Текст книги "Шрам: ЧЗО (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7

Проснулся в полдень. Голова тяжёлая, будто налита свинцом. Не от виски – два стакана не дают такого. От напряжения, от боя, от сыворотки в крови. Тело работало ночью на пределе. Адреналин, агрессия, рефлексы. Теперь расплата. Мышцы ноют, кости гудят, голова раскалывается.

Дюбуа сел на краю кровати, потёр лицо ладонями. Посмотрел на тумбочку. Кольт лежит. Наган нет. Впервые за два месяца нагана нет. Остался у трупа старого катали в подвале. Честно проигран, честно оставлен. Седьмой патрон выстрелил не в него.

Встал, оделся, умылся холодной водой. Лицо в зеркале чужое. Бледное, осунувшееся, глаза запавшие. Две недели после ранения, тело восстановилось, но душа нет. Мёртвые снятся каждую ночь. Сегодня не снились. Только темнота. Может от усталости, может от облегчения. Нагана нет – выбора нет. Жить дальше совсем не обязательно.

Вышел на улицу в час дня. Холодно, небо серое, ветер резкий. Ноябрь в Киеве. Город живёт обычной жизнью. Люди спешат, машины едут, магазины открыты. Пьер пошёл пешком, без цели. Просто шёл.

Голова пустая. Мыслей нет. Только шаги, только движение. Правой рукой двигал осторожно – плечо почти зажило, но ныло. Кисть работала, пальцы шевелились. Через неделю врач обещал полное восстановление. Сыворотка сделала своё дело. Корабль Тесея с новыми досками. Тот же капитан, другое тело.

Прошёл через Подол. Старые улицы, низкие дома, брусчатка неровная. Лужи в ямах отражали серое небо. Зашёл в пекарню, купил булку тёплую, съел на ходу. Вкус простой, хороший. Живой вкус. Не сухпаёк, не тушёнка из банки. Обычный хлеб обычного города.

Пошёл дальше. Мимо церкви, мимо рынка, мимо парка. Люди вокруг говорили на украинском, на русском. Смесь языков, привычная для Киева. Легионер слушал, не вслушивался. Просто фон, шум города. Не выстрелы, не взрывы. Мирный шум.

Через два часа дошёл до Андреевского спуска. Улица крутая, спускается от Верхнего города к Подолу. Туристическая, сувенирная. Художники продают картины, торговцы продают матрёшки, вышиванки, всякую дрянь. Мало людей – ноябрь, холодно, туристы не ходят.

Шёл вниз по спуску, медленно. И услышал.

Скрипка.

Звук чистый, высокий, резкий. Мелодия знакомая, но имени не вспомнил. Классика какая-то. Играли хорошо. Не дилетант, профессионал. Или талантливый любитель.

Пьер остановился, прислушался. Скрипка звучала откуда-то снизу, метров через пятьдесят. Пошёл на звук. Обогнул поворот, увидел.

Девушка стояла у стены старого дома. Молодая, лет двадцати, может чуть старше. Скрипка у плеча, смычок в правой руке, движения быстрые, точные, уверенные. Играла с закрытыми глазами, полностью в музыке.

Легионер остановился в десяти метрах, смотрел.

Блондинка. Волосы короткие, каре небрежное, но концы выкрашены в бирюзовый. Яркий, кислотный цвет. Глаза за очками-авиаторами, большими, с зеркальными стёклами. Не видно цвета, только отражение. Лицо бледное, скулы острые, губы тонкие. Красивая, но не классически. Остро, дерзко.

Одета странно. Кожаная куртка чёрная, потёртая, с заклёпками на плечах. Под курткой футболка с каким-то логотипом, выцветшим. Юбка школьная, серая в складку, короткая, выше колен. Гольфы чёрные, высокие, до середины бедра. Берцы армейские, чёрные, со шнуровкой, грубые, тяжёлые.

Образ нелепый. Панк, бунтарь, протест. Но вместе с тем что-то детское, беззащитное. Маленькая птица, взъерошенная, пытается казаться больше, опаснее. Распушила перья, топорщится. Но всё равно воробей, не ястреб.

Играла хорошо. Пальцы левой руки танцевали по грифу, быстро, точно. Смычок в правой вёл по струнам плавно, без рывков. Мелодия текла, взлетала, падала, кружилась. Что-то печальное, но красивое. Минорное.

Рядом на земле чехол от скрипки открытый, внутри несколько монет. Мелочь. Играет за деньги, уличный музыкант. Заработок нищенский, но играет.

Дюбуа стоял, слушал. Голова перестала болеть. Мысли ушли. Только музыка. Первый раз за два месяца ничего не сканировал, не проверял, не готовился к бою. Просто стоял, слушал скрипку.

Мелодия закончилась. Девушка открыла глаза, опустила скрипку. Увидела легионера, вздрогнула слегка. Не ожидала зрителя.

Посмотрела на него через авиаторы. Зеркальные стёкла отражали его лицо. Бледное, осунувшееся, с глазами пустыми. Она молчала, он тоже.

Пьер шагнул ближе, достал из кармана двести гривен. Наклонился, положил в чехол. Выпрямился, посмотрел на неё.

– Хорошо играешь.

Девушка сняла очки. Глаза медовые, яркие, необычные. Золотистые почти, с зелёными вкраплениями. Смотрели настороженно, оценивающе.

– Спасибо.

Голос низкий, чуть хриплый. Акцент киевский, мягкий.

Легионер кивнул, развернулся, пошёл дальше вниз по спуску. Сделал три шага. Она окликнула:

– Эй, погоди!

Остановился, обернулся. Девушка смотрела на деньги в чехле, потом на него.

– Это много. Слишком много за одну песню.

– Заслужила.

– Всё равно много. Может… может сыграю ещё? Что хочешь послушать?

Дюбуа думал секунду.

– Что-нибудь не грустное.

Она усмехнулась. Надела очки обратно, подняла скрипку к плечу. Подумала, начала играть.

Другая мелодия. Быстрая, живая, энергичная. Народная, похоже. Украинская или русская. Пальцы летали по грифу, смычок скакал по струнам. Весёлая, задорная музыка.

Пьер слушал. Не грустная, как просил. Но внутри всё равно пусто. Музыка красивая, но не заполняет пустоту. Ничто не заполняет. Ни музыка, ни алкоголь, ни бой. Пустота внутри постоянная. С Тессалита, может раньше.

Мелодия закончилась. Девушка опустила скрипку, посмотрела на него.

– Лучше?

– Лучше.

– Ты не улыбнулся. Даже не усмехнулся.

– Не умею.

Она наклонила голову, изучала его лицо.

– Военный?

– Бывший.

– Откуда? Восток?

– Нет. Другое место.

– Секретное?

– Не твоё дело.

Девушка фыркнула, но не обиделась.

– Ладно. Меня Оля, кстати.

– Пьер.

– Француз?

– По документам.

– А по факту?

– Это тоже не твоё дело.

Оля засмеялась. Звук короткий, звонкий.

– Странный ты. Даёшь мне двести гривен за одну песню, но говоришь как робот. Или как… не знаю. Как кто-то очень уставший.

Легионер молчал. Она права. Усталость глубокая, до костей. Два месяца в Зоне, двенадцать дней после ранения, ночь в притоне, русская рулетка, драка. Устал. Смертельно устал.

Но сказать не мог. Не хотел. Чужому человеку не объяснишь. Как объяснить что такое Зона? Зомби, мутанты, радиация, смерть на каждом шагу? Как объяснить что такое сыворотка? Корабль Тесея с новыми клетками? Как объяснить седьмой патрон, который выстрелил не в него?

Не объяснишь. Разные миры. Она воробей с бирюзовыми перьями, играет на скрипке за монеты. Он волк с артефактной кровью, убивает за контракт. Не пересекаются.

– Мне идти, – сказал он.

– Куда спешишь?

– Никуда.

– Тогда зачем идти?

Вопрос простой, ответ сложный. Легионер пожал плечами.

– Привычка. Всегда иду. Стоять не умею.

Оля посмотрела на него долго. Потом положила скрипку в чехол, закрыла, застегнула ремни. Встала, скрипка за спиной на лямках. Берцы громко стукнули по брусчатке.

– Пошли вместе тогда. Я тоже закончила на сегодня. Двести гривен достаточно на неделю. Угощу кофе за щедрость.

– Не надо.

– Надо. Ты выглядишь как человек, которому нужен кофе. Или что покрепче. Но кофе полезнее.

Дюбуа хотел отказаться. Но посмотрел на неё – маленькая, взъерошенная, с бирюзовыми волосами и медовыми глазами за авиаторами. Воробей, не боится волка. Или не видит волка. Видит просто уставшего человека.

– Ладно, – сказал он. – Кофе.

Оля улыбнулась. Первая улыбка за весь разговор. Мягкая, тёплая, живая.

– Отлично. Знаю место недалеко. Хорошее, дешёвое, тихое. Пошли.

Пошла вперёд, быстро, уверенно. Берцы стучали по брусчатке, юбка развевалась, скрипка на спине подпрыгивала. Легионер пошёл следом. Медленно, тяжело. Голова всё ещё гудела, но музыка помогла. Ненадолго, но помогла.

Волк шёл за воробьём по киевским улицам. Странная пара. Нелепая. Но Пьеру было всё равно. Кофе так кофе. Компания так компания. Хотя бы на час отвлечёт от мыслей.

От мёртвых, от Зоны, от седьмого патрона.

Который остался в башке у старого каталы в подвале.

Честно проигран, честно забыт.

Пока.

Кофейня оказалась в подвале старого дома. Узкая лестница вниз, дверь деревянная с облупленной краской, внутри тесно. Четыре столика, стойка маленькая, бариста за ней – парень молодой, с бородой и в фартуке. Пахло кофе, корицей, чем-то сладким.

Оля сняла скрипку, поставила у стены, скинула куртку. Под ней футболка с логотипом группы – «Кино», Цой, чёрно-белая. Села за столик у окна, точнее у окошка маленького на уровне потолка, через которое видны ноги прохожих на улице.

– Садись. Я закажу.

Дюбуа сел напротив. Стул деревянный, скрипучий. Стол старый, покрытый царапинами, следами от кружек. Уютно. По-настоящему уютно. Не показное, не нарочитое. Просто место где люди пьют кофе, сидят, разговаривают тихо.

Оля подошла к стойке, заказала два американо и что-то сладкое. Вернулась, села, сняла очки-авиаторы, положила на стол. Посмотрела на Пьера. Глаза медовые, яркие, живые. Изучала его лицо без стеснения.

– Ты правда не улыбаешься никогда?

– Редко.

– Почему?

– Не вижу причин.

– Грустно.

– Привык.

Бариста принёс кофе и синнабоны – булочки с корицей, глазурь сверху блестит. Оля взяла одну, откусила, закрыла глаза от удовольствия.

– Боже, как же это вкусно. Они делают лучшие в городе. Попробуй.

Легионер взял булочку, откусил. Сладкая, мягкая, корица на языке. Действительно вкусная. Он ел медленно, запивал кофе. Кофе крепкий, горький, правильный. Не растворимая дрянь из пакетиков, настоящий кофе.

Оля смотрела как он ест, улыбалась слегка.

– Тебе нравится?

– Да.

– Говоришь мало.

– Привык.

– Где научился так молчать? В армии?

– Там тоже.

– А где ещё?

Пьер посмотрел на неё. Девчонка любопытная, но не настойчивая. Задаёт вопросы легко, без давления. Можно ответить, можно промолчать. Не обидится.

– В разных местах. Там где молчать безопаснее чем говорить.

– Звучит страшно.

– Бывало.

Она допила кофе, откусила последний кусок синнабона. Вытерла пальцы салфеткой. Посмотрела в окошко, на ноги прохожих. Потом на него.

– Знаешь что мне нравится в тебе?

– Что?

– Ты не врёшь. Не придумываешь красивых историй. Говоришь правду или молчишь. Это редкость.

Легионер пожал плечами.

– Врать устал. Слишком много вранья вокруг. Проще говорить правду.

– Или молчать.

– Или молчать.

Оля засмеялась тихо.

– Ладно, молчун. Допивай кофе, пойдём гулять. Покажу тебе Киев. Настоящий, не туристический. Места где я выросла, где живу, где люблю бывать. Согласен?

Дюбуа хотел отказаться. Но посмотрел на неё – глаза яркие, живые, улыбка искренняя. Первый человек за два месяца, который просто хочет компании. Не оценивает, не боится, не сканирует. Просто девчонка с бирюзовыми волосами, которая играет на скрипке и любит синнабоны.

– Согласен.

Они вышли из кофейни. Холодно, но ветер стих. Оля надела куртку, закинула скрипку на спину, повела его через переулки. Не по центральным улицам, а дворами, закоулками. Старый Киев, не парадный. Покосившиеся заборы, облупленные стены, граффити на бетоне. Но живое, настоящее.

Она шла быстро, говорила много. Показывала дом где жила бабушка, двор где играла в детстве, магазин где покупала первую гитару. Рассказывала легко, без пауз. Пьер слушал молча, кивал иногда. Не говорил, но слушал. Впервые за долгое время просто слушал человека.

Дошли до парка маленького. Скамейки старые, деревья голые, листья на земле мокрые. Народу мало – пара бабушек с внуками, мужик с собакой. Тихо.

Оля села на скамейку, похлопала рядом. Пьер сел. Она достала сигареты, протянула. Он отказался. Она закурила, затянулась.

– Ты странный, Пьер.

– Почему?

– Потому что ты здесь, но как будто не здесь. Смотришь на всё со стороны. Как турист. Но не турист. Как… не знаю. Как призрак.

Легионер молчал. Она права. Он здесь физически, но не ментально. Тело в Киеве, голова в Зоне. Всегда в Зоне. Мёртвые там, опасность там, война там. Здесь мир, но мир чужой.

– Извини, – сказала Оля. – Не моё дело лезть в душу. Просто… просто хочется чтобы ты улыбнулся хоть раз. Выглядишь так, будто забыл как это делается.

– Может забыл.

– Тогда надо вспомнить.

Она затушила сигарету, встала, протянула руку.

– Пошли дальше. Покажу ещё одно место.

Он взял её руку, встал. Рука маленькая, тёплая, в ладони шершавости от струн скрипки. Она не отпустила сразу, держала секунду дольше. Потом отпустила, улыбнулась.

Повела дальше. Через парк, через мост пешеходный над железной дорогой, через квартал с девятиэтажками. Пришли к зданию старому, кирпичному. Библиотека. Районная, маленькая.

– Здесь я провела всё детство, – сказала Оля. – Читала всё подряд. Фантастику, классику, стихи. Влюбилась в Бродского, Ахматову, Мандельштама. Хотела стать поэтом, но стала музыкантом. Близко же.

Зашли внутрь. Тепло, тихо, пахло старыми книгами. Читальный зал пустой, библиотекарша за стойкой дремала. Оля повела Пьера между стеллажами. Книги старые, советские, корешки потёртые.

Она вытащила томик, показала. «Поль Верлен. Стихотворения». На французском.

– Ты француз по документам. Читаешь на французском?

– Читаю.

– Прочитай что-нибудь. Вслух.

Легионер взял книгу, открыл наугад. Попалось стихотворение короткое. «Осенняя песня». Начал читать тихо:

– Les sanglots longs

Des violons

De l’automne

Blessent mon cœur

D’une langueur

Monotone…

Голос менялся на французском. Становился мягче, теплее. Русский у него был хриплый, грубый, солдатский. Французский другой. Плавный, мелодичный, живой. Язык детства, язык до войны, до крови, до Зоны.

Он читал медленно, чётко. Произношение парижское, чистое. Слова текли, как музыка. Как скрипка Оли. Печально, красиво.

Закончил последнюю строфу, замолчал. Посмотрел на Олю.

Она стояла, глаза широко открыты, рот приоткрыт. Потом захлопала. Громко, искренне, без стеснения. Библиотекарша проснулась, шикнула. Оля не обратила внимания.

– Боже мой! – прошептала она. – Это было… это было прекрасно! Голос у тебя… почему ты не говорил что у тебя такой голос? Тёплый, красивый. Совсем другой! Ещё! Прочитай ещё что-нибудь!

Пьер усмехнулся. Первый раз за весь день усмехнулся. Не улыбка, но близко.

– Это просто французский.

– Нет! Это не просто язык. Ты… ты оживаешь когда читаешь. Видела. Лицо меняется, глаза меняются. Как будто другой человек. Живой. Пожалуйста, ещё одно. Хоть одно.

Легионер перелистнул страницы. Нашёл другое стихотворение. «Лунный свет». Начал читать:

– Votre âme est un paysage choisi

Que vont charmant masques et bergamasques…

Голос снова мягкий, тёплый. Слова французские обволакивали, текли как мёд. Он забыл про библиотеку, про Киев, про всё. Только стихи, только язык детства. Мать читала ему Верлена когда он был маленьким. Давно, в другой жизни. До войны, до легиона, до всего.

Закончил, закрыл книгу. Посмотрел на Олю. Она смотрела на него, глаза блестят. Не слёзы, но близко.

– Спасибо, – тихо сказала она. – Не понимаю слов, но чувствую. Красиво. Так красиво, что хочется плакать.

– Верлен всегда так. Печальный, но красивый.

– Как ты.

Легионер посмотрел на неё удивлённо. Она улыбнулась.

– Ты тоже печальный, но красивый. Когда читаешь стихи. Когда голос меняется. Когда перестаёшь быть призраком и становишься человеком.

Пьер молчал. Не знал что ответить. Впервые за долгое время кто-то сказал что-то тёплое. Не про бой, не про задачу, не про контракт. Просто комплимент. Искренний.

Оля взяла книгу из его рук, поставила на полку. Взяла его за руку, повела к выходу.

– Пошли. Становится темно. Провожу тебя до гостиницы. Где живёшь?

– Подол. Недалеко от Контрактовой площади.

– Отлично. По пути.

Вышли из библиотеки. Вечер сгущался, фонари зажигались. Холодно, ветер снова поднялся. Оля шла рядом, близко. Плечо к плечу. Молчала, не говорила. Просто шла.

Дошли до гостиницы за полчаса. Остановились у входа. Оля посмотрела на него, улыбнулась.

– Спасибо за компанию. Было хорошо.

– Мне тоже.

– Правда?

– Правда.

– Тогда увидимся завтра? Приходи на спуск, буду играть с обеда. Послушаешь.

– Приду.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Оля встала на цыпочки, поцеловала его в щёку. Быстро, легко. Отскочила, помахала рукой, побежала вниз по улице. Берцы громко стучали, скрипка прыгала на спине, бирюзовые волосы развевались.

Легионер стоял у входа в гостиницу, смотрел ей вслед. Рука сама потянулась к щеке, коснулась места где она поцеловала. Тёплое. Живое.

Впервые за два месяца почувствовал что-то кроме пустоты. Маленькое, еле заметное. Но что-то. Тепло. Интерес. Жизнь.

Оля с бирюзовыми волосами и медовыми глазами заставила его почувствовать себя человеком. На один день, на несколько часов. Но заставила.

Волк встретил воробья, и воробей не испугался. Просто пел, просто был рядом. Просто жил.

Может и волк может научиться. Снова. Медленно. По чуть-чуть.

Пьер зашёл в гостиницу, поднялся в номер. Лёг на кровать, смотрел в потолок. Голова больше не болела. Мысли тихие, спокойные. Мёртвые не толпились. Только голос Оли в ушах: «Ты оживаешь когда читаешь».

Может она права. Может французские стихи – способ вспомнить кто он был до войны. До крови. До Зоны.

Может завтра почитает ещё. Для неё. Для себя. Для жизни.

Маленькими шагами. По чуть-чуть.

Но это уже что-то.

Он закрыл глаза, уснул. Легко, спокойно. Без снов. Без кошмаров.

Только темнота. Мирная. И где-то далеко – звук скрипки.

Глава 8

На третий день утром в дверь постучали. Резко, коротко, три раза. Дюбуа проснулся мгновенно. Рука потянулась к Кольту под подушкой. Сел на кровати, прислушался. Тишина. Потом снова три коротких стука.

– Кто там?

– Крид.

Голос знакомый. Легионер встал, оделся быстро. Джинсы, рубашка, Кольт за поясом. Подошёл к двери, открыл

В коридоре стоял Виктор Крид. Высокий, под два метра, широкоплечий, массивный. Волосы светлые, почти белые, коротко стрижены. Глаза голубые, холодные, скрыты за солнцезащитными очками странной формы – монокулярного типа, пенсне на носу, линзы круглые, затемнённые. Костюм бирюзовый, тройка, идеально сидит. Рубашка белая, галстук чёрный, туфли начищены до блеска. Выглядел как бизнесмен, но двигался как солдат. Выправка армейская, осанка жёсткая.

– Дюбуа. Можно войти?

Легионер отступил, пропустил. Крид вошёл, осмотрел комнату быстро, профессионально. Оценил выходы, укрытия, угрозы. Кивнул удовлетворённо. Закрыл дверь.

– Как рука?

– Зажила.

– Быстро. Соловьёв говорил месяц минимум. Прошло две недели.

– Хорошо срослось.

Крид усмехнулся. Снял очки, протер салфеткой, надел обратно.

– Лебедев поработал, наверное. Слышал, он тебя вытащил с того света. Сыворотка новая, экспериментальная. Повезло.

Пьер молчал. Крид знает. Конечно знает. Вербовщик ЧВК, связи везде. Знает про сыворотку, про Лебедева, про всё. Но говорить не будет. Не его дело.

– Сядь, – сказал Крид, кивая на стул. – Есть разговор.

Легионер сел на край кровати. Крид остался стоять, руки за спиной. Военная поза. Привычная.

– Контракт в Зоне закончился. Левченко предлагал продление, ты отказался. Взял отпуск, неделю в Киеве. Правильно?

– Правильно.

– Ещё не решил продлевать или нет?

– Не решил.

– Хорошо. Тогда предложу другое. Разовая работа. Одна цель, один выстрел. Киев, сегодня вечером. Пятнадцать тысяч евро. Половина вперёд, половина после. Интересно?

Дюбуа посмотрел на него молча. Разовая работа. Убийство. Не война, не контракт, не защита. Просто киллерство. За деньги.

– Кто цель?

Крид достал из внутреннего кармана пиджака фотографию, протянул. Мужчина лет пятидесяти. Толстый, лысый, лицо красное, двойной подбородок. Костюм дорогой, часы золотые, перстень на пальце.

– Петренко Виктор Иванович. Депутат Верховной Рады. Пророссийский политик. Лоббирует интересы Москвы, блокирует военную помощь, продался давно. Заказчик хочет его убрать. Чисто, быстро, профессионально.

– Кто заказчик?

– Не твоё дело. Люди с деньгами, с влиянием. Платят хорошо, вопросов не задают.

Легионер изучал фотографию. Обычный политик. Толстый, жирный, продажный. Таких видел везде. В России, во Франции, в Африке. Все одинаковые. Торгуют страной за деньги, за власть. Люди умирают, а они богатеют.

– Когда?

– Сегодня вечером. Ужин в ресторане «Ренессанс», центр города. Петренко будет с другими депутатами, охрана четыре человека. Стол заказан на девять вечера. Окно возможности – с девяти до одиннадцати. Потом уедет, следующий шанс через месяц.

– Винтовка?

– «Баррет» M82A1. Калибр двенадцать и семь. Полуавтомат, магазин десять патронов. Оптика Leupold, дальность полторы тысячи метров. Глушитель в комплекте. Ждёт в тайнике.

– Где тайник?

Крид достал из кармана листок бумаги, протянул. Адрес, код от подъезда, номер квартиры, ключ под ковриком.

– Квартира съёмная, пустая. Седьмой этаж, окно на юг. Прямая видимость на ресторан, четыреста метров. Винтовка в шкафу, под одеялами. Боеприпасы там же. После выстрела – бросить винтовку, уйти через чёрный ход, спуститься по пожарной лестнице. Машина на соседней улице, ключи под козырьком, документы в бардачке. Едешь на окраину, бросаешь машину, берёшь такси в центр, исчезаешь.

– План побега детальный.

– Заказчик профессионал. Всё продумано. Твоя задача – выстрел. Остальное организовано.

Дюбуа молчал, думал. Пятнадцать тысяч евро. Хорошие деньги. Контракт в Зоне приносил такие же за месяц работы, риска, смерти товарищей. Здесь один выстрел, несколько часов работы, минимальный риск.

Но это киллерство. Убийство по заказу. Не война, не защита. Просто бизнес. Кто-то платит, кто-то умирает.

Он вспомнил Лебедева: «Мы не монстры. Мы профессионалы. Делаем работу за деньги». Верно. Профессионалы. Солдат стреляет по приказу, киллер по контракту. Разница только в бумагах.

Вспомнил Олю. Бирюзовые волосы, медовые глаза, улыбка искренняя. Вчера гуляли по Киеву, она показывала город, он читал стихи. Сегодня убьёт человека в этом же городе. За деньги.

Парадокс. Но жизнь полна парадоксов. Вчера воробей, сегодня волк. Вчера стихи, сегодня пуля. Ничего нового.

– Почему я? – спросил Пьер. – В Киеве полно киллеров местных. Дешевле, быстрее, знают город.

Крид усмехнулся.

– Потому что ты лучший. Семьдесят подтверждённых в легионе. Плюс двадцать пять зомби в госпитале. Холодная голова, твёрдая рука. И главное – ты чужой. Не местный, не связан с политикой, не оставишь следов. Выстрелишь, уедешь, забудешь. Идеальный исполнитель.

Легионер смотрел на фотографию. Петренко. Толстый, продажный, пророссийский. Заказчик хочет его смерти. Платит пятнадцать тысяч евро. Чисто, быстро, профессионально.

Есть причина отказаться? Моральная? Политик продажный, вреда приносит больше чем пользы. Законная? Убийство незаконно всегда, контракт или нет. Личная? Нет. Петренко ему ничего не сделал, но и Дюбуа ему ничего не должен.

Нет причин отказаться. Кроме одной – Оля. Девушка с бирюзовыми волосами, которая заставила почувствовать себя человеком. Живым. Если убьёт Петренко, станет снова машиной. Функцией. Волком.

Но он и есть волк. Всегда был. Оля не изменит этого. Один день стихов не перевешивает тринадцать лет войны. Воробей пел, волк слушал. Приятно. Но волк остаётся волком.

Пьер положил фотографию на стол, посмотрел на Крида.

– Беру заказ. Где аванс?

Крид улыбнулся. Достал из внутреннего кармана конверт, положил на стол рядом с фотографией.

– Семь с половиной тысяч евро. Наличные, мелкие купюры. Вторую половину получишь завтра утром. Встреча на Контрактовой площади, десять часов.

– Идёт.

Крид протянул руку. Рукопожатие крепкое, короткое. Деловое.

– Приятно работать с профессионалами. Удачи сегодня. Выстрел один, цель одна. Не промахнёшься.

– Не промахнусь.

Крид надел очки плотнее, развернулся, пошёл к двери. Остановился на пороге, обернулся.

– Ещё одно. После этой работы подумай про продление контракта в Зоне. Левченко ждёт ответа. Платят хорошо, снайперов не хватает. Рашид мёртв, ты лучший остался. Нужен там.

– Подумаю.

– Думай быстро. Неделя отпуска кончается послезавтра. Либо возвращаешься, либо уезжаешь навсегда. Третьего не дано.

Ушёл. Дверь закрылась тихо. Дюбуа остался один. Сел на кровать, посмотрел на конверт и фотографию. Семь с половиной тысяч евро и лицо человека, который умрёт сегодня.

Работа нашла его сама. Как всегда. Война, Зона, город – не важно. Волк везде волк. Работа всегда находится. Кто-то всегда нужен мёртвым.

Он открыл конверт, пересчитал деньги. Всё на месте. Убрал в рюкзак. Взял фотографию, изучил внимательно. Петренко. Цель. Мёртв через двенадцать часов.

Посмотрел на часы. Девять утра. Ресторан в девять вечера. Двенадцать часов на подготовку. Достаточно.

Нужно осмотреть тайник, проверить винтовку, пристреляться если возможно. Изучить маршрут отхода, проверить машину. Осмотреть ресторан издалека, запомнить окна, двери, охрану.

Стандартная подготовка. Делал сотни раз. В легионе, в Зоне, везде. Рутина профессионала.

Встал, оделся полностью. Кольт на бедре, нож на поясе. Куртка сверху, рюкзак на плечо. Вышел из гостиницы.

Солнце светило холодное, небо серое. Киев жил обычной жизнью. Люди шли на работу, машины ехали, город дышал. Никто не знал что сегодня вечером один человек умрёт. Пуля, выстрел, смерть. Чисто, быстро, профессионально.

Легионер пошёл по адресу из листка. Седьмой этаж, окно на юг, четыреста метров до ресторана. Винтовка ждёт.

Работа началась.

Волк на охоте. Цель одна. Промах исключён.

Сегодня вечером Петренко умрёт. Завтра Дюбуа получит вторую половину денег. Послезавтра решит – вернуться в Зону или уехать навсегда.

Но сегодня работа. Только работа.

Ничего личного. Только бизнес.

Как всегда.

Адрес из записки привёл к дому девятиэтажному на Печерске. Старая застройка, семидесятые годы, кирпич серый, балконы узкие. Подъезд третий, код 1956. Дюбуа набрал цифры, дверь щёлкнула, вошёл. Лестница бетонная, перила железные, пахло мочой и табаком. Поднялся на седьмой этаж пешком. Лифтом не пользовался – камеры могут быть, шум привлекает внимание.

Квартира 74. Ключ под ковриком грязным. Открыл бесшумно, вошёл, закрыл за собой. Квартира пустая. Две комнаты, кухня, санузел. Мебели нет, только пыль на полу, паутина в углах. Окна занавешены старыми простынями. Тихо. Безопасно.

Прошёл в дальнюю комнату. Окно большое, выходит на юг. Отодвинул простыню на пару сантиметров, посмотрел. Прямая видимость на ресторан «Ренессанс» через улицу. Четыреста метров, как Крид говорил. Здание красивое, старинное, фасад с лепниной. Первый этаж – большие окна, внутри видны столы, люстры, официанты готовят к вечеру.

Легионер отпустил простыню, подошёл к шкафу встроенному. Открыл. Внутри одеяла старые, свёрнутые. Под ними чехол длинный, чёрный. Достал, положил на пол. Расстегнул молнию.

Винтовка «Баррет» M82A1. Длина метр сорок пять, вес пятнадцать килограммов. Ствол флютированный, дульный тормоз массивный. Затвор полуавтоматический, магазин коробчатый на десять патронов. Оптика Leupold Mark 4, увеличение шестнадцатикратное, сетка mil-dot. Глушитель отдельно, резьбовой, сорок сантиметров длиной. Сошки Harris, складные, регулируемые по высоте.

Дюбуа осмотрел винтовку внимательно. Проверил ствол – чистый, без ржавчины, без царапин. Затвор работал плавно, отдача пружины ровная. Магазин вставлялся с щелчком, извлекался легко. Оптика закреплена надёжно, линзы чистые. Глушитель навинтился без люфта.

В чехле два ящика с патронами. Калибр 12,7 на 99 миллиметров, боеприпас НАТО стандартный. Двадцать патронов в каждом ящике. Пули бронебойные с зажигательным составом. Убойная сила огромная – пробивают бетон, сталь, бронежилет. Человека разрывают пополам почти.

Легионер зарядил один магазин десятью патронами. Остальные оставил в ящике. Больше не понадобится. Одна цель, один выстрел. Второй патрон на случай промаха, но промахов не будет.

Собрал винтовку полностью. Приставил сошки к окну, лёг на пол, прицелился. Оптика мощная, картинка чёткая. Ресторан в перекрестии. Окна большие, внутри видно столы, стулья, бар. Людей пока нет, только персонал.

Проверил поправки. Ветер слабый, западный, два метра в секунду. Дистанция четыреста метров. Перепад высот двадцать метров – седьмой этаж выше первого. Температура пять градусов, влажность высокая. Всё учёл, внёс коррекцию в оптику. Два клика вправо, один вниз. Проверил ещё раз. Перекрестие на центре окна ресторана.

Встал, отошёл от окна. Проверил маршрут отхода. Чёрный ход через кухню, дверь ведёт на пожарную лестницу. Спуск железный, ржавый, но крепкий. Внизу выход в соседний двор. Оттуда на улицу параллельную, там машина должна быть. Ключи под козырьком, документы в бардачке.

Всё проверено. Позиция готова. Оружие готово. Маршрут готов. Осталось ждать.

Дюбуа сел у стены напротив окна. Достал флягу с водой, сделал глоток. Посмотрел на часы. Одиннадцать утра. Десять часов до операции. Долго. Но торопиться некуда. Профессионал ждёт. Терпеливо, спокойно.

Время тянулось медленно. Он сидел неподвижно, смотрел в пустоту. Не спал, не дремал. Просто ждал. Мозг отключён, тело расслаблено, дыхание ровное. Режим ожидания. Как в засаде, как перед боем. Привычное состояние.

В шесть вечера встал, размялся. Приседания, отжимания, растяжка. Тело разогрелось, мышцы заработали. Съел сухпаёк из рюкзака – энергетический батончик, вяленое мясо, шоколад. Запил водой. Лёгкий ужин, желудок не должен мешать.

В семь вечера подошёл к окну. Осторожно отодвинул простыню на сантиметр, посмотрел. Ресторан оживился. Внутри свет яркий, люстры горят. Столы накрыты, белые скатерти, бокалы блестят. Официанты суетятся, разносят меню, расставляют приборы. Гости начинают приходить. Машины подъезжают, швейцары открывают двери, люди входят. Дорогая публика – костюмы, платья, украшения.

Легионер отпустил простыню, вернулся к винтовке. Лёг на пол, устроился удобно. Локти на сошках, приклад к плечу, глаз к оптике. Винтовка тяжёлая, но устойчивая. Дыхание замедлилось, пульс упал до пятидесяти ударов. Режим снайпера. Спокойствие абсолютное.

Смотрел через оптику. Ресторан увеличен шестнадцатикратно. Видно лица гостей, блюда на столах, бокалы с вином. Искал Петренко. Толстый, лысый, красное лицо. Ещё не пришёл.

В восемь тридцать у ресторана остановился чёрный «Мерседес». Класс S, бронированный, стёкла тонированные. Четыре охранника вышли первыми. Широкие, в костюмах чёрных, пиджаки топорщатся – оружие под мышками. Осмотрелись, один говорил по рации. Проверили периметр. Кивнули.

Из машины вышел Петренко. Толстый, в костюме сером, галстук красный, часы золотые блестят. Лысина блестит под фонарями. Лицо красное, довольное. Смеялся, говорил что-то охраннику. Пошёл к входу в ресторан, охрана вокруг него кольцом.

Дюбуа смотрел через оптику. Петренко в перекрестии. Лёгкая цель. Но рано. Внутри ресторана десятки людей, свидетели, паника после выстрела. Охрана среагирует быстро, закроют все выходы, полиция приедет за минуты. Нужно ждать лучшего момента.