Текст книги "Трагедия закона"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 16
ГАЗ

Уитси, как и предсказывал Бимиш, оказался «отвратительным». Трудно было представить себе больший контраст безмятежному и осознающему свое достоинство Рэмплфорду, чем этот мрачный, уродливый и в условиях войны работающий с невероятной перегрузкой портовый город. В отличие от монастырского уединения находящегося на огороженной территории дома каноника здешняя резиденция судьи располагалась в запущенном викторианском особняке, огромные, скудно обставленные комнаты которого ухитрялись быть одновременно и холодными, и душными и чьи гигантские окна из толстого листового стекла днем смотрели на лес дымящих труб, а ночью неизменно создавали трудности с затемнением.

Темнота и составила главное впечатление Дерека от Уитси. К тому времени дни стали короткими. Работы в суде оказалось много, она была тяжелой, и заседать приходилось подолгу. Барбер, который под угрозой потери своего положения, похоже, становился все более трудолюбивым, каждый день засиживался на службе, стремясь поскорее завершить список представленных к рассмотрению дел, и покидал здание суда лишь далеко после заката солнца. Дереку казалось, что дневной свет он видел теперь лишь из окна машины Высокого шерифа, везущей его на обед из унылого здания суда, где рассматривались еще более унылые правонарушения, и обратно. Он вдруг обнаружил, что завидует Бимишу, пешком семенящему под нескончаемым дождем – ибо в довершение всех неприятностей здешний шериф оказался Жадным Шельмецом, – почти так же, как этот изнуренный непогодой человек завидовал ему, передвигавшемуся в автомобиле.

К тому времени Дереку до чертиков надоело это турне и все, что было с ним связано. Ему надоела шляпа с высокой тульей, которую он был обязан повсюду таскать с собой, надоел фрак, в карманах которого никогда не хватало места для всего, что ему было нужно. Церемонии и формальности, которые на первых порах забавляли, от многократного повторения стали лишь утомлять. Он точно знал теперь, в каком месте запнется судейский секретарь при оглашении состава участников судебного заседания, их прав и обязанностей, и изучил все модуляции «судебного» голоса Бимиша. Он почти дословно знал предупреждение о необходимости соблюдать тишину, с которым судья обратится к первому нарушившему порядок в зале; ему было хорошо известно едкое презрение, которое тот приберегал для мошенника, и скорбная суровость, с какой он отправлял вора-рецидивиста на его десятый срок безнадежного заключения. Даже сами преступники и потерпевшие стали казаться ему на одно лицо. Варианты правонарушений ограниченны, и старшие по возрасту, более, чем Дерек, умудренные опытом юристы, которые несравнимо дольше просидели в судах, привыкли к этому, перестав осознавать, что вариации человеческих характеров, напротив, безграничны.

Единственными слушаниями, которые доставляли хоть какое-то удовольствие, были те, в которых участвовал Петтигрю. От него по крайней мере всегда можно было ожидать какого-нибудь свежего речевого оборота или неожиданного язвительного замечания, которое разряжало унылую монотонность. Уитсиские ассизы, к счастью, были становым якорем его практики. Здесь он начал одерживать свои первые успехи, здесь же до сих пор оставалось несколько верных ему клиентов. Еще не так давно он самоуверенно надеялся стать здешним рекордером. Но когда вакансия освободилась, министром внутренних дел оказался не тот человек, и этот приз, как и многие другие, уплыл из рук Петтигрю.

В резиденции жизнь текла почти так же тускло и однообразно, как и за ее пределами. Светские развлечения, которые Хильда привнесла в турне, присоединившись к нему в Саутингтоне, остались в прошлом. Едва ли не первым письмом, настигшим ее в Уитси, было письмо от брата, которое со всей очевидностью показало, что ее миссия в переговорах с Сибалдом-Смитом потерпела крах. Ни о каком уменьшении катастрофической цифры он не желал теперь и слышать, а его адвокаты все настойчивей требовали ускорить решение. «К счастью, – писал Майкл, – это старомодная респектабельная фирма, и, думаю, перспектива предъявления иска судье Высокого суда правосудия внушает им благоговейный ужас. Если бы не это, мы бы уже давно имели постановление суда. Но у меня есть отчетливое ощущение, что клиент торопит их, и то, что они поборют свой респект перед судьей, – лишь вопрос времени». Хильда, прекрасно знавшая, кто торопит самого клиента, в отчаянии встала на путь жесткой экономии. Она прибегла даже к невозможной, неслыханной мере, попробовав укладываться в «командировочное содержание», предоставляемое государством своим ассизным судьям, а то и немного откладывать из него. К ужасу миссис Скуэр, рацион питания был урезан до размеров, граничивших в ее понимании с голодной смертью. К сожалению, Хильде пришлось сделать это на полгода раньше, чем всей стране, так что пока это воспринималось не как высшее проявление патриотизма, а как крохоборство.

Однако существовало светское мероприятие, избежать которого было никак нельзя, – обычай предписывал судье дать ужин в честь мэра Уитси. Что пришлось в связи с этим пережить Хильде, знала только она сама. Необходимо было поддержать две репутации: репутацию судейского сословия по части гостеприимства и собственную репутацию обаятельной и щедрой хозяйки, которой она очень дорожила. В качестве представительницы лондонского света блистать перед провинциальным сановным обществом своим остроумием, тактом и обаянием и в то же время считать каждый съеденный гостями кусок и каждую выпитую каплю, сидеть в гостиной, молясь в душе, чтобы мужу не пришло в голову послать за еще одной бутылкой портвейна, – все это требовало такого нервного напряжения, какое даже при незаурядной стойкости ее духа было трудно выдержать. Когда все закончилось и гости разошлись, она призналась, что у нее чудовищно болит голова.

Расписание дежурств, разумеется, оставалось в силе. В ту ночь Хильда заступала в первую смену. Движимый состраданием при виде ее бледных щек, Дерек воспользовался тем, что судья вышел из комнаты, и предложил взять на себя всю ночь. Сдерживая зевок, он заверил ее, что совсем не хочет спать. Но Хильда покачала головой.

– Я приду в норму, – сказала она, – если посплю всего несколько часов. Вы не возражаете, Дерек, против того, чтобы еще одну ночь подежурить в первую смену? Постучите и разбудите меня в…

– Я вовсе не буду вас будить, – галантно запротестовал Дерек.

– Это очень мило с вашей стороны, – улыбнулась Хильда. – Тогда я проснусь сама. Для меня это уже стало второй натурой. Но если я опоздаю на полчаса или чуть больше, вы ведь поймете, правда?

И Дерек, сердце которого под белой манишкой учащенно билось от альтруизма, заверил ее, что поймет безусловно.

На самом деле она опоздала не на полчаса, а на час с четвертью. К тому времени Дерек, хоть и не спал глубоким и здоровым по строгим медицинским стандартам сном, был на грани яви и забытья и не слышал ничего, что происходило за пределами нескольких ближайших от него ярдов. Накануне вечером, когда по тусклому взгляду мэра стало ясно, что на кону репутация всего судейского корпуса, было велено откупорить еще одну бутылку портвейна, и Дерек основательно приложился к ней. Это способствовало тому, что долгие часы ночного дежурства превратились для него в жестокую борьбу со сном, из которой последний чуть не вышел победителем, хотя в начале своего бдения Маршалл был достаточно внимателен. Впервые с тех пор, как на него возложили эту ночную повинность, он в какой-то мере признал ее разумность. После получения последнего анонимного письма он невольно начал верить в то, что преследовавшие Хильду страхи имели под собой почву. Для него вопрос теперь был не в том, случится ли что-нибудь в Уитси, а в том, когда и что именно случится. А в ту конкретную ночь по непонятной причине он чувствовал, что опасность в той или иной форме очень близка. Но когда (и если) она возникнет, будет ли он в состоянии распознать и предотвратить ее?

Как раз тогда, когда начал размышлять, как долго ему еще предстоит бодрствовать, он был встревожен звонком и громким стуком во входную дверь. Спустившись вниз, он увидел почтительного, но решительно настроенного констебля. Тот заметил свет в задней части дома и попросил немедленно проверить, в чем дело.

Дерек вышел на улицу вместе с офицером и не без труда различил узкую полоску света, послужившую причиной тревоги. Свет горел в одной из немногих комнат, до тех пор не вызывавших никакого беспокойства, – в редко используемой библиотеке, окна которой были закрыты тяжелыми внешними ставнями. Вероятно, дувший в тот момент сильный ветер ослабил петли, в результате чего один ставень провис посередине. Поскольку дверь комнаты, выходившей в холл, оставалась открытой, свет мог отражаться от верхней лестничной площадки, где нес караул Дерек. Установив это, они поняли, что оплошность можно легко исправить, вернувшись в дом и закрыв дверь в библиотеку.

Пожелав констеблю спокойной ночи, Дерек снова занял свой пост. Этот маленький эпизод – как раз то, что ему было нужно для встряски, решил Дерек: теперь ему будет не трудно бороться со сном. Совсем не трудно. Никогда в жизни ему не хотелось спать меньше, чем…

Когда его разбудило приближение Хильды, он сидел, ссутулившись и уронив голову на грудь, возле собственной комнаты, откуда (конечно, если держать глаза открытыми) мог прекрасно видеть дверь спальни Барбера. Надеясь, что его сонливость не была замечена, он постарался быстро вскочить со стула.

– Вот и я наконец! – мягко сказала Хильда. Она казалась вполне отдохнувшей. Недавно бледные щеки покрылись легким румянцем, и выглядела она очень привлекательной в одеянии, в котором, хоть и известно оно под названием неглиже[36]36
  От фр. Négligé – небрежный.


[Закрыть], не было ничего небрежного, то ли в силу фасона, то ли в силу умения Хильды носить и такой наряд.

– Было очень любезно с вашей стороны дать мне поспать, – продолжила она. – Вы, должно быть, страшно устали. Все в порядке?

– О да, – ответил Дерек. – Совершенно ничего не случилось.

– Это хорошо. Не знаю почему, но вчера я особенно нервничала.

Она направилась к спальне судьи; Дерек последовал за ней, отметив про себя, что никакая нервозность, однако, не помешала ей отлично выспаться. Издали он отчетливо услышал тяжелый храп Барбера: даже более громкий, чем обычно, подумал он. Никаких причин для беспокойства!

Он как раз собирался пожелать Хильде спокойной ночи и отправиться в долгожданную постель, когда заметил, что Хильда остановилась у мужниной спальни со странным выражением лица.

– Подойдите-ка сюда на минутку, Дерек, – попросила она неуверенно. – Вы не чувствуете никакого запаха?

Дерек принюхался. То ли от бессонницы, то ли от портвейна все его ощущения были притуплены, и он не мог ничего сказать определенно.

– Я… я не думаю… – пробормотал он.

Но к тому времени Хильда, распластавшись на полу, уже сунула нос в щель под дверью.

– Газ! – воскликнула она, с трудом вставая. – Никаких сомнений, я чувствую запах газа! Быстрей!

Она распахнула дверь, и Дерек вошел вслед за ней в комнату, погруженную в кромешную тьму.

– И всегда-то он спит с закрытыми окнами! – сердито сказала она, и действительно, воздух в комнате был спертым. Но теперь Дерек тоже безошибочно ощутил тяжелый запах и даже сквозь храп, доносившийся с кровати, услышал тихое непрерывное шипение, исходившее с другого конца комнаты.

Натыкаясь друг на друга в темноте, они бросились искать газовый кран. Спустя некоторое время, показавшееся таким долгим, что она чуть не сошла с ума, Хильда нащупала его, и змеиное шипение прекратилось. Потом Дерек подошел к окну, отдернул тяжелые шторы и настежь распахнул створки. Холодный свежий воздух ворвался в комнату вместе с брызгами дождя. Хильда тем временем, метнувшись к кровати, принялась яростно трясти мирно спавшего мужа.

– Уильям! – тревожно кричала она. – Уильям! С тобой все в порядке?

Храп смолк, и после паузы Дерек услышал сонный голос:

– Что такое? Что, черт возьми, происходит? – Затем кровать скрипнула – видимо, судья сел. – Зачем ты открыла окна? – раздраженно спросил он.

Хильда с облегчением сделала долгий выдох.

– Была утечка газа, – сказала она. – Ты мог умереть.

– Да? – произнес все еще сонный голос. – Как глупо с моей стороны. Но мне казалось, что я хорошо закрутил кран. А теперь он перекрыт? Спасибо, Хильда.

Снова раздался скрип – это судья повалился обратно в постель. Через секунду-другую храп возобновился.

Дерек и Хильда с излишней предосторожностью, на цыпочках вышли из комнаты. За дверью ее светлость повернулась к нему, глаза у нее блестели, дыхание было учащенным.

– Слава Всевышнему! – сказала она. – Мы поспели как раз вовремя.

– Да, – согласился Дерек. – Счастье, что вы почувствовали запах: – Он говорил запинаясь, в голове настойчиво билась мысль: если бы он караулил как следует, этого бы никогда не случилось.

– Как вы думаете, он не пострадал? – взволнованно спросила Хильда. – Не нужно ли вызвать доктора?

В голове Дерека постепенно начинало проясняться.

– Не думаю, – сказал он. – Газа в комнате было не много, иначе это и на нас сказалось бы. А к тому времени, когда мы вышли, воздух был совершенно чистым. Возможно, утром у него поболит голова, но, кроме этого, уверен, никаких последствий не будет. Странно, – добавил он, ощущая неестественную для человека в состоянии физической усталости четкость мысли, – странно, что в комнате не скопилось гораздо больше газа. Должно быть, кран был отвернут лишь чуть-чуть.

– Я не обратила внимания, – ответила Хильда. – Просто завернула его как можно крепче, пока шипение не прекратилось.

– Я в этом плохо разбираюсь, – продолжал Дерек, – но судья спит уже более пяти часов. Если бы он просто не довернул кран, когда ложился спать, к настоящему моменту уже весь дом пропах бы газом, даже при минимальной утечке. Но шипение различалось отчетливо, когда мы вошли в комнату.

– Это значит, что кран отвернули недавно, – догадалась Хильда.

– Похоже на то, не так ли?

– Кто-то проник в спальню и сделал это… – ее голос угрожающе повысился, – пока вы, как предполагалось, должны были наблюдать… пока вы спали…

– Я не спал, – огрызнулся Дерек.

– Я могла подойти к вам вплотную, и вы бы ничего не заметили, если бы я позаботилась о том, чтобы ступать бесшумно. Точно так же любой мог войти в комнату и выйти из нее.

Обвинение, Дерек это понимал, было отнюдь не беспочвенным, но, исходившее от нее в сложившихся обстоятельствах, оно показалось ему чудовищно несправедливым. И это заставило его выпалить то, о чем он тут же пожалел:

– Я не думаю, что кому-то удалось бы это сделать. В конце концов, если это не было случайностью, то вовсе не значит, что он не сделал этого сам.

Ему не было нужды смотреть в лицо Хильде, чтобы понять, что она смертельно оскорблена. После ледяного молчания она лишь сдержанно произнесла:

– Думаю, теперь вам лучше отправиться спать. Обсудим это утром, когда… когда вы будете более адекватны.

Не сказав больше ни слова, Дерек пошел к себе, но заснул далеко не сразу. Этот эпизод очень взволновал его гораздо больше, чем все, что случилось прежде в изобилующей тревогами истории этого турне. Впервые произошло нечто, от чего нельзя было просто так отмахнуться как от пустой угрозы или вульгарной шутки. Нынешнее происшествие можно было объяснить лишь преднамеренной попыткой покушения на жизнь судьи. Если бы Хильда вовремя не вышла на сцену и не учуяла запах газа, он мог задохнуться. До сих пор Дереку очень не хотелось верить в реальность угрозы, и это нежелание, а также стремление найти оправдание своей явной несостоятельности в роли стража заставили его сделать поспешное предположение о попытке самоубийства – предположение, в которое он сам, в сущности, не верил.

Но если это и впрямь было покушением на Барбера, то приходилось признать факт, что предпринято оно кем-то из домашних. Резиденция хорошо охранялась, шансы проникнуть в нее снаружи были ничтожны. Дерек еще раз перебрал в памяти всех, кого так часто видел и так мало знал. На первый взгляд, подозревать любого из них было абсурдно, поскольку, не говоря уж обо всем остальном, смерть судьи неминуемо привела бы всех к потере своих исключительно теплых и доходных мест. Он также вспомнил, что Бимиш («подозреваемый номер один», как, несомненно, окрестил бы его любимый романист-детективщик Дерека) был прекрасно осведомлен о системе ночных дежурств. Разве стал бы он рисковать быть застигнутым на месте преступления, при том что его повседневные служебные обязанности предоставляли бесчисленное количество возможностей, куда более подходящих для преднамеренного убийства?

При этой мысли странная идея забрезжила в голове Дерека. Предположим, что Бимиш прокрался в спальню Барбера и отвернул кран не с намерением убить судью, а просто в качестве злой шутки, дабы продемонстрировать неэффективность ночных бдений маршала, и что собирался вернуться чуть позже, чтобы закрутить кран и посмеяться над заснувшим стражем. Фантастичное предположение, но вполне согласующееся с тем, что Дерек успел узнать о злобном чувстве юмора этого человека. А если так, то неожиданное появление Хильды испортило ему все удовольствие. Дерек решил на следующий День внимательно понаблюдать за Бимишем – не выдаст ли тот ненароком своей осведомленности в ночном происшествии?

Потом он перешел к рассмотрению кандидатур Сэвиджа и Грина и с огорчением обнаружил, что их личности в качестве потенциальных убийц по-прежнему остаются для него такими же белыми пятнами, как и раньше. Он решил, что впредь следует сблизиться с ними и изучить их индивидуальности, но как это сделать, не имел ни малейшего понятия. Миссис Скуэр, разумеется, можно было сразу исключить. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: она не из тех женщин, которые способны встать в три часа утра, чтобы кого-нибудь убить, или по любой иной причине, если только ею внезапно не овладела какая-нибудь жуткая мания. Таким образом, оставалась еще лишь одна возможная подозреваемая – сама Хильда. И здесь очередная, еще более невероятная идея пришла ему в голову: она пустила газ в комнате мужа единственно ради того, чтобы получить удовлетворение, «раскрыв» покушение и предотвратив его. Другой причины такого поступка, кроме удовольствия от демонстрации реальной необходимости продолжать ночные дежурства, он не мог себе представить, но готов был признать, что Хильда может иметь мотив, недоступный его пониманию. Не исключено, что она немного безумна, и безумие это проявилось в том, что она вообразила себе некий заговор против судьи и подстроила серию инцидентов в оправдание своей фантазии. В конце концов, мания преследования не такое уж редкое проявление умопомрачения, а в данном случае она могла просто принять необычную форму. Дерек поиграл с этой идеей и в какой-то момент даже готов был поверить, что нашел ключ к разгадке всей тайны, но вскоре понял, что это не годится. Он видел лицо Хильды и когда она откусила отравленную конфету, и сразу после нападения в Уимблингэме. Ни одного из этих инцидентов она придумать не могла. В этом он был совершенно уверен.

Дерек сдался и, уже проваливаясь в сон, подумал: если расследовать дело о попытке отравления судьи Барбера газом будет человек со стороны, например инспектор Моллет, в свой список подозреваемых он наверняка включит еще одно имя – имя Дерека Маршалла. И это предположение, как ни странно, показалось ему самым фантастичным из всех.

Глава 17
РАЗМЫШЛЕНИЯ

Хильда не выполнила своего обещания, точнее, угрозы, обсудить ночные события следующим утром. Осадок от них у всех трех участников был таким неприятным, что никому не хотелось к ним возвращаться. По поведению судьи невозможно было определить, прав ли был Дерек, предсказав ему утреннюю головную боль. Конечно, за завтраком он был весьма хмур, но не многим более, чем обычно. Равно нельзя было понять, помнит ли он вообще что-нибудь о том, как его разбудили ночью и сообщили, что он чуть не отравился газом. В результате за столом словно бы воцарился заговор молчания, при этом двое заговорщиков терялись в догадках: является третий член компании соучастником заговора или нет.

Во время особо скучных в тот день слушаний, однако, у Дерека (в промежутках между чтением Первой книги Самуила) было свободное время, чтобы далее поразмышлять обо всем этом деле, и в результате размышлений он решил днем поговорить с Хильдой. Памятуя об обстоятельстве, при котором они прервали разговор в тот утренний час, начал он неуклюже:

– Я кое-что хотел сказать вам по поводу прошлой ночи. Мне очень неловко, я…

– Мне очень неловко, я… – одновременно с ним произнесла Хильда, и оба рассмеялись. Лед между ними был сломан.

На Хильду невозможно долго сердиться, подумал Дерек и почувствовал себя по-детски счастливым от того, что она на него тоже не сердится.

– Перед тем как вы пришли, случилось кое-что, о чем я вам не рассказал, – продолжил Дерек. – В тот момент это не показалось мне важным, но теперь, задним числом, я думаю, что, может, был не прав.

Он рассказал ей о визите констебля и о том, что ставень в библиотеке, возможно, был поврежден. Хильду это озадачило.

– Очень неприятно, – прокомментировала она. – Нужно, разумеется, проследить, чтобы ставень починили. Но я не вижу, какое отношение это может иметь к тому, что произошло в спальне судьи. Вы же не думаете, что кто-то мог проникнуть в дом таким путем? Если бы это было так, то как он мог подняться по лестнице, не замеченный вами?

– Нет, – согласился Дерек, – я совершенно уверен, что этого быть не могло. Окна в библиотеке были закрыты, и шпингалеты никто не трогал. Но что помешало бы кому-то войти через парадную дверь, пока мы с полицейским осматривали дом сзади? Мне, видите ли, пришлось оставить ее открытой, поскольку у меня не было ключа.

– Понятно, – с сомнением произнесла Хильда.

– Допустим, кто-то топтался поблизости в расчете на то, что представится шанс проникнуть в дом. Он вполне мог ухватиться за эту возможность.

– Думаю, это всего лишь вероятность, – сказала Хильда. Рассуждения Дерека ее явно не убедили. Она с минуту додумала, и вдруг лицо ее озарилось догадкой: – Нет! – воскликнула она. – У меня есть идея получше. Это ведь был внешний ставень, так? Не вероятней ли предположить, что этот человек намеренно ослабил петли, чтобы свет мог проникнуть наружу? Он знал, что это отвлечет констебля от входной двери и даст шанс ему.

– А я позволил ему воспользоваться этим шансом, оставив дверь открытой. Вы правы, Хильда. У него было полно времени, чтобы подняться по лестнице, спуститься обратно и уйти, прежде чем я вернусь. Понимаете, что это значит? Я потратил несколько часов на то, чтобы вычислить, кто из домашних мог это сделать, а теперь получается, что это вовсе не обязательно было делом рук кого-то из живущих в доме.

– И этот чужой по-прежнему на свободе и может продолжить свои попытки убить моего мужа, – с горечью добавила Хильда. – Вот вам и Скотленд-Ярд. Но все равно у меня гора с плеч свалилась: не очень приятно думать, что в доме бок о бок с тобой живет либо преступник, либо маньяк. Однако я не собираюсь отбрасывать и вашу версию, Дерек. В конце концов, нет абсолютно никаких доказательств, что все произошло так, как мы сейчас описали. Мы должны по-прежнему быть начеку и учитывать все возможности, теперь даже больше, чем прежде.

– А пока, – вставил Дерек, – полагаю, вы захотите передать это дело в руки полиции?

Хильда покачала головой:

– Нет. Понимаю, что нам это сулит еще больше работы и волнений, но обращаться в полицию мы не можем.

– Но ведь, – возразил Дерек, – если действительно существует преступник, который, как вы правильно сказали, остается на свободе и пытается убить вашего мужа, мы обязаны сделать все, чтобы защитить судью.

– Знаю, – ответила Хильда. – Но я, так же как и вы, много думала об этом. Существует одно серьезное препятствие против обращения в полицию по этому конкретному поводу, препятствие, которого вы не осознаете. Если мы это сделаем, как вы думаете, что они прежде всего предпримут?

К тому времени Дерек прочел достаточное количество письменных показаний свидетелей, чтобы иметь представление о том, как работает полиция.

– Полагаю, они начнут опрашивать всех свидетелей, – сказал он.

– Именно. И к кому первому они обратятся?

– Надо думать, к судье.

– Вот-вот.

– Конечно, мы не знаем, может ли он сказать хоть что-то об этом происшествии. Если только… Он вам не говорил?..

– Нет. Он ничего мне не говорил. Вполне вероятно, что он вообще ничего не помнит о прошлой ночи.

– Понимаю: и вы не хотите поселить в нем тревогу.

– Да, не хочу, – медленно произнесла Хильда. – Это одна причина, по которой я не желаю, чтобы полиция слонялась здесь и собирала показания. Но есть и другая. Допустим, что он помнит все.

– Я не совсем понимаю, – удивился Дерек.

– В самом деле? Лучше бы вы поняли все сами, это немного облегчило бы мою задачу. Видите ли… прошлой ночью вы высказали предположение о том, как еще это могло случиться. Боюсь, я слишком резко на него прореагировала. Но допустим – всего лишь допустим, – что вы были правы… что он в самом деле хотел… О, Дерек, неужели мне нужно все сказать открытым текстом?

Она чуть не плакала. Дерек, чрезвычайно смущенный этим зрелищем, неловко засуетился, пытаясь утешить ее.

– Но послушайте, – затараторил он, – я вовсе не подразумевал того, что сказал тогда. Просто я рассердился, когда вы заявили, будто я спал. Так я и спал… почти. Пожалуйста, не воспринимайте это всерьез. Я никогда не имел в виду, что судья хотел покончить собой. В конце концов, нет ни малейшей причины предполагать подобное.

– Спасибо, Дерек, – сказала Хильда, вытирая глаза. – Очень мило, что вы это сказали. Но боюсь, все не так просто. Видите ли, вы не знаете моего мужа так, как знаю его я. – Она вымучила слабую улыбку. – Что неудивительно, не так ли? Странная сложилась ситуация. Мы знакомы всего несколько недель, а я говорю с вами о вещах, которые, как мне казалось, никогда и ни с кем обсуждать бы не стала. Ладно, нет смысла ходить вокруг да около. Дело вот в чем: я и впрямь думаю, что мой муж при определенных обстоятельствах мог решиться на самоубийство.

Дерек хотел что-то сказать, но она жестом остановила его.

– Раз уж я начала, дайте мне закончить. Как вы, вероятно, уже заметили, он человек гордый – это касается и его самого, и его положения. Вам известно, что над ним нависла угроза потерять свое положение из-за того, что случилось в Маркхэмптоне. Впрочем, возможно, вам это и неизвестно, но угроза есть, и она весьма реальна. Его это очень беспокоит, хотя открыто он не подает и виду. И это, вкупе с волнениями, которые доставили ему другие происшествия, могло навести его на мысль… Я не знаю. Мне страшно даже предположить, что творится у него на душе. Он во многих отношениях человек очень замкнутый. Я только что сказала, что вы не знаете его так, как знаю я, но, если задуматься, я начинаю сомневаться: а так ли уж хорошо я сама его знаю?

Для Дерека с его малым жизненным опытом было шоком услышать, что двое могут годами жить вместе и, в сущности, до конца не знать друг друга. Невольно перед его мысленным взором проплыл идеальный образ Шилы. Насколько другим, почувствовал он, был бы их союз идеального единства душ и разума!

– Вот такие дела! – завершила Хильда с неожиданно бодрым видом, показавшимся не совсем уместным. – Я сказала то, что сказала, и это должно было быть сказано, но вам незачем принимать это слишком близко к сердцу. А теперь мы должны поторопиться, если не хотим опоздать на ужин.

В тот вечер Дерек с интересом изучал судью. Не было бы преувеличением сказать, что он по-настоящему видел его впервые, и по окончании наблюдения вынужден был признать, что не нашел в его облике ничего, что могло бы свидетельствовать о его расположенности к самоубийству. Правда, справедливости ради надо заметить, что он не имел сколько-нибудь ясного представления о том, как выглядит человек, намеревающийся покончить с собой. Но насколько он мог судить, в облике судьи не было вообще ничего особенного, разве что угрюмость, ставшая для него в последнее время обычной, была чуть более явной, чем всегда.

Однако Хильда, которая, разумеется, могла судить об этом лучше, по всей видимости, думала иначе. Ее озабоченность проявилась в решительном намерении, в конце концов увенчавшемся успехом, взбодрить его светлость. Впервые за несколько недель Дерек видел, как она практикует свой талант светской львицы на собственном муже, и зрелище, надо признать, было обворожительным. Вложив в поставленную перед собой задачу весь свой такт и обаяние, она мало-помалу ухитрилась разогнать обволакивавший его мрак. К концу ужина Барбер, к собственному очевидному удивлению, стал разговорчив и почти весел. Дерек, вовлеченный Хильдой в круговорот сплетен, комментариев и намеков так умело, что, почти того не сознавая, и сам внес немалый вклад в успех ее предприятия, неожиданно для себя обнаружил, что вечер доставляет ему истинное удовольствие. Попивая кофе после ужина и слушая юридический анекдот, который был хоть и сугубо профессиональным, но отнюдь не несмешным, он подумал: если бы все вечера в этом турне были такими, не было бы причин жаловаться. Сэвидж явился, чтобы убрать кофейный поднос, но прежде чем удалиться, щедро подкинул в камин угля из мешка с надписью «Уитсиская корпорация». Мягкий свет и тепло начали разливаться по студеным акрам гостиной. Судья достал сигару и с энтузиазмом пустился в рассуждения о неприступности «линии Мажино». Хильда, выполнив свою миссию, погрузилась в молчание. Уголком глаза Дерек видел, что она устала, но была довольна. Он представил себе, что она держит мужа за руку. То был миг покоя и благополучия.

Глядя на чету теперь, Дерек не мог поверить, что совсем недавно, серьезно обсуждал с одним из них вероятность самоубийства другого. В конце концов, что бы там ни говорила Хильда, люди самоубийств не совершают. То есть знакомые ему люди. Но если даже самоубийство казалось теперь смешным предположением, то здесь, посреди викторианской роскоши уитсиской резиденции, еще более абсурдно было думать, что этому худому высокому мужчине, попыхивающему сигарой по другую сторону камина, могла реально грозить опасность убийства. В конце концов, убийство – это нечто, что существует лишь в книгах и газетах. То, что за время этого турне Дерек присутствовал на трех или четырех слушаниях по делам об убийствах, ни в малейшей степени не поколебало его убежденности. Те люди на скамье подсудимых не были реальными, то есть обычными людьми, иначе как бы они там оказались? Что же касается их несчастных жертв, чьи искромсанные останки полиция с таким удовольствием демонстрировала на фотографиях, то, на благо душевного спокойствия Дерека, они оставались для него всего лишь фотографиями.