Текст книги "Трагедия закона"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Сирил Хейр
«Трагедия закона»

Глава 1
БЕЗ ГЕРОЛЬДОВ

– Значит, герольдов нет! – меланхолично произнес его светлость с неодобрением и легким оттенком раздражения.

Не предназначенные никому персонально, его слова остались без ответа, возможно, потому, что констатация столь очевидного факта никакого ответа и не предполагала. Все остальное, что можно было придумать или чего требовала традиция для удобства и отдания почестей ассизному[1]1
  Ассизы (assizes – англ.) – выездные сессии суда присяжных, которые созывались в каждом графстве не реже трех раз в год; дела слушались судьями Высокого суда правосудия. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] судье его величества, было на месте. «Роллс-ройс» величиной с пещеру урчал мотором перед входом в резиденцию, Высокий шериф[2]2
  В Англии – главный представитель правительства в графстве; выполняет преимущественно административные функции; назначается королевской жалованной грамотой на один год.


[Закрыть], фигура, чуть попахивавшая нафталином, но тем не менее сиявшая в парадной форме Добровольческого полка, давно, правда, расформированного, изо всех сил старался почтительно поклониться, не зацепившись при этом за собственную шпагу. Его капеллан колыхался рядом в непривычных для него черных шелках. Заместитель шерифа в одной руке сжимал шляпу с высокой тульей, в другой – увенчанный резным черепом семифутовый[3]3
  1 фут = 30,5 см.


[Закрыть] эбеновый жезл, коим графство Маркшир по необъяснимой причине считает необходимым обременять заместителей своих шерифов в подобных случаях. Позади них мрачную, но не менее внушительную группу «послушников» составлял приданный судье штат сотрудников: секретарь, маршал[4]4
  Маршал в системе отправления английского правосудия – чиновник суда, сопровождающий судью на выездные сессии.


[Закрыть], дворецкий и слуга маршала. Впереди отряд полицейских с мерцающими в лучах бледного октябрьского солнца пуговицами и значками застыл в полной готовности обеспечить безопасный проезд судьи по улицам Маркхэмптона. Представление было впечатляющим, и находившийся в центре его худой сутулый мужчина в пурпурной мантии и алонжевом[5]5
  Удлиненный парик с массой локонов, спускавшихся на грудь и плечи.


[Закрыть] парике отдавал себе отчет в том, что способствует этому не в последнюю очередь.

Однако факт оставался фактом, одиозным, но неоспоримым: традиционных герольдов-трубачей не было. Спущенная с цепи война со всеми ее ужасами уже катилась по земле, и, как следствие, судья его величества вынужден был шествовать к автомобилю, следуя церемониалу не более пышному, чем подобает какому-нибудь послу или архиепископу. Чемберлен летал в Годесберг и Мюнхен, чтобы попытаться спасти традиции, но тщетно. Гитлер о них и понятия не имел. Герольды должны уйти со сцены.

Это была горестная мысль, и, судя по выражению лица Высокого шерифа, тот считал несколько бестактным со стороны судьи в такой момент касаться столь болезненной темы.

– Герольдов нет! – с тоской повторил его светлость и чопорно сел в машину.

Достопочтенный сэр Уильям Хереуард Барбер, рыцарь, судья Отделения королевской скамьи Высокого суда правосудия, как он был представлен на обложке «Перечня дел, предназначенных к слушанию в ассизном суде Маркшира», в начале своей судебной карьеры был по очевидной причине известен как Молодой Брадобрей.[6]6
  Английское слово «barber» означает «мужской парикмахер», «цирюльник», «брадобрей».


[Закрыть] С течением лет прозвище, естественно, сократилось до просто Брадобрея. А в последнее время в узком, но постепенно расширяющемся кругу его стало принято называть между собой Папой Уильямом – по причинам, к которым его возраст не имел никакого отношения: ему не стукнуло еще и шестидесяти. Когда он надевал цивильное платье, смотреть, надо признать, было особо не на что. Одежда обычно неуклюже висела на его долговязом и тощем туловище. Движения у него были угловатыми и резкими, голос – хриплым и слишком высоким. Но в судейском облачении есть нечто, что придает значительность любой фигуре, за исключением разве что совсем уж лишенной всякого достоинства. Свободная мантия скрывала его неуклюжесть, а обрамлявший лицо длинный парик усиливал эффект суровости, которую придавал лицу довольно длинный орлиный нос, и скрадывал слабость линий рта и подбородка. Сейчас, откинувшись на мягкую спинку сиденья «роллс-ройса», он выглядел судьей до мозга костей. Небольшая толпа, собравшаяся у входа в резиденцию поглазеть на его торжественный отъезд, расходилась по домам с чувством, что – с герольдами или без оных – ей довелось лицезреть великого человека. Вероятно, именно в этом и состояло оправдание всей церемонии.

Полковнику Хаббертону, Высокому шерифу, с костюмом повезло меньше. Маркширские добровольцы никогда не были особо выдающимся и воинственным подразделением, и трудно поверить, что модельер, который создавал для них униформу, отнесся к своей работе всерьез. Он позволил себе излишнюю щедрость в использовании золотых галунов, чрезмерную причудливость в обращении с погонами и вовсе уж фатально отпустил вожжи воображения, когда дошел до моделирования шлемов, один из которых в настоящий момент был неловко нахлобучен на колено своего хозяина. Даже в лучшие для себя времена эта форма выглядела фанфаронской. В век же походного обмундирования она и вовсе стала нелепым анахронизмом – не говоря уж о том, что она была чертовски неудобна. Хаббертон, испытывавший жгучую боль в подбородке из-за высокого жесткого воротника, отдавал себе отчет в том, что хихиканье, доносившееся из толпы, относится к нему, и чувствовал себя неловко.

Судья и шериф смотрели друг на друга со взаимным недоверием людей, вынужденно объединенных официальным делом, но прекрасно сознающих, что между ними нет ничего общего. За обычный рабочий год Барберу приходилось иметь дело приблизительно с двадцатью шерифами, и он пришел к выводу, что к тому времени, когда он в ком-то из них обнаруживает хоть что-то интересное, наступает пора переезжать в следующий на его орбите город. Поэтому-то он давно отказался от попыток разговориться с ними. Хаббертон же, напротив, до своего назначения на должность никогда в жизни не видел ни одного судьи и не слишком бы огорчился, если бы по окончании своих годичных служебных обязанностей не встретился ни с одним другим. Он крайне редко покидал свое сельское имение, где серьезно и эффективно вел хозяйство, и твердо придерживался мнения, что все юристы – проходимцы. В то же время на него помимо воли производил впечатление тот факт, что сидящий перед ним человек представляет самое Корону, и это ощущение немало его раздражало.

В сущности, единственным пассажиром этой машины, который чувствовал себя абсолютно безмятежно, был капеллан. Поскольку так же, как герольды, традиционная по случаю открытия выездной сессии суда церковная служба была принесена в жертву суровым требованиям войны, никто не ждал от него никаких слов или действий. А посему он мог позволить себе спокойно прислониться к спинке сиденья и наблюдать за происходящим с довольной улыбкой, выражающей безграничную терпимость. Что он и делал.

– Мне жаль герольдов, милорд, – признался в конце концов полковник Хаббертон. – Это из-за войны. Мы получили указание…

– Я знаю, знаю, – снисходительно перебил его светлость. – Не сомневаюсь, что герольды в данный момент выполняют какую-то другую обязанность. Надеюсь, мне удастся услышать их в свой следующий приезд. Лично я, – сказал он после некоторого колебания, – не придаю значения всем этим атрибутам, – повел он рукой, объяв, казалось круговым движением машину, ливрейного лакея на запятках, полицейский эскорт и даже самого шерифа. – Но некоторые мои коллеги придерживаются иного мнения. И уж тем более страшно представить себе, что подумал бы об ассизах без герольдов кое-кто из моих предшественников!

Те, кто знал Барбера лучше, говорили, что когда он выказывал особую чудаковатость или требовательность, то неизменно оправдывал себя ссылками на высокие образцы, установленные его коллегами или, в случае несостоятельности последних, его предшественниками. Перед мысленным взором собеседников вырастало великое сообщество деспотических существ в пурпуре и белизне, не позволяющее скромному Барберу ни на йоту отступить от его праведных обязанностей во имя интересов всего английского правосудия, прошлого и настоящего. Разумеется, Барбер обычно не проявлял ни малейшего желания ослушаться их.

– Да герольды-то здесь, – сказал Хаббертон. – И я собственными руками изготовил для них рыцарские плащи. Похоже, напрасно потратил время.

– Вы всегда можете сделать из этих плащей каминные экраны, – любезно предложил судья.

– У меня дома уже три комплекта таких экранов: отца, деда и двоюродного деда. На что мне еще пара?

Его светлость поджал губы, и вид у него сделался недовольным. Его собственный отец был помощником поверенного, а дед – барменом на Флит-стрит. В дальнем уголке его сознания всегда таился страх, что это выйдет наружу и его станут презирать.

«Роллс-ройс» полз вперед, не обгоняя полицейского эскорта.

– Черт бы побрал эту палку! – добродушно выругался заместитель шерифа, с трудом пристроив свой официальный жезл между собой и дверцей машины, в которой ехал вместе с маршалом. – Я на этой должности уже десять лет, и каждый раз мне хочется разбить его в щепки. Удивляюсь, как я этого еще не сделал. Его следовало бы засунуть в холодильник на вечное хранение, вместе с герольдами.

Маршал, простодушный на вид светловолосый молодой человек, посмотрел на жезл с интересом.

– И все заместители шерифов носят с собой эту штуковину? – спросил он.

– О Господи, нет, конечно! Это особенность нашего верноподданнического и консервативного города. Вы впервые участвуете в выездной сессии?

– Да, я пока еще ни одной не видел.

– Что ж, думаю, к окончанию турне вы насмотритесь вдоволь. Хотя это не такая уж плохая для вас работенка – две гинеи в день, и все включено, не так ли? А мне, поскольку обоих моих партнеров и половину штата сотрудников призвали в армию, приходится руководить конторой, да еще и участвовать в этом балагане. Полагаю, вы хорошо знакомы с судьей, да?

Маршал покачал головой:

– Нет. Я встречался с ним всего однажды. Он оказался знакомым моего знакомого и через него предложил мне эту работу. Сейчас, знаете ли, более опытного маршала найти трудно. – Он немного покраснел и объяснил: – Меня не взяли в армию. Сердце.

– Не повезло.

– А поскольку я увлекаюсь юриспруденцией, то подумал, что для меня это шанс. Судья – великий юрист, ведь правда?

– М-м-м. Предоставляю вам самому ответить на этот вопрос, когда вы понаблюдаете за ним подольше. В любом случае вы приобретете полезный опыт. Меня, кстати, зовут Картер. А ваше имя?.. Простите, не уловил.

Молодой человек снова покраснел.

– Маршалл, – ответил он. – Дерек Маршалл.

– Ну разумеется, теперь припоминаю. Судья говорил: «И фамилия Маршалл, и должность маршал». Ха-ха!

Дерек Маршалл принужденно рассмеялся в знак согласия. Он уже догадывался, что ему предстоит еще не раз выслушивать шутки насчет этого совпадения, прежде чем закончится их турне.

Не всякая машина способна двигаться так же плавно, как «ролле», когда необходимо ехать вровень с марширующими в уставном темпе полицейскими. (Кстати, рассуждал в это время Барбер, любой из его предшественников потребовал бы как минимум конный эскорт и к менее достойному сопровождению отнесся бы с презрением. Хаббертон разбередил его рану воспоминанием о том, что его дед поставлял на войну двадцать пять копьеносцев в полном обмундировании.) Арендованная машина, в которой ехали Маршалл и Картер, взревывая, двигалась неуклюжими рывками на самой низкой скорости.

– Когда минуем Маркет-плейс, станет легче, – пообещал Картер. – Там мы их догоним, обгоним и приедем в собор раньше… Ну вот! Теперь гони, парень, гони! – велел он шоферу.

Машина рванула вперед, и бездельники, собравшиеся на узкой площади посмотреть на проплывающее мимо Воплощение Закона; прыснули из-под колес в разные стороны.

Бимиш, секретарь судьи, был абсолютно доволен жизнью. Начать с того, что он участвовал в Южном турне, которое по многим причинам предпочитал любому другому. Во-вторых, ему удалось набрать штат – дворецкого, слугу маршала и повариху, – который представлялся ему безоговорочно управляемым и, похоже, не собирался ставить под сомнение ни его авторитет, ни право на ту мелкую поживу, которая может упасть ему в руки за время их совместной деятельности. И наконец, последнее и, быть может, самое важное: заместитель шерифа Маркшира оказался Истинно Хорошим Парнем.

По классификации Бимиша, заместители шерифа подразделялись на Жадных Шельмецов, Добропорядочных Джентльменов и Истинно Хороших Парней. Свою принадлежность к той или иной категории они обнаруживали в первый же момент первого дня ассизов. Когда к подъезду резиденции подавались машины, чтобы везти почетных гостей в церковь и далее на открытие слушаний, Жадный Шельмец не предоставлял никакого средства передвижения секретарю судьи, которому приходилось топтать улицы собственными стопами – а стопы у Бимиша были плоскими – или нанимать такси за свой счет; удачно же подбить счета по поездке при таких лишних тратах, видит Бог, весьма нелегко. Добропорядочный Джентльмен предлагал Бимишу место в своей машине, рядом с шофером, так что к месту назначения секретарь прибывал с комфортом, чтобы не сказать – с помпой. Но Истинно Хороший Парень, который кое-что смыслил в важности места, занимаемого секретарем судьи в общей иерархии, выделял в его распоряжение за счет графства отдельную машину. Именно в такой машине, замыкавшей процессию, двигавшуюся по улицам Маркхэмптона, и ехал Бимиш в настоящий момент, всем своим толстым маленьким телом подрагивая от удовольствия.

Рядом с ним сидел Сэвидж, дворецкий – унылый пожилой человек, Вечно сутулый, словно его спина за долгие годы почтительного услужения нескольким поколениям судей согнулась навсегда. Он имел репутацию человека, которому был хорошо знаком каждый английский город, входивший в маршруты выездных судебных сессий, и никто никогда не слышал от него ни единого доброго слова ни об одном из них. На полу между двумя мужчинами лежало странное собрание предметов: сумка с блокнотами его светлости, жестяной футляр с его коротким париком, наколенный коврик его светлости и атташе-кейс, из которого Бимиш мог по требованию достать наточенные карандаши, запасную пару очков, коробочку пастилок от кашля или любой другой из дюжины предметов первой необходимости, без которых правосудие не могло осуществляться должным образом.

Бимиш давал. Сэвиджу последние инструкции. Они были совершенно излишни, но ему доставляло удовольствие давать их, а Сэвидж, похоже, не имел ничего против того, чтобы их выслушивать, так что никакого вреда это никому не причиняло.

– Как только меня высадят у собора, отвезите все это в здание суда.

– Я только надеюсь, что они сделали что-нибудь со сквозняками в зале заседаний, – скорбно заметил Сэвидж. – Прошлой весной во время слушаний это было нечто ужасное. Судья Баннистер страшно жаловался на сквозняки.

– Если его светлость почувствует сквозняк, это будет беда для всех, – сказал Бимиш, злорадно предвкушая перспективу, – большая беда. Вы слышали, что он учинил в прошлом году во время Северного турне?

Сэвидж лишь фыркнул, давая понять, что никакие поступки судей не могут его удивить и, собственно, какая разница, какие фортели они там выкидывают.

По мере приближения к собору Бимиш засуетился.

– Итак, все ли у нас есть? – спросил он. – Черная шапочка, нюхательные соли, Арчибоулд… Где наш Арчибоулд, Сэвидж?

– У вас под ногами, – указал дворецкий и вытащил из-под ног Бимиша это незаменимое краткое руководство по уголовному праву.

– Ну, тогда все в порядке. Теперь что касается полдничного чая и печенья для его светлости…

– Я велел Грину позаботиться об этом. Это его обязанность.

Грин был слугой маршала. Почему именно в его, а не в обязанности кого-то другого входило подавать чай судье, было неясно, но мрачный тон Сэвиджа не допускал дискуссий на эту тему. Бимиш решил положиться на его более солидный опыт. Поскольку ему самому не нужно унижаться, подавая чай, не важно, кто будет этим заниматься.

– Ладно, раз вы решили этот вопрос между собой, так тому и быть. Мой девиз: как запряжешь, так и поедешь. Ну вот, я прибыл! Пришлите машину обратно за мной. А теперь смотрите в оба!

Мэр и олдермен[7]7
  Старший советник муниципалитета; выбирается на шесть лет из числа членов совета города или графства.


[Закрыть] города ждали судью у больших западных дверей собора. Там же находилось несколько фоторепортеров. Все собравшиеся почтительно поклонились. Судья кивнул в ответ. После небольшой заминки, которая дала фотографам хорошую возможность снять судью в разных ракурсах, а Бимишу убедиться, что он вошел в кадр, процессия наконец разобралась по ранжиру и двинулась через центральный неф под звуки государственного гимна.

Снаружи полицейские, выстроившись в линию от входа в собор лицом на север, приняли стойку «вольно». Напротив них, лицом на юг, стояла другая полицейская цепь, готовая эскортировать высокого гостя от собора к зданию суда. Поскольку резиденция судьи находилась в городе Маркхэмптоне, охранять августейшего визитера было обязанностью городской полиции. Однако выездная сессия суда проводилась под эгидой графства Маркшир, и поэтому стоять на страже всего, что касается слушаний, было равным образом обязанностью полиции графства. Соперничество между двумя силами правопорядка бывало острым, порой даже яростным, пока под председательством самого лорда-наместника[8]8
  Почетный титул номинального главы судебной и исполнительной власти в графстве; обыкновенно пэр или крупный землевладелец; подбирает мировых судей и представляет их кандидатуры на утверждение лорд-канцлеру.


[Закрыть] высокое собрание властей графства и отцов города не достигло взаимоприемлемого компромисса: от резиденции до собора судья принадлежит городу, от собора до здания суда – графству. Во второй и последующие дни слушаний графство сменяет город приблизительно на полпути между резиденцией и судом. Таковы уж сложности маркширского самоуправления.

Главный констебль Маркхэмптона стоял во главе своих людей. Не будучи обделен чувством юмора, он, сохраняя серьезный вид, подмигнул своему «контрпартнеру», суперинтенданту полиции графства. Суперинтендант подмигнул ему в ответ, не потому, что видел в создавшейся ситуации нечто забавное, а потому, что, видимо, так следовало поступить на его месте. Неожиданно темноволосый коротышка в поношенном синем сержевом костюме, отделившись от толпы, приблизился к Главному констеблю. Он пробормотал ему в ухо несколько слов и, повернувшись, удалился. Главный констебль, казалось, не придал этому никакого значения, но как только человек ушел, кивком подозвал суперинтенданта.

– Этот парень, Хеппенстол… – тихо произнес Главный констебль. – Он опять здесь. Вчера вечером мои люди потеряли его след, но он где-то в городе. Передайте это своему шефу, ладно?

– Хеппенстол? – переспросил суперинтендант. – Боюсь, я не знаю… За что его разыскивают?

– Ни за что. Мы просто должны не спускать с него глаз, вот и все. Специальная служба[9]9
  Отдел Департамента уголовного розыска, осуществляющий функции политической полиции, а также охраняющий членов королевской семьи, английских и иностранных государственных деятелей.


[Закрыть] передала нам информацию о нем. Сообщите своему шефу, он полностью в курсе дела. Если судья… Идут! Отряд, смирно!

Торжественная процессия снова выплыла на свет божий.

Маркхэмптонский Каунти-Холл[10]10
  Центральное административное здание главного города графства, где проходят заседания совета графства и сессии коронного суда.


[Закрыть], где предстояло проходить слушаниям, представлял собой здание восемнадцатого века, архитектура которого в Бедекере[11]11
  Название популярных во всем мире справочников-путеводителей, как правило, карманного формата, носящих имя своего первого составителя Карла Бедекера (1801–1859) – немецкого книготорговца и издателя.


[Закрыть], без сомнения, была бы охарактеризована как «респектабельно-функциональная». Но как внутри, так и снаружи оно было запущенным до такого состояния, в какое впадают даже самые «респектабельно-функциональные» здания, когда их используют лишь от случая к случаю. Если власти и устранили в зале заседаний сквозняки, которые так беспокоили судью Баннистера, то это было единственным усовершенствованием, которое они предприняли за долгий период времени. Во всяком случае, Фрэнсис Петтигрю, откинувшись на спинку своего стула в ложе защитников и изучая потолок, заметил над карнизом пятно с отшелушившейся штукатуркой, издавна хорошо ему знакомое. Он со скукой подумал о том, сколько же лет прошло с тех пор, как он впервые увидел его, когда первый раз в качестве барристера участвовал в выездной сессии суда. Эта мысль произвела на него гнетущее впечатление. В своем отнюдь не юношеском возрасте он столь немногого добился в профессии, что напоминание о минувших годах не доставляло ему удовольствия.

На столе перед ним лежали два дела, не более интересные и не намного более высоко оплачиваемые, чем то, первое, которое вызвало в нем такой прилив энтузиазма в давно ушедшей молодости. Они только-только окупят его расходы на визит в Маркхэмптон. Помимо них, на столе лежала стопка листов – верстка, над которой он работал всю ночь. Он взглянул на верхнюю, титульную страницу: «„Оспорение изъятия имущества“. Шестое издание. Под редакцией Фрэнсиса Петтигрю, магистра гуманитарных наук, бакалавра юридических наук, бывшего стипендиата колледжа Святого Марка, Оксфорд, бывшего научного сотрудника колледжа Всех Душ, бывшего блэкстоунского стипендиата по общему праву, члена Внешнего Темпла[12]12
  Темпл – название двух из четырех лондонских «Судебных иннов» – корпораций барристеров. Внешний Темпл составляют барристеры, не являющиеся королевскими адвокатами.


[Закрыть], барристера». Многократно повторенное слово «бывшего» разозлило его. Оно представилось ему лейтмотивом всей его жизни. Когда-то он собирался стать успешным и зарабатывать много денег. Когда-то он мечтал о мантии королевского адвоката и хотел войти в руководство своего инна.[13]13
  Судебные инны (Inns of Court) – четыре корпорации барристеров в Лондоне; пользуются исключительным правом приема в адвокатуру. Существуют с XIV в., первоначально как гильдии, где ученики обучались у опытных юристов в качестве подмастерьев; ныне в школах при этих корпорациях готовят барристеров.


[Закрыть] Когда-то – жениться и создать семью. А теперь, во внезапном порыве разочарования, из которого энергично старался исключить жалость к себе, он ясно увидел, что «когда-то» превратилось в «никогда». «В тарелке вишен, в конце концов, всегда остается слишком много косточек», – мрачно подумал он.

Оглядываясь на уверенного в себе и – теперь это можно сказать наверняка – блестящего молодого человека, начинавшего свою адвокатскую карьеру под этим самым облупленным потолком, ему оставалось лишь размышлять о том, что у него пошло не так. Поначалу казалось, что все идет хорошо, а потом все обернулось плохо. Тому есть – всегда была – масса оправданий, разумеется. Например, война – та, другая война, которую уже вытесняет в забытье ее преемница, – прервала его карьеру как раз тогда, когда появились признаки того, что он на подъеме. Или неверный выбор адвокатской конторы с ленивыми и некомпетентными служащими. Личные трудности, отвлекавшие от работы в критические моменты, – надолго затянувшаяся попытка завоевать Хильду, к примеру. Господи! Как она им вертела! И, говоря беспристрастно, как благоразумно и практично принимала решения! Все это припомнилось ему теперь, равно как и многое другое: предательство друзей, невыполненные обещания поддержки, его блестящие выступления, никем не оцененные. Но если быть честным, а сейчас он хотел быть честным с самим собой, не это стало основной причиной того, что Фрэнсис Петтигрю не добился в жизни значительного успеха – да что уж там, если действительно быть честным, почему не назвать вещи своими именами? – причиной того, что он потерпел фиаско. На самом деле причина в том, что самому Фрэнсису Петтигрю чего-то недоставало. Чего-то, чем в полной мере обладали другие, те, кого он – он это знал наверняка – во многих отношениях превосходил. Чего-то, что нельзя назвать ни характером, ни умом, ни везением, но без чего ни один из этих даров не способен выдвинуть своего обладателя в первые ряды. А коли так, то какая теперь ему, Фрэнсису Петтигрю, разница?

Он окунулся памятью в прошлое, не обращая внимания на нарастающие вокруг него шум и суету. Что ж, в целом его жизнь была не такой уж плохой. Если бы двадцать пять лет назад кто-нибудь сказал ему, что средний возраст он встретит, имея весьма скромную практику и подрабатывая занудными юридическими писаниями, такая перспектива показалась бы ему унизительной. И все же, оглядываясь на пройденный путь, он хоть и видел на нем некоторые вызывающие смущение отрезки, мало о чем сожалел. Он знавал недурные времена, умел удачно пошутить – то, насколько неискоренимая вольность речи мешала ему в профессии, было ему благополучно невдомек, – завел несколько хороших друзей и смог сохранить их дружбу. А кроме всего прочего, служба в выездном суде в высшей степени подходила ему. Жизнь на колесах была нужна ему как воздух. Год за годом он проводил ее в путешествиях по кругу: из Маркхэмптона в Истбери, все меньше и меньше помышляя о приработках, но будучи всегда уверенным в награде, которую приносит доброе товарищество. Конечно, Южный район[14]14
  Один из пяти административно-эксплуатационных районов железнодорожной сети Великобритании; обслуживает территорию южнее линии Дорчестер – Солсбери – Лондон – Темза.


[Закрыть] уже не тот, каким был прежде. По сравнению со старыми временами гильдия[15]15
  Одно из значений англ. слова «mess» – группа людей, питающихся за общим столом, артель. В данном случае – местное сообщество, или местная гильдия адвокатов.


[Закрыть] стала скучным местом. Когда он вступил в нее, в ее рядах были выдающиеся персонажи – люди того типа, какой в наши дни уже и не встретишь, люди, породившие легенды о себе, которых вживе теперь и помнили-то разве что Петтигрю да еще несколько таких же, как он, ветеранов. Эта порода давно вывелась. Эти странные, милые, неистовые чудаки принадлежали ушедшей эпохе, а его преемников, едва ли способных породить хотя бы стоящий анекдот о себе, никто уже помнить не будет.

Так размышлял Петтигрю, ничуть не сознавая того, что в глазах членов гильдии моложе сорока он и сам уже был совершеннейшим персонажем «из бывших».

В зале суда началось какое-то шевеление. Снаружи, там, откуда в мирные времена должны были донестись бодрые звуки фанфар, послышались громкие команды суперинтенданта полиции. В следующий момент Петтигрю вместе со всеми присутствующими уже стоял, склонившись в низком поклоне. Если бы кому-нибудь довелось видеть его в эту минуту, он был бы удивлен необычным выражением враждебности не без примеси презрения на этом прочерченном морщинами, но, как правило, радушном лице. Среди здравствующих людей мало Кто мог вызвать такое выражение на обычно доброй физиономии Петтигрю, и, к несчастью, Барбер был одним из них.

– Тишина! – рявкнул судебный пристав собранию, которое и без того вело себя тише воды ниже травы.

Вслед за этим стоявший рядом с судьей Бимиш, его секретарь, с пафосом произнес раскатистым баритоном, которым откровенно гордился:

– Пусть все лица, имеющие отношение к судебным делам, которые подлежат рассмотрению и решению милордом королевским судьей в графстве Маркшир, в том числе заключенные, содержащиеся в тюрьме в ожидании суда над ними, займут свои места. – Никто не шелохнулся. Все «лица» были уже на положенном месте, и отряд судебных приставов зорко следил за тем, чтобы они не приблизились более ни на шаг к источнику правосудия. – Милорд королевский судья повелевает всем присутствующим лицам хранить полное молчание, пока будет зачитываться состав суда.

Все «присутствующие лица» продолжали хранить молчание. Секретарь суда подхватил эстафету, продолжив высоким дискантом: «Георг Шестой милостью Божьей…» После театральной декламации Бимиша его «выступление» наверняка разочаровало слушателей, но положенные формальности благополучно были доведены до конца. Секретарь поклонился судье, судья – секретарю. В предписанный процедурой момент его светлость нацепил поверх парика маленькую треугольную шапочку и в течение нескольких бредовых минут напоминал судейскую версию Макхита. Видение, однако, длилось недолго, вскоре шапочка была снята, чтобы не являться больше на свет божий до следующего на маршруте турне города.

Бимиш зарокотал снова. На сей раз его объектом был Высокий шериф, которому он вежливо повелел передать далее согласно предусмотренной процедуре «Раздельные судебные приказы и предписания, необходимые для того, чтобы милорд королевский судья мог вершить правосудие». При этих словах Картер, словно фокусник, извлек откуда-то свернутые в трубку и перевязанные бледно-желтой лентой бумаги, которые с поклоном вручил Хаббертону. Хаббертон с еще более глубоким поклоном вручил их Барберу. Барбер с легким кивком передал их секретарю ассизного суда. Секретарь положил их на свой стол, и что далее происходило с «Раздельными судебными приказами и предписаниями», не ведомо никому. Нет сомнений, что обо всех этих важных инструментах правосудия никто больше никогда слыхом не слыхивал.

Маленькая процессия опять выстроилась по ранжиру, вышла из зала и через несколько минут появилась снова. На этот раз на его светлости был короткий парик, а поверх мантии не было пурпурного, с белой оторочкой, капюшона. Это означало, что время церемоний закончилось и наступает час сурового уголовного правосудия. Для Дерека Маршалла, впервые сталкивавшегося с уголовным правом в действии, это был возвышенный и волнующий момент.

Судья коротко обсудил что-то шепотом с секретарем, после чего секретарь протрубил:

– Пусть предстанет перед судом Хорас Сидни Аткинс!

Робкий мужчина средних лет в сером фланелевом костюме, нервно моргая, встал со скамьи подсудимых, ошеломленный величием ассамблеи, собравшейся ради его правонарушения, и признал себя виновным в двоеженстве.

Маркхэмптонские ассизы наконец приступили к работе.