Текст книги "Всего один поцелуй"
Автор книги: София Нэш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Наконец Куинн не выдержал, встал и уронил салфетку на стол:
– Извините нас, леди, мы с его светлостью и мистером Брауном удалимся в мой кабинет на некоторое время. Если ты согласна, Джорджиана, мы присоединимся к вам вскоре в гостиной.
Люк Сент-Обин не стал дожидаться ее ответа. Он зарычал и вышел из комнаты. Мистер Браун последовал за ним, подмигнув Ате, притворившейся, что она ничего не заметила.
– Какого дьявола вы задумали, Элсмир? – Люк Сент-Обин источал злость, расхаживая вдоль стен кабинета.
Мистер Браун рассмеялся:
– Все так знакомо, мне кажется, что я смотрю комедию Шекспира.
– Это не комедия, старина, – пробормотал Люк, – это проклятая трагедия эпических масштабов, и он идеально играет роль злодея. Итак, Элсмир?
– Мне кажется, я должен принести вам официальные извинения, Хелстон. – Куинн подошел к столу и оглядел несчетное количество бутылок, стоявших там. – Мы остановились на французском бренди. Пять ящиков. Я купил десять. И ящик арманьяка для вашей бабушки.
Мистер Браун потер руки:
– Прекрасно, милорд.
– Не смей выказывать ему ни грамма благодарности, Брауни, – все еще хмурясь, произнес Хелстон. – Я до сих пор с сожалением вспоминаю тот день, когда предложил ему нанять тебя.
– Ты не прав, Люк, – ответил мистер Браун, – это того стоило – и в смысле денег, и в смысле развлечений. Лорд Элсмир, похоже, еще более забавен, чем ты.
Куинн холодно взглянул на него:
– Не знаю, что вы находите забавным, мистер Браун. Не хотите ли бренди?
– Я бы предпочел арманьяк.
Куинн поднял брови:
– К сожалению, у меня есть только бренди. Ата по какой-то странной причине спрятала весь арманьяк.
Он налил два бокала и обернулся к джентльменам: одному – высокому и угрожающему, другому – дородному и лысому. Куинн зажег сигару и поднял ее в шутовском салюте:
– Ваше здоровье, джентльмены.
– Мы определенно не будем пить за твое, – пробормотал герцог.
Губы мистера Брауна дрогнули.
– Люк, я никогда не видел тебя столь суровым и не готовым прощать, – произнес он. – Но с другой стороны, я заметил, что когда кто-то встречается со своим зеркальным отражением, то между ними неизбежно возникает сильнейшая неприязнь.
Люк подавился бренди:
– Если ты осмеливаешься предположить, что я хоть чем-то похож на этого щеголя-дипломата, я буду вынужден убить тебя. После того как убью его. – Герцог наконец перестал сдерживать гнев и быстро пересек разделявшее его с Куинном пространство. – Элсмир, почему вы решили, что я буду спокойно смотреть, как вы играете привязанностью Грейс Шеффи, бесчестя в то же время вдову своего кузена? Вы жалкий пес, прячущийся под пышным убранством. – Люк достал из кармана перчатки. – И, поскольку Энтони Фортескью нет здесь, чтобы защитить честь его жены, я вынужден сделать это за него.
Куинн окаменел.
Мистер Браун прекратил смеяться:
– Люк?
– Ты будешь отрицать это, Элсмир?
– Нет.
– Итак?
Честь заставила Куинна промолчать.
Хелстон бросил ему в лицо перчатки.
– Пистолеты или шпаги?
Мистер Браун откашлялся и посмотрел на Куинна.
– Итак, друг мой, похоже, вас есть, с чем поздравить. С кем из девушек вы предстанете перед алтарем, прежде чем вас убьют?
– Шпаги, – глухо ответил Куинн.
– Отвечай на вопрос Брауни, ублюдок.
Он с трудом удержался от того, чтобы ударить Хелстона, но желание покалечить себя было еще сильнее.
– Грейс – но я должен выполнить обещание не оповещать никого об этом еще несколько недель.
– А Джорджиана?! – выкрикнул Хелстон.
Куинн помолчал, сжав руки за спиной:
– Я вынужден попросить вашей помощи.
– Что? – Хелстон, казалось, готов был взорваться. – Ты думаешь, меня можно уговорить помочь тебе?
– Подожди, Люк. Выслушай его, – попросил мистер Браун. – Здесь явно кроется что-то еще, чего ты не знаешь.
– Меня это не волнует. Единственный вопрос – как поступить с его телом, когда мы его прикончим.
Куинн взвесил все возможные варианты и не смог придумать план, не требующий помощи герцога:
– Она не примет то, что я хочу предложить, – тихо произнес он.
Наконец-то наступила благословенная тишина.
– Я нашел для нее подходящий участок на берегу моря в Годри-Тауэнс. Рядом находится второй, поменьше. Я знаю, что она интересовалась маленьким, поскольку видел, как она внимательно читала документы на него. Этим утром я купил для нее большее из поместий и меньшее – для ее родителей. Вместе в них насчитывается несколько сотен акров пастбищ и пригодной для обработки земли, а также несколько акров леса. Рядом находится хорошая мельница – мельница Трихэллоу – и…
– Боже мой, – прошептал мистер Браун, – он просто пошел и купил для нее Трихэллоу. Это одно из наиболее преуспевающих поместий во всем Сент-Ивсе. Да, главный дом нуждается в небольшом ремонте – в нем никто не живет уже много лет, с тех пор как без всяких причин умер граф Кроуден. Это необычайно…
– Я же сказал, не снисходи до него, Брауни, – грубо перебил Хелстон.
– Как я уже сказал, она не примет от меня этот участок. Я хочу попросить вас, – Куинн заставил себя расслабиться, – сказать, что вы организовали все это. Я уверен, Хелстон, вы придумаете подходящую причину. Честно говоря, меня не волнуют детали вашей речи. Я сумел преодолеть юридические преграды и заполучил ее имя на документах. Меньшее поместье, которое потом перейдет брату Джорджианы, Грейсону Уайлду, записано на имя мистера Уайлда.
Хелстон с отвращением обернулся к мистеру Брауну:
– Посмотри на него, Брауни. Перед тобой человек, готовый заплатить всем, только бы сохранить свою задницу. – После этого герцог повернулся к Куинну: – Полагаю, вы считаете, это освободит вас от обязанности прожевать металл перед завтраком?
– Я нахожу невозможным лишить вас удовольствия наслаждаться вашей выдуманной реальностью, Хелстон.
– Ну-ну, ребята, – пробормотал мистер Браун, – если вы думаете, что я позволю кому-либо из вас близко подойти к пистолету или шпаге, вы выжили из ума. Вы двое, возможно, вспыльчивые юнцы, но я-то практичный, старый человек, который всегда думает о последствиях. – Он почесал лысый затылок. – Люк, твоя бабушка зажарит мою печень на ужин, если я позволю вам хотя бы приблизиться к дуэльной площадке. – Брауни, ты еще больший трус, чем он.
– Ты абсолютно прав.
Хелстон снова перевел взгляд на Куинна:
– Если чувства Джорджианы или Грейс пострадают, я выслежу вас и…
Куинн устало поднял руку:
– Так вы готовы встретиться с мистером Уайлдом и Джорджианой и обсудить передачу имущества или нет?
– Похоже, мне не оставили особого выбора. – Хелстон протянул руку за документами. – Я просмотрю их и встречусь с Уайлдами завтра утром.
– Им не стоит торопиться с переездом до конца месяца, – продолжил Куинн. – Я приказал провести там некоторые работы.
– Пойдем, Брауни, – произнес Люк, направляясь к двери. – Возможно, моя бабушка позволит тебе процеживать ее чай, если ты хорошо попросишь. Достать тебе женский чепец и передник?
– Смейся, сколько хочешь, парень. Я сорок лет учился правильно ухаживать за твоей бабушкой, и у меня нет еще сорока, чтобы снова заработать ее благосклонность, если я ее потеряю. – Брауни усмехнулся. – И возможно, ты забыл – если я застану ее в подходящем настроении, она, может быть, даже поделится со мной арманьяком.
– На твоем месте, старина, я бы на это не рассчитывал.
Куинн выбросил забытую сигару. Оставалось надеяться, что Люк Сент-Обин способен убедительно лгать, когда возникает необходимость. Нехотя он признался себе – вероятно, на этого варвара можно положиться. Более того, Люк Сент-Обин, похоже, один из немногих людей, которым он может верить во всем, чертовом мире. Вот и еще одно доказательство беспорядка, творящегося во вселенной.
Глава 15
– Джорджиана, ты же знаешь, тебе не нужно теперь все это проверять, – сказала ее мать две недели спустя. Она вытащила стебелек из волос дочери.
– Мне нравится работать в поместье. Это помогает успокоиться. Единственное знакомое занятие среди всех изменений. – Джорджиана вдохнула запах розы Каролины, которую она нашла у порога дома, вернувшись с полей.
– Понимаю, милая. Я сама еле сдерживаюсь порой.
Мать отвлеченно погладила ее по голове и достала из передника конверт:
– Лакей принес утром письмо от Грейсона. Он наконец получил разрешение отправиться домой на побывку. Его корабль прибудет в Портсмут. Господь знает, когда точно, но прибудет.
Сердце Джорджианы радостно забилось. Хотя бы одно, пусть маленькое, из ее желаний сбылось. Она поставила цветок в вазу, полную роз, всегда теперь стоявшую в ее комнате.
Мать коснулась вазы.
– Майлз Лэнгдон был чрезвычайно любезным и постоянным другом тебе в последнее время, не так ли?
– Мама, – ответила ей Джорджиана, – не надо ничего пытаться углядеть в этом. Я знаю его всю жизнь, и он всегда был чрезвычайно добр.
– Однако, милая, мне кажется, в последнее время он проникся к тебе особой приязнью. – Мать переставила вазу на маленький туалетный столик и постучала по скамье. – Иди сюда, я поправлю твои волосы.
– В этом нет никакой необходимости.
– Не соглашусь. Ты должна произвести хорошее впечатление на слуг, которых мы собираемся нанимать.
– Мама, все это так глупо. Я до сих пор не могу смириться с папиным договором с герцогом. Я уверена, Люк Сент-Обин добавил абсурдное количество денег к тому, что Куинн выделил отцу. И все из-за моей дружбы с Розамундой и Атой.
– И он может себе это позволить, милая. Великие люди проигрывают такие деньги за ночь, которые наша семья не заработает и за три жизни. Ты не должна чувствовать себя виноватой. Герцог получит большую часть платы от арендаторов в Трихэллоу, не забывай. Если твой отец согласился на сделку, значит, все честно – ты-то должна это понимать. И она действительно понимала это. Отец был еще более совестлив, чем она. Но Джорджиана все равно чувствовала себя неуютно.
– Хотя бы теперь все складывается для нас так, как следует. Отец наконец отдыхает и польза явно заманчива. А ты будешь жить в месте, приличествующем маркизе – и все забудут слова Гвендолин Фортескью. – Мать расчесала ее прямые, темные каштановые волосы. – Со временем Майлз Лэнгдон, возможно, даже сделает тебе предложение. С таким-то поместьем, как Трихэллоу, джентльмен вряд ли может найти кого-то лучше. Особенно джентльмен, не являющийся наследником и твердо намеренный остаться в Корнуолле, как он.
Джорджиана промолчала.
Мать понизила голос:
– И тебе не придется объяснять ему свое увечье. Он уже показал, что готов принять тебя такой, какая ты есть, моя милая Джорджиана. И он так привлекателен. Ты чрезвычайно удачливая девочка.
– Чрезвычайно, – прошептала Джорджиана, опустив взгляд на свои поцарапанные и сожженные солнцем руки.
– Еще немного удачи – и ты сделаешь меня бабушкой уже к следующему празднику урожая. Мне понравится крошечный, беловолосый Лэнгдон в качестве внука. – Ее мать улыбнулась. – И подумать только, сколько достойных молодых леди теперь заинтересуются Грейсоном! Нам только нужно поработать над ним за время его отпуска, чтобы он оставил эту свою ужасную жизнь в море. Месяцами, пока он плавает, я места не нахожу от беспокойства.
– Мама, но ему так нравится во флоте.
– Невозможно жестокая служба. И когда у тебя будет собственный ребенок, ты поймешь, как ужасно чувствует себя мать, когда дети покидают ее. Я так рада, что ты всегда будешь рядом с нами, Джорджиана. Ты мое утешение.
– Мама… Только обещай мне не питать слишком больших надежд. Ты знаешь, как я счастлива сейчас. Я не уверена, что хочу снова выйти замуж. А теперь в этом нет необходимости. Мне действительно очень повезло.
Мать цыкнула на нее:
– Пойдем, посмотрим на тех, кто хочет к нам наняться. Это не займет много времени. Твой отец сказал, что Хелстон уже говорил с ними. Будет так приятно иметь слуг-помощников!
Спустя несколько часов Майлз избавил Джорджиану от необходимости выслушивать восторги ее возлюбленной матери. Миссис Уайлд радовалась приближающейся роскошной жизни не менее громко, чем ласточки новому трехъярусному навесу, который Джорджиана установила в саду, дабы избавиться от насекомых.
– Ты уверена, что поездка на лошади не причиняет тебе слишком сильной боли? – спросил Майлз мягко, сопровождая ее к конюшням.
Джорджиана устроилась в дамском седле, перекинув увечную правую ногу через подпорку:
– Я же говорила тебе, я часто езжу на лошадях. Нет нужды беспокоиться. – Ей очень хотелось, чтобы Майлз реже упоминал о ее увечье. Он совершенно не замечал, как это ее раздражает. Поймет ли он когда-нибудь, что она скрывает свою боль, отчаянно желая быть нормальной? Иногда, хотя и очень редко, это ей удавалось.
– Мне всегда нравилось, что ты никогда не жалуешься, Джорджиана, – проговорил он.
– Возможно, ты просто недостаточно хорошо меня знаешь. – Она засмеялась. – Я жалуюсь только по субботам.
– И почему же?
– Чтобы было в чем каяться по воскресеньям.
Он усмехнулся:
– Если тебе больше не в чем каяться, ты совершенно не похожа на мою семью. – Он вскочил на лошадь. – Куда мы направимся?
– На берег? Устроим гонку? Но вначале нужно заключить пари.
Его лицо осветилось:
– Гонка и пари? Очевидно, ты слишком много времени проводила с моей семьей, Джорджиана.
– Возможно, я пытаюсь стать более похожей на членов твоей семьи. – Она пришпорила лошадь.
Он резко остановил лошадь и застенчиво посмотрел на нее:
– Я бы, возможно, был очень рад… или даже я точно был бы рад, если бы… если бы ты была частью моей семьи. – Он залился краской.
Джорджиане никогда не приходилось флиртовать с джентльменами, и на мгновение она замялась. Видимо, Майлз также чувствовал себя неловко. Тем больше он ей нравился.
– Майлз Лэнгдон, уж не предпочел бы ты видеть меня в качестве сестры?
– Боже, нет. У меня достаточно сестер, чтобы обеспечить мне место в Бедламе. – Он направил лошадь к пляжу. – Сестры не приносят ничего, кроме беспокойства. Но я говорил о… Эй, подожди!
Джорджиана перешла на галоп. Так ее меньше трясло – и она избежала его предложения. Она обернулась и крикнула ему:
– Поскольку я весьма уважаю ваших сестер, сэр, ваше наказание, когда я обгоню вас, будет немалым.
Он, смеясь, поравнялся с ней, и они остановились.
– Я молю тебя…
– Нет. Ты уже согласился. Если я одержу победу, ты будешь дарить Розамунде розы каждый день в течение следующих двух недель – такие же, какие ты оставляешь мне.
– Какие розы? – Его лицо приняло смешное совиное выражение.
– Ты отлично знаешь, о каких розах я говорю, но ты можешь продолжать разыгрывать невинность.
– Я никогда не понимал женщин. – Он закатил глаза. – А теперь давай обсудим, что получу я, если одержу победу.
– Никто не может обвинить тебя в скромности. – Она усмехнулась. Прекрасно. Скажи, чего ты хочешь.
– Возможно, и скажу. Проклятие… Джорджиана, я… А, черт с ним. Я бы скорее попросил разрешения поговорить с твоим отцом о том, чего я хочу. – Но непохоже было, будто он действительно хочет так поступить.
Да, подумала она, побледнев, не стоит пытаться флиртовать. Она пришпорила лошадь и, как только ее лошадь коснулась копытами песков Портлевена, перешла на галоп. Стаи лысух, уток и песочников взмыли в небо, на мгновение закрыв ей обзор. Она сидела в дамском седле, скрестив ноги; увечное колено лежало на подпорке, вторая, менее израненная конечность опиралась на переднюю луку седла. Поврежденные мышцы напряглись от боли.
– Джорджиана! Джорджиана! – Голос Майлза с трудом можно было расслышать за свистом ветра.
В Джорджиану как будто вселился демон, и будь она проклята, если не победит Майлза.
Ненормальная. Вот какая она. Абсолютно ненормальная.
Не обращая внимания на боль и наслаждаясь блистающей красотой и острым запахом моря, она на мгновение задумалась: что с ней не так? Почему она бежит от счастья? От возможности забыть и начать все сначала, как собиралась? Она ведет себя неправильно, глупо. Словно попала не в ту колею.
И эта колея приведет ее к гибели…
Джорджиана слегка ослабила поводья, и уже через мгновение вторая лошадь стрелой пролетела мимо. Майлз ликующе крикнул.
В конце изогнутого полумесяцем пляжа он развернулся, его лошадь остановилась перед самой пенящейся кромкой моря.
– Я победил! Я победил! – прокричал Майлз, не сумев сдержаться.
Джорджиана рассмеялась:
– Будьте осторожны, сэр. Я не ваша сестра, и думаю, вам следовало бы раскаиваться, победив леди!
– Но я никогда не выигрываю. – Казалось, он огорчен своим поспешным выкриком. – То есть почти никогда. Я побеждаю Фица и иногда даже Финна, но я хотел сказать, что…
Он не договорил, и Джорджиана закончила за него:
– Ты хочешь сказать, что никогда не побеждал девушку?
– Именно это я и хотел… Нет, Джорджиана, постой, не нарушай правила игры. Ты должна смотреть на меня, как на рыцаря в сияющих доспехах. По крайней мере, именно так мои сестры смотрят на своих мужей.
Джорджиана рассмеялась.
Он спешился и помог ей спуститься с лошади. Коснувшись земли, она упала, ее правую ногу свела судорога.
– Ой! – Джорджиана поморщилась, обхватила бедро и попыталась ослабить боль.
Майлз отпустил поводья обеих лошадей и присел рядом с ней:
– Что случилось?
– Все хорошо. Правда. Просто небольшая судорога.
Его лицо побледнело:
– Я могу что-нибудь сделать? Мне отнести тебя к бревну?
– Нет. Нет. Просто позволь мне отдохнуть минутку. – Она осторожно растирала мускулы, пытаясь выглядеть собранной, пока жалящая боль постепенно отступала. Ей не хотелось бы, чтобы Майлз наблюдал, как она массирует ногу, скрытую под темным коричневым плащом.
Через несколько бесконечных секунд судорога отпустила ее.
– Часто ли такое случается? – Майлз все еще был бледен.
– Нет, – она должна сказать ему правду, – только иногда, когда я езжу на лошади.
– Возможно, нам следует пойти обратно пешком?
Она кивнула, и он протянул ей руку. Джорджиана взглянула в его светло-карие глаза.
День был прекрасен, ни одно облако не отбрасывало тени на сверкающую пучину моря. Только крики многочисленных чаек и других птиц нарушали их уединение. Она вложила руку в его широкую ладонь, и он помог ей встать.
– Джорджиана? – Майлз застенчиво посмотрел на нее. Его лицо было всего в нескольких дюймах. – Могу я поцеловать тебя?
– Полагаю, да.
Джорджиана закрыла глаза и наклонила голову. Сначала она почувствовала, как тень упала на ее лицо, а потом ощутила легкое прикосновение губ Майлза.
Он не отважился прикоснуться к ней. Он не обнял ее и не прижался к ней. Он только нежно приник к ее губам на несколько мгновений.
Он поцеловал ее пристойно – мягко, не отваживаясь разомкнуть губы, как Куинн. Это был правильный поцелуй, поцелуй, в котором чувствовалось все уважение, которое он к ней испытывал. Была только одна проблема.
Джорджиана чувствовала себя так, будто ее поцеловал брат.
Она отступила на шаг и посмотрела на него. Его адамово яблоко двинулось, он сглотнул.
– Проклятие, Джорджиана, – сказал он изумленно, – это было прекрасно. Возможно, нам следует попробовать еще раз?
Она улыбнулась и покачала головой:
– Я думаю, нам стоит вернуться домой. К отцу придет врач, и я бы хотела услышать, что он скажет.
– Джорджи, доктор может подождать несколько минут. Скажи, что позволишь мне поцеловать тебя еще раз. – Он взял ее за плечи, но ее это совершенно не беспокоило.
На самом деле его возбуждение пробудило в ней тихую радость. Она уже почти собиралась возразить, когда Майлз снова поцеловал ее. Даже если это и было немного глупо, было приятно знать, что кто-то действительно желает ее.
И вдруг Джорджиана почувствовала руку у себя на плече, и Майлза кто-то оттащил от нее.
– Какого черта вы тут делаете? – спросил Куинн Майлза. Глаза его потемнели. – Отойди от нее, если тебе дорога жизнь. И между прочим, когда леди качает головой, это означает «нет».
– Куинн! – Ее сердце замерло. – Ты же должен быть в Лондоне.
– Нет, и похоже, не зря! – рявкнул он. – У вас есть ровно две минуты, прежде чем Ата, Фэрли и остальные твои друзья, – Куинн многозначительно посмотрел на нее, – присоединятся к нам. Однако тебе не так повезло с Грейс. Она не пропустила ни секунды.
Джорджиана заглянула за плечо Майлза и увидела Грейс, не отводящую взгляда от соседней рощицы. Она не могла снова взглянуть ему в глаза. Что он подумает о ней?
Ведь она, как предполагается, предана памяти Энтони и даже не думает ни о ком другом. И все же она неоднократно целовалась с Куинном – и даже занималась с ним любовью – и отказала ему. А теперь, месяц спустя, она целует Майлза Лэнгдона на глазах у всего света. Должно быть, Куинн считает ее совершенно аморальной – а то и хуже.
– Постарайся выглядеть занятым, Майлз, – приказал Куинн, – собери лошадей. У тебя совсем немного времени на это.
Джорджиана стояла, не в силах оторвать взгляд от песка:
– Это не то, что ты думаешь, – прошептала она.
– Правда?
– Все случилось очень неловко. Я знаю, ты думаешь, я дура, но я не могла ранить его чувства отказом.
Он поднял бровь.
– Послушай, из всех людей ты точно должен знать, как я себя чувствую – каков мой выбор. Просто в данном случае я совершила ошибку.
Он пристально посмотрел на нее, и она с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть.
– В отличие от тебя, – выдохнула она, – у меня есть талант делать ошибки.
– Не обманывай себя. Я очень даже способен на ошибки.
Он всегда был добр к ней. С другой стороны, поскольку он ее не любит, конечно же, он не станет ругать и ревновать ее. Он будет плохо думать о ней, но никогда не скажет об этом вслух.
Целый хор приветствий донесся до их ушей, и, подняв взгляд, Джорджиана увидела приближающихся Ату, Элизабет, Сару, Фэрли и присоединившуюся к ним Грейс.
– Джорджиана! – Ата помахала ей рукой. – Наконец-то мы тебя нашли. Твоя мать попросила передать, что приехал доктор.
Джорджиана сделала несколько шагов к ним, и судорога вернулась, мстительно сведя ногу. Она споткнулась и закрыла глаза от боли, прежде чем снова выпрямилась. Никто не должен видеть, как ей плохо.
Никто.
Она медленно вдохнула через нос, открыла глаза и помахала дамам:
– Спасибо, Ата! Прекрасный день для прогулки на свежем воздухе, не так ли? Тебе стоит пройтись вдоль пляжа. Там множество птиц, Фэрли они понравятся.
Она осторожно шагнула вперед, и судорога снова свела ее бедро, она почти потеряла сознание. Если бы только она могла опереться на бревно или на земляной выступ. Она сделала еще пару шагов, и ее туфля запуталась в водорослях.
Огромные руки обхватили ее за талию, прежде чем она упала.
– Обопрись о мою руку, – приказал Куинн, придерживая ее. – Он практически нес ее к уступу.
Слава Богу, Ату и ее компанию отвлекла Фэрли, заинтересовавшаяся маленьким гнездом песочников.
– Судорога? – спросил он ее низким обеспокоенным голосом.
Джорджиана кивнула.
– Ты можешь ехать?
– Не думаю. – Очередная волна ошеломляющей боли прокатилась по сведенным мышцам, когда она попробовала встать. Нет, не могу, – призналась она со вздохом.
– В таком случае я отошлю всех и помогу тебе добраться до Литтл-Роуз, – предложил Куинн. Выражение его лица было сложно понять. – Или ты предпочтешь Майлза?
Ей хотелось плакать. Он должен злиться на нее. Он должен отчитывать ее. Он должен выражать отвращение.
Но он не делал ни того, ни другого, ни третьего. Он был добр и терпелив, как всегда. Однако теперь завеса, отгораживавшая его от внешнего мира, которую она почувствовала по его возвращении в Пенроуз два месяца назад, снова скрыла его эмоции.
Майлз появился, ведя лошадей.
– Джорджиана? – мягко спросил Куинн.
– Я предпочитаю тебя, – прошептала она. – Я хочу твоей… помощи. – Она не могла отказать себе в удовольствии.
– Отведи лошадей обратно в конюшню, Майлз, – распорядился Куинн. – Мы с Джорджианой должны обсудить дела поместья.
– Что? – спросил сбитый с толку Майлз. – Но я…
– И я прошу тебя сказать мистеру Брауну, чтобы он прислал забытые мной чертежи. Нам нужно обсудить сарай для лодок, который мы хотим построить здесь.
Майлз уставился на Куинна. Потом – на Джорджиану.
– Какого дьявола…
– Сарай для лодок? – Ата споткнулась на песке в своих туфлях на высоких каблуках. – Грейс, ты не говорила мне, что Куинн планирует построить сарай для лодок. Я так тоскую по парусам. Люк так давно не плавал с нами на «Сердце Каро».
– Куинн? – Грейс была так красива. Ее светлые волосы развевались на ветру, а голубые глаза смотрели так доверчиво.
– Я приказал вывести яхту из дока.
Дамы возбужденно разговаривали друг с другом, а он подошел к Грейс и прошептал ей что-то на ухо. Та кивнула и присоединилась к Ате и другим.
– Пойдемте, Ата. Давайте вернемся и найдем планы сами. – Грейс добавила: – Эта новая шляпка бесполезна против солнца. Мне нужен мой зонтик.
– Конечно, милая. Пойдемте, Элизабет, Сара. Грейс, ты не заберешь Фэрли? – В глазах Аты появился шаловливый блеск. – А, Майлз, подожди секундочку, мне вдруг захотелось прокатиться на этом замечательном животном.
– Ата, – заметил Куинн с улыбкой, – поездка на лошади для вас небезопасна.
– Глупости, – ответила она, – я опытная наездница.
– Не сомневаюсь, но, видите ли, я боюсь, что не смогу посмотреть в глаза вашему внуку и мистеру Брауну, если они увидят вас на лошади.
– Неужели? – гневно удивилась она. – Люк не имеет никакого права указывать мне, что делать. А тот, другой мужчина, которого вы упомянули, – тем более!
– Ясно. Но я весьма привязан к своим внутренним органам, и надеюсь, вы также не испытываете к ним ненависти.
Она прыснула:
– Какое отношение ваши кишки имеют к моей поездке на лошади, Куинн?
– Те двое мужчин ясно дали понять, что привяжут меня ими к дереву, если я подпущу вас к своим лошадям.
– Омерзительно! – воскликнула Ата. – Совершенно возмутительно. Возможно, когда-то давным-давно я один раз случайно – заметьте, абсолютно случайно – упала с лошади при совершенно нелепых обстоятельствах. Но это ровным счетом ничего не значит. Я замечательная наездница.
– Ата, у меня есть бочонок весьма превосходного французского вина, и он станет вашим, если вы оставите эту лошадь, – примирительно предложил Куинн.
– Тогда вы позволите мне воспользоваться вашим фаэтоном?
– И моим лучшим кучером, Ата.
Она улыбнулась:
– Ах, Куинн! Вы чрезвычайно добры! Мне нравится кататься в карете не меньше, чем ездить на лошади. Я запомню ваше обещание. – Ата оживленно зашагала прочь с остальными.
– Итак, ты попался, – пробормотала Джорджиана, несмотря на боль.
– В каком смысле?
– Она сломала все экипажи Люка, – пояснила Джорджиана.
– Боже, – тихо произнес Куинн, – я скажу мистеру Брауну, пусть повесит замок на каретном сарае.
Майлз снова забрался в седло, а вдовы и дочь Куинна поднялись на холм и вскоре скрылись из виду.
– Свело икру или бедро? Или колено? Я могу растереть его.
– Нет, это совершенно лишне, – отрезала Джорджиана, пытаясь скрыть свое желание снова напрячь и расслабить мышцы.
– Ты можешь стоять?
Она поднялась и сразу села обратно.
– Пойдем, – произнес Куинн, – позволь мне помочь тебе.
Она больше не могла стоять. Джорджиана провела руками по бедру и закрыла глаза. О Боже, она никогда не чувствовала, себя так плохо. Ей не стоило кататься сегодня верхом.
Куинн двумя руками охватил ее бедро и начал постепенно усиливать давление. Как ни странно хотя это и было болезненно, но она почувствовала облегчение.
– Боже, – вздохнула она, – пожалуйста, не двигайся.
– Ты веришь мне, Джорджиана?
– Ты знаешь, – прошептала она.
Он отпустил ее и быстро просунул руки под ее амазонку. Его ладони гладили ее по лодыжкам и икрам, не обращая внимания на резинки, державшие чулки, гладили по коленям и выше, до самого источника боли. Он растирал ее ногу своими ловкими сильными пальцами, массируя отвердевшие мускулы. И каждый раз Джорджиана думала, что вот сейчас он остановится, и боль вернется. Ей казалось, судорога не кончится никогда – она почти теряла сознание, желая, чтобы он не останавливался.
И он продолжал. Казалось, он чувствует ее жуткую, грубую боль, и в этот раз она не могла притвориться, что все хорошо.
Джорджиана откинулась назад, и ее пальцы погрузились в песок. Кого она обманывает? Она никогда не будет свободна от боли. Она никогда не будет свободна от своих мечтаний о нем. Она никогда не забудет прошлое. Она изувечена из-за мечты о нем. И он навсегда сделал ее своей, когда возлег с ней.
Она почувствовала что-то мягкое на своем израненном колене и открыла глаза. Он целовал ее освещенную ярким дневным светом ногу, пока его пальцы творили чудеса с ее бедром. Он остановился и остановил взгляд на столь ясно видном уродстве. А потом снова начал ласкать ее ногу своими красивейшими губами. И вдруг она почувствовала – слеза упала на ее колено.
– Не беспокойся, милая, – хрипло произнес он, не поднимая глаз, – я не остановлюсь, пока не уйдет боль. Я обещаю, она уйдет.
Его слова и поцелуи были еще мучительнее, чем боль, ведь они напоминали ей о грезах, которые не сбудутся. И то, что значила эта слеза – жалость, – оставило в ее сердце след жгучего страдания.
В какой-то момент боль смешалась с накатывающими волнами облегчения. И через несколько минут волны облегчения сменились волнами удовольствия. Он продолжал шептать обещания, прижавшись щекой к ее колену и постепенно изменяя движения ладоней.
Она ухватилась за пучок высокой травы, подавив желание потянуться вперед и погрузить пальцы в волосы Куинна. Они блестели в лучах солнца. Они наверняка мягкие, и если она чуть-чуть наклонится, то сможет почувствовать их аромат.
Джорджиана еще сильнее ухватилась за траву и сглотнула, сдерживая накопившиеся слезы.
Наконец Куинн поднял глаза.
– Джорджиана, – проговорил он. – Все хорошо. Ты можешь плакать, если нужно.
– Я не плачу. – Она яростно утерла глаза и щеки ладонью.
– Я знаю, – ответил он. – Ты никогда не плакала, когда была ребенком. Даже когда упала с того дерева. Я никогда не видел слез на твоем лице. Ты…
– Я плакала, – перебила она, с ненавистью отвергая его жалость. – Просто ты никогда не видел этого. Я плакала на похоронах Энтони.
– Конечно, – ответил он, вдруг замолчав.
– Почему ты всегда реагируешь так, когда я упоминаю Энтони? Почему ты так его ненавидишь? – Слова сами сорвались с ее языка. – Он не сделал тебе ничего плохого.
Его ладони замерли, и она подумала, почему хотя бы раз в жизни она не может удержаться и не сказать того, чего не следует говорить.
Он убрал руки с ее ног, и теперь ей действительно хотелось плакать.
– Я не испытываю ненависти к нему. – Он помолчал. – Просто я бы радовался, если бы в моей жизни было все то, что есть в ней сейчас, за исключением знакомства с ним. Но это, – так же загадочно продолжил он, – невозможно. Я знаю, ты не поймешь.
– Так объясни мне. – Ее рука сама легла на его ладонь. – Пожалуйста.
Луч солнца упал на его лицо, и зрачки его глаз сузились.
