Текст книги "Избушка на курьих ножках"

Автор книги: Софи Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Сквозь Врата

Дрожащими пальцами я зажигаю свечи в черепах. Огни маленького города на озере тоже подрагивают, отбрасывая оранжевое свечение на гладь воды. Я стараюсь не смотреть в их сторону и проверяю, крепко ли закрыты костяные ворота.

Я захожу внутрь, сажусь за стол и жду, чувствуя, как покалывает шею. Я снова встаю и, не зная, куда себя девать, меряю шагами комнату.

Избушка идёт на поправку. О разрушительном пожаре сейчас напоминают всего несколько следов. Почти всё сгоревшее дерево обросло новым, даже прочнее прежнего. Вся мебель и все ткани чистые, хотя кое-где заметно, что их коснулся огонь. Я вхожу в свою комнату и смотрю на поросшую мхом крепость, которую избушка выстроила для меня. Глаза покалывает.

– Что будет с тобой, если я не вернусь? – спрашиваю я балки под потолком.

Избушка будто бы пожимает плечами и вытягивает ноги. Должно быть, это значит, что она побежит искать себе другую Ягу. Я поджимаю губы и отбрасываю упавшие на лицо волосы. Я не хочу быть следующим Хранителем, но мысль о том, что кто-то другой будет хозяйничать в бабушкиной избушке, невыносима.

Я шагаю обратно в большую комнату и смотрю туда, где должны появиться Врата.

– Давай, открой их. – Я не хотела, чтобы слова прозвучали так резко, поэтому спешу добавить: – Пожалуйста.

Всё тело напряжено, зубы стиснуты. Я должна сделать это сейчас, пока не передумала.

Дуновение ветра проносится по дымоходу, и все свечи в комнате гаснут. Я моргаю, пытаясь привыкнуть к темноте, и вижу звёзды где-то вдали, во мраке. Я шагаю к Вратам на ватных ногах, всё внутри сворачивается в тугой узел.

Чем ближе я подхожу, тем сильнее ощущаю притяжение звёзд, как будто они тянут меня за юбку длинными прохладными пальцами. Сердце бешено стучит в груди, а кровь бежит по телу быстрее, чем когда-либо. В ушах звенит, и я вдруг чувствую себя такой живой, что аж задыхаюсь.

Я останавливаюсь на последней половице и тянусь к Вратам. От страха я вся дрожу. Ощущение, будто я стою на цыпочках на краю высокого утёса и малейшего дуновения ветра будет достаточно, чтобы подхватить меня и унести в неведомую даль.

Я представляю себе бабушку, её улыбку, обнажающую кривые зубы, вижу, как она танцует среди мёртвых, и, сосредоточившись на этом образе, делаю шаг вперёд.

Тишина обволакивает меня, как только я вхожу в темноту. Затем из черноты один за другим появляются огни, красивые, мерцающие, как светлячки. Сначала они медленно движутся вверх, затем ускоряются, пока не превращаются в светлые полосы, и тут я понимаю, что это не они движутся, а я. Я падаю. Барабанные перепонки вот-вот лопнут, и я уже слышу рокот чёрного океана прямо под собой.

Сердце бешено бьётся от страха. Что-то здесь не так. Мертвецы спокойно уплывают к звёздам. Они не падают в чёрный океан. Слова из сказки про девочку, которая не хотела уходить, проносятся у меня в голове: «Она была тяжелее, чем мертвецы, которые медленно уплывают к звёздам, и упала в пучину чёрного океана». Но прежде, чем я успеваю подобрать слова, чтобы объяснить себе, почему я падаю, а не лечу, я плюхаюсь в ледяную воду.

Я отчаянно пытаюсь дышать, но мои лёгкие будто сжимают тиски, я не могу вздохнуть. Руки и ноги бесполезно болтаются, пока меня то выбрасывает вверх волна, то затягивает вниз ледяной поток.

Когда мне уже кажется, что грудь вот-вот взорвётся, я делаю вдох. Я дышу и ритмично отталкиваюсь ногами от воды, считая в уме движения, пока не возьму себя в руки. Успокоившись, я начинаю грести руками и ногами, продвигаясь вперёд.

Где-то вдалеке волны разбиваются о стеклянные горы с глухим звоном, который напоминает мне о прогулке по Пустым камням с Бенджамином. Я плыву на этот звук, то выпрыгивая вверх на гребне волны, то пропадая в воде, пока всё мое тело не немеет от холода.

Проблески света, отражённые в отвесных стеклянных скалах, проплывают мимо меня. Огромная волна подхватывает меня и выбрасывает на плоскую твёрдую поверхность. Руки скользят, ищут, за что бы ухватиться, но поверхность гладкая как зеркало.

Как бы я ни старалась, ухватиться за стекло не получается. Каждый раз, как я снова падаю в ледяную воду, разочарование больно жжёт меня изнутри. Я пытаюсь вгрызаться в скользкую поверхность горы ногтями и зубами, как Ба в сказке, но всё тщетно. Гора возвышается надо мной, такая гладкая, тёмная и невозможная. Что же мне делать? Ни вперёд, ни назад…

– Ай! – Что-то бьёт меня по плечу с оглушительным воплем и шумом мокрых взъерошенных перьев. – Джек! Ты что здесь делаешь? – Мой голос тонет в гуле ледяных волн.

Джек прыгает на стекло, и его когти с треском впиваются в гладкую поверхность. Он бьёт по ней клювом, и трещина расширяется. Джек долбит дыру, пока она не становится достаточно широкой, чтобы я могла просунуть в неё пальцы. Затем он перепрыгивает чуть выше и выдалбливает следующую.

Я медленно продвигаюсь вверх. Стекло больно впивается в пальцы, но становится легче, когда я приподнимаюсь и помогаю себе ногами. Чем выше я взбираюсь, тем тише становится рёв океана подо мной, пока наконец не превращается в негромкий шёпот. Наконец моя рука нащупывает горизонтальную поверхность, и я поднимаюсь на небольшую плоскую вершину горы.

Чернильную темноту вселенной то тут, то там пронзают свет и цвет: серебряные звёзды, фиолетовые и зелёные туманности, вздымающиеся красные облака. Метеоры или, быть может, души мёртвых пролетают мимо нас и возвращаются к звёздам. Я подношу руки ко рту и заворожённо гляжу в бесконечное пространство, глаза распахнуты так широко, что больно смотреть.

Джек садится мне на плечо, и я чешу перья у него на шее. Хочется поблагодарить его за помощь и отругать за то, что полетел за мной, но я не говорю ни слова. Слов тут недостаточно. Мы наблюдаем за длинной молочно-белой дорожкой из звёзд, которая, извиваясь, приближается к нам, пока её сияющий свет не оказывается прямо у моих ног. Я вдыхаю полной грудью, чтобы вместе с воздухом набрать побольше смелости, закрываю глаза и ступаю на звёздную дорожку, ожидая, что вот-вот провалюсь, как сквозь облако.

Но мои ноги парят над дорожкой. Я открываю глаза и с улыбкой начинаю долгий путь к звёздам. Здесь ни холодно, ни жарко. Я не чувствую ни прикосновения мокрой одежды к телу, ни капель воды, стекающих с волос. Но зато я ощущаю боль в ногах, которая усиливается с каждым шагом.

Я совсем теряю чувство времени, и мои веки становятся всё тяжелее от усталости. Они закрываются, и я почти засыпаю, пока внезапно глаза не распахиваются от яркого света впереди. Звёзды кружатся в блестящем водовороте, в центре его свет становится таким ярким, что больно смотреть.

Джек вонзает когти мне в плечо и хлопает крыльями, будто бы пытаясь оттащить меня назад. Но я бегу туда, к свету, сначала медленно, потому что едва волочу потяжелевшие ноги, затем всё быстрее, приближаясь к светящемуся водовороту. Здесь рождаются звёзды. Здесь я найду бабушку.

Свет обволакивает меня, цепляется за мою кожу, и вот я уже сама вся сияю. Я смотрю на Джека: он тоже светится, его перья стали цвета его серебряных глаз. Я смеюсь, но звук смеха уносят потоки света.

– Ба! – кричу я, и мой голос летит к звёздам. – Ба! – кричу я громче, но ответа нет.

Мои ноги отрываются от дорожки, и я парю в невесомости. Меня тянет к свету, туда, где он самый яркий, и я, вращаясь, плыву к нему. Свечение обволакивает кожу слой за слоем. Свет кружится вокруг нас с Джеком, он повсюду, куда я ни повернусь. Здесь так тепло и спокойно. Но я совсем не чувствую бабушкиного присутствия. У нас дома, в избушке, я чувствовала её, а здесь – нет.

Её здесь нет.

Я часто моргаю, пытаясь не дать волю слезам и сбросить с себя весь этот свет и блеск. Мне трудно примириться с этой правдой.

Её здесь нет. По крайней мере, такой, какой я её помню. Она стала чем-то другим, какой-то частичкой этого круговорота света и энергии, который я не понимаю.

Я смотрю на свои руки: они исчезают, растворяясь в свете. Внезапно я осознаю, что больше всего на свете хочу уйти. Не хочу становиться частью всего этого. Пока нет. Я пытаюсь двигать руками и ногами, будто плыву, чтобы вернуться туда, откуда пришла.

– Маринка!

Сквозь свет я слышу голос, он вспыхивает крохотными искрами, тонущими в вихре света. Это голос мальчишки, он кричит откуда-то издалека. Я изо всех сил плыву в ту сторону, откуда он доносится.

– Маринка!

Снова крик, и я узнаю его. Бенджамин! Мои ноги едва касаются звёздной дорожки, и я бегу по ней, сбрасывая свет и блеск со своих рук.

– Бенджамин! – кричу я, вглядываясь в бесконечную тьму вселенной. Кажется, я вижу его силуэт – крошечный чёрный контур на фоне далёкого прямоугольника света. Врата. Мой дом там, на той стороне. Я бегу изо всех сил, и вокруг меня брызжут искры света – это Джек отряхивает свои перья.

Звёзды тянут меня назад, я чувствую это спиной. Но сила притяжения Врат, моей избушки и Бенджамина куда сильнее. Я точно знаю, где мне место.

Я ступаю на вершину стеклянной горы, смотрю вверх, на Врата там, над чёрным океаном, и моё сердце вздрагивает. Как же мне добраться до них?

Я думаю прыгнуть. В конце концов, я мертва, я должна взлететь. Но прошлый раз я просто упала в воду. Если я снова упаду, возможно, мне никогда не добраться до Врат.

Должен быть какой-то способ. Ба ведь тоже это делала когда-то. Я стараюсь припомнить все слова «Девочки, которая не хотела уходить». Ба оседлала солнечный ветер или метеоритный дождь? А может, она плыла на спине грозовой тучи?

– Что же мне делать, Джек? – Я тру лоб, пытаясь придумать способ выбраться отсюда.

Джек каркает, срывается с моего плеча и улетает к Вратам. Я не моргая смотрю в пространство, где он растворяется, и мои глаза начинают слезиться. Наконец я слышу его крик и вижу его приближающийся силуэт. Он держит что-то во рту. Когда я понимаю, что это, улыбка расползается по моему лицу.

Он кружит, обматывая лозу вокруг моей талии. Я оборачиваюсь ею ещё несколько раз, а затем завязываю в тугой узел. Сразу чувствую, как избушка тянет меня вверх. Я закрываю глаза и делаю шаг с обрыва.

Как и в первый раз, сначала я падаю медленно. Будто бы тьма взвешивает меня и решает, бросить меня или поднять. Затем она меня отпускает, и я лечу вниз. Только в этот раз лоза удерживает меня, резко дёрнув за талию, и я остаюсь болтаться над бурлящими волнами.

Лоза тянется вверх, я всё ближе к Вратам и своему родному дому. Я подтягиваю к себе ноги, крепко хватаюсь руками за лозу и начинаю карабкаться по ней. Когда прямоугольник света оказывается прямо надо мной, я поднимаю голову и вижу улыбающееся лицо Бенджамина. Он протягивает мне руку, предлагая помощь.

Я могла бы забраться и сама, но я сжимаю его пальцы и, сияя, позволяю ему протащить меня сквозь Врата. Я падаю на пол и вдыхаю запах кваса, борща и мокрых перьев Джека, прыгающего возле меня. Врата закрываются и исчезают, а лоза тянется обратно к балке, из которой выросла.

– Спасибо, – шепчу я избушке, Джеку и Бенджамину.

– Что это было? – спрашивает Бенджамин, косясь туда, где только что были Врата.

– Не могу сказать. – Я усаживаюсь на полу, мокрая одежда облепила меня, и внезапно я всем телом ощущаю холод.

Бенджамин стаскивает с бабушкиного кресла одеяло из верблюжьей шерсти и заворачивает меня в него.

– Выглядит так, будто в это место тебе не хотелось бы возвращаться.

– Это точно. По крайней мере, пока. Но я ходила искать бабушку.

– Ты нашла её?

Я мотаю головой, пытаясь проморгать подступающие слёзы.

– Её больше нет.

Слова буквально душат меня. Я делаю глубокий вдох, пытаясь сбросить напряжение, сковавшее мне грудь.

– Мне очень жаль. – Бенджамин помогает мне усесться в бабушкином кресле и ставит на огонь чайник. Тепло пламени обволакивает меня, кончики пальцев покалывает – кровь приливает.

– А как ты здесь оказался?

– Твоя избушка пришла за мной, – улыбается Бенджамин. – Похоже, ты не шутила, когда говорила, что она умеет ходить.

Я смотрю на потолочные балки, не веря тому, что слышу. Неужели избушка действительно пришла к Бенджамину, к живому, и попросила помочь мне вернуться домой? Я с благодарностью глажу каминную доску.

– Спасибо тебе, избушка.

– Кому рассказать – не поверят. – Бенджамин садится напротив меня. – Раннее утро, птицы распевают свои предрассветные песни в поле за моим домом, я сижу и рисую их и тут вдруг слышу эти жуткие шаги. Я поднимаю голову и вижу, как твоя избушка несётся прямо на меня. – Бенджамин смеётся. – У меня сердце в пятки, и птицы от страха разлетелись в разные стороны. Одна даже врезалась мне в голову. Тут дверь сама открывается, и я иду искать тебя. – Уши Бенджамина покраснели. – Остальное ты и сама знаешь.

Я смотрю в окно, пытаясь определить, где мы находимся. Мягкий утренний свет отражается в каплях росы на зелёном поле. На другой стороне виднеются несколько домов. Их разделяют цветущие сады, где между кормушками порхают и щебечут маленькие птички.

– Мы в долине? У тебя в деревне?

Слёзы наворачиваются на глаза, уж не знаю почему. Избушка никогда не подходила так близко к домам живых. Она сделала это ради меня.

Бенджамин делает нам какао, мы выносим его на улицу и усаживаемся на ступеньках, потягиваем тёплый напиток и делим последний оставшийся пряник. Я отламываю кусочки и подкармливаю Джека, а он приносит мне червей, которых достаёт из мягкой влажной земли.

– Джек, наверно, выбрался из моей комнаты, как только я уснул. – Бенджамин качает головой. – Прости.

– Ничего. Я рада, что всё так получилось. – Я выставляю локоть, и Джек садится на него, чтобы я его погладила.

– Вы надолго задержитесь в деревне? Ты, Джек и избушка? – спрашивает Бенджамин.

– Не знаю, – признаюсь я. – Это избушке решать.

Я холодею, вспомнив про трещину.

Стены избушки поскрипывают, она закапывается поглубже в землю, чтобы показать мне, как ей здесь хорошо, а, мол, трещина – с ней мы потом разберёмся. Сердце начинает радостно биться: я понимаю, что мы останемся здесь на какое-то время.

Ба всегда говорила: «Не важно, сколь длинна жизнь, – важно, сколь она сладка». Думаю, то же можно сказать и о дружбе. Не знаю, надолго ли мне удастся задержаться здесь, с Бенджамином, но я благодарна за всё отведённое мне с ним время. Жаль, что я не ценила время, отведённое мне с бабушкой. Ничто не остаётся с тобой навсегда. Никто не вечен.

– Чем ты будешь сегодня заниматься? – Бенджамин ставит кружку на ступеньку и потягивается.

– Не знаю.

Я плотнее кутаюсь в своё одеяло и смотрю в сторону чулана для скелетов, но он закрыт. Избушка не хочет, чтобы я провожала мёртвых сегодня ночью. Ощущение пустоты наполняет меня, и я хмурюсь. Когда не надо строить забор, готовиться к пиру, когда нет бабушки, – что же мне теперь делать?

Сажая семена

Я иду переодеться в сухую одежду, а Бенджамин тем временем сидит на крыльце и рисует Джека. Затем он настойчиво зовёт меня пообедать у него. Нужно всего лишь перейти на ту сторону поля, так что я могу быть уверена, что не исчезну, однако всё равно нет-нет да проверяю свои руки, бредя по траве.

У Бенджамина очень симпатичный отец. Он пожимает мне руку и говорит, что сын рассказывал ему обо мне. Затем он наливает нам по чашке чая, мы сидим на кухне и пьём его, пока он готовит нам всем обед. Бенджамин показывает ему в окно мою избушку и говорит, что я здесь на каникулах. Отец смотрит на ту сторону поля, в замешательстве поглаживая подбородок.

– Но как твой дом оказался здесь?

– Пришёл. – Бенджамин подмигивает мне, и я улыбаюсь в ответ.

Жареная картошка, горошек с огорода, маленькие круглые пряники и пудинг – всё это очень вкусно, но вот от жареной ягнятины я вежливо отказываюсь. Я смотрю на Бенджи, который резвится на лужайке за окном.

– Вы оставите Бенджи у себя? – спрашиваю я, пугаясь, что отец Бенджамина может его зажарить и съесть.

– Да, и он точно не попадёт ко мне на тарелку. – Он быстро кивает, догадываясь, что у меня на уме. – У нас большой сад и поле. Он может пастись там хоть до глубокой старости.

– Я не знала, что это поле – ваше. – Я заливаюсь краской: оказывается, избушка устроилась на их земле. – Извините, что…

– Всё в порядке, – перебивает меня отец Бенджамина. – Оставайся здесь, сколько нужно, мы всё равно не используем это поле целиком. Только по краям есть несколько возделанных грядок. Хочешь посмотреть?

Я не замечаю, как бежит время. Бенджамин с отцом показывают мне свежевскопанные грядки, горшки с какими-то травами. Над небольшим цветущим лугом кружат насекомые, а в живой изгороди гомонят птицы.

Нине бы здесь понравилось. Мысль о ней вызывает прилив грусти, но тут Бенджамин открывает коробку с семенами и предлагает посадить их вместе. На самом верху я вижу пакетик с семенами олеандра, который, по рассказам Нины, отец вырастил для её мамы.

Я беру семена дрожащими пальцами, и тут у меня перехватывает дыхание: прямо под ними лежит пакетик с изображением цветка – крошечного, розовато-белого, в форме звезды. Точь-в-точь как тот, что Ба подарила мне в пустыне. Тогда она обнимала меня и называла своей пчёлкой. Мне кажется, это знак: Ба и Нина прощают меня, и всё у меня будет хорошо.

Мы сажаем семена в горшки, и Бенджамин даёт мне по два каждого вида, чтобы я выращивала их у себя на крыльце.

Спускаются сумерки, и Бенджамин с отцом идут проводить меня до избушки. Я очень хочу домой, но мне становится тяжело от мысли, что ночью я окажусь там совсем одна и только Джек составит мне компанию.

Когда мы приближаемся, избушка сужает окна, будто щурится, стараясь разглядеть, с кем это я иду. Затем она без предупреждения встаёт, делает широченный шаг вперёд и усаживается прямо перед нами.

Отец Бенджамина застывает как вкопанный. Он на несколько секунд раскрывает рот, затем издаёт какие-то звуки, как будто задыхается.

– Ш-ш… что?! – Он переводит взгляд то на избушку, то на Бенджамина, то на меня.

– Я же говорил, что она ходит, – пожимает плечами Бенджамин.

Мы помогаем отцу Бенджамина подняться по ступеням, заводим в комнату и усаживаем у очага. Бледный от холода и ужаса, он молчит, пока не согревается горячим чаем. А потом начинает задавать мне вопрос за вопросом.

Я не так уж и много могу ему рассказать, кроме того, что у избушки и правда есть ноги, что она живая и что она заботится обо мне. Я объясняю, что, показав свои ноги, избушка доверила им с Бенджамином большую тайну. Отец Бенджамина говорит, что всё понимает, и даже сочиняет историю, будто я – двоюродная сестра Бенджамина, чтобы местные не задавали лишних вопросов. Однако когда он понимает, что кроме меня в избушке никого нет, он наотрез отказывается оставлять меня здесь одну на ночь. Я убеждаю его: со мной всё будет в порядке, и через некоторое время он соглашается уйти, но только при условии, что утром я обязательно приду к ним на завтрак.

Они уходят, а я сижу на ступеньках крыльца, любуясь звёздами и луной, скрытой за кружевным облаком. Значит, Ба где-то там, и домой она уже никогда не вернётся.

Я никогда больше не увижу её. Не увижу, как она улыбается и танцует с мёртвыми, не услышу, как она играет разные мелодии, не попаду в её объятия и не прижмусь к ней, пока она рассказывает мне сказку. Волна неистового горя сокрушает меня, из груди готов вырваться крик. Каждый мой мускул вздрагивает, слёзы льются по моему искажённому лицу.

Избушка чуть пошатывается из стороны в сторону, как будто хочет укачать меня. Я чувствую, как балюстрада ложится мне на плечи и обвивает их жёстким деревянным объятием, балясины осторожно гладят меня по спине. Я пропускаю руки сквозь деревянные столбики и тоже обнимаю свою избушку.

Издали доносятся болезненный скрип, треск, стук, потом снова скрип.

– Что такое? – спрашиваю я, вглядываясь в кромешную темноту.

Джек, хлопая крыльями, улетает туда, откуда доносится странный шум. Через пару минут он возвращается, выписывает в небе круги и взволнованно каркает.

Скрип. Треск. Стук. Скрип. Треск. Стук.

Звук усиливается, и то, что его издаёт, приближается. Огромная чёрная тень с громким треском плюхается прямо возле моей избушки. Дверь распахивается, и на пороге появляется Старая Яга с улыбкой на лице.

– Приветствую, Яга Маринка! Рада видеть тебя.

– Ваша избушка! – ахаю я, глядя на её переломанный, скрюченный дом. Её ноги потрескались, крыша провисла, окна вот-вот вывалятся.

– Долгая выдалась прогулка. Я уж грешным делом думала, не дойдём. – Старая Яга с грустью и гордостью смотрит на свою избушку. – Ты отлично справилась. – Она гладит балюстраду, затем спускается с крыльца и направляется ко мне.

– Почему вы пришли? Откуда узнали, где я?

Чувство вины сжигает меня, ведь её старенькая избушка проделала весь этот путь и так измучилась только для того, чтобы Старая Яга повидалась со мной.

– Я слышу шёпот из Врат, забыла? – Она присаживается на ступеньку рядом со мной и улыбается. – И когда ты плюхнулась в чёрный океан, я услышала довольно-таки громкий всплеск.

Я отвожу взгляд и вся заливаюсь краской.

– Ой, перестань. – Старая Яга машет рукой, будто хочет отмахнуться от моего стыда и чувства вины. – Некоторые ошибки мы вынуждены совершать – так мы чему-то учимся. Ты цела и невредима – это главное.

Но что меня по-настоящему интересует, так это тот самый плеск.

– Почему? – Я смотрю на неё в замешательстве.

Она наклоняется ко мне, её глаза сверкают.

– Мёртвые уплывают к звёздам. Только живые с плеском падают в воду.

Я делаю вдох и ощущаю воздух совершенно по-новому: он заполняет лёгкие настоящего, живого человека. Но ведь этого не может быть! Или может?..