Текст книги "Шалунья (ЛП)"
Автор книги: Софи Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
12
БЛЕЙК
На самом деле у меня не было третьего клиента, когда я лгала Рамзесу прошлой ночью.
Теперь пришло время найти его. Хватит валять дурака.
Я звоню Шону Мартину, руководителю лет пятидесяти, который работает в сфере медицинского оборудования, а не финансов. Я говорю себе, что намеренно не выбираю человека, который с наименьшей вероятностью разозлит Рамзеса.
Рамзес, со своей стороны, затаился до конца недели. Я вижусь с ним еще пару раз: в четверг мы встречаемся за быстрым обедом, а в субботу вечером – на полноценной сессии Шалуньи. Он не говорит о вечеринке Десмонда, и я тоже не поднимаю эту тему.
После того как Десмонд увидел меня с Рамзесом, он дважды написал мне сообщение и прислал сотню розовых роз к моему дому. Я проигнорировала сообщения и выбросила цветы в мусорное ведро. Я не собираюсь быть жевательной игрушкой, из-за которой они дерутся.
Хотя должна признать…
Во время обеденного свидания с Рамзесом, когда я увидела, что он возвращается в офис и у него нет времени на секс… я почувствовала тепло, осознав, что он позвал меня туда, чтобы просто увидеться.
Мне нравится проводить с ним время. Я не знаю, как сказать об этом более откровенно. Его разговор зажигает мой мозг, и это лучший секс, который у меня когда-либо был.
Но он не мой парень. И я дура, если думаю, что он когда-нибудь сможет им стать.
Джонсы не любят тебя. Они не могут, потому что пытаются купить тебя. И они пытаются купить тебя, потому что не хотят любить тебя по-настоящему. Это не линия к пункту назначения – это круг, который идет по кругу.
Рамзес снова и снова пытался купить меня с помощью членства в BTC. Он будет продолжать попытки, потому что такова его природа. Он хочет владеть всем, контролировать все и, прежде всего, получать то, что хочет.
Я не акция.
Я игрок.
И самое лучшее для меня – это сохранить список клиентов и продолжать играть в эту игру.
Именно это я говорю себе, когда в очередной раз проверяю телефон, не написал ли Рамзес.
Он использует тебя и выбросит, когда закончит. Так они и поступают.
На следующей неделе мой новый клиент просит меня сопровождать его на какой-нибудь большой больничный праздник. Рамзес пишет мне, чтобы мы встретились в тот же вечер, но я говорю ему, что занята, и вместо этого мы назначаем дату на пятницу.
У Шона, тихого вдовца с седыми волосами и очками в роговой оправе, все идет хорошо, пока мы не заходим в Радужную комнату на Рокфеллер Плаза и не видим развешанные повсюду баннеры:
Детская больница Ленокс Хилл.
А под ними – со вкусом, но хорошо читаемым шрифтом:
Спонсор – компания " Obelisk Investments".
Я дико оглядываюсь в поисках Рамзеса. Не так уж много времени требуется, чтобы обыскать комнату для чего-то столь масштабного. Когда я вижу, что его там нет, я снова позволяю себе вздохнуть и понимаю, что он, вероятно, не посещает все мероприятия, которые спонсирует его компания.
– Что-то не так? – говорит Шон.
– Нет. – Я беру бокал шампанского и отпиваю глоток. – Все идеально.
Шон ведет меня к своему столику в самом начале зала. Он знакомит меня с нашими соседями по столу, и мы болтаем до тех пор, пока не зажигается свет и не начинаются выступления.
Первый докладчик – Том Брюэр. У меня большая позиция в его биотехнологической компании, но он не говорит ничего полезного, просто излагает все то же жаргонное дерьмо, что и в пресс-релизе.
Я уже, наверное, посетила сотню подобных мероприятий. А может, и больше. Я вспоминаю бесконечную череду почти таких же вечеров – роллы на столе, крошечные шарики масла, ледяная вода, красное или белое вино. Видеоэкраны над сценой, слайд-шоу, награды, аплодисменты, вежливые разговоры, переходящие в менее вежливые по мере того, как выпивка овладевает вами.
Сколько людей я встретила, которых больше никогда не увижу?
Сколько раз я рассказывала о своей ерунде – фальшивых именах, фальшивых карьерах, фальшивых историях о том, как мы познакомились…
Шон попросил меня притвориться, что я администратор больницы из северной части штата. Обычно притворяться, что работаешь в той же сфере, что и люди, которым ты врешь, – плохая идея, но я встречалась с таким количеством врачей, что, наверное, могла бы удалить аппендицит.
Парень по другую сторону от меня – представитель фармацевтической компании, что просто золото для получения информации о лекарствах, которые еще не выпущены. Я воспользуюсь шансом поджарить его в следующий раз, когда Шон зайдет в туалет.
Это не займет много времени – он уже выпил три бокала шардоне и подает сигнал серверу на четвертый.
– Ты сегодня такая красивая, – говорит он, положив руку мне на запястье. – Женевьева носила платье такого же цвета.
Женевьева была женой Шона. Она погибла, ныряя с аквалангом на Мальдивах.
– У вас с ней, должно быть, столько счастливых воспоминаний.
Глаза Шона затуманились. – Она была ангелом на земле. Мы вместе катались на лыжах в Аспене. Она…
Я слушаю поток рассказов Шона, кивая, улыбаясь и комментируя во всех нужных местах. Работа в эскорте – это 30 % секса, 10 % личного стилиста, 20 % составления компании людям на мероприятиях, которые они не хотят посещать, и остальное – психотерапевт по вызову.
Где-то в районе филе подошвы Шон сжимает мою руку и влажно шепчет мне на ухо: – Прости, что я говорю бессвязно. Я немного нервничаю. Это мой первый раз с тех пор, как… как…
О, черт.
Вдовцы всегда плачут в первый раз. Если только они не ненавидели свою жену. Даже тогда они иногда рыдают.
– Ты молодец. – Я сжимаю плечо Шона. – Мне нужно сбегать в дамскую комнату.
Я долго сижу в кабинке, просто сижу. Спрашиваю себя, почему каждая минута этого вечера кажется такой чертовски длинной. Это скучно, конечно, но такие вещи всегда скучны.
С Шоном все в порядке, он достаточно милый. Почему же мысль о том, чтобы пойти с ним домой, вселяет в меня ужас?
Я едва успеваю сделать два шага из ванной, руки еще влажные, как натыкаюсь на широкую и очень знакомую спину. Рамзес поворачивается, так же удивленно глядя на меня.
– Блейк, что ты здесь делаешь?
– Подслушиваю Брюера, – язвительно отвечаю я, выдавая первое, что приходит мне в голову.
Рамзес не улыбается. Он сканирует комнату, пытаясь понять, с кем я здесь на самом деле.
– Значит, ты действительно это сделала, – рычит он.
– Я же говорила, что сделаю.
Выражение лица Рамзеса мрачное, челюсть сжата.
Я кладу руку ему на плечо.
– Рамзес, я…
Шон прерывает меня, осторожно приближаясь.
– Блейк… ты так долго… я волновался…
– Прости, – говорю я. – Я встретила друга. Ты знаешь…
Я поворачиваюсь, чтобы представить их, но Рамзес уже ушел.
На следующее утро я проснулась с жутким похмельем.
После того как Рамзес ушел, я вернулась за столик к Шону и выпила столько бесплатного дерьмового вина, что к тому времени, как убрали тарелки с тирамису, мы оба были совершенно пьяны.
Шон пьяно признался, что врал дочерям о том, что драгоценности его жены почистили, потому что не мог пока смириться с тем, что отдаст их им. Я рассказала ему о том, как случайно откусила кусочек от сэндвича своего босса, а потом прижала его к ребенку.
Когда я поддерживала своего спотыкающегося и заплаканного спутника в такси, он признался, что не был готов ко всему этому. Я спокойно отпустила его, сказав, чтобы он позвонил мне еще через несколько месяцев.
Я испытала огромное чувство облегчения, глядя, как такси отъезжает от обочины.
Слова Рамзеса звенели у меня в ушах.
Пора выпускаться…
У него были свои эгоистичные причины так говорить. Но это не значит, что он не прав.
Почему я так долго этим занималась? Чтобы быстрее набрать сто миллионов?
Это не настоящая причина.
Мне нравится охота. Мне нравится обманывать этих людей. И если быть честной с собой… это единственные отношения, которые я знаю. Единственный человек, с которым я провожу время, не являясь клиентом или девушкой по вызову, – это Сэди.
Мысль о том, чтобы избавиться от себя, приводит меня в ужас.
Когда я начала эту работу, я была в ужасном состоянии. Один плохой день – и я готова совершить что-то необратимое. Магда открыла мне дверь в другой мир – туда, где у меня были власть, деньги, возможности. Но за это пришлось заплатить.
Они не одиноки… но мы все еще одиноки.
Мысли мечутся в голове, я навожу порядок в квартире и поливаю растения. Я купила несколько на прошлой неделе и подумываю о том, чтобы добавить еще, хотя и эти едва держатся на плаву.
Я открываю окна, чтобы звуки уличного движения и аромат цветов проникали внутрь. Я специально переехала в Цветочный район, потому что считала, что свежие цветы на столе – это верх роскоши: купить что-то, чем можно наслаждаться пару дней, прежде чем оно завянет и умрет.
Я думала, что, когда у меня появятся деньги, я буду покупать цветы каждый день. Но вот уже несколько месяцев я не покупала букетов и даже не заходила в магазины, которые расположены вдоль моей улицы.
Может, стоит сделать это сегодня?
Именно об этом я думаю, когда сажусь за кухонный стол с ноутбуком и авокадо, залитым бальзамиком. Я открываю свой брокерский счет и все свои вкладки, планируя проверить состояние сотни различных мячей, которыми я жонглирую.
Проходит около двух секунд, и я вижу, что мой счет уменьшился на шесть миллионов долларов.
Какого черта?
Я поднимаю свои акции и просматриваю список, пытаясь понять, что только что произошло.
Это не занимает много времени – биотехнологическая компания Тома Брюэра только что сильно обделалась. Акции упали на двадцать пунктов за одну ночь.
Экран моего компьютера исчезает за яростной дымкой красного цвета.
Это сделал Рамзес.
13
РАМЗЕС
Блейк врывается в мой кабинет в 10:22, через час после того, как я ее ждал.
– Какого черта, Рамзес! – так она меня приветствует.
На ней шелковые брюки, мокасины и не совсем заправленная рубашка на пуговицах. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок, а щеки пылают красным. Ее суматошный, полуодетый вид заводит меня почти так же сильно, как то, как она вваливается в мой кабинет и захлопывает дверь.
– Ты выспалась. Должно быть, у тебя была отличная ночь.
– Ты маленькая ревнивая сучка, – говорит она, подходит к моему столу и злобно смотрит на меня.
Я встаю. Блейк продолжает стоять на своем, хотя уже не выглядит такой уверенной. Она держится за край стола, наблюдая, как я закрываю пространство между нами.
Я жду, пока не окажусь прямо перед ней, и смотрю ей в лицо.
– Никогда не выдавай своего положения. Даже мне.
– Да иди ты в жопу! – кричит Блейк в ответ. – Это не урок! Ты ударил по моему кошельку, потому что разозлился, что я взяла еще одного клиента. Хотя я с самого начала говорила тебе, что так и надо!
– Ты чертовски права.
Ее рот опускается от удивления, что я действительно признаю это.
– И это урок, – рычу я, прижимая ее спиной к столу. – Ты играешь с людьми, которые могут раздавить тебя, как насекомое. Я могу уничтожить всю твою коллекцию за неделю, если ты меня действительно разозлишь.
Ее подбородок дрожит от ярости.
– Ты угрожаешь мне?
– Я делаю тебе новое предложение. Я помогу тебе достичь своей цели – даже научу тебя, как делать это быстрее. Но я хочу, чтобы ты принадлежала только мне. Никаких других клиентов.
Ее лицо темнеет, она отворачивается от меня и смотрит в окно. У меня открыты все жалюзи, вид на улицу. Я хотел, чтобы она увидела его, как только войдет.
Она обхватывает себя руками, плечи напряжены, взгляд устремлен вниз.
Я жду, ничего не говоря. Считаю ее вздохи.
Наконец она говорит: – Я избавлюсь от Шона, но оставлю Лукаса.
Я люблю хорошие контрпредложения.
– Хорошо. Но ты поедешь со мной в Хэмптонс.
Блейк выглядит так, будто ей хочется закричать в подушку – и не в сексуальном смысле.
– Ладно, – бормочет она.
– Бедный Шон, – позволяю я себе усмехнуться. – После всего, через что он прошел…
– Ты его знаешь? – Блейк забывает злиться, когда ей любопытно.
– Я всех знаю.
– Я начинаю думать, что это правда.
Она тает, как иней на солнце, уже возвращается от окна, прислоняется к моему столу и смотрит на меня из-под челки.
Я провожу пальцами по ее губам.
– Ты знаешь, некоторые считают, что он убил свою жену.
– Нет, не считают!
– Так и будет, если слухи будут распространятся.
Блейк смеется своим восхитительным, злым смехом и переплетает свои пальцы с моими.
– Тебе лучше быть серьезным насчет этих уроков… Я хочу вернуть свои шесть миллионов.
– Ты заработаешь гораздо больше, если послушаешь меня.
В остальные дни недели я в ударе. Когда я не с Блейк, я уничтожаю все, к чему прикасаюсь, оседлав бычий рынок и проведя одну из самых прибыльных недель в своей жизни. Этого почти достаточно, чтобы заставить меня думать, что все эти суеверные ублюдки были правы – Блейк повезло.
На самом деле я не верю в удачу.
Я верю в импульс – победы порождают еще больше побед. И я никогда еще не чувствовал себя чемпионом.
Весь день я с нетерпением жду того момента, когда двери лифта откроются в моей квартире и я позову свою малышку шалунью. Она бежит ко мне с сияющим лицом, и я подхватываю ее на руки, прижимаю к груди и несу в гостиную.
Я не устал от нашей игры – скорее наоборот. Каждый раз, когда мы играем, она кажется более реальной и более правильной.
Я одержим тем, как она лежит у меня на коленях, позволяя мне прикасаться к ней так, как я хочу. Осязание всегда было моим самым сильным чувством – я не чувствую, что действительно видел что-то, пока не прикоснусь к нему руками.
Моя шалунья дает мне полный доступ – часами гладить, трогать, дразнить, исследовать… Я заставляю ее кончать тысячей разных способов, иногда мягко, как вздох, иногда нарастающе, как музыка, иногда взрываюсь под быстрыми пальцами.
Она – инструмент, на котором я учусь играть. Скоро я буду знать ее так же хорошо, как гитару в своей спальне – каждый изгиб, каждый звук, который она издает.
Я даже учусь читать ее лицо, хотя Блейк так хорошо умеет притворяться. Когда она приходит ко мне вечером во вторник, я вижу, что ей нехорошо. Она бледнее обычного на пару тонов, глаза немного усталые.
– Что случилось?
– Ничего.
Я пришел домой раньше нее, так что она еще не переоделась в свой кошачий костюм. Мы сидим за кухонной барной стойкой, деля между собой доску с закусками, приготовленную моим шеф-поваром. Блейк ковыряется в финиках и засахаренном миндале, но почти ничего не ест. Когда она думает, что я не смотрю, она прижимает руку к боку.
– Ты неважно себя чувствуешь.
– Ничего страшного, – повторяет она. – Просто… я, наверное, выйду из строя на три-пять дней, начиная с завтрашнего.
– О, – смеюсь я. – Извини за это.
– Радости женского бытия.
Я на мгновение задумываюсь, затем поднимаю ее с табурета и несу в свою спальню. Мне нравится носить ее на руках, я не могу этого объяснить. Мне нравится, как она прижимается ко мне каждый раз.
Я ставлю ее на бортик ванны и начинаю спускать воду.
Моя ванная комната из темного камня. Ванна похожа на выдолбленный валун.
Я снимаю с Блейк туфли и начинаю раздевать ее. Она позволяет мне это делать, молча улыбаясь. Я не взял ее за ошейник, но мы все равно проскальзываем в сцену.
Ванна быстро наполняется, от поверхности поднимается пар. Я опускаю ее в воду. Она издает слабый стон удовольствия и облегчения. Ее кожа скользкая и мягкая, тело плавучее в воде, наполненной мельчайшими пузырьками, которые кажутся газированными, как содовая.
Она поворачивается, чтобы вода из крана потекла по позвоночнику, затем поворачивается, чтобы она потекла прямо на ее обнаженную грудь. Она ложится на спину, опираясь головой на край ванны.
Ее челка пружинит от влажности, маленькие кудряшки появляются вокруг лица. Ее щеки окрашивает сумрачный розовый румянец.
Под водой я провожу руками по ее телу, растирая напряженные мышцы ног. Достигнув дна, я надавливаю пальцами по обе стороны ее позвоночника, чтобы снять напряжение в пояснице.
– О Господи, – простонала она.
Я намыливаю мочалку и сначала мою ей ноги, нежно протирая подошвы, даже между пальцами. Она улыбается и прикусывает губу, стараясь не хихикать, когда ей щекотно. У ее ног высокие своды, длинные пальцы, ногти ухоженные, насыщенного темно-винного цвета, как и костюм, который она выбрала для меня.
Я поднимаю ее ногу из воды, провожу мочалкой по красивому изгибу ее икры, по колену, по бедру. Ее тело – это каллиграфия, каждая линия переходит в следующую.
Я ставлю ее пятку на бортик ванны и поднимаю другую ногу, раздвигая ее бедра, обнажая великолепную пизду между ними. Ее маленькая киска – самая красивая из всех, что я видел, – темная снаружи, розовая внутри. Ее клитор размером с кончик моего пальца. Я провожу по нему большим пальцем, заставляя его набухать в мерцающем паре, поднимающемся от воды.
Она стонет, глаза закрыты, голова откинута назад.
Я массирую ее киску рукой, мои пальцы теплые и влажные от воды. Ее влага скользкая, как масло. Я растираю ее по губам, половым губам и круговыми движениями по клитору, поглаживая большим пальцем вверх, подражая движениям, когда она насаживается на меня. Она покачивает бедрами, веки трепещут.
Ее ноги широко расставлены, колени перекинуты через бортик ванны. Я отодвигаю кран, чтобы вода текла прямо на ее раздвинутую киску. Она задыхается и убавляет температуру на градус или два. Затем она откидывается назад, позволяя воде литься на ее клитор.
Не спрашивая меня, ее глаза встречаются с моими сквозь серебристый пар. Она удерживает мой взгляд, пока ее лицо пылает от жара.
Она покачивает бедрами под струей воды из крана, вздымая и опуская обнаженные груди.
– Пользуйся водой, – говорю я. – Больше ничего.
Она раздвигает ноги пошире и приподнимает бедра, чтобы вода била в нужное место. Темная плитка непрозрачна от тумана, в ванной жарко, как в джунглях. Я вспотел через рубашку, поэтому стягиваю ее и отбрасываю в сторону, ни на секунду не отрывая от нее глаз.
Она трахает блестящую струю воды, пыхтит и бьется бедрами о нее, вода разбивается и брызжет на ее прекрасный эрегированный клитор.
Я ввожу в нее один палец.
Это все, что требуется, – она начинает кончать, прижимаясь к моему пальцу, словно насаживаясь на мой член. Кран течет по ее киске, как тающий мед, стекая по моей руке.
Она замедляет темп, растирая свою киску о плоскую поверхность моей ладони, вытирая последние крупицы ощущений. Сухожилия на ее шее напрягаются, а соски устремляются в потолок.
Закончив, она опускается под воду и исчезает.
Мгновение спустя она поднимается, ее мокрые волосы откинуты с лица.
Она улыбается мне и медленно качает головой.
Я прекрасно понимаю, что она имеет в виду.
Я точно так же улыбаюсь в ответ.
Мы вместе что-то открыли. И это чертовски невероятно.
Кто-нибудь еще играл в эту игру?
Не так, как мы.
– Хороший котик, – говорю я.
Блейк откидывает голову и смеется.
Я чертовски люблю этот смех. Я сделаю все, чтобы услышать его. Шутки, впечатления… Я оскорблю кого угодно, выведу из себя лучшего друга, лишь бы увидеть ее улыбку.
Я снимаю штаны и прыгаю в ванну вместе с ней, заставляя воду хлюпать по полу.
Мне все равно. Все исчезает, когда я здесь, с ней.
Только тогда затихает шум. Единственное время, когда мой мозг ясен.
Зеленые глаза – это все, что я вижу, они смотрят в мои.
Я целую ее, долго и медленно.
Ее губы теплые и припухшие от воды. Ее руки тоже теплые. Они с удивительной силой вдавливаются в мышцы моей спины. Ее ноги обхватывают мою талию, и она разводит бедра, чтобы мой твердый член вошел в нее.
Я издаю звук, когда погружаюсь во что-то более горячее, чем вода, что-то, что обхватывает меня и сжимает мой член по всей длине, даже вокруг головки. Не знаю, почему мужчины говорят о распутных женщинах – они знают, как на них ездить. Ее мышцы внутри сильные, как рука, теплые и влажные, как рот. Она овладевает мной своей киской, каждый удар такой интенсивный, что я пытаюсь контролировать себя, как никогда раньше.
Ванна огромная, нам обоим хватает места, чтобы не удариться о боковые стенки. Каждый раз, когда я вхожу в нее, вода хлещет через бортик, как маленькое цунами.
Нормальная женщина могла бы сказать: – Ты устраиваешь беспорядок или собираешься затопить пол под нами.
Моя маленькая шалунья ничего не говорит, потому что она глубоко в себе.
Она защищает фантазию для меня. И для себя тоже, я думаю.
Мы получаем наибольшее удовольствие, когда все кажется реальным. Когда мы погружаемся в нее, как в теплую воду в ванной. Чтобы плавать, нужно погрузиться полностью.
Я отпустил себя. Я не думаю ни о чем, кроме этого существа в моих объятиях.
Я никогда не испытывал такого наслаждения. Это продолжается и продолжается, лучший момент в сексе, но это все лучшие моменты. Каждый раз, когда мы трахаемся, лучше предыдущего, и я думаю, что ничто не может превзойти этот момент, но каким-то образом это происходит со следующим.
Чем все это закончится?
Я не знаю. Я не хочу конца.
Я не хочу, чтобы это закончилось.
Я взрываюсь внутри нее.
Мой оргазм вызывает ее. Она любит, когда я кончаю в нее; это делает ее неистовой на несколько часов вперед.
Я смотрю, как она кончает, а она снова смотрит мне в глаза, наши лица в сантиметрах друг от друга. Я вхожу в нее, медленно и глубоко, создавая волны на воде.
ГЛУБОКО.
ГЛУБОКО.
ГЛУБОКО.
Каждый толчок – это прилив ее оргазма, неумолимый, как океан. Дайте ему достаточно времени, и он смоет все.
Она не может выдержать моего взгляда – ее глаза закатываются, и она издает долгий, беспомощный звук, ногти волочатся по моей спине. Весь день в офисе мне тяжело, просто от ощущения, что моя рубашка скользит по этим царапинам.
Когда она кончает, от ее кожи исходит самый невероятный аромат. В нем все, что я люблю в дожде и в ней. Я вдыхаю его и просыпаюсь.
Я думал, что все кончено, но даже не приблизился к этому. Я вдыхаю все это в виде вспышек света и образов, словно так создаются вселенные.
Она крепко обнимает меня, касаясь до самого основания.
Я шепчу ей на ухо: – Я поклоняюсь тебе.
Древние египтяне поклонялись кошкам, а я, черт возьми, фараон.
Она – моя Бастет9, богиня защиты, удовольствия и здоровья.
Я никогда не чувствовал себя лучше, кожа сияет, грудь выпячена, как у чемпиона.
Те мужчины думали, что ей повезло?
Я знаю правду.
Блейк могущественна.
Остаток ночи мы провели вместе, просматривая мой список часов. Я делаю то, чего еще никогда в жизни не делал: открываю свои книги и делюсь всем.
У Блейк крошечный пакет, так что это не имеет значения, она не может повлиять на рынок. Но у нее есть связи с людьми, которые могут это сделать. Я доверяю ей свои следующие шесть месяцев.
Она знает, какое это охренительно важное дело, и все это время держит руку на моем бедре. Поглаживает. Сжимает. Иногда позволяет своим пальцам провести по моему члену, когда задает вопрос и хочет, чтобы я был в щедром настроении.
Я говорю ей: – Фондовый рынок – это самые токсичные отношения, которые у тебя когда-либо были. Он эмоционален, основан на страхе, счастье… Такая простая вещь, как успешное выступление США на Олимпийских играх, может привести всех в хорошее настроение, и акции получат толчок к росту на следующие две недели. Отдельные акции будут хорошо работать на основе показателей компании, но к моменту выхода отчета о прибылях ущерб уже нанесен, и денег не заработать. Вам нужно выявить эмоциональные паттерны и предсказать реакцию других инвесторов. Вот что такое торговля импульсами – это эмоциональная торговля. И делается это на ежедневной основе, используя самую актуальную информацию.
Большую часть этого она уже знает, но все равно кивает и внимает. Потому что она знает, что я веду ее по тропинке, усыпанной золотом.
– Управляющие хедж-фондами – не дневные трейдеры и не долгосрочные инвесторы. Они занимаются свинг-трейдингом, то есть чем-то средним. Они говорят: «Я думаю, что эта компания обделается с доходами через две недели, поэтому я куплю сегодня акции ее конкурента и поставлю короткую позицию по их акциям». И когда выйдет отчет о прибылях, я должен заработать на обеих акциях. Я думаю, что эта строительная компания получит правительственный контракт, поэтому я куплю ее сегодня и продам через три месяца, когда они получат контракт. Большие деньги означают большие шаги. Но это также означает, что я меняю саму вещь, которую изучаю, – я не могу ничего сделать так, чтобы люди не заметили. Я – маркетолог. И скоро ты тоже им станешь.
Она смотрит в мое лицо, такое уязвимое, каким я его никогда не видел.
– Ты действительно так думаешь?
– Конечно, думаю. А ты?
Она ухмыляется и игриво бьет меня по плечу. – Да. Но я высокомерная засранка.
Я смеюсь, но качаю головой. – Нет, ты не такая.
Она пристально смотрит мне в глаза. – Откуда ты знаешь?
– Потому что нужно знать, чтобы понимать. А я на самом деле высокомерный засранец.
Это заставляет ее смеяться, богато и низко.
Я наркоман, мне нужно это иметь. Больше, больше, больше, больше, больше.
Блейк тихо говорит: – Это много значит для меня. Особенно от тебя. Все считали меня глупой. Хуже, чем глупой.
Я замираю, потому что это первый раз, когда Блейк добровольно заговорила о чем-то из своего прошлого.
Она говорит: – Я не разговаривала до пяти лет. Они думали, что я умственно отсталая. Я знаю, что сейчас нельзя произносить это слово, но они называли меня так много лет. Даже когда они поняли, что я могу решать задачи по алгебре лучше, чем их восьмиклассник, они называли меня дебилом, который знает только цифры.
Я знаю, что она говорит о своей приемной семье. Я не могу дышать, не могу говорить, но, черт возьми, как же мне этого хочется.
– Честно говоря, – говорит она, тупо глядя на кофейный столик, больше не глядя мне в лицо, – они были правы. Это то, в чем я хороша. Все остальное – фальшивка. Я не умею вести себя в обществе. Я никогда не чувствую себя комфортно. Это все притворство, над которым я тренируюсь и работаю. И все равно лажаю.
Я рискнул и нежно провел рукой по ее спине.
– Все ведут себя прилично в социальных ситуациях.
Она поднимает подбородок, чтобы посмотреть на меня. – Откуда ты знаешь? Только потому, что ты такой? Это ничего не значит – ты тоже странный.
– Мне нравится думать о себе как об исключительном.
– Конечно, нравится, – фыркнула она. – Это только доказывает мою точку зрения – много ли ты знаешь других людей, которые могли бы так сказать о себе?
Я усмехаюсь. – Не из тех, кого я бы назвал исключительными.
Она не может удержаться от смеха. Никто из нас не может – все кажется смешным через правильную призму. И это то, чем является Блейк – она создает настроение, которое меняет мое отношение ко всему остальному.
Я обнимаю ее и притягиваю к себе.
– Мне жаль, что кто-то сказал тебе такое. Ты гениальна. Я никогда не встречал такого ума, как у тебя.
Я беру ее за подбородок, наклоняю его вверх и заставляю смотреть мне в глаза, говоря при этом:
– Я восхищаюсь тобой.
Это стопроцентная правда – я восхищаюсь тем, что она не может сделать. И я восхищаюсь тем, что могу сделать я, но она делает это лучше или не менее хорошо.
Мне нелегко даются эти слова.
Блейк это знает.
Ее глаза блестят, а тело неподвижно.
– Спасибо, – говорит она. Затем она глубоко целует меня.
