Текст книги "Очищение"

Автор книги: Софи Оксанен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

1949, Западная Виру
АЛИДЕ СОЧИНЯЕТ ПИСЬМА С ВЕСЕЛЫМИ НОВОСТЯМИ

От Ингель ничего не было слышно и, чтобы успокоить Ханса, Алиде начала писать письма от имени сестры. Она не могла выдержать его каждодневные вопросы: что слышно от Ингель, есть ли письма от нее, его бесконечные догадки, что она делает тогда-то и тогда-то. Алиде знала манеру письма сестры и свойственные ей фразы, а почерк подделать оказалось и вовсе легко. Она сообщила Хансу, что его жена нашла доверенного человека и что им разрешили принимать посылки. Ханс обрадовался, и Алиде сказала ему, что ей удалось положить в толстый пакет много всего, и Ингель теперь не будет бедствовать. Тогда Ханс сказал, что и он мог бы отправить ей свое приветствие.

Такие вещички, по которым Ингель поймет, что это от Ханса.

– Принеси ветку вербы, что растет у церкви. Положим в пакет. Под ней мы встретились первый раз.

– Помнит ли Ингель об этом?

– Конечно, помнит.

Алиде пошла за веткой ближайшей вербы.

– Ну, как, годится?

– Это от церковной?

– Конечно.

Ханс приложил к лицу листок вербы:

– Изумительный запах.

– Верба ничем не пахнет.

– И еще веточку ели.

Он не объяснил, почему важна веточка ели, и Алиде не захотелось этого знать.

– Кто-нибудь еще слышал об Ингель? – спросил Ханс.

– Нет, кажется.

– А ты спрашивала?

– Ты что, сумасшедший? Я же не могу бегать по деревне и расспрашивать про нее!

– У кого-нибудь из проверенных. Может, она им писала.

– Не знаю и не стану спрашивать.

– Никто не отважится тебе сказать, если ты не спросишь. Потому что ты жена этой красной свиньи.

– Ханс, попробуй понять. Я никогда не произношу вслух имени Ингель вне нашего дома.

Ханс скрылся в своей комнатке. И перестал бриться.

Алиде начала писать веселые новости. Насколько веселые она отважилась сочинять? Вначале она написала, что Линда пошла в школу и все сложилось удачно. В классе оказалось много других эстонцев. Ханс улыбнулся. Потом она написала, что Ингель нашла работу поварихи и поэтому у них всегда есть еда. Ханс облегченно вздохнул. Алиде продолжила, что работая на кухне, можно помогать также и другим. У вновь прибывающих губа отвисала, когда они слышали о работе Ингель, и на глаза наворачивались слезы, как только они понимали, что она целые дни имеет дело с хлебом.

Ханс нахмурил брови. Неудачная придумка Алиде подчеркнула нехватку еды у ссыльных. Поэтому в следующем письме она написала, что получение хлеба ни для кого не ограничено. Хлебные пайки отменили. Хансу снова полегчало. Причем, все это из-за Ингель. Она попыталась не думать об этом и закурила папиросу, чтобы заглушить запах постороннего мужчины на кухне до прихода Мартина.

1992, Западная Виру
АЛИДЕ ПЫТАЕТСЯ ПРЕДОТВРАТИТЬ ПАДЕНИЕ САХАРНИЦЫ

Звук машины затих. В дверь клетушки начали барабанить. Шкаф, стоящий перед входом, задрожал, посуда на нем зазвенела, ручка чашки Ингель стукнулась о сахарницу Алиде, она заколебалась, и сахар переместился на край, а затем стал падать на пол. Алиде встала перед шкафом, удары в дверь были сильными, ведь колотили молодые руки, но тщетно. Алиде включила радио «ВЭФ». Удары усилились. Алиде сделала радио еще громче.

– Паша не полицейский. И не мой муж. Не верьте ни единому его слову. Выпустите меня отсюда.

Рука Алиде потянулась к горлу. Ей показалось, что оно стало отделяться от тела. Она не могла понять, что с ней происходит, но только все силы покинули ее как тогда летом во дворе колхозной конторы, будто она вернулась на годы назад, хотя под ногами был цементный пол кухни. От него в подошвы ног и в кости проникала сырость, такая же сырость, наверно, ощущалась в лагерях Архангельска. Сорокаградусный мороз, тяжелый туман на воде, ледяная сырость проникает в нутро, ресницы и губы в инее. В затони, где сортируют бревна, вода по пояс, бревна – как человеческие трупы, вечный туман, вечный холод, бесконечность. Кто-то шепотом рассказывал об этом на площади. Это не было предназначено для ее ушей, но с годами уши ее стали чуткими и многое улавливали, как у животных, и ей хотелось слышать еще и еще. Глаза говоривших, окруженные морщинами, казались такими темными, что невозможно было отличить зрачок от радужной оболочки. Глаза эти были устремлены на нее, будто говорившие сознавали, что она слышит. Был 1955 год, реабилитация в полном разгаре. Она поспешила от них прочь с бьющимся сердцем.

В дверь клетушки стучали ногами и руками. Туман над бетонным полом стал рассеиваться. Пришла ли эта девушка отомстить? Послала ли ее Ингель? Алиде повернулась, чтобы снять падающую со шкафа сахарницу.

1950, Западная Виру
ХАНС ОЩУЩАЕТ ВО РТУ ВКУС МОСКИТОВ

Убирая холодильное помещение, Алиде обратила внимание на то, что все трясется, посуда звенит, банка с медом стучит о дерево, стоящая на краю шкафа чашка упала и разбилась. Это была чашка Мартина, ее осколки разлетелись по полу, послышался хруст, когда Алиде наступила галошами на ее ручку. Вопль Ханса не прекращался. Она не могла понять, в чем дело. Если Ханс сошел с ума, сумеет ли она пойти на чердак и открыть дверь? Он может наброситься на нее или выбежать на улицу и, когда его обнаружат, рассказать обо всем. А может, кто-то другой забрался в сарай и влез на чердак? Алиде плюнула черной от угля слюной и некоторое время полоскала водой рот, затем облизала губы и пошла в сарай. Крыша тряслась, лестница шаталась, качавшийся на потолке фонарь едва не падал. Алиде поднялась по приставной лестнице на чердак. Снопы сена раскачивались.

– Ханс?

На мгновение вопль прекратился.

– Выпусти меня.

– Что-нибудь случилось?

– Выпусти меня. Я знаю, что Мартина нет дома.

– Не могу открыть, пока не скажешь, в чем дело.

Молчание.

– Лиде, милая!

Алиде открыла дверь. Ханс вышел наружу. Пот с него валил, одежда была мокрой, оголенная нога – в крови.

– У Ингель не все в порядке.

– Что? С чего ты это взял?

– Я видел сон.

– Сон?

– У Ингель в руках была миска, в нее собирались налить суп, но не успели, как набросилась туча москитов. Я почувствовал во рту их вкус, вкус теплой сладкой крови. Но Ингель была уже где-то в комнате, наполненной паром, она начала снимать платье, и оно было полно вшей, их было так много, что ткани не видно.

– Ханс, это был кошмар.

– Нет. Это было видение. Ингель пыталась говорить со мной. Рот ее был приоткрыт, она смотрела мне в глаза и пыталась что-то сказать, а я старался понять. И тут проснулся. Прежде чем услышал ее. Вкус москитов все еще был у меня во рту, и я чувствовал на своей коже вшей.

– Ханс, Ингель писала, что у них все в порядке, помнишь?

– Попробовал снова заснуть, чтобы узнать, что она собиралась мне сказать, но от вшей кожа чесалась.

– У тебя нет вшей!

Только теперь Алиде заметила, что шея Ханса, руки и лицо сплошь в кровавых царапинах и кончики пальцев – красные.

– Ханс, послушай. У тебя не должно больше случаться таких приступов, понимаешь? Ты очень рискуешь.

– Это была Ингель!

– Это был кошмар.

– Видение!

– Ингель надо забрать оттуда.

– У нее все хорошо. Она вернется обратно, до тех пор тебе надо спокойно продержаться в укрытии. Что бы она подумала, если бы сейчас пришла и увидела тебя в таком виде? Ты наверное хочешь, чтобы она получила назад того же Ханса, за которого выходила замуж? Она не захочет встретить сумасшедшего.

Алиде взяла руки Ханса в свои и сжала. Пальцы у него были вялыми и ледяными. Она слегка засомневалась, а затем обняла его. Постепенно мышцы его расслабились, пульс стал равномерным, затем он положил руки ей на плечи.

– Прости.

– Ничего.

– Лиде, так больше не может продолжаться.

– Я что-нибудь придумаю. Уверяю тебя.

Ханс сжал ее плечи. И его тело было ощутимым, руки крепкими. Алиде готова была отдать что угодно, чтобы увести его сейчас в комнату, в постель, снять с него мокрую потную одежду и вылизать выделяемый порами его кожи запах страха. Прежде она всегда верила в то, что Ханс продержится, но теперь у нее уже не было такой уверенности. Что, если у Ханса снова будут видения? Да еще когда Мартин окажется дома? И хотя Мартин был днем на работе, кто угодно из соседей мог заглянуть в гости. Что если Ханс однажды не согласится вернуться на чердак, поднимет шум, выскочит на улицу, попадет прямо в руки энкэвэдэшников?

Алиде собрала небольшой узелок и спрятала в прихожей, среди других вещей, к которым Мартин не прикасался, среди льняных изделий и прочих дамских принадлежностей. Если что, успеешь захватить с собой в дорогу. Они с Хансом ничего другого с собой не взяли бы.

Но если у Ханса случится припадок, когда Алиде будет в комнате, а Мартин на кухне? Тогда ей придется выскочить в окно комнаты. Наверно, и там, поближе нужно завести второй узелок. Если даже она и прихватит с собой узелок, куда она направится? Ханс, пожалуй, может сразу застрелить Мартина, едва откроет дверь комнатушки, но чему это поможет? А если здесь в то время будут гости? Если бы Алиде и смогла убежать, ее все равно скоро задержали бы и повели на допрос. Узнай Мартин обо всем, он бы первый отдал ее в руки чекистов, тут и сомнений быть не может. Они бы решили, что Ханс – любовник Алиде и захотели узнать, как, где и когда. Ей, возможно, пришлось бы описать все это, показать, снять с себя одежду и показать. Их заинтересовало бы, что у жены Мартина любовник – фашист. Ей привилось бы рассказывать о своем любовнике-фашисте, а поскольку она была женой Мартина, придется сравнить, как это было с фашистом и как с достойным товарищем. Кто был лучше, у кого был крепче? Как блядует фашистская свинья? И все они выстроились бы в круг, с выставленными напоказ членами, готовые наказать, готовые научить, готовые выполоть из ее тела оставленные фашистом семена.

Может, Мартин захотел бы сам допросить свою жену – показать друзьям, что у него нет ничего общего с этим делом. Он доказал бы это с помощью сурового допроса, выказав всю силу злобы обманутого мужчины. И хотя Алиде рассказала бы правду, они ей не поверили бы, а продолжали бы и продолжали и под конец вызвали Волли. Что жена о нем говорила? Что он отличился на работе и она им гордится. Когда на допросах не могли получить признание бандита, приглашали на помощь Волли. И уже на рассвете получали результат. Волли был необычайно умелый в этом деле. И такой искусник. На нашей великой родине трудно найти лучшего слугу.

– Я так горжусь Волли, – истово шептала его жена. Раньше Алиде слышала, что так говорили только о Боге. Слова вылетали изо рта женщины как маленькие лучики, рот блестел золотом. Это было добытое Волли золото. – Лучший муж во всем мире.

Алиде постоянно разглядывала Ханса, выражение его глаз и жесты. Борода многое скрывала, но в остальном он был такой, как прежде, тот же Ханс. И вдруг это случилось снова.

– Прошлой ночью мне явилась Ингель.

Он был совершенно спокоен.

– У тебя опять был кошмар?

– Как ты можешь называть Ингель кошмаром? – голос его резко изменился. Он зло поблескивал глазами, выпрямился, положил сомкнутые в кулак руки на стол.

– Что она сказала?

Ханс разжал кулаки. Алиде надо быть осторожней в словах.

– Она звала меня по имени. И ничего больше не говорила. Она стояла посреди тумана или пара. За ее спиной были люди, которые тесно сгрудились у печки, так тесно, что у кого-то загорелась одежда. Или они сушили одежду у печки, и она загорелась. Не знаю, не разглядел как следует. Ингель была впереди. Она не обращала внимания на кричащих позади нее людей. Пахло гарью. Она не реагировала, лишь смотрела прямо на меня и звала меня. Потом пар вокруг нее усилился, стала видна лишь голова, но она все еще смотрела, неотрывно, пар рассеялся, и она осталась посреди клещей. Стены были полны ими и рядом лежал мужчина, который себя ощупывал. По другую сторону от нее мужчина лежал на женщине, а Ингель была между ними и мимо нее ходили люди. Ингель смотрела прямо на меня и снова выдохнула мое имя. Она хотела что-то рассказать.

– Что еще?

– Разве тебя это не волнует?

У Алиде появилось неприятное ощущение, будто Ингель была с ними здесь, в этой комнате. Алиде следила за взглядом Ханса, который переместился на обои позади нее. Она запретила себе оборачиваться.

– У Ингель все в порядке. Ты же читал ее письма.

Ханс все еще смотрел мимо нее.

– Может, в письмах нельзя рассказывать все.

– Господи, Ханс?

– Не нервничай, Лиде, дорогая. Это ведь наша Ингель. Она хочет видеть нас и говорить с нами.

Хансу необходимо добыть паспорт и как можно скорее. Нужно, чтобы он снова обрел разум! Но если Хансу удастся уйти, что она будет здесь делать? Отчего бы ей не уйти тоже? Взять на себя риск и уйти. План ее может привести к тому, что их обоих убьют, но оставался ли другой выбор?

Во дворе, как сумасшедшие, кричали вороны.

1992, Западная Виру
ЗАРА НАХОДИТ В КОМНАТКЕ ЗАСОХШИЕ ЦВЕТЫ

На кухне была тишина, хотя Зара приложила ухо к замочной скважине. Радио онемело, лишь боль стучала в висках. Она заработала головную боль, билась лбом в дверь, что было глупо. Это не заставило Алиде открыть ее. Паша и Лаврентий возвратятся, тут сомнений не может быть. Они заставят Алиде все рассказать, а, может, та и сама расскажет. И станет просить у Паши деньги, чтобы вспахать свое поле. Она жаловалась, что теперь, когда водку не выдают по талонам, ей нечем платить тем редким работникам, которые еще остались. Зара не способна была угадать, как будет действовать Алиде. Карман ее халата оттягивали яблоко и несколько желудей, которые она припасла в подарок бабушке, семена из Виру. Удастся ли ей когда-нибудь их отвезти? Она встала. Хотя воздух был затхлый, откуда-то засквозило. В углу стояли корзины и лежало одеяло, места хватало только, чтобы слегка передвигаться. Она не отваживалась прощупать комнатушку руками, сначала изучала ее ногами, толкнула корзины, и за ними что-то звякнуло. Это оказалась тарелка. Она придвинула ее ногой к себе. Рядом с корзиной были бумаги и газеты. Ваза. В ней увядшие цветы, а над вазой – узкая полочка. На ней стояли подсвечник и огарок свечи. Над полкой прибит гвоздь, на котором висело то ли зеркало, то ли оправа. Зара провела по полке рукой и наткнулась на кронштейн, за который заткнули бумагу, это был угол тетради. Как использовалась эта комнатка? Почему перед ней стоит шкаф?

1992, Западная Виру
АЛИДЕ, КАЖЕТСЯ, НАЧИНАЕТ НРАВИТЬСЯ ДЕВОЧКА

Алиде подошла к комнатке и погладила пальцами шкаф, потом стену с ним рядом и начала передвигать его, медленно, сантиметр за сантиметром. Она почувствовала, что в позвоночнике что-то хрустнуло, суставы щелкнули. Она ощутила весь свой остов, будто осязание переместилось в кости, мышцы онемели.

Ее родственница. Русская девушка. И выглядит как русская. В ее роду появились русские девушки. Не такие, как маленькая пионерка Талви, на голове у которой большая розетка, в короткой юбке, а настоящие русские, которые приезжают сюда за лучшей жизнью, стремятся все перевернуть с ног на голову, всего хотеть и требовать, русские, которые были как и все другие русские. Ингель не надо было рожать детей. И ей, Алиде, тоже. Никому из их рода не надо было. Прожили бы так свою жизнь до конца.

Алиде выпрямила спину, оставила шкаф, налила стакан водки и, понюхав рукав, опрокинула его. Как русские. Алиде пока еще не знала, как ей быть и что делать. Вдруг она ощутила запах березы. Ингель обычно мылась березовой водой, и теперь здесь этот тяжелый запах, который всегда шибал в нос, когда она расплетала косу. Второй стакан водки не помог избавиться от этого запаха, Алиде стало мутить. Мысли ее снова помрачнели, они растекались в мозгу, как в пустом пространстве, на миг просветлялись и снова расползались. Она заметила, что думает о девушке как о девушке, имя ее странным образом исчезло, она разучилась произносить его. Страх девушки был искренним. То, что она бежит от тех в кожанках – тоже правда. Мафиози – взаправдашние. Их интересовала девушка, а не она. Возможно, рассказанная ими история была правдивой, судьба забросила девушку в Таллин, она убила кого-то и убежала, и у нее не оказалось другого места, где укрыться. Верно, так оно и было на самом деле. Она, Алиде, знала, каково это, когда хочешь лишь одного – спрятаться. Мартин занимался политикой, но она – никогда, хотя шла на демонстрациях рядом с ним. Может, история девушки была столь же простой, как их история. Но от нее надо избавиться, Алиде не хотела, чтобы мафия снова явилась к ней в дом. Что же ей предпринять? Может, ей вообще ничего не надо делать. Если девушка никому не нужна, можно просто закрыть доступ воздуха в комнатушку.

Ее мозг словно бы распирало изнутри. Занавеси неистово раскачивались, их зажимы звенели, ткань трепетала. Треск огня не слышался более, порыв ветра заглушил стук часов. Все повторялось. Хотя рубль сменила крона, полеты военных самолетов над ее головой стали редкими, офицерские жены попридержали языки и из репродуктора по программе «Длинный Герман» каждый день раздавались песни о независимости, тем не менее опять появлялся хромовый сапог, всякий раз новый сапог, тот же или другой, не имеет значения, но так же наступающий на горло. Вроде окопы засыпали, пули в лесу заржавели, землянки разрушились, погибшие преданы земле, но известные дела все повторяются!

Алиде захотелось прилечь, опустить отяжелевшую голову на подушку. Комнатенка была справа от нее, девушка в ней замолкла. Алиде сняла кастрюлю с томатами и поставила на пол, консервы надо раскладывать по банкам в теплом виде, но такая тяжелая работа казалась теперь не по силам, камни в серьгах – тяжелыми, раздражающее карканье ворон стало слышно в глубине дома. Хрен она еще смогла затолкать в банки, добавила уксус и закрутила крышку. Но томаты и чеснок она оставила не нарезанными. Вымыла руки в использованной воде, вытерла их подолом, пошла во двор и села на скамью под березой, перед которой посадила гладиолусы, русские цветы. В отдалении, в серебристых вербах шумели вороны.

Девица умела врать намного лучше, чем Алиде когда-либо. Умелица. Алиде она даже начала нравиться. Это внучка Ханса. У нее такой же нос, как у Ханса. Хотел бы Ханс, чтобы она сделала что-то для нее? Позаботилась о его внучке, как когда-то хотел, чтобы она позаботилась об Ингель?

1950, Западная Виру
ПОЧЕМУ ХАНС НЕ МОЖЕТ ПОЛЮБИТЬ АЛИДЕ?

Ханс затаился. В те дни, когда Мартин отсутствовал ночью, Хансу удавалось побыть в кухне подольше, и он читал газеты или играл с Пелми. Иногда он хитро посматривал на Алиде, опускал подбородок на грудь и обвивал себя руками, как будто хотел защитить что-то внутри. В бороде у него торчали соломинки, но ему это было безразлично. Алиде звенела банками, проверяла свои настойки, угощала Ханса специально приготовленными чаями, целый день заваривала их, но он оставался равнодушным. Она старалась не нервничать, швыряла тряпки в раковину, подправляла огонь в очаге, возилась и хлопотала, стирала белье и готовила так много корма для кур, что, опустошив таз, куры дремали весь следующий день. Ханс больше не рассказывал о своих видениях. Может, реакция Алиде вызвала его раздражение или он боялся, что это таит угрозу, как знать. Алиде все думала, как бы расспросить его об этом, но так и не придумала. Как Ингель? Видел ли ты ее? Продолжаются ли еще твои кошмары? Нет, ничто не годилось. И откуда Алиде знать, как Ханс отнесется к ее неловким вопросам. Наступала зима, и Ханса нужно было вывести из укрытия. Зимой она не сможет прыгать из окна комнатушки, на снегу останутся следы. Ей необходимо выкрасть в милиции чистый паспорт, но сможет ли она правильно заполнить его, чтобы сведения были похожи на подлинные? Надо найти такого человека, кто сможет это сделать, но где его отыскать? Представить только, какая разнесется весть о том, что жену парторга задержали в лесу в бандитской землянке, когда она искала того, кто подделывает документы. Или пошли бы разговоры о том, как она бегала по деревне, расспрашивая, где найти лучшего специалиста по подделке документов. Нет, необходимо заполучить чужой паспорт. Или устроить так, чтобы кто-то потерял свой.

– Ханс, если я устрою тебе паспорт…

– Если? Ты же обещала.

– Сделаешь ли ты все, как я скажу, пойдешь ли туда, куда я скажу?

– Конечно!

– В Таллине везде требуются рабочие. При заводах есть свои общежития. Вряд ли я смогу устроить тебе квартиру, сейчас такая нехватка, но место в общежитии смогу. На железной дороге, на судоверфи, выбор большой. И если я отвезу заведующей общежитием колхозную свинью в подарок, они даже не спросят, кто ты такой. И я буду приезжать в столицу. Только представь, мы сможем гулять в парке или на берегу, все что угодно! Пойти в кино. Вообрази, ты сможешь разгуливать там как любой свободный человек. Ходить по улицам, видеть людей…

– Кто-то знакомый может встретиться.

– Никто тебя не узнает с такой бородой.

– Человека можно узнать по самым неожиданным вещам, по строению затылка или по походке.

– Ханс, прошло уже так много времени с тех пор, как кто-то видел тебя. Никто не помнит. Ханс, скажи, что это звучит прекрасно.

– Это звучит прекрасно.

Ханс поглядел на пустой стул Ингель. Он точно подмигнул ему. Алиде схватила рабочий халат с вешалки и побежала в хлев. Она видела через просвет в вилах, как Ханс пошел следом за ней в хлев и вскарабкался на чердак. Соленый пот катился по ресницам, во рту был вкус свинарника. Алиде доверху наполнила тележку навозом и поднялась на чердак, чтобы поставить на место снопы сена перед убежищем Ханса. Когда она перетаскивала их, в спине снова что-то щелкнуло.

Что сделала Лейда Хамер, чтобы ее сын перестал являться ей во сне? Парня задержали у землянки, когда он хотел бежать оттуда, и он выскочил без сапог. Так без сапог его и похоронили. Каждую ночь Лейда видела один и тот же сон: мальчик жаловался, что ноги у него мерзнут. Бабка Мария посоветовала приготовить сапоги нужного парню размера и когда в деревне в следующий раз случатся похороны, положить их в гроб покойного и записку с именем сына. Ночные кошмары прекратились, когда Лейда положила в могилу сапоги с именной запиской. Но Ингель жива, как нужно действовать в таких случаях?

И все же не означали ли народные приметы, что Ингель уже нет в живых?

Вечером Алиде просунула в дымоход сбереженный ею кусочек от свадебного покрывала сестры и пожелала, чтобы он как следует прокоптился.