Текст книги "Последнее испытание"

Автор книги: Скотт Туроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

16. Ольга

После возобновления заседания суда Мозес повторно вызывает на свидетельскую кафедру доктора Робб. Вопросы прокурора нетрудно было предугадать по его протестам в ходе перекрестного допроса. Доктор Робб соглашается с тем, что подтверждающее исследование, проведенное после того, как препарат «Джи-Ливиа» одобрили, не прошло статистической верификации, и отмечает, что это обязательно должно быть сделано в ближайшее время. Она также заявляет, что успех стратегии оценки рисков и негативных последствий в применении к «Джи-Ливиа» по-прежнему остается недоказанным. Тем не менее, поскольку Мозесу запретили разговаривать со свидетельницей за пределами зала суда до того момента, когда она представит свои показания полностью, он не решается снова спросить ее, продолжает ли она на данный момент считать, что безопасность и эффективность «Джи-Ливиа» не подтверждены. Пожалуй, подобный подход – лучший для обвинения в сложившейся ситуации. Сейчас федеральный прокурор и его команда главным образом сосредоточены на фактах, которые происходили в 2016 году. При всем при том последний тезис, с которым Мозес обращается к доктору Робб, сформулирован следующим образом: можно ли сказать, что вопросы, заданные свидетельнице Мартой, или что-то, что продемонстрировала ей представительница защиты, изменили ее мнение, согласно которому она не стала бы рекомендовать одобрить «Джи-Ливиа», если бы на момент принятия решения ей были известны верные, неискаженные данные.

– Однозначно нет, – отвечает доктор Робб.

Следующий свидетель – Мэл Дженкинс, эксперт ФБР по компьютерам из федерального округа Колумбия. Он объясняет, что офисный компьютер Кирила был изъят в соответствии с ордером на обыск осенью 2018 года и отправлен в IT-лабораторию. После подробного рассказа о том, как эксперты изучают жесткие диски компьютеров, Дженкинс переходит к главному вопросу: скриншоту, по поводу которого давала свидетельские показания доктор Робб, и расшифрованной сводной таблице данных, содержавших информацию о внезапных смертях двенадцати пациентов, принимавших «Джи-Ливиа» (эти случаи обозначили как «гибель по неизвестным причинам», что означало отсутствие очевидной связи с онкологическим заболеванием). Скриншот с данными, являющийся вещдоком гособвинения «компьютер Пафко А», обнаружили на жестком диске компьютера, установленного в офисе Кирила в компании «ПТ». По словам Дженкинса, этот скриншот был сделан около восьми часов вечера 15 сентября 2016 года. Это, пожалуй, самая убойная документальная информация, работающая против Кирила, поскольку она подтверждает, что он все знал о смерти двенадцати пациентов.

Стерн приступает к перекрестному допросу свиде-теля.

– Итак, специальный агент Дженкинс, я совершенно уверен, что вы обладаете большим опытом и что вам и раньше приходилось иметь дело с попытками убрать из компьютеров подтверждающие вину доказательства.

– Совершенно верно.

– Наверное, правильно будет сказать, что существует бесчисленное количество способов, которые используются при таких попытках.

– Да, их не счесть, – кивает Дженкинс.

– Но можно ведь и просто удалить какие-то данные, верно?

– Да, это возможно, но это будет неэффективно.

– Существует процесс, который называют «стиранием данных», так?

– Да, существует.

– Вы ведь можете удалить с компьютера все, вплоть до заводских настроек? В том числе все операции, которые на нем совершались?

– Можно попытаться это сделать.

– Ведь существуют даже специальные программы, которые можно купить и которые предназначены именно для полного стирания данных – таким образом, что от них не остается и следа?

– Они работают лучше, чем все остальные способы, о которых вы упомянули, но и они тоже не безупречны.

– А если взять конкретно скриншот, о котором идет речь, тот самый, с компьютера Пафко А? Вы обнаружили какие-то следы предпринятых в 2016 году попыток удалить его, убрать или спрятать каким-либо образом?

– Нет.

– Но, конечно же, после появления в «Уолл-стрит Джорнэл» той самой статьи в августе 2018 года, в которой сообщалось о неких проблемах с «Джи-Ливиа» – уж после этого-то были найдены какие-то свидетельства того, что доктор Пафко пытался скрыть следы своих попыток вторжения в базу данных? Или нет?

– Нет.

– Ничего, что говорило бы о попытках уничтожить компрометирующие его следы, стереть их? Никаких признаков применения уничтожающих данные программ?

– Нет, сэр.

– А после того, как осенью 2018 года УКПМ объявило, что обнаружило проблемы в базе данных, касающихся клинических испытаний «Джи-Ливиа»? Наверняка обнаружили какие-то свидетельства попыток стереть тот злополучный скриншот?

– Если таковые и были, я ничего не нашел.

– Получается, этот скриншот, снятый с компьютера Пафко А, находился там почти три года в неизменном виде, пока вы его не нашли?

Фелд заявляет протест на том основании, что вопрос Стерна содержит некие аргументы в пользу позиции защиты. Стерн отзывает вопрос, не дожидаясь, пока Сонни как-то отреагирует.

– Что ж, специальный агент Дженкинс, давайте оставим в стороне свидетельства того, что этот скриншот был создан 15 сентября 2016 года. Скажите, с ним совершали какие-то операции?

– Один раз он был отправлен по электронной почте.

– Когда?

– Тогда же, 15 сентября 2016 года, вечером. В восемь часов с минутами.

– И кому отправили это электронное сообщение?

– Некой мисс Фернандес.

– Видимо, вы имеете в виду мисс Ольгу Фернандес, директора по маркетингу и общественным коммуникациям компании «Пафко Терапьютикс»?

– Да, сэр.

– Вы присутствовали на допросе мисс Фернандес по поводу этого электронного письма, который проводили агенты ФБР два года спустя, осенью 2018 года?

– Да, сэр. Я был одним из двух сотрудников, которые с ней встречались.

– И что она вам сообщила?

– Я протестую, – вскакивает Фелд. – Речь идет о слухах и домыслах.

Стерн нарочно задал вопрос, стоя лицом к присяжным, и теперь делает все возможное, чтобы дать им понять, что он шокирован. Затем он оборачивается, чтобы взглянуть через плечо на Фелда. Тем временем Марта со стуком роняет на пол ручку – это сигнал отцу, что он забрел в опасные дебри. Стерн переводит взгляд на судью. Сонни смотрит прямо на него, и на лице ее написано раздражение. Старому адвокату кажется, что подобная реакция – это нечестно. В конце концов, нет ничего неэтичного в том, чтобы задать вопрос, ответ на который может содержать слухи и оценочные суждения. Ведь речь идет о получении важных показаний – даже если вследствие протеста со стороны обвинения их удалят из протокола. Если уж на то пошло, показания доктора Робб представляли собой настоящий фонтан слухов и домыслов – особенно когда речь шла о заявлениях Лепа и других в ходе совещаний с руководством и сотрудниками УКПМ, которые были сделаны очень далеко от зала суда и в отсутствие Кирила. Однако Стерн считает себя представителем старой юридической школы, а значит, должен жить и работать, руководствуясь теми правилами, многие из которых молодые представители его профессии просто игнорируют. Он картинно пожимает плечами – это жест явно рассчитан не только на Сонни и Марту, но и на присяжных – и возвращается на свое место, стараясь во что бы то ни стало выглядеть невозмутимым.

Ольга сообщила и Дженкинсу, и Стерну, который тоже с ней беседовал, в принципе, одно и то же: что она обнаружила электронное письмо со скриншотом изначальной, неизмененной базы данных в своем почтовом ящике утром следующего дня, то есть 16 сентября. Так получилось, что буквально через несколько минут после этого она встретилась с Кирилом. «Я спросила у него, зачем он мне это прислал, – сказала Ольга Стерну. – Он не понял, о чем я говорю. Ничего не понял. Я задала ему один и тот же вопрос трижды. Он сказал, что не помнит, чтобы отправлял мне электронное письмо с прикрепленным к нему документом. В общем, я просто все удалила».

Эти свидетельские показания настолько благоприятны для Кирила, что умный представитель обвинения должен был бы сразу понять, что обращаться с ними нужно с большой осторожностью. Что же касается агентов ФБР, то они, похоже, просто не поверили своим ушам. По требованию Дженкинса Ольга предоставила в его распоряжение свой офисный компьютер. Дженкинс отвез его в федеральный округ Колумбия и там убедился, что Ольга сказала правду. Электронное письмо, полученное от Кирила, так и не было открыто, и рано утром 16 сентября его просто удалили.

Однако даже с учетом показаний эксперта из ФБР общая картина, как сказала бы Марта, сильно попахивает дерьмом. Марте кажется невероятным, что Ольга стала колебаться и в конце концов решила не открывать электронное письмо, присланное ей генеральным директором ее компании – не считая того, что он одновременно был еще и ее любовником. Говоря об этом, Марта сказала отцу следующее: «Пап, ты ведь прекрасно понимаешь, что произошло. Ольга уже завела шашни с Кирилом и потому знала, что данные клинических испытаний подтасовали. А увидев в почте то письмо, она бросилась к Кириллу с вопросом: «Зачем ты впутываешь меня в эту мерзость? Я просто здесь работаю».

Существует еще и теория Иннис, которую Стерну удалось сформулировать не без труда. Она, по его мнению, состоит в том, что именно Ольга является во всей истории с «Джи-Ливиа» главным злодеем. Согласно этой версии, электронное письмо – неотъемлемая часть интриг Ольги, которая убедила Кирила позвонить Венди Хох в «Глоубал» и обманом заставить ее подменить информацию в базе данных.

Так или иначе, Стерн понимает: принимать решение о вызове Ольги в суд в качестве свидетеля нужно с большой осторожностью, и только после того, как он с глазу на глаз задаст Кирилу кое-какие вопросы, которых до сих пор старался избегать.

Кирил отправляет Донателлу домой на такси, а сам звонит работнику стоянки близлежащего отеля и просит пригнать его серый «Кадиллак». Пафко и Стерн дожидаются у обочины, когда подъедет машина. На этот раз перед тем, как начать усаживаться на сиденье, Стерн в течение нескольких секунд внимательно разглядывает автомобиль.

– В чем дело? – спрашивает Кирил, уже расположившийся за рулем.

– Я все думаю про мой разбитый «Кадиллак», – отвечает Стерн, но этим и ограничивается. По дороге в офис адвоката Кирил почти все время говорит по телефону. Судя по всему, его не слишком волнует тот факт, что гособвинение задействовало против него самое серьезное документальное доказательство его вины, которым располагает. Его, похоже, спасает изначальный настрой все отрицать. Стерн же всегда без труда представлял, как это ужасно, когда гособвинение запутывает человека, изучает под лупой каждое сказанное им слово, пытается узнать все его секреты, он понимает, что все это может вызывать у людей такое чувство, будто их плоть буквально рвут на куски, пытаясь добраться до глубин их души. Обычно «белые воротнички» говорят, что с ними лучше обращались бы в тоталитарном государстве, чем в реалиях демократии, если речь идет о судебной системе. Разумеется, все это резко контрастирует с теми делами Стерна, в которых его клиентами были бедняки – для них бесцеремонное вмешательство в их жизнь правоохранителей и представителей судебных органов не вызывало удивления.

Тем не менее, независимо от финансового благосостояния и социального статуса его клиентов, Стерну всегда было трудно понять объяснения, которые они приводили, пытаясь оправдать свои преступления. Да, конечно, голодный человек крадет хлеб. Но зачем понадобилось Кирилу Пафко так опрометчиво прибегать к обману, чтобы добиться получения лицензии на «Джи-Ливиа», если ему было известно, что у препарата есть смертельно опасные побочные эффекты? Неужели он в самом деле надеялся, что эти эффекты станут менее фатальными, если УКПМ выдаст разрешение на лекарство и поставит на нем свою печать? И все же многолетний опыт подсказывает Стерну, что подобные оторванные от реальности представления весьма типичны для части подзащитных. По крайней мере для многих из тех, кому доводилось сидеть в плетеном кресле в кабинете адвоката, в котором сейчас расположился Кирил.

В момент совершения преступления все эти люди вопреки всякой логике были уверены, что их не изобличат.

– Кирил, – говорит Стерн, – позвольте мне попытаться быстро пройтись по тому списку вопросов, которые у меня возникли.

Первый вопрос, само собой, касается недавнего поведения Донателлы за ланчем. Стараясь быть максимально дипломатичным, Стерн заявляет:

– Всегда лучше иметь возможность представить присяжным альтернативную гипотезу произошедшего.

– Я поклялся Донателле, что ничего подобного больше не будет. Пожалуйста, сделайте так, чтобы Марта это поняла.

Это указание клиента сильно усложнит перекрестный допрос Лепа, который может состояться уже на следующей неделе. Но Стерн не хочет ссориться с подзащитным и полагает, что Кирил еще может передумать. Жизненная мудрость подсказывает ему: если человек обладает талантом принимать правильные решения, он вряд ли окажется в зале федерального суда в качестве обвиняемого в серьезных преступлениях.

– Еще нам следует начать думать о том, какие свидетельские показания мы представим от имени защиты.

– Конечно, – кивает Кирил. – Я тоже выступлю как свидетель.

Подзащитный Стерна все время повторяет эти слова, стоит только затронуть эту тему. Марта нисколько не удивляется тому, что человек, которому на протяжении всей жизни удавалось очаровывать других людей при помощи личного обаяния, первым делом старается воспользоваться этим испытанным инструментом. Но у Кирила нет убедительных объяснений и аргументов по поводу тех обвинений и доказательств, которые могут быть ему предъявлены, – если не считать недоуменного пожатия плечами. Раскрытие информации из базы данных, которое, как объяснил недавно агент Дженкинс, совершили с компьютера Кирила? Но он этого не делал. А злополучный скриншот? Он о нем понятия не имел. Свидетельские показания Лепа? Он, Кирил, не может припомнить ничего такого, о чем говорит его сын. То есть план предусматривает, что, о чем бы ни зашла речь, Кирил будет только непонимающе улыбаться и недоуменно качать головой.

Потенциально получить подтверждение этих «критических точек» данной линии защиты можно было только с помощью Ольги. Но, конечно же, проблемой мог стать первый же вопрос в ходе ее перекрестного допроса представителем обвинения: «Мисс Фернандес, между вами и доктором Пафко в течение какого-то времени существовали близкие отношения, не так ли?» (Такая формулировка подразумевала, что перекрестный допрос будет вести Мозес. Фелду слишком тяжело дались бы поиски подходящего для такого случая аналога словосочетания «спать вместе».)

Когда Стерн весьма деликатно попытался выяснить какие-то подробности взаимоотношений между Кирилом и Ольгой, его подзащитный разом отмел все его вопросы, заявив:

– Это все в прошлом.

– В прошлом, Кирил? И когда же все это закончилось? В прошлом году? Вчера вечером?

Кирил в ответ на это рассмеялся и небрежно взмахнул рукой с наманикюренными ногтями:

– Об этом можно не беспокоиться.

Если это в самом деле так, думает Стерн, есть шанс, что Сонни запретит федеральному прокурору и его людям задавать вопросы на эту непростую тему, касающуюся личных отношений. В конце концов, Кирила судят не за то, что он ловелас, а что касается романа, который остался в прошлом, то он, вполне возможно, никак не будет влиять на показания Ольги. Сонни ведь уже заняла эту позицию по отношению к Иннис. Правда, в случае с Ольгой ситуация иная – ведь если защита вызовет ее в суд в качестве свидетельницы, могут возникнуть вопросы по поводу того, заслуживают ли ее показания доверия.

– Я старался не давить на вас, Кирил, – говорит Стерн. – Но это принципиально важный вопрос. Скажите, ваши отношения с Ольгой – интимные отношения – действительно закончились?

Доктор Пафко улыбается.

– Ну разумеется, Донателле я сказал именно это, – заявляет он, но, увидев, как окаменело лицо старого адвоката, тут же добавляет: – Извините, Сэнди, я пошутил. М-да. Думаю, она замечательная молодая женщина, но между нами давно уже ничего такого нет, вот уже пару лет. Как вы, должно быть, знаете, это она положила конец нашим отношениям.

– Эти детали мне не нужны, – говорит Стерн, который в самом деле хочет знать как можно меньше подробностей, из-за которых он будет чувствовать себя неловко при Донателле. – Но учитывая, что ваша жена присутствует в зале суда, присяжные плохо воспримут свидетельские показания, говорящие о вашей супружеской неверности.

Стерн объясняет подзащитному, что, если он, адвокат, скажет судье, что Ольга и Кирил больше не любовники, это должно соответствовать действительности.

– У меня и так уже напряженные отношения с судьей. Если я сделаю подобное заявление, а потом окажется, что это неправда, она может даже лишить меня полномочий как вашего адвоката.

– Не беспокойтесь, Сэнди, – снова повторяет Кирил, но его интонация по-прежнему не дает Стерну возможности ощутить полную уверенность в том, что его подзащитный абсолютно откровенен с ним.

Впрочем, даже если отбросить в сторону неприятную уклончивость Кирила, существует еще одна проблема, на которую часто указывает Марта: Ольга – не из тех свидетелей, которые вызывают симпатию у присяжных, в особенности у женщин. Она буквально излучает амбициозность, как солнце – жар. Вероятно, она вполне может даже напугать любого, кто окажется на ее пути к успеху и благополучию. Она говорит по-английски с такой же скоростью, как на родном для нее пуэрториканском испанском, и в каждом ее движении, в каждом жесте ощущается энергия и сила – это каким-то образом ощущается даже в тех редких случаях, когда она сидит неподвижно.

С другой стороны, есть немало такого, что говорит в пользу Ольги. К примеру, если бы уровень интеллектуального развития измеряли не с помощью коэффициента ай-кью, а в гипотетических единицах уличной смекалки, она была бы фигурой масштабов Эйнштейна. Впрочем, способность быстро соображать очень помогает ей и в ее нынешней работе – она как специалист очень хороша. Родилась Ольга в бедном квартале захолустного пуэрториканского городка и долгое время ежедневно, словно дикая рысь, сражалась за то, чтобы встать на ноги. Она развелась с тремя мужьями, у нее три дочери, воспитывать которых помогала ей мать.

Стерн, собственно говоря, чувствует, что у них с Ольгой немало общего. В молодости ему тоже пришлось бороться за место под солнцем в непростых условиях – в огромной, чужой для него и непростой для жизни Америке, не без труда овладевая английским языком. В его памяти первые годы в США сохранились как время тревог и лишений. Он знает, через что довелось пройти Ольге, приехавшей в Америку с ярко выраженным пуэрториканским акцентом и непомерными амбициями, которые порой не давали ей спать по ночам. Понимает он и то, что желание обеспечить себе надежное и независимое положение порой вызывает у людей страсть к стяжательству.

Но Ольга была лишена того закаляющего и воспитывающего терпение воздействия, которое испытал на себе Стерн благодаря учебе в колледже Истонского университета, где учились молодые представители сливок общества. Свой диплом она получила в Нью-Йорке, окончив вечерний факультет. На самом деле Стерн, выслушав мнение Иннис по поводу резюме Ольги, подозревает, что звание бакалавра, которое там упоминается, Фернандес и в самом деле могла присвоить себе сама. Тем не менее она так или иначе сумела устроиться на должность продавца-фармацевта в округе Киндл, куда и переехала жить. Тогда в этой сфере царили свои порядки. Продавцы лекарств нередко использовали нечистоплотные методы, чтобы втереться в доверие к врачам. И тут Ольга сумела преуспеть, используя свои сильные стороны. Можно ли сказать, что она красива? В общем-то, нет. Скорее ее следовало бы назвать импозантной. Именно так можно перевести с идиш, на котором говорили в семье Стерна, слово zaftig – оно всякий раз в первую очередь приходило на ум старому адвокату, когда он думал об этой женщине. Роста Ольга невысокого – она ниже Стерна даже на каблуках. Лицо у нее круглое, нос довольно широкий, глаза не слишком большие, но при этом их взгляд обычно очень пристальный. Ее волосы когда-то были вьющимися, но их искусственно выпрямили, с помощью начеса придали им пышности и перекрасили в светлый цвет.

И все же Стерну ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь назвал Ольгу непривлекательной женщиной. Она из тех представительниц прекрасного пола, кто обладает ярко выраженной сексуальностью, которая словно наэлектризовывает воздух вокруг – словно они пришли в людное место обнаженными. Одежда всегда плотно обтягивает ее тело. Вероятно, чтобы добиться нужного эффекта, ей приходится укреплять пуговицы и молнии. Даже в офис она, как правило, надевает блузы с весьма рискованными декольте. Стерн не осуждает ее. Стал бы он ходить повсюду с расстегнутой ширинкой, если бы это не вызывало смех окружающих, а помогало ему находить новые дела и клиентов? Возможно. И все же ему трудно представить, что такие присяжные, как, скажем, миссис Мэртаф, отнесутся к ее появлению в суде положительно. При всех заверениях Кирила, что его интимные отношения с Ольгой давно закончились, Марте и Стерну будет нелегко решить вопрос о том, стоит ли приглашать Ольгу в суд в качестве свидетеля. Трудно определить, стоит ли такое приглашение тех рисков, с которыми оно связано, – даже при том, что судью, возможно, удастся убедить в том, чтобы во время перекрестного допроса детали личных отношений Фернандес с подсудимым не обсуждались.

– И последнее, – говорит Стерн. – Кирил, вы ведь помните, что я попал в аварию еще в марте, когда возвращался из офиса компании «ПТ». Помните?

– Конечно. Сэнди, я боялся, что вы никогда не оправитесь после того случая.

– А помните, я говорил вам, что отчетливо запомнил: у машины, которая в меня врезалась, на заднем стекле была наклейка компании «ПТ»?

Кирил смеется.

– Говорили мне? Не только мне, а всем, кто приходил вас навещать, Сэнди. В течение нескольких дней у вас, казалось, никаких других мыслей в голове не было, кроме этой. Но вы ведь сказали, что в конце концов невролог и полицейский детектив убедили вас, что это иллюзия, ложное воспоминание.

Стерн рассказывает о частном расследовании, проведенном Пинки, не обращая внимания на ухмылку, которая появляется на губах Кирила при первом же упоминании внучки адвоката. Однако по мере того, как Стерн продолжает свое повествование, привычное благостное выражение исчезает с лица его собеседника.

– В общем, она хочет получить доступ к записям в гараже компании, – подытоживает Стерн.

К этому моменту брови доктора Пафко уже сведены к переносице, что является очевидным признаком тревоги.

– Я прошу прощения, Сэнди, но какое все это имеет отношение к моей защите? – интересуется он.

– Я просто хочу сделать приятное Пинки, Кирил. Ну вы понимаете.

– Не совсем, – отрицательно качает головой Кирил.

Пафко – один из тех клиентов, которые дают своим адвокатам полный карт-бланш в том, что касается выбора линии защиты. Впрочем, ему легко демонстрировать сговорчивость и широту души, учитывая, что все расходы на услуги юристов оплачивает компания.

– Видишь ли, Кирил, руководствуясь логикой, можно предположить следующее: если кто-то из сотрудников компании «ПТ» пытался разделаться с вашим адвокатом, эта история вполне может иметь отношение и к самому делу, и к вашей защите.

Пафко от изумления слегка отшатывается.

– Вы в самом деле считаете, что именно так обстояло дело, Сэнди?

– Нет, Кирил, честно говоря, мне кажется, что все это притянуто за уши.

– Тогда я не вижу смысла всерьез этим заниматься.

Двое мужчин пристально смотрят друг на друга. Стерн не знает, что сказать, такое с ним случается редко. Клиент может иметь свои секреты, как бы умно или глупо ни было скрывать что-либо от своего адвоката. И Кирил по-своему прав – по идее, его защита не должна отвлекаться на посторонние вещи в разгар судебного процесса, на котором поставлены на карту его, доктора Пафко, свобода и репутация.

Кирил встает. На лице его снова появляется жизнерадостное выражение. Подойдя к закрытой двери кабинета Стерна, он кладет руку на дверную ручку, но в последний момент оборачивается:

– А знаете, Сэнди, мне в голову вдруг пришла забавная мысль.

– Какая?

– Что кто-то очень не хочет, чтобы вы верили в мою невиновность.