Текст книги "Последнее испытание"

Автор книги: Скотт Туроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Но раз уж мы сегодня находимся здесь, доктор, то будем исходить из сложившегося на сегодняшний день консенсуса специалистов-медиков, что причиной этих смертей была аллергическая реакция, верно?

– В общем, да. Патологоанатомы, которые изучили все симптомы, единодушны в этом заключении. Правда, когда лекарство вызывает аллергическую реакцию только через год после начала применения – это очень необычно. По идее, аллергия у некоторых из пациентов должна была бы проявиться гораздо раньше. Но даже сейчас у меня остаются кое-какие вопросы. Возможно, проблема заключалась в какой-то добавке к лекарству – скажем, в каком-то вспомогательном веществе, которое способно вызывать реакцию. Честно говоря, я не исключаю даже того, что сам препарат «Джи-Ливиа» способен со временем вызывать какие-то изменения в химических процессах, протекающих в человеческом организме, а это, в свою очередь, могло спровоцировать аллергические реакции.

– Но с точки зрения перспектив безопасности препарата ваши оценки, доктор Робб, касаются не вопроса о причинах возникновения аллергической реакции, а вопроса о том, можно ли ее купировать, так ведь?

– Ну, одно обычно связано с другим, но по большому счету все действительно обстоит именно так.

– Доктор Робб, одобряло ли УКПМ лекарства, по поводу которых установлено, что они могут вызывать у пациентов аллергические реакции?

– Конечно.

– И много было таких?

– Много.

– И некоторые из них могут вызывать очень тяжелую, даже фатальную аллергию?

– Да, соглашусь.

– А пока эти препараты совершенствуются, УКПМ требует, чтобы в листке-вкладыше было предупреждение в черной рамке, о котором вы упоминали?

– Да.

– Насколько мне известно, иногда управление также требует, чтобы в отношении некоторых препаратов действовала так называемая Стратегия оценки рисков и смягчения последствий. В отношении «Джи-Ливиа» это могло бы выразиться в том, чтобы его назначали бы лишь в определенных ситуациях? Например, вы могли бы установить такой порядок, чтобы инъекции делались только в условиях стационара и пациент оставался в больнице в течение семидесяти двух часов после укола?

– Полагаю, да.

– Делало ли УКПМ что-либо подобное в прошлом, когда речь шла о лекарствах, способных вызвать анафилактический шок?

На губах доктора Робб появляется улыбка, в которой чувствуется оттенок горечи.

– Уверена, у вас есть подходящие примеры, миссис Стерн.

Марта тоже улыбается – она чувствует, что ей удается держать свидетельницу под контролем.

– Я лишь пытаюсь подчеркнуть, доктор Робб, что существуют установленные методы борьбы даже с очень острыми аллергическими реакциями. И с их помощью удается снизить вероятность смерти пациентов. Ведь так?

– Я бы сказала, что в целом это правда. Но мы не знаем, насколько эффективными были бы эти методы в случае с аллергической реакцией, вызываемой «Джи-Ливиа».

– Однако, учитывая опыт, накопленный медиками, полагаю, вы, находясь здесь, не станете отрицать, что сокращение благодаря им количества фатальных случаев аллергии было бы вероятно?

– Вероятно? Да. Но мне бы хотелось видеть результаты соответствующих клинических испытаний, чтобы быть в этом уверенной.

– Что ж, хорошо. Еще вы выражали беспокойство по поводу того, что неизвестно, как часто возникали бы у пациентов аллергические реакции на «Джи-Ливиа» по мере увеличения периода приема ими препарата. Верно?

– Верно.

– А теперь скажите, что такое подтверждающее исследование?

– Это исследование, которое заказчик или изготовитель препарата проводит после того, как мы одобрили его в ускоренном порядке. Другими словами, поскольку в таких случаях период клинических испытаний перед одобрением бывает короче обычного, мы просим изготовителя понаблюдать за пациентами, принимающими лекарство, еще какое-то время.

– А вам известно, что «Пафко Терапьютикс» выполнила это требование УКПМ и провела подтверждающее исследование «Джи-Ливиа» с участием тысячи пациентов, включая более двухсот человек, на которых препарат изначально тестировали двойным слепым методом?

Мозес тут же вскакивает с места. Он возражает против любых ссылок на подтверждающее исследование. Сонни сначала пытается обсудить вопрос в короткой конфиденциальной беседе с представителями обвинения и защиты прямо в зале, но потом просит доктора Робб и присяжных на время удалиться. Федеральному прокурору и членам его команды явно известно о том, что вот-вот всплывут результаты последнего подтверждающего исследования, и приготовлено много аргументов в пользу того, что судья не должен допускать даже упоминания о них. Исследование распланировали на три года, но оно продолжалось всего двадцать три месяца – до того момента, когда «Джи-Ливиа» изъяли из продажи. По этой причине полученные данные не были, как выражаются ученые, «подчищены», чтобы объяснить все некой статистической аномалией. Однако еще важнее, как поясняет Мозес, что мошенничество, в котором обвиняют Пафко, состояло в том, что он внес изменения в базу данных клинических испытаний и позволил в таком виде представить ее УКПМ – а значит, последующие события уже не имели никакого значения.

В большинстве случаев аргументы Мозеса возобладали бы. Но доктор Робб была приглашена не просто как свидетель, но и как эксперт. А значит, она может давать показания не только в рамках рассматриваемого дела. То есть в ходе перекрестного допроса адвокат со стороны защиты может просить ее высказаться по более широкому кругу вопросов, чтобы выяснить ее экспертное мнение.

– Доктор Робб неоднократно заявляла, что ее мнение, согласно которому «Джи-Ливиа» не является безопасным и эффективным препаратом, сегодня продолжает оставаться преобладающим, – заявляет Марта. – Соответственно, доктор Пафко имеет право усомниться в справедливости этого мнения и компетентности доктора Робб, используя для этого любые сведения, собранные на данный момент.

После еще одного недолгого спора Сонни соглашается с Мартой. По словам судьи, Мозес может поставить вопрос о ценности и убедительности первичных данных, собранных в ходе подтверждающего исследования, после перекрестного допроса.

Доктора Робб снова приглашают в зал суда. На мониторе компьютера появляется таблица результатов подтверждающего исследования.

– Доктор Робб, позвольте мне вам напомнить, что, по словам доктора Капеча, от двадцати пяти до тридцати процентов больных с немелкоклеточным раком легких второй стадии умирают в течение четырнадцати месяцев. Теперь, глядя на цифры первичных данных подтверждающего исследования, скажите, какая доля пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», включая тех, кто, как мы знаем, умер от аллергической реакции, – какой процент этих людей умер через двадцать три месяца?

– Похоже, цифра примерно та же – около тринадцати процентов.

Как ни странно, количество смертей от аллергии в ходе подтверждающего исследования не увеличилось. Сообщество медиков, так или иначе имеющих отношение к лечению онкологических заболеваний, довольно невелико, и среди части специалистов все же распространились слухи о случаях смертей пациентов в ходе изначального тестирования «Джи-Ливиа». Похоже, что они по собственной инициативе стали использовать в отношении пациентов методики лечения, предотвращающие возникновение или ослабляющие аллергические реакции, даже при отсутствии в листке-вкладыше предупреждения в черной рамке.

– Если допустить, что данные, полученные в ходе дополнительного исследования, подтвердили уже существовавшую статистику, это можно считать важным обстоятельством?

– Для нас, онкологов, это очень важное обстоятельство. Если подсчеты были точными, то можно сказать, что речь идет об очень серьезном увеличении процента выживаемости.

– А если так, доктор Робб, то есть если исходить из того, что стратегия снижения риска возникновения аллергических реакций была успешной, а данные дополнительных исследований подтверждались специалистами по статистике, то что же получается? Если суммировать все это, сегодня вы бы по-прежнему сделали вывод, что «Джи-Ливиа» не является безопасным и эффективным препаратом?

Это очень неприятный момент для доктора Робб – она явно чувствует себя не в своей тарелке.

– Я не могу говорить от имени всего УКПМ.

– Как мы уже говорили раньше, доктор Робб, именно вы, а не кто-либо из ваших коллег, находитесь на свидетельской трибуне в зале суда. Скажите, сегодня вы по-прежнему придерживаетесь мнения, что «Джи-Ливиа» не является безопасным и эффективным лекарством – с учетом всех допущений, которые я сделала?

– Это слишком большие допущения. С таким же успехом я могу допустить, что люди могут перестать заболевать раком.

В беседу вмешивается Сонни:

– Хватит вилять, доктор Робб. Миссис Стерн имеет право получить ответ на свой вопрос.

Хотя Стерн, лично хорошо зная Сонни, не мог предвидеть, что дойдет до этого, Кирил оказался прав, когда как-то отметил, что она иногда бывает несколько раздражительной во время судебных процессов. После двадцати лет работы в должности судьи запасы ее терпения, когда речь идет о стандартных судебных трюках как со стороны юристов, так и со стороны свидетелей, действительно истощились. Это характерно для многих судей с большим стажем. Но резкие слова, сказанные Сонни, сидящей в судейском кресле, похоже, пугают доктора Робб. Она резко выпрямляется. Лицо ее по-прежнему выражает тревогу.

– И все же это слишком широкие допущения. Однако, если бы они оказались обоснованными, полагаю, я бы засомневалась, что мне следует остаться при прежнем мнении. Но знаете что? Когда я нахожусь здесь и отвечаю на какие-то гипотетические вопросы, все это напоминает мне какой-то эксперимент, причем с использованием вымышленных данных и параметров. Мы же, и я в том числе, делаем отнюдь не воображаемую работу. Мы имеем дело с человеческими жизнями. Если бы я всерьез отвечала на вопросы, которые мне здесь задают, мне бы потребовалось для этого гораздо больше времени, и я должна была бы учесть множество самых разных факторов, причем подойти к этому куда более тщательно, чем я могу, находясь здесь.

Марта пристально смотрит на доктора Робб, и Стерну приходится сдерживать себя, чтобы не положить ладонь на плечо дочери, призывая ее успокоиться. Робб сделала максимум возможного, чтобы запутать свой ответ и обставить его со всех сторон оговорками. Но за водопадом сказанных ею слов вряд ли удастся скрыть произнесенную ею фразу – «я бы засомневалась, что мне следует остаться при прежнем мнении». Чувствуется, что, если Марта еще раз надавит на доктора Робб, та, вероятнее всего, сформулирует свою мысль более определенно – или же вообще скажет все напрямик.

Марта, которая продолжает хранить молчание, и сама приходит к такому выводу. Она почувствовала, как за какую-то секунду общее настроение в зале суда изменилось. Все присутствующие понимают, что свидетельница сделала важнейшую уступку или даже признание. Исходя из буквы закона, Мозес прав – присяжные все еще имеют полномочия признать, что Кирил в 2016 году совершил мошенничество. Но после того, что сказала доктор Робб, возникает вопрос – признают ли члены жюри виновным в мошенничестве семидесятивосьмилетнего лауреата Нобелевской премии за подтасовку нескольких цифр, учитывая, что созданное им лекарство реально спасает жизнь и к тому же, скорее всего, в любом случае будет одобрено и получит лицензию.

Марта возвращается в ложу защиты, чтобы оставить на столе листы с данными подтверждающего исследования, которые она до этого держала в руках. Она, кажется, уже собирается сесть, что было бы вполне логично, но вдруг поднимает руку, давая понять, что еще не закончила.

– Еще одно, доктор Робб. Вы говорите, что несколько раз встречались с представителями компании «ПТ» в Вашингтоне, чтобы обсудить вопросы, связанные с «Джи-Ливиа». Между первой такой встречей в 2014 году, когда «ПТ» пыталась добиться признания препарата средством прорывной терапии, и последней, которая состоялась в октябре 2016 года, в скольких таких встречах вы принимали участие? Всего?

– По-моему, в четырех.

– А присутствовал ли на какой-либо из этих четырех встреч Кирил Пафко?

– Да, на первой и на последней.

– А кто во время всех этих встреч был главным представителем компании «ПТ»?

– Доктор Леп Пафко.

– А в октябре 2016 года, когда УКПМ представили результаты клинических испытаний, кто выступал от имени компании?

– Вы хотите сказать, кто делал доклад? Кирил сказал несколько слов, но в основном говорил Леп Пафко.

Марта делает знак Пинки, и на демонстрационном мониторе появляется титульный лист заявки на получение лицензии на «Джи-Ливиа» из вещественного доказательства гособвинения 1.

– Прошу обратить внимание, – говорит Марта. – Эта часть документа – официальная форма УКПМ 356-эйч. На ней имеются поля шириной от тридцати до тридцати пяти знаков. На них какой-то ответственный руководитель своей подписью удостоверяет, что компания «ПТ» выполнила все требования закона и существующие правила. Они в самом деле соблюдались?

– Нет. На мой взгляд, нет.

– А человеком, который удостоверил этот документ своей подписью, был доктор Кирил Пафко, мой подзащитный на этом процессе, не так ли?

Доктор Робб улыбается. Подпись прекрасно видна на экране.

– Нет.

– Тогда кто это сделал?

– Доктор Леп Пафко, медицинский директор и старший вице-президент.

– Доктор Леп?

Марта делает небольшую паузу и молча бросает на доктора Робб подозрительный и недоуменный взгляд, после чего объявляет, что больше у нее вопросов нет.

Сонни объявляет перерыв на ланч. Как только присяжные выходят из зала, Стерн встает и обнимает Марту за плечи.

– Блестяще, – говорит он. – Это было твое лучшее выступление в жизни.

Марта сияет, от души радуясь похвале отца. Пинки и несколько юристов из крупных фирм, занимающихся гражданскими исками к «ПТ», которые наблюдали за происходящим с галереи, тоже собираются вокруг Марты, чтобы выразить ей свое одобрение – негромко. Стерн отходит в сторону, оставив дочь с поклонниками ее адвокатского таланта, и тут только замечает, что Донателла, сидящая за спиной Кирила, наклонилась вперед, к супругу. Ее рука лежит на спинке стула, на котором сидит ее муж. Взгляд, который она мечет в Стерна из-под своих угольно-черных бровей, настолько грозен, что у пожилого адвоката замирает сердце. Жена Кирила встает и, приблизившись к Стерну вплотную, шепчет весьма любезным тоном, который совершенно не вяжется с выражением ее лица:

– Сэнди, позволь нам с Кирилом пригласить тебя на ланч.

15. Сын своей матери

Теперь, когда СМИ стали отправлять большое количество фотографов для освещения ежедневных судебных заседаний, Кирил начал сам ездить в суд и подвозить туда Донателлу, паркуясь в паре кварталов у отеля «Грешэм». Стерн и супруги Пафко медленно спускаются по центральной лестнице здания суда, минуя фигурные гипсовые панели, которыми отделаны стены. Кирил по пути звонит отельному парковщику. К тому моменту, когда вся троица оказывается на улице, молодой человек успевает подогнать машину четы Пафко к обочине у выхода. Это не «Мазерати» Кирила, а его старый «Кадиллак». За долгие годы знакомства со Стерном Пафко приобрел несколько автомобилей у того же дилера, услугами которого пользовался и адвокат. Дилер – в прошлом клиент Стерна, которому адвокат в свое время представил своего друга. Теперь серый «Кадиллак Эс-Ти-Си» принадлежит Донателле.

– А где же шедевр итальянского автопрома? – интересуется Стерн, имея в виду «Мазерати». Ему отвечает Донателла:

– У Кирила теперь, по сути, две машины, – говорит она. – Его авто так часто простаивает в мастерской, что он пользуется моей три раза в неделю.

Это скорее шутливый укол. В своем возрасте Донателла водит машину, пожалуй, не чаще, чем Стерн. Что же касается Кирила, то он сам признает, что «Мазерати» – роскошный автомобиль, но настолько капризный, что ему иногда кажется, будто у машины аллергия на тротуары.

Через несколько минут все трое оказываются в университетском клубе. Снаружи здание похоже на средневековую постройку, мебель внутри, пожалуй, тоже подошла бы королю Артуру: она сделана из резного дуба, а ее красная кожаная обивка прекрасно гармонирует с дубовыми же панелями, которыми отделаны стены. Ресторан вознесен на высоту третьего этажа. Своеобразным украшением помещения служат массивные балки и витражные стекла.

Когда все трое усаживаются за столик, Донателла принимается мило болтать, рассказывая о том, как они с Кирилом накануне посетили виолончельный концерт музыкального училища, на котором блистала старшая дочь Лепа, четырнадцатилетняя Штеффи. Грета, жена Лепа, по происхождению немка, а по профессии – химик. Леп познакомился с ней, когда они оба учились в аспирантуре. Однако Грета, помимо всего прочего, еще и прекрасный музыкант. Слушая Донателлу, Стерн еще раз отмечает про себя, как замечательно в ней сочетаются энергия и изящество. Она всегда великолепно одета. Сегодня на Донателле юбка цвета шерсти ламы с грубоватой текстурой и черный вышитый жакет. Она буквально излучает уверенность в себе. Бриллианты в ее украшениях весьма крупные, и Донателла не надевает их по каким-то особенным случаям, а носит как некий знак отличия. Во время встреч со Стерном, на которых Донателла до этого иногда присутствовала, она, как правило, больше молчала. Но сегодня, когда разговор заходит о происходящем на процессе, она проявляет необычную для нее активность.

– Сэнди, нужно немедленно прекратить все разговоры про Лепа, – заявляет она. – Кирил не спасет свою голову, сунув в петлю голову сына.

Сам Кирил ничего не говорит, но энергично кивает. Из-за своей старомодной галантности по отношению к супруге он в ее присутствии в основном соглашается со всем, что она говорит – по крайней мере, при других людях. Стерн давно уже пришел к выводу, что нет более сложных отношений между людьми, чем отношения в браке, и более непрозрачных для окружающих. Какое место занимают дети в этой сложной диспозиции – это зачастую весьма тонкий вопрос с массой нюансов. Таков еще один из трюков матери-природы. Порой два человека проникаются такой страстью друг к другу, что другим людям приходится как бы вклиниваться в эти отношения, искать в них некую свою нишу. Но место Лепа в эмоциональной иерархии, существующей в душе его матери, очевидно.

– Донателла, дорогая моя, – говорит Стерн, – победа в процессе по уголовному делу достигается путем создания сомнений – обоснованных сомнений. Я заверяю вас, что ни у Марты, ни у меня нет намерения попытаться доказать, что в преступлениях, перечисленных в обвинении, виновен Леп. Такая позиция, честно говоря, не выдерживает серьезного анализа. Но при этом любую причину, по которой присяжные могут признать Кирила невиновным, следует считать приемлемой, разве не так? Я знаю, что Леп серьезно беспокоится за отца. Очень часто мы внедряем в сознание присутствующих, в том числе присяжных, некую мысль и даем ей развиваться. И в данном случае наше намерение состоит именно в этом. Позвольте мне напомнить вам, Донателла, что Леп защищен иммунитетом. Так что никакого вреда не будет, если мы кивнем не на Кирила, а в другом направлении, верно ведь?

Донателла, судя по всему, не принимает это объяснение. Она мотает головой, причем так энергично, что у нее трясутся щеки – от этого она выглядит по-настоящему старой.

– Но у Лепа впереди десятки лет карьеры, – говорит она. – Если его репутация будет разрушена, это не станет победой ни для кого из нас.

Донателла бросает через стол взгляд на мужа, который снова послушно кивает.

Лепу в любом случае достанутся как минимум 100 миллионов долларов. К тому же он довольно скоро получит контроль над компанией – это произойдет, когда Кирил либо отправится за решетку, либо уйдет на покой. Однако если присяжные решат, что Леп в течение многих лет работал рука об руку с мошенником, люди в самом деле могут начать подвергать сомнению безупречность его репутации.

Стерн уже запланировал на вечер встречу у себя в офисе с Кирилом с глазу на глаз. Они должны начать обдумывать важный вопрос – какой линии защиты они будут придерживаться. Стерн собирается учесть при обсуждении этой темы то, что сказала за ланчем Донателла. Кирил не раз говорил Стерну, что ни под каким видом не хочет приплетать к делу Лепа – но, правда, он никогда не выражал этого так четко и ясно, как Донателла.

– Я, разумеется, выполню ваши пожелания, – говорит Стерн. – Честно говоря, я сомневаюсь, что у нас есть еще что-то на эту тему, что мы могли бы добавить к уже сказанному.

Пожалуй, единственное, что Стерн подправил бы, если бы имел возможность, – это окончание перекрестного допроса доктора Робб, который проводила Марта. Она говорила отцу накануне вечером, что собирается «позвонить в звонок» по поводу Лепа. Но тонкие, изощренные действия никогда не были ее сильной стороной.

Вскоре ланч заканчивается. Донателла и Кирил собираются ненадолго заехать в ближайший магазин, чтобы выбрать подарок ко дню рождения для одного из своих внуков. Стерн возвращается к зданию суда один на такси, все еще обдумывая только что состоявшийся разговор.

«Это сделал Леп!» Такая линия защиты в течение долгого времени казалась весьма соблазнительным вариантом для адвокатов подсудимого. Например, именно у Лепа как у медицинского директора компании «ПТ» хранились коды, позволяющие раскрыть сведения, содержащиеся в базе данных, если когда-либо возникнет такая необходимость. К тому же именно он в основном поддерживал контакты с представителями УКПМ. Леп при желании мог назваться доктором Пафко в телефонном разговоре с Венди Хох. Стоит Стерну дать волю своим сентиментальным надеждам на невиновность Кирила, как его мысль начинает работать в этом направлении.

Проблема в том, что, когда он и Марта размышляли о возможности взвалить вину на Лепа, оказалось, что эта версия вступает в прямое противоречие с фактами. Леп никогда не стал бы действовать так грубо и пытаться обвести вокруг пальца Венди Хох. Эксперты сходятся во мнении, что человек, имеющий докторскую степень в области информатики, использовал бы куда более элегантные и изощренные способы внесения в базу измененных данных и сопутствующих параметров. А самое главное – у Лепа имеется железное алиби. Кирил все еще сидел в своем компьютере, отправляя Ольге скриншот с неизмененной базой данных, когда, согласно информации из аэропорта, Леп уже сел в самолет, вылетающий в Сиэтл. И он явно отправился в аэропорт из дома, в то время как Кирил говорил с Венди Хох по телефону из своего офиса.

С другой стороны, тот факт, что Леп не является главным виновным в деле, вовсе не означает, что он такой простак, что ни о чем не догадывался – хотя именно это он будет утверждать, оказавшись на свидетельской кафедре. На этом особенно настаивает Марта. Она уже давно утверждает – хотя и не имеет, по мнению Стерна, достаточных аргументов в пользу этой точки зрения, – что, если бы она и ее отец вдруг получили в свое распоряжение машину времени, они бы легко выяснили следующее. Кирил решил позвонить Венди Хох в приступе паники, а затем все рассказал Лепу после того, как тот вернулся из поездки. Именно в соответствии с такой моделью поведения жили эти двое мужчин в течение десятилетий – Кирил неизменно выступал в роли лидера, берущего на себя ответственность, а Леп неизменно послушно следовал указаниям отца. Так они прожили почти пятьдесят лет, и все эти годы для Лепа не было ничего более важного на свете, чем заслужить одобрение отца. Как не раз язвительно замечала Марта, такой человек, как Кирил, который на протяжении десятилетий демонстрировал своему сыну свою неверность по отношению к близким людям, в частности жене, вряд ли способен внезапно измениться и начать стыдиться собственных дурных поступков.

Интересы Лепа представляют юристы из Чикаго. Они устроили жесткий торг, чтобы добиться для своего клиента иммунитета, который тот в конце концов получил. Стерн не имел возможности поговорить с Лепом, пока тот не даст показания перед большим жюри. После того как он это сделал, его адвокаты согласились на две встречи, на которых, возможно, настоял сам Леп. Но встречи прошли со скрипом, и Леп на них рассказал историю о виновности отца, которую он уже изложил присяжным. Согласно ей, его собственная вина сводилась к минимуму.

Чтобы отбить у Стернов охоту задавать неудобные вопросы и обострять ситуацию, адвокаты Лепа настояли, чтобы отец и дочь – а также сам Леп – приехали в их офис в одном из чикагских небоскребов с видом на озеро. Сидя за длинным столом напротив Лепа и рядом с Мартой в большом конференц-зале с окнами во всю стену, Стерну не удавалось наладить необходимый контакт с сыном Кирила, хотя он и знал его еще с тех пор, как тот был ребенком. Уже в детском возрасте Леп отличался хорошими манерами – что, в общем, неудивительно при такой матери, как Донателла. Он всегда вежливо здоровался с мистером Стерном, смотрел ему в глаза, пожимая руку, и весьма учтиво, хотя порой и довольно коротко, отвечал на его вопросы. Стерн своими глазами видел, как однажды летним вечером, сидя за обеденным столом в загородном клубе, Леп, будучи еще мальчишкой, читал пособие по математике. Лепу в то время, наверное, было лет девять. Стерн тогда решил заглянуть в книгу и воскликнул: «Боже мой!», ничего не поняв в строчках уравнений. Леп ответил ему неопределенной улыбкой, похожей на улыбку Моны Лизы. Тем самым он отнюдь не демонстрировал детскую гордость. Он вроде бы признавал, что Стерн узнал его секрет – а он состоял в том, что математика позволяла ему находиться в некоем убежище, недоступном для большинства других людей. Он словно бы вел дневник, который его родители наверняка никогда не смогли бы прочесть.

Примерно лет через сорок после этого случая Леп, сидевший в конференц-зале офиса его адвокатов, по-прежнему оставался сдержанным и закрытым человеком. Хотя временами для него бывают характерны проявления едкого юмора, Леп настолько же немногословен, насколько Кирил говорлив. За исключением приверженности той же профессии, что и его отец, Леп во всем остальном не похож на своего родителя. Он одевается в вещи из потертого вельвета и джинсовой ткани, хотя его отец – один из немногих знакомых Стерну мужчин, кто комфортно чувствует себя не только в пиджаке и галстуке, но также в смокинге и во фраке. Ростом Леп пошел в материнскую породу – в нем около шести футов и пяти дюймов. Волосы у него темно-русые, начинающие седеть, с обеих сторон лба имеются типичные для большинства мужчин залысины. Его лицо с резкими чертами можно назвать красивым, причем в этой красоте есть что-то славянское. Но в то же время какая-то неуверенность во взгляде наводит на мысль о его внутренней уязвимости – он словно поэт с чувствительной, ранимой душой. Кирил часто с оттенком зависти рассказывает о том, что Леп просто не замечает женщин, которые только что не бросаются на него – особенно часто такое случалось, когда Леп был моложе.

Все, с кем Стерн говорил о Лепе, очень высокого мнения о нем как об ученом. Особенно людей восхищают его способности в бурно развивающейся с помощью компьютерных методик сфере медицинских исследований – той, где создаются цифровые модели различных заболеваний, которые затем пытаются лечить также с применением современных технологий. Стерну это кажется непостижимым, но мысль о создании некоего химического соединения, которое, среди прочего, легло в основу «Джи-Ливиа», пришла Лепу в голову, когда он программировал в Истонском университете суперкомпьютеры, пытаясь заставить их работать как квантовые ЭВМ, которые пока даже не существуют.

Однако, как это ни удивительно, хотя коллеги Лепа нередко высказывают свое изумление и восхищение по поводу его достижений, сам он весьма скромен и предпочитает держаться в тени.

– Я ничего особенного не сделал – просто залил информацию в большой механический мозг, – сказал Леп во время своей первой встречи со Стернами. – Это мой отец понял, что сигналы, подаваемые RAS-белками, зависят от расположения молекулы.

Пара ученых, работающих в «ПТ», не раз мягко, но настойчиво указывали на то, что именно Леп первым создал теорию, согласно которой моноклональные антитела способны корректировать положение молекул RAS-белков. Но, похоже, Леп по привычке не хочет допустить, чтобы вклад его отца в открытие оказался недооцененным.

Тем не менее все говорит о том, что свидетельские показания Лепа, вопреки вышесказанному, будут выдержаны в совершенно ином ключе: смысл их будет сводиться к тому, чтобы во всем обвинить Кирила. В частности, Леп собирается рассказать присяжным о таких разговорах с отцом, которых, как клянется Кирил, попросту не было.

– Вы хотите сказать, что Леп лжет? – спросил Стерн Кирила через неделю после встречи с его сыном в Чикаго.

– Я никогда не смог бы сказать о нем такое, – мягко ответил Кирил. – Видимо, по каким-то причинам ему кажется, что мы говорили об этом. Он это помнит, хотя этого не было.

– Кирил, если он не лжет, я не понимаю, как мы сможем это объяснить.

– Я тоже, Сэнди. И именно поэтому я нахожу свое положение таким тяжелым.

Стерн и Марта пришли к однозначному выводу, что Кирил не скажет ничего такого, что могло бы бросить тень на Лепа. Его можно понять – ведь речь идет о его сыне, и к тому же Кирил в любом случае знает, на ком лежит основная часть вины. Но до ланча Стерн не понимал, что заставило Кирила окончательно укрепиться в намерении принять весь удар на себя. Но теперь причина ясна.

Донателла.