Текст книги "Круглый год"

Автор книги: Софья Радзиевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Лесная сказка

По дорожке в густом старом лесу быстро шли два мальчика. Один постарше, темноволосый и темноглазый, говорил горячо и на ходу то и дело взмахивал рукой. Другой, беленький, кудрявый, почти бежал около него, чтобы не отстать.

– Ты, Вадик, к нам в первый раз приехал, – говорил первый. – Ничего, значит, в лесу не знаешь, так?

– Так, – охотно согласился Вадик. – Только я маму давно просил, ещё летом…

– Ладно, ладно, – перебил его старший. – Я тебе всё показать могу. Озеро там есть, деревья в воде отражаются, точно и там лес, только вверх ногами. Занятно? Оно, может, даже вовсе неизвестное. Я его сам нашёл. И никому про него не говорил. Ни словечка.

– Наверное, неизвестное, – подхватил Вадик убеждённо. – А знаешь что? Давай мы его сами назовём. Только для нас. И оно только для нас будет известное.

– Ой, здорово ты придумал! – восхитился Сашок. – Только для нас известное. Наша тайна будет!

Некоторое время мальчики шли рядом молча. Озеро – тайна, и название его – тоже тайна. От этого и само озеро становилось интереснее. Но вот тропинка свернула в сторону в обход глубокого оврага.

– Ты что думаешь? Это и овраг не простой, – заговорил опять Сашок. – Барсучий овраг. Тут барсук живёт. Большой, как собака. Старый. Мы с дедом его не раз видели. Идёт и ворчит: «Уф, уф!» Ты его не бойся, он сам никого не обижает. Только не трогай. А то у него когтищи – во! И зубы…

– Не буду трогать, – с готовностью согласился Вадик. Он нагнулся и заглянул в таинственную глубину оврага. Что же? Интересно бы на него посмотреть. Только… пускай он лучше не на тропинке встретится, а шёл бы там, внизу, и «уф, уф» говорил.

– Ты его не бойся. – Вадик покраснел: и как это Саша всё понимает! – Ему не до тебя. Сегодня вон как тепло, а всё равно осень, нору почистить надо, корней всяких набрать – зима-то долгая. Он спит, да и поесть захочется. Дедушка говорит, он и грибы сушит. Целую кладовку. Занятно?

Мальчики помолчали.

– А ты не отставай, – заговорил опять Сашок. – Здесь даже заблудиться очень просто. Ты по такому большому лесу ходил?

– Нет, – замялся Вадик и вздохнул – Я читал только, как в лесу дорогу находят…

– Читал, – передразнил его Сашок. – Вот смотри, муравейник возле сосны. Как по нему узнать – где юг, где север?

– А муравьи разве знают? – удивился Вадик.

– А то нет? Они муравейник всегда с южной стороны дерева строят. Им и компаса не надо, не ошибутся.

Вадик даже остановился на минутку, так его муравьи удивили. Но Сашок опять потянул его за рукав.

– Потом, потом. Дедушка нам про муравьёв не то ещё расскажет. А там, у озера, муравейник есть, ну чуть не с тебя ростом. И сосна ещё на обрыве. Ей, может, уже тысяча лет. Я под ней сидел раз и думал: вот бы узнать, что она видела? Что тогда было?

– И муравейнику тоже тысяча лет? – удивился Вадик.

– Ну, про муравейник не знаю. Только тоже очень старый.

– В нём, наверное, ещё муравьи живут, которые жили, когда сосна совсем молодая была, – догадался Вадик. И так на ходу об этих старых муравьях задумался, что споткнулся и чуть не упал.

– А вот ёлка, на ней мох только с северной стороны растёт, – заговорил опять Сашок. – И ещё…

Тут тропинка опять круто повернула, и перед ними открылось маленькое озеро. Сашок замолчал и остановился.

Они стояли на обрыве над самым озером. Над ними огромная сосна широко раскинула толстые изогнутые сучья. Всё было так, как говорил Сашок, и… совсем не так.

На земле валялась куча головешек, красно-золотистая кора сосны с одного бока обуглена, видно огонь от непотушенного костра перекинулся на неё, добирался до нижних сучьев. Наверно, его дождь погасил. Тут же валялись банки, бумажки…

– Смотри! – Вадик показал на уцелевший от огня бок сосны. На нём грубо вырезаны буквы. – Сеня, Коля, Миша, – прочитал он. Из глубоких надрезов сочилась и застывала золотистая смола.

Сашок нагнулся и вытащил из костра обгорелую палку.

– Они хвороста поискать поленились, вот молодую сосенку погубили. Я бы их за это – ух! – Он, что есть силы, размахнулся палкой.

– Ты что? С ума сошёл? – Вадик еле успел в сторону отскочить.

– Ну, я же не тебя. Это я их так. Ой! А это что?

Недалеко от сосны, около развороченного муравейника, суетились большие рыжие муравьи. Одни собирали разбросанные сосновые иголочки и тащили их обратно в муравейник, другие хватали какие-то кусочки и относили их прочь. Из середины муравейника торчала большая палка. Муравьи бегали по ней вверх и вниз, останавливались, трогали друг друга усиками, точно советовались, что же им с этой палкой делать.

– Бессовестные! И муравьёв не пожалели!

Вадик сердито выдернул палку, размахнулся, чтобы закинуть её в озеро. Сашок схватил его за руку.

– Ты что? На ней муравьёв сколько! Оставь!

– Ой! – крикнул вдруг Вадик, подпрыгнул и бросил палку на землю. Разозлённые муравьи успели перебраться с палки ему на руку и яростно в неё вцепились.

– Ничего, дай я стряхну, они, наверное, думали, это ты их муравейник разворотил, – объяснил Сашок, но вдруг и сам запрыгал й кинулся прочь от дерева.

– Ой, ноги! Вадик, беги скорей!

Мальчики отбежали в сторону и пучками травы поспешно обмели с босых ног вцепившихся в них муравьёв.

– Давай купаться, не так больно будет, – крикнул Сашок, прыгнул с невысокого обрыва прямо на отмель, да тут и остановился: красивая птица лежала прямо у самой воды, широко раскинув блестящие крылья.

– Голубь лесной, дикий, – прошептал Сашок. – Улетать на зиму собрался, да не успел. Гляди, вся голова разбита. Из рогатки. Это тоже они, Вадик, я тут больше не могу, не хочу смотреть. Пойдём.

– Куда?

– Куда-нибудь. В другое место.

– Пойдём, – вздохнул Вадик. – Мне, мне тоже жалко. Давай только её закопаем. А муравейник сгребём опять в кучу, муравьям поможем. Ладно?

– Что ты! – удивился Сашок. – Так им помочь нельзя. Они каждый прутик знают, как положить, там у них комнаты и ходы-переходы. Это дом был, а не куча мусора.

– Я не знал, – смутился Вадик. – Ну тогда вот здесь голубя похороним. А они уж пусть как-нибудь сами…

Домой шли словно не те, весёлые, а совсем другие мальчики, шли, опустив голову, почти не разговаривая.

Немножко развеселились только к вечеру. Бабушка Сашка позволила спать обоим не в комнате, а на сеновале. Душистое сено застелила дедовой плащ-палаткой, ещё с войны осталась.

– И Вадику можно? – обрадовался Сашок.

– И Вадику. Только сбегайте, пускай ему мама позволит. Сбегали вместе: близко, всего через три дома. Мама позволила и даже вкусных лепёшек дала. Мальчики их не съели за ужином, потом – на сеновале, будто в лесу, в походе. Но весело по-настоящему и от этого не стало.

– Сашок, – тихонько заговорил Вадик. – А муравьи заснули или и ночью свой дом будут строить?

– Не знаю, – ответил Сашок. – Давай лучше спать, а то в темноте думать ещё скучнее. Только, наверное, я всю ночь не засну…

– Я тоже, – отозвался Вадик и вздохнул.

Но сон потихоньку подкрался к ним, дунул в глаза, получше уложил стриженые головы на подушках и поспешно улетел. Забот у него была куча.

На сеновале стало тихо. Но вдруг Саша заворочался и приподнялся: что-то большое заслонило открытое окно и луну в нём. Стало совсем темно, потом опять посветлело и на Сашу глянули, очень близко, два огромных жёлтых глаза.

«Ой, как светятся!» – только и успел он подумать и даже зажмурился.

– Скорее! – проговорила ему на ухо большая серая сова и когтистой лапой потянула с него одеяло. – Лесной народ давно собрался, старый барсук тебя ждёт, сердится. Где твои сандалии?

Саша опять открыл глаза. Он ни капельки не удивился, словно так и полагалось, чтобы сова говорила по-человечьи.

– Сандалии под подушкой, – ответил он, – а то они всегда теряются. А как же ты…

– Надевай, – строго сказала сова. – Лезь ко мне не спину. Держись за шею, только осторожно, я щекотки боюсь. Нагни голову. Ну почему на чердаках люди делают такие маленькие окошки?

Ух, и полетели они! Над рекой, над самым лесом!

Страшно немножко, конечно. Но вот Саша глянул вниз и от удивления страха как не бывало: лес не спал. В лунном свете было видно, как по тропинкам и без тропинок бегут, ползут какие-то тени. Выше над деревьями тоже тени, это птицы скользят в воздухе, молча и всё в одном направлении. Куда?

«Мы тоже летим!» – догадался Саша и вдруг кувыркнулся вниз, так быстро сова опустилась прямо на площадку над озером, к старой сосне.

– Говорила тебе, держись крепче, – сердито крикнула сова и ловко подхватила его когтистой лапой за воротник рубашки. – Ну вот и всё! Вот этот мальчик, уважаемый судья. Я немножко царапнула ему спину, и одну сандалию он обронил, а всё остальное в порядке.

– Хорошо, спасибо, сова. – Это сказал Сашин знакомый, старый барсук. Он важно сидел под сосной, белые полоски на его голове ярко блестели и маленькие умные глазки тоже. А кругом… Саша оглянулся: ну и теснота! На площадке только одно маленькое свободное место и было, и сова очень ловко его на это место поставила. Дальше, до самого обрыва, теснились разные звери. Зайцы жались в сторонке и робко поглядывали на пушистую лису. Но она сидела очень смирно и глаз не спускала с барсука.

– Не топчись, – сказала Саше большая толстая лягушка. Ты наступишь на моих лягушат.

Но тут барсук поднял когтистую лапу.

– Лесной народ, – заговорил он.

– Слушайте, слушайте, – зашелестели голоса кругом и смолкли, точно ветер пролетел и затих.

– Лесной народ! – повторил барсук. – Мы все здесь жили мирно и счастливо. Люди редко заходили в наш лес, а когда и заходили, так нас не обижали. Часто приходил вот этот мальчик. Но он никогда никого не обижал.

– Не обижал, не обижал, мы любим его, любим, – тихо зашелестели голоса и опять смолкли.

Барсук снова поднял лапу.

– Так было, но так больше никогда не будет, – горестно сказал он. – Недавно пришли другие, чужие люди, и вы видите, что они сделали. Они…

И тут все заговорили, перебивая друг друга.

– Они раскопали мою нору и убили моих лисят, – грустно сказала лиса.

– Переловили моих зайчат, – заплакала зайчиха.

– Сачком выловили моих детей-мальков, бросили их на песок, и они умерли.

Это сказала большая рыба, вся серебряная в лунном свете. Все повернулись к озеру и увидели, что она высунула голову из воды.

И вдруг точно зазвенели тысячи маленьких стекляшек, это в кустах отозвались мелкие птички.

– Они разорили наши гнёзда, – жаловались птички. – Они…

Но тут все голоса покрыл глубокий сильный голос откуда-то сверху. Заговорила старая сосна.

– Их костёр опалил мою кору, – сказала она. – Они вырезали на ней свои имена, из надрезов сочится смола и оттого слабеют, сохнут мои ветви. Болят и корни, обожжённые костром.

Сосна вздохнула и замолкла, и тут опять послышались тысячи тонких голосишек:

– Мы муравьи. Мы защищали лес от вредных червяков и жуков. А люди разорили наш муравейник, разбросали самое дорогое – наших малых детей и смеялись над нашим горем. Что делать нам? Что делать?

И барсук поднял лапу.

– Уйдём, – сказал он. – Далеко, туда, где люди не будут нас мучить. Уведём и унесём наших детей. С нами уйдут и лесные деревья. Оставим злым людям голую пустыню. Хочешь, иди с нами и ты, мальчик, ведь ты наш друг.

– Уйдём, уйдём, – загудели, зазвенели тысячи голосов.

Воздух наполнился шумом крыльев, по земле застучали коготками, затопали тысячи быстрых ножек. Большая птица мелькнула перед лицом Саши. В лапках она несла маленького птенца.

– Вальдшнеп, – узнал Саша. Уносит своих детей. Но тут же пошатнулся и вскрикнул в испуге: земля дрогнула под ногами, из неё показались толстые корни могучей сосны. Она тоже уходила, уходила с лесным народом.

– Останься! – отчаянно крикнул Саша и протянул к ней руки. – Мы не дадим больше обижать тебя. Лесной народ, останьтесь и вы! Мы защитим вас. Мы…

Но тут кто-то крепко тряхнул его за плечо.

– Ты что кричишь? – услышал он голос Вадика. – Что с тобой? Саша открыл глаза и быстро сел.

– Разве сова принесла меня обратно? – спросил он, оглянулся и… совсем проснулся.

Лесной язык

Подошёл старый лось к осине. Тонкая она, а высокая, в густой заросли сильно к свету тянулась. Нежных верхних веточек даже высокий лось достать не может. Ну, лось просто распорядился: нажал на осинку, трах – и лежит она на земле, а лось со вкусом попробовал одну ветку, другую. Ветки в хороший палец толщиной – ему подходящая еда. Стоит, жуёт с удовольствием.

Позади него на тропинке что-то хрустнуло. Чуткие уши повернулись, насторожились, но сразу же и успокоились, ветерок ему доложил: зайчишка за кустом притаился, не обращай внимания.

А зайчишке не терпится. Сколько времени он по следу за лосем прыгал, дожидался, пока тот себе на завтрак осинку сломает, ведь и ему, зайцу, горькие веточки по вкусу. Ну вот – лось ушёл. Теперь и он попирует.

Заяц осторожно к осинке подобрался, захрустел веткой. Ух, вкусно! Погрызёт и прислушается: тихо, можно грызть дальше. Когда грызёт, он плохо слышит. Не знает бедный, что кумушка-лиса тоже соображает: он слушает – она лежит, не дышит. Он грызёт – лиса ближе подбирается. Тут бы зайцу и конец пришёл, да сорока по своим сорочьим делам летела и приметила, что под кустом пушистый рыжий хвост шевельнулся. А сороке только того и надо – по лесу новости разносить.

Закружилась она над лисой, да как закричит:

– Беда, беда, заяц, беги! Спасайся!

Заяц сорочий язык очень хорошо понимает. Вкусной веточки дожевать не успел, прыг через осину и покатился. Лисица за ним метнулась, с досады зубами на сороку щёлкнула. Пропала охота! А сорока громче на весь лес звонит: лиса, лиса, беда! Беда!

Другие сороки услышали и к ней мчатся, уже издали кричат, ей помогают.

Но что это? Что с лисицей случилось? Щёлкнула она ещё раз на сороку зубами и вдруг… упала, вытянулась посередине лужайки и глаза закатила. Над ней уже четыре сороки вьются, над самой головой пролетают, а она лежит не дышит.

Ну, сороки теперь не улетят: надо же разобраться, как это лисица так вдруг помереть успела?

Спустились сороки на землю, покрикивают, к лисице боком, боком подскакивают. А та – лежит хоть бы что.

Одна сорока не вытерпела: ближе, ближе, в лисий глаз целится, как вдруг… Лисица – прыг, и сорока крикнуть не успела, у неё в зубах оказалась, только сорочьи косточки захрустели.

Другие сороки вверх метнулись, но лиса на них и не посмотрела. Конечно, заяц лучше, однако на голодный зуб и сорока сгодится. На полянке стало тихо. Лось ушёл, заяц убежал, лисица сороку дожевала и тут же зевнула и под кустиком свернулась: пообедала и отдохнуть неплохо. Сорокам скучно, полетели искать, где ещё что новенькое не случилось ли.

Ну, как раз! Озеро, а на бережке у самой воды американская гостья нутрия сидит, умывается. А над ней высоко в небе ястреб-тетеревятник кругами ходит, прицеливается.

Сороки и тут поспели, заметались над озером, вперебой как закричат:

– Ястреб! Ястреб! Беда! Беда!

Нутрии самое бы время в озеро нырк – и пропала, поди её ястреб из воды достань. А что же вы думаете? Сидит нутрия, коготками на брюшке мех расчёсывает, ни на сорок, ни на ястреба внимания не обращает.

Сороки охрипли от крика, измучились: на каком же языке этой американской дурочке кричать?

Но тут в кустах кто-то засмеялся человечьим смехом. Сорок от нутрии так и откинуло. Взвились и к другому берегу озера вперегонки. А из кустов люди вышли с ружьями.

– Видишь, – говорит один и смеётся. – Нутрию эту, водяную крысу, к нам из Америки привезли, мех у неё хороший. Одна беда – наших языков не понимает. Сороки-то как стараются, слышишь: ястреб, ястреб, беда! – кричат. А она умывается, словно ей и не по-русски говорят. Из-за этого её только в клетках разводить можно. Здесь пробуют на воле – ничего не выйдет.

Тут вода всплеснулась, и нутрии как не бывало: человека с ружьём надо бояться. Это звери и в Америке понимают.

Колька, кошка и котята

Около дома кусты у нас посажены. Вышла я раз утром, вижу – мальчик лет десяти под куст из рогатки целится. А там в траве кошка прячется и другой мальчик сидит, маленький, лет шести. Он пальцы на обеих руках растопырил, как мог, и закрыл ими кошку. А сам вверх смотрит на того, с рогаткой. Видно испугался очень, не меньше, чем кошка.

Большой мальчик весь красный от злости.

– Отойди! – кричит. – А то как стукну!

А тот только шире пальцы растопыривает, кошку закрыть старается. И молчит.

Я не выдержала, крикнула:

– Ты что же это делаешь? А мальчишка ко мне повернулся и отвечает дерзко:

– А тебе какое дело? – И опять на кошку нацелился. Ну, тут я больше говорить не стала. Заборчик вдоль тротуара низкий, ниже колена. Я через него – прыг, и к мальчишке. Тот сразу понял, тоже – прыг! – в другую сторону. Уже издали обернулся, мне кулак показал. И… за угол.

А малыш сидит, кошку гладит и говорит:

– Бабушка, киса ведь какая хорошая. А он всегда кошек стреляет.

– Ты знаешь, где он живёт?

– Знаю. Это Колька. Вон из того подъезда, где дверь открыта.

– Ты меня сведи к его родителям. Я с ними поговорю.

– Пойдёмте, – охотно сказал мальчик, ещё кошку погладил и встал.

– Тебя как зовут?

– Шамиль. Сюда, бабушка, здесь забор сломанный, вам перешагнуть легче.

Пока мы шли, разговорились.

– Он меня три раза бил, – сказал Шамиль. – За чёрную кошку, потом за жёлтую и ещё за одну, серая такая, а лапки беленькие. Теперь вот за эту тоже бить будет. Даже больше. Потому что за вас ещё. Серую кошку я под живот спрятал, а сам кричу. Колька тогда из рогатки выстрелил прямо мне в ногу. Очень больно было. И кошка меня за живот оцарапала. А я всё равно терпел, а её Кольке не дал.

Вижу – мы не одни идём, за нами ещё мальчишки. Они издали смотрели, теперь подошли.

– Это всё Колька-кошкодав, – сказал один мальчик, чуть выше Шамиля, – он всегда кошек стреляет и птиц… Он…

– А ты не фискаль, – перебил его другой мальчик в синей рубашке, – зачем бабушке говоришь? И Шамилька тоже фискал. Бабушку ведёт квартиру показывать. Кольке за то от отца попадёт.

Шамиль остановился, покраснел и посмотрел на меня вопросительно.

– Бабушка, а по-вашему как? – спросил он тихо.

Я оглянулась. Мальчишек набрался уже целый десяток. Они перешёптывались и смотрели то на меня, то на Шамиля. Дело-то оказалось интересно.

– Давайте сядем вон на ту скамейку, – предложила я. – По-вашему, значит, кошек из рогатки бить хорошо?

– Плохо, – сказал ещё один мальчик. У него, видно, нога болела, он подскакивал и опирался на палочку, но от других не отставал. – А фискалить тоже нехорошо. Он дерётся здорово, Колька. Даже камнями. Мне палец на ноге отбил.

– Он сильнее тебя? – спросила я.

– И даже всех на дворе сильнее. Хоть кому наломает.

– А кошек, значит, не жалко? – спросила я.

– Жалко. Да кому охота битому быть.

– Вот кому, – показала я на, Шамиля. – Он знает, что ему от Кольки попадёт, а всё равно за кошку заступился. А вы только смотрели.

Мальчики смутились, переглянулись.

– Я ему и то говорил, – пробурчал ещё один, в белой майке. – Говорил я: чего лезешь? Всё равно тебе с ним не сладить.

– А вы, значит, не поможете? – договорила я. – Вот ты, мальчик в синей рубашке, так считаешь: пускай Колька птиц и кошек стреляет и пускай Шамиля бьёт. А родителям про то говорить нельзя, а то они бедного Кольку накажут. И это будет по-твоему фискальство. Так?

Мальчики чувствовали себя неловко, переминались с ноги на ногу. А тот в синей рубашке даже оглянулся: не дать ли тягу. Я точно этого не заметила.

– А уж Колька как рад, что вы не фискалы, – сказала я. – Значит, ему можно обижать маленьких. А как вы думаете, когда Колька вырастет, хороший из него человек будет?

Мальчик, который собирался дать тягу, вдруг обернулся.

– Ясно, если родители узнают, не дадут безобразничать, – проговорил он решительно. – Другой раз опасаться будет. Только… как сказать-то? Не положено ведь!

Мальчики вдруг сдвинулись, обступили мою скамейку. Видно, всем стало очень интересно.

– Выходит так, – сказала я. – Колька делает гадости, и вы все это понимаете. Понимаете, что, если родители узнают, Кольке будет польза, вовремя его остановят. Но рассказать родителям вы не можете, «не положено». А вот маленький Шамиль кошку защитил и мне помогает, надо по-хорошему поговорить с родителями. Так разве можно сказать, что он фискал?

Мальчики помолчали. Шамиль тревожно смотрел то на них, то на меня.

– Чего уж там, ступайте, – наконец проговорил мальчик в синей рубашке, который первый сказал про фискальство. – Ступайте. Только он Шамильке за то наподдаст, это уж верно.

Шамиль вздохнул, слез со скамейки и крепко взял меня за руку.

– Пойдёмте, бабушка, – тихо сказал он.

– Постой, – удержала я его. – Сядь опять около меня. – Ребятки, а что если мы с вами вот как сделаем.

– Как? – сказали сразу три мальчика и Шамиль.

– Вы все с одного двора с Колькой?

– Ну… – сказали все мальчики и подошли совсем близко.

– Один на один у вас Колька самый сильный. А все вместе ведь вы сильнее.

– Ои, и здорово бабушка придумала! Всыплем ему!

Мальчишки на радостях так развопились, что мне долго нельзя было и слова вставить.

– Кончили? – спросила я наконец. – Только вы рано обрадовались. Я вовсе не то хочу посоветовать.

– Ну… – растерялись мальчишки.

– Давайте так: Кольку не бить, а устроим над ним товарищеский суд (это кроме моего разговора с родителями). Пускай он увидит, что его осуждает не один Шамиль, а все товарищи. С вами воевать одному Кольке не под силу. Вы не только кошек спасёте, вы самому Кольке поможете человеком стать.

– Бабушка, расскажите, как суд делать, как? – кричали мальчишки.

– А вот как: у вас будут судья, обвинитель, свидетели и защитник, всё, как в настоящем суде.

Теперь вокруг моей скамейки набралось уже десятка три ребят, мальчиков и девочек.

– А как это будет? А что будет говорить судья? А обвинитель? А защитник? – спрашивали меня со всех сторон.

– Суд решает дело, когда выслушает всех: свидетелей, обвинителя и защитника, – объяснила я.

– Постойте, я тоже скажу, – подошёл хромой мальчик с палкой. – Вот вы говорите – защитник. Какая может быть ему защита? Колька птиц и кошек стрелял, всех бил, зачем его защищать?

Я подождала, пока все замолчали.

– Колька, – сказала я, – виноват. Но, может быть, кое в чем и вы виноваты? – При этом я посмотрела на мальчика в синей рубашке. – Колька бил Шамиля за чёрную кошку, и за жёлтую, и за серую с белыми лапками. И Мише палец камнем разбил. А вы смотрели на это безобразие и молчали. Значит, и вы виноваты. За себя испугались и товарищу не помогли. Пойдём, Шамиль!

И мы пошли на квартиру Колькиных родителей. В подъезде я оглянулась. Вижу, ребята не расходятся, горячо о чём-то спорят, руками машут.

Колькиных родителей я дома застала, и разговор у нас был долгий и очень хороший.

А вечером соседка меня встретила, смеётся.

– Знаете, – говорит, – ребята суд над Колькой учинили…

– Били? – испугалась я.

– Что вы! По-хорошему. Защитником девочку выбрали. Таню из восьмой квартиры. Ну и молодец! Как стала говорить, что они все виноваты, почему с Колькой не дружили. А потом за Шамильку опять на мальчишек напала, как они за малыша такого не вступились, одна бабушка вступилась. Меня аж за сердце взяло.

– А Колька? Колька что? – торопила я.

– Не знаю. Сначала нагрубил всем. Я, мол, вас знать не желаю. А потом молчал-молчал, да как кинется бежать. И убежал.

Так я в тот вечер ничего больше не узнала.

А кошку, что Шамиль защищал, узнала. Смотрю, сидит около моего подъезда, худая, кожа да кости. Смотрит жалобно, голодная. Я её позвала к себе, накормила. Она поела с жадностью, к двери кинулась и убежала. Я удивилась даже, куда это она так торопится? Ведь бездомная. Кошка красивая – полосатая, как тигр, и глаза яркие, зелёные.

На другой день с утра было душно, я даже дверь открыла на лестницу, сама в комнате чем-то занялась и вдруг почувствовала – смотрит на меня кто-то. Обернулась и слова сказать не могу от удивления.

На пороге стоит… кто бы вы думали? Кошка! Та самая. И во рту держит маленького котёнка. Я вскочила со стула. А она подошла, осторожно положила котёнка мне на ногу, подняла голову, смотрит на меня. Глаза её зелёные говорят: мне детей спрятать некуда. Помоги, возьми их себе!

Я даже сказать ничего не могла. Наклонилась, погладила её. Но она, мать, поняла. Сразу кинулась на лестницу. И вот опять появилась в дверях, второго котёнка в зубах держит. На пороге уже не остановилась, вошла и смело его рядом с первым у моих ног положила: ведь мы глазами обо всём договорились.

Я сразу котят в корзинку на мягкие тряпочки под кровать положила. Кошка тут же в корзинку прыгнула, легла, котят к себе придвинула, посмотрела на меня и вдруг громко-громко запела. Даже если бы она умела говорить по-человечески, и то было бы не так понятно. Она меня благодарила за то, что я спасла её детей, а я сидела на корточках около кровати, смотрела на неё и слушала.

Потом погладила кошку и опустила одеяло. Надо ей и детишек покормить, и самой отдохнуть, и успокоиться. Ведь инстинкт её учил прятать детей в самые тёмные далёкие углы. А она решилась, вынесла их из подвала и положила в чужой квартире к ногам чужого человека. Поверила. И не ошиблась. Всё это она мне рассказала своей песней. А потом совсем другим, тихим голосом успокоила котят. Теперь ей бежать, торопиться некуда. Маленькая храбрая кошка нашла дом для себя и своих детей.

На другой день я вышла во двор и кого же вижу? Из нашего подвала Колька выходит, в руке что-то держит, в бумажке завёрнуто, но на рогатку не похоже. Притворился, что меня не видит.

– Коля, – сказала я так, как будто мы с ним самые лучшие друзья. – Пойдём ко мне. Что-то покажу…

Он постоял, носком сандалии асфальт у крыльца поцарапал. Пошёл, наконец, за мной, но всё в сторону смотрит, точно и не со мной идёт, а сам по себе.

На пороге остановился, я одеяло на кровати откинула, говорю:

– Смотри!

Он присел на корточки, заглянул да как вскочит:

– Вот куда она подевалась! А я ей в подвал нёс, вот…

И развернул бумажку, а в ней – что бы вы думали? – кусочек мяса.

– Я её в подвале утром увидел. И котят тоже. Хотел покормить. Пока за мясом сходил, а она куда-то подевалась, – говорит Колька и всё ещё на меня не смотрит.

– Она не знала, что ты её кормить собрался и сама мне котят принесла, – объяснила я. – А мясо ты ей отдать можешь. Не откажется.

Кошка, и правда, не отказалась.

А Колька взглянул на меня и вдруг улыбнулся, да так по-хорошему, по-доброму и сказал:

– На меня, значит, зла не имеет.

– Не имеет, – подтвердила я.

Мы друг на друга опять посмотрели, и я заметила, что у Кольки глаза карие, большие и очень весёлые.

– Так-то, друг Колька, – сказала я.

– Так-то, друг бабушка, – неожиданно ответил он. И мы оба рассмеялись.