Текст книги "Избушка на курьих ножках"

Автор книги: Софи Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Колкие слова

Я несусь домой на крыльях надежды, засыпаю и вижу сон, в котором Ба играет на своём аккордеоне, а избушки пляшут под её музыку. Врата открыты, и все мёртвые, которых я не проводила наяву, уплывают к звёздам с улыбками на лицах. Тут моя избушка подпрыгивает, и я вижу её такой же размазанной, как на фотографии Старой Яги. Но вдруг она спотыкается и падает, рана на колене открывается, и из неё на землю хлещет кроваво-красный сок. Просыпаюсь я в холодном поту, дрожа всем телом. Сегодня избушке предстоит скакать до самой степи, но её ноги замотаны бинтами.

Я бреду к входной двери на ватных ногах и выхожу на крыльцо. Балюстрада уже выглядит не так жутко. Балясины кое-где перекручены, однако все, по крайней мере, срослись. Я опускаюсь посмотреть на куриные ноги, и напряжение в теле медленно спадает. Раны зажили. Осталось осмотреть только самые глубокие.

Когда я разматываю бинты, ноги, поскрипывая, выпрямляются. Шрамы есть, но всё не так плохо, как было прошлой ночью.

– Хочешь вечером отправиться на пир? – шепчу я. – Церемония Соединения в степи. Для нас с тобой.

Избушка вытягивается в мою сторону, распахивает окна и таращится на меня. Меня разбирает смех. Первый раз в жизни вижу её такой удивлённой.

– Это «да»? – спрашиваю я. – Ты сможешь добежать туда?

Избушка подрагивает и выпрямляется во весь рост. Никогда не видела её такой решительной, такой мощной – если не обращать внимания на зияющую трещину возле чулана для скелетов.

– Отлично. – Я глажу рукой балюстраду. – Только лучше тебе до вечера спрятать ноги под крыльцо.

Избушка складывает куриные ноги и прячет их под ступени крыльца, а я иду внутрь, чтобы приготовить молоко для Бенджи и кашу для нас с Джеком.

Убирая посуду, я слышу настойчивый стук в дверь. Я замираю: это, должно быть, Сальма. Она ведь говорила, что зайдёт за мной сегодня, а я забыла выстроить вокруг избушки забор. Если бы он стоял на месте, она бы, наверно, остереглась заходить, ведь обычно забор заставляет живых быстрее проходить мимо. Мелькает мысль не открывать, но стук не прекращается, и я решаю открыть и сказать ей, что у меня другие планы на сегодня.

– Доброе утро, – улыбается мне Сальма со ступеней. – Мы с Ламьей идём купить мороженого. Хочешь с нами?

– Нет, спасибо. – Я засовываю руки в карманы и в одном нащупываю список, который написала, когда убеждала избушку отнести меня на рынок. – Мне нужно за другими покупками.

– Я могу помочь, – отвечает Сальма и наклоняется рассмотреть список, который я держу в руке. – Почти всё это продаётся в лавке Али, и я могу попросить его сына доставить все покупки прямо сюда.

Я не знаю, что ответить. Было бы неплохо пополнить припасы и не таскать на себе тяжеленные корзины.

Однако я не могу не думать о том, как жестоки вчера были Сальма и Ламья с мальчишкой на рынке.

– Что-то не так? – Сальма приподнимает одну бровь.

– Тот мальчик, возле лавки твоего отца…

– Рэтти? – прыскает Сальма. – Даже не думай о нём, он не будет нас трогать.

– Нет, дело вовсе не в этом, просто… Тебе не кажется, что ты поступила с ним некрасиво? Не стоило его так толкать.

От удивления у Сальмы отвисает челюсть.

– Я? Некрасиво? Ты просто не знаешь его, Маринка. Он ужасный. Попрошайка и воришка. Это такие люди: если ты стараешься быть с ними добрее, они тебя никогда в покое не оставят. Так что только так с ними и следует поступать. Так уж здесь всё устроено.

Её слова меня не убеждают. Ба была добра ко всем, кто приходил в наш дом. К богатым и бедным, красивым и уродливым, к тем, от кого пахло цветами, и к тем, от кого разило нечистотами. Она всех кормила досыта, всех провожала с одинаковой заботой, и все они исчезали в одних и тех же Вратах.

– Поверь мне. – Сальма берёт меня за руку, и её тепло согревает меня. – Я не была бы так несправедлива к тому, кто этого не заслуживает. И кстати, где новое платье?

– Сегодня я пойду в этом. – Я отнимаю руку и смотрю на свой старенький передник, абсолютно уверенная в себе.

Сальма чуть морщит нос.

– Что ж, оно смотрится на тебе не так уж и плохо. Правда, простенько. О! Знаешь, что будет с ним отлично сочетаться? – Она роется в своей красивой сумке на ремне. – Вот что! – Она протягивает мне деревянную подвеску в форме канарейки, висящую на кожаном ремешке. Крылья, клюв и глаза птицы сделаны из крошечных кусочков меди, вдавленных в дерево. – Забирай, – говорит Сальма, вешая птицу мне на шею. – Тебе она всё равно идёт больше, чем мне.

Я касаюсь пальцами гладкого дерева.

– Спасибо.

– Мне всё ещё неловко, но, кажется, Сальма старается быть милой.

Джек взволнованно ковыляет к нам по полу, перья подрагивают, когти часто стучат по полу. Сальма недоверчиво поглядывает на него и делает шаг назад.

– Давай. – Она тянет меня за руку. – Пойдём, купим всё, что тебе нужно.

С Сальмой проще согласиться, чем спорить, да и мне нужно как следует наполнить кладовку, ведь Старая Яга сказала, что поможет мне приготовить несколько блюд, которые нужно будет захватить с собой на пир.

Сальма ведёт меня через рынок к большой продуктовой лавке, где торгуется со старым бородачом, пока я пью сладкий мятный чай, который подаёт мне один из его работников.

– Готово, – объявляет она с улыбкой. – Сын Али всё тебе доставит сегодня к вечеру. Тогда и расплатишься с ним.

– И всё? – радуюсь я.

В прошлый раз, когда мы с бабушкой приходили сюда, нам пришлось возвращаться за покупками несколько раз, и каждый раз мы тащили за собой корзины, доверху наполненные банками. Сальма же сделала это так просто!

– И всё! Пойдём найдём Ламью и купим мороженого.

Воздух жаркий и влажный, солнце стоит высоко в небе. Было бы неплохо полакомиться мороженым, да и угостить Сальму в благодарность за помощь с покупками кажется мне правильным решением.

Мы забираем Ламью из лавки Айи и бродим по рынку, наслаждаясь мороженым. Я всего пару раз в жизни ела мороженое, а то, которое выбрала сегодня, – лимонное – и вовсе пробую впервые. Оно такое вкусное и освежающее – как прохладный летний ветерок.

На рынке кипит жизнь, повсюду буйство красок. Над прилавками хлопает ткань навесов, по утоптанному грунту цокают ослы и грохочут колёса телег. Где-то вдалеке поёт бамбуковая флейта и слышен смех живых. Сальма и Ламья широко улыбаются, и моё сердце радостно бьётся от надежды, что я в них ошиблась. Может, я неправильно поняла то, что они говорили и делали; может, в конце концов, они вовсе не злые и не жестокие.

Мы подходим к высокой круглой башне с крышей-куполом на краю рынка, поднимаемся по лестнице на самую её вершину, усаживаемся в тени и изучаем лавки. Над ними раскинулось лоскутное одеяло навесов, и всё же Ламья без труда находит лавку отца Сальмы и Айи и даже указывает на дом Старой Яги, что виднеется из-за её лотка с настойкой «Трость».

– Жутковато, правда? – морщится Ламья. – Такой старый, тёмный и гнилой!

Сердцу тяжело в груди, я встаю, чтобы успеть уйти до того, как Ламья снова заведёт разговор о Старой Яге. Не хочу, чтобы её колкие, язвительные слова испортили мой последний день здесь. Не знаю, когда я снова попаду на рынок после сегодняшнего вечера.

– Дом Маринки похож на старухин. – Сальма облизывает своё мороженое и поворачивается, чтобы найти мою избушку, но, к счастью, она скрыта от глаз длинным красным зданием, обвешанным коврами.

– Правда? – Ламья отстраняется от меня, затем мотает головой и начинает смеяться. – Да нет, дом Маринки не может быть таким же уродливым.

– Нет, может, – кивает Сальма. Она продолжает как ни в чём не бывало облизывать своё мороженое, не замечая, что каждое её слово бьёт меня, как тяжёлый булыжник. – Разве не так, Маринка?

– Они не уродливые, ни мой дом, ни её! – огрызаюсь я, моя шея пылает. – Вы обе не знаете, о чём говорите! – Мой голос всё громче, а лицо – краснее. Я хотела бы замолчать, но в голове будто прорвало плотину, и слова льются сами собой. – Вы понятия не имеете о том, что красиво, а что нет. Вы пышете злобой. Вы обе жестокие!

Сальма хлопает глазами от удивления:

– Но я была добра к тебе!

– Ничего подобного! – ору я, срывая с шеи подвеску и швыряя её к ногам Сальмы. – Ты пыталась сделать из меня совсем другого человека!

– Я всего лишь помогла тебе купить новое платье, – морщится Сальма, по-прежнему не понимая, что со мной. – Думала, оно тебе понравилось.

У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что не во всём здесь виновата Сальма. Это я хотела стать кем-то другим. Я хотела жить, как Сальма. Вот и соглашалась, не задумываясь, со всем, что она предлагала. Была бы я сильнее, я бы заступилась за Джека и за Старую Ягу, когда Ламья говорила обидные слова. Да и за мальчика на рынке заступилась бы.

Ламья тем временем задирает подбородок и смотрит на меня сверху вниз.

– Сальма пыталась помочь тебе стать похожей на нормальную девчонку, а не на уродливую ведьмину дочку.

– Я не ведьма! – Кулаки сжимаются, в глазах загораются злые огоньки.

Ламья смеётся, но это не настоящий, не добрый смех. От него у меня по коже разбегаются мурашки.

– Ламья просто шутит. – Сальма протягивает ко мне руку. – А я просто сказала, что твой дом похож на старухин. Это же правда. Пойдём вместе, пусть и Ламья посмотрит. Тогда она увидит, что ничего жуткого в твоём доме нет, хоть он и выглядит странновато.

– Держитесь подальше от моего дома!

Слова сами срываются с губ, я и представить не могла, что скажу такое. Но как представлю себе, что злые девчонки будут ошиваться возле моей избушки, оценивающе осматривать её и отпускать едкие комментарии, – нет, это уж слишком. Ба была права. Избушку надо защищать от живых.

– И от меня держитесь подальше!

Я сбегаю вниз по винтовой лестнице, в голове будто сгущаются грозовые тучи. Вселенная вокруг меня становится не только больше, но и темнее. И теперь, когда бабушки нет рядом, а моя избушка трещит по швам, я не представляю, куда мне пойти, чтобы укрыться от этой пугающей темноты.

Проблеск света

Ноги сами несут меня к дому Старой Яги, я вся сжимаюсь, чтобы сдержать рыдания. Дверь открывается передо мной, но хозяйки нигде не видно. Я падаю на стул возле очага, закрываю глаза, жадно вдыхаю запах борща и представляю себе, что я дома, с бабушкой.

Скрипит дверь, и входит Старая Яга, в тяжёлых кожаных перчатках и толстых стеклянных очках на лбу.

– Маринка, с тобой всё в порядке?

Я удивлённо смотрю на неё, не понимая, почему она так странно одета.

– Да. Просто… – Слова застревают в горле, я не знаю, с чего начать. По щеке сбегает слеза, и я вытираю её тыльной стороной ладони.

– Неужели ты снова была с этими двумя девчонками?

Я киваю и всхлипываю:

– Больше никогда. Ненавижу живых.

– Правда? – Старая Яга стягивает перчатки и ставит на огонь чайник. – Почему же?

– Потому что они ненавидят нас, – с горечью в голосе отвечаю я.

– Не думаю. Девочки, с которыми ты общалась, просто молодые и глупые. Наверно, многого не понимают и многого боятся. Но не все живые одинаковы. У меня, например, немало добрых и мудрых друзей среди живых.

– У вас есть друзья-живые? – Я вытягиваюсь в струну, уставившись на неё; спину покалывает. – Но Ягам не позволено дружить с живыми!

– Вообще-то да, поэтому буду признательна, если ты никому об этом не расскажешь. Но мне нравятся живые. Потому-то я и решила поселиться прямо на рынке, когда моя избушка отошла от дел.

Я смотрю на неё с разинутым ртом.

– Но Ба говорила, что Яга должна защищать свою избушку и Врата. Говорила, что мы должны остерегаться живых.

– И была абсолютно права. – Старая Яга разливает чай и кивком приглашает меня к столу. – Я не раз попадала в переделки, заговорив с живыми.

– Так зачем же вы это делаете?

– Затем же, зачем и ты, я думаю.

Я не свожу глаз со своей чашки. Кажется, Старая Яга так довольна своей жизнью! Вряд ли она общается с живыми, потому что хочет стать одной из них и сбежать от своей судьбы и одиночества. Но я не могу озвучить свою мысль, ведь я должна убедить Старую Ягу в том, что хочу стать следующим Хранителем.

– Теперь я понимаю, что дружба с живыми того не стоит, – уверенно говорю я. – Уж лучше никаких друзей, чем такие, как Сальма и Ламья.

– Эти девчонки и впрямь бывают жестоки, – соглашается Старая Яга. – И всё же не спеши ставить крест на живых. Поверь, в этом мире больше хороших людей, чем плохих. Просто нужно быть осторожнее и с умом выбирать себе друзей.

– Не нужны мне друзья. – Горькие слова сами срываются с губ. – Да и нет смысла заводить с кем-то дружбу, когда твой дом всё время перебегает с места на место.

– Слова настоящей Яги. – Старая Яга отпивает глоток чая и улыбается мне.

Я неловко ёрзаю на стуле.

– Мы можем начать готовиться к церемонии? Вы сказали, что поможете мне со сборами.

– Этим-то я и занималась, когда ты пришла. – Глаза Старой Яги загораются. – Только я готовлю кое-что поинтереснее, чем борщ. Пойдём, посмотришь.

Я иду за ней к двери, из которой она появилась немногим ранее. Странные химические запахи щекочут мне нос, а я с благоговением оглядываю стены комнаты, в которой мы оказались. Одну её сторону заполняют огромные медные горшки и трубы. На месте их прочно удерживают растущие вокруг стволы, корни и лозы.

Другая часть комнаты отдана под длинный деревянный стол. Прямо над ним избушка сотворила полки, заставленные всевозможными склянками, горлышки которых оплетены стеклянными завитками.

– Разве не чудо? – Старая Яга с гордостью оглядывает комнату. – Избушка сотворила для меня эту лабораторию больше восьми сотен лет назад, и она так крепко держит каждую колбочку и пробирку, что здесь ни разу ничего не разбилось и не сломалось. Даже когда избушка галопом скакала по степям. Или когда переворачивалась вверх тормашками на потеху гостям. – Старая Яга подмигивает мне.

– Для чего же всё это? – восхищённо шепчу я, изучая всё вокруг широко распахнутыми глазами.

Начищенная медная посуда сияет так ярко, что на неё больно смотреть; я поворачиваюсь к полкам и разглядываю бутылки и склянки, наполненные порошками, гранулами и жидкостями всех мыслимых и немыслимых цветов.

– Это всё для приготовления настойки «Трость». – Старая Яга указывает на половину комнаты с горшками, а затем на ту, где стоит стол. – А это – для разных экспериментов и изобретений. Прямо сейчас я готовлю фейерверк.

– Фейерверк?

По всему телу пробегает лёгкая дрожь, и я начинаю рассматривать всё, что лежит на столе, ещё внимательнее. Круглые бумажные шарики, напоминающие луковицы, аккуратно разложены по столу, из каждой свисает ниточка. Одна из луковиц открыта, и внутри я вижу какой-то чёрный порошок и завитушки из бумаги.

– Это на сегодня, – улыбается Старая Яга. – Хочешь помочь?

– Конечно, – киваю я, мои пальцы чуть дрожат.

Когда я натягиваю перчатки и очки, которые выдаёт мне Старая Яга, ни одной мысли о Сальме и Ламье не остаётся у меня в голове. Я подхожу к столу.

– Можешь заняться звёздами. – Старая Яга постукивает по полке, и с неё спускается лоза, которая подносит ко мне подставку, полную разноцветных порошков. – Вот это придаст нашему фейерверку цвет.

Старая Яга одну за другой достаёт из подставки склянки, называя состав порошков внутри них и объясняя, каким цветом загорится каждый: хлорид бария – бледно-зелёным, хлорид кальция – оранжевым, а нитрат натрия – жёлтым. Потом она рассказывает, что получится, если смешать разные цвета: например, смешав карбонат стронция, который горит красным, с хлоридом меди, который горит синим, я могу получить фиолетовые вспышки. Наконец Старая Яга показывает, сколько порошка нужно положить в каждый заряд, и оставляет это дело мне.

Я делаю маленькие звёзды на одном конце стола, а Старая Яга чем-то занята на другом. Сначала я кладу в каждый заряд только один порошок, но затем начинаю добавлять побольше то одного, то другого, представляя, какими изумительными красками будет расцвечено небо этой ночью.

Старая Яга раскладывает мои звёзды по бумажным луковицам, с вдохновением рассказывая мне о каждом слое и о том, что получается из всей смеси. Она успевает объяснить мне, что луковицы на самом деле называют воздушной оболочкой, что есть подъёмный заряд, который поднимает луковицу в небо, есть взрывной, который вызывает сам взрыв, и есть предохранитель, который отвечает за то, чтобы взрывы происходили на определённой высоте.

– Где вы научились всему этому? – спрашиваю я, когда она на секунду замолкает, чтобы перевести дух.

– У живых! Вот почему я общаюсь с ними – чтобы узнать что-то новое и о мире, и о себе. У меня всегда были друзья-живые, первого друга я нашла ещё в степях, когда была примерно твоего возраста. Это был темноволосый мальчик, из кочевников. Он восхитил меня волшебными трюками. – Старая Яга шевелит в воздухе пальцами и неожиданно достаёт из ниоткуда блестящую золотую монету. – А вот создавать фейерверки я научилась куда позже, у мастера Цзяо на Востоке. Я всегда интересовалась химией, хотя тогда, не одно столетие назад, и науки-то такой не было. Я постигала алхимию с учёными и монахами из разных стран. В те дни нам так мало было известно о химии, что мы и впрямь верили, что можем сделать золото из яичной скорлупы и навоза. Ты не представляешь, какой запах здесь стоял, когда мы проводили свои научные эксперименты. – Старая Яга смеётся, её глаза блестят. – С тех пор наука шагнула далеко вперёд. Я училась у многих великих химиков: Бойля, Лавуазье, Розалинд Франклин. – Она вздыхает. – Кажется, только вчера я занималась с Менделеевым, а ведь с тех пор прошёл целый век.

– Сколько же вам лет? – спрашиваю я.

– Бабушка разве не говорила тебе, что задавать такие вопросы Старейшинам – это дурной тон? – Старая Яга смотрит с укоризной, но всё ещё улыбается, так что, думаю, она шутит.

– Простите, – краснею я. – Ба говорила, что вы из Древних Старейшин, но я никогда не задумывалась о том, что это значит. Думала, вы просто старше, мудрее, ну и тому подобное.

– Старше – это точно. Древние старейшины – это Яги, которые прожили более тысячи лет. Но с возрастом не всегда приходит мудрость, и мне хотелось бы верить, что за свои годы я кое-чему успела научиться.

– Например, химии?

Старая Яга кивает:

– У тебя должны быть и другие занятия, кроме как проводы. Твоя бабушка вот очень любила музыку, не так ли?

– Она могла починить любой музыкальный инструмент, какой мне когда-либо доводилось видеть, а потом сыграть на нём! – с гордостью отвечаю я, изображая бабушку, которая, отбивая ногой ритм, играет на аккордеоне, склонив к нему голову, или бренчит на балалайке, или подносит к губам флейту. Я пытаюсь проморгать нахлынувшие слёзы и напоминаю себе, что сегодня постараюсь вернуть её домой.

– А ты? – спрашивает Старая Яга. – Что любишь делать ты?

Я откладываю звезду, которую только что закончила, и погружаюсь в раздумья. Губы складываются в тонкую линию: мне нечего сказать, я не знаю, что люблю делать. Есть, конечно, какие-то повседневные дела, например чтение и сны наяву, но никакой страсти у меня нет. Как у Бенджамина к рисованию, или у Нины к её растениям и животным, как у Старой Яги к химии или как у бабушки к музыке. И тут в голове вспыхивает проблеск света: я понимаю, чему именно хочу посвятить свою жизнь. Хочу исследовать мир, познавать всё новое и так узнать, к чему именно у меня лежит душа. Но, чтобы осуществить этот план, мне нужно вернуть бабушку домой, чтобы она снова стала Хранителем. Вместо меня.

– Я просто хочу стать Хранителем, – лгу я, размышляя о сегодняшней церемонии и о поисках бабушки. Старая Яга тем временем стягивает с себя перчатки и снимает очки, достаёт новую порцию склянок и ставит перед нами. – Думаю, этого будет достаточно.

Я приподнимаю очки, гляжу в окно и понимаю, что уже стемнело.

– Нам пора? – спрашиваю я, и в животе всё сжимается.

– Если ты и в самом деле хочешь этого. – Старая Яга достаёт из-под стола большую металлическую коробку и начинает складывать в неё заряды.

– Конечно. Скорее бы уже. – Я улыбаюсь, потому что знаю: это правда. Сегодня я увижу столько Яг, сколько никогда не видела. Сегодня над моей головой будут взрываться фейерверки, которые я же сделала. И я пройду сквозь Врата, чтобы вернуть бабушку домой.

Это будет удивительная ночь. А уже завтра бабушка вернётся домой, снова будет провожать мертвецов, трещина на избушке зарастёт, Великий цикл восстановится, а я получу свободу и узнаю наконец, чего я хочу от своей жизни. Возможно, быть мёртвой, навеки привязанной к своей избушке на курьих ножках, – это не так уж и плохо.