжила: – Я расскажу вам одну короткую историю, и, может, тогда вы поймете… Когда-то давно семье Валтер служил человек по имени Грэм Хантер. Он был егерем и жил поблизости от нашего замка. Однажды, когда леди Сибилл, моя прапрабабка, каталась на лошади вдоль леса, на нее напала стая волков. Лошадь испугалась и сбросила седока, и быть бы беде, если б не Грэм Хантер. Он отогнал волков и спас леди Сибилл, но сам был тяжело ранен. Граф Валтер в память о его поступке заказал серебряные часы и приказал выгравировать на них надпись – «Долг не будет забыт». К сожалению, Грэм Хантер так и не смог оправиться от ран; он погиб той же зимою. А часы остались в нашей семье как напоминание. Они до вчерашнего дня хранились в старом кабинете Фредерика, моего деда, здесь, в особняке Валтеров. И сейчас я вручаю их вам… Вы второй раз спасаете мою жизнь, мистер Маноле. В первый раз – заслонив от пули собою; теперь – спустившись за мною под землю, – я немного поколебалась, но все же продолжила. – Откровенно говоря, в первые месяцы нашего знакомства я была о вас невысокого мнения. Но позже вы сказали, что каждый человек может ошибиться и главное не то, каким он был, а каким он стал. Не хочу думать о том, кем был авантюрист по имени Лайзо Маноле. Но тот Лайзо Маноле, которого я вижу сейчас – человек, заслуживающий уважения и благодарности.

Я открыла шкатулку и подвинула ее к Лайзо. Конечно, серебряные часы в ней не отличались изяществом, но это была… реликвия. И я надеялась, что Лайзо все поймет и оценит правильно.

Он понял.

– Видно, придется мне нынче от вашего маркиза по углам прятаться, – усмехнулся Лайзо. Но глаза у него были серьезными – зеленые, как малахит, как тинистый пруд, как бутылочное стеклышко на просвет в пасмурную погоду; никакой лукавости, как в зелени альбийских холмов, под которыми живет колдовской народ ши, или коварства зеленой полынной настойки. – Но пусть-ка он у меня эти часы забрать попробует – вместе с шеей рубить придется, верно.

У меня вырвался смешок.

– Часы, мистер Маноле, не носят на шее.

Лайзо напоказ поскреб в затылке, изображая деревенскую непосредственность.

– А это была, как ее… Метафора!

Тут мы рассмеялись уже вдвоем. Потом Лайзо еще раз поблагодарил меня, уже без шуток, и спрятал часы во внутренний карман. А я обратила внимание на вышивку по краю рукавов – в стиле гипси, выполненную контрастными нитками. Она изображала стилизованные волчьи силуэты, и внезапно мне вспомнилось кое-что из скитаний по подземельям.

– Мистер Маноле, – после недолгих колебаний окликнула я гипси. – Вы ведь разбираетесь в сказках, верно?

– Ну, что-то вроде того, – подтвердил он и сощурился: – А вы чего знать хотите, леди?

– М-м… Простое любопытство, не подумайте чего… Но что может означать изображение человека, держащего руки на загривках у двух рычащих волков? О, еще вспомнила – над волками черный и белый кружки, а над человеком – месяц.

Лайзо, напряженно слушавший мой вопрос, с облегчением вздохнул и разулыбался:

– Ну, это просто, леди. Волк под черной луной – дурные желания. Волк под белой – хорошие. А человек, как ни крути, любым своим желаниям хозяин – за шкирки их держит. И чем сильней воля, тем прочней держит. Ну, а если вырвутся волки из человечьей хватки… Как есть сгрызут.

– Даже доброе желание? – удивилась я.

Лайзо отчего-то отвел взгляд.

– Иногда добрые желания дурными путями идут, леди. Поверьте…

– Хорошо, – кивнула я. – Благодарю за ответ… и ступайте.

Уже собираясь уходить, Лайзо обернулся на пороге – и неуверенно спросил:

– Леди, я вот еще узнать хотел… Вы тогда насчет шляпки всерьез просили? А то я ее нашел, почистил да дырку от пули заштопал. Так возьмете?

– Конечно, возьму, – ответила я совершенно серьезно. – И повешу на стену. Как трофей. А рядом можно повесить в рамке нож мистера Зелински – тоже памятный предмет. У деда была своя коллекция – чем я хуже?

После этого разговора силы у меня иссякли.

Я проспала весь вечер, ночь и утро, проснувшись уже далеко за полдень, но уже полностью здоровой – за исключением ноги. Впрочем, привыкнуть к костылю было делом недолгим. Сложнее оказалось вновь войти в колею повседневных забот – кофейня, письма, визиты знакомых… «Старое гнездо» вообще пришлось закрыть до конца недели – Мэдди ни с того ни с сего приболела, да и миссис Хат после всех переживаний чувствовала себя не лучшим образом. После статьи ла Рона о моем «героическом» поступке поток корреспонденции увеличился в несколько раз, и это тоже сказывалось и на настроении, и на самочувствии…

Так я рассуждала.

Впрочем, к вечеру второго дня сумела совладать с собой – и отважилась на разговор с Лиамом.

Услышав мое предложение, мальчик сперва растерялся, затем – обрадовался… а потом вдруг нахмурился. И я почувствовала, что сейчас мне придется ответить на некий сложный вопрос, возможно, один из самых сложных в моей жизни вообще.

– Леди Гинни, – прочувствованно обратился ко мне Лиам. Я уже не спрашивала, откуда он подцепил это обращение, потому что в его устах оно звучало на удивление уместно – одновременно и торжественно, и очень… лично. – Леди Гинни, а я ведь смогу, ну, к друзьям ходить? Ну, из приюта?

– Да, – ответила я, уже догадываясь, куда он клонит. – Конечно, ты сможешь ходить куда пожелаешь.

– Ага… – нахмурился он еще сильнее и потупил взгляд. – Леди Гинни, а если Нора, или Берта, или Джим… ну, кто-нибудь спросит меня, почему вы меня выбрали? Ведь все хотят семью. Я б за такую сестренку, как вы, с кем угодно подрался б, хоть с тем Душителем. Но я ж обычный. Ну, от меня всегда неприятности. То сломаю что-нибудь, то синяков наставлю. Учусь плохо… – щеки у него покраснели. – И, это… воровал. Иногда. Раньше, – совсем тихо закончил он. – А Нора стихами говорит, а Берта шить умеет, а Джим послушный и в уме может считать большие числа и хочет работать этим, как его… адом-гадом.

– Адвокатом? – подсказала я, и Лиам, покрасневший уже аж до кончиков ушей, закивал:

– Ага, этим самым. И если они спросят, за что мне все это, если они, такие хорошие, в приюте остаются, что мне сказать?

Язык у меня онемел, словно я глотнула холодного-холодного кофе со льдом и приторным апельсиновым сиропом.

– Послушай меня, Лиам… Настоящие друзья не будут задавать такой вопрос. Может, они подумают так. Может, им станет горько… Но винить тебя за то, что тебе выпало счастье, настоящие друзья не станут. Для понимания причины моего поступка им достаточно будет знать, что ты спас меня от Душителя, а потом тащил на себе через половину подземелий к выходу. Ведь ты герой, Лиам, а герою полагается награда. Это первое, – мягко произнесла я и глубоко вздохнула. Самое трудное было позади. – Второе – быть частью семьи Эверсан не только почетно, но и тяжело. Тебе придется очень много учиться, а потом и работать. Если хочешь, завтра сопровождай меня целый день, и ты увидишь, что графини не веселятся все время. Для того, чтобы достичь чего-то, чтобы удержать достигнутое – нужно трудиться. И третье… Я не смогу усыновить и удочерить всех приютских детей. Да, я сделаю все, чтоб они жили в тепле и сытости, чтобы нашли себе потом хорошую работу… Словом, предоставлю шанс. Но взять всех к себе домой просто не сумею. С другой стороны, ты когда-нибудь вырастешь, Лиам О'Тул. Если ты будешь хорошо учиться и сумеешь войти в высший свет, то обзаведешься некоторым влиянием. И тогда ты сам сможешь помочь всем обитателям приюта. Чем выше ты стоишь – тем больше у тебя возможностей. И тем тяжелее ответственность. Ты понимаешь?

Лиам просиял.

– Ага. Я очень-очень постараюсь, леди Гинни! А когда вырасту, то сделаю наш дом… то есть приют, я хотел сказать… я сделаю его самым хорошим местом на свете! Чтоб никто не жалел и не плакал, что попал туда. Как думаете, леди Гинни, у меня выйдет?

Я вздохнула.

«Никто не жалел, что попал туда»…

Лиам все же был еще наивным ребенком.

Так я подумала, но все же улыбнулась и твердо сказала:

– Конечно, Лиам. У тебя все получится.

Время летело незаметно… в том числе, к сожалению, и для моей ноги. Опухоль спала только к концу недели, однако наступать все еще было слишком больно. Большую часть времени я проводила дома. Но оставалось одно дело, отложить которое или разрешить письмом не представлялось возможным.

Мой второй, неофициальный праздник в честь совершеннолетия.

Удивительно, но мне очень помог дядя Рэйвен. Через три дня после достопамятного разговора он вновь появился в особняке и прямо спросил, собираюсь ли я отменять праздник, а если нет – как можно меня поддержать. Не особенно рассчитывая на настоящую помощь, я вкратце изложила свои планы, благо меню было подготовлено загодя, и оставалось только подтвердить кое-какие заказы, не доставленные вовремя из-за моей болезни. Казалось бы, не так уж много забот – но попробуй успей все, когда за несколько дней вынужденного отсутствия и болезни образовался громадный вал рутинной работы!

Однако дядя Рэйвен взялся за дело с типичной для него хваткой, и накануне праздника в кофейне все было готово к приему гостей – вплоть до цветов на столах. Дядя умудрился даже найти где-то музыкантов, «достаточно верных» по его словам, чтобы не болтать потом о неофициальном вечере в кофейне.

Приглашенных встречали мы с Лиамом, вместе. Но, по моей просьбе, мальчик ничего не говорил – только улыбался и провожал гостей к своим местам. Я же на все вопросы любопытных загадочно отмалчивалась.

Когда время пришло и двери кофейни были, наконец, закрыты, я вышла на середину зала, держа Лиама за руку, и обвела всех взглядом. Вот сидели за маленьким столиком на двоих Лоренс и Джулия Уэст, тайком касаясь под прикрытием скатерти ладоней друг друга; вот Луи ла Рон по привычке делал карандашные пометки в своем блокноте и, заметив неодобрительный взгляд Эллиса, спешил убрать записи с глаз долой; вот перешептывались о чем-то Ужасные Дагвортские Близнецы, совершенно неразличимые в одинаковой одежде, и искоса поглядывали на взволнованную Мадлен, наряженную сегодня, как настоящая леди… И еще многие, многие были в этом зале – близкие люди, те, с кем мне довелось многое пережить, старые и новые друзья, аристократы и простые горожане.

Те, кто сделал меня – мною.

– Добрый вечер, – произнесла я негромко, когда утихли перешептывания, и воцарилась тишина. – Благодарю вас за то, что пришли сюда. Я не буду говорить долго – все эти длинные пассажи о взрослении, ответственности, о совершеннолетии и вступлении в новую жизнь нужно оставить для официальных торжеств. А здесь собрались самые дорогие мне люди; те, кто без лишних слов знает, что я за человек и почему мне пришлось взрослеть раньше, чем записано в своде аксонских законов. Ведь это вы помогали мне преодолевать ступень за ступенью, становиться сильнее… Без вас леди Виржиния была бы совсем иной. И поэтому я от всего сердца говорю вам – спасибо.

Я перевела дыхание и едва заметно сжала ладонь Лиама, ободряя его.

– Когда я писала приглашения, то думала, что причина для праздника одна. Но теперь их две. Мальчика, что стоит рядом со мной, раньше звали Лиам О'Тул. Теперь он Лиам Сайер О'Тул – иначе говоря, баронет Сайер. Все формальности, касающиеся документов, будут соблюдены в течение полугода, но уже сегодня я хочу объявить во всеуслышание, что усыновляю этого мальчика. Независимо от того, будут ли у меня прямые наследники или нет, после совершеннолетия Лиам вступит во владение землями у границ графства Валтер. Наверное, вы спросите меня, почему я совершаю такой поступок… – произнесла я громче, потому что гул удивленных голосов уже едва ли не перекрывал мою речь. – Как спросят меня потом и другие. Официальная версия будет звучать так: у дальней ветви семьи Валтер обнаружился потомок-сирота, и графиня Эверсан-Валтер решила взять его на воспитание. А правда такова: этот мальчик устоял перед Душителем с Лиловой лентой, державшим в страхе весь Бромли последние месяцы. Так получилось, что я спасла жизнь Лиама. А он – спас мою. И это узы не из тех, о которых может забыть честный человек. Я чувствую теперь ответственность за жизнь и судьбу Лиама. И самое лучшее, что могу для него сделать – принять в свою семью. Надеюсь, что и среди вас он обретет тех друзей, на которых потом сможет положиться, и сам станет опорой вам…

Я говорила еще долго. Ропот вскоре утих; меня слушали внимательно, но смотрели больше на Лиама. Мальчик был смущен всеобщим вниманием, но держал спину прямо, улыбался и не прятал взгляда. И спустя некоторое время, когда нам с Эллисом выдалась возможность поговорить немного без лишних ушей, детектив одобрительно шепнул:

– А он хорошо держится. Пожалуй, приживется.

– Надеюсь, – вздохнула я. – Откровенно говоря, мне немного страшно.

– Что вы, Виржиния, бояться – самая естественная вещь на свете, – фыркнул детектив и поближе подвинул к себе тарелку с куском чудесного средиземноморского пирога. – Тот, кто лишается страха, лишается и разума… К слову, о безумных. Вы знаете, что Корнелия Хортон повесилась в тюремной камере?

– Корнелия? – не сразу припомнила я имя и лишь потом сообразила: – Ох, та самая Корнелия… Душительница, да?

– Честно говоря, мне ее жаль, – признался Эллис неожиданно. – С сумасшедшими всегда трудно, но она… Знаете, Виржиния, я несчастнее человека не видел. Такое чувство, что ее целиком съела вина – съела и заставила повторять самый ужасный поступок в жизни снова и снова, будто наказывая. Несчастная судьба у этой Корнелии. Ребенок, конечно, дар судьбы, но Хортонам этот дар достался в самый неудобный момент. Вообще-то это весьма состоятельная семья с хорошими связями… Но тогда она погрязла в дорогостоящих судебных тяжбах к брату Эдварда Хортона, мужа Корнелии. Этот самый брат был инженером, работающим на строительстве туннелей метро. И именно по его вине четыре года назад обрушился один из них, похоронив заживо почти три десятка человек. Разбирательства длились долго, в конце концов суд возложил ответственность на одного Хортона. И тогда-то и выяснилось, что большая часть семейного имущества так или иначе принадлежит ему. С учетом долгов перед адвокатами… Словом, Хортоны едва по миру не пошли. А тут – ребенок. Говорят, Корнелия даже хотела подбросить младенца к одному из приютов, да муж узнал – и серьезно избил ее. Тогда-то она умом и повредилась. Опилась каких-то лекарств, а потом взяла да и задушила ребенка. Лиловой лентой со свадебного платья – единственной дорогой вещи, продать которую Хортоны не решились. Удушить-то удушила, а вот похоронить мальчика денег не было… Даже испорченное платье не получилось продать, такие дела.

Эллис залпом допил остававшийся в чашке кофе, помолчал немного и только потом продолжил:

– Ну, а дальше все по накатанной шло. Через восемь месяцев Корнелия увидела соседского мальчика – точь-в-точь такого, как она представляла своего сына, каким бы он стал, когда вырос. Корнелия привечала мальчика, поила его чаем, угощала сладостями – к тому времени Эд Хортон благодаря связям сам стал аптекарем, а значит и дела финансовые пошли на лад. И все бы хорошо, но однажды в голове у бедной женщины что-то окончательно испортилось. И Корнелия соседского мальчишку задушила. Муж помог спрятать следы преступления, затем оценил, какой доброй, милой и покладистой стала Корнелия после убийства… Когда мания женщины обострилась, он привел еще одного мальчишку, уже намеренно. И, когда тот погиб, вместе с Корнелией устроил ему «правильные» похороны. Ну, дальше вы знаете. И вот что я скажу, Виржиния. Мне кажется, что единственный мерзавец в этой истории – Эдвард Хортон. Вместо того, чтобы помочь своей жене, он все глубже погребал ее под грехами и чувством вины. А Корнелия… Мне кажется, что там, в заключении, у нее случилось нечто вроде просветления рассудка. И она не выдержала груза содеянного.

Я поежилась, искоса глядя на Лиама. Он оживленно рассказывал что-то внимательно слушающей Мэдди и близнецам, кажется, совсем позабыв о смущении. Глаза сверкали, светлые вихры встопорщились совершенно неподобающим для молодого джентльмена образом… но, право, ему это шло.