Текст книги "Трагедия закона"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Он тихонько вышел из зала и проследовал в тесное маленькое помещение, находившееся за судейской скамьей и служившее комнатой отдыха его светлости. У двери стоял неотвратимый полицейский, но, к счастью, власти не дошли до того, чтобы поставить пост и в самой комнате. Как и ожидал Дерек, бечевка легко соскользнула с обертки. Внутри находилась картонная коробочка из-под мыла, а в коробочке – труп мыши. К ее шее была привязана записка, на которой такими же корявыми заглавными буквами, как и адрес, значилось:

«ПОКА КОШКИ НЕТ ДОМА…»

«Бьюсь об заклад, – думал Дерек, несколько минут спустя прислушиваясь к одной из самых витиеватых речей Флэка, – я единственный участник судебного процесса, когда-либо сидевший в зале суда с мертвой мышью в кармане».

Глава 14
РАЗМЫШЛЕНИЯ И РЕАКЦИИ

В перерыве между чаем и ужином Барбер, объявив о намерении удалиться, чтобы подготовить предварительный приговор, на самом деле (как обнаружила разведка) дремал в кресле в курительной комнате. Дерек решил, что это самое подходящее время, чтобы показать содержимое пакета Хильде. Она изучила его с большим интересом и, к радости Дерека, похоже, сочла его действия совершенно правильными. Было ясно, что она увидела некий смысл в этом маленьком неприятном инциденте, который ему самому казался столь же бессмысленным, сколь и отвратительным, но не захотела поделиться с ним своей догадкой.

Она сначала осмотрела надпись на бирке (которую Дереку по ее просьбе пришлось снять с мыши, прежде чем Хильда согласилась притронуться к бумажке) и, прочтя ее, многозначительно произнесла:

– Ага!

Дерек ждал, что последует еще что-нибудь, проясняющее, но не дождался.

Далее Хильда исследовала коричневую оберточную бумагу. На сей раз она заметила:

– Адресовано ему, а не мне. Очень характерно!

Дерека это все больше и больше озадачивало.

Затем Хильда обратила внимание на сильно смазанный штемпель.

– Вы можете что-нибудь разобрать? – спросила она.

– Не уверен, – ответил Дерек, – но слово похоже на «Рэмплфорд».

– Да. Не сомневаюсь, что вы правы. А время?..

– После точки что-то вроде числа сорок пять. А впереди, мне кажется, шестерка.

– Шестерка или восьмерка, – с сомнением в голосе сказала Хильда. – Время последней доставки можно уточнить в местном почтовом отделении.

– Может, поручить это полиции? – предложил Дерек.

– Не думаю, что стоит обременять этим делом полицию. Если это то, что я думаю, то уверена: ее вмешивать не стоит.

– Значит, вы не считаете, что…

– Дерек, будьте любезны, принесите мне Брэдшоу. Я знаю, что он есть у Бимиша в комнате. И пожалуйста, выбросьте куда-нибудь эту гадость. Меня тошнит на нее смотреть.

Дерек сжег мышь в камине столовой и послушно принес справочник Брэдшоу. Хильда мило поблагодарила его, попросила – хотя в этом не было никакой необходимости – ничего не говорить ни судье, ни кому бы то ни было еще и, прихватив вещественные доказательства, удалилась в свою комнату, оставив Дерека теряться в догадках относительно того, отчего это у женщин такая страсть к секретности.

При первом же взгляде на записку, привязанную к мыши, Хильда решила для себя, что послала ее Салли Парсонс. Оставалось только выяснить, было ли это физически возможно. Надо отдать должное ее интуиции, справочник Брэдшоу подтвердил предположение. Хильда подсчитала, что, покинув Трафальгарскую площадь ровно в 2.15, Салли могла успеть на скорый поезд, который прибывает в Рэмплфорд в 4.35. Если на станции ее встретили, дома она могла оказаться уже к пяти часам. Допустим, полчаса у нее ушло на то, чтобы вытянуть из Сибалда-Смита все подробности его утренней встречи, еще полчаса – на то, чтобы придумать подходящий ответ и приготовить посылку; у нее оставалось достаточно времени, чтобы уже затемно вернуться в Рэмплфорд и к 6.45 добраться до главного почтового отделения.

Тем не менее, хотя схема казалась теоретически правдоподобной, Хильда сомневалась, была ли она осуществима на практике. Во-первых, она почти не оставляла времени для поимки мыши – если только прекрасная дама не держала их про запас для рассылки друзьям. А что еще более важно, так это то, что, как бы ни горела Салли желанием продемонстрировать свое отношение к вмешательству в дело Хильды и как бы шустро ни придумала свой ответ на него, она ни за что не стала бы ничего делать, не попив чаю. В конце концов, возможно, она не обедала, а лишь перекусила в кафе Национальной галереи, потому что, согласно справочнику Брэдшоу, в поезде вагона-ресторана нет. Все, таким образом, зависело от того, правильно ли Дерек разобрал цифры на штемпеле – 6.45. До тех пор пока это не выяснится, быть полностью уверенной оставалось невозможно.

Тщательно заперев записку, коробочку и оберточную бумагу в комод, Хильда вернулась в гостиную. Дерек поднял голову от вечерней газеты и с обиженно-мученическим видом (на который она не обратила ровным счетом никакого внимания) сообщил, что он звонил на почту и выяснил: последняя доставка корреспонденции в местное отделение на самом деле была в 8.45. Это устраняло все сомнения. Хильда восприняла новость с таким удовлетворением, что Дерек, твердо вознамерившийся не доставлять ее светлости удовольствия своим любопытством, не удержался и спросил:

– Вы думаете, что знаете, откуда послан этот пакет?

– Да. Я совершенно уверена.

– И вы по-прежнему не хотите проинформировать полицию?

– Нет, не хочу. Потому что, зная то, что я знаю, можно ничуть не сомневаться: это не имеет никакого отношения к угрозам в адрес судьи. Это всего лишь мерзкий вульгарный выпад против меня, поверьте, – и это, боюсь, все, что я могу вам пока рассказать.

– Должен заметить, я не вижу особой разницы между присылкой кому-то мертвой мыши или коробки нашпигованных карбидом конфет. Но вам лучше знать.

С этими словами Дерек, надувшись, отправился наверх переодеваться к ужину.

Хильда так гордилась своей проницательностью, позволившей ей вычислить отправителя мыши (хотя, сказать по чести, это было достаточно очевидно, равно как очевидно было и то, что отправитель хотел быть узнанным), что она до сих пор серьезно не задумывалась о подтексте послания. Теперь же, начав размышлять, ощутила явное беспокойство. Во-первых, сравнение Дереком этого послания с тем, которое наделало столько шуму в Саутингтоне, очевидно не было лишено смысла. Между ними, безусловно, существовала разница. Первое являло собой завуалированную форму нападения, хотя и не очень серьезного; второе было откровенной бравадой. Тем не менее казалось вполне вероятным, что и то и другое замышлено одним умом. А если так, то этим «умом» была Салли Парсонс.

Отсюда следует, продолжала рассуждать Хильда, что инспектор Моллет был прав, а она нет. Ее версия, будто все неприятности, случившиеся во время турне, происходят из одного и того же источника, не выдерживала критики. Совершенно ясно, что Салли Парсонс не писала анонимных писем, поскольку они были получены до автомобильного происшествия, и Хильда сильно сомневалась, что Салли послала кого-то в Уимблингэм только для того, чтобы поставить ей синяк под глазом. Признавать, что интуиция ее подвела, было весьма неприятно. Кроме того, тот факт, что ей противостояли минимум два врага, создавал тревожное ощущение, будто она со всех сторон окружена опасностями.

Однако по-настоящему она разволновалась, когда до нее начал доходить истинный смысл записки из пакета. Он означал явный вызов. Но не было ли в нем и торжества? От Сибалда-Смита Хильда вернулась настроенной оптимистично – она считала, что одержала победу, сумев склонить Себастьяна к разумному компромиссу в его требованиях, касающихся возмещения ущерба. Теперь она в этом была далеко не уверена. Дерзкий жест ее врагини, судя по всему, был призван дать ей понять, что та уже отвоевала назад не уверенного в себе Сибалда-Смита и что под ее влиянием аргумент Хильды о необходимости сочетать интерес и благоразумие будет забыт. А коли так, перспективы ее мужа и ее собственные незавидны. У нее не было никаких иллюзий по поводу жгучей ненависти, которую питает к ней Салли Парсонс. А если бы и были, то эта последняя демонстрация окончательно открыла бы ей глаза. Более того, то, что символическое послание было адресовано судье, безусловно, свидетельствовало о стремлении Салли унизить Хильду в глазах мужа и ко всем прочим неприятностям добавить домашний раздор. Слава Богу, по крайней мере эта часть хитроумного замысла провалилась. Между тем – и для деятельной натуры Хильды именно это было самым труднопереносимым – не оставалось ничего другого, кроме как ждать дальнейших событий. Предыдущим вечером она написала Майклу о своем, как она тогда считала, успехе в переговорах и попросила его передать адвокатам противной стороны встречное предложение. Теперь она не могла ничего предпринимать, не дождавшись их ответа, хотя в глубине души не сомневалась в том, каким он будет.

К благу для ее душевного равновесия, ужин в тот вечер предоставил Хильде возможность отвлечься, причем отвлечься именно тем способом, который она особенно любила. Ее муж, проспавший время, предназначенное для подготовки приговора, решил компенсировать свою нерадивость, развязав за столом дискуссию по поводу дела, о котором шла речь. Хильда, скорее чтобы не думать о других вещах, чем по какой-то иной причине, яростно оспаривала каждый пункт его аргументации, и, таким образом, Дерек получил возможность угоститься, помимо всего прочего, еще и первоклассной экспертной демонстрацией того, какую ответственность, согласно англосаксонскому общему праву, несут владельцы гостиниц, а также когда она наступает и какими последствиями чревата ab initio.[35]35
  Изначально, с самого начала (лат.).


[Закрыть] Однако приходится с сожалением отметить, что его поглощенность собственными заботами не позволила ему извлечь, как следовало бы, из представившейся возможности пользу, чтобы внести существенный вклад в свое юридическое образование.

К концу ужина дело было обсуждено во всех аспектах, как юридических, так и фактических, судья объявил, каким будет его решение, ее светлость соблаговолила с ним согласиться, и на этом дебаты можно было бы вроде считать оконченными. Но так же, как Петтигрю старался потопить в виски свое огорчение из-за того, что Джефферсона предпочли ему в качестве окружного судьи, так и Хильда с головой окунулась в профессиональную дискуссию в стремлении притупить воспоминание о том, что Салли Парсонс переиграла ее. Это было ее способом отрешиться от неприятной реальности. Более заурядные люди инстинктивно прибегают в подобных случаях к услугам кино, пабов или абонементных библиотек. Ее средство отвлечения было, разумеется, более интеллектуальным, чем общепринятые, но имело один недостаток: учитывая время, оно становилось чрезвычайно утомительным для всех, кому случилось находиться в этот момент в ее обществе.

Судья демонстрировал беспримерное терпение, пока Хильда продолжала углубляться в тему, давно утратившую свой интерес. Откинувшись на спинку стула, он в промежутках между поеданием карамелек лишь односложно выражал свое согласие. Однако в конце концов, видимо, это надоело и ему.

– Думаю, дорогая, поскольку ты так заинтересовалась, тебе следует освежить память чтением первоисточников, – сказал он. – Маршал, у меня на столе лежит несколько книг. Не будете ли вы так любезны принести их сюда?

С этого момента в комнате воцарилась тишина. Хильда с головой ушла в тяжелые фолианты правовых сборников, словно это были увлекательнейшие приключенческие рассказы. Вскоре Барбер отправился к себе наверх, чтобы, как предполагалось, перед сном написать свое судебное решение, которое предстояло огласить на следующее утро. Не задержавшись надолго, его примеру последовал и Дерек, бросив прощальный взгляд на Хильду, по-прежнему поглощенную чтением и, видимо, забывшую, что, согласно расписанию, должна будет сменить его на дежурстве в три часа ночи. Она сидела, положив на колени «Сборник дел Суда королевской скамьи», и, судя по всему, блуждала за пределами темы, которая изначально привела ее к книге, потому что листала ее туда-сюда, читала отрывок оттуда, отрывок отсюда, словно любитель поэзии, бессистемно выхватывающий стихи из антологии. Странное зрелище, подумал тогда Дерек, которому предстояло вспомнить о нем долгое время спустя.

Глава 15
ИЗНУТРИ ИЛИ ИЗВНЕ?

Рэмплфордская сессия длилась целую неделю. Это была скучнейшая неделя в жизни Дерека. Длинные ночные дежурства, на которых продолжала настаивать Хильда, хотя в них, похоже, не было ни малейшего смысла, принесли физическую усталость. От Шилы не было никаких вестей, что держало его в неослабевающем нервном напряжении, и свои часы ночных дежурств он проводил в состоянии угрюмого нетерпения. Да и днем было ничуть не лучше. Судья сделался настолько замкнут и олимпийски холоден, что почти не походил на живое человеческое существо. Хильда же после инцидента с мертвой мышью стала необщительна, поглощена собственными мыслями и подсчетами, которыми не желала ни с кем делиться.

В сущности, единственным членом домашнего сообщества, который казался абсолютно довольным судьбой, был Бимиш. Рэмплфорд, как признался он Дереку, подходил ему. На самом деле он подходил ему как ни один другой город. Если не считать того, что здешний Высокий шериф оказался Добропорядочным Джентльменом, Бимиш не сообщил, чем именно так уж особенно подходил ему этот город, но Дерек заметил, что он взял за правило каждый день ускользать из резиденции, как только все собирались там после слушаний, и возвращался весьма поздно и в необычно веселом настроении. Скорее от скуки, чем по какой-то другой причине, Дерек сблизился, вернее, позволил Бимишу сблизиться с ним, и против собственной воли нашел его весьма занятным собеседником. Он был кладезем анекдотов про судей и адвокатов, которые представляли собой рассказы Петтигрю на те же темы, только в редакции, так сказать, «для людской». Но что больше всего поразило в них Дерека, так это тайная порочность, которая, похоже, была присуща всем их героям. Казалось, что поросячьи глазки Бимиша никогда не сияли удовольствием больше, чем тогда, когда он повествовал о провале или унижении кого-нибудь из них. Где-то в глубине его собственного мелочно-эгоистичного характера, чувствовал Дерек, таилась склонность к жестокости.

Однажды вечером, после того как судья и Хильда отправились спать, Дерек, дежуривший в первую смену, уже вышел в холл, чтобы подняться наверх, когда в проеме парадной двери возник Бимиш. Он приветствовал Дерека в расслабленно-дружеской манере, которая, как тот успел заметить, была ему свойственна после ночных экспедиций. На сей раз, как показалось Дереку, он был еще более расслаблен, чем обычно. Дело в том, что для Бимиша тот вечер выдался по-своему замечательным. После периода относительных проигрышей он вдруг обрел несокрушимую форму, и его победа над чемпионом местного канадского военного контингента была только что должным образом отпразднована.

– Не зайдете ли ко мне в комнату на минутку, маршал? – пригласил он. – Давайте поболтаем и выкурим по трубке.

– Нет, благодарю, – ответил Дерек. – Уже поздно, я как раз собирался подняться к себе.

Щедрость и гостеприимство посланцев доминиона развязали обычно очень сдержанный язык Бимиша.

– Подняться к себе, да? – повторил он. – Только не говорите мне, что собирались спать. Сейчас же ваша очередь заступать на дежурство, не так ли?

– Откуда вам это известно? – удивился Дерек.

Бимиш фыркнул:

– Господи! Вы что же, думаете, что мне об этом ничего не известно? Я, знаете ли, не вчера появился на свет.

Продолжая говорить, он двинулся к себе в комнату. После некоторого колебания Дерек последовал за ним.

– Я был бы очень плохим секретарем, если бы ничего не заметил при том, что происходит во время этого турне, – продолжал Бимиш, плюхаясь в кресло и начиная набивать трубку. – Работа секретаря заключается в том, чтобы знать все, не забывайте, маршал. Рискну предположить, что это я мог бы рассказать вам кое-что, чего вы не знаете.

Дерека всегда раздражало, когда Бимиш называл его «маршал». Вообще-то тот с самого начала предусмотрительно объяснил, что, называя его так, имеет в виду должность, а не фамилию, и что в таком обращении нет ни малейшей неуважительности, но все равно Дереку это продолжало резать ухо. Поэтому он ответил Бимишу весьма сухо:

– Думаю, в этом доме всем все об этом известно.

– Ну, за миссис Скуэр не скажу. Ее ничто, что за пределами кухни, не интересует. А что касается двух местных служанок, так те вообще ничего бы не заметили, если бы это не случилось прямо у них под носом. Да и в этом случае заметили бы, только если бы с этого нужно было стереть пыль. Будь ее светлость хоть чуточку в своей обычной форме, она бы уже давно на них собак спустила.

Так и не сумев раскурить трубку, он сдался и закрыл глаза.

– На чем я остановился? – вдруг встрепенулся он. – Ах да! Сэвидж знает все, маршал, можете не сомневаться, и Грин тоже. Нет, я с ними не сплетничаю. Я знаю свое место, но научил и их знать свое. Но в таком маленьком соб… сообществе, как наше, слухи, знаете ли, сами собой распростр… траняются.

Дерек ничего не ответил. Он пытался понять, что стоит за этим удивительным сообщением, когда Бимиш заговорил снова:

– Лично я думаю, что вы зря тратите время. И мне жаль видеть, как такой молодой человек, как вы, лишает себя первых, самых сладких часов сна просто так. Другое дело, если бы было ради чего борд… бодрствовать по ночам, так ведь нет, насколько я знаю. – При этих словах в его взгляде появилось многозначительное выражение, от которого у Дерека зарделись щеки. – Видите ли, маршал, – продолжал Бимиш, – здесь все просто: это дело рук либо кого-то извне, либо кого-то изнутри – если это вообще «дело», а не галлу… галлюцинация. Если извне, то на что существует полиция? А если изнутри, что ж, тогда это могли сделать-только я, Грин или Сэвидж, но чего ради кто-то из нас стал бы рисковать своим положением? Так или иначе, если это развлекает ее светлость – дело хозяйское. И если в результате она как-нибудь ночью схлопочет еще один синяк, я лично горевать не буду.

Он снова закрыл глаза, и Дерек было уже подумал, что он заснул, но через несколько секунд, по-прежнему не открывая глаз, Бимиш добавил:

– И в любом случае, маршал, могу сказать наперед, что во время эт-той сессии нич-ч-чего не случится. Между этой сессией и ос-с-стальными есть большая р-разница.

– Какая разница? – нетерпеливо поторопил его Дерек.

Бимиш открыл один весьма затуманенный глаз:

– Не д-д-догадывает-тесь? – сказал он все более заплетающимся языком. – Р-р-разница в с-с-составе с-с-су-да. Петтигрю нет. В-вот и в-все.

– Какого черта вы имеете в виду? – сердито закричал на него Дерек.

– Н-не над-д-о так ш-шуметь, маршал. Я всего лишь в-в-ысказ-з-зываю наб-б-блюдение. Между эт-т-тими двумя – Б-большая Враж-ж-жда… всегда б-б-была. Эт-т-то давно из-з-звестно. Секр-кретари знают все… вс-с-е. Эт-т-то их раб-б-бота, знаете ли. Большая Враж-ж-да…

На сей раз Бимиш и впрямь заснул.

Ни на следующий день, ни когда бы то ни было потом Бимиш ни словом, ни взглядом не намекнул на этот неловкий эпизод. Дерек со своей стороны был только рад забыть о нем – то есть в его памяти он, конечно, оставался, так же как и то мгновение на вокзале, которое тоже ни за что не хотело уходить из нее, но он охотно делал вид, что ничего не было. Хильде он, естественно, ничего не сказал, лишь робко предположил, что можно ослабить систему наблюдения, каковое предположение она не задумываясь отвергла.

Так или иначе, Бимиш оказался прав в отношении рэмплфордской сессии, во время которой не случилось ничего, что внесло бы хоть какое-то разнообразие в монотонный ход отправления правосудия. Ничего, если не считать двух незначительных инцидентов: одного настолько тривиального, что в обычных обстоятельствах он вообще прошел бы незамеченным, и другого, случившегося совсем под занавес, так что он едва ли мог иметь отношение к самой сессии.

Через два дня после пьяных откровений Бимиша и за день до окончания сессии помощник шерифа, как обычно, заехал, чтобы проводить судью в присутствие. Поскольку дело шло к концу, он прибыл один, но в остальном процедура была точно такой же, как во все предыдущие дни. Помощник шерифа прибывал ровно в десять часов утра, Грин встречал его и препровождал в маленькую комнату на втором этаже, которая, судя по всему, только для этой цели и предназначалась. Здесь разговором, который день ото дня становился все более и более вялым и бессодержательным, его занимали Дерек и Хильда, если она благоволила появиться. Сэвидж тем временем находился в комнате судьи, помогая ему надеть парик, мантию, белую нашейную ленту и тот странный кусок материи, который называют судейской пелериной. Через должный промежуток времени судья, в полном официальном облачении, спускался к ожидающим его помощникам. Резиденция располагалась на нескольких уровнях, и коридор, в котором находилась комната судьи, прямо соединял ее с комнатой ожидания, завершаясь коротким лестничным маршем. Брадобрей имел обыкновение спускаться по нему медленной церемониальной поступью, с торжественным выражением на лице, призванным подчеркнуть тот факт, что если какой-то час назад за завтраком он был просто брюзгливым пожилым джентльменом, то теперь он – ассизный судья его величества. Было видно, что эта маленькая церемония доставляет ему безобидное удовольствие.

О том, что случилось в тот день, рассказывать особо нечего. Судья находился в четырех ступеньках от пола, в одной руке он сжимал белые лайковые перчатки, другой деликатно поддерживал полы мантии, когда Хильда, на сей раз присутствовавшая в комнате ожидания, вдруг издала панический вопль и стремглав бросилась вперед как раз в тот момент, когда судья, оступившись, полетел вниз головой. В первый миг показалось, что сейчас случится большое несчастье, но Хильдино присутствие духа предотвратило падение тяжелого, с плохо гнущимися суставами мужчины, которое могло плохо для него кончиться. Она подоспела вовремя, чтобы принять его вес на свое плечо, и оба унизительно, но невредимо свалились на пол.

Маршал и помощник шерифа помогли им встать; парик был поднят с пола и водружен обратно на голову судьи, мантию поспешно отряхнули, и были произнесены все неизбежные в случае подобных маленьких несчастий восклицания. Хильда, однако, ничего не восклицала. Убедившись в том, что муж не пострадал, и весьма раздраженно ответив на вопрос о ее собственном состоянии, что она в порядке, чего не скажешь о ее платье, она прервала поток сочувствий и твердо заявила:

– Что я хочу знать, так это как это случилось!

Ответ прозвучал с верхней площадки, откуда за происшествием наблюдал Сэвидж:

– Думаю, на той ступеньке сломался прут, который держит ковер, миледи.

– А почему, черт возьми, он должен был сломаться? – сказала она, подходя к лестнице, чтобы удостовериться лично.

На этот вопрос никто не мог ей ответить.

– Опасная вещь эти пруты, – заметил помощник шерифа. – Помню…

– Мистер помощник шерифа, если вы готовы, думаю, нам пора, – перебил его Барбер, у которого не было ни малейшей охоты выслушивать воспоминания о несчастных случаях, произошедших с другими людьми.

– Наверное, я сегодня в суд не поеду, – сказала Хильда.

– Как хочешь, дорогая. Полагаю, тебе не помешает немного полежать. Боюсь, ты сильно переволновалась.

– Нет, я же сказала, что в полном порядке. Просто передумала.

Когда все остальные покинули комнату, Хильда посмотрела на Дерека взглядом, который принято называть многозначительным. Дерек это сразу понял, однако, к сожалению, не смог расшифровать, что именно он означал. Хильда, без сомнения, выглядела очень решительной и взволнованной, но чем? Не могло же ей прийти в голову, что этот инцидент имел какое-то отношение к предполагаемому заговору против судьи?

Но как оказалось, именно это ей в голову и пришло. Тем вечером она отозвала его в сторону.

– Дерек, я хочу поговорить с вами, – серьезно сказала она. – Утром я очень внимательно осмотрела пруты на ступеньках. Все они исключительно крепкие. Их крайне трудно сдвинуть с места. Но этот был намеренно выдернут из гнезда.

– Но это невозможно, – возразил Дерек. – Кому, Господи прости, это могло понадобиться?

– Об этом-то я себя и спрашиваю, – мрачно ответила Хильда.

– Ну, я могу предположить лишь то, что это была служанка. Им, наверное, положено вынимать и чистить пруты.

– Я поговорила со служанкой. Она категорически утверждает, что не прикасалась к этим прутам ни разу с тех пор, как мы приехали.

Дерек, припоминая комментарий Бимиша по поводу здешней прислуги, вынужден был признать, что, вероятней всего, так и было. Допустив, что шокирующее подозрение Хильды имеет под собой основание, он попытался рассмотреть другие возможности. Последним, кто пользовался этой лестницей, предположительно был Сэвидж. Неужели он мог не заметить сдвинутого с места прута? Не обязательно, поскольку он шел вверх. Наблюдая сверху за падением судьи, он выглядел искренне удивленным. Или все же удивление было наигранным? Задним числом трудно точно восстановить в памяти выражение чьего-то лица. Может, в нем было что-то особенное?..

– Теперь вы понимаете, почему я считаю, что мы не должны ослаблять бдительность? – говорила между тем Хильда. – Очевидно, что опасность может грозить изнутри так же, как снаружи, и мы должны быть к этому готовы. Ужасная ситуация: я не знаю, кому можно доверять.

И снова Дерек вспомнил замечание Бимиша: «либо кто-то извне – либо кто-то изнутри». А если изнутри, то Сэвидж подходит не хуже любого другого. Но почему именно Сэвидж? Что он, Дерек, на самом деле знает обо всех этих людях, с которыми делит свою бродячую жизнь последние несколько недель? Что в действительности стоит за молчаливостью Грина, подобострастием Сэвиджа, фамильярностью Бимиша? Или все происходящее, заимствуя выражение того же Бимиша, – лишь галлюцинация? Конечно, все это слишком абсурдно, чтобы быть правдой, эпизоды слишком уж не согласуются между собой, версия Хильды слишком оторвана от обычной жизни. Единственный несомненный факт состоял в том, что ее светлость находилась в крайне взвинченном состоянии. Но еще немного, чувствовал Дерек, и его собственное состояние будет ничем не лучше.

Дерек был искренне рад покинуть Рэмплфорд. Последний день пребывания там оказался отмечен, хотя и не слишком радостно, письмом от Шилы, в котором она писала, что ей слишком трудно объяснить все на бумаге, но если бы только они могли вскоре увидеться, она бы все ему рассказала. Наконец-то был сделан хоть маленький шажок по направлению к долгожданному, хоть и тревожному, моменту, и даже тот факт, что Бимиш, описывая Уитси, следующий пункт их маршрута, лаконично назвал его отвратительным, не мог умерить стремления Дерека поскорее туда попасть. Вот почему он испытал большое облегчение, снова оказавшись в отдельном вагоне и разглядывая в окно неизбежный полицейский караул и помощника шерифа, почтительно разговаривавшего с отъезжающими на фоне канадских солдат, которых, похоже, весь этот спектакль немало забавлял.

Прозвучал свисток, и остатки непривилегированных пассажиров набились куда-то в переполненные «простые» вагоны поезда, когда на перрон выбежал офицер полиции. Он поспешно отдал честь Главному констеблю и что-то передал ему, произнеся несколько неслышных слов. Главный констебль, в свою очередь, забарабанил по окну судейского купе, которое Дерек только что поднял.

– Милорд, это только что доставили из резиденции, – сказал он, когда окно снова немного приспустили. – Письмо, видимо, пришло уже после вашего отъезда. Надеюсь, в нем нет ничего важного.

Он просунул конверт в оконную щель. Судья взял его, распечатал и быстро просмотрел.

– Послушайте, – крикнул он сердито. – Как оно попало…

Но было слишком поздно. Поезд уже набирал скорость. Главный констебль, с поднятой к козырьку рукой и приклеенной к лицу дежурной улыбкой, уплывал от них назад. Помощник шерифа, с облегчением сняв с головы свою высокую шляпу, уже почти скрылся из виду. А на коленях у судьи лежал маленький листок бумаги с напечатанным на машинке текстом и конверт без штемпеля.

Хильда взяла листок. Ей не понадобилось много времени, чтобы прочесть следующее: «Знай, больше тебе не удастся так легко отделаться».

Хильда опять посмотрела на Дерека многозначительным взглядом. На сей раз расшифровать его значение не составило никакого труда.