Текст книги "Избушка на курьих ножках"

Автор книги: Софи Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Следующий Хранитель

Я сижу в полной тишине и не отрываясь смотрю на то место, где только что были Врата. Жду, когда вернётся Ба. Она обязательно вернётся. Она должна. Она не бросит меня здесь одну.

Избушка вздыхает, через дымоход внутрь проникает сквозняк, и пламя свеч подрагивает. Умирающий в углях огонь катит по комнате плотные тени. Я забираюсь в бабушкино кресло и натягиваю на себя одеяло. Ба сказала, утро вечера мудренее. Может, она имела в виду, что вернётся утром и тогда всё встанет на свои места. Но она не возвращается. Резкие солнечные лучи пронизывают небо и освещают пустую, тихую комнату. Никакой возни, никто не поёт и не шаркает по полу. Даже Бенджи молчит, а Джек не щёлкает когтями по полу.

– Джек! – кричу я.

Мой голос подрагивает и срывается на рыдания. В окне появляется голова Джека, и он каркает. Облегчение накрывает меня волной. Я не одна. Джек всегда возвращается, и Ба тоже вернётся.

Я заношу Бенджи в дом, чтобы он не казался таким пустым, и принимаюсь приводить всё в порядок к бабушкиному приходу. Пока я убираю посуду и остатки еды с прошлой ночи, Бенджи неуклюже скользит по полу. Ба, наверно, будет голодна, когда вернётся, так что я развожу огонь, замешиваю тесто для свежего чёрного хлеба и оставляю его постоять в тепле.

Ба всё не возвращается. Я хожу по пляжу и подыскиваю место, где можно поплавать и позагорать. Я выбираю местечко под огромной пальмой, которая склоняется и отбрасывает широкую тень. Бабушке понравится здесь, в прохладе. Я собираю сухие ветки для костра и придумываю, что бы нам такого приготовить. Сегодня у нас будет выходной, как Ба и хотела, и мы проведём его вдвоём. Я почти всё предусмотрела: есть еда и напитки, свечи, книги, одеяла и бабушкина балалайка, чтобы она могла наигрывать и петь песни звёздам.

У меня уже всё готово, но Ба так и не возвращается. Я чувствую, как внутри всё сжимается.

Солнце садится, и Джек каркает, сидя на черепе. Ну конечно! Ба не может вернуться, пока не откроются Врата, а это всегда происходит ночью. И как я этого раньше не поняла. Я очень туго соображаю. Я зажигаю свечи в черепах, но ворота из костей оставляю закрытыми.

С наступлением темноты у ворот собираются мёртвые, но я не обращаю на них никакого внимания. Я не позволю им войти. Я не буду никого провожать без бабушки.

Я накрываю на стол, ставлю свежеиспечённый чёрный хлеб, солёное масло, адыгейский сыр, хрен и квас – всё, что так любит Ба, – сижу и жду, когда Врата откроются и Ба вернётся. Бенджи дремлет на моей подушке на полу, Джек – на балках под потолком.

На дворе уже ночь, и внутри меня всё замирает. Я слышу, как мертвецы беспокойно шаркают в темноте, время от времени доносится нетерпеливое бормотание и стоны. Я накрепко закрываю ставни, но всё же слышу их. От шума холод пробирает меня до костей, я не могу не думать о том, что я – одна из них. Я тоже мертва. Если вдуматься, то у меня даже нет костей, до которых можно продрогнуть.

Кто я такая? Заблудшая душа, которая не захотела проходить сквозь Врата и стала почти настоящей благодаря магии избушки. Если я могу существовать только здесь, рядом с избушкой, то что же это за жизнь?

В голове одно за другим проплывают воспоминания. Вот я маленькая, сижу у бабушки на коленях, уткнувшись в её тёплый живот, пока она рассказывает мне сказки. Вот я наряжаюсь в рыцарские доспехи и сражаюсь с целой армией деревянных палочек, которую избушка сотворила для меня. Покачиваюсь на крыше, удерживаемая буйными виноградными лозами, пока избушка шлёпает по болотистым местам. Сменяются пейзажи, избушка скачет всю ночь напролёт. Прямо из окна своей комнаты я наблюдаю за фламинго, китами и белыми медведями. Танцую с мёртвыми под бабушкин аккордеон и засыпаю, когда она наигрывает на балалайке колыбельные. Если бы в детстве я прошла сквозь Врата, ничего этого не было бы. Конечно, лучше такая жизнь, чем вообще никакой.

Я смотрю в огонь, чувство вины давит на меня. О многих вещах, которые я наговорила бабушке, я теперь горько жалею. Я не ненавижу свою жизнь, – или смерть, как это ни назови. Было хорошо расти здесь, в этой волшебной избушке, рядом с ней. Мне нужно, чтобы Ба вернулась домой. Остальное не имеет значения. Жива я или мертва, Яга я или нет – всё это уже не важно. Я просто хочу, чтобы Ба снова была рядом.

Джек пикирует на пол, и его когти клацают позади меня, пока я меряю шагами комнату.

– Ш-ш-ш! – шиплю я на него, не понимая, что делать дальше.

Я останавливаюсь и смотрю на место, где каждую ночь появляются Врата.

– Врата! Отворитесь! – кричу я с напускным драматизмом.

Ничего не происходит.

Я произношу слова Путешествия мёртвых как никогда громко и чётко, а в конце добавляю: «радость заботы о жизни» – то, что говорила Нина, что звучало в последний раз, когда Врата были открыты. Мне кажется, эти слова прекрасно подходят и для бабушкиной жизни. Заботиться о других было ей в радость. Хотя чаще ей доводилось заботиться о мёртвых, чем о живых, она всегда говорила, что разницы для неё никакой нет.

И всё же слова не заставляют Врата открыться.

– Избушка! Сделай так, чтоб Врата открылись! – требую я, глядя на потолок.

Ничего не происходит. Громко топая, я возвращаюсь к бабушкиному креслу и падаю в него. Джек хлопает крыльями, и я прикрываю голову руками, уверенная, что вот-вот он приземлится ко мне на плечо. Но он пролетает надо мной, и что-то мягкое падает мне в ладонь. Я кладу это себе на колени.

Это бабушкин платок, с цветами и черепами. Он пахнет ею: лавандовой водой, свежим хлебом, борщом и квасом. Я набрасываю на голову платок, снова смотрю на огонь и жду. Она обязательно вернётся. Ей просто нужно чуть больше времени. Кто знает, насколько высоки стеклянные горы и долог ли путь к звёздам. Она отведёт Нину, куда будет нужно, а потом вернётся, и всё наладится.

Мягкий стук вырывает меня из оцепенения. Не знаю, сколько времени я глядела на огонь, но он уже почти погас, и в комнате стало прохладно. Лунный свет льётся сквозь окно, украшая Джека серебряным сиянием. Он взъерошивает перья, открывает глаза и косится в сторону входной двери. Я смотрю туда же, куда и он. В дверях я вижу пожилую худую пару. Я с укором смотрю на балки под потолком. Избушка не имела права пропускать мертвецов через костяные ворота.

– Здравствуйте, – говорит старик, голос его дрожит. – Можно нам войти? Жена так устала.

Я хмурюсь, силясь понять, о чём он спрашивает. Едва могу разобрать язык мёртвых. Его жена горбится, крепко держась за него. Её спина изогнута, как крюк, – похоже, без его помощи она не может ни встать, ни голову поднять. Не могу их выгнать. Я неохотно киваю.

Они медленно продвигаются к столу, и мужчина помогает жене усесться. Теперь они здесь, и я понимаю, что мне придётся проводить их. Самой. Волнение пронзает меня. Я возвращаюсь к затухающему огню, вертя в руках бабушкин платок, осторожно складывая его: треугольник, поменьше, ещё меньше. Меня злит престарелая пара: вторглись в моё пространство, заставляют проводить их, а ещё и бабушки рядом нет, чтобы сделать это за меня. Ведь это она Хранитель Врат, а не я.

– Хотите, я разведу огонь? – предлагает старик с доброй улыбкой на лице, вертя в руке шляпу.

– Нет, спасибо, я сама. – Я бросаю в очаг сухие палочки, и они начинают потрескивать. – Угощайтесь, пожалуйста, – запоздало добавляю я, чувствуя вину за грубость. Ба была бы мной недовольна.

– Это очень любезно. – Мужчина тянется к хлебу и отрезает два тонких ломтика для себя и жены. – Там ещё мертвецы. – Он смотрит на дверь.

Я подхожу к ней и захлопываю её ногой, не обращая внимания на неодобрительный скрип избушки.

– Так вы знаете, что мертвы? – Я сажусь к столу и смотрю на старика, заинтригованная: обычно мертвецы не понимают, что с ними произошло, пока Ба им не расскажет.

– О да, последнее время мы к этому готовились. – Он кладёт ладонь на руку своей жены. – Я так рад, что мы вместе совершим это путешествие.

Теперь я его отлично понимаю. Язык мёртвых странен: то я на секунду теряю нить, то слова снова обретают смысл. Интересно, в чём тут дело: в том, чтобы слушать, как всегда говорила Ба, или в искреннем желании понять? Прямо сейчас я знаю, что хочу понять, о чём говорит этот старик. Даже если только потому, что это отвлекает меня от мыслей о бабушке. Я наливаю им с женой по стакану кваса.

– Мы женаты семьдесят один год, – с гордостью говорит мужчина.

– Ух ты. – Не представляю себе, как это долго.

Он с любовью смотрит на жену.

– Мы знаем друг друга всю жизнь. Наши родители жили по соседству.

– Мы ещё детьми играли вместе, – улыбается старуха.

Они рассказывают мне о своей жизни: как сидели вместе в школе, поженились, когда её окончили, и занялись собственным делом – изготовлением глиняных горшков. Они вспоминают, как каждое лето катались на одном и том же речном пароходе, о том, как всегда мечтали о детях, но этой мечте не суждено было исполниться. Слеза стекает по щеке старухи. Муж обнимает её, достаёт из кармана носовой платок и вытирает ей глаза. Я ощущаю пустую боль, живущую в глубине души этих двух людей, так долго мечтавших о чём-то. Я думаю о бабушке и о лжи, которую она сочинила, потому что так хотела иметь семью. Вот бы Ба была здесь. Я сказала бы ей, что теперь понимаю и прощаю её и что она всегда будет моей бабушкой.

Старик рассказывает мне, как они с женой стали давать уроки детишкам, учили их работать с глиной на гончарном круге. Как его племянники приезжали погостить к ним каждое лето. Супруги заканчивают предложения друг друга и крепко держатся за руки. Он подмигивает ей, и в её глазах танцуют радостные огоньки.

Их рассказ уносит меня в их дом, обставленный горшками и утварью ручной работы. Я чувствую запах чая, глины и эмали, слышу детский смех. Десятилетия воспоминаний пролетают слишком быстро. Семьдесят один год – это вовсе не так долго, как мне казалось. Я даже не замечаю, как открылись Врата, пока старик не помогает жене встать, и они медленно проходят к ним.

– Что вы возьмёте с собой к звёздам? – спрашиваю я, внезапно вспоминая о своей роли во всём этом и торопливо разливая по рюмкам настойку.

– Теплоту душевной близости, – улыбается женщина, а муж кивает.

Они выпивают настойку, целуют меня в щёки и, держась за руки, проходят сквозь Врата. Слова Путешествия мёртвых срываются с моих губ, когда они исчезают в темноте:

– Да пребудет с вами сила в вашем долгом и трудном путешествии. Звёзды зовут вас. Отправляйтесь в путь с благодарностью за время, проведённое на земле. Каждый миг становится вечностью. Вы несёте с собой воспоминания о бесконечно ценном, о теплоте душевной близости. С миром возвращайтесь к звёздам. Великий цикл завершён.

Я вглядываюсь в темноту, где скрылись супруги, и ищу там бабушку. Пытаюсь разглядеть волны, тихо вздымающиеся подо мной, и слабые очертания стеклянных гор. Огни вспыхивают, как светлячки. Я чувствую, что меня тянет к ним.

– Ба! – хочу крикнуть я, но из горла не доносится ни звука. Мой голос поглощает тьма.

Я склоняюсь дальше во Врата, вижу повсюду звёзды – надо мной, подо мной, вдалеке. Ба где-то там. Если бы я прошла сквозь Врата, я могла бы найти её и вернуть домой. И тогда всё снова стало бы хорошо.

Я делаю глубокий вдох, выпрямляюсь во весь рост и спокойно прохожу сквозь Врата.

Болезненный раскол

БАМ! Что-то огромное и тяжёлое пролетает мимо моего лица и грохается у моих ног. Я отпрыгиваю, смотрю на упавшую с потолка балку и бросаюсь обратно к Вратам. Они исчезли.

– Избушка! – кричу я. – Я хотела вернуть бабушку домой. Открой Врата!

Избушка качается из стороны в сторону.

– Ну пожалуйста! – не унимаюсь я. – Я не справлюсь одна.

Я обхватываю руками голову. Она кажется неподъёмно тяжёлой: весу ей прибавляют воспоминания о пожилой паре, о Нине и Серине.

– Я не могу быть Хранителем. Я должна найти бабушку.

Две толстенные лозы вырастают из разных углов и перекрещиваются там, где только что были Врата. И на случай, если намёк не понят, несколько тонких усиков сплетаются в ажурное рукописное «нет» прямо посередине креста.

Всё моё тело напряжено, мне трудно дышать. Снова избушка всё решает за меня: не даёт пойти туда, куда я хочу, и быть с теми, с кем хочу. Мне нужен воздух; я бросаюсь к входной двери, распахиваю её – и только лишь для того, чтобы оказаться лицом к лицу с мёртвыми.

Как тучи, они сгустились вокруг черепов на заборе. Их растерянные лица поворачиваются ко мне, когда я появляюсь на крыльце. Они ждут утешения. Но я избегаю смотреть на них и бреду вдоль забора, одну за другой задувая свечи в черепах. С каждой гаснущей свечой мёртвые улетучиваются, и я чувствую, как позади меня сжимается и проседает избушка. Я ощущаю её разочарование, тяжело повисшее в ночном воздухе.

– Я не могу их проводить, – бормочу я. – Ты захлопнула Врата.

Худенькая старушка делает шаг мне навстречу.

– Я ничем не могу вам помочь, – говорю я, пока она не успела обратиться ко мне, и задуваю свечу, оказавшуюся между нами.

Воздух пронзает громкий треск. Я оборачиваюсь и смотрю на избушку, но никак не могу понять, откуда этот звук.

Я задуваю ещё одну свечу, ещё больше мёртвых растворяются в воздухе, и снова треск. Затем скрип, и вот я слышу болезненный звук, будто что-то раскалывается. Когда я подхожу к последней свече, мои руки подрагивают. Как только пламя угасает, я вижу её. Трещину в стене избушки, совсем рядом с чуланом для костей. Я подхожу поближе, и брови сходятся в одну. Я ничего не понимаю. Избушка никогда раньше не трескалась. Я дотрагиваюсь до стены: дерево сухое и крошится.

– Что с тобой? – шепчу я, но избушка не отвечает. Она пугающе тиха и спокойна.

Холод сковывает меня, и я спешу внутрь. Я закидываю в очаг поленья, сколько влезает, усаживаюсь на краешке бабушкиного кресла и нахмурившись гляжу на огонь. Джек проталкивает мне в носок мокрый кусок хлеба. Я поднимаю его и сажаю к себе на плечо, но чувствую себя всё такой же одинокой.

Мне нужна Ба. Она точно знает, как починить трещину. И она бы с радостью проводила всех мёртвых, что собрались у забора. Её место здесь.

Если избушка не позволит мне пройти сквозь Врата, мне нужно придумать другой способ вернуть бабушку домой. Я поднимаюсь с кресла и начинаю убирать со стола, и, когда я прячу остатки еды в кладовку, в голове у меня рождается мысль.

Я заглядываю в кастрюли и перебираю банки, и уголки рта вытягиваются в лёгкую улыбку. У нас кончаются кое-какие припасы: овсянка и мука, рыбные консервы и фрукты, перец и масло, чай и сахар. Практически пуст холодильник – заросший мхом уголок в кладовке, в которой стараниями избушки всегда гуляет сквозняк. Я достаю из кармана передника лист бумаги и карандаш и пишу список.

– Смотри. – Я победно размахиваю исписанным листом, глядя на балки под потолком. – Нам нужно на рынок.

Избушка глубже зарывается в песок.

– Ну ладно, может, и не срочно, – уступаю я. – Но запасы нам определённо нужно пополнить. Кое-что из этого нам очень нужно.

Бенджи просыпается и громко блеет.

– Сухое молоко, например! Теперь, когда у нас есть Бенджи, сухое молоко уходит очень быстро. К тому же я не так хорошо готовлю, как Ба. Мне нужно больше консервов и готовых соусов.

Избушка со стоном устраивается поудобнее.

– Пожалуйста, – продолжаю я. – Отнеси меня на рынок, и я приготовлю щедрый пир. Я провожу целую армию мертвецов. И я не буду пытаться пройти сквозь Врата.

Печная труба фыркает, отправляя тлеющие угли плясать по комнате. Избушка мне не верит.

– Послушай, прости меня. – Я касаюсь рукой стены и делаю глубокий вдох. – Прости за всё. Я знаю, что должна была проводить Нину раньше, но думала только о себе. – Я прерываюсь, когда я осознаю, что действительно раскаиваюсь. – Это я во всём виновата. – Я тяжело опускаюсь на пол. – Ба говорила, что провожать мёртвых – это большая ответственность, но я её не слушала. И теперь из-за меня Ба прошла сквозь Врата. Я должна вернуть её и всё исправить, но я не знаю как. Может, другая Яга сможет помочь? Пожалуйста, – повторяю я, – отнеси меня на рынок, вдруг я найду кого-то, кто поможет вернуть бабушку домой.

Крошечные синие цветы прорастают у меня между пальцев и щекочут кожу. Я не уверена, что это значит, но стараюсь думать о хорошем.

– Прямо сейчас? – Я поднимаюсь с пола. – Мы можем отправиться сейчас? Правда?

Избушка наклоняется, и я слышу тихий шорох, когда она достаёт ноги из песка.

– Спасибо. – Я улыбаюсь балкам под потолком.

Меня переполняют волнение и надежда. Мы долгие месяцы не были на рынке. Это настоящий рынок, для живых, один из самых больших в тех землях, которые Ба называет Землёй Истоков. Именно туда отправляются Яги, чтобы купить всё необходимое. Там всегда полно народу, улыцы кишат продавцами и покупателями, которые настолько увлечены торговлей и спорами о цене, что избушка на курьих ножках легко может подобраться к рынку никем не замеченной.

Там есть лавка, где продают настойку «Трость» для мертвецов. А прямо позади неё стоит избушка, которая отошла от дел и больше не странствует по свету. Там живёт Старая Яга, одна из Древних Старейшин и наверняка знает, как вытащить бабушку из мира мёртвых, я в этом не сомневаюсь.

Кости забора со стуком засасывает в чулан, и испуганный Бенджи жмётся ко мне. Я наклоняюсь, и он карабкается ко мне на руки, а Джек тем временем садится мне на плечо. Я несу их обоих к окну, чтобы вместе посмотреть, как будет двигаться избушка.

Старые половицы под ногами подпрыгивают, и моё сердце вместе с ними. Длинные, медленные шаги переходят в бег. Избушка движется на север вдоль побережья. Я бросаю последний взгляд на пляж, где плескалась с Ниной, и, хотя глаза мои наполняются слезами при мысли обо всём, что здесь случилось, образ Нины, смеющейся и качающейся на волнах, вызывает у меня улыбку.

Песчаный пляж сменяют каменистый берег и отвесные скалы, и затем горизонт озаряет сияние, которое ни с чем не спутать, – город. Огромные тёмные корабли, расцвеченные яркими огнями, выходят в море, а ветер разносит повсюду запах порта: водорослей, рыбы и людей. Настоящих, живых людей.

Рынок находится на городской окраине. Издалека он похож на океан посреди суши, навесы над лавками вздымаются, как волны. Избушка переходит на размеренный шаг и кругами подходит ближе. Когда она находит подходящее тихое местечко, она складывает ноги и осторожно опускается на землю.

Кажется, я никогда не смогу уснуть, да и Джек не менее взволнован, чем я. Он протискивается в щель под нижней створкой окна, широко расправляет крылья и величаво хлопает ими в ночи. Я уверена, что лавка будет открыта. Ба заходила к Старой Яге, которая держит её, в любое время дня и ночи. Я завязываю бабушкин платок под подбородком, набрасываю на плечи шаль и, глубоко вдыхая пряный воздух рынка, одна выхожу в ночь.

Старая Яга

Я знаю, что осевшая на месте избушка Старой Яги и её лавка стоят где-то на краю рынка, и поэтому обхожу торговые ряды по большому кругу, то и дело поглядывая на свои руки, чтобы убедиться, что я не растворяюсь. Вокруг всё тихо и спокойно, но воздух будто бы наэлектризован: кажется, рынок ждёт не дождётся, когда проснутся живые.

Как только я верну бабушку домой, мы вместе пройдёмся по рыночной толкучке среди живых. Она поторгуется за старые музыкальные инструменты и консервы, а я буду рассматривать подержанные книги и одежду. И вместо того, чтобы предаваться мечтам наяву, я буду крепко держать её за руку и жить только этим мгновением. Не то что раньше.

Холодный влажный ветер разрывает цепь моих мыслей. На месте, где, как мне казалось, должна была находиться лавка, стоит вода, будто бы её смыло потоком. Я перехожу через блестящую лужу и смотрю вверх.

– Что ты видишь?

От звука голоса я подпрыгиваю. Я щурюсь и вглядываюсь в темноту, туда, откуда прозвучали слова. Длинная изогнутая трубка, покачиваясь, указывает на лужу.

– Что ты видишь? – повторяет голос, и я понимаю, что он говорит на языке мёртвых. Волна облегчения накрывает меня. Это Яга!

Я гляжу на лужу в замешательстве. Лужа как лужа.

– Воду? – отвечаю я неуверенно.

Вслед за рукой, держащей трубку, появляется лицо: тёмная, испещрённая морщинами кожа и глаза, сияющие в свете луны. Это Старая Яга, которая торгует настойкой для мёртвых. На секунду я чувствую желание броситься к ней и заключить в объятия, потому что она – кто-то такой знакомый, кто поможет вернуть бабушку домой. Но я просто стою, оторопев; от надежд и сомнений голова идёт кругом.

Старая Яга усмехается, и я хмурю брови. Не понимаю, что такого смешного в моём ответе про лужу. Из её трубки вырывается едкий дым. Я задерживаю дыхание, пока он не рассеется.

– Рада видеть тебя, Маринка. Проходи.

Она подзывает меня кивком головы, и я прохожу через тяжёлые полотняные шторы, мимо столов, украшенных черепами, и стеллажей, заставленных бутылками с настойкой, к дальнему углу её лавки, где скрыта от глаз корявая дверь её избушки в отставке.

На деревянной стене нарисована бутылка «Трости» в окружении образов мёртвых. Многие бы приняли их за портреты живых, но я их узнаю без ошибки: испуг на лицах и размытые контуры тел угадываются даже в этих набросках.

Медленно и со скрипом входная дверь открывается, и я вижу комнату, похожую на нашу. В очаге ярко горит огонь, в воздухе витает запах борща. Но в том углу, где Ба хранит музыкальные инструменты, сложены блестящие медные котлы и трубки, а на полу перед шатким книжным шкафом разбросаны старые книги и бумаги.

Старая Яга усаживает меня на стул и наливает миску супа.

– Ты здесь, потому что твоя бабушка прошла сквозь Врата.

– Откуда вы знаете? – Я поворачиваю голову и смотрю на неё во все глаза.

Хоть она и старая, намного старше бабушки, волосы у неё густые и чёрные, как ночь. Всего несколько тонких белых завитков поблёскивают на её голове, как звёзды. Она так уверена в себе и горделива, смотрит с таким достоинством, что я начинаю нервничать.

– Я понимаю шёпот, который льётся сквозь Врата. – Старая Яга сидит напротив меня, спина прямая, взгляд пронзительный. – Не думаю, что ей пора было уходить.

– Нет. – Я тыкаю ложкой в миску с борщом. – Ей пришлось пройти сквозь Врата, чтобы помочь одной из мёртвых найти дорогу к звёздам. Она вернётся. Правда? – Я перестаю дышать в ожидании её ответа.

– Я всего однажды слышала о Яге, которая вернулась через Врата. – Старая Яга наклоняется ко мне. – Ты знаешь эту историю?

Я мотаю головой. Она идёт к книжному шкафу, достаёт толстую кожаную папку и перебирает разрозненные листы.

– Она где-то здесь. Я собиралась включить её в новый том Сказок Яги. Ты читаешь их?

– Да, конечно. – Я киваю, и в голове проносятся воспоминания о предрассветных сказках перед сном. – Ба часто читала их мне, когда я была маленькой.

– Я раздавала каждой Яге новый том сказок каждые десять лет или около того. Этот задерживается уже на несколько лет. Трудновато найти время, чтобы напечатать больше тысячи экземпляров.

– Тысяча экземпляров, – шепчу я. Я и подумать не могла, что Яг так много. Только здесь, на рынке, мне доводилось видеть одну, максимум двух. На мгновение становится приятно от мысли, что нас так много, я даже начинаю представлять себе, каковы они из себя, другие Яги. Но я отгоняю от себя эти мысли. Это бесполезно, ведь я их никогда не увижу. Как и я, они все влачат одинокую жизнь, овеянную тайной.

Старая Яга возвращается к столу с несколькими пожелтевшими листами.

– Вот сказка. Сможешь прочитать?

Я смотрю на исписанную витиеватым почерком бумагу и качаю головой:

– Она на языке мёртвых.

– Ну и что с того? Сегодня вечером ты с ним отлично справляешься. Намного лучше, чем когда я видела тебя в прошлый раз.

Мои щёки заливаются краской. Ба всегда говорила со Старой Ягой на языке мёртвых, когда мы навещали её, и я не особенно слушала их беседы. Теперь-то я понимаю, что мне следовало быть вежливее. Я всматриваюсь в исписанный лист и начинаю медленно читать:

Девочка, которая не хотела уходить

Давным-давно, когда лето было длиннее, а деревья – выше, к Вратам пришла крошечная девочка. Казалось, будто лёгкий весенний ветерок принёс её на своей спине. Была она рыжеволосая, с радостной улыбкой. Нетерпеливая и с норовом, как у пчелы, пойманной в банку.

Мои глаза расширяются, и я читаю всё быстрее:

Яга напоила её козьим молоком, завернула в тёплое одеяло из верблюжьей шерсти и стала петь ей колыбельные, чтобы подарить мир её беспокойной душе. А когда малышка наконец успокоилась и сладко уснула, Яга поцеловала её в обе щеки и проводила сквозь Врата, как требовал долг и как было заведено.

Но девочка приплыла обратно.

Тогда Яга угостила её сливовым вареньем, завернула в собственный платок и стала напевать ей старые песни. Девочка снова уснула, Яга поцеловала её в обе щеки и вновь проводила сквозь Врата.

Но девочка приплыла обратно.

Яга, боясь, что девочка растворится, как и все души, которым не удаётся вернуться к звёздам, сделала глубокий вдох, чтобы набраться смелости, обняла малышку покрепче и сама шагнула сквозь Врата.

Она была тяжелее, чем мертвецы, которые медленно уплывают к звёздам, и упала в пучину чёрного океана. Руками и ногами она отчаянно боролась с ледяными волнами. И всё же она крепко держала девочку и доплыла с ней до самого основания стеклянных гор.

Она чувствовала, как девочка тянет её обратно, в мир живых, поэтому сжимала её всё крепче и карабкалась по отвесным скалам стеклянных гор, хватаясь за них из последних сил, ломая ногти и кроша зубы.

А девочка всё тянула её обратно, в мир живых, поэтому Яга всё крепче прижимала её к своей груди и несла всё дальше, через великую радугу и кромешную тьму, пока наконец они не прибыли туда, где рождаются звёзды.

Там Яга поцеловала девочку в обе щеки и отпустила её к звёздам, откуда она и пришла. Измученная, оторванная от мира живых, Яга не знала, удастся ли ей вернуться домой.

Каждый её шаг был битвой против природного порядка вещей и Великого цикла. Яга сражалась против солнечных ветров и метеоритных дождей, против бушующих грозовых туч и глубоких чёрных дыр. Она заставляла себя идти вперёд и вперёд по лунным лучам, и к тому времени, как она наконец достигла Врат, ей казалось, что она состарилась на тысячу вечностей. Тёмная пустота нестерпимо давила на неё, но она была счастлива, что исполнила свой долг перед девочкой.

Но стоило ей переступить через порог мира живых, как она услышала позади себя крик ребёнка. Яга обернулась и увидела рыжеволосую девочку, коротая крепко держалась за её шаль, улыбаясь своей радостной улыбкой.

Яга вздохнула: она знала, что не сможет снова пройти сквозь Врата, ведь она была слишком стара и слишком слаба, чтобы одолеть этот путь дважды. Она сдалась перед упорством девочки и позволила ей остаться, решив, что вырастит из неё Ягу, раз она так не хочет проходить сквозь Врата. Хоть девочка и не родилась Ягой, но теперь она не может ни вернуться в мир живых, ни уйти в мир мёртвых.

Сказка заканчивается, и я откладываю лист бумаги. Пальцы дрожат.

– Это обо мне, да? О том, как Ба пыталась проводить меня к звёздам, когда я была ещё ребёнком?

– Ты была упрямой малой, – улыбается Старая Яга. – Но это и к лучшему, думается мне. Бабушка любила тебя как собственную внучку и, думаю, воспитала тебя отличной Ягой. Жаль, она ушла так рано. Ты уж очень молода, чтобы одной справляться и с избушкой, и с Вратами. Но уверена, у тебя всё получится.

– О нет, – тороплюсь сказать я. – Ба вернётся. И сказка так говорит. Она уже это делала и снова сделает.

Старая Яга ничего не отвечает, и от её молчания у меня мурашки бегут по коже.

– Она вернётся. – Я пытаюсь произнести это более уверенно, но мой голос дрожит. Несколько слов из сказки звучат у меня в голове: «Она была слишком стара и слаба, чтобы одолеть этот путь дважды».

– Как твоя избушка? – спрашивает Старая Яга.

– С ней всё в порядке. – Я пропускаю её вопрос мимо ушей, холодная волна ужаса пронзает мою грудь: я осознаю, что Ба, быть может, ушла навсегда. Я прячу эту мысль в глубинах сознания, не в силах принять её.

– Ты уже провожала мертвецов сама?

– Нет, – вру я. – Это бабушкина обязанность.

– И твоя тоже, раз ты – следующий Хранитель Врат. Ты должна приступить к ней как можно скорее, если не хочешь, чтобы твоя избушка пострадала.

– Что это значит? – хмурюсь я, вспоминая ужасный треск, который я услышала, выгнав мертвецов.

– Избушка Яги живёт ради мёртвых. Проводы – это смысл её существования. Иначе она медленно умирает.

Я вспоминаю трещину в стене избушки, возле чулана для скелетов, иссохшееся дерево по её краям – и у меня сводит живот.

– И пострадает не только твоя избушка. Мёртвых необходимо провожать. В этом мире они как в ловушке – потеряются навсегда. Другие избушки могут проводить больше мертвецов, чтобы не допустить этого. Но и они пострадают оттого, что примут твоих мертвецов. Крайне важно, чтобы каждая избушка провожала мертвецов, иначе весь цикл выйдет из равновесия. – Старая Яга, хмурясь, указывает на меня концом своей трубки. – И ты, конечно.

– Я? – Во рту пересохло.

– Ты связана со своей избушкой уникальной связью. Что будет с тобой, если избушки не станет?

Я перевожу взгляд на свои пальцы, и они начинают дрожать, ведь я вспоминаю: они могут раствориться. Когда я представляю, что моё тело исчезнет, а душа навсегда останется неприкаянной, меня начинает тошнить. Я впиваюсь ногтями в ладони: мне срочно надо почувствовать, что я пока жива.

– Итак, ты должна провожать мертвецов, – серьёзно говорит Старая Яга. – Ты очень красиво изъясняешься на языке мёртвых, когда хочешь. Ты знаешь слова Путешествия мёртвых?

– Да. Нет. Ну, иногда. В смысле, я только-только их выучила. Я не готова, – мотаю головой я: всё ещё тяжело от воспоминаний о мертвецах, которых я проводила.

– И совсем некому толкнуть тебя в воду, чтобы ты научилась плавать, – улыбается Старая Яга.

Я вспоминаю, как избушка столкнула меня со скалы в лагуну. Кажется, будто это происходит снова: я теряю почву под ногами, ловлю воздух ртом, задыхаюсь, отчаянно тянусь хоть к чему-то твёрдому.

– С тобой всё в порядке? – Старая Яга выглядит обеспокоенной. – Хочешь переночевать здесь? У меня есть свободная комната. А завтра мы обсудим, как тебе провожать мёртвых в одиночку.

– Мне нужно вернуться домой, к Джеку и Бенджи.

Я встаю, покачиваясь. Мой мир рушится, а Старая Яга хочет обсуждать проводы. Но я не могу. Не могу быть следующим Хранителем. Должен быть способ вернуть бабушку домой, чтобы она провожала мёртвых, не давала избушке развалиться, мне – растаять, а Великому циклу – выйти из равновесия. Быть Хранителем – её долг, а не мой.

– Хорошо. – Старая Яга провожает меня к двери. – Приходи завтра вечером. Если хочешь, я помогу тебе подготовиться к проводам.