Текст книги "Очищение"

Автор книги: Софи Оксанен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

1991, Берлин
ЗАРА СМОТРИТ ИЗ ОКНА, ДОРОГА ЗОВЕТ, РУКИ ЧЕШУТСЯ

На пенисе клиента было кольцо с шипами и еще что-то, Зара не помнила, что. Она помнила лишь, что вначале Кате дали фаллоимитатор дилдо, а ей – второй, и они должны были возбуждать друг друга. Потом Катя широко раскрыла ее влагалище, и мужчина стал совать в него кулак, после чего она уже ничего не помнила. Утром она не могла ни сидеть, ни ходить, лежала, не двигаясь, и курила сигарету «Принц». Катя не показывалась, но она не могла спрашивать о ней, это рассердило бы Пашу. Было слышно, как за дверью Лаврентий говорил Паше, что сегодня надо отправлять Заре лишь минетчиков. Паша с ним не соглашался. Дверь открылась, вошел Паша, велел снять юбку и развести ноги.

– Блин, разве это похоже на здоровую пизду? Чертовски плохой бизнес. Позови Нину и скажи, чтобы она наложила швы.

Пришла Нина, наложила швы, дала таблеток и ушла, унося свою улыбку, всю в светло-розовой жемчужной помаде. Паша и Лаврентий сидели за дверью, слышно было, как Лаврентий говорил по телефону своей жене Верочке, что отправил ей розы. Приближался день их свадьбы, двадцать лет, и они собирались поехать в Хельсинки.

– Попроси, чтобы она приехала также в Таллин. Мы там будем в любом случае, – сказал Паша.

В Таллин? Зара приложила ухо к замочной скважине. Сказал ли он, что они будут в Таллине? Когда? Или она не так поняла? Нет, этого не могло быть. Они говорили о том, что оба будут там и что это будет скоро, так как говорили о дне свадьбы Лаврентия и подарке для Верочки, а день свадьбы скоро.

Рекламный щит на доме напротив расцвел счастливым клевером, «Принц» зажегся как фонарь, и все стало так ясно. Зара ощупала фотографию в тайничке лифчика.

Когда на следующий день Лаврентий сидел за дверью один, Зара постучала и позвала его по имени. Лаврентий открыл дверь и встал на пороге, неуклюже расставив ноги, в одной руке финка, в другой – кусок дерева.

– В чем дело?

– Лавруша.

Так как люди становятся добрее, когда их зовут ласкательными именами, Зара воспользовалась этим.

– Лавруша, дорогой, вы собираетесь в Таллин?

– А тебе-то что?

– Я знаю эстонский. Довольно хорошо.

Лаврентий ничего не ответил.

– Он немного похож на финский. Там бывает много финских клиентов. И так как эстонский почти как финский, я могу там обслуживать эстонских клиентов, русских и немецких так же, как здесь, и вдобавок еще финских.

Лаврентий снова ничего не ответил.

– Лавруша, девочки рассказывают, что там ужасно много финских клиентов. И сюда заходил один финн. Он сказал, что в Таллине девочки лучше и что он предпочитает там их посещать. Я говорила с ним по-эстонски.

На самом деле мужчина говорил на смешанном финском, немецком и английском, но Лаврентий не мог этого проверить. Без штанов, в носках, клиент торчал перед окном и бубнил:

– Girls in Tallinna are very hot. Natasha, girls in Tallinna. Girls in Russia are also very hot. But girls in Tallinna, Natashas in Tallinna. You should be in Tallinna. You are hot, too.

Finnish men like hot Natashas in Tallinna. Come to Tallinna, Natasha[8]8
  Таллинские девицы очень горячи – те, кого называть Наташи. Девицы в России очень горячи тоже. Но Наташи из Таллина – горячи больше. Тебе следует ехать до Таллина. Ты тоже очень горяча. Финские мужчины любят Наташи в Таллине. Едь в Таллин.


[Закрыть].

Лаврентий ушел, не говоря ни слова. Через несколько дней дверь с треском распахнулась. Паша пихнул ее в бок:

– Ну, живо собирайся, поехали.

Зара скрючилась на кровати. Паша спустил ее за ноги на пол.

– Одевайся.

Зара встала, начала одеваться, быстрей, надо быть быстрой, если приказали. Паша вышел из комнаты, что-то крикнул, какая-то девушка взвизгнула, Зара не узнала по голосу, слышно было, что он ударил ее, девушка завизжала громче, Паша снова ударил, и она замолчала. Зара надела еще одну рубашку, проверила, на месте ли фотография, засунула в карман куртки шарф и юбку, наполнила внутренний карман табаком, попперсами и болеутоляющим лекарством, которое не всегда давали, хотя частенько оно требовалось. В другой карман засунула косметику и в третий кусочки сахара, так как они не всегда помнили о еде. И пионерский значок. Она взяла его с собой из Владика, потому что очень гордилась им, и он был с ней даже ночами при меняющихся клиентах. Это был ее талисман, оберегающий от самого плохого. Однажды Паша увидел его, выхватил, засмеялся и вернул обратно.

– Храни себе на здоровье, но сначала надо за это поблагодарить.

И Зара разделась и поблагодарила.

Паша оставил дверь открытой. Новые девочки сбились в стайку, Лаврентий выпроводил их во двор. Там ждал грузовик. В толпе стоял плач. Во дворе был сильный ветер, он трепал одежду Зары, замечательный ветер, который пах выхлопным газом и свежестью одновременно. Последний раз она была на улице, когда ее только привезли сюда. Лаврентий махнул ей рукой и велел садиться в «Форд», стоявший за грузовиком.

– Отправляемся в Таллин.

Зара улыбнулась ему и заскочила в «Форд». Она успела увидеть выражение лица Лаврентия. Он был ошарашен. До этого она никогда не улыбалась ему. На этот раз на ней не было наручников. Они знали, что она никуда не убежит.

На каждой границе скапливалась очередь. Посмотрев на нее с отвращением, Паша отправлялся утрясти ситуацию и, добившись, возвращался в машину, где ждали Лаврентий и Зара, нажимал на газ до упора. Машина пролетала мимо очереди и через границу, и они продолжали путь. Из Варшавы через Кузнирку в Гродно, Вильнюс и Даугавпилс и все время на большой скорости. Зара сидела, прилепившись носом к окну. Виру приближалась, мелькали сосны, маслобойни, заводы, телеграфные столбы, автобусные остановки, поля, яблочный сад, посреди которого паслись коровы. Иногда делали небольшие остановки, и Лаврентий приносил Заре еду из ларька. Из Даугавпилса поехали в Сигулду. Там пришлось остановиться, так как Лаврентий хотел сделать снимки для Верочки и отправить ей открытку. Их друзья когда-то побывали в этих местах и привезли в качестве сувениров деревянные тросточки, украшенные картинками и словом Сигулда. Тогда Верочка ждала ребенка и не поехала с ними, но, по отзывам, санатории в Сигулде были изумительными. А долина Гауя! Лаврентий спрашивал дорогу и велел Паше сделать крюк, чтобы подъехать к подвесной канатной дороге. Машину остановили вдалеке от билетной кассы, под деревом.

– Девушка может пойти со мной.

Зара вздрогнула и посмотрела на Лаврентия.

– Ты что, спятил? Сбежит. И, смотри, не задерживайся.

– Да она и пытаться не станет.

– Сказано, нельзя.

Лаврентий пожал плечами, поглядев на Зару, словно говоря, как-нибудь в другой раз, и направился к кассе. Зара смотрела на его удаляющуюся спину и вдыхала воздух Латвии. На земле валялись белые стаканчики из-под мороженого. Детские каникулы, совместные семейные вылазки, развевающиеся юбки партийных жен, задор пионеров, усилия и пот советских спортсменов – все это еще ощущалось тут. Лаврентий рассказал, что его сын бывал здесь на тренировках, как и другие советские, которыми гордилась страна. Был ли он бегуном? Заре надо научиться запоминать рассказы Лаврентия. От этого может быть польза. Надо сделать так, чтобы он доверял ей, она может стать его фавориткой.

Паша остался сидеть с Зарой в машине, постукивая по баранке – тук, тук, тук. Вытатуированные на его средних пальцах луковки куполов прыгали. Год 1970-й колыхался в такт с постукиванием, на каждом пальце была поблекшая синяя цифра. Год рождения? Зара не спросила. Иногда он ковырял в ухе. У него были такие маленькие уши, будто бы их вовсе и не было. Зара изучала дорогу. Она не успела бы убежать далеко.

– Пермская братва ждет нас в Таллине.

Тук, тук, тук. Паша заметно нервничал.

– Черт, куда он запропастился!

Он достал две бутылки теплого пива, открыл и передал одну Заре, которая жадно выпила ее. Дорога за окном звала, Виру была близко. Паша выскочил из машины, оставил дверь открытой и закурил «Мальборо». Дуновение ветерка высушивало пот. Мимо шла семья, «Turaida pils»[9]9
  Замок Турайда, парикмахерская, магазин, сахар (латышск.).


[Закрыть], распевал ребенок, звучал латышский язык, frizetava, женщина пригладила сухие волосы, мужчина наклонил голову, partikas viekals, женщина кивнула, cukurs, голос стал громче, piens, maize, apelsini sula[10]10
  Молоко, хлеб, апельсиновый сок (латышск.).


[Закрыть], сердито сказал мужчина, женщина взглянула на Зару, которая сразу опустила глаза и облокотилась на сиденье. Женщина отвела взгляд, не задерживаясь на Заре, es nasaprotu, расправившаяся плиссированная юбка легонько взвилась, siers, degvins[11]11
  Сыр, водка (латышск.).


[Закрыть], пальцы женщины вылезали из промежутков между ремешками сандалий на каблуках и касались земли. Они прошли, широкие бедра качнулись, пахнуло духами, обыкновенная семья исчезла за канатной дорогой, а Зара все еще сидела в пропахшей бензином машине. Нет, она не может ничего сделать, даже крикнуть. Дорога теперь опустела. Солнце палило над кустами. Громыхая, мимо пролетел мотоцикл с коляской, и дорога снова опустела. Зара достала из лифчика «Валиум». Пристрелят ли они ее посреди бела дня, если она вздумает бежать, или поймают? Наверняка поймают.

Показалась девочка на большом велосипеде. Она была в носках и сандалиях, по бокам сиденья висели пластиковая корзина и игрушечный молочный бидон. Зара уставилась на девочку. Та помахала ей и улыбнулась. Зара закрыла глаза. По лбу гуляла мошка. У нее не стало сил смахнуть ее. Дверца с шумом распахнулась. Она открыла глаза. Лаврентий. Путь продолжился. Паша был за рулем. Лаврентий достал бутылку водки и хлеб, которым закусывал водку. И нюхал рукав. Глоток водки, рукав, глоток водки, рукав, глоток водки, рукав.

– Я доехал до самой Турайды.

– Чего?

– До Турайды. Она была видна с холма.

– С какого еще холма?

– Откуда канатная дорога начинается. Красивый вид. Видна долина на той стороне. На ней – усадьба, а за усадьбой – замок Турайды. – Паша сделал музыку громче.

– Я на такси смотался. Усадьба оказалась санаторием. Там я взял такси в Турайду.

– Чего? Поэтому так чертовски долго отсутствовал?

– Водитель рассказал о Розе Турайды.

Паша нажал на педаль. В прерывающемся от водки голосе Лаврентия прозвучала растроганность. Паша увеличил громкость, чтобы не слышать разомлевшего Лаврентия, который к тому же облокотился о плечо Зары. От него пахло водкой, язык тяжело ворочался от меланхолии и тоски, и Заре вдруг стало стыдно, что она это уловила. Ведь он был ее врагом, в нем не должно проявляться ничего человеческого.

Там была могила. Могила Розы Турайды. Могила преданной любви. На ней как раз побывала свадебная пара, они возложили цветы. У невесты было белое платье. Там еще лежали красные гвоздики.

Голос Лаврентия прервался. Он протянул бутылку водки Заре, и та отпила глоток. Он вытащил хлеб и предложил ей, Зара отщипнула кусочек. Лаврентий стал добрее к ней. В таких случаях внимание ослабляется. Она сможет от него убежать. Но если она сейчас попытается бежать, ей нужно будет направиться не туда, куда едут Паша и Лаврентий, а в противоположную сторону. Иначе не получится.

– А что, у твоей Турайды были синие глаза? И она подала тебе лучший шашлык в мире?

Лаврентий ударил Пашу бутылкой водки по плечу, машина внезапно съехала на обочину, потом перелетела на другую сторону дороги и вернулась обратно.

– Псих!

Паша овладел управлением и дорога к месту ночевки продолжилась, в то время как он с пеной у рта рассказывал о своих планах в Таллине.

– Там такие казино, как в Вегасе. Супер! Оторвемся по полной. Лото и казино. Надо только быть быстрым, самым первым. И тогда – все твое.

Лаврентий потягивал водку, откусывал хлеб, предлагая Заре, басы стерео больше сотрясали машину, нежели ямы на дороге. Паша все молол о своем диком западе, каким представлялся ему Таллин.

– Да вы, придурки, ни фига не понимаете.

– В сердце Паши нет места России.

– Че-че? Псих.

Паша дал затрещину Лаврентию, Лаврентий – Паше, машина снова едва не съехала в кювет, и Зара соскользнула с сиденья. Машину качало и подбрасывало, мимо пролетал лес, чернеющие сосны, брызгала пахнущая водкой слюна, пахла кожаная куртка Паши, сиденья «Форда» из искусственной кожи, освежитель воздуха «Wunderbaum». Драка продолжалась пока все не успокоилось, и Зара отважилась вздремнуть. Она проснулась, когда Паша въезжал во двор знакомого бизнесмена. Он остался проводить вечер с этим мужиком, а Лаврентий велел Заре пойти в его комнату и лег сверху нее, повторяя имя Верочки. Ночью Зара осторожно убрала его руку со своей груди, слезла с кровати и пощупала щеколду. Похоже, окно открывалось легко. Дорога, видневшаяся из окна, уходила вдаль заманчивой петлей. В Таллине она, может быть, снова будет в одной комнате с ним вдвоем, за замком. Но в какой-то день все будет по-другому.

На следующий день приехали в Валмиеру, там Лаврентии купил ей пряники, из Валмиеры поехали в Валгу. Паша и Лаврентий говорили друг с другом только по необходимости. Виру приближалась. Дорога манила и звала, Таллин был уже совсем близко. Но она не убежит, нет, конечно, она не решится.

На границе с Валгой Паша достал из кармана помятую карту. Лаврентий постучал по ней пальцем.

– Не поедем через погранзаставу. Объезд.

Машина тряслась по сельской дороге, объехала пограничный столб и оказалась в Виру. Рука Лаврентия лежала на бедре Зары, и она вдруг почувствовала сильное желание свернуться калачиком в его объятии и заснуть. Ее долг так велик, что она потеряла способность считать. Но однажды…

Предыдущей ночью Лаврентий обещал, что если Паша запустит свой казино-бизнес, Зара будет работать в казино и зарабатывать намного больше. И сможет все оплатить. Однажды.

1992, Таллин
ПОЧЕМУ ЗАРА ДО СИХ ПОР НЕ ПОКОНЧИЛА С СОБОЙ?

Это, собственно, произошло случайно.

Несколько видеосъемок у нее получились очень удачными. Настолько хорошими, что Лаврентий прокручивал их для себя, когда не было Паши. Лаврентий говорил, что у Зары глаза такие же синие, как у Верочки. Паша подозревал, что тот питает слабость к Заре, и дразнил его. Лаврентий краснел, а Паша помирал со смеху. Несколько видеокассет были так хороши, что Лаврентий отнес их шефу. Шеф заинтересовался Зарой. Позвал ее к себе. У него были два перстня с печаткой и одеколон «Коурос». Он не мылся, по-видимому, много дней подряд, в паху скопились белые хлопья.

Каблуки туфель Зары украшали золотые завитки, на пятках – золотые розетки. Удлиненный и острый нос больно сдавливал пальцы. Серебряные бабочки мелькали на носках возле лодыжек. Шеф запустил видяшник и потребовал того же, что на экране.

– Знаешь, наверно, что ты – шлюха.

– Знаю.

– Повтори.

– Знаю, что шлюха и это не изменится. Я всегда была шлюхой и ею останусь.

– А где находится дом шлюхи?

– Во Владивостоке.

– Что-о?

– Во Владивостоке.

– Вот это ошибка. Дом шлюхи – здесь. Там, где ее хозяин и его член.

У шлюхи нет другого дома и не предвидится. Никогда. Скажи это.

– Так как я – шлюха, мой дом там, где член хозяина.

– Отлично, теперь все правильно. Повтори еще последние слова.

– У шлюхи никогда не будет другого дома.

– Почему шмотье все еще на тебе?

Она услышала треск. Он шел снаружи. Или изнутри. Шеф ничего не заметил. Легкий треск, такой, какой бывает, когда переламывают позвоночник мыши или засохшую рыбью кость. Звук был подобен тому, как хрустит хрящ свиного ушка на зубах. Она начала раздеваться. Очищенное от волос, тонкое, как у птицы, бедро задрожало. Немецкие трусики упали на пол, их эластичные кружева собрались в кучу, как проколотый воздушный шар.

Это было легко. Она даже не успела обдумать дело. Она ни о чем не успела подумать. В одно мгновенье ремень обвился вокруг хозяйской шеи, и она изо всех сил затянула его. Это было легче всего. Так как она не была уверена, умер ли мужчина, она схватила подушку, положила на его лицо, придавила и держала десять минут. Она следила за временем, сверяясь по знакомым тяжело стучащим позолоченным часам, во Владике у них были такие же, кажется, ленинградского производства. Мужчина не шевелился.

Отлично сработано для начинающей, может, у нее природная способность? Мысль эта рассмешила ее, за десять минут успела передумать о многом.

Читать она обучалась медленно, на утренней зарядке не попадала в общий ритм, не имела той прямой осанки, которой добивалась учительница физкультуры, пионерский салют отдавала не так энергично, как другие, школьная форма на ней всегда была помята, хотя она без конца поправляла ее. Она никогда не могла сделать что-то сразу, не раздумывая, как сделала сейчас. Она смотрела на свое отражение в темном стекле окна, на свое тело поверх тела толстого мужчины, придавливающее потертую подушку к его лицу. Ей приходилось так много смотреть на свое тело, что оно казалось ей чужим. Может, чужое тело легче заставить что-то совершить в нужной ситуации, чем свое. Может, оттого так легко получилось. Или, может, она стала одной из них, из тех, каким был этот мужчина.

Она пошла в туалет и вымыла руки. Потом быстро надела трусики, колготки и лифчик, влезла в платье, проверила, на месте ли фотография и успокаивающие таблетки и подошла к двери послушать. За дверью начальство играло в карты, смотрело видео и ничто не говорило о том, что они что-то заподозрили. Скоро они все увидят и услышат: у шефа имелись здесь камеры и микрофон. Но ими не имели права пользоваться, когда у шефа находилась женщина. Она еще выпила шампанского из чешского хрустального бокала и, глядя на цветы на хрустале – они были похожи на васильки, – подумала, что вокруг всегда много стаканов и она давно могла стащить один из них и порезать себе вены. И что она могла уйти от них гораздо раньше, если бы очень захотела. Выходит, она сама хотела остаться, хотела, значит, блядовать и нюхать попперсы, и Паша дал ей ту профессию, которая ей подходила, может, она лишь воображала, что хочет вырваться и что все это ужасно? А на самом деле ей все это нравилось, и у нее от природы сердце шлюхи и характер шлюхи? Может, она сейчас совершила ошибку, противясь судьбе шлюхи, но думать об этом теперь поздно.

Она взяла с собой несколько пачек сигарет и спички, проверила карманы шефа, но денег в них не обнаружила, а для дальнейших поисков времени не оставалось. Квартира находилась на первом этаже, по шаткой пожарной лестнице можно было влезть на крышу, а оттуда попасть в другой подъезд, так она сможет избежать встречи со стоящими у двери квадратноголовыми телохранителями.

Итак, через темный пахнущий мочой подъезд вниз. Она поскользнулась на треснувшей каменной ступеньке, грохнулась на лестничной площадке и ударилась об обитую кожей дверь, толщина которой смягчила удар. Изнутри слышался детский смех и возгласы «бабушка, бабушка». А внизу она наткнулась на кошку и разбитые почтовые ящики. Парадная дверь скрипнула и мяукнула. Перед дверью стояла даже в темноте блестевшая и хорошо начищенная черная машина. Мужчина внутри курил, через стекло смутно блестела кожаная куртка, русскоязычная дискотека гремела. Обходя машину, она не смотрела на нее, ей казалось, что так она не привлечет внимания мужчины. И, видно, это сработало, потому что мужчина продолжал не переставая кивать головой в такт музыке.

Зайдя за угол, она остановилась. Сознание было ясным, она чувствовала себя бодрой, но внешний вид оставлял желать лучшего: платье порвалось, на колготках пошли петли и туфель на ней не было. Идущая по улице босоногая женщина может многим запомниться, ей же нельзя привлекать внимание. Нужно бежать, нельзя медлить. Разбитый уличный фонарь лил желтый свет, какой-то человек возвращался домой. Темнота делала лица неразборчивыми. Район казался ей совершенно незнакомым, может, она и была здесь когда-то у клиента, может, нет, бетон везде выглядел одинаковым. Она дошла до конца большой улицы, через которую проходил мост. Мимо прогромыхал рейсовый автобус, грязно-желтая гармошка тряслась, его огни светили тускло и никто не обратил на нее внимания. А даже если бы заметили, кого это могло интересовать, прежде чем Паша начнет расспрашивать. Тогда страх или деньги заставят вспомнить то, чего не очень-то и помнишь. Однако всегда отыщется кто-то, кто на самом деле помнит. Не настолько было темно, чтобы глаз не нашлось вокруг.

За автобусом ехал «Москвич» с одной горящей фарой, затем мимо протрещал «Жигуленок». Темнота скрыла остановку так быстро, что она не успела подумать, как обойти ее и сменить направление, а затесалась в середину ждущей на остановке толпы. Она оказалась посреди домашних девочек в коротких юбках и белых колготках, которые распространяли одновременно запах невинности и абортов, их красные ногти светились в темноте и, казалось, цеплялись за будущее. Стайка ошарашенно затрепыхалась, когда она втесалась в ее середину. Длинные серьги в сморщенных ушах их бабушек закачались, окружающие девиц молодые люди не успели загородить их своими руками. А она уже вышла из стайки, пронеслась мимо хмельного и благоухающего одеколоном мужчины, и шорох пластиковых пакетов остался позади вместе с нарисованными на них веселыми парусниками, плывущими в блестящее будущее девочек. Она вернулась в район многоэтажных домов. В освещенный автобус без туфель она не решилась войти. Кто-то мог бы запомнить запыхавшуюся босоногую женщину. И сообщил бы. Она побежала мимо домов с зарешеченными окнами и балконами, по пустым разбитым дорогам, где местами торчала бетонная арматура. Мимо переполненных мусорных баков, мимо выброшенного пакета с пельменями, мимо магазина, угодила ногой в полупустой пакет с кефиром, продолжила бег, пробежала мимо старушки, несшей в сетке лук, мимо детской горки, мимо ящика с кошачьим песком, мимо притаившихся у бетонных стен путан с кожей, исколотой героином, и с комочками застывшей туши на ресницах, мимо пакета с клеем и маленького мальчика, словившего кайф из паров клея и соплей, наткнулась на жалкое подобие киоска, который был открыт, и замерла: в окне мелькали пачки сигарет, и целая кампания квадратноголовых парней заигрывала с продавщицей. Она повернула в обратную сторону, они не успели ее заметить, стала искать новый маршрут, оставила позади их бычьи загривки и широко расставленные ноги. Побежала мимо жужжания и влажного пыхтения, исходящего из закоулков между бетонными блоками, прочь от каменных колоссов, от тараканьего гетто и скрипа шприцов, пока не вышла на большую дорогу. Куда теперь? По шее струился пот, лейбл фирмы «Сеппяля» на тонкой ткани платья ощущался как мокрая подушечка. Темнота сгущалась, пот становился холодным.

Где-то недалеко от столицы был таксопарк, она вспомнила, что слышала про него, какой-то клиент говорил, что он открыт круглосуточно, там ходят такси, но какая ей от этого польза? У таксистов спросят в первую очередь, а воровать машины она не умеет и водить тоже. Нужно искать что-то другое. Нет ли тут бензоколонки, где останавливаются грузовики, туда и надо идти. Куда-то ей нужно было идти, очень быстро и так, чтобы никто не заметил, быстро вперед, и вдруг прямо перед ее носом возник грузовик. Он был с заведенным мотором, в кабине никого не было, его темно-зеленый цвет сливался с зеленью окружающего пространства. Она влезла в кузов, ей повезло, успела только-только. Из кустов вышел водитель, застегивая пряжку ремня, влез в кабину и нажал на газ. Она устроилась между ящиков. Дорожные огни едва освещали дорогу. Потом и их ряд кончился. Поднялся туман. Промелькнула пустая будка ГАИ. Маленькие, отражающие свет столбики мелькали по краям дороги. Несколько «BMW» пронеслись мимо, рассыпая веером гравий и гремя музыкой, другого транспорта не было.

Водитель остановился в пустынной местности и выпрыгнул наружу. Зара стала изучать окрестность, в темноте тускло светилась надпись со словом «Пеолео». Тут вернулся водитель, отрыгивая, и они поехали дальше. Порой огни машины падали на покосившиеся дорожные указатели, но Зара не могла разобрать их надписи. Она приподняла брезент настолько, чтобы можно было выглянуть наружу, и заметила, что у машины не было боковых зеркал. Тогда она осмелилась подальше высунуть голову. Машина может идти куда угодно, даже в Россию. Разумнее было спрыгнуть с нее, отъехав подальше от столицы. Водитель наверняка где-то остановится, должен же он сходить по надобности или попить. А что потом? Ей придется найти другую машину. Надо будет голосовать. Выезжающие из столицы машины, очевидно, не сразу возвращаются обратно, все они хотя бы на какое-то время недоступны для Паши и его людей.

Или она чересчур переполнилась надеждой? У Паши имелись уши в любом месте, к тому же Зару довольно легко узнать. Если бы ей удалось найти машину, которая выедет из страны! Но тогда машине надо где-то пересечь границу и к тому времени у Паши будет уже бдительный агент на границе, который станет сторожить и расспрашивать. Не лучше ли в таком случае подыскать машину, едущую в том же направлении, что и Зара, водителя которой Паша никогда не сможет отыскать. Кто бы это мог быть? И кто подсадит ее среди ночи на темном шоссе? Ни один порядочный человек в такое время не ездит, одни воры и подобные Паше бизнесмены. Она ощупала тайный карман лифчика. Фотография была все еще на месте – фото и название деревни и дома. Грузовик замедлил ход. Водитель остановился, выпрыгнул из кабины и направился в кусты. Зара вылезла из кузова и припустила через дорогу, под защиту деревьев. Водитель вернулся и продолжил путь. Когда огни удалились, наступила непролазная тьма. Лес был полон звуков. Трава ожила. Ухал филин. Зара перешла поближе к дороге. Скоро начнет светать. Мимо проехали лишь два «Ауди» с громкими стерео. Из окна одной швырнули пустую бутылку из-под пива, которая упала рядом с Зарой. К иномаркам Зара не станет близко подходить, это все были их машины. Как далеко она сейчас от столицы? Она потеряла представление о времени еще в кузове грузовика. Прохладная сырость пронизала члены, она стала массировать руки и ноги, шевелила пальцами и крутила лодыжками. Сидеть было холодно, стоять она не могла. Ей нужно до рассвета найти какое-то убежище, спрятаться от глаз людских. Лучше всего было бы, если бы она достигла цели до наступления утра, попала в ту, бабушкину, деревню. Панику надо унять и попытаться сохранить то спокойствие, которое овладело ею, когда она съежилась в кузове среди ящиков и поняла, что если даже грузовик не едет в бабушкину деревню, она все равно туда доберется.

Издалека послышался шум машины, она приближалась медленнее, чем иномарки. Из фар действовала лишь одна и, хотя Зара не видела ни ее, ни водителя, она вышла на дорогу, не успев обдумать, и встала посередине. Тусклый свет осветил грязные ноги. Она не сошла с дороги, так как была уверена, что «Жигули» сразу газанут, если она не встанет прямо перед ним. Водитель высунулся из окна. Старый человек. Во рту у него был зажат мундштук с горящей сигаретой.

– Вы могли бы подвезти меня в город? – спросила Зара. Ее эстонские слова звучали неуклюже. Мужчина не ответил, и Зара заволновалась, стала говорить, что поссорилась с мужем и он выбросил ее из машины на дорогу и потому она оказалась здесь, одна в этой ночи. Муж ее нехороший человек и наверняка не станет возвращаться за ней, да она и сама не хочет, чтобы он вернулся.

Водитель взял мундштук в руки, вынул окурок и бросил его на дорогу. Сказав, что едет в Ристи, он открыл дверцу. Зара нырнула в машину. Мужчина вставил новую сигарету в мундштук. Зара подняла руки к груди и сжала бедра. Машина поехала. Ей удавалось иногда выхватывать названия на столбах: Турба, Элламаа.

– Почему ты едешь в сторону Ристи? – спросил мужчина.

Зара смешалась и придумала, что едет к родителям. Он больше не стал спрашивать, но она добавила, что ее муж к ним не поедет и что она не хочет его видеть. Мужчина поднял правой рукой пакетик, лежащий возле переключателя скоростей, и протянул его Заре. Она взяла. Знакомый шоколад с арахисом растаял во рту, орехи захрустели.

– Ты могла бы ждать попутной до утра, – сказал он. И добавил, что гостил у своей больной дочери и вынужден был ночью отвезти ее в больницу. Ему нужно было вернуться домой к утренней дойке. – Чья же ты дочка?

– Рютеля.

– Рютеля? Откуда?

Зара ужаснулась. Что ей на это ответить? Старик, очевидно, знал всех местных и если она выдумает своих, он станет рассказывать о незнакомой шлюхе, у которой был русский акцент и которая болтала странные вещи. Зара всхлипнула. Он протянул ей замусоленный бумажный платок, прежде чем она начала плакать, и прекратил расспросы.

– Может, лучше, если мы сначала поедем ко мне. Родители твои испугаются, если ты заявишься домой в таком виде да еще в такое время.

Мужчина поехал домой в Ристи. Зара вышла из «Жигулей», прижимая к боку карту, которую она стащила из машины. Можно было бы расспросить мужчину, знает ли он Алиде Тру, но Зара не решилась. Он бы запомнил ее вопрос и направил потом разыскивающих к Алиде Тру следом за ней. Дома мужчина налил ей стакан молока, положил на стол хлеб и детскую колбасу и велел после еды ложиться спать.

– После утренней дойки повезу тебя домой. Всего несколько часов.

Он оставил ей покрывало, а сам ушел в комнату. Едва услышав храп, Зара встала, прокралась к шумящему холодильнику и взяла лежащий на нем карманный фонарик, который она приметила, когда нарезала колбасу. Он был в рабочем состоянии. Зара расстелила карту на полу в кухне. Ристи находилось не так далеко от ее цели. До Колувере нужно было еще проделать путь пешком, но она выдержит. Часы на холодильнике показывали три. Она нашла возле наружной двери большие мужские резиновые сапоги и женские тапочки поменьше, которые тут же обула. Найдется ли здесь еще плащ? Где он хранит одежду? Тут из комнаты послышался шорох, ей нужно было уходить. Она открыла окно на кухне, так как не имела ключа от входной двери, и выбралась наружу. Во рту оставался странный привкус. Челюсть ее перестала работать сразу, как только она разжевала первый кусочек хлеба, и мужчина засмеялся, что она наверно из тех, кто не любит тмин. Его внуки тоже не любили. Он дал ей другой хлеб, но она все же выбрала тот, что с тмином. Скоро он проснется и заметит, что шлюха украла его карту и карманный фонарик, а также увела тапочки. Ей стало не по себе.