Текст книги "Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)"
Автор книги: Софроний Сахаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
3. Святого Петра Дамаскина;
4. Преподобного Симеона Нового Богослова, или греческий текст (новый язык), или русский перевод епископа Феофана Затворника (в русском переводе нет творений святого в стихотворной форме).
Но этого еще недостаточно. Думаю, что для правильного и систематического ознакомления с существом и методами умной молитвы Вам полезно будет предварительно познакомиться с сочинениями
5. Епископа Игнатия Брянчанинова. Сей епископ – подвижник опытно проходил делание умной молитвы и в своих сочинениях с вполне удовлетворительной последовательностию, и подробностию, и ясностию излагает учение святых отцов об умной – Иисусовой – молитве. Чтение его сочинений значительно сократит труд разобраться в творениях святых отцов, даст сразу правильное понимание о них и представление о постепенности восхождения, которая если и не для всех обязательна, то все же знание об этом всем полезно.
6. Житие и писания старца Паисия (Величковского). Весьма полезная книга.
7. Можно, если хотите, приобрести «Откровенные рассказы странника» и
8. Некоторые небольшие сочинения епископа Феофана Затворника – в этих книгах Вы найдете бесконечное, неисчерпаемое богатство. Чтение их доставляет душе неизъяснимое наслаждение. Написанные по вдохновению Святого Духа, они при одном чтении их освящают ум. Помучайтесь, потрудитесь, поскорбите, помолитесь, поплачьте о своей душе, читая их.
Дорогой батюшка отец Давид, что понуждает меня писать Вам, когда есть Священное Писание, есть такое изобилие святоотеческих творений, на которых только и может основываться всякий пишущий в наше время (по заповеди святых отцов, говорящих, чтобы никто не дерзал учить от себя)? Не что иное, как готовность любви ради Христовой послужить Вам в той мере, в какой могу. «Наука сокращает нам опыт быстротекущей жизни»[259]. Вот желание мое: сократить Вам затрату труда и времени на приобретение опыта и знания духовного и указать Вам на путь истинный и незаблудный (указать, а не руководить) в той мере, в какой могу[260].
Я, сознавая свою недостаточность, много молился Богу и Божией Матери освободить меня от превышающего мои силы дела – быть как бы Вашим духовным советником, но до сих пор не было благоволения Божия на то, чтобы я уклонился от сего труда, и потому со скорбию, и болезнию, и слезами нес я, как мог, это бремя. Постоянно думы о Вас, писание по ночам писем, после крайнее изнеможение на утреннем бдении – совершенно разорили мое безмолвие. Трудно быть наставником и для простого, непытливого, доверчивого человека, но какой несравненно более тяжкий труд быть советником человека образованного, с высокоразвитым интеллектом.
В духовной жизни существует известный порядок, которого необходимо держаться для правильного развития человека. Бывают исключительные случаи, но тогда все совершается Богом без участия человеческого руководства или воли; а как только встречается руководство, или воля, или сознательность в выборе деланий, так обязательно нужна бывает последовательность. Нельзя, пропустив нижние ступени, ступить сразу на верхние. Когда же такому человеку говорят о деланиях начальных, которые во многом могут быть несовершенны, то он, читая где-либо о совершеннейшем и понимая читаемое интеллектуально, начинает стремиться к тому совершенству НЕЗАКОННЫМ путем.
Необходимо скрыть от ученика очень и очень многое, чтобы он позднее, в свое время, познал то самою жизнию, а не отвлеченно только умом, от чего не будет ему пользы, а скорее даже и вред. Враг будет разжигать на подвиги, не соответствующие силам, и при этом постоянно шептать: вот оно – то самое; вот благодать; вот совершенство; вот тот мрак, или свет, или истина и так далее – и этим совершенно собьет в погибель, подсунув прелесть вместо истины, или наполнит ум и сердце возношением, сделает его неспособным принять благодать Божию, всегда готовую посетить нас.
Когда я говорю Вам что-либо, то Вы хотя и с добрым, похвальным намерением – ПОНЯТЬ, однако такому анализу подвергаете мои слова, который безусловно является превосходящим должную меру. Чтобы разъяснить Вам все Ваши недоумения – потребуется много времени, потому что Вы то перескакиваете в догматику, то видите разногласие там, где его фактически нет, а есть только разница устроений и уровня тех людей, которым даются советы, и так далее. На часть Ваших вопросов я постараюсь скоро ответить, а остальное Вам станет ясным скоро само по себе.
Теперь же считаю более важным сказать Вам в продолжение моих последних писем, что сказанное мною, иногда более высокое, а иногда простое, сказано в таком соединении, которое, по намерению моему, должно было Вас привести, с одной стороны, к вере и сознанию, что тот путь, который я пытаюсь начертить пред Вами, есть истинный, с другой – удержать Вас в пределах доступного, и посильного, и законного [261].
Говорю Вам то, в чем уверен, что сам пережил; но хочу кончить ссылки на свой ничтожный опыт. Я знаю, что Вы не осуждали меня за это, но все-таки нелепо говорить о себе. Как много пострадал я, что не имел наставника верного, лучше сказать, такого, который смог бы держать меня в своих руках, удовлетворяя в некоторой мере моим запросам – душевным или умственным. Я подчинился до крайнего отречения от всего своего, несмотря на то что слышал и видел от своего наставника вещи слишком простые и элементарные, могущие только удовлетворить человека малограмотного и медленно мыслящего. Приходилось зарывать себя в землю, смиряться, быть может, до нелепости. Когда же помышлял о более высоком, то приходилось действовать, основываясь на своих догадках, и, знаете ли, сколько раз я претыкался и до сих пор претыкаюсь, и иногда страшно, почти смертельно. Сотни раз собирался умирать; уходил в больницу часто, часто дома ложился со слезами болезни без надежды почти оправиться когда – нибудь. Желание было у меня хотя бы немного в начале Вашего пути оградить Вас от некоторых вещей, которые причинили мне вред, быть может, непоправимый. Я хожу среди людей и бываю весел на вид, но душа моя скорбит тяжко; хотел бы плакать, упав на землю лицом, и не вставать до дня освобождения или судного, но изнемогаю от плача скоро.
Сколько раз так плакал, что казалось – утроба моя, сгорая, истекает в слезах, но даже до сих пор не вижу успеха, не могу исправиться ни на йоту. Одно только познал, что не должен человек никогда стремиться к видению, к созерцанию, к высоким достижениям – это все путь прелестный. Путь в Царство Небесное лежит чрез ад. Надо всеусильно сознательно умом низводить себя во ад, то есть почитать себя окаянным, недостойным милосердия Божия, достойным за злобу свою, за все окаянства, за противление Богу – вечных мук во аде; только когда душа изнеможет от этого сознания, – тогда уповать на милость Божию, чтобы не отчаяться[262].
Низводить себя во ад должно, но повторяю – это значит почитать себя достойным ада; воображать же себе при этом что-либо нет никакой нужды (зачем воображать, когда ад в душе). Вас привели мои слова об аде в недоумение, да и многое Вас приводит в недоумение, и Вы сделали так много выписок из моих писем, что я не знаю, на что Вам отвечать; при этом мне кажется, что между ними (выписками) нет связи. Не понимаю я, например, почему Вы после «нам нужно привыкать вниманием ума стоять в сердце» – приводите мои слова «прелесть прежде всего состоит в том, что человек в уме своем рисует образы или предается душевной восторженности», и затем «берегитесь от мечтательности», и далее о «чувстве» страха Божия или о сознании величия нашего звания христианского. Не понимаю, что Вас смущает.
Стоять умом в сердце – это значит внимание ума сосредоточить в том месте (физического пространства), где находится наше сердце (плотяное, то, что бьется в груди у нас). Рисовать при этом какой бы то ни было образ не должно, и самого сердца воображать не должно; а стоять обнаженным (от всякой посторонней мысли) умом, чисто помышляя (безвидно, безобразно) о Боге, и призывать Божественное имя Господа нашего Иисуса Христа Сына Божия[263]. Что при этом произойдет – Вы увидите, и тогда можно будет и говорить о том; и это одно. Другое совсем – предаваться мечтательности, этого действительно надо избегать[264].
Излишним мне представляется и Ваше искание МЕТАФИЗИЧЕСКИХ понятий о сердце[265]. Впрочем, все это, быть может, возникло у Вас потому, что St Jean de la Croix учит противоположному? Но знайте, дорогой, что если он правильно учит об «умном безмолвии» – то между нами не будет никакого противоречия. А Вы просто забежали несвоевременно туда, куда не следует еще Вам стараться проникнуть, и, кажется мне, Вы еще не вполне поняли, хотя и пишете в своем письме, что Вам все очень понятно. Впрочем, я человек, быть может, ошибаюсь я, а не Вы, тогда прошу меня поправить. В письме последнем Вы пишете так: «Мне кажется, что под словом сердце православные понимают тот vide des puissances[266], о котором пишет St Jean, хотя по обыкновенному современному (светскому) понятию сердце означает именно изобилие чувства и сознания… а «ум в сердце» – это уже следствие благодатного познания в «темноте» (?)» – Из Ваших слов нетрудно понять, куда склоняются симпатии Вашего сердца, – к первому, конечно, а второе даже как-то осуждается как недуховное. В своих рассуждениях дальнейших я буду базироваться не на каком – либо определенном учении православной аскетики, а главным образом на своих догадках, поэтому если наговорю нелепостей, то не приписывайте их никому другому, кроме меня.
Вопрос о сердце Вас интересовал еще и ранее. Помню, в личной нашей беседе Вы рассказывали мне, что задавали вопрос этот: «Что надо понимать под сердцем?» еще отцу Феодосию на Каруле, и тот ответил Вам, не помню точно что, но только помню, удовлетворил он несколько Вас своим ответом, потому что тоже давал определение сердцу метафизическое. Я же хочу Вам предложить для практической духовной деятельной жизни, соответствующей нашему духовному уровню или состоянию, не увлекаться покамест изысканием метафизических понятий о сердце, а подойти к решению этого вопроса много проще, что приведет Вас вернее к истине во время, благоугодное Богу. Излишняя иногда бывает у людей «духовность». Так «излишне духовны» были иконоборцы, которым мудрование православных об иконах казалось недуховным, плотским. Так же и о сердце, мне кажется, Вы создали в уме своем «излишне духовное» представление, которое может повредить деланию умной молитвы. Боюсь, что мои рассуждения покажутся Вам теперь плотскими, светскими; боюсь, что Вы сделаете заключение, что, говоря о чувствах (страха Божия и других духовных чувствах), я понимаю что-либо чувственное; но нет, это будет ошибкою с Вашей стороны так предполагать. (Если успею написать, приложу Вам выписку из писем Феофана Затворника.) Говорю все это не потому, чтобы отрицать существование более глубоких предлагаемого мною пониманий о сердце, но потому, что путь к тому сердцу лежит чрез это сердце плотяное.
Можно провести некоторую параллель между отношением мозга головного к уму и сердца плотяного к тому сердцу, которое является средоточием человеческого существа. По выходе из тела душа сохраняет свой ум способным мыслить, – сохраняет она и сердце свое уже не плотяное, а духовное, назовем так. Но как при жизни во плоти деятельность ума неразрывно связуется с деятельностью мозга, точно так же и сердце наше плотяное является средоточием проявлений духовной жизни во все время ее пребывания в теле.
Когда, по дару милости Божией, Ваш ум соединится с сердцем, тогда Вы познаете, что это соединение есть пребывание внутрь, во внутреннем человеке, есть соединение естества нашего, рассеченного грехопадением, по учению святых отцов (Василий Великий[267]). Пребывая внутрь сердца, человек чисто помышляет о Боге, видит все совершающееся в сердце, видит подступающие помыслы, отвергает их, отражает их Иисусовою молитвою, не дает им войти в сердце и так далее – бесконечная деятельность. О большем не думайте сейчас; кроме вреда – ничего не получите, по моему мнению. Если я напутал, – то непременно, прошу Вас, укажите мне на мои ошибки. Я тоже хочу понять то, что Вы поняли. Возражаю Вам в порядке ученического обсуждения. Мне показалось, что Вы ищете путей к «тому» сердцу помимо «этого» (плотяного), а я думаю, что здесь скрывается ошибка, поэтому и возражал. Но, подчеркивая ошибку Вашу, я думаю, что Вы теперь все же приблизились к более глубокому пониманию духовной жизни, хотя было бы лучше для Вас не приближаться таким образом. Приблизились Вы к истине и в своем понимании отличия Божественного и истинно духовного от человеческого душевного, и что значит стать сыном Божиим или причастником Божественного бытия (я бы сказал, жизни). Но мне очень ценно узнать от Вас, каким образом у Вас создалось это понимание.
Непременно, прошу, напишите мне об этом. Хотя я и предупреждаю Вас следующим замечанием: если Вы поняли это только интеллектуально, почерпнули это понимание из книги St Jean de la Croix, то почему же Вы собираетесь «утвердиться в этих взглядах и изложить их как свои» А если Вас посетила благодать Божия, то и тогда, если найдете возможным, напишите мне.
Теперь, я вижу, отпадает необходимость писать Вам о том, что существование в аскетической терминологии понятий духовного, душевного и плотского не значит вовсе, что человек признается трехсоставным (то есть из духа, души и тела). По учению Священного Писания и святых отцов и Церкви – человек состоит из души и тела. Здесь я так же, как и в рассуждении о сердце, хотел бы опустить Вас с небес на землю. Святые отцы говорят: «Если увидишь молодого, самочинно устремляющегося на небо, схвати его за ноги и брось на землю»[268].
Скоро у Вас будут книги, надеюсь, и тогда совершенно отпадет необходимость писать Вам о духовной жизни. Целью своей я поставлял несколько более медленное поступательное движение Вас, но теперь вижу, что Вы ухватились уже за самые вершины; боюсь, что это все больше по догадкам ума Вашего, а не по благодатному просвещению происходит. Если мое предположение правильно, то знайте, что уже не является необходимым посещение Вас Божественною благодатию, так как Вы и без того научаетесь пониманию закона духовного, Божиего; остается только действовать согласно тому, чему научаетесь, ибо сказано: «Грех есть ведущим добро творити и не творящим».
Было у Вас недоумение еще относительно моего выражения, что Бог иногда оставляет человека на труды и болезни. Мне кажется, это выражение не должно давать повода к заключению, что я думаю, якобы человек без содействия Божественной благодати может творить добро. Однако повторю еще и думаю, что это Вам необходимо помнить, что да, действительно, Господь иногда так скрывает Свою благодать, что мы ее совершенно не ощущаем в себе, и тогда всякое даже и малое дело по заповеди Божией сопровождается для нас самонасилием и болезнию. Но это состояние борьбы и неощущения благодати мне представляется таковым, в котором человек не может творить волю Божию или правду Его… Но об этом нет нужды говорить.
Двоедушие – это нерешительность, сомнение, недостаток веры (апостол Иаков)[269]. Вообще же должен сказать, что многие забывают последовательность своих переживаний, ибо не могут еще стоять умом в сердце и видеть по – настоящему свое устроение. Я недавно одному человеку говорю: «Я молился за Вас вчера, и так скорбела душа моя; у Вас было большое искушение какое – нибудь, уныние сильное». Он говорит: «Нет, все слава Богу». На следующий день приходит и говорит: «Да, мне было трудно в тот день». – «Но почему же Вы вчера отрекались?» Он говорит: «Да повеселела душа моя, и я все забыл, что было». Но это фактически потому, что он не умеет наблюдать за своим сердцем, а ум его, рассеянный по внешнему миру, забывает скоро все, что было с душою.
Снова возвращаюсь к тому, чтобы предупредить Вас об опасности стремлений к высоким достижениям. Враг не дремлет. Начнутся – избави Бог – «видения», «благодатные» посещения. Все пойдет легко сравнительно: бдение, умное внимание, воздержание в пище и, словом, совершенство. И тогда трудно будет убедить Вас в чем-либо. Покамест не поздно – на всю жизнь возьмите себе в правило: не стремиться к видению (и созерцанию), даже во время видения [270]. Есть только одно созерцание и видение, к которому должно стремиться всесильно, это – видение греха своего, – и большего не надо нам для спасения. Конечно, подразумевается раскаяние в увиденном грехе.
Так что я всей душой приветствую Вашу молитву, какою Вы молились до последнего времени: сознание своей грешности, недостоинства, худородия, ничтожества; выражать Богу свои сердечные чувства просто, не выискивая слов, но понимая, разумевая, что просишь. Это молитва правильная, не нужно только рисовать в уме никаких образов.
Что же до Иисусовой молитвы, то хотя я и говорил Вам о соединении ума с сердцем во время совершения ее, но лучше будет, если Вы просто будете привыкать к словам этой молитвы, заключая ум в слова ее, сердце же хорошо при этом иметь сочувствующим молитве, которая заключает в себе покаяние: «Помилуй мя грешнаго».
А когда от сочувствия словам молитвы, к имени Иисуса Христа, усладится сердце, тогда ум сам по себе привлекается туда. Это только и нужно; сладкое сосредоточенное покаяние пред Господом нашим Иисусом Христом. Да даст Вам и мне Господь достигнуть этого, за Ваши молитвы.
Простите меня, дорогой батюшка отец Давид, и благословите.
Хотел бы еще с Вами говорить, но все в настоящее время буду сводить к тому, что в духовной, по закону Христову, жизни рассуждение идет обратным (противоположным обычному человеческому) порядком. Когда начнешь смирять себя до земли, тогда Бог тебя вознесет на небо; когда будешь почитать себя достойным ада, особенно если искренно, от глубины души, тогда Рука Божия введет тебя в созерцание бесконечных невещественных, сверхчувствительных, над-умных, сверхмысленных благ небесных, гадать о которых прежде вкушения, по крайней мере, бесполезно. Всегда буду молиться за Вас, благословляя Бога, давшего мне, недостойному, в Вашем лице бесценно дорогого возлюбленного о Христе отца и сомолитвенника.
Грешный иеродиакон Софроний
P.S. Выписки не успел сделать. Старец отец Силуан радуется Вашим успехам и молится за Вас. Шлет Вам приветствие и добрые пожелания.
Письмо 14. Любовь как цель подвига
Забота о матери. Подвиг целью имеет любовь. Служение братиям. Поменьше внимания к миру
16 (29) января 1933 г.[271]
Глубокочтимый батюшка отец Давид!
Благословите.
Возлюбленный о Христе брат, никогда не оставляя памяти о Вас, я последнее время все же был лишен возможности писать Вам. Давно чувствую потребность в этом, но, к сожалению, не мог выбрать времени на беседу с Вами и тем доставить радость своей душе.
Все хотел писать Вам о том, чтобы Вы не смущались неустройством своей внешней жизни, которое влечет за собою как следствие неустройство и внутренней Вашей жизни.
Душа ищет тишины, хочет молиться, приходит желание читать, узнать многое, размышлять о Божественном, а жизнь внешняя такая беспокойная, шумная, так складывается, столько внимания и сил отнимает у нас, что как бы она стоит на первом месте, а духовное является только придатком или входит в состав ее только как часть некая. Но это недолго так будет; потерпите покамест весь этот шум, заботы, переезды и не печальтесь душою.
Выполняйте с великим терпением, и кротостию, и любовью лежащее на Вас послушание – устроить Вашу маму. Общение с нею непосредственно кроме вреда ничего Вам не приносит, но выполнение долга своего – послушания – принесет добрый плод душе Вашей. Душе необходим такой опыт, чтобы она научилась побеждать в искушениях, преодолевать всякое постороннее влияние. Весь подвиг наш своею целью должен иметь любовь. Стяжать ее в сердце своем – великий труд. Всякие скорби, неудачи, болезни – всякого рода страдания, мужественно с благодарностию Богу претерпеваемые, – делают землю сердца нашего плодородною, могущею взрастить любовь.
Не бегите от лондонцев, не бойтесь их, не отстраняйтесь от них, не оставляйте их.
Поверьте, дорогой отец Давид, что если я так много писал Вам о том, сколько я молился о Вас, скорбел, плакал, трудился или еще что делал, то не для того я писал Вам все это, чтобы отяготить Вашу душу каким бы то ни было обязательством по отношению ко мне лично, хотя бы даже и малейшею признательностью, но для того, чтобы Вы после всю жизнь вспоминали, когда отяготится душа Ваша служением ближнему, что и Вам послужили другие. Хочу, чтобы Вы то малое, что я хотел сделать Вам, поставили себе в долг обязательный, но не по отношению ко мне, да не будет, а по отношению к братьям Вашим. Итак, если хотите мне за любовь воздать сторицею, то возьмите на себя иго служения Вашим братьям. Придется ради них изнемогать не только телом, но и душевно; придется жертвовать собою, быть может, даже и душу полагать ради них, не говорю уже о времени, покое или средствах материальных или еще чем-либо подобном.
Но Вы не подумайте, что все это будет Вам непосильно тяжело. Нет. Вы будете и сами пользоваться возможностью заниматься собою. Вам естественно жить в Англии. Говорю Вам, как брат, только высказываю свое мнение. Но как Вы с владыкой Елевферием решите – об этом я не знаю. Ему дано знать волю Божию о Вас. Вполне разделяю Ваше желание принять постриг от владыки Елевферия, который в письме к Вам с такою любовью и сознанием своей ответственности писал: «Одно знайте определенно, что Вы Богом вручены моему духовному попечению», но что касается Вашего отношения, несколько презрительного, к церковной жизни эмиграции русской, если позволите, скажу, что Вы не совсем правы; Вам нет нужды и самому входить в сутолоку и суету их. Так что если не удастся принять постриг в Литве, то не отвращайтесь от того, что может Вам дать архиепископ Вениамин.
Здесь, в сущности, идет речь о глубоких душевных расположениях. Я отлично понимаю Ваше желание удалиться от людской суеты и шума, но не должно малодушествовать. Поменьше внимания к миру. Сражайтесь мужественно за независимость души своей от всякого влияния его. Ни слава, ни бесчестие, ни шум и ни молчание его – пусть ничто не смущает душевного покоя в Боге. Презирайте все преходящее, – вспоминая о смерти и Страшном суде. Не бойтесь борьбы, положите начало и познаете неизъяснимую радость, когда увидите себя свободным от власти мира и всякого влияния его на состояние души Вашей. Будьте бесстрастны хотя бы умом.
Вы мне писали о своем желании жить со мною. Я сам по расположению к Вам и глубокому доверию душевному (больше, чем к кому бы то ни было другому) счел бы великим даром милости Божией иметь Вас своим братом – сподвижником; но это оказывается невозможным, во всяком случае в настоящее время. Я просил отца игумена дать нам (для совместного безмолвия) келлию одну из ближайших к монастырю. Лично он сначала отнесся очень благожелательно, но не решал вопроса; сказал, что нужно молиться Божией Матери, чтобы узнать волю Божию; дело очень важное. Хотел он посоветоваться с соборными старцами монастыря. Самая добрая память о Вас всех склоняла к желанию видеть Вас среди афонской братии, но по внимательном обсуждении всех обстоятельств и условий настоящей жизни на Святой Горе и отец игумен, и почти все другие старцы пришли к тому выводу, что теперь неблагоприятное время для Вашего приезда и поселения на Афоне.
Меня, между прочим, ни за что не хотят освободить от послушаний и отпустить на безмолвие. Жизнь в стенах монастыря Вам не полезна. На общих условиях с другими Вы не сможете жить. На пустынных келлиях жизнь связана с постоянными опасностями от разбойничьих нападений. Про Вас непременно узнают, не дадут покоя. Теперь на Афоне много безработных бродят; бездомные, голодные, они не дают покоя даже и сиромахам[272]. Кроме того, много других препятствий Вы встретите. Принимая все это во внимание, я думал, что лучше Вам отложить на неопределенное время свое намерение поселиться на Святой Горе.
Не оставляйте молитвы за меня, грешного,
Любящий Вас о Господе
недостойный иеродиакон Софроний
Часть третья. Испытания
Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению… ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, в горниле уничижения. (Сир.2:1, 5)
Письмо 15. Скорби – знамение богоизбрания
О мужестве в скорбях, которые суть Божие благоволение к нам. Благодарение Бога за них. Скорби как путь к обожению
Афон, 21 января (3 февраля) 1933 г.[273]
Глубокочтимый батюшка отец Давид,
Благословите!
Возлюбленный о Господе брат – мир душе Вашей о Господе.
Жизнь наша – «вода непостоянная»[274]. Не только мы, новоначальные, еще только думающие вступить на путь деятельной жизни, но и совершенные отцы, достигавшие последних высот созерцания, и те не пребывали неизменными. Не смущайтесь находящими на Вас скорбями и недоумениями, но крепко верою стойте при перемене ветров, то есть душевных состояний. В этом отношении хорошо нам утвердиться в сознании, что все случающиеся с нами искушения приносят нам великую пользу, научают брани духовной, дают познать себя. Мужественная душа даже любит искушения, потому что, преодолевая их, она становится более крепкою, устойчивою, опытною, мудрою, становится способною восходить к созерцанию.
Мир о Духе Святом пожелал я Вам, но знаю из святоотеческих творений, что невозможно стяжать этот мир, если душа не переживет сначала многих бурь, и по временам страшных и великих.
Душа неопытная боится искушений, но когда она научится их преодолевать, то уже становится бесстрашною в своем крепком уповании на Бога; тогда она ничего не боится[275]: ни неудач, ни скорбей и болезней, ни уничижений или гонений, ни встреч с «научениями странными»[276]. А этого нельзя достигнуть без многих браней и искушений.
Последний месяц душа моя уже не так спокойна за Вас, как это было в ноябре – до половины декабря. Хотел бы я быть с Вами, делить Ваши труды и печали и скорби. Какие скорби? Какие бы то ни было; вплоть до сомнений или недоумений мучительных, до преткновений, вольных и невольных; неустройство в жизни, отсутствие руководителя и даже друга близкого. Всякие скорби. И хотел бы я, чтобы Вы во всех этих скорбях радовались духом, то есть умом, усматривая в них еще и другую сторону – свидетельство великой любви Божией к нам. Скорби для души, любящей Христа, – пища; это как бы дрова для разжигания огня внутреннего. Скорби дают нам возможности проявить свою любовь к Богу. Сопряжение пребывания в заповедях Божиих с подвигом самоотречения есть совершенная необходимость для того, чтобы мы познали должным образом Бога, самих себя и взаимоотношение между Богом и нами. Временный (в этой жизни) труд и подвиг совершенно необходим, чтобы мы достигли, перейдя чрез этот порог, – истинной разумности и свободы, чтобы мы стали способными, как говорит преподобный Макарий Великий, к жизни в Небесном Царствии[277], во свете лица Божия, который есть прежде всего «свет разума»[278].
Если бы мы были воистину благоразумны или достойны (потому что это достоинство избранников Божиих, чад Его), то должны были бы идти на вольные страдания, подобно тому как шел Христос «на вольную страсть»; но по немощи своей будем хотя бы благодарить и славить Бога за находящие скорби. Дело мужей духовных благодарить Бога за предоставленную нам возможность идти на вольные скорби за имя Его, за исполнение заповедей Его; славословить бесконечную Премудрость Божию, создавшую нам условия, благоприятные для этих вольных страданий. (Кто-то сказал, что ангелы завидуют нам, будучи лишены этой возможности[279].) Только этим образом мы можем проявить свою разумную любовь к Богу; только этим путем человек может стать другом Божиим, братом Христовым, достигнуть совершенного спасения – обожения во Христе[280].
До тех пор, пока душа не испытана скорбями, покамест она не уразумела, что в предоставленной нам возможности скорбей за заповедь Божию проявляется величайшая, неизъяснимая любовь к нам Создателя, этим путем скорбей возводящая нас к божественному состоянию, до тех пор она еще пребывает в детском состоянии, неразумна или разумна только потенциально; неспособна к Царствию Небесному. Читайте об этом у преподобного Макария Великого. А если так, если мы разумеваем любовь Божию к нам, то будем, помощию Его же, благодарить Его даже до последнего издыхания.
Желание сердца моего в сей час, чтобы душа Ваша пребывала в мире и радости.
Дорогой отец Давид, не торопитесь. Вы теряете нить жизни, ищете путей к тому, чтобы устроиться более определенно и постоянно. И это понятно. Но не спешите. Больше спокойной преданности в волю Божию и поменьше своих раздумий о том, как лучше устроиться; Вы при этих раздумьях и гаданиях многого еще не учитываете, во многом ошибаетесь; но иначе и быть не может. Это Вы увидите позднее.
Мир душе Вашей да даст Господь. Об этом молюсь Богу и Божией Матери молюсь, чтобы Владычица устроила вас по Ее Божественному благоволению. Но что моя молитва и даже кого бы то ни было другого, – это только проявление нашей взаимной любви, заповеданной нам Христом. Сам Он печется о Вас; Владычица Сама покровительствует Вам.
Весь этот месяц перегружен я работою. Не имел возможности прочитать книгу de St Jean de la Croix – лежит еще неразрезанная, и даже писать не мог Вам.
Недостойный иеродиакон Софроний, Ваш меньший брат о Господе
Письмо 16. О родных
Относительно родных: «свои» – «не свои». О переводе аскетической литературы. О грехе похоти
Афон, 13 (26) марта 1933 г.[281]
Глубокочтимый батюшка отец Давид!
Благословите.
(Вы перестали меня благословлять.)
[…] Не иметь от Вас известий столь долгий срок в то время, когда Вы еще совсем не устроены, – для меня было тяжело. Ходил я к старцу отцу Силуану; говорил о Вас. Жалуюсь ему, что давно нет никаких вестей от отца Давида. Старецговорит]: «Да плохого ничего не должно было бы случиться. Молюсь за него, душа покойна». – «Но почему же он замолчал?» Старецответил]: «Не знаю. Быть может, некогда, быть может, мирен он и не находит, что писать».
Но в начале Великого поста сам старец отец Силуан сказал мне, что надо все-таки спросить о Вас у кого – нибудь. Итак, я решился послать письмо владыке митрополиту Елевферию с просьбой сказать нам, где Вы теперь и, если возможно, как Вы себя чувствуете. Отправил письмо это неделю тому назад. Не знаю, ответит ли мне владыка; он меня совершенно не знает; и мне было нелегко решиться на эту переписку с ним, заявлять о себе. Ответит ли он – не знаю, во всяком случае теперь в том нужда отпала, и я жалею, что не дотерпел.
