Текст книги "Избушка на курьих ножках"

Автор книги: Софи Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Риад

Сплю я не так хорошо, как рассчитывала. Всю ночь избушка стонет и поскрипывает. Она неловко потягивается, и Бенджи начинает скользить по полу, испуганно блея. Я прячу голову под подушку, чтобы не слышать, как трещат доски и скребутся о проволоку деревянные ноги. Я твержу себе, что с избушкой всё будет в порядке. И мертвецы, которых я не проводила, тоже не пропадут. И Великий цикл не собьётся по моей вине. Но ничего не помогает. Чувство вины и тревога бурлят у меня в животе, как неспокойный океан.

Утром я притворяюсь, что не замечаю тоску в окнах и укор в опустившихся балках. Я вожусь с Бенджи и готовлю ему еду, а ещё пытаюсь найти Джека, который так и не вернулся домой. Я зову его, но его нигде нет. Воздух кажется слишком плотным, мне трудно дышать, на грудь будто давит тяжёлый груз. Нужно во что бы то ни стало сбежать отсюда.

Взгляд падает на новое платье и шарф, которые сохнут перед очагом, и я вспоминаю, что Сальма пригласила меня в гости. Я могла бы отвлечься до вечера, когда снова пойду к Старой Яге. Я рассматриваю пострадавшее платье повнимательнее. Пятна пропали, но вот дыру на плече нужно будет заштопать.

Бабушкина шкатулка с иголками и нитками стоит у неё в спальне. Её кровать аккуратно застелена, а под тщательно сложенной ночной рубашкой прячется один из её любовных романов. Помню, как первый раз нашла бабушкину книгу и попросила почитать мне её. Она, краснея, ответила, что эта книжка не совсем для детей. Воспоминание вызывает и улыбку, и грусть. Оно значит для меня гораздо больше теперь, когда я знаю, как сильно бабушка хотела, чтобы в её жизни случилась романтическая история и чтобы появилась семья. Может, она была так же одинока, как я теперь.

Я сажусь на корточки и вытаскиваю шкатулку из-под туалетного столика. Тут прямо на голову мне падает фотография в рамке, и я успеваю поймать её. И вот я уже глажу лицо на фотографии большим пальцем. Это бабушка, держит меня, ещё совсем маленькую, на руках. Улыбка у неё такая широкая, глаза прямо светятся гордостью. Эмоции захлёстывают меня, сменяя друг друга: тоска, печаль, вина, надежда, а затем гнев, яростный, жгучий.

Я злюсь на себя за то, что удержала Нину в этом мире, но и на бабушку я тоже злюсь. Почему она решила проводить Нину, вместо того чтобы остаться со мной? Ей важнее провожать мёртвых или быть моей бабушкой?

Я швыряю фотографию на стол лицом вниз и пулей выскакиваю из спальни со шкатулкой под мышкой.

Я сажусь зашивать платье, но руки трясутся. Они трясутся и когда я выхожу из дома. Я сжимаю ладони, боясь, что могу раствориться и меня сдует ветер. Однако, когда я добираюсь до риада Сальмы, солнце уже вскарабкивается на середину неба, а я всё ещё цела. Со вздохом облегчения я берусь за тяжёлое железное кольцо на богатой резной двери и стучу дважды.

Служанка открывает дверь и ведёт меня через прохладную тёмную комнату на залитый солнцем внутренний двор. Пол покрыт мозаикой из плитки с замысловатыми узорами. Ступени ведут к глубокому овальному бассейну, а вокруг фонтана поднимается туман из брызг.

– Маринка, – зовёт Сальма. – Приходи плавать.

Я смотрю на воду, кафель на дне окрашивает её в глубокий синий цвет.

– У меня нет купальника.

– Ламья, одолжишь свой купальник, раз ты всё равно не плаваешь? – Сальма поворачивается к девочке, отдыхающей на низком деревянном лежаке, и я сразу узнаю её: она-то и смеялась надо мной вместе с Сальмой.

Ламья достаёт из сумки жёлтый купальник и бросает его мне. Я благодарю её и ищу глазами, где бы мне переодеться.

– Ты узнаёшь Маринку? – спрашивает Сальма, и от улыбки ямочки у неё на лице становятся заметнее.

– Не узнаю. – Ламья смотрит на меня и качает головой. – А должна?

– Это девчонка в платке, которая приходила к старухе, которая живёт рядом с лавкой моего отца.

Глаза Ламьи от удивления увеличиваются чуть ли не вдвое.

– Колдунья?

– Больше не колдунья. – Сальма торжествующе улыбается. – Я водила её в лавку Айи.

Я волнуюсь и краснею: смущённая и их разговором, и тем, что мне негде переодеться, я неуклюже натягиваю на себя купальник прямо под платьем.

Сальма опирается локтями о край бассейна и внимательно смотрит на моё плечо. Она хмурится. Я слежу за её взглядом, и от ужаса у меня начинает бешено биться сердце. Только бы не раствориться прямо у них на глазах!

– Это что, дырка? – спрашивает она серьёзно.

Я с облегчением вздыхаю. Моё тело в порядке, пострадало только платье.

– Моя галка порвала его когтями. Я пыталась зашить, но получилось не очень хорошо.

– Твоя галка? – Ламья поджимает губы. – Ты держишь дома галку?

– Я вырастила её, – киваю я.

– Гадкие птицы. – Ламья вытаскивает из сумки крошечный горшочек и начинает рисовать тонкой кисточкой рыжие завитки на своих ногтях. – Жадные, и голоса у них такие злые, совсем не мелодичные. Куда лучше заводить дома певчих птиц. Ты видела канареек Сальмы?

Я рассматриваю разноцветных птиц в полукруглой клетке в углу.

– Они прекрасны, – говорю я сквозь зубы.

Галки красивы, щедры и достаточно умны, чтобы общаться с помощью тысячи разных звуков. И мне не нужно запирать Джека в клетке, чтобы он оставался со мной. Сердце ноет, когда я думаю о нём. Скорее бы он вернулся домой.

– Ты такая бледная, такая худенькая. – Сальма смотрит на мои ноги, когда я снимаю платье и остаюсь в купальнике.

– Как скелет, – хихикает Ламья.

Грудь стискивает, и я изо всех сил стараюсь дышать ровно. Ламья не представляет, насколько близка к правде.

– Это невежливо, Ламья. – Сальма брызгает на неё водой. – Не обращай на неё внимания, Маринка. Она с самого утра не в духе.

– Ты первая начала, – ворчит Ламья и откидывается на лежак, щурясь от солнечного света.

Сальма закатывает глаза.

– Давай, Маринка. – Сальма кивает на огромный полосатый шар в углу. – Неси сюда этот мяч.

Я беру мяч и спускаюсь к бассейну. Не могу смотреть на свои ноги, не вижу в них ничего, кроме костей. Однако от освежающего прикосновения прохладной воды мне становится немного лучше.

– Ловишь? – спрашиваю я, готовая бросить мяч Сальме.

Мы перебрасываем друг другу мяч, потом по очереди ныряем, выясняя, кто сможет погрузиться глубже. В общем-то ни у неё, ни у меня не получается нырнуть уж очень глубоко, так что мы больше смеёмся, чем соревнуемся. Я побеждаю, когда мы плывём с ней на скорость по-лягушачьи, но, когда плаваем кролем, она меня легко обходит. Наплававшись до изнеможения, мы просто лежим на воде и смотрим в небо. Прилетает аист, видит нас и взмывает вверх. Сальма говорит, они часто прилетают по вечерам, но она всё время гоняет их, чтобы не разводили в бассейне помойку.

Служанка приносит нам сладкие фруктовые напитки и бегрир – что-то вроде ноздреватых блинов, политых мёдом. Поев, Ламья вроде бы становится добрее и даже предлагает накрасить мне ногти, как у неё. Она замечает, что мои ногти коротковаты, а кожа рук грубовата, но тут же даёт мне ароматный крем, который, по её словам, сделает кожу мягче. Думаю, она очень старается быть приветливой.

Немного странно проводить время с девчонками. Из того, что они говорят, я понимаю далеко не всё, да и в целом не уверена, что вписываюсь в их компанию, но думаю, будь у меня чуть больше времени, я могла бы во всём разобраться. И я хочу этого. Я столько времени потратила на мечты, что теперь, когда я здесь, среди живых, я хочу узнать о них всё. Чем они занимаются? Как заводят друзей?

– Зачем ты приходила к старой ведьме? – спрашивает вдруг Ламья, прерывая мои размышления о дружбе.

– Она не ведьма. – Я вырываю ладонь из её рук.

– Хамза, старый сказочник, говорил, что видел, как по ночам к ней заходят люди – и больше не выходят. Говорит, она их съедает.

– На то он и сказочник, – хихикает Сальма.

– В каждой сказке есть доля правды. – Ламья наклоняется к нам поближе и переходит на шёпот. – Бабушка всегда говорила, что вокруг её дома прямо витает чёрная магия. Ты и сама знаешь, что у неё есть дар, Сальма.

Я обмираю. Я и сама не раз слышала такие разговоры. Порой, когда наша избушка останавливалась неподалёку от городов и деревень, мимо нашего забора проходили живые люди. Взрослые спешили убраться подальше, делая странные жесты руками, будто пытались от чего-то защититься. Дети на спор заставляли друг друга подойти поближе к забору, чтобы хоть одним глазком взглянуть на бабушку.

Только они не называли её ни бабушкой, ни Бабой-ягой. Они придумывали ей обидные прозвища, шептались, что она делает ужасные вещи. Не понимаю, почему живые пускают такие сплетни про Ягу, чем она их так пугает. Это же глупо. Наступит день, когда им не обойтись без Бабы Яги, и, что бы они там ни говорили, встретит она их с теплотой. Я хмурюсь, думая о мёртвых, которых нужно провожать. Мне тоскливо от мыслей о том, что хоть один из них может растаять из-за меня.

– Старуха странная, – кивает Сальма, отправляя очередной кусок бегрира в рот.

– Что она вообще продаёт? – задумывается Ламья. – И почему все её покупатели сами выглядят, как ведьмы и колдуны?

– Это всё традиционные напитки, – вздыхаю я. – И многие из её покупателей носят традиционную одежду своего народа. Она не ведьма и вовсе не странная.

Я забираю своё платье, переполненная чувством, что мне здесь не место. Сальма, только что дувшая на свои ногти, вдруг вскакивает.

– Уже не так жарко. Мы тебя проводим.

– Не стоит, – отвечаю я, не желая, чтобы девчонки увидели избушку. Я, конечно, накрыла куриные ноги и проволоку простынями, но всё равно выглядит она подозрительно. Уверена, что Сальма и Ламья будут задавать вопросы.

– Всё в порядке, – улыбается Сальма. – Я так и так обещала отцу помочь забрать вещи из лавки.

Я неохотно соглашаюсь прогуляться с девчонками до лавки отца Сальмы, но уверяю их, что прекрасно дойду оттуда до дома сама. Мне горько от того, что Ламья сказала о Старой Яге. Я хочу домой.

Солнце опускается к горизонту, воздух раскалён и наполнен запахами специй. Торговцы собирают свои товары, а маленькие попрошайки клянчат непроданную еду с прилавков. Сальма не обращает на них внимания, а Ламья смотрит с отвращением.

– Фу, это Рэтти. – Ламья кривит рот, замечая маленького мальчика возле прилавка отца Сальмы. – Уходи! – кричит она. – Я уже говорила, нечего тебе здесь попрошайничать.

– Я не попрошайничаю, – отвечает мальчик. – Акрам сказал, что, если я помогу ему убраться здесь, он даст мне немного бессары.

– Мне всё равно, чем ты тут занимаешься, – фыркает Ламья. – Просто держись подальше от меня. От тебя воняет грязной уличной крысой.

Сальма усмехается, делает шаг и, обходя мальчика, с силой толкает его локтем. Он падает наземь и поднимает на неё глаза. Лицо у него красное и озлобленное.

– Скажи, он ведь и правда похож на крысу. – Сальма берёт меня под руку и шепчет мне на ухо, однако так громко, чтобы и мальчишка смог расслышать. – Большие уши, маленькие глазки-бусинки и дурацкие передние зубы.

Я молчу и хочу прямо сейчас провалиться сквозь землю. Почему Сальма так жестока с ним? Я поднимаю глаза и вижу, что Старая Яга наблюдает за нами из-за плотных занавесок своей лавки. Мне стыдно, и я отворачиваюсь. Когда я снова поднимаю глаза, её уже не видно.

– Мне правда пора. – Я высвобождаю руку. – Спасибо за сегодняшний день.

Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но мне тошно.

– Я зайду за тобой завтра, – кричит мне вслед Сальма, и внутри всё сжимается.

Я не понимаю, зачем девчонки стараются быть такими милыми со мной, когда к другим они так жестоки. Толкать мальчика было подло. А с какой злобой они отзывались о Старой Яге и о Джеке, хотя даже не знают их! Я так долго мечтала подружиться с живыми, а теперь не уверена, что они вообще мне могут понравиться.

Разочарование тяжело давит на плечи. Я бреду домой, ноги тяжёлые и гудят от усталости. Чувствую себя ещё более одинокой, чем утром. Кажется, хуже уже быть не может… Но вот я вижу избушку и понимаю: может.

Вселенная всё шире

При виде царящего во дворе хаоса я чувствую себя так, будто кто-то воткнул мне нож прямо в живот и провернул его рукоять несколько раз. Дышу я короткими, рваными вдохами и выдохами. Кости забора, покрытые пылью и грязью, раскиданы по земле. Балясины крыльца потрескались и переломались, торчат вкривь и вкось. Избушка пыталась высвободиться из оков, но от этого проволока только глубже врезалась в дерево, раскалывая его.

Горячие слёзы катятся по моему лицу, пока я ползаю на коленях и пытаюсь распутать проволоку.

– Прости, прости, прости меня, – рыдаю я, высвобождая ноги и пальцы избушки.

Проволока слишком глубоко впилась, и на одной из лодыжек зияет широкая рана, из неё сочится кроваво-красный сок. Я больше не могу ничего распутать, сдаюсь и лезу в подвал за кусачками.

Повозиться мне приходится долго, и вот наконец избушка свободна, а вокруг валяются куски проволоки. Я осматриваю повреждения и ума не приложу, что делать. Интересно, сможет ли избушка излечиться сама? Ведь выращивала же она для меня качели, крепости для игр, даже потайные двери создавала. Или ей понадобится помощь, чтобы излечиться? Чувство вины сжимает мне горло. Ба надеялась, что я буду заботиться об избушке, – и вот что я натворила. Никогда ещё мой дом так не страдал.

Джек приземляется мне на плечо, бьёт крылом по уху, а когтями впивается в платье.

– Джек. – Я протягиваю руку и треплю его по шее. – Как я рада, что ты вернулся. Прости меня за то, что было.

Он пытается просунуть мне в ухо что-то сухое, царапая кожу. Это оказывается крупный расплющенный жук.

– Спасибо. – Я улыбаюсь, смахивая слёзы.

Я хочу засунуть жука в карман, но вспоминаю, что на этом платье нет карманов. Вдруг я ловлю себя на мысли, что мне не хватает старого платья с передником и бабушкиного платка.

– Пошли. – Я хлопаю ладонью по руке, и Джек неловко сползает мне на локоть. – Будем чинить избушку.

Я заливаю раны водой из ведра, изорвав простыни на бинты, оборачиваю глубокие порезы, из которых сочится сок, – на лодыжке одной ноги и колене другой. Избушка замерла и не шевелится и только раз вздрагивает от моего прикосновения, да так, что сбивает меня с ног. Я почти уверена, что, падая, видела, как она сотрясается от беззвучного хохота, который тут же прекратился. Тягучее чувство беспокойства у меня в животе ослабевает: есть надежда, что с избушкой всё в порядке.

Закончив с мытьём и перевязкой, я осматриваю результат своей работы и принимаюсь собирать обрезки проволоки. Затем я аккуратно складываю кости в подвал: у меня нет времени строить забор, но я обещаю себе, что сделаю это, как только вернусь от Старой Яги этим вечером.

Я развожу огонь и грею воду, чтобы сделать Бенджи молока. В ожидании еды он прыгает и скользит по полу, а поев, сворачивается калачиком на подушке и сладко засыпает под бабушкиным креслом. Джек так и сидит у меня на плече. Я подкармливаю его кусочками тушёнки из банки и рассказываю обо всём, что произошло с тех пор, как он улетел.

Он внимательно слушает историю о том, как я связала избушку, пока она спала, и как я ходила к Старой Яге, надеясь пройти сквозь Врата её избушки. Когда я рассказываю Джеку, как её избушка перевернулась вверх тормашками, я уже смеюсь, хотя тогда всё это меня страшно разозлило. В ответ Джек издаёт звук, ужасно похожий на хихиканье.

Я рассказываю ему о девчонках, с которыми познакомилась: как весело мне было резвиться с ними в бассейне, как интересно было слушать, о чём они болтают. Делюсь и своими сомнениями: хоть они и были в основном приветливы, но говорили порой злые, обидные слова. Я рассказываю Джеку, что Ламья думает, будто Старая Яга – злобная ведьма, и что Сальма толкнула мальчика на рынке.

Джек вскрикивает, и я вспоминаю, как сама оттолкнула его, как обзывала – и как больно я сделала избушке, когда связала ей ноги. Я вздыхаю и пытаюсь не обращать внимания на тошнотворную мысль: я ничем не лучше этих девчонок.

Наконец я шёпотом рассказываю Джеку о церемонии Соединения, которая, быть может, даст мне возможность управлять своими Вратами. Затем я аккуратно сажаю его на бабушкино кресло, где лежит одеяло из верблюжьей шерсти, и прошу его присмотреть за избушкой и за Бенджи, пока я не вернусь от Старой Яги. Он кивает и на секунду просовывает клюв мне в кулак, прежде чем отвернуться, зарыться в одеяло и уснуть.

Моё новое платье порвано и перепачкано: в нём я и лазала по земле, распутывая проволоку, и кормила Бенджи с Джеком. Но это не важно. Я переодеваюсь в одно из своих стареньких шерстяных платьев и, выходя из дома, наконец чувствую себя собой.

Избушка выглядит чуть лучше. Ступени крыльца выровнялись, и балюстрада, тихо поскрипывая, встаёт на место. Некоторые из сломанных балясин срастаются, и раны на ногах выглядят уже не так жутко, как раньше. Я изучаю повязки: хотя раны под ними всё ещё глубокие, сок из них уже не сочится.

Но трещина возле чулана для скелетов выглядит просто ужасающе. Дерево вокруг неё высохло и крошится. Я опускаюсь на колени и хмурюсь.

– Почему же ты не можешь остановить это? – шепчу я, прижимая руку к сердцу и пытаясь унять боль в груди.

Избушка неподвижна, но ответ я и сама знаю. Прошло четыре ночи с тех пор, как Ба ушла, а избушке нужен тот, кто будет как следует провожать мертвецов. Хоть в горле и стоит комок, я уверяю себя, что это не обязана быть я.

– Я приведу бабушку домой, – бормочу я себе под нос и иду в сторону лавки Старой Яги, полная решимости найти способ открыть Врата и вернуть бабушку, пока снова не навредила избушке или кому-то другому.

Уже темно, воздух тёплый и сладкий от ароматов из недавно закрывшихся продуктовых лавок. Этим вечером черепа у дома Старой Яги, кажется, встречают меня дружескими улыбками, и входная дверь сама распахивается передо мной, выбрасывая в ночную тьму треугольник света от камина.

– Молочной лапши? – спрашивает Старая Яга и тут же ставит на стол две полные миски, не давая мне времени ответить.

– Спасибо, – киваю я и сажусь напротив неё.

В избушке идеальная чистота, ни одного напоминания о вчерашней игре с переворачиванием. Даже на книжных полках полный порядок. Тут я замечаю альбом с фотографиями, который Старая Яга выложила на стол.

– Вы нашли фотографии с церемонии Соединения? – Я задаю вопрос, а по спине от нетерпения пробегает дрожь.

Старая Яга кивает, её глаза блестят. Когда она открывает альбом и поворачивает его ко мне, она выглядит ничуть не менее взволнованной, чем я.

– Это последняя прошедшая церемония Соединения. Её проводили для молодой Яги по имени Наталья.

Посередине страницы я вижу большую чёрно-белую фотографию. Под ней выцветшими чернилами выведена надпись: «Яга Наталья и её избушка. Церемония Соединения».

Женщины и мужчины стоят большой группой и смотрят прямо в камеру с серьёзными выражениями лиц. Всё это – Яги. Позади них видны никак не меньше пятнадцати избушек: одни стоят ровно, другие – на одной ноге, а третьи размыты, будто бы подпрыгнули в неподходящий момент. Избушка посередине украшена гирляндами из цветов, а на её крыльце стоит молодая улыбающаяся девушка.

– Никогда не видела, чтобы Яги собирались все вместе. – Затаив дыхание, я рассматриваю фотографию. – Ба не рассказывала мне, что у вас есть такие церемонии.

Почему Ба никогда не брала меня с собой на церемонии? Я хмурюсь. Быть может, если б я общалась с другими Ягами, я не чувствовала бы себя такой одинокой.

– Наверно, она не хотела приучать тебя к тому, что случается так редко. Между двумя церемониями могут проходить десятилетия, а то и столетия. – Старая Яга поочерёдно указывает на два лица на фотографии. – Вот твоя бабушка. А вот я. – Затем её палец перемещается на один из размытых домов. – А это, кажется, ваша избушка.

Я всматриваюсь в лица на фотографии, узнаю и бабушку, и Старую Ягу. Затем я замечаю дату, нацарапанную в углу фотографии.

– Разве может быть такое, что эта фотография была сделана больше ста лет назад? – удивляюсь я. – Это какая-то ошибка.

– Яга может прожить сотни лет, даже тысячи. Ведь избушки дают нам энергию сродни той, что помогает мёртвым преодолеть их путь к звёздам.

Я снова опускаю взгляд на фотографию, и внутри меня закипает гнев. Ба должна была рассказать мне всё это.

– Бабушка рассказала тебе всё, что тебе пора было узнать. – Старая Яга будто бы читает мои мысли. – И наверняка она считала тебя достаточно смышлёной, чтобы ты смогла сама разобраться во всём, что тебе будет непонятно.

– Сколько лет бабушке? – приходит в голову новая мысль.

– Пятьсот или около того, – пожимает плечами Старая Яга.

– Совсем не старая для Яги, правда? – улыбаюсь я: раз бабушка ещё молода, мне не составит труда привести её домой.

– Многие Яги гораздо старше твоей бабушки, это правда, – медленно качает головой Старая Яга. – Но, когда ты станешь Хранителем, ты узнаешь, что сквозь Врата проходят люди любых возрастов.

– Сколько я проживу? – спрашиваю я не задумываясь и тут же понимаю, насколько этот вопрос странный, я ведь даже не жива.

– Никто не знает, надолго ли задержится в этом мире.

– Это понятно. – Я с нетерпением перебиваю её. – Но если я живу в избушке, как Яга, я тоже могу остаться здесь на сотни лет?

Эта мысль и восхищает, и пугает: может, меня ждут столетия, наполненные удивительными приключениями, а может, сотни лет одиночества.

– Вполне возможно. – Старая Яга склоняет голову и улыбается. – Правда, ты не такая, как другие Яги, верно?

– Потому что я мертва? – еле выдавливаю из себя я.

– Что ж, поэтому тоже, – кивает Старая Яга. – Но в большей степени потому, что ты не рождена Ягой. У тебя есть выбор.

– И какой же у меня выбор? – усмехаюсь я. – Существовать я могу только в избушке, так кем же другим я могу быть?

– Смотря кем ты хочешь быть.

– Я-а-а… хочу быть Хранителем, – вру я, краснея и волнуясь.

Не вижу смысла говорить о том, кем бы я хотела быть. Единственное, что мне нужно прямо сейчас, – это узнать, как провести церемонию и соединиться с избушкой, сделать так, чтобы она открыла Врата, и вернуть бабушку домой. Тогда она будет провожать мёртвых, избушка перестанет рушиться, и всё у нас будет в порядке. Даже если у меня есть шанс стать кем-то другим, не Хранителем, я ничего об этом не узнаю, пока не верну бабушку в мир живых.

– На церемонии Соединения, – Старая Яга вроде как изучает фотографию, но сама краем глаза следит за мной, – Яга обещает быть Хранителем своей избушки и Врат столько времени, сколько отпущено ей на земле. Это большой праздник в честь установления связи, которая может длиться сотни, а то и тысячи лет. Ты уверена, что готова к этому?

– Конечно. – Мой голос звучит куда выше, чем должен бы.

Я проглатываю ложку супа и изо всех сил стараюсь казаться спокойной. Уверяю себя, что всё это вовсе не значит, что я окажусь прикованной к своей избушке на ближайшую тысячу лет. Как только я верну бабушку домой, она снова примет на себя обязанности Хранителя.

– Так Врата откроются прямо на церемонии? – спрашиваю я, уставившись в миску с супом.

– Да, – кивает Старая Яга. – Ты должна будешь принести клятву своей избушке и Вратам, призвав звёзды в свидетели. Можешь выучить традиционные слова клятвы, а можешь сказать свои. Ты пообещаешь беречь избушку, охранять Врата и провожать мёртвых, как заведено.

– Я скажу своими словами, – быстро отвечаю я, уверенная, что, если проскочу сквозь Врата, как только они откроются, мне не придётся вообще ничего говорить и тем более давать обещания, которые я не собираюсь выполнять.

– Ты действительно хочешь это сделать? – Брови Старой Яги приподнимаются.

– Конечно. – Я смотрю ей прямо в глаза. – И чем скорее, тем лучше. Можно завтра ночью?

Старая Яга колеблется всего мгновение, а затем разражается громким хохотом:

– Почему бы и нет? Я люблю весёлые пиры, что-то давненько их не было. Где бы тебе хотелось провести церемонию?

– Как это – где?

– Нельзя устраивать церемонию прямо здесь, на рынке. Живые слишком близко. Нам нужно отправиться в какое-то тихое место. – Старая Яга вздыхает, бросая взгляд на балки под потолком. – Жаль, что моя избушка не сможет пойти. Она так любила пиры.

– А вы можете хоть что-то сделать, чтобы она снова могла ходить?

– Боюсь, нет. Старость порой жестока. Хоть это и благословение – жить так долго. – Она посылает воздушный поцелуй в сторону очага. – Ты же переживёшь без меня одну ночку, правда?

Избушка гремит половицами и будто бы глубже зарывается в землю.

– Тогда решено. Итак. Твоя избушка сможет отправиться туда, куда будет нужно?

– Не знаю. Если не очень далеко. – Я прикусываю губу, вспоминая раны на ногах моей избушки. Надеюсь, их можно залечить до завтрашней ночи.

– Я всегда любила степь, – подмигивает Старая Яга. – Но ты можешь выбрать любое место, какое пожелаешь. А я организую встречу.

– Как же? – интересуюсь я.

– Шёпотом через Врата.

– Ого. – Я верчу головой, не понимая, где они могут появиться. – Вы говорили, что избушка отошла от дел, и я думала, что её Врата закрылись навечно.

– Теперь они не больше крошечного окошка. Но его вполне хватает, чтобы разослать шёпот. Я открою Врата, как только ты уйдёшь. – Старая Яга смотрит на меня так пристально, что на секунду я начинаю сомневаться: уж не подозревает ли она, что я хочу пройти сквозь Врата?

– Степь – отличное место, – говорю я, желая сменить тему.

– Что ж, прекрасно, – улыбается Старая Яга.

Тепло обволакивает меня, мозг гудит от мыслей о завтрашнем дне. Соберутся все Яги!

Интересно, со сколькими Ягами я завтра познакомлюсь. От нервного напряжения покалывает кожу. Встречи с людьми могут быть во благо: познакомившись с Бенджамином, я обрела смелость переступить через забор и следовать за своими мечтами. Но бывает и сложно. Познакомившись с Ниной, я приняла несколько крайне эгоистичных решений и из-за них потеряла бабушку. А встреча с Сальмой и Ламьей убедила меня в том, что не все живые так хороши, как мне казалось. Мне следует быть осторожной. Но завтра мне не придётся хитрить, чтобы встретиться с кем-то, с кем нельзя. Я познакомлюсь с Ягами.

Каждый день мечтая познакомиться с живыми, я даже не принимала в расчёт, что есть и другой мир, который я могу узнать получше. Такое чувство, будто вселенная вокруг меня становится шире и шире. Завтра я не только верну бабушку домой, но и узнаю много нового и о Ягах, и о самой себе. Быть может, в будущем меня ждёт уйма возможностей, о которых я и не подозревала.