Текст книги "Танцуй со мной"

Автор книги: Софи Уэстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Какая еще загадка?

Протяжная ленца его голоса прикрывала острую сталь.

– Почему ты так боишься признать талант за собой?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Алексис сидела очень тихо. Она была потрясена до глубины души.

– Никто еще не говорил мне такого, – наконец произнесла она.

Казалось, Майкл не замечал силы ее потрясения.

– Даже гуру?

На мгновение она смешалась.

– Кто? А, мой учитель? – Она вспомнила последние замечания Патрика и поморщилась. – Нет, конечно. – Помолчав, она осторожно добавила: – Он вполне искренне полагает, что, каков бы ни был потолок моего таланта, он уже достигнут. Теперь остается только деградировать.

– Вот как? – Он взял ломоть хлеба и аккуратно уложил сверху кусок чесночной колбасы. Голос был почти скучающим, но карие глаза смотрели проницательно. – А как считаешь ты?

Алексис прикусила губу.

– Трудно судить о собственных способностях, разве нет? Всегда надеешься, что… – Она замолчала. Сказанное прозвучало как оправдание, и она поняла это.

– Значит, ты о себе лучшего мнения, чем он, – заметил Майкл.

Алексис дернулась.

– Я этого не говорила. Он медленно улыбнулся.

– Конечно, не говорила. Ты боишься признаться в этом даже самой себе. Но если бы ты была согласна с доктором Монтегю, то не размышляла бы о невозможности оценить собственную работу. Я не прав?

Алексис не нашлась с ответом. Она нервно запустила руку в волосы. Шелковистые пряди были чуть влажными от брызг водопада. Он проследил за жестом, и было в этом взгляде что-то невысказанное, похожее на угрозу. Алексис почувствовала неловкость. Руки бессильно упали на колени.

Но заговорил он вполне спокойным голосом:

– А что другие? Нейтральные наблюдатели? Она вздохнула.

– Какие нейтральные наблюдатели? Все они друзья семьи или друзья друзей. Отчим состоит в со-вете колледжа. Профессор композиции, учась в Кембридже, жил в одной комнате с отцом. Главный музыкальный критик «Ньюс» был любовником моей матери. Нет никого… кроме доктора Монтегю, кто мог бы сказать мне правду.

Наступила долгая тишина.

Потом Майкл произнес:

– А-а-а… Она опешила: – Что?

– Так теперь же все понятно, – протянул он.

– Что тебе понятно?

– Все хорошее, что говорится о тебе, в расчет не принимается. Стало быть, прав только тот, кто говорит, что ты ничтожество.

– Вовсе нет… – горячо начала она.

– Именно так, – перебил Майкл. – Ты мне только что сказала сама.

– Ты перевернул мои слова. Не хочешь понять. – (Одна бровь поползла вверх.) – Нет, – страстно убеждала Алексис. – У меня были лучшие учителя, изумительные возможности… все, что твои коллеги могли бы пожелать для первого фильма. Только они воспользовались возможностями и пошли дальше. А я просидела на месте, глядя, как они уплывают.

– Это твоя версия? – поинтересовался Майкл и прилег на локоть. – Или доктора Монтегю?

– Моя, – снова вздохнула Алексис, чувствуя, как улетучивается злость. Она печально рассмеялась. – Мама говаривала: ничто не интересует тебя настолько, чтобы сделать как следует.

Майкл пожал плечами и потянулся за едой.

– Ты не показалась мне девочкой, которой ни до чего нет дела, – сухо сказал он.

Алексис протянула ему оливки.

– Ты не слышал мою игру, – сказала она с горькой самоиздевкой.

Карие глаза метнулись в ее сторону.

– Что ж, ты можешь сыграть для меня вечером, – сказал Майкл. И это прозвучало тихим вызовом.

Она чуть не уронила баночку с оливками. По совершенно непонятной причине сердце заколотилось как сумасшедшее. Похоже было на панику. Алексис устыдилась своей реакции. Но трясти ее не перестало.

– Тебе не нравится музыка, какой занимаюсь я, – заявила она высоким срывающимся голосом.

– Никогда не говорил ничего подобного, – весело возразил Майкл.

– Но ты же говорил, что совершенно не разбираешься…

– Значит, ты получишь совершенно непредубежденную публику, – спокойно сказал он. – Не правда ли? Передай, пожалуйста, сыр.

Алексис повиновалась, ощущая, что на нее надвигается неумолимый рок. От сознания, что она сама призвала его, было не легче.

Несмотря на то что ее игру слышали сотни людей, каждый из которых был лучшим судьей, чем Майкл Слейн, ей было очень страшно играть для него. Страшно, что он согласится с Патриком и признает ее третьеразрядным музыкантом без видов на будущее. Страшно, что игра его не тронет.

– Боже праведный, – прошептала она.

Он сделал вид, что не слышит. Удобно устроившись у ствола оливы, он любовался пейзажем.

– В этой реке на самом деле можно плавать? – спросил он.

Алексис всеми силами старалась унять беспричинную дрожь в животе. В конце концов, до вечера он может просто забыть, что собирался слушать музыку.

– Да, – ответила Алексис, – здесь она впервые становится достаточно глубокой.

Он застонал.

– Глубокой, быстрой и, конечно, с ледышками. Алексис полегчало. Она одарила Майкла сладчайшей улыбкой.

– Что ты, ледышки разбиваются в водопаде, – успокоила она.

– А тыздесь купаешься? – подозрительно спросил Майкл.

– Каждый раз, когда прихожу на это место. – Это была не совсем ложь. Просто Алексис не уточнила, что обычно приходит в конце лета.

Он снова застонал.

– Ладно, ладно. Я вижу, что намечается проверка моей мужественности.

Она сжалилась:

– Не стоит плавать сразу после еды. Отложи на часок.

Он прищурился.

– Но ты тоже будешь купаться?

Она покачала головой, смеясь глазами.

– Рука, – пояснила она. – Ее нельзя переохлаждать.

Последовала многозначительная пауза. Потом Майкл сказал:

– Я не дам ей замерзнуть.

– Но…

Он запрокинул голову и прикрыл глаза.

– Рука об руку в водопаде, – мечтательно произнес он. – Воплощенная мечта.

Потянувшись, он ласково коснулся ее запястья. Алексис снова ощутила странное возбуждение. Прекрасно сознавая, что имеет дело со специалистом, что все это чистая игра, она не могла унять дрожь.

– Мечта, – согласилась она и твердо добавила: – «Но не моя.

До последнего момента это было правдой.

– Можно не быть романтиком, но зачем при этом дурачить ни в чем не повинного человека? – сердечно поинтересовался он, не открывая глаз. – Ты хочешь, чтобы меня одного унес этот ледяной поток – и все для твоего развлечения.

Алексис хихикнула.

– Газеты ничего не узнают.

Следуя его примеру, она подставила лицо солнцу. Оно было жарким, как в разгар лета в Лондоне. Алексис вздохнула, отогнала все мысли и закрыла глаза.

– Тебе бы самому понравилось, – лениво пробормотала она. – Честно.

Успев услышать смех, она погрузилась в блаженный сон.

Во сне она увидела себя на концертной сцене. Сцена была огромной. Ослепленная прожекторами, она не различала лиц своих слушателей. За спиной, у рояля, сидел Патрик. Ей отчаянно хотелось убежать со сцены, но выхода не было. Ее сковал страх.

Она повернулась к Патрику, моляще протягивая руки. Но он смотрел сквозь нее, как сквозь стекло. Кто-то вложил ей в руки флейту.

Из жутковатой темени зала к ней двинулся силуэт, подхватил и понес куда-то вверх – от цветов, от блестящего рояля, на котором с каменным лицом продолжал играть Патрик.

И вдруг она снова на сцене, но теперь публика была видна – множество лиц, знакомых, доброжелательных. Она подняла флейту. Спаситель стоял сзади как скала, положив руки на ее плечи. Она начала играть. Пришло чудесное ощущение собственной силы. Аккомпанемент Патрика становился все громче, все злее. А потом смолк.

Аплодисменты сотрясли зал. Алексис хотела посмотреть на своего спасителя, но тот исчез.

Она металась по огромной сцене, разыскивая его, а публика бешено аплодировала, требуя еще игры. Но спаситель исчез, надо было его найти непременно. Она снова стала растерянной, неуклюжей, натыкалась на вазы с цветами и расплескивала воду на себя…

– Просыпайся, – сказал бодрый голос.

Алексис пыталась очнуться. В недоумении вглядывалась в высокую фигуру над собой. Глаза блуждали по широким, мускулистым плечам, гладкой коричневой груди, ходившей от мощного дыхания атлета, завитки волос на этой груди потемнели от воды. Что-то шевельнулось в ней. И она наконец проснулась.

Алексис села.

– Майкл. – Голос звучал так же необычно, как необычно она чувствовала себя. Почему? —спрашивала себя Алексис.

Он опустился на колени. Обнаженная нога коснулась ее ноги – под холодной кожей горячо пульсировала кровь. Он ходил плавать. И сейчас на нем были только трусы – черные, независимо от того, какого цвета они были в сухом виде. Он растирал шею и плечи полотенцем, а весеннее солнце досушивало алмазные брызги на ногах и груди.

У Алексис пересохло во рту. Она как бы невзначай отодвинулась, чтобы не касаться его. Проку вышло не много. Ее продолжало колотить. Почему?

Он ухмыльнулся, и Алексис поняла, что ее маневры замечены.

Но он сказал только:

– Ты была права. Потрясающее ощущение. Но если ты в самом деле боишься застудить руку, то тебе купаться не следует.

– Холодно?

– Будто ныряешь в коктейль Майкла Слейна, – серьезно сообщил он.

Он бросил полотенце и потянулся за рубашкой. Алексис наблюдала. Он сунул руки в рукава и упал на спину.

– Что такое коктейль Майкла Слейна? – спросила Алексис.

Он рассмеялся.

– Одна часть «Джека Даниелса», одна часть Амаретго, три части свежего апельсинового сока и лед, лед, лед.

Она поежилась. Майкл протянул руку, но снова остановился, будто вспомнил что-то.

– Все в порядке. Ты получаешь увольнение. Я не буду бросать тебя в реку, – беззаботно сказал он, не открывая глаз.

Алексис одновременно испытывала облегчение и разочарование. Он хотел коснуться ее? А почему остановился? Потому что она не искушенная калифорнийка, вроде Розмари Харви, и может придать жесту слишком большое значение? Вполне возможно. И вполне меня устраивает. Я не хочу, чтобы он ко мне прикасался, уверила она себя.

Он вдруг перевернулся на живот и ухмыльнулся ей.

– Не бойся. Я не буду обращаться в суд. Карие глаза были слишком теплыми, слишком близкими. Алексис почувствовала странный жар под кожей. И видели карие глаза слишком много. Она вскочила на нога.

– Может, и правда искупаться, – пробормотала она.

Он протянул руку и задержал ее.

– С больной-то рукой? И думать не смей. Алексис смотрела на него с удивлением. Он чуть потянул ее за руку.

– Сядь, Алексис, – мягко приказал он. Встретившись с ним глазами, Алексис повиновалась. Тем более что голова у нее слегка кружилась.

– Кто ты такой, чтобы приказывать мне?

– Приказывать? Милая, я не приказываю, а умоляю не подставлять меня, – сказал он с кривой усмешкой. – Подумай о моих фанах. О моем имидже.

Ее дыхание пришло в норму, хотя он по-прежнему был слишком близко. Она склонила голову набок и решила не замечать, что он слишком близко.

– О, ну если мы говорим о твоем имидже… —она очень удачно изобразила облегчение, – тогда ладно. Если под угрозой твой имидж, я буду держаться подальше от воды.

– Благодарная киноиндустрия радостно вздохнула, – заверил он.

Майкл оперся на локоть и взглянул на нее. Странно, подумала Алексис, почему от улыбки бывает ощущение, будто тебя видят насквозь? Она закрыла глаза. Никто еще не улыбался ей так. Даже Патрик.

Она почувствовала прикосновение на своем лбу. Он водил пальцем по собравшимся там складкам.

– Не хмурься, – говорил знакомый хрипловатый насмешливый голос. – А то такой и останешься. – И он коснулся кончиком пальца ее нижней губы.

Алексис почувствовала странную сладкую дрожь внутри. Знала, что нужно остановить его, но чувствовала себя так уютно, так спокойно… Она вздохнула от удовольствия и опустилась на мшистую землю. Глаза медленно открылись, и в их глубине мерцал вопрос.

Майкл, улыбаясь, склонился над ней. Сильные пальцы начали перебирать ее волосы, заставляя их струиться по тыльной стороне ладони. Похоже, он весь погрузился в это занятие, подумала вдруг Алексис. Похоже, он счастлив.Горькие морщинки у его рта разгладились. В глазах смех, покой… и что-то еще, чему Алексис не знала названия.

Он нагнул голову и потерся губами о ее губы.

Алексис взглянула на него. Он был слишком близко, у самых глаз. У нее возникло ощущение опасности и – настоящей нежности. Алексис напомнила себе, что это, скорее всего, не более чем еще один прием из богатого арсенала, но напоминание не оказало заметного действия на ее учащенное дыхание.

Он коснулся ее щеки, осторожно убирая прядь волос. Едва ли сознавая, что делает, Алексис потянулась и положила руки ему на плечи.

Будто получив долгожданный знак, Майкл притянул ее к себе. Его рот впился крепко и жадно. Дыхание вдруг стало невозможным, но и ненужным. Алексис потеряла контроль над собой.

Как прошлой ночью, подумала она, немного испуганная собственной смелостью. И все же не так, как прошлой ночью – тогда она не понимала, что делает, а теперь понимала все каждой дрожащей клеточкой своего тела. Руки у него были железные, а рот – непередаваемо нежен. А отчаянно стремилась к нему – она.

Он прошептал ее имя. Одна рука ласкала ее спину между лопатками, пока все ее чувства не пришли в неистовство. Ей и присниться никогда не могло, что простое прикосновение может прожигать кожу насквозь.

Он медленно нащупал полоску нежной кожи между джинсами и футболкой. Алексис задохнулась. Он нагнулся и прижался губами к тонкой талии. Она кожей чувствовала его улыбку. Потом он потянул футболку вверх. Как во сне Алексис подняла руки, и он стащил футболку через голову.

Майкл снова целовал ее рот, медленно исследуя языком. Она отвечала на поцелуй, а в это время опытная рука освобождала ее от одежды. Алексис едва ли замечала это. Ей до боли хотелось быть ближе, ближе. Когда он поднял голову, она протестующе всхлипнула.

– Все хорошо, – успокоил он. Прошептал, хотя услышать их было некому. Он снова улыбнулся, и Алексис отметила, что в улыбке сквозила печаль. – У нас много времени.

Он закрыл ей глаза поцелуями. Потом очень медленно его губы спустились по щеке, по изогнувшейся шее, к ключицам. Она почувствовала, как сноровистые пальцы расстегнули лифчик, а губы все не переставали целовать. Протест замер в ее горле, когда губы отправились ниже. Когда он втянул в рот один округлившийся сосок, Алексис вскрикнула.

Все ее тело содрогнулось. Пальцы впились в склоненные плечи. Она почувствовала, как участилось дыхание. Внезапно его движения стали жадными. Осторожная ласка сменилась желанием опытного мужчины, желанием таким же острым, как ее собственное.

Алексис осознала перемену в нем и радостно потянулась навстречу. Он уже не играл. Пальцы, посылавшие золотые спирали чувства в девственные груди, стали вдруг неуклюжими, даже грубоватыми. Алексис вздрогнула. И притянула его ближе. Он застонал, поворачивая ее голову навстречу поцелую. Она запустила руки под распахнутую рубашку и прошлась чувствительными пальцами по его позвоночнику. Майкл порывисто вздохнул, прервав поцелуй.

Он наклонил голову, упершись лбом в ее лоб. Алексис чувствовала, как он пытается совладать с собой – дыхание замедлилось, напряжение покидало его.

Он сказал приглушенным голосом:

– Нехорошо это.

Она отдернула руки, будто их хлестнули плетью.

– Нет. Нет, не делай этого. – Он чуть отвел голову, печально глядя на нее. Взял ее руку и поднес к губам. – Не отдаляйся от меня. Я никогда не хотел… – Он осекся.

Алексис отвернулась и уставилась в пенящийся поток. Если держать глаза открытыми пошире, он может и не заметить выступивших на них слез стыда. Все ее тело протестующе ныло.

– Заниматься любовью со мной? – холодно поинтересовалась она, но голос звучал тоненько.

– Дьявол! – Мгновение он выглядел угрожающе. Она вжалась в землю. – Не смотри так, – сказал он мягче. – Я никогда не причиню тебе боли. Неужели ты не понимаешь?

Неужели ты не понимаешь, что уже причинил? Она не сказала этого вслух, но слова повисли в воздухе между ними. Он вдруг залился темной краской. Резко поднявшись, он сел, обхватив колени, и устремил взгляд к противоположному берегу реки.

– Послушай, Алексис, ты очень… – он помедлил, – юная.

Имелось в виду «неискушенная». Значит, она была права. Он отвернулся, потому что она не была Роузи Харви или кем-то в том же роде.

Алексис села и стала поспешно одеваться, радуясь, что он не смотрит. Вряд ли она сейчас вынесла бы его взгляд.

Он сказал голосом, какого она еще не слышала:

– Алексис, ты не знаешь меня.

Она в это время натягивала футболку.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она сквозь складки трикотажа.

Майкл сделал беспомощный жест.

– Милая моя, только что ты готова была заняться любовью со мной. А сколько мы знаем друг друга? Неужели ты не понимаешь, что тебе нужен не я? Сработал рекламный механизм: Микки Слейн Лиходей, с которым каждая женщина мечтает провести ночь – или день – у водопада. – Голос звучал грубо.

Алексис поморщилась. Она готова была горячо протестовать, объяснять, что только краем уха слышала о Микки Слейне прежде и, уж конечно, не лелеяла мечту провести ночь с ним или с кем бы то ни было; и вдруг до нее дошло, что это вовсе не оправдание. Потому что если не ослепление кинозвездой, то какого же черта она готова была – как он справедливо отметил – заняться с ним любовью несколько минут назад? Она содрогнулась от этой мысли.

Патрик никогда не возбуждал в ней такого неистового желания. А она ведь думала, что любит его. Он бывал так же настойчив, как Майкл, – в некотором роде даже более настойчив. Может быть, он хотел ее больше. Но она-то могла сохранять рассудок настолько, чтобы напоминать им обоим о его жене и семье.

Алексис уронила голову на ладони.

– Это какое-то наваждение, – пробормотала она.

– Не говори так, – быстро произнес Майкл. – Это моя вина. Я знал, что делал, – Господи, должен был знать по крайней мере – и позволил себе зайти так далеко. Извини. Но ничего ведь не случилось, и ты в полном порядке.

Ничего не случилось!Алексис отвернулась и встала на ноги. Она не подозревала, что можно испытывать такую боль.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – резко и холодно заметила она. – Ты вовремя спохватился, потому что собирается дождь.

Майкл тоже встал и протянул руку. Алексис инстинктивно отпрянула.

Он вздохнул и посмотрел на небо. Солнце еще стояло высоко, но на западе быстро собирались тучи.

– Думаю, ты права. Нам лучше вернуться, – сказал он.

Майкл натянул джинсы, а Алексис, стараясь не смотреть в его сторону, собрала остатки еды.

– Дай мне это, – произнес он.

Ей удалось передать сумку, почти не коснувшись его руки. Он криво улыбнулся, но не сказал ничего, пропустив девушку вперед, на тропу к замку.

Пройдя большую часть пути, они увидели другую пару, поднимающуюся навстречу.

– Ты, кажется, говорила, что водопад – твой, – прошептал ей на ухо Майкл. – Я не знал, что нам могли помешать. – Он снова веселился. На этот раз Алексис готова была возненавидеть его веселье.

– Мой, – кратко подтвердила она. – Но тропой пользуются и скалолазы. Она ведет к стенке на западном склоне.

– Скалолазы? – Голос Майкла прозвучал удивленно.

– Считается, что там хорошее место для тренировочных восхождений, – пояснила Алексис, вставая на защиту своей горы.

– Не сомневаюсь. Но в такуюпогоду?

Скалолазы поравнялись с ними. Улыбнулись, приветствуя. Бывалого вида мужчина лет сорока и совсем юная девушка. Они шли ровным походным шагом, неся большие альпинистские рюкзаки.

Алексис пожала плечами.

– Только опытные скалолазы знают это место. Думаю, они понимают, что делают.

Майкл смотрел через плечо на исчезающую за поворотом пару.

– Надеюсь, так оно и есть, – мрачно сказал он. – Ей на вид не больше шестнадцати.

Алексис ощутила укол ревности и реальную физическую боль. Она схватилась рукой за бок. Боже правый, как она может ревновать Майкла Слейна, который только что показал ей самым недвусмысленным образом, что не хочет ее и не испытывает к ней никаких чувств?

– Что случилось? – быстро спросил Майкл. Ей удалось улыбнуться.

– Ничего. Переутомилась, наверное. Отдохну, когда приду домой.

Это дало ей прекрасный повод оставить его на кухне одного, как только они вернулись. Он смотрел на нее изучающе, но не пытался уговорить остаться.

– Принести тебе чего-нибудь попить позже? Кофе?

– Нет. – Это был почти вопль. Меньше всего она хотела еще раз увидеть Майкла в своей спальне.

Его глаза погасли.

– О'кей, – ровным голосом сказал он. – Поскольку пикник устраивала ты, я приготовлю обед. Но помни, если не спустишься к семи, я поднимусь за тобой.

Алексис вздрогнула.

– Я спущусь, – пообещала она.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Поднявшись к себе, Алексис беспокойно сновала по комнате. Ей было как-то неуютно среди этой девичьей обстановки. Не хотелось встречать собственный взгляд в зеркале.

Что со мной происходит? – вопрошала она вновь и вновь.

Ей нестерпимо хотелось домой. До этого она неделями не выходила никуда, не встречалась с друзьями. А теперь с радостью пошла бы на репетицию оркестра только для того, чтобы приготовить чай и поболтать с приятелями. Только для того, чтобы снова стать обычной Алексис.

Это из– за Майкла она стала ненормальной. Всякий раз, когда она его видит, все сильнее становится предчувствие – и желание – чего-то неизбежного.

– Это безумие. Чего я жду? – спрашивала она у умывальника. Очевидный ответ ей не нравился. – Он уже прикасался ко мне, – сказала она, будто споря с безмолвным оппонентом. – Целовал меня. Неужели я хочу большего"?

Нет,говорили ее принципы, ее здравый смысл и инстинкт самосохранения. Да,говорили ее чувства. Алексис закрыла глаза.

– Я этого не вынесу, – сказала она вслух.

Но помощи свыше не было, и она не находила сил спуститься на кухню и предстать перед Майклом со своей дилеммой. Так что в конце концов она упала на кровать и забылась в беспокойной дремоте.

Однако проснулась вовремя, чтобы не дать ему осуществить угрозу подняться за ней наверх. Торопливо приняв душ, она облачилась в самую консервативную одежду, какую можно было найти в зам-ке: темную длинную юбку и хлопчатобумажную блузку с высоким воротником, перламутровыми пуговицами и небольшими оборочками на воротнике и манжетах. Расчесала волосы до блеска и, защищенная накрахмаленным хлопком, спустилась вниз.

Майкл тоже переоделся. На нем были темные брюки и светлая рубашка – кремовая или светло-желтая – с закатанными до локтей рукавами, обнажавшими загорелые мускулистые руки. Алексис еще раз невольно вспомнила о его силе. Почувствовав дрожь где-то внизу живота, она рассвирепела.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что он оглянулся. При виде Алексис его брови поползли вверх.

– Вид сугубо официальный, – весело отметил он.

– Ты говорил, что хочешь послушать мою игру, – быстро сказала она.

Майкл повернулся лицом к ней и изучающе осмотрел с ног до головы.

– В камуфляже ты играешь лучше? – насмешливо поинтересовался он.

Алексис чуть подняла подбородок.

– Я все делаю лучше, когда подготовлена должным образом, – твердо ответила она.

Он тихо рассмеялся. Внутренняя дрожь стала сильнее. К счастью, он вроде бы не замечал ее волнения. Пожав плечами, взял бутылку и протянул ей стакан.

– Снова риоху? Или шерри?

– Ничего, – тут же ответила она.

– Можно обойтись и без вчерашних излишеств, – сухо заметил Майкл. – Просто составь мне компанию.

Но она покачала головой.

– Это влияет на чувство ритма, – сказала она, что было правдой и потому помогло. – Может быть, позже. То есть если ты действительно хочешь, чтобы я играла.

– Я действительно хочу, – сказал Майкл. Лицо его было почти мрачным.

Алексис сглотнула.

– Хорошо. После ужина.

Он долил себе вина и сделал большой глоток, глядя на нее поверх стакана.

– А почему не сейчас? – мягко спросил он. Она пришла в смятение.

– Я не думала… Ужин… Я хочу сказать, что тебе, конечно, лучше поесть…

– Я думаю, нам не стоит обсуждать, что мне лучше, – сухо произнес Майкл. – А ужин готовится в горшочках. С ним можно не спешить. Я голосую за игру.

Алексис стало худо. Он одарил ее сардонической улыбкой.

– Смотри на дело так: раньше начнешь – раньше кончишь.

Она кивнула, чувствуя сильнейшую сухость во рту.

– Где твоя флейта? – мягко, но настойчиво спросил он.

Она пробормотала:

– В зале.

– Значит, идем туда, – сказал он.

Держа в одной руке стакан с вином и бутылку, другой он открыл перед ней дверь. Алексис пыталась успокоиться. Чего ради она паникует, собираясь играть для одного неискушенного слушателя, после того как годами играла для многих специалистов? Но в животе у нее что-то непрерывно переворачивалось, а кончики пальцев были неестественно холодными.

Эхо их каблуков барабанной дробью разнеслось по холлу. Майкл чувствовал себя вполне уверенно. Он включил свет и энергично принялся задергивать шторы на высоких окнах.

Алексис села на один из табуретов, достала из футляра флейту, собрала и аккуратно положила. Потом подошла к шкафу и спросила через плечо:

– Только я и моя флейта? Или что-нибудь посерьезнее?

Майкл уже успел задернуть все шторы. Центральная люстра заливала зал светом не слабее дневного, и почему-то от этого яркого света высоко над их головами Алексис почувствовала себя очень маленькой.

Он стоял близко, едва не касаясь ее плечом, и рассматривал ряды магнитофонных лент и компакт-дисков.

– Впечатляет, – сказал он со смешком. – Аккомпанемент на любой случай.

Алексис отодвинулась от него под предлогом изучения машинописного каталога.

– Большинство записей сделано отчимом. Это не на продажу. По крайней мере магнитофонные записи. Он сделал их для разных семинаров, которые проводит многие годы, – объяснила Алексис. – Некоторые записаны мной, когда я была здесь с Патриком.

Похоже, Майкл слушал вполуха. Просмотрев несколько компакт-дисков, он отметил:

– Добра тут припасено на всякий вкус. Алексис нашла фортепианный аккомпанемент для одного из концертов Баха и положила каталог.

– А? Кое-что здесь для его гостей, конечно, – рассеянно ответила она.

Найдя нужную кассету, сунула в магнитофон, включила усилитель и начала вводить колонки одну за другой. Майкл встал.

– Помощь требуется? Алексис взглянула на него.

– Боишься – сломаю?

– Я этого не говорил, – спокойно ответил Майкл.

Она покачала головой.

– И правильно сделал. В любом случае помощь мне не нужна. Я начала разбираться в подобной аппаратуре, когда была еще вот такой. Это часть моей профессиональной подготовки.

Она настроила колонки, добавила высоких частот. Майкл ухмыльнулся.

– Вижу. – Он осмотрелся по сторонам. – Что ж. Ты занимаешься звуком, а я возьму на себя осветительную аппаратуру.

И прежде чем она успела понять, что имеется в виду, он вынес из-за рояля высокие подсвечники и расположил вокруг ее табурета. Достал из кармана зажигалку и поджег одну за другой высокие белые свечи.

Вся напрягшись, Алексис отвернулась, стараясь сосредоточиться на усилителе, хотя едва видела зеленые полосы индикаторов.

За ее спиной Майкл пересек комнату и выключил люстру. Потом вернулся – шаги по деревянному полу звучали жутковато, а тень колебалась вместе с пламенем свечей. Взял один из золоченых стульев и поставил в некотором отдалении от ее табурета. Первый ряд для одного слушателя, подумала Алексис. Вот только вместо того, чтобы чинно сесть, ну разве что закинув ногу на ногу, он поставил стул задом наперед и сел верхом, положив руки на лирообразную спинку и уперев подбородок в ладони.

– Готова?

Была ли в спокойном вопросе насмешка? Алексис толком не поняла. Она чувствовала себя еше более беспомощной в окружении канделябров, тогда как он сидел в полутьме. Впрочем, пожалуй, так оно и лучше. По крайней мере не видно будет его глаз.

Она отвернулась от усилителя и занялась раскладыванием нот, хотя вовсе не нуждалась в них. Привычное действие помогло успокоить руки. Поднесла к губам флейту, взяла несколько пробных нот, потом трель. Все, дальше тянуть нельзя.

– Готова, – сказала она спокойным голосом.

Нажала на кнопку воспроизведения и встала, следя за дыханием и ожидая первых хорошо знакомых нот.

Глубокий звук рояля наполнил помещение. Инструмент был чудесный, и Патрик играл с удовольствием. Это ощущалось в манере игры. Алексис помнила день, когда они делали эту запись. Стояла середина лета, и она была влюблена.

Ну да, ей было семнадцать, и казалось, что влюблены они оба. Только Патрик ничего не говорил, кроме того, что она слишком юна, чтобы принимать серьезные решения. Потом он уехал в Штаты, а она восемь лет поддерживала в себе огонь того лета.

Восемь лет, думала Алексис в зыбкой атмосфере воспоминаний, наполнявших зал. Восемь лет.Когда он вернулся, чтобы преподавать в колледже, она решила, что это судьба. Он учил ее, водил на концерты, водил в маленькие ресторанчики и держал за руку, сидя за столиком. Говорил, что любит ее. И, конечно, хотел лечь с ней в постель. И лишь по чистой случайности она узнала о его жене и детях прежде, чем могло бы осуществиться его желание.

Закончилась интродукция. Алексис поднесла флейту к губам. Она забыла о сиротливой пустоте зала. Забыла о Майкле. Забыла обо всем, кроме не-выразимо печального ощущения потерянных надежд и музыки, говорящей о том же.

Казалось, музыка рождается сама. Никогда еще это чувство не было таким сильным. Она знала, что ни разу в жизни не играла так хорошо, как сейчас.

Музыка смолкла, и в полутемном помещении наступила полная тишина. Легкие сквознячки колебали пламя свечей, но не могли шевельнуть тяжелые бархатные шторы. Его глаза смотрели внимательно. Они странно мерцали в переменчивом свете, а тень металась по голому полу, подобно готовому воплотиться духу.

Алексис опустила флейту и стояла с бессильно сцепленными руками. Она приняла этот взгляд из темноты с роковым ощущением встречи с судьей, если не с палачом.

Майкл вздохнул.

Лента закончилась со щелчком, который прозвучал как пистолетный выстрел в неестественной тишине зала. Алексис вздрогнула. Майкл встал.

Он медленно произнес:

– Что ж, парень, заявивший, что ты достигла пика, прав.

Поначалу Алексис смешалась. Потом вспомнила, что передавала ему слова Патрика, и улыбнулась. Но ей стало больно. Он все увидел со своей обычной проницательностью.

– Эй, – сказал он тихо, – имелся в виду комплимент.

Она отвернулась и занялась перематыванием ленты.

– Никогда не говори музыканту, что он достиг вершины, Майкл, – мягко заметила она. – Это означает конец пути. – Она достала кассету и положила в футляр, снабженный аккуратной этикеткой. – И что же?

Она повернулась лицом к Майклу, вопросительно подняв брови. Он сунул руки в карманы. Лицо его было задумчивым, глаза искали ее взгляд. Она сохраняла невозмутимое выражение.

– Или, может быть, ты хотел бы сначала поесть? – вежливо поинтересовалась она.

– Чего я на самом деле хотел бы, – сказал он, не отводя глаз, – это залезть в твою голову и узнать, что ты думаешь на самом деле.

Алексис вздрогнула. Но постаралась не подать виду.

– Почему?

Он, широко шагая, подошел к ней; тень заметалась и исчезла в круге света. Он бесцеремонно взял ее за подбородок и повернул к себе.