Текст книги "Кофе со льдом"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

В самом верху первого значилось «маркиз Рокпорт».

Второй открывало имя Эллиса.

Кажется, это было правильно.

С тех пор, как я подготовила списки гостей, прошло три дня. До официальной рассылки приглашений оставалось еще примерно полнедели. Но людей со второго листка я начала потихоньку зазывать сразу же, по мере того, как они приходили в кофейню. Их было немного, и некоторые из них оказались сразу в обоих списках – как Эрвин Калле, например, или Глэдис. Кое-кто в «Старое гнездо» не заглядывал вовсе – взять хотя бы Лоренса и Джулию Уэстов, лишь недавно вернувшихся из свадебного путешествия. Их приходилось навещать, чтобы пригласить лично.

А на сегодняшний вечер у меня был намечен визит Эллиса – и разговор о расследовании… и не только.

– Леди Виржиния, все двери мы закрыли, кроме черного хода, – сообщил Георг, неодобрительно поглядывая на меня; причина его недовольства была ясна как день, но менять решение я не собиралась. – Вы уверены, что хотите, чтобы я проводил миссис Хат? Ведь тогда вы останетесь здесь в одиночестве.

– Ничего, со мною будет Мэдди, – улыбнулась я.

Мадлен задергивала занавески, беззвучно напевая что-то себе под нос – получались у нее только забавные шипящие звуки, но мы все уже привыкли к этому – и слегка приплясывая в такт. Но когда она меня услышала, то обернулась к Георгу, стукнула себя кулачком в грудь, указала пальцем на меня и состроила воинственную рожицу.

Георг поджал губы.

– Да, Мадлен, мы знаем, что ты готова защищать леди Виржинию до последнего. Однако мне все равно хотелось бы убедиться в том, что она благополучно отбыла домой, а лишь потом ехать самому.

– Глупости, – отмела я все возражения решительным жестом. – Вам действительно стоит проводить миссис Хат. Она плохо чувствует, и я беспокоюсь о ее здоровье. Она сегодня теряла сознание – от духоты на кухне, по ее словам, но ведь раньше за ней такого не водилось! А вы единственный, кто можете о ней позаботиться, и мне еще приходится вас уговаривать, – покачала я с укором головой. – Что же до меня, не извольте беспокоиться. Во-первых, мы же не пойдем бродить по городу, а просто посидим в кофейне. Во-вторых, мистер Маноле уже сидит на кухне и ждет лишь моего приказания – как велю, так сразу отправимся в особняк. В-третьих, скоро придет детектив Эллис, а уж с ним мне точно ничего не страшно.

– Одна, наедине с двумя мужчинами?

Голос у Георга посуровел.

– Мэдди побудет моей дуэньей.

– Мадлен сама – наивная, беспомощная девушка! – вспылил Георг. «Наивная, беспомощная девушка» развернулась резко, как змея, и грозно уперла руки в бока. Взгляд ее не обещал Георгу ничего хорошего. – Как она может уберечь вас от… от…

– У-у, мистер Белкрафт, не знал, что вы мне настолько не доверяете.

– Эллис!

– Мистер Норманн!

– Да-да, это я, всеми обожаемый, везде обсуждаемый и страшно голодный, – ослепительно улыбнулся детектив. – Мистер Белкрафт, не извольте волноваться. Идите уже провожать миссис Хат, а то она сидит на кухне с таким неприкаянным видом, что аж сердце кровью обливается. Честное джентльменское… нет, так вы мне не поверите… готов поклясться своим полугодовым жалованием, что в моем обществе леди Виржинии ничего не грозит, – подмигнул он мне. – Ну, а в крайнем случае она всегда может откупиться от меня каким-нибудь пирогом. Или еще чем-нибудь вкусным.

– Вот видите, Георг? Эллис пообещал, – улыбнулась я и заглянула кофейному мастеру в глаза. – Или вы ему не доверяете?

– Не доверяет… – трагически произнес Эллис. – Как теперь жить? К слову, насчет миссис Хат я был совершенно серьезен.

Георг хмуро оглянулся на темный коридор, связывающий кухню и зал.

– Ну, хорошо. Мистер Норманн, полагаюсь на вас. Доброй ночи!

Видимо, из двух боровшихся в душе страхов, за меня и за первую и единственную свою любовь, победил второй.

– Доброй ночи, Георг.

– Доброй, доброй, – благодушно закивал Эллис, мгновенно утратив всю свою трагичность. – О, Виржиния, а можно я брошу пальто вон на тот стул? Оно безобразно мокрое, там лепит такой снег с дождем, что, честное слово, мне даже жалко преступников, которые выйдут сегодня на улицы Бромли грабить и убивать под покровом ночи… М-м, а чем это пахнет?

– Смотря что вы имеете в виду, – неопределенно качнула я головой, присаживаясь за столик. – Я приготовила глинтвейн и оставила для вас два куска пирога с мясом и сладким перцем. Мэдди?

Девушка понятливо кивнула и убежала на кухню. Эллис оглянулся на опустевший дверной проем и потер руку об руку, то ли для согрева, то ли от нетерпения.

– Что ж, перейдем сразу к делу. Помните милашку Душителя? Расследование передали мне.

Я так и замерла на месте.

– Что? Почему?

– Вы не рады? – протянул Эллис, и в его голубых глазах появилась самая искренняя обида. – Эх, вот так всегда… Никто меня не понимает. Только Дженнингс понимал настолько хорошо, что даже жизнь отдал ради того, чтоб порадовать.

– В каком это смысле? – насторожилась я. Тон Эллиса, вроде бы и шутливый, показался мне зловещим.

– В прямом, – передернул плечами детектив. – Его давеча нашли в Эйвоне, недалеко от района Найтсгейт. Мертвым. Помер от удара тяжелым предметом по голове. То ли совпадение, то ли Дженнингс все-таки нашел Душителя, но неудачно попытался его арестовать… О, Мадлен, это же глинтвейн, как кстати! Я продрог, как бездомная собака, ух…

Я похолодела. Но не от того, что посочувствовала этому безвестному Дженнингсу, мир его душе, нет; просто в одно мгновение я четко осознала, насколько опасна работа Эллиса. Немного меньше было бы его феноменальное везение – и тогда Финола Дилейни вполне могла успеть и выстрелить, или Дуглас Шилдс заподозрил бы неладное и избавился бы от назойливого детектива, или… Да мало ли этих «или»! Каждый день Эллис рисковал жизнью.

И, очевидно, получал от этого удовольствие. Промокший и замерзший, вечно одетый в поношенные рубашки или, как сейчас, в великоватый «летчицкий» свитер, немного напоминающий те, что носил Лайзо – он все равно искренне радовался тому, что наконец заполучил еще одно расследование.

– О чем вы задумались, Виржиния?

Вопрос детектива застал меня врасплох, и я ответила искренне:

– О вас…

На лице Эллиса появилось презабавное выражение, и я поспешила уточнить:

– Нет, скорее, о вашей любви к работе. Вы готовы стольким жертвовать ради нее, – замешкалась я, пытаясь подобрать слова. Все они казались неуместными, слишком пафосными или неточными. – Вы работаете не за деньги и даже не за совесть – за идею. Ваша работа, расследования – это фактически и есть вы; поэтому вы можете поставить на кон все и действовать… бесстрашно, – я почувствовала, что краснею. Но Эллис не перебивал, не смеялся и, похоже, вообще был смертельно серьезен. – Я так не могу. Я с удовольствием помогаю вам в расследованиях… Но вот рисковать жизнью готова только ради близких людей. Как тогда, с Эвани, – добавила я совсем тихо.

Эллис сделал большой глоток глинтвейна и зябко провел руками по выпуклым бокам кружки, будто греясь.

– Это совершенно нормально, Виржиния. – Он не глядел мне в глаза. – Обычно у таких, как я, свихнувшихся на своей работе, есть свои причины. И не всегда… хорошие, приятные причины, о которых хочется вспоминать. Я же не спрашиваю вас, почему вы не развлекаетесь вовсю, а тянете свое графство и управляете капиталом в одиночку, и не отдаете все на откуп управляющим и юристам, как большинство молодых аристократов?

Я опустила глаза. Эллис вздохнул.

– Ну, полно. И, кстати. На этот раз и я имею личный интерес в этом расследовании, – произнес он по-особенному; и это «особенное» в его словах заставило меня поднять голову и встретиться с ним взглядом. Глаза у Эллиса потемнели из-за расширенных зрачков. – Душитель не просто так выбирает мальчишек. Он ворует их из сиротских приютов Бромли… Двое из последних жертв пропали из приюта имени Святого Кира Эйвонского. Из моего родного приюта, Виржиния. Мальчик по имени Томас Ривер и его одногодка, Джеральд Уотс. Томаса уже нашли… Мертвым.

– Я… сочувствую.

В груди у меня словно образовался скользкий комок. Эллис смотрел куда-то поверх моего плеча, и от этого взгляда, спокойного и безмятежного, становилось жутко; то были спокойствие и безмятежность глубокого омута, на дне которого бьют ледяные ключи.

– Не стоит, – сказал детектив, и уголки губ его дернулись. – Тому уже все равно, и пока еще есть надежда найти Джеральда живым. А убийца свое получит. Я гарантирую.

– Верю вам.

– А почему бы и не верить? – хмыкнул Эллис и с преувеличенным интересом уставился на пирог у себя на тарелке. – В конце концов, от меня ни один убийца еще не ушел. И этого «Душителя с лиловой лентой» я найду и позабочусь о том, чтобы его приговорили к виселице. Благо ошибается он достаточно. Во-первых, подбрасывает тела жертв к храмам, а значит рано или поздно попадется на глаза свидетелям. Во-вторых, способ убийства и сопутствующие детали очень приметные, взять хоть ленту – дорогой, пусть и имеющий дефекты шелк бледно-лилового цвета. Мы уже нашли место, где производят похожие ленты – маленькая старая фабрика в южной части «бромлинского блюдца». И, наконец, Виржиния, он охотится за особеннымижертвами. Мальчики тринадцати-четырнадцати лет. Светловолосые, голубоглазые, красивые.

Эллис сжал вилку так, что костяшки пальцев стали белыми – и, кажется, сам этого не заметил.

В его словах было нечто знакомое. Очень, очень знакомое… Где-то недавно я уже слышала о светловолосом мальчике и о ленте для волос. Совсем недавно… Воспоминание промелькнуло – и растворилось.

– Чудовищно, – с трудом возвратилась я к действительности. – Не могу представить, зачем кому-то могло понадобиться лишать жизни невинных детей.

– Как и я, – произнес Эллис и задумчиво провел мизинцем по ободку своей чашки с глинтвейном, собирая подтеки вина. – В материалах дела сохранились записи об осмотре двух трупов. И вот что любопытно, Виржиния. Эти мальчики были абсолютно здоровы – ну, если не считать того, что они мертвы. Ни единого синяка, следа от побоев, признака долгого голодания. Даже грязи под ногтями – и той не было. Словно перед тем, как накинуть проволоку на шею мальчика, убийца несколько недель откармливал его, мыл, покупал ему новую чистую одежду. Некий странный ритуал, повторяющийся из раза в раз. И венец его – лиловая лента поверх странгуляционной борозды. Следа от удушения, – пояснил он, предупреждая расспросы. – Убийца делает ошибки. И я непременно достану его. Вопрос в том, скольких еще он успеет убить до этого момента… – запнулся Эллис.

– Мы спасем его. Того мальчика из вашего приюта. И больше никто не погибнет.

Я сама не поняла, как с моего языка слетело это уверенное «мы».

Эллис кивнул:

– Я надеюсь. Надеюсь. Не мог же Святой Кир совсем отвернуться от своих подопечных… – и Эллис замолчал ненадолго, а потом продолжил, как будто через силу: – Версий же пока не слишком много. Очевидно, что убийца одержим навязчивой идеей, у него определенно некая мания. Знать бы, на какой почве она возникла, что послужило толчком – и, возможно расследование сдвинулось бы с мертвой точки. А пока у меня есть только то, что накопал за полтора месяца покойный ныне недотепа Дженнингс. С версиями у него негусто, – ухмыльнулся Эллис, явно не испытывая никакой скорби в связи со смертью коллеги – только раздражение из-за того, что тот за столь долгое время не сумел выйти на след убийцы. – Распространенное среди простонародья мнение, что во всем виноваты гипси – не более чем попытка отвести внимание от неспособности Управления вычислить преступника. Вторая версия Дженнингса – мистический орден, секта, попросту говоря. В пользу этого варианта говорит ритуализированный характер убийства. Выкрасть ребенка, продержать его несколько недель в своем логове, откармливая и отмывая, а потом задушить, но перед самым убийством присмотреть и выкрасть другую жертву. Джеральда похитили еще до того, как убили Томаса… Это чудовищно, Виржиния, вы правы. И не столько самим фактом убийства, сколько бессердечной обстоятельностью, с которой оно совершается. Это как тщательная сервировка стола перед вкушением редкостного деликатеса.

– Или как одержимость человека, ищущего оригинал, но постоянно натыкающегося на фальшивки, – пробормотала я себе под нос.

Эллис вздрогнул и выронил вилку.

– Что вы сказали?

– Или как одержимость человека, ищущего оригинал, но постоянно натыкающегося на фальшивки, – послушно повторила я уже громче и с недоумением посмотрела на детектива. Глаза у него лихорадочно заблестели; пальцы отстукивали нервный ритм по краю стола.

– Да… да… Вот на что это похоже, – азартно выдохнул Эллис. – Это могла быть коллекция, но тогда экспонаты бы не выбрасывались… Значит, поиск? Вероятно… Это бы объяснило многое, очень многое. Почти все пропавшие мальчики – приютские. Причем из неплохих приютов, из монастырских. А те немногие жертвы из полных семей либо водили дружбу с приютскими, либо проживали неподалеку… Так, может, он кого-то ищет? Душитель? – и Эллис вскочил из-за стола и принялся натягивать сыроватое еще пальто, продолжая говорить: – Виржиния, простите, но я вас покину. Мне срочно надо уточнить кое-что. Коллекционирование или поиск «того самого ребенка» – глупый мотив, но того же Шилдса на преступление толкнуло и вовсе какое-то суеверие! – бормоча, Эллис торопливо намотал на шею шарф, надвинул на лоб старенькое кепи и расцвел сумасшедшей улыбкой: – Благодарю за подсказку, мне пора… Ах, да, – и он прищелкнул пальцами, – вы не хотите составить мне компанию в выходные? Я собираюсь переговорить кое с кем в приюте Святого Кира Эйвонского. Касательно расследования, разумеется, но все-таки это мой родной дом, а я на сей раз без подарков… – протянул Эллис и покачнулся на пятках, заложив руки за спину. Встречаться со мною глазами он избегал. – Словом, вы можете совершить акт милосердия и немного пообщаться с ребятишками, ну, конфет им привезти, что ли… А я пока свидетелей допрошу. Заодно и посмотрите, где я вырос, – закончил он совсем нелогично. – Короче говоря, пошлите мне завтра записку, если вам это все интересно. Всего доброго, хорошей ночи и так далее, и тому подобное!

Он махнул рукой и нырнул в темный коридор между кухней. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. А я так и замерла в растерянности посреди зала, теребя в руках карточку приглашения на свой день рождения, которую так и не успела вручить Эллису до его поспешного бегства.

– Мэдди, – негромко позвала я. Любопытная девушка вполне ожидаемо выскочила из темного коридорчика – и как Эллис не налетел на нее в спешке! – Ты ведь слушала наш разговор, да?

Она смущенно кивнула. Щеки у нее заалели.

– Ничего, ничего, я не сержусь. Так вот, насчет приглашения Эллиса… Хочешь составить мне компанию?

Карие глаза Мэдди удивленно распахнулись.

– Понимаешь, визит в приют с благотворительными целями – дело серьезное. Мне придется заранее написать письмо управителю приюта: все же такие мероприятия обычно попадают в газеты, а значит идти в компании Эллиса нельзя – люди будут говорить всякое. И, кроме того, мне нужно сопровождение…

Мэдди понятливо кивала в такт моим словам и комкала ткань юбки в кулаке. Тоже волновалась, как и я?

– Обычно едут со старшей подругой, но приглашать Глэдис или Эмбер никак нельзя – они могут помешать нашим с Эллисом разговорам. Женское любопытство, знаешь ли, – я тяжело вздохнула и поймала взгляд Мэдди: – А полностью положиться я могу только на тебя. Поедешь со мною?

На решение ей и секунды не понадобилось.

Мадлен кивнула, улыбнулась, а потом – шаг, другой, третий – крепко-крепко меня обняла.

И только тогда я осознала, что, кажется, дрожу, и улыбка у меня кривая.

– Мэдди… – растерянно провела я рукою по ее волосам. – Эллис всегда прятал от меня свое прошлое. Он ничего не рассказывал о себе, и я даже привыкла к этому. Тогда, летом, отец Марк немного приоткрыл завесу тайны. Но мне и в голову не пришло попытаться разведать об Эллисе что-то еще. А тут он сам… Это так неожиданно.

Мэдди вздохнула, а потом отстранилась, нахмурившись. Затем быстро посмотрела на меня, ткнула на часы, молитвенно сложила руки – мол, подождите, пожалуйста – и умчалась на кухню. Обернулась, и правда, за полминуты. И пришла не с пустыми руками – с толстой тетрадью для записей и карандашом.

Начиркала что-то быстро на чистом листе – и протянула мне.

«Хочу знать про Эллиса. Он интересный. Он сирота, да?»

Почерк у Мадлен был торопливый, но аккуратный – ровные, округлые буквы, пусть и с недописанными хвостиками. У девочек, посещавших воскресную школу для бедняков, такого почерка не бывает. А вот у дочерей из хорошо обеспеченных семей, у младших девочек – романтичных и избалованных…

Я закусила губу, стараясь выгнать из мыслей ненужные вопросы. Тогда, несколько лет назад, Мэдди попросила не узнавать ничего о ее предыстории. И леди Милдред с этим согласилась. Значит, нужно ждать, пока сама Мэдди захочет рассказать о себе… если она что-нибудь помнит, и ужасные события с пожаром в театре не лишили ее прошлого.

Да и если задуматься, я сама не слишком люблю распространяться о себе. Эллис до сих пор не знает толком, в какое трудное время он появился в моей жизни.

– Да, Мэдди, – подтвердила я, с трудом вернувшись к реальности. – Он не знал своих родителей и вырос в приюте при храме Святого Кира Эйвонского, покровителя бродяг, сирот и авантюристов. В том приюте воспитываются дети, рожденные от насилия… – и я замолчала, с трудом подыскивая слова. – Наверное, нелегко жить, осознавая, насколько нежеланным ребенком ты был. И тем удивительнее то, какими они все выросли. И отец Марк, умеющий прощать, способный указать путь – и утешить…

Я сглотнула. Говорить было все труднее. Перед глазами вставали полузатертые картины-воспоминания – похороны Эвани, бледное лицо отца Марка в теплом сиянии свечей, невыносимо приторный запах жертвенных цветов.

– …и Эллис. Он ведь очень светлый, хотя и жестокий иногда, и совершенно бестактный, но на самом деле добрый, и справедливый, и очень чуткий, когда хочет таким быть, и… Мэдди, ты плачешь, что ли?

Она шмыгнула носом, отвернулась и слепо ткнула пальцем в мою сторону.

Я коснулась своей щеки.

Мокро.

Весь вечер я не могла перестать думать об Эллисе. Даже Лайзо заметил, что меня что-то тревожит; уж и не помню, что ответила ему, но больше он не пытался завести беседу по душам. Вернулась домой я уже поздно – даже письма, скопившиеся за день, просмотреть не успела. Решила лечь пораньше, а уже завтра с самого утра заняться делами…

Так и поступила.

И, верно, размышления об Эллисе были виной тому, что снились мне в эту ночь очень странные сны.

Лето. Вроде бы и не жарко, но духота невыносимая. Быть может, из-за чудовищной смеси запахов – влажноватый смрад Эйвона, фабричный дым, аромат свежей выпечки из булочной на углу, мшистый, холодящий запах старого камня, ладан и мирра из храма, вянущие цветы, разогретая солнцем древесина…

Откуда я знаю о булочной? И о храме?

На мне платье из ткани дешевой и грубой; ноги мои босы, но ни высохшие травы, ни сколотые камни мостовой не ранят их – я иду, не касаясь земли. Ветер треплет подол, солнце бьет в глаза – так сонно, так тихо, столько времени впереди – бесконечность…

– Эллис! Эллис! Там Седрик… бьё-о-о-о…. бьё-о-о-о… бьёт… больно, поколотил… он с па-а-а… па-а-а… па-арнями свои-и-и-ими…

Мальчишка – голос удивленный, высокий – не плаксивый – прерывающийся, как бывает, когда отчаянно душишь всхлипы, а они все равно прорываются, и от этого стыдно, но ничего поделать нельзя.

– Что-о? – второй голос звонкий, холодный, как рыжая медь. – Ну, пускай сюда прутся. Я им врежу, я им так врежу! Пусть знают наших, уроды уличные! Марки, хорош ныть. Бери дрын и пошли бить уродов.

– Но отец Александр говорил, что милосердие…

Второй голос приобретает нотки угрожающие и зловещие:

– Вот мы их сначала отмилосердим, а потом помилуем. Ну, и отцу Александру ничего не скажем. На всякий случай.

– Ну, Э-э-эллис…

– Я с вами!

Третий голосок, совсем детский, врывается в диалог потоком свежего ветра.

Подобрав юбки, я бегу на голоса – через высокую траву, вдоль каменной ограды, мимо громады старого храма, где высоко и чисто звенит чье-то пение… огибаю угол – и вылетаю на утоптанную земляную площадку перед приземистым двухэтажным зданием, длинным, мрачным, угрюмо пялящимся в летний зной многоглазьем темных окон. Там, под могучим, раскидистым дубом, собралась небольшая компания. Трое мальчишек – маленьких разбойников в серой приютской одежде.

Первый высок и темноволос; он слегка сутулится, щурится, нервно и неловко прячет руки за спину, но лицо у него доброе. Глаза светлые; рот тонкий, но улыбчивый.

Второй – совсем мелкий, если б не повадки предводителя – не дала б ему больше десяти лет. Его темно-каштановые волосы отливают на солнце рыжиной; руки тонкие, но явно сильные – без особых усилий он не просто держит на весу внушительный дубовый сук, но еще и размахивает им, воинственно хмуря брови. Губы мальчика по-девчачьи пухлые, розовые, а он еще и покусывает их постоянно от избытка чувств. Глаза – серо-голубые, но ближе к голубому. Такое бывает небо в день пасмурный, но тихий.

И вот вокруг этого маленького вожака прыгает кузнечиком голоногий мальчишка – в одной рубахе до колен, правда, чистенькой, отглаженной и даже расшитой у ворота бисером. Мальчику этому лет восемь на вид; он смугл, как гипси, черноволос и черноглаз.

– Ну, Эллис! Ну возьми меня с собой! Не хочу сидеть тут, хочу бить уличных! Ну Э-эллис!

Он не ноет – он упрямо тянет его имя вожака. А тот улыбается светло и треплет его по макушке:

– Нельзя, Баст. Война – дело взрослых мужчин. Вот будет тебе тринадцать лет – тогда посмотрим. Эй, Марки, утри сопли! – и весело отвешивает долговязому легкий подзатыльник. – Вон там доска от забора валялась. Бери ее и пошли бить уродов. Пусть знают, как наших колотить.

– Но так не честно, – робко возражает Марк. – У них нет оружия. Даже палок нет.

– Зато у них этот… численный перевес, – нараспев, явно за кем-то повторяя, говорит маленький вожак. – А ты куда, Баст? А ну, сиди тут! Со двора чтоб один ни шагу! Мало, что Мэтью-уличный пропал и в реке утоп… Уйдешь один – ты мне не друг! – заявляет категорично и жестоко.

Баст поникает. Пока Марк и его воинственный приятель, ухватив покрепче свое «оружие», идут через двор к воротам, плечи его подрагивают. А потом он поднимает голову и долго-долго смотрит вслед ребятам… пока не оборачивается ко мне – и не расцветает улыбкой:

– Лайла! Ты меня обещала в булочную сводить. Отведешь, а?

– Ага, – соглашаюсь я радостно ухватываюсь за протянутую ладошку, горячую и слегка влажную. И сразу же босые пятки начинают ощущать мелкие камушки, а ноги обдувает теплый летний ветер. – Я там вчера перед витриной улицу подмела и порог вымыла… Мне хлеб обещали дать. Свежий. Идем?

А потом все тонет в черноте и детском смехе.

Просыпаться было… мучительно.

Обычно сны я запоминала плохо – смутные образы, незаконченные фразы, какие-то разрозненные картинки и весьма размытое представление о сюжете. Причем было так не всегда. Началось это, кажется, с той осени, когда меня отправили в пансион Святой Генриетты; монахини не слишком-то поощряли рассказы о красочных ночных видениях, а уж мне-то после волшебных бабушкиных историй о путешествиях на воображение жаловаться не приходилось… Наверное, именно тогда и сложилась привычка забывать сны тотчас же, как наступало утро.

Но на сей раз в памяти четко отпечаталась каждая деталь, всё – от запаха свежего хлеба до бледных веснушек у Эллиса на носу. Когда я открыла глаза в душной спальне, то некоторое время не могла осознать, где нахожусь и как сюда попала. Потом разглядела в полумраке очертания балдахина над кроватью, трюмо у дальней стены – и успокоилась.

Судя по солнцу, слабо пробивающемуся сквозь щель в портьерах, было уже около восьми утра – самое время, чтобы встать и заняться делами.

Так я и поступила.

Но странный сон все никак не выходил у меня из головы. После завтрака я засела за отчеты по аренде, но никак не могла толком сосредоточиться, и в конце концов все же сдалась своей навязчивой идее.

– Магда, будь любезна, принеси мне из библиотеки подборку «Бромлинских сплетен» за прошлый месяц, – попросила я служанку, явившуюся на звон колокольчика.

– Да, леди, сию секундочку сделаю!

– Благодарю… погоди, еще и за позапрошлый месяц захвати.

Через полчаса на моем столе лежали две толстые подшивки газет. В верхней, более свежей, не оказалось ничего интересного. Зато во второй же газете из другой подшивки сразу обнаружилась нужная статья. На первой полосе, с продолжением еще на трех листах, с фотографиями…

– Вот оно, – торжествующе прошептала я, проводя пальцем по скверной желтоватой бумаге. – «Герцог Саффолк с супругой посещают детские приюты»! – на фотографии герцогская чета стояла на фоне приземистого двухэтажного здания с множеством узких темных окон. – Вот где я видела приют при храме Святого Кира Эйвонского. В газете!

Можно было бы пролистать статью дальше и полюбоваться на фотографии седой благообразной герцогини, угощающей приютских ребятишек сладостями, и наверняка среди множества детских лиц, скорее всего, отыскалось бы похожее на лицо Эллиса из сна. Но я не стала ничего искать. Наверно, просто боялась наткнуться на что-нибудь еще, уже необъяснимое…

Тем же днем я отправила с посыльным письмо в приют при храме Святого Кира. Учитывая мой титул и положение в обществе, ответ могли дать сразу же, без раздумий и согласований – и, скорее всего, положительный. Поэтому следом отправилась в Управление и подтверждающая записка для Эллиса. А я занялась подготовкой к визиту в приют.

С определением суммы благотворительного взноса мне помогла леди Клэймор, благо у нее опыт был огромный.

«Для графини – не меньше ста хайрейнов, не больше трехсот, – заявила она уверенно. – Меньше – прослывете скупой, больше – привлечете слишком много внимания. Лучше захватите побольше конфет, какие-нибудь красивые ленты для девочек, книги с картинками – непременно, можете даже почитать что-нибудь вслух».

Таким образом, перед визитом мне нужно было с помощью миссис Хат и Мэдди приготовить всяких сладостей в «Старом гнезде», купить для девочек красивых лент, для мальчиков – каких-нибудь игрушек. Например, солдатиков – кажется, у Дагвортских Близнецов в детстве был прекрасный набор, «Войска Аксонские и Алманские». А насчет книг… Что там читал Энтони Шилдс? Кажется, «Приключения странствующего принца Гая?» Что ж, ребенку виднее, что интересней для детей.

Оставалось только найти эту книгу. Нелегкая задача, учитывая количество книжных лавок в Бромли и мою нелюбовь к художественной литературе…

В кои-то веки Эллис действительно был удивлен, а не разыгрывал спектакль:

– С вами Мадлен? Вот так неожиданность! Признаться, я не рассчитывал на такую большую компанию и на… э-э… А что это, собственно? – и он повел рукой, указывая на Лайзо, вытаскивающего из автомобиля приличных размеров коробку, и на корзины у меня и у Мэдди.

– Подарки для детей, разумеется, – пожала я плечами. – Что же еще?

– Ваш подход поражает своей, гм, масштабностью, – прокашлялся Эллис и сунул руки в карманы, глядя на меня исподлобья. – И что за подарки такие?

– Ленты и гребешки для девочек, три набора солдатиков для мальчиков, два географических атласа, одна «История Аксонской Империи» – иллюстрированное издание, четыре тома сказок и любимая книга Энтони Шилдса – про принца Гая, – невозмутимо перечислила я. Мэдди робко дотронулась до моего плеча, испрашивая разрешение. Потом махнула Эллису рукой, привлекая его внимание, и приподняла крышку объемистой корзины. – Ах, да, еще выпечка сладкая и несладкая, пирожные и апельсины, – дополнила я скрупулезно список даров.

Взглянув на пирожные, Эллис машинально облизнулся, но тут же посуровел и нахмурился:

– Виржиния, вы повторяете ошибки всех благотворителей. Пирожные – это, конечно, хорошо, но гораздо нужнее детям теплая одежда на зиму и ботинки. И зачем, скажите на милость, приютским сорванцам географический атлас и «История»?

К щекам у меня прилила кровь.

– Этими книгами я сама в детстве зачитывалась. К тому же они пробуждают желание учиться и повышают образованность. В общем, это полезно. А что касается теплой одежды, – тут я слегка повысила голос, потому что Эллис явно хотел меня перебить, – то ее лучше купит содержатель приюта – кажется, он же является и настоятелем храма. На деньги, которые я передаю в помощь сиротам.

– Сколько? – быстро сориентировался детектив.

– Двести восемьдесят хайрейнов. И еще десять дарит лично Мэдди, да, дорогая? – улыбнулась я подруге. – Все же она не служанка, а моя воспитанница, имеющая собственный доход. А значит – и возможность пожертвовать немного денег на нужды бедных детей.

– Значит, всего получается почти три сотни? – присвистнул Эллис. – Вот это славно! Можно не приют – армию одеть на такие деньги! Кстати, вы сегодня обворожительны. Обе! – на радостях расщедрился он на комплимент. – Все, идемте, отец Александр ждет. Вон он, видите, у ворот?

Отец Александр, немолодой уже священник, встретил нас радушно. Одет он был бедно: положенный по чину зеленый шарф пошит из дешевой бумажной ткани, а не из тонкой шерсти, зимняя накидка – сплошь в заплатках, сапоги – ношеные и не раз ремонтированные. Невысокий, но коренастый, с грубоватыми, как рублеными, чертами лица отец Александр скорее походил на фермера или рабочего, чем на настоятеля храма. Невольно я вспомнила фразу из газетной статьи про Саффолков и благотворительность – «…когда-то этот человек и сам был воспитанником приюта». Другого, правда, но, так или иначе, родителей своих не знал.

И, наверное, детям чуточку легче становилось при мысли, что наставник тоже в полной мере познал горечь сиротства и теперь понимает их чувства.

Приняв со всеми положенными формальностями чек и коробки с подарками, отец Александр благословил меня и Мэдди, вручив нам по освященной веточке жасмина. Высохший за зиму стебелек легко крошился в руках, но пряный запах цветов был сильным, как будто их сорвали только что. Следуя ритуалу, я приколола жасмин к накидке над сердцем. Мадлен последовала моему примеру. А священник вдруг шагнул к Эллису – и стиснул его в таких крепких отеческих объятиях, что у того, кажется, даже кости хрустнули.

– Давненько тебя не видать было, Эллис, – с укором произнес отец Александр. – Уж полгода не заглядывал к детишкам. Это ж чем они такую немилость заслужили?

– Ничем, – сконфуженно ответил детектив и дернулся, пытаясь вырваться из медвежьих объятий. – Работа у меня ответственная, все время жрет. Но я вас не забываю, к Сошествию денег послал, сколько наскреб!