Текст книги "Трагедия закона"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Кажется, все, – сказал бодрый сержант, запихивая в раздувшийся чемодан пропитанную кровью жилетку. – Все, кроме вещественного доказательства номер четыре. Том, ты где-нибудь видел вещественное доказательство номер четыре?

– А это что, сержант? – спросил его подчиненный.

– Ну как же, это тот самый чертов нож, из-за которого заварилась вся эта каша. Где он?

– Наверное, все еще лежит на судейском столе. Последний раз я его видел, когда им потрясал его светлость. Сейчас посмотрю.

Но на столе не оказалось ничего, кроме нескольких клочков бумаги.

– Наверное, он нечаянно прихватил его вместе со своими книгами и вещами, – предположил сержант. – Спроси у его секретаря, не видел ли он.

Послали за Бимишем, тот явился в очень плохом настроении.

– Все, что передается в ходе процесса судье, потом передается обратно, – запальчиво сказал он. – В мои обязанности не входит служить полицейским нянькой. Среди вещей его светлости никаких улик нет, равно как и в его карманах. Ищите сами свои дурацкие ножи. А я отправляюсь домой.

– Все-таки странно, – добродушно сказал сержант, после того как Бимиш отбыл. – Готов поклясться, что последним его держал в руках судья. Не то чтобы мне не было все равно, что с этим ножом случилось, но нам ведь за него отчитываться. Может, он сэру Генри приглянулся?

Сэр Генри, которого поймали уже на выходе, был гораздо любезней, чем Бимиш, но о ноже тоже ничего не знал.

– Я теперь припоминаю, – сказал Том, – как солиситор мистера Петтигрю спрашивал его, не хотел ли бы он иметь этот нож в качестве сувенира.

– Точно! – подхватил сержант. – Я видел, как он поднимался на судейское место, после того как судья произнес заключительную речь и вышел из зала. Спрошу его на всякий случай.

Но Петтигрю нигде не было. Он покинул здание суда сразу же после того, как присяжные огласили свой вердикт, а последующие поиски показали, что тогда же он уехал и из города.

– Ну, делать нечего, – сдался сержант. – Где бы он ни был, нам его не найти. Да не так уж это и важно; не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь спросит о нем.

Дальнейшие события показали, что сержант был плохим пророком.

Глава 19
ЗАВЕРШЕНИЕ ТУРНЕ

В тот вечер за ужином царила «предвыпускная» атмосфера. Маленькому странствующему сообществу, так часто распадавшемуся и собиравшемуся опять в новой обстановке, теперь предстояло расстаться окончательно. Событие это было одновременно и радостное, и немного сентиментальное, и каждый член компании реагировал на него по-своему. Сэвидж, не заходя настолько далеко, чтобы демонстрировать веселость, тем не менее снял с себя на время свой чайльдгарольдовский плащ. Грин, которого Дерек одарил гинеей, полагающейся слуге маршала в соответствии с непреложной традицией, стал необычно разговорчив, болтал о приближающемся Рождестве и прислуживал за столом с видом ангела милосердия. У самого Дерека тоже были причины радоваться окончанию срока своего изгнания.

Для Хильды, хоть впереди ее, несомненно, ожидали серьезные невзгоды, тот факт, что турне со всеми его опасностями и злоключениями окончилось без катастрофы, был единственным, как она призналась Дереку, имевшим значение. Она считала, что они с полным правом могут поздравить друг друга с таким исходом и устроить по этому поводу скромный праздник. Миссис Скуэр, не обременяя себя поиском причин, попросту радовалась, что ее светлость наконец-то распорядилась приготовить настоящий ужин, и угощение, если и не такое роскошное, как на банкетах в Маркхэмптоне и Саутингтоне, получилось все же гораздо более соответствующим традициям выездных сессий, чем все недавние.

После ужина осталось исполнить еще один, последний ритуал, известный под названием «подбивка счетов». Наряду с другими разнообразными обязанностями секретарь судьи во время турне исполняет для своего работодателя роль бухгалтера-контролера. Степень ответственности, которую он для себя при этом избирает, естественно, зависит от индивидуальности последнего. В случае с Барбером, столь же беспечным в отношении собственных дел, сколь скрупулезным в юридических формальностях, подбивка счетов сводилась к очень простой процедуре. В последний день турне Бимиш оставлял у него на столе аккуратно заполненную бухгалтерскую книгу и стопку квитанций и чековых корешков. К ним прилагался краткий балансовый отчет, показывающий истраченные суммы, обналиченные за время турне чеки и сумму, которая необходима, чтобы сбалансировать счет. Взглянув на эту бумагу и тяжело вздохнув, судья подписывал заранее заполненный для него чек и возвращал всю массу документов Бимишу. Процедура обычно занимала минуты полторы.

На сей раз, однако, дело пошло не так, как прежде. Тот факт, что она позволила себе некоторое излишество относительно ужина, отнюдь не заслонил от Хильды настоятельную необходимость в экономии, коей она была одержима уже довольно давно. Скорее он стимулировал ее к еще более острому восприятию ценности денег, чем прежде. Вот почему, когда, войдя в гостиную, она увидела на столе обычную пачку аккуратно сложенных квитанций и лежавший рядом в ожидании подписи чек, она опередила мужа, уже тянувшегося к ручке, и твердо сказала:

– Сначала я все это проверю, Уильям, если ты ничего не имеешь против.

Барбер вяло возразил, но Хильда на его возражение не обратила ни малейшего внимания. Спустя минуту она уже сидела за столом, скрупулезно и пристрастно изучая каждый расчетный документ. С видом заправского аудитора она примерно полчаса сличала цифры и выверяла суммы, потом подняла голову и сказала:

– Уильям, здесь есть несколько платежей, которые мне решительно непонятны.

Судья нехотя отложил книгу, которую читал, и подошел к ней, посмотрев на Дерека взглядом, говорившим: «Вот что бывает, когда женщины начинают проявлять интерес к делам, в которых ничего не смыслят». По крайней мере так понял его взгляд Дерек, который начинал уже чувствовать себя экспертом по расшифровке многозначительных взглядов. Впрочем, наверняка нельзя было утверждать, только ли этим ограничивалось сложное отношение, которое хотел передать Барбер.

Постороннему человеку всегда бывает неловко присутствовать при обсуждении супружеской четой своих финансовых дел, и Дерек добросовестно старался не слушать последовавший диалог. Но большую часть его он все равно слышал, и ему было очевидно, что с самого начала судья подвергся своего рода строгому перекрестному допросу. Более того, вскоре Дереку стало ясно, что удар он держит неважно. Не вызывало сомнений, что многое в этих счетах было неверно. Столь же очевидно было и то, что его светлость не мог дать этому объяснений. К концу разговора Хильда добралась до пункта, который заставил ее воскликнуть:

– А вот это и вовсе возмутительно!

И судья не нашел другого ответа, кроме:

– Послушай, дорогая, я знаю, что выдал Бимишу этот чек…

– Ты выдал Бимишу этот чек! – презрительно повторила ее светлость. – Ты хочешь сказать, что просто подмахнул то, что он тебе подсунул!

– …но я, разумеется, не предполагал, насколько велика сумма. Думаю, – продолжил он заметно более твердым голосом, – следует потребовать у Бимиша объяснений.

– Минутку, подумай прежде чем сделать что-то еще. Здесь есть корешки оплаченных чеков? Должны быть.

– Да. Помнишь, в Уитси ты попросила, чтобы я взял в банке свою расчетную книжку. Она здесь.

– Дай-ка я посмотрю. – Хильда взяла книжку и быстро пролистала корешки оплаченных чеков, потом вынула один из них и внимательно его изучила. – Видишь? В слове «шестьдесят» «десят» написано другими чернилами. Когда Бимиш давал этот чек тебе на подпись, в нем значилось всего шесть фунтов. А теперь – шестьдесят. Он обманул тебя на пятьдесят четыре фунта и подделал чек, чтобы скрыть это. А если бы я не настояла на том, чтобы проверить цифры…

– Маршал, сделайте одолжение, позвоните в звонок, – с ледяным спокойствием сказал судья. – А ты, Хильда, будь добра, позволь мне самому разобраться с этим делом.

На звонок явился Сэвидж, которому было велено сообщить Бимишу, что судья требует его к себе немедленно. Ожидавшим показалось, что прошло очень много времени, прежде чем Бимиш явился. Он был взъерошен, и у него были грязные лицо и руки. Но кроме этого, Дерек увидел в его лице нечто, что напомнило ему о том случае в Рэмплфорде, когда Бимиш так неожиданно с ним разоткровенничался. А когда он заговорил, в его сладкозвучном баритоне слышалась явная хрипотца.

– Простите великодушно, что я так грязен, милорд, – сказал он, – но я паковал книги и вещи.

Шагами, казавшимися нарочито выверенными, он направился к столу, где обычно его ждал балансовый чек.

– Бимиш! – рявкнул судья голосом, который заставил того мгновенно застыть на месте. – Не будете ли вы любезны объяснить мне, что это значит? – Он держал в вытянутой руке корешок оплаченного чека на шестьдесят фунтов.

– Это, милорд? – безо всякого выражения переспросил Бимиш, принимая корешок. Стоя посреди комнаты и вертя его в грязных руках, он выглядел глуповато.

– Я желаю знать, как случилось, что сумма, указанная в чеке, изменилась на шестьдесят?

– Боюсь, я не могу сказать этого на память, милорд. Там, в отчете, безусловно, все указано.

– Нужно ли вам время, чтобы обдумать свой ответ? Если нужно, можете взять эти бумаги с собой и представить мне все объяснения завтра. Но уже сейчас я могу вам сказать, что на корешке чека, который вы держите в руках, есть следы подделки. Так вы хотите подумать?

Бимиш стоял, не поднимая глаз. Он продолжал изучать листок, который держал в одной руке, другой ероша обычно прилизанные темные волосы. Теперь было очевидно, что его покачивало.

– Нет, – хрипло произнес он. – Думаю, это не поможет.

– Вы хотите сказать, что у вас нет никакого объяснения?

На этот раз Бимиш поднял голову и произнес громко, почти вызывающе:

– Именно это я и хочу сказать, милорд.

– Вы уволены, – заявил Барбер тоном, в котором смешались печаль и суровость.

Бимиш открыл рот, словно собирался что-то сказать, потом явно передумал и неверными шагами направился к двери.

На этом неприглядный эпизод мог бы и закончиться, если бы черт не попутал Барбера снова заговорить.

– Бимиш! – окликнул он своего секретаря в тот самый момент, когда он уже дошел до двери.

Бимиш повернулся и молча уставился на него. На его лице все еще блуждало затуманенное выражение, однако щеки начали розоветь, а губы сжались в твердую решительную линию.

– Я не уверен, – сказал его светлость, – что вас не следовало бы отдать под суд, но не буду этого делать: не хочу усугублять наказание, которое вы сами навлекли на себя своим преступным поведением. Вы обманули мое доверие – безоговорочное доверие, которое я, по простодушию, оказывал вам в течение нескольких лет. Был ли этот инцидент единичным или нет, я доискиваться не стану. Удар, который был нанесен мне, когда я обнаружил предательство там, где ожидал преданности, не измеряется количеством ваших проступков или суммой растраченных вами денег. Не стану я интересоваться и причинами, заставившими человека вашего положения рисковать всем, чем человек обязан дорожить во имя…

– Ну хватит! – вдруг гаркнул Бимиш.

Все в ужасе замолчали.

– Нечего читать мне ваши идиотские нотации, – грубо продолжил он. – Я пока не на скамье подсудимых, а если и попаду туда когда-нибудь, то, слава Богу, не вы будете меня судить, это уж точно! Я прикарманивал деньги, да. Но что из того? Я не единственный, кого за это уволили, – только и всего. Все равно на предстоящие полгода мне эта работа уже не светила, и вы это прекрасно знаете! Не вам говорить мне о том, что вы оказываете мне милость, не отдавая под суд. Вам самому место на скамье подсудимых, и если бы у нас не было разных законов – одни для богатых, другие для бедных, – вы бы уже на ней сидели.

– Замолчите! – взревел судья.

– Меня – под суд? – нисколько не смутился Бимиш. – Вы не посмеете! Только попробуйте. Мне есть что порассказать о том, что происходило во время этого турне, о вас и об этой прекрасной даме, которая вас до этого довела. Вы перестанете быть судьей раньше, чем я стану подсудимым, не забывайте этого. И должен вам сказать, я не единственный, кому кое-что известно. Я…

– Сейчас же покиньте комнату!

– Ладно, старина, ухожу. Но помните, что я вам сказал. Вы получили немало предупреждений, это – последнее. С вами что-то непременно случится!

Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

Компания, которая прибыла в Лондон на следующий день, производила впечатление крайней подавленности. Трудно было сказать, в каком из вагонов поезда настроение было более угнетенным – в вагоне третьего класса, где Сэвидж, Грин и миссис Скуэр потрясенным шепотом обсуждали позорное падение своего коллеги, или в вагоне первого класса, где Дерек, Хильда и Барбер сидели в унылой тишине. Напряжение усугубилось серией мелких неприятностей, омрачивших обычно безмятежное перемещение королевского представителя из одного пункта в другой. Такие заурядные дела, как покупка билетов, обеспечение носильщиками, размещение багажа, которые прежде улаживались Бимишем настолько эффективно, что казалось, будто все происходит само собой, теперь вырастали в навязчивые проблемы. Сэвидж, когда эти дела попытались поручить ему, смиренно, но твердо заявил, что в его обязанности не входит выполнять работу секретаря, и в конце концов пришлось Дереку взять на себя большую часть этих забот. Он допустил ряд мелких оплошностей, которых судья, чью угрюмость слегка облегчали лишь плитки молочного шоколада, похоже, не замечал, а Хильда терпела с мученической покорностью.

Наконец путешествие закончилось. Дерек усадил чету в такси и долго смотрел вслед машине, увозившей озабоченного пожилого джентльмена и его молодую красивую жену. Миссия была выполнена, и альтер эго его величества больше не существовало вплоть до следующего турне – если следующему турне суждено было состояться.

Поезд, которому предстояло увезти Дерека домой, отходил с того же вокзала, и до его отправления оставалось около часа. Он велел носильщику везти его вещи в камеру хранения и сам двинулся было следом, когда за его плечом раздался тихий голос:

– Сэр, не уделите ли мне несколько минут?

Дерек удивленно обернулся. Секунду назад он смотрел в том направлении и мог поклясться, что там никого не было. Более того, на пустом пространстве вокзала вообще не было места, где мог бы спрятаться человек, не говоря уж о таком великане, какой шагал сейчас рядом с ним. Казалось, что он материализовался из воздуха. Таков был обескураживающий обычай инспектора Моллета, секрет которого знал он один.

Дерек ответил, что ему как раз надо убить время.

– Я так и подумал, что вы будете дожидаться поезда, отходящего в 12.45, если направляетесь прямо домой, – заметил инспектор. – И это дает нам время немного поболтать, если не возражаете.

Моллет говорил так небрежно, что Дерека в тот момент вовсе не удивила осведомленность Скотленд-Ярда о его передвижениях. Только позднее, осознав необычность этой встречи, он почувствовал неприятный холодок, пробежавший по спине. Но к тому времени было уже слишком поздно.

Они молча дошли до камеры хранения, и Дерек подумал, что в гулкой вокзальной пещере нет места для тихой беседы, но Моллет предусмотрел и это.

– Начальник вокзала любезно предоставил нам свой кабинет, – сказал он и привел Дерека в небольшую тихую комнату.

– Я видел, что ваша маленькая компания вернулась благополучно, – продолжил он, усевшись и набивая трубку, – и в полном составе, исключая, как я заметил, секретаря судьи. Что с ним случилось?

– Он больше не является секретарем судьи. Вчера вечером его уволили. За растрату.

На лице Моллета, насколько можно было видеть сквозь густой табачный дым, не отразилось никакого удивления.

– Это кое-что объясняет, – только и прокомментировал он.

Минуту-другую он молча курил, потом сказал:

– Итак, мистер Маршалл, во время нашей последней встречи мы обсуждали разного рода неприятности, случившиеся во время турне. Леди Барбер они сильно тревожили. С тех пор я ничего об этом от нее больше не слышал. Но мне важно знать, не произошло ли еще чего-нибудь аномального в оставшийся отрезок турне, и я подумал, что, быть может, вы могли бы мне помочь?

– Не уверен, что понимаю, что вы имеете в виду под словом «аномального», – ответил Дерек. – Видите ли, прежде я никогда в таких турне не участвовал, поэтому едва ли знаю, что следует считать нормальным.

Моллет без обиды отнесся к его увертке.

– Ну, то, о чем я говорю, вам известно: например, анонимное письмо в Рэмплфорде…

– Вы о нем знаете?

– Конечно. Думаю, оно у меня даже где-то здесь. – Он вынул из внутреннего кармана пальто набитое бумагами портмоне. – Судья отправил его обратно в полицию Рэмплфорда, как только доехал до Уитси, а оттуда его переслали нам.

– Я не знал, что он это сделал, – сказал Дерек.

– Не знали? Ну, того, что он это сделает, следовало ожидать. Видите ли, эти анонимные письма весьма нервировали его с самого Маркхэмптона. Но, в конце концов, почему он должен был говорить об этом вам? Рискну предположить, что вы не знали о многом, что происходило вокруг.

– А я думаю, что мне было известно о происходившем вокруг гораздо больше, чем судье, – опрометчиво заметил Дерек.

– Что ж, очень радостно слышать, – сказал Моллет. – Потому что это как раз то, что мне нужно, – узнать, что именно происходило. – И, видя, что Дерек колеблется, он добавил: – Разумеется, в ближайшем будущем я поговорю с ее светлостью. Я лишь подумал, что было бы полезно узнать точку зрения, так сказать, человека со стороны, и, встретившись здесь с вами, хочу воспользоваться случаем, пока события еще свежи в вашей памяти.

Дерек смутно догадывался, что не следует в отсутствие Хильды никому ничего рассказывать о происшествиях финального периода турне, но последние слова инспектора развязали ему язык, и к тому времени, когда подали его поезд, он выдал Моллету все, что знал. Устроившись в непривычно неудобном вагоне третьего класса, он имел время подумать и с удивлением осознал, сколь многое, в сущности, сохранилось в его памяти. Деликатно направляемый инспектором, он припомнил массу деталей, о которых самостоятельно никогда бы не задумался. Не то чтобы его собеседник вытягивал из него какие-то ответы. Напротив, ничто не походило на перекрестный допрос меньше, чем только что закончившаяся дружеская беседа. Просто создавалось впечатление, что по какому-то наитию инспектор Моллет точно знал, чего недостает в том или ином описании или объяснении, словно сам побывал на месте, поэтому его вопросы всегда попадали в точку, стимулируя ленивую память Дерека. Кстати, вопросов было на удивление мало. Большую часть времени Моллет удовлетворялся просто молчаливым слушанием. Удивило Дерека и то, что он не делал никаких записей. Тем не менее не оставалось никаких сомнений: ничто из сказанного не прошло мимо его внимания. Дереку казалось, что он заправляет фактами некую машину, которая в должный срок произведет продукт. Интересно, каким будет этот конечный продукт, подумал он.

На следующий день, приблизительно в то же время, Моллет делал доклад заместителю комиссара, руководившему его департаментом.

– Сэр, сегодня утром я встречался с леди Барбер, – говорил он. – Она рассказала почти то же самое, что мистер Маршалл, с одним-двумя отклонениями.

– Этого следовало ожидать, – сказал заместитель комиссара. – Были ли какие-то из этих отклонений важными?

– Только одно показалось мне заслуживающим внимания. Она не упомянула об инциденте с мертвой мышью.

– В самом деле? Вы задали ей этот вопрос?

Моллет улыбнулся:

– Нет, сэр. Мне показалось, что лучше этого не делать.

– Но инцидент имел место? Или вы считаете, что парень мог его придумать?

– Нет, у него не такая богатая фантазия. Думаю, инцидент действительно имел место.

– Тогда почему она его скрыла?

– Полагаю, сэр, главным образом потому, что он не укладывается в ее версию.

– Что ж, это свойственно человеческой натуре. А в чем состоит ее версия?

– Если быть точным, это не одна версия, – пояснил Моллет. – Их несколько. Предпочтение она по-прежнему отдает той, согласно которой все эти разные происшествия являются делом рук Хеппенстола.

– Так вы не сообщили ей, что?..

– Нет, сэр. Если помните, мы тогда еще договорились не упоминать об аресте Хеппенстола до тех пор, пока турне не закончится. Я взял на себя смелость несколько продлить срок в отношении этих двух персон, поскольку они начали бы придумывать новые идеи, а мы, в конце концов, охотимся сейчас за фактами, а не за идеями, не так ли, сэр?

Заместитель комиссара кивнул, потом со вздохом сказал:

– Странная все-таки сложилась ситуация. Вам не кажется, что было бы полезно получить показания самого судьи?

– В нынешних обстоятельствах нет, сэр. Есть еще только один человек, с которым я хотел бы побеседовать – по разным причинам.

– Вы имеете в виду Бимиша?

– Именно, сэр. Рискну предположить, что нам скоро удастся поймать его: он на мели.

Заместитель комиссара улыбнулся и бросил взгляд на стопку папок, лежавших перед ним на столе.

– Да, – сказал он, – я только что просматривал отчет по делу ночного клуба «Корки». Думаю, закрытие заведения больно ударило по Бимишу.

– По-моему, именно туда в течение долгого времени уходили все его «сбережения», легальные и нелегальные, – согласился Моллет. – Странный вид побочной деятельности для секретаря судьи, правда? Он, конечно, очень умело заметал следы. Даже управляющий не знал, кто его патрон. Полагаю, после закрытия клуба он остался в больших долгах, и этим объясняется его попытка помочь себе, отхватив кое-что от судейских денег столь откровенным образом.

– Безусловно. Но это, конечно, второстепенный сюжет. Больше всего меня интересует серия нападений на судью. Какова ваша версия этих событий?

Инспектор молчал.

– Должна же у вас быть какая-нибудь версия, – укоризненно сказал старший по чину.

– Да, сэр, она у меня есть, – неуверенно ответил Моллет. – Только, боюсь, она покажется вам довольно смехотворной. Я хочу сказать, что все факты мне, конечно, известны, но я не могу понять причины. А без причины все похоже на бессмыслицу. Логически все выстраивается разумно, но с точки зрения психологии все кажется неправильным. Если, конечно, мы не имеем дело с одним из тех странных душевных расстройств, которые…

– Перестаньте! – прервал его заместитель комиссара. – Мы полицейские, а не психиатры. Хватит фантазировать, и расскажите мне, в чем суть вашей версии.

Моллет рассказал. Последовал комментарий:

– Абсурд!

– Да, сэр, – смиренно согласился Моллет.

– Полный абсурд!

– Согласен, сэр.

Не менее полуминуты оба молча размышляли над абсурдностью выдвинутой версии.

– Ну, предположим, что вы правы, – сухо сказал заместитель комиссара, – и что тогда делать?

– Ничего, сэр.

– Ничего?

– Совсем ничего, сэр. Логически рассуждая, мне кажется, что все эти угрозы, нападения и прочее, с такой регулярностью происходившее во время всего турне, прекратятся теперь, когда турне окончено и предрасполагавшая ко всему этому причина устранена.

– Надеюсь, вы правы. Мы не можем позволить себе рисковать, когда речь идет о персоне такого ранга. Вы действительно думаете, что отныне он в безопасности?

– Нет, сэр. Так далеко я не захожу. Я бы не поручился, что это так, даже если бы речь шла об обычном человеке, что уж говорить о судье Барбере. Единственное, что я могу сказать, так это то, что, если опасность ему по-прежнему грозит, исходить она будет теперь из совершенно другого источника. Если, конечно, не существует в этой истории нечто еще, что нам неизвестно. Но вам это лучше знать, сэр. Я сообщил вам все факты, и, полагаю, это исчерпывающая информация.

– Благодарю вас, Моллет. Вы рассказали мне чрезвычайно удивительную историю и выдвинули чрезвычайно забавную теорию в ее объяснение. Историю я, разумеется, принимаю, и разрази меня гром, если я вижу хоть какой-то изъян в выдвинутой вами теории. А посему могу лишь надеяться, что ваше предсказание столь же разумно. Кстати, как насчет следующего турне судьи Барбера? На этот счет у вас тоже есть прогноз?

– Я полагаю, что он будет одним из судей, которые следующий выездной срок проведут в городе, – ответил инспектор. – А после этого…

Мужчины, поджав губы, обменялись понимающими взглядами. Оба прекрасно сознавали, что юридическая карьера Барбера висит на волоске.