Текст книги "Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)"
Автор книги: Софроний Сахаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Бог есть Дух [151], и служба Ему духовная – то есть чуждая вещества и того, что свойственно веществу.
Для Вас же лучше всего покамест знать, что когда мы смиряемся, истинно каемся, когда у нас есть умиление, то, сами не разумевая того, мы пребываем во внутреннем человеке, мы в истине, с Богом. Наоборот, когда рассеемся умом, то это по действию тщеславия – от забвения и неведения, тогда мы удаляемся от Бога.
Гордость – корень всех зол. Бойтесь засматриваться на себя, у Вас есть эта привычка (то есть страсть): «Зачем я здесь?», «Что я делаю?», «Вот я не чувствую себя православным» (скоро, быть может, почувствуете), «Вот я какой», «Вот обо мне говорят, пишут», «Вот моя тень», «Вот какая у меня борода», «Вот меня зовут» и так далее. Простите и не сердитесь на меня за шутки.
Я часто прошу Господа и Божию Матерь помиловать меня за Ваши молитвы и теперь прошу Вас благословить меня с любовью.
Преданный Вам Ваш меньший недостойный о Христе брат
грешный иеродиакон Софроний
P.S. Землетрясение все еще продолжается. Правда, колебания почвы стали более редкими и менее сильными, но все равно было бы лучше, если бы Господь помиловал нас, грешных, и отвратил праведный Свой гнев. Сведения, которые я Вам написал в прошлом письме, кажется, оказались неверными. Но я теперь толком не знаю, газет не читал, а слухам монашеским доверяться нельзя.
Письмо 7. О науке послушания
Преткновения в вере. Как найти старца и как относиться к его слову (о слове по благодати, по опыту и в утешение). Об исполнении слова. Об утверждении в Православии. Слово о трех крестах. «Держи ум во аде». О большой благодати
Афон, 15 (28) октября 1932 г.[152]
Христос посреде нас!
Глубокочтимый батюшка отец Давид, возлюбленный о Христе брат мой!
Благословите меня и помолитесь обо мне, грешном[153].
Сколько уже раз доходил я до изнеможения, молясь непрестанно о Вас. Боже мой, какая изменчивая, нерешительная, недоверчивая у Вас душа. Когда Вы противитесь врагу, помыслам, тогда хоть и трудно, с подвигом, но все же хорошо молиться за Вас, но иногда Вы почти добровольно склоняетесь на сторону врага и даете себя тащить в какую-то темную бездну, тогда скорбит душа моя и болит сердце. Правда, бывают у Вас хорошие состояния, и я тогда радуюсь за Вас и чувствую душою, что Вы молитесь с любовью за меня, как близкого Вам брата. За это время (с апреля месяца) бывали у Вас и весьма добрые устроения – и даже подъема духовного, но, к сожалению, Вы опять падали, тонули, как апостол Петр, когда усомнился, видя вокруг себя бушующие волны; усомнился апостол Петр, несмотря на то что Сам Господь, повелев ему идти по водам, тем самым дал ему власть, или силу, идти по воде, за горячность веры в первый момент, и вот сомнение лишило его сей благодати[154]. Так вот и Вы: то восходите на высоту за веру, то снова, за сомнение, падаете.
Отправив Вам прошлое письмо, я после, в воскресенье, ночь проплакал, думая, зачем я его обижаю, и оскорбляю, и обличаю. Если я это делаю, то кто будет утешать его в тех скорбях, которые он претерпевает; но вот, начиная это письмо, я снова хочу если не обличать Вас, то пожаловаться Вам же на Вас, за Вашу нерешительность и двоедушие[155].
О, дорогой, если бы Вы знали, как трудна мне, сверх моих сил борьба эта. За эти полгода, что мы с Вами знакомы, чего Вы только не пережили (и я с Вами постоянно в молитве, днем и ночью, разделял скорби Ваши и радости). Сколько колебаний и сомнений, сколько подъемов и опять падений, радостных и еще больше скорбных, а иногда и мучительных часов. Душою я рад сподвизаться с Вами, но скажу – это выше моих сил. Много раз я молился, чтобы Господь и Владычица сложили с меня, немощного, это бремя, и это потому, что у Вас непостоянная душа, маловерная. Враг силен потому, что мы немощствуем верою, а если бы не так, то подвиг был бы не только не труден, но даже и радостен.
В письмах только малое нечто можно сказать, и поэтому когда я начинаю письмо Вам, то не знаю, с какого конца начать, о чем прежде писать, ибо повсюду разваливается наша душевная храмина. Я вот теперь знаю, на чем Вы преткнулись, и, несмотря на это, боюсь говорить с Вами о причинах Вашего преткновения, чтобы не быть понятым превратно, ибо, говоря об этом, я становлюсь в крайне неловкое положение.
Я Вам не старец, не отец, а только брат; думаю, что в своей неложной заботе о Вас если я и скажу что неприятное, то Вы, как муж премудрый, зная, что искренние укоризны, обличения любящего лучше лживых поцелуев льстеца[156], извлечете пользу для себя из моего смиренного слова.
В прошлом письме я Вам говорил и теперь повторяю, что если Вы не поймете и не исправите в своей душе нечто, то не только истинного старца – отца, но и просто руководителя не найдете себе; хотя бы их и находили Вы, но они все от Вас отрекутся. Простой, безответственный собеседник – пользы не принесет; беседа с ним будет празднословием. Многие, прожив в монастыре по сорок и более лет, не находили себе даже друга – духовного. Теперь старчество – редкость великая. Если я хочу Вам сказать нечто о старчестве, в чем его сила, смысл, то это с целью сократить Вам горький опыт на нашем труднейшем пути. Но это после. Сейчас хочу сказать, что та некоторая восторженность, с которою Вы сначала принимаете слово, имеет в себе зачатки нервного, кровяного возбуждения, за которым непременно последует реакция. (Апостола Петра постигло это искушение в ночь предания Господа[157].) Потом Ваша фантазия рисует Вам образы, и мысли, и чувства, якобы возвышенные, но, к сожалению, не соответствующие истине. До тех пор покамест благодать не научит человека, сердце и ум[158] его не в состоянии постигнуть, в чем величие служения Богу, в чем состоит духовная жизнь. Научить этому может только[159] Сам Господь, и никак не люди. Люди же могут немного помочь на этом пути, несколько указать, направить, предостеречь от прелести, которая прежде всего состоит именно в том, что человек в уме [160] своем рисует образы или предается душевной восторженности. По неразумной ревности своей я хотел оказать Вам на этом пути первую помощь, сознавая вполне, что и оказание на первых шагах какой – либо помощи для меня является задачею, превышающею мои силы. Надеюсь, однако, что в дальнейшем Вы встретитесь с кем – либо, познавшим опытно духовную жизнь; теперь хочу Вам сказать несколько о том, как должно вести себя с ним, если хотите, чтобы он согласился с радостью (а не воздыханием) понести Ваше бремя.
Прежде всего должно утвердиться верою к нему и через веру эту стать неудобопреклонным к соблазну[161]; подчиняться ему, не гнать, не торопить, не требовать, относиться к нему с преданностию, любовью, без восторженности, просто. Руководимый должен быть прост, доверчив, послушлив, непытлив[162]. Мы, по крайней мере, так жили и живем. Когда нам отец игумен или духовник что-либо скажут, то не испытываем, почему он так сказал, а просто «слагаем в сердце глаголы их»[163]. Мы знаем, что они говорят трояко – иногда по благодати по предвидению (это в случаях наиболее важных), иногда по опыту (большею частию), иногда ради утешения в скорби или наставления и вразумления. Доверчивый и послушливый всегда от них получает пользу (во всех указанных случаях).
При ином же отношении и устроении ни в одном из сих случаев человек не получит пользы, потому что рано или поздно преткнется (соблазнится, разочаруется и тому подобное).
Мы знаем, что если нам игумен или духовник что-либо сказал только ради утешения (вроде: «потерпи», «это скоро пройдет» или что-нибудь подобное), то хотя и годами – случается – мы не получаем облегчения, все же всякий раз с верою слушаем и принимаем их слова.
Так бывало и со мною. Приду к духовнику сказать, что бесы докучают по ночам, замучили меня: бьют, душат, ломают, пихают с постели, кричат неистово и без конца разные пакости делают, так что за ночь я не только не отдыхаю, а хуже устаю, когда наступит день, то я едва ли с болезнию могу ходить, а ведь мне нужно весь день быть на послушании; духовник скажет: «Ничего, потерпи; это пройдет, это тебе за гордость Господь попускает или за осуждение, за неприязнь к кому-либо». И я верю и ухожу. Через некоторое время, когда опять замучаюсь, говорю, что не только не лучше, но даже еще хуже досаждают мне бесы. «Ничего, терпи, предайся воле Божией; смирись, и не будешь мучиться. Ничего, теперь так не будет; иди с миром»[164]. Иногда прочитает разрешительную молитву или другое какое-либо наставление даст. После два – три дня иногда спокойнее проходят, а потом снова та же мука, и так годами; и что же – по вере своей духовнику душа каждый раз укрепляется словом его и, терпя годами, впоследствии научается брани с бесами, становится более мужественной, получив много раз помощь от Бога за молитвы, познает свои немощи, смиряется; а смирение – над бесами непобедимая победа; а к плачущему о грехах ни бесы и ни какой иной страх не имеют доступа.
Когда нам говорят по опыту, то в случае несовпадения слова духовника с тем, что было с нами, не соблазняемся, а просто говорим ему о том, и он указывает нам на наши ошибки, которые были причиною того, что с нами произошло иначе, чем он сказал.
Когда духовник нам определенно, со властию говорит что-либо о будущем, то опять мы это принимаем несколько иначе, чем Вы; прежде всего относимся проще, с верою, не пытая ни сроков, ничего дополнительного к сказанному не требуем; ибо знаем, что сам по себе человек будущего не может знать; если он сказал это по дару благодати, то что сказано, то и сказано. К тому же мы знаем[165], что и пророчества, определенно исходящие от Бога, не обязательно исполняются, но очень часто условно, а очень часто и выражаются условно – «аще». Пример: ] пророк Иеремия (Иер.18:7–11)[166].
Мы знаем, научаемые Священным Писанием, что если вознерадим или возгордимся, то отнимется от нас обещанное благо (как у Саула – царство[167]), и наоборот, если покаемся[168], то избежим предсказанного зла, подобно Ниневии[169]. Так что каждый раз получается для нас одно, а именно: Бога бойся и заповеди Его храни [170]. В этом вся мудрость. А что будет со мною, доброе или худое, то все это в руке Божией.
Один иеромонах нашего монастыря рассказывал мне о себе. Однажды утром, когда он еще лежал в постели, к ним в дом пришел некий благочестивый муж, подвижник (они были знакомы очень мало). И вот сей подвижник подошел к нему, тот приподнялся, сел в постели и от смущения и ради приветствия наклонил голову. Подвижник стал его «рукополагать» (положил руки на голову). Считая себя недостойным священного сана, ныне отец X. отстранил его руки, но тот вторично сделал то же самое; тогда отец X. смирился – «буди воля Господня» – противиться нельзя. После этого «рукоположения» (все проходило в молчании) отец X. прожил более двадцати лет в миру, но когда ему, еще совсем молодому юноше приходило желание «развлечься», подобно своим друзьям, то он удерживал себя всегда от всякого нецеломудренного поступка или прикосновения словами: «Что ты делаешь, ведь ты будешь иеромонахом». И это исполнилось над ним чрез сорок или даже более лет. Теперь он иеромонах.
К старцу отцу Силуану лет двадцать тому назад пришел один только что приехавший на Святую Гору монах нашего монастыря и стал ему говорить, что «вот жена моя требует, чтобы я возвратился»; отец Силуан спросил его: «А сам – то ты как к этому относишься? Хочет сердце твое возвратиться к ней, или хочешь быть монахом?» – «Хочу быть монахом». Тогда отец Силуан сказал: «Ну, иди с миром и оставайся в монастыре. Бог устроит все». Через некоторое время тот монах получил известие о смерти его жены, то есть о том, что ему предсказал отец Силуан. Но все это делается просто, с молитвою.
Таким образом послушный, доверчивый обогащается опытом, постепенно восходит от силы в силу, из всего научается извлекать пользу. А пытливый, склонный к соблазну, недоверию, особенно гордый, и от пророка не попользуется, и в чудотворце ничего не заметит, и совершенного будет уничижать. С таким и тяжело, и бесполезно заниматься, и все духовники отрекаются быть руководителями подобных учеников.
И это все говорю к опыту Вашему. Впоследствии, быть может, согласитесь со мною. Не укоряю я Вас, дорогой, но больше скорблю с Вами. Я сам новоначальный, неопытный, кроме бескорыстной готовности помочь брату спастись я ничего не имею. Я вполне сознаю свое невежество перед Вами, знаю, что ничего нового, неизвестного Вам сказать не могу; но все же, как научает нас опыт духовной жизни в современных условиях, и от низшего нередко можно попользоваться, так как все мы в советах более благоразумны, чем в делании, к тому же молитвою к Богу мы испрашиваем себе слово, согласное с Его волею в каждом отдельном случае[171].
В начале первого тома «Моя жизнь во Христе» блаженный праведник Иоанн Кронштадтский пишет: «Мысль наша постоянно течет именно под условием существования беспредельного мыслящего Духа. Вот почему апостолы говорят: «Мы не довольни есмы от себе помыслити что, яко от себе, но довольство наше от Бога» [172]. Вот почему и Спаситель говорит: «Не пецытеся, како или что возглаголете, даст бо ся вам, что возглаголете» [173]. Видишь, и мысль и даже самое слово приходит к нам отвне. Это, впрочем, в состоянии благодати и в случае нужды»[174].
Дабы показать Вам мою любовь и смирение пред Вами, отец мой, свидетельствую Вам, что хотя я и хуже и неразумнее ослицы Валаама, однако в беседе с Вами мне много содействовала благодать Божия, частию же говорил я от опыта своего скудного. Так же и в письмах.
Вы своим первым письмом (вопросом о записках моих в минуту Вашего колебания), теперь вопросом «на каком основании?» и другими понудили меня, дорогой отче, пойти на самое трудное; но Ваше обещание хранить все это в тайне (а я совершенно верю Вашему слову) дало мне, неразумному, решимость быть с Вами откровеннее, чем с кем бы то ни было другим, и это в надежде, что, быть может, окажу Вам хотя малую пользу на Вашем пути ко спасению, ко Христу[175].
Хотя я и не отец Ваш духовный, но скажу Вам, что благодаря встрече с Вами я опытом познал то, о чем преподобный Симеон Новый Богослов пишет в одиннадцатом Слове об отце и чаде духовном. Он пишет: «Возлюбленный мне в Господе! Я принял тебя на лоно свое, когда ты пришел ко мне, с теплым усердием преподал тебе истинное учение, с немалым трудом вообразил тебя во образ Христа чрез покаяние и возродил чадом духовным с великим терпением, многими попечениями и каждодневными слезами, хотя ты не знал ничего из этого, понесенного мною ради тебя. Это и не дивно. И дети, находясь в утробе матери, нимало не чувствуют ее печалей, ни болезней, какие терпит она во время рождения»[176].
Хотя я Вам и не мать (ибо не я породил Вас к жизни духовной), но скажу, что благодаря встрече с Вами я познал отчасти силу слова апостола Павла: «Чадца моя, имиже паки болезную, дондеже вообразится Христос в вас» [177].
За Ваш переход в Православие ведь я должен отвечать на Страшном суде. Помню, как Вы в начале нашей первой беседы в библиотеке имели приблизительно такие мысли: «Да, я имею склонность к Православию, но что если католичество есть истина, тогда я, перейдя в Православие, отпаду от Христа. Как бы мне знать определенно – где истина, кто прав». Дорогой отец Давид, если бы я, окаянный, не был уверен в том, что в переходе в Православие Ваше спасение и, быть может, других многих, то разве пошел бы я на все эти труды и как решился бы я понести такую страшную ответственность пред Богом. Но эти слова мои к Вам возымеют ли силу? Не знаю. Молюсь и чувствую иногда, что изливаю силу души своей как бы в какую-то пустоту. И тогда в скорби прошу Господа, чтобы Он Милостивый указал Вам кого – либо другого, раба Своего, который смог бы помочь Вам; а я, немощный, и своего бремени не могу понести, а других только в соблазн могу ввести. Большего сделать я не могу[178].
В жизни по Богу мы познаем, что мы свободны. Эту свободу Господь не отнимает от человека ни в каком случае, дабы не низвести своего умного создания на степень подсознательных. Апостолы молились за весь мир, пылая огненною ревностью спасти его – обратить ко Христу, но не достигли. Святители – их наместники – то же делали и делают, но неверные были и есть. Каждый как хочет, так и живет. А я, нищий и убогий, что могу? Лишь бы самому не погибнуть.
Знаете ли, дорогой отец Давид, что если Вы не утвердитесь верою в Православной Церкви и еще будете предаваться сомнениям и раздумиям, то Вы не познаете истинной духовной жизни. Для этого утверждения припомните обстоятельства и все бывшее с Вами за это время, и, быть может, пред Вами станет очевидным особый промысл Божий о Вас. Дай Бог, чтобы Вы увидели это и после крепко помнили.
В минуту колебания встаньте на молитву и говорите Господу, Сердцеведцу, что Вы все это делаете, ища Его; Он Истина, Он Любовь. Он за наше спасение претерпел Крест – не попустит Он заблудиться человеку, который пред Ним воистину не лукавствует.
Вы идете необычным путем. Вам, прежде чем начать жизнь духовную по – православному, нужно предварительно как-то проникнуть в тайны Духа, закрытые вообще от взора людей. Закрыты они потому, что мир не приемлет яже Духа Божия: юродство (μωρία) бо ему есть [179], мир о слове Христовом говорит: «Жестоко слово сие» [180].
Преподобный Серафим Саровский запрещает говорить о духовном с человеком душевным[181]. Он напоминает в данном случае учение святого Дионисия Ареопагита: «Tu vего, fili… ipsemet divinus divina doctrina factus, atque animi secreto sancta recondens, tanquam uniformia, a profana multitudine conserve; neque enim fas est, ut Eloquia testamentur porcis projicere spiritalium margaritarum purum ilium, ac lucidum pulchrificumque adornatum»[182].
Поэтому, следуя совету святых, Вы после не скоро склоняйтесь на беседу с неиспытанным человеком о том, что так бесконечно дорого душе нашей. Вас, дорогой отец Давид, я не считаю совершенно непосвященным, наоборот, я знаю, что Вы уже многое пережили и многое понимаете и с должным благоговением относитесь к духовной жизни.
Но все же на Вашу просьбу более открыто говорить с Вами о Кресте я при всем желании как-то еще не решался до сих пор. Из книжицы епископа Феофана Вы можете многое почерпнуть[183]. Кресты – бывают трех родов. Из них два первые неизбежны для всех помышляющих о спасении; Вы их и опытом познали уже отчасти в юности, более разумно теперь. Рано нам говорить о третьем Кресте, который тяжек, по слову божественного Григория Синаита, даже для самых мужественных. Боюсь я осуждения за то, что хочу говорить о том, чего не делаю. Но, как выше сказал, обстоятельства понуждают меня и на то, что выше моих сил и разумения. Не знаю, примете ли Вы мое слово с верою или еще больше соблазнитесь. Впрочем, я уверен, что Вы примете, ибо неложно хотите жить по Богу.
Истинный подвижник Христов, чтобы избежать ада, эту жизнь делает адом и сознанием своим постоянно низводит себя во ад, сколько есть сил на то. Хотя бы он чудеса творил, он говорит себе: «Окаянный я человек; воистину я хуже всех, грешнее всех[184]. Все спасутся – один я погибну[185]. Еще немного – придет смерть, и окаянная душа моя навеки снидет во ад на неисповедимые страдания»[186]. И так держит он себя как бы на грани отчаяния (смотрите «Лествицу» – «Слово о темнице»[187]), сколько хватает душевных сил.
В своих записках, данных мне, старец отец Силуан (говорю Вам, потому что Вы его знаете, а другим нельзя говорить, он запретил) пишет: «Однажды ночью сижу я в келлии, молюсь (значит, умною молитвою – мое объяснение), и вот бесы нашли, полна келлия. Я и стал просить Господа: «Господи, Ты, милостивый, видишь, что я хочу Тебе молиться чистым умом, скажи мне, что я должен делать, чтобы избавиться от бесов?» – и слышу от Господа ответ в сердце: «Держи ум свой во аде, и не отчаивайся». Я стал так делать, и ум мой очистился, и я перестал видеть бесов»[188].
Душа при этих мыслях смиряется и обретает покой, как и Господь сказал: «Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим…» [189]
И время, и силы мои истощились. Урывками за эти дни писал я Вам это письмо – то днем, то вечером, то в библиотеке, то в келлии. Если Бог приведет нас побеседовать еще и если Вы этого захотите, то рад буду.
Сейчас добавлю только, что в подвиге нашем повседневном мы должны держаться бескорыстности, то есть хотя смысл своей жизни мы полагаем в стяжании благодати Святого Духа, однако каждый раз, подвизаясь за соблюдение заповедей Божиих, мы не должны ожидать награды, но предавать все это на усмотрение благости Божией. Опыт же показывает, что благодать приходит к нам в то время более, когда мы ее не ждем, почитаем себя недостойными ее и даже самого спасения. Но это все отчасти. Раньше я не решился бы Вам говорить и этого, потому что нужно было как-то увериться Вам сначала в том, что, перейдя в Православие, Вы именно избежали ада, нужно было сначала познать сладость рая, – чтобы воспоминанием о ней укрепляться верою и надеждою на дальнейшем крестном пути. Но Вы, дорогой, отчасти уже и познали ее; к сожалению, сомнения всякий раз не позволяли Вам достигнуть в большую меру[190]. Мы по постоянному опыту (не единичному, а общему монашескому) знаем, что при покаянии, при постриге, при хиротонии (при причащении иногда) – посещает человека обильная благодать.
Враг сомнениями исковырял Ваше сердце и сделал его неспособным к принятию благодати[191]. Но Вы не отчаивайтесь. Не достигли сегодня – достигнем завтра. Преткновения тоже полезны – они обогащают наш опыт. Кроме того, скажу еще, что в познании большой благодати есть много опасностей, и потому редко кому дает это Господь в начале. Дело в том, что мы не в силах удержать великой благодати, живя в телесной храмине; душа же, познавшая благодать, после, потеряв ее, скорбит смертельно и ищет потерянное с великим трудом, и болезнию, и плачем. Большинство не выдерживают этого подвига. Вспомните тысячу дней и ночей на камне в житии преподобного Серафима, читайте опять «Слово о темнице» у Лествичника и другое.
Простите меня за все, чем обидел Вас, благословите и молитесь за меня, грешного.
Недостойный иеродиакон Софроний
Письмо 8. Об умном делании
Переписка позволяет избежать поверхностного усвоения. Совет старца Силуана – лучше чисто молиться. Об умном делании. Совет старца Силуана о том, что говорить родителям. (Он же о музыке.)
Афон, 23 октября (5 ноября) 1932 г.[192]
Христос посреде нас.
Глубокочтимый батюшка отец Давид, возлюбленный о Христе брат мой!
Благословите!
Хотя мы в переписке своей друг друга иногда предупреждаем, иногда же говорим о чем-либо с опозданием – все же по благому о нас промыслу Божию получается известная последовательность, которую если и не совсем можно одобрить – однако можно считать допустимой. В нашем разделении пространственном есть и положительная сторона, а именно та, что мы поневоле, в силу создавшихся трудных условий переписки, – поступаем вперед с некоторою необходимою медлительностию. Если бы мы с Вами жили вместе, то не удержались бы от желания все до конца переговорить, по возможности не отрываясь друг от друга, доколе не выяснили бы все нам доступное. И это было бы неполезно, потому что в духовной жизни одно поверхностное умственное усвоение чего – либо не так ценно, как закрепление постепенным, параллельным опытом жизненным. Я учитываю возможность многих Ваших недоумений еще в связи с нашими (отца Силуана и моими) письмами, но мне рисуется в дальнейшем нетрудная возможность для Вас все объяснить и понять должным образом.
Ваше последнее письмо[193] меня глубоко порадовало очень и очень многим. Главное же тем, что Вы «намерены держаться православной веры, с Божией помощью, невзирая на все испытания, до самой смерти». Это дает возможность нам спокойнее держаться необходимой постепенности продвижения вперед в страну, которая Вам еще неведома, как опять можно видеть и из последнего Вашего письма.
Вы повторяете, что для Вас все-таки все это неясно, и что Ваше духовное выздоровление (а я бы сказал, начало оздоровления) мало что показывает Вам пока… и что Вы верите, что Бог, наконец, Имиже весть судьбами, Вас просветит. И вот, дорогой отец Давид, и я снова повторяю с глубокою верою, что «это будет», но как – этого не могу сказать.
«То, что происходит со мною теперь, могло бы происходить также и на почве католичества» (из Вашего письма). Этого отрицать я не хочу, но убежден в том, что в дальнейшем Вы увидите, что вступили на путь истинный и совершенный, а сколько Вам удастся пройти по нему – это в руках Божиих; это зависит также от веры нашей и меры смиренного подвига.
Вы очень любезно предлагаете мне в целях более глубокого понимания Вашей душевной борьбы поближе познакомиться с некоторыми житиями новоканонизированных святых Католической Церкви. Вообще я, быть может, не отказался бы от этого, но в настоящее время для меня это является неосуществимым, потому что я, крайне слабый здоровьем вообще, теперь еще более изнемог и уже не нахожу сил ни на что, кроме служения литургии и исполнения моего послушания. Остальное время провожу в постели от изнеможения. Но я надеюсь на милость Божию, что снова оправлюсь.
Теперь перейдем к тому, что необходимо Вам. Ваше письмо старец отец Силуан прослушал с большой радостью и вниманием. Чтение (с объяснениями) заняло два часа времени. Он молился о Вас. Вечером с определенностью, не допускающею возражений, повелел мне написать Вам, что Вам в настоящее время совершенно неполезно занимать свой ум мыслями о разницах и сходствах между Церквами Православной и Католической, но, отложив об этом всякое помышление, – иметь ум свой чистым в Боге. Сам я еще не решился бы говорить Вам об этом, но раз повелел старец отец Силуан, то счел должным сделать.
Внимательно прочитав все написанное Вами о молитве, мы увидели, что Вы еще не имеете понятия об умной молитве. Меня это несколько удивило теперь потому, что из имеющихся у Вас книг («Лествицы», Исихия Иерусалимского, Нила и Филофея Синайских) Вы могли бы уже многое уразуметь; но Вы их или не прочитали внимательно, или не поняли (то и другое возможно).
Умное делание – есть центральное в действительной монашеской жизни. К великой скорби, оно находится сейчас в крайнем упадке. Нет более высокого и совершенного делания духовного, но зато нет и более трудного подвига. Это – крест, тяжелый даже для сильных (но и блаженный). Духовная молитва – по слову преподобного Нила Синайского (§ 50) – есть то, из-за чего ведется вся брань между нами и демонами[194]; он же (в § 146) называет ее страшной и преестественной, молитвой в Духе и истине, и говорит, что уму, страстному и нечистому, не принесет пользы напряжение или приноравливание себя к ней[195]. Однако, как я Вам писал раньше (в прошлом письме), особенность Вашего положения понуждает нас несколько к такому в обычном порядке недолжному забеганию вперед. По совету святого Григория Синаита, всего лучше держаться средины – то есть во всем меры, постепенности, своевременности[196].
Я уже написал Вам несколько слов предварительных об умном делании. Это приникновение умом – вниманием к внутреннему человеку – в сердце, в глубину его. Теперь добавлю (дабы Вы яснее поняли слова старца отца Силуана о чистом уме), что это приникновение совершается с повторением постоянным одной и той же молитвы Иисусовой «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» с низведением ума в глубину сердца, причем ум должен быть совершенно свободным (чистым) от всякого помысла – от всякого представления чего – либо вещественного (предмета, цвета, формы).
Писать в письме об умной молитве – конечно, невозможно. Во – первых, потому, что объем письма не позволяет подробно говорить о сем бесконечном делании. Во-вторых – нет ни времени, ни сил; но нет и нужды, потому что существуют книги, посвященные этому вопросу, написанные людьми, постигшими это делание, духоносными, достигавшими до последних вершин, возможных человеку в мире сем.
Вы лучше всего сделаете покамест, если будете следовать совету преподобного Иоанна Лествичника – держать, заключать ум в слова молитвы[197]. Это уже Вы и понимаете, и делали, и продолжайте делать с Богом. Это испытанный несомненный путь для новоначальных. Старайтесь удерживать ум от рассеяния. Дальнейшее – Богу благоволящу и содействующу – придет и к нам.
Чтобы облегчить во время молитвы уму труд – быть глухим, и немым, и бездейственным (как бы) – для этого требуется ограждать себя от всяких излишних впечатлений.
Думаю, что Вам необходимо приобрести некоторые книги вдобавок к уже имеющимся у Вас. К числу таких книг в первую очередь принадлежат сочинения епископа Игнатия Брянчанинова. (Необходимы Вам по той причине, что сей епископ – подвижник опытно проходил делание умной молитвы, был для многих руководителем и в своих сочинениях на основе святых отцов с вполне удовлетворительной последовательностию и подробностию излагает учение о делании умной молитвы.)
2. Некоторые сочинения епископа Феофана;
После уже возможно будет Вам перейти к чтению и самих творений святых отцов.
3. Преподобного Исаака Сирина;
4. «Добротолюбие» (5 томов в русском переводе епископа Феофана).
В них Вы найдете бесконечные и бесценные сокровища и будете удивляться – как же это весь мир погряз во тьме, когда существует возможность, дарованная нам Господом Иисусом Христом, столь удивительной, воистину небесной жизни.
5. Сочинения преподобного Симеона Нового Богослова (15 °Cлов). Этот божественный отец стоял на преестественной высоте, так что даже и подвижники многие его не могут читать, – впадают в уныние от сознания своей крайней немощи и далекости до той высоты, на которой он стоял и о которой писал как о естественном для человека состоянии.
Вам будет полезно его читать потому, что он очень обстоятельно и подробно пишет о многих интересующих Вас вопросах как богословского характера, так и аскетического[198].
6. Преподобного Петра Дамаскина;
7. Житие и писания Паисия (Величковского) – издание Оптиной Пустыни и покамест довольно.
В этих книгах Вы найдете самое совершенное разрешение интересующих Вас вопросов о благодати, о молитве, о созерцании и прочее. Мне же писать по всем этим вопросам, при наличии таких книг, является совершенно ненужным; особенно потому, что я совсем недостаточен – а вернее сказать, невежда во всем этом.
Так скоро писать Вам я вообще не намеревался, но пишу, чтобы выразить Вам, с одной стороны, благодарность за тот труд, который Вы понесли, чтобы мне доставить большую радость и утешение более подробным описанием своего состояния, и во – вторых – чтобы утешить и Вас словами старца отца Силуана, касающимися не только Вас непосредственно, но и Вашей мамы и сестры. Отчасти же и потому, чтобы хоть несколько сгладить то тягостное впечатление, которое должны были произвести на Вас мои последние письма своею придирчивостью (если Вы замечаете, что я и раньше судил Вас чрезмерно строго). Простите меня.
