Текст книги "Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)"
Автор книги: Софроний Сахаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Другой случай. Однажды я беседовал с отцом Ювеналием (на Афоне) и в беседе той, безотносительно к себе, так что отец Ювеналий никоим образом не мог бы что-либо «заподозрить», то есть подумать, что я говорю не просто только понимание свое где – то прочитанного, а лично пережитого, я говорил, как надо понимать слова святых отцов о свете умном. И что же, несмотря на всю безотносительность ко мне, с того дня я перестал видеть этот свет, а до того многажды Господь давал мне созерцать умный свет Солнца правды. Надо сказать, что созерцание сие столь приятно для ума (и души), что когда, после молитвы, душа снова вспоминает о необходимости вернуться в этот мир и видеть свет вещественного солнца, то со скорбию принимает эту необходимость. Ей хотелось бы постоянно пребывать в созерцании умного невещественного света. Входит в это созерцание душа так постепенно, что сначала (так было со мной) не разумевал я происходящего; а когда шуйца моя увидела, что творит со мною десница Божия, то прекратилось видение. И подобных случаев со мной было несколько.
Вот поэтому, дорогой отец Давид, так не хочется говорить людям об этом; когда мне нужно было открыться перед Вами, то я, прямо скажу, решился на это с борьбою, сказав: пусть я ради пользы брата моего потерплю ущерб. И я пошел на эту жертву ради любви к Вам. Говорю о жертве не потому, чтобы указать Вам на это, как на какую-то заслугу мою перед Вами, но просто, как брату присному, открываю свою душу. И прошу Вас, возлюбленный мне брат, умолите Господа посетить снова душу мою; ибо я тоскую несказанно, давно не видя Господа. Нет печали на земле тяжелее печали души, когда она потеряет благодать.
И еще скажу Вам, не разжигайтесь воображением обо всем, что я Вам говорил; все это, с одной стороны, столь дивно, что нет слов выразить, а с другой – это все так естественно, просто, ясно, что всякое вычурное выражение будет ложно. Восходит (вернее, возводится благодатию) до созерцания человек постепенно, сам того не замечая.
Но при всем этом скажу Вам тайну жизни о Христе. И эта тайна нетайная, не новая, открытая мною, а древняя, как учение Христа. Тайна жизни о Христе – любовь, неразрывно связанная со смирением. Если человек не смирится до зела, так что будет почитать себя хуже бессловесных животных, то не уразумеет он никогда тайну духовной жизни, – не узрит света Христова. И это начало смирения. Любовь же – это сущность христианской жизни; любовь – основание богословия. Различные понимания, взгляды существуют на многие предметы и явления духовной жизни, но истинный до конца тот, который в основе имеет любовь Божию (к нам, а затем нашу к Богу).
Например, некоторые смотрят на послушание, как на принесение человеком в жертву Богу своей воли, которая, конечно, дороже всего человеку. На самом же деле иначе нужно понимать об этом. В жертву Богу человек что может принести? Бог ни в чем не нуждается; жертвы не хочет, а милость Свою к нам явить – вот Его желание[223]. Когда мы отрекаемся от своей плотской воли ради послушания Богу, ради исполнения Его воли, то чрез исполнение Божией воли мы становимся причастниками Божественной жизни, – а акт произвольного отречения от своей воли делает наше восхождение разумным проявлением нашей любви к Богу. И эта возможность – свободного разумного восхождения при содействии, конечно, благодати есть благодеяние нам, а не жертва наша Богу. Но этим не исчерпывается все то, что должно или можно сказать о послушании. Понимать тайну послушания или отречения воли своей очень важно для разумного восхождения (постепенного) в духовной жизни.
Также о скорбях. В чем выражалась бы или из чего познавалась бы нами наша свобода, если бы для восхождения нашего к Богу не требовалось совершение подвига, сопряженного с болезнями, скорбями, тяготою и проч.? Но Бог дал нам свободу, дал нам и возможность познать себя облагодетельствованными, одаренными столь великим даром; дал нам вместе и возможность проявления свободы, выражающуюся в добровольном терпении нами скорбей. Так что благоразумная душа, из всего этого познавая себя одаренною, облагодетельствованною от Бога в высшем духовном смысле, радуется в скорбях и благодарит Бога и произвольные скорби почитает более приятными невольных радостей (то же пишет и Василий Великий)[224]. Последняя или высшая степень этого восхождения может быть проявлена человеком в смерти своей. Блаженный Диадох говорит об этом так: «Предел совершенного изменения в сладостном вкушении Бога – вменение в радость скорбность смерти»[225]. Таким образом, любящая Бога душа, уразумевая должным образом совершающееся с ней некоторым неизреченным образом, торжествует и радуется даже в смертной агонии, а Бог по безмерной благости Своей и любви к человеку за сие благоразумие, а не жертву, еще одаряет нас неизмеримо большим даром, – приобщает нас Своей Божественной жизни… Творец – Единый Бог, но и нам Он дает возможность некоторого соучастия в деле творения, – деле, свойственном по существу только Ему. Первоначальное проявление этого состоит в том, что мы сами принимаем ближайшее участие в деле возрождения, восстановления или вторичного высшего воссоздания нас Божественною благодатию. О дальнейших степенях и формах этого участия не будем говорить. Заметим только, что дар Вам от Бога – священство – дает Вам возможность и даже налагает обязательство великого подвига – служения ближним. В этом служении своем Вы должны со страхом и смирением сознавать себя соучастником в деле Божественного спасения людей. Много случаев проявления любви к ближнему предоставляет это служение. Особенно в духовничестве: исповеди и руководстве. Многажды будет Вам предоставлена возможность «душу свою полагать за овцы своя»[226], вернее, Христовы овцы, и други, и братья своя.
Слишком в сторону от прямой темы уклонился я по влечению своему рассуждать о том, что Бог нас так безмерно любит, что все случающееся с нами можно и должно принимать и понимать как Его милость и благодеяние, и поэтому всегда и за все должно благодарить и радоваться[227].
2. Относительно Вашего «неверия», помню, хотел сказать Вам, что душа Ваша, благодаря пережитому Вами периоду «неверия», и теперь, и после – легко сравнительно – при умалении действия благодати может слагаться на привычную ей складку – чувство сомнения или неверия, но Вы не придавайте этому большого значения и не смущайтесь, а только знайте, что это неверие поверхностное и является только показателем умаления благодати и охлаждения сердца. Тогда хорошо молиться до тех пор, покамест не согреется сердце, покамест не будет препобеждено это чувство холода и неверия. Вообще Богу угодно, чтобы мы испрашивали у Него молитвою всякий дар благодати: веры, смирения, терпения и проч. Все это сначала дается вкусить душе даром, но затем благодать отымается (главным образом за возношение и гордость), и тогда человек должен сам с трудом искать ее для того, чтобы снова получить ее более прочным образом по сознательному к ней влечению и разумному усвоению.
Ваши последние письма[228], в которых Вы стали так осторожно и продуманно выражаться о всякой вещи, заставили меня устыдиться тем, что я позволял себе как бы поправлять Вас, и теперь я думаю, – да уж нужно ли все это говорить Вам, что я говорю. Ваши рассуждения о многих предметах духовной жизни столь благоразумны, что не требуется к ним никаких дополнений или поправок. Чтение книг даст Вам несравненно больше того, что я могу дать. Служение мое Вам близится к концу[229].
3. О помыслах Вы узнаете все из книг. Впрочем, помните, что заповедь о любви к Богу всем сердцем, всем помышлением, всем умом и говорит о том, что когда мы умом своим отходим от Бога, то этим погрешаем против сей первой заповеди. Поэтому нам, не способным молиться постоянно, да еще чисто, нужно стараться так обставить, устроить свою жизнь, так распределить время, чтобы постоянно, если возможно, плавать в атмосфере духовной: молитве, чтении, богослужении, размышлении о Божественном и проч., меняя и чередуя делания[230].
4. О послушании и старчестве. Письмо слишком затянулось, так что и на сей раз я вынужден отложить беседу об этом, так как хотя и немногое я хотел Вам сказать, но все же понадобится, быть может, одна или две страницы[231], а я хочу закончить это письмо, так как уже не располагаю временем.
5. О «выпытывании». Простите меня, я уже сказал Вам об этом и, кажется, в слишком грубой форме, так что боялся, что опечалил Вас.
6. Говорить по этому вопросу я не собираюсь много вообще, но скажу, что я вовсе не думаю считать Католическую Церковь «какою – то светскою, земною организацией)», а если говорю о них, что они «оземленились», то это по сравнению с тем, что мне дал Господь узреть в Православии; надеюсь, что и Вам Господь даст познать, что они «оземленились»[232]. Эта «земля», или «человеческое», проникло во всю жизнь Католической Церкви. Говорить об этом мы не будем, потому что поневоле увлечемся к обсуждению того, что уже многими обсуждено и изложено вполне обстоятельно и что Вы, несомненно, читали. Нелепо, когда при защите своей Церкви кто-либо обвиняет другую в вещах преходящих и несущественных, как, например, недостатки в личной жизни клира, обряды и тому подобное. Но в католичестве (по сравнению с Православием) есть много существенных погрешностей, как в догматическом отношении, так и в духе ее жизни церковной (духовной). Взгляд на покаяние и исповедная практика не согласны с духом Христовым (как я это понимаю), и это в связи с неправильным пониманием дела искупления человека. Какой – то «земной», «юридический» подход к решению этих вопросов. Неправильности и даже просто грубые заблуждения в нравственно – аскетической жизни признаются благодатными, канонизованы как таковые (стигматизация, например), в то время как попирается, осмеивается, отвергается умное делание православных аскетов, а некоторые святые отцы, наиболее преуспевшие в сем умном делании, признаны за особо злостных еретиков (например, божественный Григорий Палама).
Но Вы увидите, что то умное делание, о котором учит православная аскетика, – существовало в Церкви во все века и многие из святых древней Церкви до разделения писали об умной молитве, а еще большее число их занимались и восходили до последних доступных на земле благодатных состояний. Святые Иоанн Златоуст, Григорий Богослов, Исихий Иерусалимский (ученик Григория Богослова – в начале V века († 433) жаловался уже на «умаление и оставление умного делания»[233]), Иоанн Лествичник, Варсануфий Великий, авва Дорофей и другие.
Старец отец Силуан запрещает нам занимать свой ум разбором учений Православной и Католической Церквей и сравниванием их; говорит, что нужнее нам и полезнее молиться чистым умом. Уклонившись в некоторой мере от его совета, я погрешаю, но добавлю еще, что, быть может, Вы будете иметь возможность познакомиться с учением о несозданном Свете. Сказал, что пришло на ум из того, что мне кажется более существенным и мало вспоминаемым апологетами Церкви.
Простите меня, дорогой батюшка отец Давид, что я не смогу Вам многого сказать по причине недостаточного знакомства моего с этим вопросом, то есть ничего нового не могу Вам сказать. Для меня вопрос о Церквах решен окончательно, но не путем подробного изучения и сравнения, а путем молитвы. Как я молился об этом, Един Господь ведает. Впрочем, я и в порядке умственного убеждения всецело теперь склоняюсь к Православной Церкви, но говорить об этом подробно – дело совершенно излишнее.
Душа моя познала Бога, что «Он есть Любовь»[234], и Любовь неизреченная, несказанная, неизъяснимая, ненасытная, безграничная, чистейшая, святейшая, недомыслимая по совершенству, сладчайшая, крепкая, вечная, и что еще сказать? Бог есть Свет, в Котором нет ни единой тьмы [235] (или пятна, или порока). Когда по дару милосердия Божия душа удостаивается созерцать Святость и Любовь Божию (не говорю о справедливости, которая некоторым образом неудобомыслима в связи с бесконечной любовью Бога), тогда она невольно в каком – то неизъяснимом изумлении, удивлении говорит: «О, какой у нас Господь». И уже после того душа во всех своих разумениях и суждениях исходит из того познания, которого удостоилась, то есть что Бог есть любы [236].
Потому неудобомыслится справедливость в Боге, что даже и человек в состоянии благодати поставляется превыше закона справедливости[237], научается любить и молиться с ненасытным плачем не только за друзей, но и за врагов и исполняется милости и сострадания ко всякой твари. В молитве за ближних своих человек тогда доходит до готовности душу свою погубить не только во времени, но и в вечности, лишь бы и они познали истинного Бога, испили от чаши любви Его. Дух тогда свидетельствует об истине с несомненностью. Сердце, уязвленное любовью Божественною, иногда болит так, как бы его пронзил кто раскаленным мечом, но болезнь эта сладкая непередаваемо. От сладости любви Божией человек может забывать весь мир.
Господь да помилует меня за Ваши молитвы. Хочу я, чтобы у Вас совершился в душе решительный перелом, чтобы Вас не занимал и не отвлекал от прямого шествия вопрос о том, где истинная Церковь и есть ли таковая. Этот вопрос был и в письме из Парижа[238], где Вы пишете о том, что душа Ваша влечется к Православию, как к родному чему – то, а от католичества отходит, как от чего-то чуждого, но что «это, конечно, не все». И у меня были такие же чувства, но «это, конечно, не все». Однако я верю вместе с Вами, что Вам Господь даст познать истину. Стойте крепко при перемене ветров.
Помните, я Вам в одном из писем приводил слова преподобного Григория Синаита, что под познанием истины надо разуметь благодатное чувство ее; и это воистину так… после человек будет говорить о Боге, глядя на сердце свое и вспоминая познанное чувством благодатным. Но опять повторяю – не разжигайтесь воображением. Все это дивное несказанно в то же время так просто и естественно, что ничего тут «мистического» нет. Путь ко спасению начинается со страха Божия и совершается в страхе, который может доходить до того, что человек воистину чувствует себя пригвожденным. Надо любить чувство страха Божия и хранить его. Любовь же должна проявляться, по слову Господа, в соблюдении заповедей. И в этом «Бога бойся и заповеди Его храни» – вся премудрость, вся мистика – тайна. Жизнь христианская – простая, и мы все в жизни должны быть просты, так что даже как бы и ничего нет. Да и действительно, так все понятно и ясно.
Одна малограмотная женщина пишет из России отцу Пинуфрию (он дал мне прочитать ее письмо в прошлом году). В сравнительно длинном письме она описывает трудности жить в России для верующих, гонения, ссылки, притеснения, аресты, налоги особые и прочее, так что, по ее словам, «встаешь, не знаешь, что день принесет, а ложишься, не знаешь дадут ли спать, – не пришли бы ночью с обыском или арестовать» и прочее; а после этих описаний говорит: «И так хочется побежать за ними, ухватиться за одежду и сказать: «Подумай, дорогой, что ты делаешь, куда ты идешь, ведь в погибель вечную»». И так к скорбям прилагается естественная скорбь за врагов – братьев, что они погибают.
Но при всей естественности должно обязательно сказать, что вся жизнь о Христе для человека вышеестественная и есть дар Божественной благодати; жизнь, неизъяснимая на языке человеческом; поэтому божественный Павел и говорил все на языке, непонятном обычному необлагодатствованному уму человеческому.
Величие в смирении, сила в немощи, в кротости, мудрость в безумии, свобода в произвольном самопорабощении, богатство в нищете и так далее. Губя душу свою – спасаем ее. Все как бы наоборот по сравнению с обычными человеческими понятиями. Радость в скорбях, милость и благодеяния – врагам, уплата добром за зло, сознание своего невежества при богатстве ведения. И это воистину так бывает, потому что чем глубже старается человек проникнуть, тем больше, яснее познает свою удаленность от цели; всякое новое приобретение в отношении познания, в сущности, только раскрывает уму нашему существование новой области неведомого, не делая его ведомым, и в то же время заставляет помышлять, что за гранью относительно познанного существует бесконечный ряд познаний, о которых мы не имеем никакого представления.
Остаются еще некоторые вопросы, о которых уже нет времени побеседовать. К тому же я так много уже написал, что, быть может, Вы будете жалеть время, потраченное Вами на прочтение этого письма. Но еще не могу удержаться, чтобы не сказать Вам – радуйтесь, что Господь привел Вас к познанию истины. Но радость свою начните с великого страха, помышляя в душе своей о словах Господа: «Узкая врата и тесный путь вводяй в живот, и МАЛО их есть, ИЖЕ ОБРЕТАЮТ его, то есть сей узкий путь»[239]. Да поможет нам Господь постепенно (или как Ему угодно будет) оторваться душой от мира сего, то есть от страстей и жизни в узах вещества, дабы сподобились мы иной невещественной жизни во свете Лица Божия.
Простите меня, дорогой батюшка отец Давид, и благословите. Молясь Богу о мне, грешном и недостойном Вашем брате, молитесь и Божией Матери, и, если возможно, в молитве своей препобеждайте всякие препятствия, доколе есть силы; буду считать себя вознагражденным за свою к Вам любовь, имея в Вашем лице молитвенника о моей грешной душе[240].
Преданный Вам и любящий Вас о Господе
недостойный иеродиакон Софроний
Письмо 12. Покаяние – основа духовного делания
О божественном превосходстве Православной Церкви. Покаяние – единственный путь к богосыновству. О молитвенном правиле. О христоподобии в жизни и наружности
Афон, 12 (25) декабря 1932 г.[241]
Глубокочтимый батюшка отец Давид!
Благословите.
[…] Очень благодарю Вас за любовь Вашу ко мне и молитвы. Не собирался я так скоро опять писать Вам, но теперь, получив от Вас и письмо со многими и очень важными вопросами, и книгу «Abrégé de toute la doctrine mystique de St Jean de la Croix»[242], – решил написать Вам хотя немного в надежде, что это успокоит Вас несколько.
Предо мною стоит трудная, превышающая мои силы задача по отношению к Вам. День и ночь лежит на сердце моем забота о том, чтобы Господь даровал душе Вашей несомненную уверенность, убеждение (не веру только) в том, что теперь Вы вступили на путь воистину совершенный и правый[243]; чтобы Вы не только в еще не совсем ясном чувстве сердца сознавали это, но и умом видели; чтобы Вы, подобно апостолу Петру, сказали в самом себе: «Несть под небесем инаго пути ко спасению, ведомаго в человецех», совершеннейшего того, которому учит Православная Церковь[244].
С другой стороны – хочу, чтобы наша жизнь духовная шла нормальным, законным путем постепенного восхождения души к Богу.
Итак, первое понуждает меня говорить о высоком в духовной жизни, второе – о начальном, соответствующем нашему состоянию. Говорю об этом не потому, чтобы я сомневался в Вас, нет, но потому, что еще не вижу в Вашей душе того, о чем упомянул выше, – то есть ясного сознания о божественном превосходстве нашей Церкви над всеми другими. Это очень важно иметь для Вас. Тогда душа Ваша с совершенным покоем, и миром, и верою будет пребывать в соответствующем ее силам делании, нисколько не смущаясь тем, что где – то учат о якобы более совершенном пути, о высшем делании. Вот теперь что получилось. Вы увидали книгу St Jean и думаете, что нашли разрешение стоявшего пред Вами вопроса, как надо молиться.
Я своими письмами сбил Вас с толку; Вы ничего не понимали и находились в недоумении; а мне именно это и хотелось; нужно было, чтобы Вы сознали свое неведение, нужно было, чтобы Вы, с одной стороны, стали твердо на почве веры несомненной, с другой – выбить из – под Ваших ног всякую почву. Нужно было, чтобы Вы помучились недоумениями и страхом.
St Jean учит в своей книге об «умном безмолвии» – высочайшем делании духовном, о созерцании и Любви Божественной, а Вы, прочитав его книгу и как человек интеллектуально развитой, усвоили часть из его идей и потянулись на «брак Агнчий»[245], не умыв предварительно лица своего. Умываются христиане не иным чем как плачем. Поверьте, дорогой батюшка отец Давид, хотя я и невежда, что путь к созерцанию[246] и любви Божественной есть только один – покаяние (оно состоит в страхе Божием, раскаянии во грехах и посильном стремлении не оскорблять Бога повторением грехов, в которых каемся); опять скажу: «Бога бойся и заповеди Его храни»[247].
Покаяние должно быть началом нашей духовной жизни; оно красной нитью должно проходить чрез всю нашу жизнь до гроба. А если Богу угодно будет восхитить человека к созерцанию, то это всецело дело Его усмотрения и благоволения к кающемуся; мы же об этом никакой даже мысли не должны иметь, ни желания, потому что самое это наше желание, по слову преподобного Исаака Сирина, есть первое препятствие к созерцанию. Теперь очень часто говорят о богосыновстве, но мало говорят о пути к нему. А путь этот – покаяние. Нигде так ясно не познает душа наша Бога как Отца, как в покаянии. Кающегося Бог принимает как блудного сына и радуется о нем, что мертв был и ожил, погибший был и нашелся[248]. Молитва наша всегда должна приноситься Богу с сознанием, что она приносится «от скверных устен, от мерзкаго сердца, от души осквернены». «Во все течение жизни твоей, сын мой, молись, как грешник, говоря на всякое время: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»[249]. Смотри в конце книги аввы Варсануфия и Иоанна поучение святого Нифонта, епископа Констанции, современника Афанасия Великого (первая половина IV века). Все это поучение есть лучшее из того, что мы можем взять в руководство в настоящее время.
Покамест совершенно оставьте и, если возможно, забудьте прочитанное Вами в книге de St Jean de la Croix. Вопрос о молитве Вас в настоящий момент более других занимает, а поэтому я и позволил себе говорить о нем, – и тороплюсь отправить письмо с этой почтой, если только не опоздал еще.
Что касается задачи, возложенной Вами на меня, – «высказать мое мнение о книге de St Jean, указать в ней на искажения и уклоны», то должен прежде всего заметить, что задача эта настолько превосходит мои силы, что я счел бы себя безусловно обязанным уклониться от выполнения ее, если бы не боялся, что память прочитанного с таким напряженным вниманием не даст Вам возможности относиться ко всем нашим дальнейшим, Богу благоволящу, беседам о молитве просто и с доверием. Дело в том, что если St Jean учит верно «умному деланию», то и тогда то, о чем он говорит, неприменимо к нам. Я еще не разрезал книги; посмотрел только préface. Прошу Вас, не торопитесь и меня не торопите с этим делом; я так мало времени могу уделить чтению вообще, а столь серьезному особенно. Трудность чтения этой книги, помимо малознакомой мне аскетической терминологии французского языка, состоит главным образом еще и в том, что по данному Вами мне заданию я должен критически относиться к ее содержанию, то есть проверять, где автор ее учит правильно и где он заблуждается, если заблуждается. Я совершенно не расположен относиться к творению de St Jean с преднамеренным желанием найти в нем «искажения и уклоны», – или придираться к несущественному, или останавливаться на очевидном и общеизвестном – то есть расхождении в догматическом отношении. Наоборот, Господа умоляю и Матерь Божию дать мне, безумному и невежде, на сей раз разум и рассуждение понять самый существенный момент в его учении об «умном безмолвии». Дело в том, что существуют и неправильные представления о нем.
Молитесь и Вы, дорогой батюшка отец Давид[250], чтобы Господь помог мне. В Рождественские дни, Богу благоволящу, буду читать книгу со страхом, молитвою и вниманием. После напишу Вам. В числе недобрых свойств невежества есть и то, что оно своих обладателей понуждает иногда на дела, очевидно превосходящие их силы и разум.
О Вашем правиле молитвенном. Если бы я был духовником Вашим, то дерзнул бы по отношению к Вам (а не вообще) заменить чтение канонов и тропарей и стихир молитвою по четкам – и на время. Если же заменить каноны четками по числу (по уставу – три четки за канон), то получится значительное удлинение правила в отношении времени, так как прочитать канон много легче и скорее, чем протянуть три четки Спасителю. (Божией Матери нетрудно, так как молитва много короче.) Молитвы ко Причащению заменяются по уставу 12–ю четками. Это по меньшей мере займет один час времени, тогда как прочитать их можно в 25 минут (молитвы без канонов – 12 четок; каноны Спасителю, Божией Матери, ангелу – хранителю, причастный – 10 четок – всего 22 четки). Монахи так делают, но Вы не можете столько времени затрачивать на правило. Не выполнять этого правила могут лишь те, которым «закон не лежит», то есть которые постоянно пребывают в молитве.
В обычные дни, когда не служите литургию, мне представляется возможным заменить правило молитвою на время (как хочет душа – по книге или четкам своими словами): за вечерню – 45 минут, за повечерие перед сном – 45 минут, за утреню – два часа – итого три с половиной часа. Частью по книгам (псалтирь, часы, каноны), частью на четках, частью от себя. Необходимо при этом следить за тем, чтобы эта свобода не была для ума поводом скитаться по миру, а только давала бы свободу душе молиться более сосредоточенною молитвою от сердца. Если же ум скитается, то надо привлечь его к молитве или по крайней мере удержать его от скитания. Старайтесь ум заключить в слова молитвы. В общем же скажу – это даже хорошо: поболейте и помучитесь этим вопросом, ища разрешения его и непосредственно у Бога: Скажи мне, Господи, путь, воньже пойду… [251] Научи мя творити волю… [252] научи мя оправданиям Твоим [253], и другое: чтением книг и беседою с некоторыми (немногими) людьми. Попросите владыку благословить Вам заменить правило по книгам – молитвою на время, то есть то время, которое Вы употребляете на чтение (не быстрое, не медленное – среднее) правила, Вы будете употреблять на молитву или по книгам же – более медленное внимательное чтение без боязни растянуть правило на несколько часов, оканчивая его по истечении назначенного времени, в каком бы месте это ни пришлось, или на четках, опять не торопясь, а внимая молитве, – не обращая внимания на количество четок, или, когда захочет душа помолиться, пусть молится спокойно, не боясь, что своя молитва не будет считаться правилом и что поэтому по окончании ее все же придется вычитывать каноны, что будет уже в тягость. Словом, свобода должна быть душе от книги, но свобода молиться, а не мечтать умом. Если же ум будет ленив на внимательную молитву, тогда надо браться за книгу и устав церковный…
Истинно благочестивая жизнь христианина делает его лицо похожим на Христа (несмотря на все разнообразие характеров и индивидуальных черт у людей). Я очень рад был увидеть Ваш портрет. Вы стали православным человеком. Милость Божия почивает на Вас. Старец отец Силуан тоже очень благодарит Вас за фотографию; он с любовью рассматривал Ваше лицо; радуется, что благотворная перемена Вашей жизни отразилась даже и на внешности[254].
Недостойный иеродиакон Софроний,
любящий Вас о Господе
Письмо 13. О духовном преуспеянии
О молитве чистым умом; книги об умном делании. О порядке в духовном развитии человека. О наставниках. Надо низводить себя во ад. О сердце плотяном и духовном и о пути к нему. О двоедушии. Нельзя стремиться к видениям
Афон, 14 (27) декабря 1932 г.[255]
Глубокочтимый батюшка отец Давид!
Благословите!
Возлюбленный о Христе брат, примите от меня поздравление и добрые пожелания в дни праздника Рождества Христова.
Вчера отправил Вам письмо и думал, что не буду Вам писать теперь долго. Но память, чтоб не сказать забота, о Вас не отходит ни днем ни ночью, и вот сегодня, снова перечитав Ваши письма[256] из Ниццы, решил опять безотлагательно писать Вам, так как на многие вопросы, которые Вас в настоящее время особенно остро интересуют, а именно о молитве, не дал я еще почти никакого положительного ответа.
«Молиться, достигнуть истинную молитву; упражняться в молитве по правильным методам – вот теперь моя главная забота. Пожалуйста, пишите мне все, что можете, об этом».
Молитва есть дело ангелов, пища всех бесплотных, будущее веселие, бесконечное делание[257]. В пропавшем письме я, помню, писал Вам, в ответ на Ваше большое письмо из Литвы, несколько и о молитве.
Когда то письмо Ваше я прочитал старцу отцу Силуану, то он помолчал сравнительно долго, а потом сказал, что Вам неполезно занимать свой ум рассуждениями о вере и о Церквах (в том письме было очень много уделено Вами внимания этим вопросам, и Вы просили меня на многое Вам ответить), а что Вам нужно МОЛИТЬСЯ ЧИСТЫМ УМОМ.
Не помню я теперь точно обстоятельств этой беседы у меня с ним; помню только, что он настойчиво, со всею решительностью сказал, чтобы я написал Вам об этом и чтобы Вы обратили серьезное внимание на его совет. После этих слов в письме, помню, писал я Вам немного, что значит «молиться чистым умом». Заметил я также и о том, что делание сие великое и страшное, и что приступать к нему надо с большою осторожностью и страхом Божиим, что святые отцы предупреждают о том, что недостойно приступающие к сей ПРЕЕСТЕСТВЕННОЙ молитве навлекают на себя только гнев Божий[258].
В том же письме я говорил Вам, что считаю совершенно излишним писать Вам о молитве в то время, как существуют в великом изобилии творения святых отцов и некоторых позднейших писателей – аскетов, посвященные исключительно умному деланию, и предложил Вам приобрести эти книги, вот они:
1. «Добротолюбие» (Φιλοκαλία). Лучше, думаю, приобрести русское «Добротолюбие» (перевод епископа Феофана Затворника), потому что, помимо превосходства по сравнению с греческим в отношении обилия собранных в нем святоотеческих аскетических творений, оно является, безусловно, более понятным, чем греческие подлинники, где часто встречаются неясные, то есть труднопонимаемые, места, которые в русском переводе более или менее разобраны и смысл их найден. (Впрочем, есть кое – где и не совсем точный перевод, но это не существенно.) Полное русское «Добротолюбие» составляет пять томов. Четвертый, посвященный исключительно преподобному Феодору Студиту, – Вам, думаю, не нужен. О молитве и умном трезвении собрано преимущественно в пятом томе, есть многое и в третьем томе, так что пятый и третий являются наиболее важными для интересующихся молитвою.
2. Кроме «Добротолюбия» необходимо иметь книги преподобного Исаака Сирина;
