Текст книги "Шалунья (ЛП)"

Автор книги: Софи Ларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

2

БЛЕЙК ЭББОТ

Лучший способ охоты на крупную дичь – заманить ее.

Рамзес Хауэлл – самая крупная дичь в городе. Его инвестиционная компания не самая крупная, но последние четыре года она получала самые высокие доходы. Один раз – удача. Дважды – впечатляет. Четыре раза… чертовски неслыханно.

Я давно положила на него глаз. Это был мой первый раз в комнате с ним.

Формально я должна была находиться в соседней комнате. Я убедилась, что он увидел меня, когда входил, и мне не потребовалось много времени, чтобы выманить его из своей коробки. Он был агрессивным, грубым. Именно то, чего я ожидала. Пока он не стал таким.

Я слышала, что он убедителен. Никто не упоминал, что он может убедить вас еще до того, как откроет рот. Говорят, что он большой, но это не дает ощущения рук, которые могут тебя съесть, и плеч, которые загораживают солнце.

Он был обаятельным и пугающим. Обаяние предназначалось мне, а запугивание – Келлеру. А может, и то, и другое. Я знаю только, что было немного страшно наблюдать, как он запугивает Келлера, заставляя его отказаться от своей собственной вечеринки в номере.

Разговаривать с ним – все равно что боксировать с медведем. Я не знала, обнимут меня или загрызут.

И будь он проклят за то, что выхватил у меня билет! Он быстрее, чем кажется.

Я планировала рассказать всем, что поставил на фаворита. Теперь Рамзес знает, сколько я выиграла. Уверена, он что-то заподозрил. Мне следовало вести себя иначе – притвориться заплаканной или что-то в этом роде.

Ты можешь тренироваться и готовиться ко многим вещам. Но никогда не ко всему.

Я точно не ожидала, что сегодня утром войду в свой брокерский счет и обнаружу, что стала богаче на три миллиона долларов.

Кто-то перевел деньги вчера около полуночи.

Перевод был анонимным, но в примечании было написано: Я хочу все три места.

Я знала, что с Рамзесом будут проблемы. Именно поэтому я никогда раньше на него не нападала.

Знаете, что случается с парнем из фильма, который думает, что готов охотиться на Ти-Рекса? Это никогда не заканчивается хорошо.

С другой стороны… я люблю мужчин, которые знают, как меня соблазнить.

Рамзес звонит, когда я сижу за чаем и тостами. Выскакивает незнакомый номер, и у меня сводит желудок. Пара секунд, которые я смотрю на экран, кажутся вечностью.

Я думала, что хочу этого. Я сделала все, чтобы получить его.

Теперь, когда он здесь, я чертовски напугана.

Я беру трубку, молясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

– Это было быстро.

Я слышу его на другом конце линии – глубокий звук его дыхания, вес этого человека, который каким-то образом доносится до меня через весь телефон.

– Мне не нужно много времени, чтобы принять решение, когда я вижу что-то, что мне нужно.

– Я польщена.

На самом деле я немного взбешена. Как, черт возьми, он нашел мой брокерский счет?

Рамзес с ноткой нетерпения говорит: – Но ты согласна?

Я делаю глоток чая и отставляю кружку.

– На данный момент у меня нет свободных вакансий. Я принимаю только трех клиентов одновременно.

Еще больше нетерпения, как у судьи, опускающего молоток: – Освободи их. Я не делюсь.

Это человек, который очень долго не слышал слова «нет».

Удовольствие отказать ему едва ли не слаще, чем все эти нули на моем счету.

– Так не пойдет. Есть список ожидания. И я никогда не встречаюсь исключительно с клиентами.

Правило номер один. То, которое ты не нарушаешь.

Жар в голосе Рамзеса уже не такой сдержанный, как ему хотелось бы.

– Не используй слово "никогда" в переговорах. Не указывай мне, что делать.

Я сглатываю гнев и заставляю себя улыбнуться, надеясь, что Рамзес услышит это в моем голосе: – Это не переговоры. Если ты не будешь следовать моим правилам, мне неинтересно иметь с тобой дело.

Затем я вешаю трубку.

Мои руки вспотели, а сердце готово пробить дыру в груди.

На самом деле я не уверена в себе. Ни капельки.

Но я чертовски хорошая актриса.

Я возвращаюсь на метро в Бельмонт-парк. Сэди тренирует участника “Взлетной полосы” на одной из небольших дорожек, ведя его не более чем прогулочным шагом, чтобы выработать молочную кислоту после скачек. Она замечает меня на трибуне и рысит ко мне.

Ее нос обгорел и шелушится, а клочки светлых волос торчат из ее коротких косичек, как солома. От ее улыбки Таймс-сквер кажется тусклым.

Я перегибаюсь через перила, чтобы обнять ее.

– Ты чертова дикарка. Как ты продиралась сквозь тех двоих, что были впереди…

– Это был риск – разделить бисквит. – Она усмехается. – Но я чувствовала, что он только начинает.

– Сердце чемпиона, – говорю я, похлопывая его по носу.

– Сердце синего кита, – смеется Сэди. – Думаю, он мог бы пробежать трассу еще дважды.

– Купи ему дыню за мой счет.

Я пытаюсь передать Сэди конверт. Арбузы – любимое лакомство Взлетной полосы.

Она энергично качает головой, запихивая деньги обратно.

– Я выиграла большой куш, мне это не нужно.

– Мне все равно. – Я засовываю деньги в переднюю часть ее рубашки. – Я всегда плачу за хорошую информацию.

– Ты не должна мне платить. – Сэди обиделась.

– Конечно, я тебе заплачу. Думаешь, я стану навязывать свою собственную сестру?

Я знала, что это сработает.

Сэди достает конверт из рубашки, складывает его пополам и аккуратно кладет в карман. Ее лицо сильно покраснело, и она напряженно моргает. – Мне нравится, когда ты меня так называешь.

Иногда я все еще вижу детское лицо Сэди внутри ее взрослого лица. Она делает определенное выражение, и то, как она выглядела в шесть или одиннадцать лет, всплывает на поверхность, а потом снова исчезает. От этого у меня странно болит в груди, потому что все те другие Сэди все еще внутри нее, но они также ушли навсегда.

– Ты моя сестра, – говорю я ей, – и я чертовски горжусь тобой.

– Ах, – Сэди делает хлопающее движение руками, означающее, что если я скажу что-то еще, она потеряет дар речи. Сэди испытывает глубокий дискомфорт от комплиментов. – А как насчет тебя в главной ложе!

– О, ты это видела? – Я делаю вид, что изучаю свои ногти.

– Конечно, видела. Кто этот большой парень?

Я улыбаюсь про себя, вспоминая, как захватывающе было вешать трубку на самого опасного человека в городе.

– Он… – Коварный. Мстительный. Огромная ошибка. – Новый знакомый.

– Клиент?

– Возможно.

– Богатый?

– Чрезвычайно.

– Ну… дай мне знать, если у него есть горячие подружки. – Улыбка Сэди стала водянистой.

– Джоэл не…

– Да. – Она вытирает нос тыльной стороной ладони. – Бросил меня сегодня утром.

– УБЛЮДОК! – Это прозвучало громче, чем я предполагала. Несколько тренеров поворачивают головы. На десять процентов тише я добавляю: – Он чертовски ревнив, ты же знаешь, да?

Сэди вздыхает. – Они все думают, что это весело – встречаться с другим жокеем, пока я не украду сумочку.

– Ты его не украла. Ты его заработала.

– В любом случае… снова не замужем, – уныло говорит Сэди.

Меня бесит, что Джоэл испортил ей победу – неужели нельзя было подождать пару дней, чтобы расстаться?

– Мы вернем тебя на лошадь. – Это каламбур, и мне все равно. – На лучшую лошадь. Не какого-нибудь финансового придурка. Я найду тебе кого-нибудь хорошего.

– Мне не нужен «хороший» для возвращения. – Ухмылка Сэди уже появилась. – Мне просто нужно, чтобы у него был большой член.

– Ну… вот почему мы не встречаемся с жокеями.

Сэди смеется, слегка подталкивая “Взлетную полосу” каблуками. – Ты будешь удивлена.

Я бы очень хотела, чтобы мужчина хоть раз удивил меня по-хорошему.

И не говорите мне, что Рамзес сделал это сегодня утром… Будет ли что-то хорошее от Рамзеса, еще предстоит выяснить.

Я все еще в десятитысячной степени взволнована свиданием с Заком Симмонсом. Он говорил без умолку с того момента, как я села в его машину, а я не слышала ни слова, потому что снова и снова прокручивала в голове телефонный звонок Рамзеса.

Что он имел в виду… что я могла сказать… и почему, черт возьми, я вообще решила, что это хорошая идея – привлечь его внимание.

Я стала жадной. Возгордилась собственным успехом.

Симмонс заказал закуски, не спросив, чего я хочу. Мне плевать, я даже не голодна, но мой мозг – это калькулятор, и он всегда ведет счет.

Он мой клиент уже около года. Он платит больше всех. Он также самый скучный, поэтому я беру с него самую высокую плату. Называю это «нудным налогом». Хотела бы я повышать его каждый раз, когда он упоминает бойфренда своей бывшей жены.

Эйден появился в прошлом месяце. У него длинные волосы и мотоцикл. Хотела бы я похвалить бывшую Симмонса за то, что она нашла такой идеальный способ залезть ему под кожу. Он, наверное, раз двадцать повторял мне, как ему все равно и как это его нисколько не беспокоит.

– Он водит моего ребенка на игру "Метс" по моим абонементам!

– Паркер не любит бейсбол, – напоминаю я ему. – Ты должен сводить его на "Гамильтона".

– Я ненавижу Бродвей, – говорит Симмонс, ничуть не заботясь о том, что его ребенок чувствует прямо противоположное.

Я не знаком с этим ребенком, но я веду досье на всех своих клиентов. После каждого свидания я записываю все, что они мне рассказывают, так что, возможно, я лучше представляю, чем увлекается сын Симмонса в эти дни, чем он сам.

Мой телефон вибрирует на коленях от уведомления. Я опускаю взгляд и вижу, что акции Келлера упали еще на десять пунктов. Его первичное публичное предложение в провале. VizTech стоит вдвое меньше, чем сегодня утром.

– Почему ты улыбаешься? – спрашивает Симмонс.

– Потому что сегодня была твоя важная встреча за обедом.

– Ты помнишь. – Симмонс выглядит довольным.

Нет, я просто записал. Теперь мы можем поговорить о том, что меня действительно интересует.

– Как все прошло?

– На высоте. – Симмонс с удовольствием откусывает креветку от тарелки между нами. – Должны заключить сделку к концу недели.

У меня есть источник, который утверждает обратное.

Прежде чем я успеваю потребовать подробностей, на мою тарелку падает тень. Очень большая тень.

– Блейк. – Точный тон его голоса, кажется, растопил все внутри меня. – Мы не закончили наш разговор.

Я медленно поворачиваюсь, чтобы дать себе время подумать.

Рамзес стоит позади меня в черном костюме и выглядит так, будто он пришел сюда, чтобы совершить на меня покушение. Говорят, он вырос в Бушвике, и я думаю, что он специально культивирует этот образ – руки боксера, постоянная пятичасовая тень.

Это действует на Симмонса. Он откладывает недоеденную креветку и делает глоток вина. – Я не знал, что вы знакомы.

– Я на ужине, – холодно сообщаю я Рамзесу.

– Я присоединюсь к тебе.

Он хватает стул с соседнего стола и тащит его к себе, опустив всю массу на четыре тощие ножки. Метрдотель смотрит, как он это делает, и ничего не говорит. Чтобы заказать столик в этом заведении, плебсу понадобится не один год, но Рамзесу наверняка позволят пройти на кухню и приготовить себе жареный сыр.

Власть – это когда ты делаешь все, что хочешь, и никто не смеет сказать тебе «нет».

Удовольствие – это смотреть в лицо влиятельному человеку и говорить ему, чтобы он отвалил.

– Рамзес, – говорю я ласково. – Отвали. У меня свидание.

Повесить трубку было приятно.

Проклинать его – это очень эротично.

Все мое тело пульсирует, волосы встают дыбом, запах орхидей в вазе между нами – как удар в лицо. Он огромный, чертовски страшный, и он в шести дюймах от меня, меняя температуру в комнате – моя левая рука теплее правой.

Симмонс смотрит между нами, пытаясь понять, что происходит.

Рамзес не злится, что я сказала ему отвалить. Вообще-то я на сто процентов уверена, что ему это понравилось. Он ни на секунду не прерывал зрительного контакта. Даже когда он притащил стул, он все время смотрел на меня.

Его голос – это басовый динамик, установленный вровень с моим позвоночником. – Мы не закончили переговоры.

– Мы и не начинали. И не собираемся – я занята.

– Это прекрасно.

Рамзес откидывается в кресле. Под ним раздается треск. Не легкий скрип, а настоящий треск. Он не выглядит обеспокоенным. Я жду, когда все рухнет.

Он опирается одной тяжелой рукой на стол, кончик его пальца едва касается зубца вилки Симмонса. У него огромные руки, но они не неуклюжие, как можно было бы ожидать, они красивой формы, просто чертовски большие. Каждое движение намеренно, включая касание вилки. Рамзес – пересекатель линий и подстрекатель. Все, что он делает, направлено на то, чтобы вы были в напряжении.

– Я здесь не для того, чтобы с тобой разговаривать, – говорит он мне. – Пока.

Он поворачивается и смотрит на мою спутницу за ужином.

– Ты искал кого-то, кто спасет вас в сделке с Allscape… Моя фирма сделает это, и мы установим цену в 90 долларов за акцию, если вы встанете и уйдете прямо сейчас.

Симмонс не уступает. Он акула, которая каждый день убивает и пожирает в кроваво-красных водах Манхэттена.

Я ожидаю, что он будет кусаться в ответ. Или, по крайней мере, будет сопротивляться.

– Прости, Блейк, – бормочет он, освобождая свое место.

Вот так просто актив, на создание которого я потратила целый год, испаряется в воздухе.

Остался только человек, занимающий вторую половину стола.

Рамзес берет вино Симмонса и допивает его. – На чем мы остановились?

Я чертовски взбешена. Мне хочется взять свое мерло и выплеснуть ему в лицо.

Он видит, как я зла. Он перестает ухмыляться и садится в кресло, подняв руки, словно думает, что я могу на него наброситься. – Ладно, это было немного тяжеловато.

– Ты попал прямо в точку.

Каждое слово, вылетающее из моего рта, – это динамитная шашка. Если Рамзес зажжет еще одну искру…

Он старательно сохраняет нейтральный тон.

– Мне пришлось открыть вакансию в твоем списке. – В его голосе проскальзывает нотка веселья. – Хотя, возможно, мне стоило подождать, пока освободится место Келлера… Не думаю, что он сможет позволить себе тебя еще долго. Надеюсь, он платил тебе не акциями.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я буду держать его.

Слова вылетают прежде, чем я успеваю остановить себя. Рамзес делает паузу на полсекунды, чтобы отложить это в памяти.

Черт, черт, черт! Он так чертовски бесит. Я совершаю ошибки.

– Я перегнул палку, – говорит Рамзес. – Может, начнем сначала?

У него такие темные волосы, что я ожидала увидеть карие глаза, но на самом деле они голубые. Голубые, как ночное небо – глубокий индиго с блестками, похожими на далекие звезды.

Мне кажется, что я испытываю точно такие же ощущения, как человек, который только что пристегнул себя к ракете и зажег фитиль.

Я говорю: – Я оставляю себе три миллиона.

– И что мне это даст?

– Это даст тебе первое свидание.

Эта злая улыбка уже снова расползается по его лицу. Я наклоняюсь через стол и смотрю ему прямо в глаза.

– Позволь мне внести ясность: если ты снова будешь так себя вести, пытаться запугать других моих клиентов, то самое близкое, что ты получишь от меня, – это взгляд через переполненную комнату. Я НЕ работаю с людьми, которые не уважают мои границы.

– Понятно. – Улыбка Рамзеса теперь лучше скрыта, но я вижу, как она притаилась в уголках его глаз и рта. – Каковы твои правила?

Я начинаю подозревать, что он хочет знать их только для того, чтобы растоптать.

– Три правила, – говорю я ему. – Чистое, как стекло, твердое, как железо. Я не эксклюзивна, я не остаюсь на ночь, и «красный» означает «стоп», где бы мы ни находились и что бы ни делали.

Рамзес кивает, скорее подтверждая, чем соглашаясь. – А если я захочу взять тебя с собой в путешествие?

– Отдельные комнаты. В конце ночи я сплю одна.

– Меня это вполне устраивает. В кровати никогда не бывает много лишнего места.

От одной мысли о Рамзесе, раскинувшемся на матрасе королевских размеров, у меня сжимаются бедра.

Он поднимает бутылку с вином и выливает остатки в мой бокал. Затем он вдавливает ножку в мою руку, его пальцы перехватывают мои.

– Как часто я могу иметь тебя?

Я делаю тяжелый глоток, пытаясь заглушить пульсирующее ощущение в глубине моих внутренностей.

Я профессионал. Чертов профессионал.

– Так часто, как только я беру трубку.

– Ты чаще встречаешься со своими любимыми клиентами?

Теперь моя очередь улыбаться. – Конечно.

– Хорошо. – Рамзес откинулся на спинку стула, удобно сложив руки на груди. – Если я не единственный твой клиент, то уж точно буду твоим любимым.

Я смотрю на него, раскинувшегося на своем месте, – его эго заполняет половину ресторана.

– Я не уверена, что ты продержишься неделю.

Рамзес смеется. – А как же я? Что, если я не буду счастлив?

Я опрокидываю в себя остатки вина и ставлю пустой бокал. – Единственные мужчины, которых я разочаровала, – это те, кого я бросила как клиентов.

Низко и мягко он говорит: – Я совсем не такой, как они.

– Так говорят все мужчины.

– Попробуй меня. – Рамзес наклоняется вперед, кресло под ним скрипит. – Я не хожу один раз. Я не делаю этого дважды. Я делаю это до тех пор, пока не буду удовлетворен.

Образы, проносящиеся в моей голове, заставили бы монашку отлучиться от церкви.

– Не могу дождаться, когда увижу это.

Взгляд Рамзеса – это ванна, а я – губка, впитывающая воду, тяжелую и теплую от головы до пальцев ног.

– Блейк… я думаю, мы с тобой надолго останемся друзьями.

Я думала, он скажет: – Я думаю, нам с тобой будет очень весело вместе.

На самом деле конец этого предложения придает моему лицу глупое удивленное выражение.

Приходит официант с моей карбонарой и портерхаусом, заказанным Симмонсом. Он растерянно смотрит на пустое место напротив меня и на массивную фигуру Рамзеса, которая материализовалась вместо него.

– Нам это не нужно. – Рамзес протягивает ему кредитную карту.

– Мне нужна моя, – замечаю я, пока официант уносит еду.

– Нет, не нужна.

– Потому что у тебя в кармане засунут сэндвич?

Рамзес встает из-за стола, отодвигая стул. – Потому что мы идем в место получше.

– Не дай шеф-повару услышать это от тебя.

– Он бы, наверное, согласился – если бы был честен.

Теперь мне стало совсем любопытно, и я поднялся на ноги.

– Куда мы идем?

Рамзес берет мою руку и укладывает ее в изгиб своей руки в жесте, который должен быть рыцарским, но вместо этого кажется пленением.

– Мы идем на наше первое свидание.

3

РАМЗЕС

– Ты сам ездишь? – спрашивает Блейк, когда видит, как Lincoln подъезжает к обочине.

– В основном.

Всегда.

Я держу дверь открытой, чтобы посмотреть, как она забирается внутрь, а еще потому, что захлопывать ее нужно довольно сильно.

Когда я сажусь за руль, она осматривает салон: циферблаты, рычаг переключения передач, сиденья цвета волчьей крови. Точно так же она осматривает салон, когда едет на Больмондские скачки. Что она ищет?

Я уже знаю ответ, потому что это то же самое, что я ищу, когда вхожу в комнату: она собирает информацию.

– Каков твой вердикт?

Ее глаза быстро перебегают на меня, словно она знает, что попалась. Не извинившись, она улыбается и говорит: – Ты действительно хочешь знать?

– Ударь меня, я выдержу.

Она следит за моими руками, пока я завожу машину, переключаю передачи и выезжаю на дорогу. – Я начинаю думать, что тебе это нравится.

Я бросаю на нее строгий взгляд.

– Даже не думай об этом. Ты не будешь ходить по мне в остроносых туфлях, как Лукас Ларсен, – ты так просто не отделаешься.

Слегка приподнятая бровь – это все, что я получаю. Ее реакции очень тонкие, и мне приходится внимательно следить за ними.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Все в порядке, он сам мне сказал. Ну, он сказал Бриггсу, и это одно и то же.

От ее смеха мне хочется делать очень плохие вещи.

– А в другую сторону информация поступает? Ты расскажешь Бриггсу все мои секреты?

Нет, но он рассказал мне твои.

– Не меняй тему.

Она поворачивает голову так, что вместо ее профиля я вижу ее прямо. То, как она использует зрительный контакт, сводит с ума – она смотрит на меня не так часто, как мне хотелось бы.

– Я бы никогда не стала обсуждать то, чем я занимаюсь, с другими клиентами.

Нет, я не обсуждаю. Она говорит «я бы НИКОГДА», как будто это вопрос глубочайшей чести.

Она как тигрица набрасывается на меня каждый раз, когда я подхожу к ее границам.

Я еще не целовал ее и думаю, как долго мне ждать.

– Без проблем. – Я кладу руку на спинку сиденья. Когда я переключаюсь с одной полосы на другую, я оставляю ее там. Ее волосы свисают через одно плечо. Кончиками пальцев я касаюсь ее оголенного затылка. – У нас есть вещи получше, о которых стоит поговорить.

– Например, о тебе, – говорит она.

– Именно так. – Я улыбаюсь.

Она окидывает машину еще одним взглядом. Этот взгляд театральный, чтобы заставить меня вспотеть. Она прикасается к крошечному медальону Святого Христофора на зеркале заднего вида. Ощущение такое, будто она прижала палец к моей грудной косточке, где он раньше находился.

– Думаю, простой ответ – ты не хочешь, чтобы люди думали, что ты стал очередным богатым придурком. Старинная машина не так бросается в глаза, как McLaren.

– Но ты никогда не пойдешь на простой ответ.

– Не в этот раз. – Она положила руку на пятидесятилетнюю приборную панель. – Это может быть сентиментально – старая машина твоего дедушки… – Она печально качает головой. – Но я боюсь, что все гораздо хуже.

– Поставьте мне диагноз, доктор.

Мягко, мягко, словно пальцы, поглаживающие мой позвоночник, она бормочет: – Все дело в контроле. Никто не может управлять этой машиной, кроме тебя.

Я не знаю, права ли она, но эта мысль возбуждает меня. Я переключаю древние передачи, которые отвечают только на мои прикосновения, а затем упираюсь всей тяжестью руки в основание ее шеи.

– Мне нравится быть главным.

– В зале заседаний и в спальне?

– Особенно в спальне.

Ее колени повернуты ко мне, локоть упирается в дверь. Машина отгораживает нас от остального мира, как изолятор.

Мы уже договорились трахаться – почему-то это только усиливает напряжение между нами в десять раз. Теперь я одержим мыслью о том, когда и как именно я хочу это сделать. Я не собираюсь срывать упаковку с этого подарка – я хочу открыть его медленно и неторопливо.

В улыбке Блейк редко видны зубы. – Не могу сказать, что я удивлена.

– А что мне нужно сделать, чтобы удивить тебя?

– Пока не знаю. Я еще не закончила свой анализ.

– Мы не доживем до ужина, если ты будешь продолжать говорить со мной пошлости.

Блейк смеется, глядя на ряды коричневых домов, проплывающих мимо ее окна. – Ты все время обещаешь еду, но мне кажется, что мы едем далеко от нее…

Я останавливаюсь перед тем, что явно является домом, а не рестораном.

– Ты мне не доверяешь?

– Не совсем.

– Умная девочка.

Не дожидаясь, пока я обойду машину и открою дверь, она выходит на тротуар и смотрит на фасад из песчаника с переполненными травами оконными ящиками.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты не повезешь меня знакомиться с твоей матерью.

– Ты никогда не познакомишься с моей матерью.

– Я знаю, – холодно говорит Блейк. – Это была шутка.

– Я не имел в виду… – Я останавливаюсь, пытаясь остановить бурление в своих внутренностях. – Это не имеет к тебе никакого отношения.

– Ладно. – Блейк принимает это без комментариев. – Так для чего мы здесь?

Я задвигаю мысли о матери на место и заставляю себя улыбнуться. – Это конкурс яиц-пашот.

На лице Блейк мелькает волнение. – О, у тебя столько проблем…

Она торопливо поднимается по ступенькам.

Дверь распахивается, прежде чем мы достигаем вершины.

– Рамзес! – На крыльцо врывается Эйприл Изард, уже одетая в свой черный поварской халат, под закатанными манжетами виднеются татуировки конфетного цвета. – А это, должно быть, Блейк.

Блейк остановился в трех шагах от нее, с открытым ртом.

– О Боже!

Эйприл усмехается. Она уже привыкла к этому. – Иди в дом, пока Нина не сбежала.

Она пихает бобтейла ногой обратно в дом. Кошка ловко перепрыгивает через кроссовку Эйприл и несется вниз по ступенькам. Блейк подхватывает ее и передает обратно.

– Спасибо. – Эйприл целует Нину в макушку. – Она у нас любительница побегать.

Блейк все еще выглядит ошеломленной. Даже более ошеломленной, чем я надеялся. Она следует за Эйприл внутрь таунхауса, переполненного растениями и запахом специй.

Эйприл ведет нас на кухню. Ее столы выложены из мясных блоков, а бытовая техника размером с небольшой космический корабль.

Блейк говорит: – Я смотрела ваше шоу каждый день.

– Ты настоящая легенда. – Эйприл усаживает Нину у окна. Нина тут же исчезает за шторами.

– Какое шоу? – Я удивляюсь, что не понимаю, о чем они говорят.

– Это было просто на YouTube, – говорит Эйприл, доставая из кладовки продукты и аккуратно раскладывая их на безупречном кухонном острове.

– Это был мой час комфорта, – говорит Блейк. – Я скучала, когда ты перестала.

– Стала слишком занята в "Tankers".

Tankers был первым гастропабом в Нью-Йорке. Или, как любит говорить Эйприл, началом ее первой язвы.

– Эйприл открывает новое заведение в Мидтауне, – говорю я Блейк.

– Мы открываем его, – поправляет меня Эйприл.

Блейк смотрит на меня так, будто наконец-то впечатлилась. – Что за еда?

– Маленькие тарелки в азиатском стиле.

Она издает низкий звук предвкушения, от которого у меня сводит яйца. – Я буду вашим первым клиентом.

Эйприл закончила раскладывать все принадлежности, которые понадобятся нам для ужина. Она выдает каждому из нас фартук и велит вымыть руки.

Мы с Блейком стоим бок о бок у двойной раковины и послушно намыливаем руки. Когда она наклоняет голову, я замечаю татуировку за ее левым ухом. Я не могу сказать, что это такое – с этого ракурса она выглядит просто как волнистая линия.

– Не могу поверить, что ты знаешь Эйприл Изард, – бормочет она.

Я не могу поверить в свою удачу, что Блейк, судя по всему, является ее фанатом. Впервые за все время она совершенно не в себе, щеки раскраснелись, руки трясутся.

– Я должен ревновать? – прорычал я.

Блейк тихонько смеется. – Нет. Просто ее шоу… много для меня значит.

– Поторопитесь, тугодумы! – призывает Эйприл. – Если бы вы были моими поварами, вас бы уже понизили до посудомоек.

Блейк подбегает к острову и занимает свое место перед разделочной доской, волосы убраны назад, фартук аккуратно завязан. На ней платье, которое она надела для Зака Симмонса, – мягкое, черное, облегающее. Мне интересно, надела бы она то же самое для меня. Материал выглядит бархатистым. Мне хочется провести рукой по ее спине.

– Рамзес! – Эйприл стучит деревянной ложкой по моим костяшкам. – Режь свой лук-шалот!

Блейк смеется. Его лук-шалот уже наполовину готов – равномерная кучка прозрачных ломтиков. Я даже не знаю, что мы готовим.

– У тайского базилика более яркий вкус, чем у итальянского, – говорит Эйприл, сворачивая свежую зелень из своего оконного ящика и срезая завивающиеся ленточки темно-зеленых листьев. – Мы используем рис однодневной давности, потому что он впитает больше соуса и не будет так сильно слипаться.

К тому времени, как мы обжариваем креветки, я уже догадалась, что мы готовим тайский жареный рис. Эйприл демонстрирует каждый шаг. Мы с Блейком подражаем с разной степенью успеха.

Я стараюсь в точности повторить действия Эйприл, вплоть до того, как она нарезает чили. Блейк менее точна, она бросает в сковороду еще один чили и горсть нарезанного кубиками красного перца.

– Плохая девочка. Ты не следуешь инструкциям.

Она поднимает бровь. – Я удивлена, что ты это делаешь.

– Я знаю, когда следует прислушаться к советам экспертов.

– Это говорит титан индустрии.

Даже ее комплименты звучат как насмешка.

Я все время думаю о папке, которую Бриггс подбросил мне на стол, – все, что он узнал о Блейк за двадцать четыре часа. Там было меньше информации, чем он обычно выкапывает, но все же несколько самородков, которые вряд ли она хотела бы, чтобы я знал.

Теперь я стою перед дилеммой: у меня есть вопросы, и я не могу задать их, не выдав себя.

Я начинаю с нескольких мягких вопросов, чтобы убедиться, что она ответит честно.

– Ты из Нью-Йорка?

– Я выросла на Кони-Айленде.

– Твоя семья все еще там?

Нож Блейк неподвижно лежит над ее базиликом. Она тихо говорит: – У меня не так много родных. Я воспитывалась в приемной семье. Но, думаю, ты это уже знаешь.

Мой желудок виновато вздрагивает.

– Я проверяю всех. Ничего личного.

Блейк продолжает нарезать базилик, по-прежнему не глядя на меня. – Я так и предполагала.

Но она не ожидала, что речь зайдет об этом.

Эйприл стоит у раковины и оттирает сковороду с креветками.

Я быстро говорю: – Не волнуйся, она и так была чистой.

Минус твой рекорд в колонии.

Блейк откладывает нож и поворачивается ко мне лицом. Ее гнев заряжает воздух вокруг наших голов.

– Мне плевать, что ты нашел. Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю, что ты – самодур. Я понял это сразу, как только мы встретились.

Это ее обезоруживает или, по крайней мере, снимает напряжение. Она снова берет нож, не подавая виду, что хочет меня им уколоть. – Это имеет для тебя значение?

– Я уважаю это. Я знаю, что нужно сделать, чтобы попасть из того места, где мы начинали, в этот почтовый индекс.

– Ты знаешь, что потребовалось для тебя, – говорит Блейк.

Она режет свой базилик на все более мелкие кусочки, пока он не превращается в зеленое конфетти.

– Эй, – говорю я и жду, пока она посмотрит на меня. – Прости. Это было дерьмово – спрашивать вот так, когда я уже знал ответ.

Блейк вздыхает, сдуваясь, как воздушный шарик. – Все в порядке.

Она смотрит на спину Эйприл. Эйприл очень долго возится со сковородой с креветками, возможно, специально.

– Спасибо, – тихо говорит Блейк. – За то, что привел меня сюда. Я смотрела ее видео, как она готовит все эти экзотические ингредиенты, о которых я никогда не слышала. Эйприл так хорошо описывала их, как они пахнут, какие они на вкус. Я никогда не пробовала авокадо или кинзу. Думаю, мне было двадцать, когда я впервые попробовала стейк.

Ее глаза огромны и голодны на лице в форме сердца.

В моей голове мелькает картинка, как хозяйка обеда в седьмом классе сообщает мне, что баланс моего счета – 22 доллара, и я не могу больше ничего брать, пока он не будет оплачен. Стыд освещал мое лицо, пока я шел к очереди, чтобы вернуть свой пустой поднос…

– Раньше я представляла, что когда-нибудь у меня будет такая кухня, как эта, – Блейк оглядывает двойной холодильник, вытяжку из нержавеющей стали, свисающие ряды медных кастрюль. – Где я могла бы готовить все, что захочу.

– А какая у вас сейчас кухня?

– Хорошая. Но не такая хорошая, как эта.

– А какая кухня твоей мечты?

– Я хочу замок, – сразу же говорит она. – Настоящий замок, снаружи обваливающийся, внутри современный.

Я смеюсь. – Никто не упрекнет тебя в мелкотемье.

– Ты сказал «кухня моей мечты». – Блейк невозмутим. – Если я мечтаю, то мечтаю по-крупному.

Эйприл выключает воду и сушит руки на полотенце.

– Момент истины, – объявляет она.

Она показывает нам, как закручивать воду ложкой, а затем опускать разбитое яйцо прямо в бурлящий водоворот.

Блейк делает это идеально, с первой попытки.

– Я же говорила. – подмигивает она.