Текст книги "Последнее испытание"

Автор книги: Скотт Туроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Служанка доктора Макви подает на стол кувшин с лимонадом и разливает напиток в бокалы.

– Вы начали принимать «Джи-Ливиа» сразу после его испытаний на собаках и крысах, верно? – спрашивает Иннис.

Когда практически без паузы доктор Макви спрашивает о его состоянии, Стерн сообщает, что процесс образования метастазов в его организме приостановился.

– Я достиг того блаженного состояния, когда мой личный врач теперь прогнозирует мне смерть не от рака, а от чего-нибудь еще, – говорит адвокат. – С другой стороны, в моем возрасте человек может умереть в любой момент.

– Ну выглядите вы чертовски хорошо, – говорит Иннис. – Я готова побиться об заклад, что вы доживете до девяноста, Сэнди. Сколько еще это вам дает? Лет десять или что-то в этом роде? Вы ведь моложе Кирила, не так ли?

– Я намного старше его.

Конечно, очень глупо чувствовать себя польщенным, когда другие люди, оценивая ваш возраст, дают вам восемьдесят лет, а не восемьдесят пять. Мало того, Стерн время от времени смотрит в зеркало и знает, как он выглядит, так что комплименты хозяйки кажутся ему почти смехотворными.

– Ваш ответ подтверждает мои слова, – заявляет доктор Макви.

Неужели она флиртует с ним? В начале разговора Стерну один раз это уже показалось – когда хозяйка поинтересовалась, вдовец ли он.

Несмотря на множество данных им самому себе зароков, комплименты Иннис все же будят в Стерне искорку интереса. Одно из открытий, сделанных им уже в преклонные годы, состоит в том, что мысли о межполовых отношениях полностью вытравить из сознания невозможно. Люди думают о сексе всегда, независимо от возраста. В годы, когда Стерна лечили при помощи хирургических вмешательств и химиотерапии, вспышки физической страсти между ним и Хелен стали случаться реже, и все же она оставалась фундаментом того, что их связывало. Правда, Стерн никогда не считал секс единственной мотивирующей силой в жизни. Алчность, жажда славы, любовь к детям или к Богу для многих людей значат не меньше – или даже больше. Но секс – это самая глубинная область наших желаний, которую люди готовы открыть лишь в самые интимные моменты. Недаром в Библии сексуальный контакт с другим человеком обозначается словом «познать» кого-то.

Впрочем, Иннис, весьма вероятно, ничего такого не имеет в виду. Стерну не раз приходилось сталкиваться в жизни с людьми, которые либо не осознавали своей сексуальной привлекательности, либо относились к ней совершенно равнодушно. Однако гораздо чаще встречается обратное. Наверное, Иннис стала флиртовать, разумеется, вполне невинно, лет с двенадцати. Так или иначе, Стерн решает, что лучше всего заняться делом, ради которого он приехал. Он интересуется, известно ли Мозесу об их с Иннис встрече.

– Я ему о ней рассказала, – отвечает Иннис. – Мистер Эпплтон ясно дал понять, что предпочел бы, чтобы я этого не делала. Он сказал, что единственным результатом этой встречи будет то, что у вас появится куда больше возможностей смутить меня, когда я буду находиться на свидетельской трибуне, и вызвать сомнение в том, что я заслуживаю доверия. Это правда?

Стерн поднимает ладонь в успокаивающем жесте:

– В первую очередь я должен проявлять лояльность по отношению к Кирилу. В этом представители обвинения правы. Но защита редко добивается успеха, если пытается выставить лжецами всех свидетелей. По моему мнению, цель нашей встречи должна состоять в том, чтобы выяснить, что вы можете сказать, чтобы принести пользу Кирилу. Есть вопросы, которые мне не стоит задавать, заранее не зная, что вы на них ответите. Именно по этой причине представители обвинения не хотели бы, чтобы мы с вами встречались и разговаривали.

– О, я уверена, что могу сказать о Кириле много такого, что представит его в выгодном свете. И я это сделаю – даже при том, что все еще зла на него как черт. Честно говоря, я до сих пор в ярости. Уверена, вы знаете почему.

Собеседница бросает на Стерна многозначительный взгляд поверх очков.

– Да, знаю, – говорит Стерн. У него имелись опасения, что длительные романтические отношения с Кирилом будут для Иннис болезненной и деликатной темой. Как и Леп, она стала одним из первых партнеров Кирила при создании компании «ПТ». В течение многих лет, разъезжая по миру для участия в научных конференциях и симпозиумах, они не утруждали себя попытками скрыть свою интимную связь и не снимали хотя бы для вида два отдельных гостиничных номера. В результате несколько ученых, с которыми Стерн встречался в течение последнего года, признались адвокату, что были шокированы, когда узнали, что Кирил женат не на Иннис, а на другой женщине.

– Но мы ведь не будем углубляться во все эти детали в зале суда, верно? – интересуется доктор Макви.

– Мы обратились к судье с соответствующим ходатайством, которое она удовлетворила. Участники процесса смогут говорить только о том, что вы покинули компанию «ПТ» по причине разногласий с Кирилом.

– Да, Рекс говорил мне об этом. Если откровенно, то именно по этой причине я согласилась встретиться с вами. Наверняка представители обвинения хотели бы перетряхнуть все это грязное белье на суде со всеми унизительными деталями, – говорит Иннис.

На самом деле это не совсем так. Мозес взрослый человек и понимает, что борьба с тем, что он считает грехом, никогда не искоренит грехи полностью. К тому же при любом публичном упоминании о сексе он буквально ежится от стыда. Хотя представители обвинения и возражали против ходатайства Стерна, Мозес в конце концов пришел к выводу, что уж лучше все же заранее заручиться обязательством Стерна не выставлять Иннис во время перекрестного допроса в качестве разъяренной самки, которую посмели отвергнуть. Учитывая, что в зале суда будет постоянно присутствовать Донателла, разговоры о внебрачных связях Кирила, весьма вероятно, нанесут большой ущерб его репутации в глазах присяжных. Так что Сэнди счел за благо избежать этого.

– Знай я все то, что знаю сейчас, – говорит Иннис, – я бы, может, и не согласилась выступить в качестве свидетеля обвинения. Я просто не представляла, что они будут пытаться отправить Кирила в тюрьму на всю оставшуюся жизнь как убийцу. Это кажется мне просто чудовищным.

– Разумеется, я согласен с вами, но мне хотелось бы знать вашу точку зрения.

– Сэнди, лекарств без вредных побочных эффектов не существует. Люди умирают от передозировки тайленола. «Джи-Ливиа» – невероятный препарат. И вы – живое тому доказательство. На УКПМ сейчас оказывается сильнейшее давление, чтобы заставить их снова выпустить лекарство на рынок – по крайней мере, для использования в некоторых, совершенно определенных целях. Очевидно, что они в какой-то момент дали слабину, потому что поначалу не было консенсуса по поводу причины отдельных случаев смерти пациентов. Но сейчас существует уже вполне сложившееся мнение большинства специалистов, согласно которому все дело в аллергической реакции. А с этой проблемой в условиях клиники можно бороться. Так что сейчас в УКПМ уже должно сложиться понимание, что пациентам можно назначать «Джи-Ливиа» в наиболее тяжелых случаях.

– Ну я полагаю, что Мозес и министерство юстиции могут сыграть в этом вопросе определенную роль. Понимаете, если окажется, что Кирил солгал, чтобы добиться одобрения препарата, который в конечном итоге вернули на рынок, доказывать обвинение в мошенничестве будет гораздо труднее. Получится, что сам факт мошенничества, если он и был, не имел материальных целей.

– Замечательно, – с сарказмом откликается Иннис. – Но несколько пациентов умерли, а значит, гособвинители могут привлечь за это Кирила?

– Я уверен, что они так или иначе найдут аргументы для обоснования своей позиции. Доктор Макви, ведь недаром судебные разбирательства по уголовным делам называют кровавым спортом.

– Очевидно, вы правы. Из того, что мне довелось прочитать, у меня сложилось впечатление, что обвинения, предъявляемые Кириллу, являются надуманными.

– Что вы имеете в виду?

– Честно говоря, не понимаю, что это за врачи, которые под присягой показали, что не поняли, будто у их пациентов анафилактический шок? Да они просто идиоты. Они должны были принять меры, даже если не уверены, что это именно аллергия.

– И вы готовы сказать это в суде?

– Конечно, нет, – заявляет Иннис с легкой улыбкой на губах. – Послушайте, Рекс убедил меня в том, что мне лучше оставаться на нейтральных позициях. Я ответила на вопросы со стороны обвинения просто и честно, а дальше пусть все идет своим чередом. Я с самого начала не собиралась принимать сторону Кирила, и я не стану этого делать.

Стерн несколько секунд молча смотрит на собеседницу, о чем-то размышляя, а затем спрашивает:

– Вы будете считать меня неблагодарным гостем, если я брошу вам небольшой вызов?

– Конечно, нет.

– Я бы сказал, доктор Макви…

– Иннис.

– Хорошо, Иннис. Мне трудно поверить, что вы в свое время искренне сказали, что не хотели причинять вреда Кирилу, записав ваш с ним телефонный разговор, когда он позвонил вам после беседы с мисс Хартунг.

Хартунг – фамилия той самой журналистки из «Уолл-стрит Джорнэл», которая вошла в контакт с Кирилом в августе 2018 года.

Именно запись, о которой упомянул старый адвокат, делает Иннис таким ценным свидетелем для команды федерального прокурора – она фактически подкрепляет обвинение в мошенничестве, конкретно в данном случае – в инсайдерской торговле. Доктор Макви также готова дать другие показания, касающиеся обвинения в мошенничестве, но они в любом случае, скорее всего, станут лишь бледным отражение того, что собирается сообщить суду Леп. В течение десятилетий работы в качестве адвоката Стерну довелось прослушать немало подобных записей телефонных разговоров. Его всегда удивляло то, как часто люди не дослушивают и перебивают друг друга. Иногда ему казалось, что примерно так звучал бы телефонный разговор между двумя солдатами, которые сидят каждый в своей стрелковой ячейке на поле боя, а противник ведет по ним шквальный огонь.

– Да, но там речь шла о том, что Кирил хотел причинить вред мне.

– О чем вы?

– Посмотрите распечатку звонков Кирила с сотового телефона.

Стерн видел распечатку, о которой идет речь. Сейчас на его лице появляется озадаченное выражение.

– Насколько я помню, вам он в течение довольно долгого времени не звонил и не разговаривал с вами.

– Да, но почему? Вернитесь назад на восемнадцать месяцев, к тому моменту, когда я ушла из компании. Кирил ведь не оставил меня в покое после этого. Он постоянно преследовал меня по телефону, уговаривал вернуться в «ПТ», вернуться к нему. Он то и дело говорил: «Я не понимаю, почему нужно что-то менять». Меня это оскорбляло, Сэнди. И, если честно, причиняло боль.

Самонадеянность Кирила подчас действительно зашкаливала и казалась просто необъяснимой, особенно когда он бывал пьян. Похоже, он надеялся, что ему удастся уговорить Иннис согласиться на изменение статуса с его любовницы на его вторую любовницу. При этом Ольга в этой ситуации автоматически занимала следующую позицию после Донателлы.

– В конце концов я сказала ему, что если он будет продолжать мне названивать, то я добьюсь охранного ордера, – подытожила Иннис.

– Охранный ордер и запись телефонного разговора – это совершенно разные вещи.

– Нет, – Иннис отрицательно качнула головой. – Я не хотела давать ему возможность сделать вид, будто его звонки вызваны всего лишь деловой необходимостью. Я собиралась сказать ему, что использую диктофон – это был самый простой способ заставить его немедленно повесить трубку. Я знаю, что вы слышали запись. Я с самого начала предупредила его, что записываю наш раз-говор.

Это была правда. В самом начале беседы Иннис сказала: «Кирил, я пишу это на диктофон. Я ведь просила тебя перестать мне звонить». «Ну так отключи запись», – ответил доктор Пафко. Потом Кирил утверждал, что слышал щелчок, как будто нажали кнопку, и решил, что диктофон перестал работать. А тут еще что-то пискнуло в трубке. Иннис, однако, заявила, что Кирил ошибся – она не останавливала запись, а переключила телефон на громкую связь. Дело в том, что Кирил своим звонком застал ее за мытьем посуды, и у нее были мокрые руки. Так или иначе, тот факт, что Кирил просто ошибся, с юридической точки зрения ничего не меняет.

Далее в разговоре с Иннис Кирил сказал, будто только что узнал, что некоторые пациенты, принимавшие «Джи-Ливиа» внезапно умерли, возможно, вследствие аллергической реакции, которая произошла через год после начала лечения. Затем последовали несколько секунд молчания. По поводу того, что они могли означать, на процессе должна была разыграться бурная дискуссия. Кирил не сказал чего-то вроде: «Как это могло случиться?», или «Тебе об этом что-нибудь известно?», или, наконец, «Я просто в шоке от этого». То есть он не произнес ни одной из тех расхожих фраз, обычно демонстрирующих удивление и тревогу, которые его адвокат написал бы в сценарии, имей он такую возможность. Но даже такой скептик, как Марта, признает, что тон у Кирила, когда он сообщает эту новость Иннис, изумленный и озадаченный.

Иннис на записи ответила ему следующее: «Мне жаль это слышать. Но почему ты звонишь мне?»

Кирил что-то неразборчиво мямлит, а затем произносит: «А что мне еще делать?»

«Продавай свои акции», – со смехом произносит Иннис. После этого Кирил говорит то, что должно нанести по нему страшный удар: «Но мне ведь нельзя этого делать, так?»

«Я не знаю, Кирил. Позвони юристу. Меня все это не касается», – говорит Иннис и вешает трубку.

И вот теперь, сидя у бассейна во внутреннем дворике дома доктора Макви, Стерн спрашивает ее:

– Вы согласны с тем, что его голос звучит удивленно, когда он рассказывает вам о материале, который собираются опубликовать в «Джорнэл»?

Доктор Макви, размышляя, несколько раз склоняет голову то в одну, то в другую сторону.

– Мне в самом деле показалось, что он находился в шоковом состоянии. Вы сами можете послушать.

– Но казался ли он удивленным по поводу того, что Хартунг, та самая журналистка, собиралась написать о лекарстве?

– Я действительно удивилась. Но первой и главной моей мыслью, Сэнди, было то, что все это больше не имеет ко мне никакого отношения. – Иннис, сидя на стуле, резко наклоняется вперед, ссутулив спину. От этого движения ее пляжная юбка слегка задирается, обнажая стройные бедра, на которых возраст никак не сказался. Доктор Макви небрежно поправляет юбку рукой, но она остается практически на том же месте.

– Вот что, не надо пытаться заставлять меня как-то толковать запись разговора. Вы можете сами его послушать. – Вероятно, произнося эти слова, Иннис тоже следует советам Рекса – они, скорее всего, состоят в том, что ей не следует мешать прокурорам делать свое дело и злить их. – Я просто хочу сказать, что записала тот разговор не для того, чтобы поквитаться с Кирилом.

– А у вас были для этого основания?

– Да, черт возьми, у меня были для этого основания. За последние тридцать с лишним лет я провела рядом с Кирилом больше времени, чем кто-либо другой. Я спала с ним, я работала бок о бок с ним, я слушала его и временами поправляла его – когда могла. Я снабжала его идеями и позволяла ему приписывать их себе. Я совершала все те глупости, которые совершают ради любимых мужчин женщины моего поколения, когда им кажется, что их тоже любят.

Тут Иннис на какое-то время умолкает и погружается в созерцание стоящего между ней и Стерном круглого плетеного стола. Затем она, словно очнувшись, интересуется:

– Так о чем я говорила?

– Насколько я понимаю, о любви, – просто отвечает Стерн.

На губах доктора Макви появляется горькая усмешка.

– Да, верно. О любви. Но имеет ли смысл о ней говорить и вообще произносить это слово? Я привязалась к Кирилу. Стал ли он мужчиной моей жизни? Да. Но не заблуждайтесь – у нас были очень сложные отношения. В течение многих лет он брал на работу в лабораторию молодых женщин, исходя главным образом из их внешности. Со многими из них он спал, я уверена в этом. А я сдерживалась и не устраивала скандалов, потому что и в моей жизни тоже случались другие мужчины. Да и как я могла вести себя иначе, если он каждый вечер отправлялся домой, к Донателле? Некоторые из тех мужчин, о которых я сказала, были всерьез интересны мне или возбуждали меня. С другими я заводила шашни главным образом назло Кирилу. – Иннис ставит стакан на стол и потряхивает головой, словно боксер, пытающийся прийти в себя после сильного удара. – Давайте поговорим о чем-нибудь еще, Сэнди. Что еще я могу вам рассказать?

Стерн переходит к вопросам, которые касаются центральной части обвинения. Речь идет о якобы имевшем место мошенничестве Кирила в тот период, когда проходила завершающая часть восемнадцатимесячных клинических испытаний. Предполагается, что именно оно открыло дорогу для преждевременного одобрения «Джи-Ливиа». Как и большинство производителей фармацевтической продукции, «ПТ» для проведения клинических испытаний наняла другую, независимую компанию – «Глоубал Интернэшнл». В последние месяцы испытаний специалист по статистике компании «Глоубал», доктор Венди Хох, заметила, что недавно имел место резкий всплеск количества внезапных смертей, и предупредила об этом младшего медицинского директора «ПТ», который сразу же ввел в курс дела доктора Лепа Пафко.

По версии Лепа, он немедленно проинформировал обо всем своего отца. Леп и Кирил договорились, что, когда Леп вернется в понедельник с проходившей в выходные в Сиэтле конференции, отчеты будут предоставлены группе независимых экспертов. Они осуществляли контроль за проведением клинических испытаний лекарства прежде всего с точки зрения безопасности и могли расшифровать и проверить отчеты на предмет того, являются ли случаи смерти пациентов результатом использования «Джи-Ливиа». Однако в понедельник Кирил сообщил Лепу, что использовал комплект кодов «ПТ» для экстренных ситуаций и расшифровал данные сам, что было явным нарушением правил, установленных до начала испытаний. Затем Кирил позвонил Венди Хох, а после разговора с ней заявил, что они с ней определили: данные об этих внезапных смертях не что иное, как технический сбой в компьютерной системе, в результате которого зафиксировали смерть пациентов, которые в действительности просто выведены из числа участников исследования. Доктор Хох внесла соответствующие коррективы в базу данных.

Рассказ Иннис имел не столь катастрофический для Кирила характер, как версия Лепа, но все же подтверждал наиболее важные моменты того, что сообщил адвокату сын главного фигуранта обвинения. Доктор Макви поведала Стерну, что в какой-то момент – это было в сентябре 2016 года – Кирил сказал ей, что он обеспокоен данными клинических испытаний «Джи-Ливиа». Через несколько недель, когда она спросила его об этом, Кирил сказал ей, что проблема решена. Больше она никогда про это не вспоминала. Этот разговор всплыл в ее памяти только тогда, когда следователи начали задавать ей вопросы.

– А Кирил говорил вам о том, что, как он выяснил, все дело было в компьютерном сбое? – интересуется Стерн.

– Он сказал на эту тему всего несколько слов, Сэнди. Честно говоря, мы с ним в то время уже почти не разговаривали.

Несомненно, из-за Ольги, делает про себя очевидный вывод Стерн.

– Понимаете, – продолжает Иннис, – это был разговор на бегу. Помнится, я спросила его о делах только потому, что мы на какие-то секунды остались с глазу на глаз, и я искала подходящую тему, чтобы перекинуться с Кирилом хоть словом. С таким же успехом я могла бы заговорить с ним о погоде.

– Как я понимаю, он не сказал ничего такого, что не вязалось бы с его утверждением о компьютерном сбое и ошибке кодирования. Верно?

– Да, пожалуй. Но я не знаю, что он имел в виду, когда сказал, что проблема решена.

– Ладно, Иннис, позвольте мне спросить вас еще вот о чем. За все те годы, в течение которых вы работали бок о бок с Кирилом, вам приходилось когда-либо видеть, чтобы он фальсифицировал данные?

– Нет, не могу этого сказать. Знаете, когда я познакомилась с Кирилом, он уже был очень большим человеком – и получал наслаждение от этого. В лаборатории на него работали тысячи сотрудников. Он председательствовал на всевозможных мероприятиях. Но реальной научной работой – исследованиями, оценкой их результатов, фиксацией данных – занимались другие.

– Но все же вы считаете его великим ученым, разве нет?

– Я рассматриваю Кирила как великого человека. Как ученый он обладает интуицией и умеет разглядеть перспективные направления. Какой он медик, одному богу известно. А вот в искусстве получения грантов ему нет равных. Но можно ли его назвать великим ученым? Я не очень понимаю, что это значит. Мужчины и женщины, которые могут создавать теории, как Кирил, – таких немного. Но куда реже встречаются те, кто не только может создавать теории, но и понимает, как их можно доказать. Такие люди умеют не только мыслить глобально, но и решать проблемы во всех их деталях и подробностях. Кирил – исключительный человек в том, что касается первого, но не второго. Доказывать что-то, заниматься таким кропотливым делом, как постановка экспериментов – такие вещи, по-моему, кажутся ему скучными. Лучший ученый, с которым мне доводилось работать за все эти годы, – это Леп.

– Леп?

– Леп действительно великий ученый. Но Кирил никогда в полной мере не воздаст ему должное. «Джи-Ливиа» в гораздо большей степени результат работы Лепа, чем Кирила.

С дилетантской точки зрения Стерна, Леп занимался вполне обычными вещами, в частности исследованиями уже созданного препарата, то есть выполнял более или менее понятную работу по тестированию лекарства, используя метод проб и ошибок. Однако на самом деле он использовал методы компьютерного моделирования, чтобы выделить молекулу, которая в конечном счете превратилась в «Джи-Ливиа».

– То, чем занимается Леп, – поясняет Иннис, – навсегда изменит сам процесс фармацевтических исследований.

– Я слышал подобные оценки не только от вас, Иннис, но Леп отказывается признать их соответствующими действительности.

– Наверное, кто-то скажет, что Леп – верный сын. Или что он знает свое место. Он всегда был очень осторожен и старался не наносить ущерба авторитету и славе отца.

– Вам нравится Леп?

– Да, он всегда мне нравился. И даже очень. Он очень спокойный. Ироничный. Не могу сказать, что все эти годы моя симпатия к нему была взаимной. Мы с ним не конфликтовали, но он очень любит мать, и я знала, что мои отношения с Кирилом его возмущали – и это понятно. Но со временем он привык ко мне. Самое забавное, что, когда на сцене появилась Ольга, наши отношения с Лепом стали теплее.

– Вы с ним общаетесь?

– Очень редко. Если и контактируем, то раз в несколько месяцев. Но у нас было несколько откровенных бесед сразу после того, как я ушла из компании. Мы, я бы сказала, примирились на определенных условиях. Знаете, есть такая формула: «У нас общий враг».

– Вы хотите сказать, что Кирил стал для вас с Лепом общим врагом?

– Я бы сказала, общим конкурентом.

Доктор Макви оглядывается назад, туда, где солнце уже склоняется к горизонту.

– Мы можем прервать нашу беседу, чтобы полюбоваться закатом? – спрашивает она. – Здесь все им наслаждаются. Зрелище действительно впечатляющее. Думаю, вам не следует упускать такую возможность. Вы сможет подняться по ступеням?

– Да, только медленно.

В доме имеется балкон, с которого открывается великолепный вид на берег моря, где всего в сотне ярдов волны набегают на мягкий, сметанной белизны песок. Вокруг ни души.

– Как здесь тихо и спокойно, – говорит Стерн.

Доктор Макви объясняет, что сейчас время прилива, и это ограничивает доступ людей на побережье. Хозяйка и гость смотрят на море, которое сегодня сравнительно спокойно. Служанка приносит доктору бокал белого вина. Стерн просит еще лимонад. Великолепие окружающей природы навевает на него грусть. Он думает о том, что солнце восходит и заходит миллиарды лет – и продолжит это делать, хотя в скором времени он потеряет возможность наблюдать за этим. В то же время он смакует каждое мгновение происходящего, глядя, как огромный оранжевый шар приобретает розовый оттенок, частично спрятавшись за дымкой облаков, а затем наливается цветом фуксии, который даже в природе можно видеть крайне редко. Как и обещала Иннис, зрелище действительно великолепное. Солнце продолжает опускаться туда, где бледно-голубое небо сливается с морем. В самый последний момент, когда над линией горизонта остается лишь самый край солнечного диска, Стерн вдруг видит зеленую вспышку – она длится всего мгновение. Он решает, что ему это, скорее всего, показалось – из-за того, что слишком долго смотрел на солнце. Но тут Иннис кричит:

– Вы это видели?

– Что? Зеленую вспышку?

– Да, да. Это просто изумительно. – Доктор Макви и ее гость еще секунду смотрят туда, где только что было солнце. – Я не знаю, как это объяснить с научной точки зрения – наверное, это как-то связано с таким явлением, как рефракция, когда солнечный свет отражается от поверхности воды. Но это очень необычно, правда? Вам повезло, Сэнди. Я владею этим домом два года, но видела это прежде всего пару раз.

Иннис и Стерн возвращаются в дом.

– Вы один из тех, кого называют везучими? – спрашивает доктор Макви.

Стерн не считает, что в годы после смерти Клары ему в жизни сопутствовала удача. Но в целом, пожалуй, его в самом деле можно назвать везучим.

– Я бы сказал так. То, что я сейчас жив благодаря лечению препаратом «Джи-Ливиа», который тогда еще не был разрешен, – это везение. Думаю, в жизни на мою долю выпало больше удачи, чем многим другим людям. А у вас?

– Полагаю, тоже. Я все еще пытаюсь понять, чем стала для меня встреча с Кирилом – благословением или проклятием. Вот я здесь, живу в окружении такой красоты. Получается, что Кирил принес мне, как и вам, добро. Но с другой стороны… – Иннис делает паузу. Как раз в этот момент они со Стерном входят в дом через громадную дверь-ширму. – Я, собственно, никогда всерьез не возражала против роли любовницы. Я оставалась независимой, мне не приходилось брать на себя слишком большую долю ответственности. Но мне никогда не приходило в голову, что после того, как я взяла от Кирила гораздо меньше, чем в таких случаях требуют другие женщины, он отнимет у меня даже это.

Иннис отводит глаза в сторону, смущенная тем, что все же не удержалась от внешнего выражения эмоций, хотя до сих пор ей это удавалось.

Стерн решает, что это подходящий момент для того, чтобы закончить беседу. Он получил достаточно информации и с нетерпением предвкушает поздний обед в обществе сестры. Чтобы сменить тему разговора, он, когда они с доктором Макви идут в глубь дома, говорит:

– Я не спросил вас про итог вашего теннисного турнира. Вы выиграли?

– Я старалась, но, увы, тщетно. – отвечает Иннис. – Но мне удалось войти в первую шестерку. В следующем месяце я перейду в другую, более престижную категорию, и уж там буду собирать призы много лет. – Собеседница Стерна улыбается, но чувствуется, что в спорте планы у нее действительно серьезные. Старый адвокат понимает, что на корте противникам Иннис не стоит ждать от нее пощады.

Он сообщает доктору Макви, что ему пора ехать, и они вместе направляются к двери главного входа.

– Могу я позвонить вам, если у меня возникнут еще какие-то вопросы? – спрашивает Стерн.

– Да, конечно.

Стерн внимательно смотрит на собеседницу, и внезапно у него в самом деле возникает вопрос, возможно, даже более важный, чем те, которые он уже задал. Он важен в равной степени для него самого, как и для его клиента.

– Знаете, я в самом деле хочу спросить вас еще кое о чем. Но это большой, серьезный вопрос. Вы были близко знакомы с Кирилом на протяжении десятилетий. Вы сами верите, что он совершил мошенничество, в котором его обвиняют?

– Полагаю, он все отрицает.

Стерн никогда никому не рассказывает о содержании своих бесед с клиентами. Конфиденциальность разговоров с адвокатом – это их святое и нерушимое право. Когда речь заходит об обвинении в инсайдерской торговле, Кирил не дает ясных ответов, объясняя это тем, что после звонка репортера у него в голове все смешалось. Но в том, что касается его действий, которые он якобы совершил три года назад, в сентябре 2016 года – имеется в виду вскрытие базы данных, звонок Венди Хох, сделанный для того, чтобы внести изменения в цифры, – Кирил по-прежнему продолжает упорно отрицать все. Он стоит на своем даже при том, что существуют записи телефонных разговоров, а также технические данные, добытые компьютерными экспертами. Все это подтверждает версию гособвинения, не говоря уже о том скриншоте данных из базы, который Кирил отправил Ольге еще до того, как цифры изменили.

– Продолжайте исходить из вашего предположения, – говорит Стерн.

– Вы собираетесь задать мне этот же вопрос в суде, когда я буду выступать как свидетель?

– А вам бы хотелось, чтобы я этого не делал?

– Да.

– Что ж, тогда я вам обещаю, что делать этого не стану, – говорит Стерн. Он, впрочем, понимает, что это не бог весть какая уступка с его стороны. Сонни ни за что не позволит ему задать такой вопрос – во всяком случае, в такой откровенной и примитивной форме.

– Верю ли я, что Кирил в самом деле натворил все то, в чем его обвиняют? – спрашивает, обращаясь к самой себе, доктор Макви и смотрит на высокий свод арки входной двери. – Честно говоря, мне очень трудно говорить об обвинениях в мошенничестве. Впрочем, насчет продажи акций у меня сомнений нет. Это он сделал.

– Вы сами ему это посоветовали, – говорит Стерн с едва заметной улыбкой – ему хочется посмотреть, насколько резко его собеседница будет возражать против его попытки взвалить часть вины Кирила на нее. Доктор Макви закатывает ярко-голубые глаза.

– Я ясно дала понять, что говорю с иронией, даже с сарказмом.

– Однако же он не продал ни одной акции из тех, которые принадлежали лично ему.

Эти слова Стерна на секунду застают Иннис врасплох. Может ли так случиться, что Стерн рассказал ей что-то, чего она до этого не знала? Доктор Макви некоторое время молчит, задумчиво наклонив голову, а затем возвращается к главной теме разговора:

– Мне никогда не пришло бы в голову обвинять Кирила в том, что главное в его жизни – деньги. То есть он, конечно, был в восторге от того, что по своему финансовому благополучию приближался к супербогачам или уже стал одним из них. В последнее время мы с ним практически не разговаривали, но он все же умудрился несколько раз сказать мне об этом. Но я уверена, что для него это являлось лишь одной из форм самоутверждения в глазах других людей, ради которого он, собственно, и жил. И еще – он должен был постоянно все контролировать, всем управлять. Так сказать, стоять у руля.