Текст книги "Месяц как взрослая"

Автор книги: Сильвия Труу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

25

Хийе прикрылась коробками и шепнула Силле:

– Твой Ромео хочет, наверное, поговорить с тобой. Без конца заглядывает сюда.

– Ромео?

Силле пришлось собрать всю волю, чтобы не оглянуться. Со вчерашнего дня она не видела Индрека. С тех пор, когда он, сойдя на пристани, сел на трамвай и поехал в больницу.

И чего он там возле пианино вертится? Мог бы и сюда подойти. Воотеле уже несколько раз подходил к ним. Спросил, хватает ли конфет, рассказал Нийде услышанную где-то историю о мяукающем скворце, потом о прирученном сарыче.

А Индрек поразительно застенчивый. Интересно, о чем он хочет поговорить? Откуда Хийе взяла, что он вообще хочет говорить? Будто человек не может просто так поглядывать.

Теперь Хийе уже плутовато подмаргивала и смотрела куда-то прямо за спину Силле.

Не поворачивая головы, Силле краем глаза увидела, что кто-то в белом кителе стоит возле стола.

– Здравствуй! – сказал Индрек.

Силле повернула голову и усмехнулась.

– Здравствуй, здравствуй, Индрек! – тут же прозвучал ясный голос Мерле. – Скажи, Индрек, как тебе понравилась наша поездка?

– Очень! – сказал Индрек и ушел.

– Что ему тут нужно было? – удивилась Мерле. – Постоял возле меня и… пошел. Ин-те-рес-но!..

После обеденного перерыва Мерле влетела в помещение радостная и оживленная, уселась на свое место и, подперев ладонями подбородок, уставилась перед собой. Другие уже работали, а она все сидела и смотрела. Иногда улыбалась, встряхивала головой, поглядывала на подружек и продолжала думать.

– Ну, ты уже перестала работать! Даешь нам фору или как? – спросила Хийе.

Мерле повернулась к ней.

– Ты только представь, он остановил меня на лестнице, когда я шла в столовую, сам остановил и завел разговор о дверном замке. А я думала, что он уже забыл.

– Кто, Воотеле? – воскликнула Нийда.

– Почему Воотеле? Индрек.

– Врешь, – сказала Хийе. – Если кто кого и задержал, так не он тебя, а ты его.

– Но ведь он заходил сюда перед обедом, стоял возле меня. Значит, хотел поговорить со мной…

«Если бы ты знала, Мерле, зачем Индрек подходил сюда, – думала Силле. – Тебе надо быть осторожнее в словах, чтобы не ставить себя в смешное положение. Индрек приходил сказать мне „здравствуй“. Мы не виделись с ним со вчерашнего дня. Если бы я сидела на твоем месте, Мерле, или там, где сидит Хийе, лицом к двери, то я бы видела Индрека всякий раз, когда он входит, и всякий раз это было бы подобно первой встрече. Ромео и Джульетта… Хм! Вовсе неплохо звучит, и совсем не сентиментально, и не слишком романтично или неподходяще для современного человека…»

Упавшая на руку конфета вернула Силле к действительности. Через стол на нее с упреком смотрела Мерле.

– Ты что, не слышишь?.. Ты же знаешь Индрека лучше, вы живете в одном доме, скажи, есть у него инструменты, чтобы врезать в дверь замок, или мне надо самой найти их?

– Спроси у Индрека. Откуда мне знать.

– Спросить у него – это вернее, – согласилась Мерле. – Дело в том, что если бы у Индрека были инструменты, то после работы мы с ним отправились бы ко мне домой посмотреть, какой нужен замок, потом в магазин, потом к Индреку за инструментами и сразу назад. Быстро отделались бы от этой заботы. Скажи, Силле, как ты думаешь, должна я отблагодарить Индрека за эту работу? Ну, позвать в кино, или пригласить в кафе-мороженое, или просто в кафе, или, может, хватит одного «спасибо»?

«В кино!.. В кафе?.. – поразилась Силле. – Значит, замок – это вроде ракеты-носителя, которая выводит на орбиту. Смотри, какая она ловкая, Мерле! Тут я здорово отстаю от нее. Интересно, понимает ли Индрек, что замок для Мерле только предлог? Зачем замок, если Мерле живет в двухкомнатной квартире вместе с родителями? Запирать от родителей свою комнату?.. Невероятно! Оскорбительно для них и для себя.

Но может, разговоры о замке для Мерле просто слова, так же как и разговоры о том, чтобы бросить школу и остаться работать, – лишь бы раззадорить девочек. Когда Индрек входит, на него поглядывают все девочки, и почему бы их не подразнить – мол, послушайте, все слушайте: ваша симпатия сегодня придет ко мне, и я пойду к нему, и мы оба отправимся в магазин, а после этого будет поход в кино, или в кафе-мороженое, или просто в кафе… Так оно и есть, смотри, как ее взгляд перескакивает с одной девочки на другую: мол, все ли обратили внимание, какие у нее с Индреком дела. А есть ли дела? Хийе решила, что Мерле врет. Может быть, и в самом деле врет?»

– Так что ты думаешь, Силле? – нетерпеливо напомнила о своем вопросе Мерле.

– И об этом ты должна спросить у него самого, – сказала Силле. – Может, он хочет обедать в ресторане на двадцать втором этаже гостиницы «Ви́ру» или предпочитает на самолете «Таллин – Кингиссеп» пососать карамелек, а может, просто пойдет в диетическую столовую.

Мерле оскорбленно прищурилась. И замолчала.

И Силле почувствовала себя неловко. И откуда берутся на языке такие колкости? Уже второй раз. Что это значит?

После работы Силле и Нийда вышли вместе с фабрики. Индрек стоял неподалеку от ворот на тротуаре. Впервые Силле видела, что он кого-то ждет. И Воотеле стоял там же и рассматривал ползавшую по ладони букашку.

Индрек направился к Силле и зашагал рядом с ней так, будто они всегда шли с работы вместе.

«Врала Мерле, Хийе права», – подумала Силле и тут же забыла и про Мерле и про ее слова.

Индрек заговорил о телеграмме, которую он обнаружил в почтовом ящике.

– Стоило тебе тревожить своих родителей, да еще в отпуске, – сказал Индрек, но без упрека в голосе. – Я не привык, чтобы кто-нибудь, кроме мамы, обо мне беспокоился. Но, оказывается, это иногда просто здорово – почувствовать то же. Спасибо тебе!

Дальше они шли молча. С ними и Воотеле – с божьей коровкой на ладони, и Нийда – чуть поотставши от него.

Хорошо было вот так идти, рядышком. На острове Индрек сказал: «С тобой можно хоть полсвета обойти». И с Индреком тоже можно было бы идти бесконечно. Идешь, и словно бы уже некуда спешить, потому что самое важное на свете рядом с тобой.

Силле прислушалась к себе. Воскресный день! Самое воскресное воскресенье! И жившая по-будничному улица преобразилась, и шедшие навстречу люди в рабочей одежде, с хозяйственными сумками в руках, и проносившиеся мимо грузовики с панелями, и самосвалы с песком. И трамвай, выстукивавший ритм какой-то веселой польки. А когда же высадили вдоль обочины эти цветы? Как красиво сочетается их темно-синяя окраска с белизной известковых плит тротуара? И посадили их не сегодня. Странно, уже две недели дважды в день проходишь тут, а видишь цветы впервые только сейчас.

Воотеле и Нийда отстали. Божья коровка, наверное, не хотела улетать, и Нийда пересадила ее к себе на руку.

Силле и Индрек остановились на углу улицы подождать их. Силле перекатывала носком туфельки отломившийся от плитняка камешек и рассуждала про себя: вот бы спросить у Индрека, чем он всегда занимается после обеда и по вечерам, почему его никогда не видно? Получить ответ на эти вопросы – не пустое любопытство. Раньше – может быть, но теперь просто неестественно не знать об Индреке все, все…

Интересно, о чем он сейчас думает? Может, тоже рассуждает, не спросить ли и ему о чем-то? Или вспоминает вечер в темном лесу, когда он сказал: «Силле, знаешь… ты…»

– Скажи, что за человек эта Мерле?

Силле перестала перекатывать камешек и быстро вскинула голову. Неужели это спросил Индрек?

Он смотрел на нее, дожидаясь ответа.

Силле пожала плечами: что она знает о Мерле! Хийе и Мерле только год назад, после слияния параллельных классов, стали учиться с ними.

– Обычная. И нее есть хорошая подружка – Тийю, она уехала с родителями в Карпаты. С другими Мерле водится мало.

– Не знаешь, какие у нее отношения с родителями?

– Никогда не спрашивала, и сама она тоже не говорила. А что?

– Ничего. Не пойму, зачем ей врезать замок в свою комнату. За этим должно стоять что-то серьезное. Ты была у нее дома?

– Нет.

– Жаль. Тогда ты ничего не можешь сказать. Ну ладно, придется выполнить ее просьбу. Если ты и Нийда свободны сегодня, давайте зайдем к ней. Хорошо? Воотеле уже обещал.

Значит, все-таки Мерле не врала. Значит, Индрек действительно подошел к столу из-за Мерле, хотел поговорить с ней, но постеснялся девочек и прежде всего ее, Силле. А потом остановил Мерле на лестнице, и Мерле задавала свои глупые вопросы из чистого торжества. Сперва разрушила квартет, а теперь…

– Ой, ветер дует. Холодно! – вздрогнула Силле. – Забыла кофточку в гардеробе.

Она бросила Индрека на углу улицы и бегом кинулась назад. Нийда и Воотеле следили за божьей коровкой, которая наконец-то взлетела, и не заметили пробежавшую Силле.

26

Силле бежала так, будто за ней гналась нечистая сила.

«Ну вот, получила теперь? – ругала она себя. – Фантазерка. Невесть чего намечтаешь, а потом распускаешь нюни».

Ну, слез-то, конечно, не будет. А жалко. Страшно жалко.

Только вот ведь какое дело: жалко тебе, а другим – радость. Но почему именно другим должно быть больно, а тебе хорошо?

Кое-кто еще и эгоист, оказывается. Ясно! Мама и папа хотели поехать в Крым вместе с дочерью. А ты? Твое желание было для тебя важнее всего, и оно должно было взять верх.

Эгоистка ты. Эгоцентрик.

С Индреком живешь в одном доме с самого рождения. Он твой сосед. Одноклассник. Но тебе, эгоистке, конечно, этого мало. Надо, чтобы он, кроме тебя, ни с каким другим человеком не имел дела.

Как это «ни с каким другим человеком», если речь идет о твоем кровном враге, который рушит все твои начинания, все мечты?

Ну вот, уже и «кровный враг»! Да ты набита эгоизмом! Человек сразу становится для тебя кровным врагом, если он хочет вести свою, а не твою линию. Вот-вот – твоя линия лучше. Вы – первые, передовые. Но – будь честной! – вышла бы ты одна в передовые? Мерле смогла бы. Сегодня она обошла третий квартет, а Лууле и подавно. Но Хийе не смогла бы в одиночку стать первой. Да и Нийда, наверное, тоже… Но все вместе смогли. Вот! В этом и есть смысл твоего квартета. Вместе вы сделаете больше.

Ах, какая новость! Великое дело – Америку открыла.

Но это совсем другое. Душа-то болит не поэтому.

Так тебе и надо! Привыкла, чтобы все было по-твоему. И если что не так, сразу бежать. Ребята ждут сейчас тебя на улице, а ты несешься со всех ног. Выставляешь себя на посмешище.

Силле с ходу остановилась. Надо же, какую грубую ложь сморозила! За кофточкой ринулась! Даже соврать как следует не можешь. Ничего не поделаешь, надо возвращаться, пока Индрек не догадался, что она солгала.

Силле повернулась и медленно пошла назад.

«Ну и странная же, – думала она про себя, качая головой. – Честное слово, странная. Врешь, убегаешь, потом начинаешь выговаривать себе».

Разве ты неженка? Это неважно, что ты единственный ребенок в семье. Ты уже с четвертого класса убираешь свою комнату и моешь полы, а с шестого класса, когда мама зашивалась с работой, готовишь еду. Какая же ты после этого неженка!

И этот Ромео… Ты ему так не говорила. Никому ты не говорила о нем так. Только себе. Но мало ли что человек говорит себе. Неужели нельзя помечтать? Рассказать себе сказку?

Ладно, сказки сказками, но что касается Мерле, то… она самый настоящий враг…

Силле увидела Индрека, который вместе с Нийдой и Воотеле шел ей навстречу. Ноги задрожали, и снова появилось желание убежать. Но она не сделала этого. Даже прибавила шагу. Заметив, что Индрек очень внимательно и пытливо смотрит на нее, она улыбнулась. И еще издали крикнула:

– Вы только подумайте, какая рассеянная! У меня сегодня кофточки-то и не было. Хорошо, а то бы до самой фабрики добежала.

– Ребята хотят пойти к Мерле, – сказала Нийда.

– Счастливого пути! – бросила Силле через плечо ребятам и спросила у Нийды: – Ты рассказала об утренней истории с газетой и о том, как Мерле чуть было не перессорила весь наш квартет?

– Говорила.

Силле взяла Нийду под руку и сказала Индреку и Воотеле:

– Уж простите, но не можем пойти с вами к Мерле.

– Я пойду, – нерешительно проговорила Нийда. – Я обещала Воотеле.

Силле отпустила руку подруги.

– Если так, то конечно, – произнесла она, – идите.

– Может, ты все же передумаешь? – спросил Индрек. – Как же мы без тебя? Всюду вчетвером… Не пойти вроде неудобно, человек же просит помочь. Другого времени у меня просто не будет, ты же знаешь, Силле… А потом можно было бы что-нибудь придумать. Скажем, в кино пойти или в кафе-мороженое…

– Меня Мерле не приглашала, – сказала Силле. – До свидания!

Торопливо, не оглядываясь, она заспешила прочь.

Только в дверях Дома искусств Силле оглянулась. Индрек и Нийда с Воотеле не пошли за ней.

Вошедшему с улицы выставочный зал казался полутемным. В нем, кроме группы грузинских туристов, было всего несколько посетителей: какой-то бородатый молодой человек в очках, женщина с девочкой и престарелая пара.

Силле освободилась от напряжения и направилась к задней стене зала. Тут висели картины Рейбаса «Тихое море» и «Излучина реки». Уже третий раз приходила Силле на эту выставку из-за этих двух акварелей.

Какая необычная вода! Просвечивает до самого дна. Даже песок виден, если вглядеться. Никакой ряби. Хотя вон там вода вроде бы колыхнулась от крыла пролетевшей чайки. Тишина. Безмолвная, безветренная тишина. Покой.

Забыв обо всем, Силле разглядывала в едва различимых желтовато-серых и беловато-голубых тонах море и зеленоватую речную воду. И как же удается человеку нарисовать так воду – всего лишь кисточкой, мокрой акварельной кисточкой. С помощью какого волшебства художник создал эту воду и это небо? Глянешь на этот светящийся простор и кружится голова – такая беспредельность. Хотя знаешь: тут, под этим едва видимым слоем краски, всего-навсего бумага, непросвечивающаяся, плотная белая бумага.

Какой великолепный мастер этот Рейбас! Вот если бы так уметь! Хотя бы только малую малость!

Тогда бы помчалась домой и нашла бы краски. Тогда на первом же занятии художественного кружка сама разложила бы свои работы перед Пророком Муз, без вопросов и напоминаний…

Но для этого надо родиться художником.

Экскурсия подошла к акварелям Рейбаса. Силле повернулась, чтобы уйти, но оказалась лицом к лицу с фабричной художницей.

Юта Пу́рье еще в дверях заметила Силле в глубине зала и подумала, что надо будет отдать ей часть только что купленного в киоске рисовального угля. Но Силле стояла перед картиной как завороженная, и художница тогда не стала мешать ей.

– Нравится Рейбас? – спросила Юта Пурье.

– Особенно вода и небо.

– А самой удается море?

– Мне? – покраснела Силле. – Ну что вы, я бы не смогла, – пробормотала она.

– Надо попытаться. Интереса ради. Не море, так деревья, лес, природу надо писать.

Юта Пурье разрезала ногтем коробку с углем, взяла оттуда несколько палочек, завернула их в бумагу и протянула Силле.

– Можно было бы попробовать что-нибудь ими нарисовать, – сказала она и добавила: – Просто так. А когда будет готово, вместе посмотрим, что получилось.

«Ну что ж, от нечего делать можно попробовать, – думала по дороге домой Силле. – И раньше случалось без учительского задания кое-что рисовать».

Захватив с собой краски, бумагу, бутылку для воды, Силле отправилась к морю. Небо прояснилось, люди высыпали на улицу. На каждой скамейке кто-то сидел, Силле пришлось уйти очень далеко, чтобы найти место, где никто не мешал.

Чем дальше она шла и чем больше смотрела на синевшую рядом спокойную гладь воды, тем сильнее было искушение самой нарисовать море таким же глубоким и небо таким же высоким, как у Рейбаса. С каждым шагом укреплялась надежда, что она это сможет, росло нетерпение взяться за дело.

Наконец она увидела впереди на безлюдном берегу плоский камень и почти побежала к нему.

Быстро увлажнила лист бумаги, развела краску, и кисточка заскользила по белой поверхности, обращая ее в море и небо.

Первый скомканный лист полетел на землю. Через некоторое время второй. Третий оставался нескомканным чуть дольше. Но и его постигла участь предыдущих листов.

Силле сунула кисточку в бутылку с водой, подтянула колени к подбородку и мрачно уставилась на море.

«Ну ладно! – сказала она наконец себе. – Один-то рисунок ты должна сделать. Какой бы он ни получился».

Под вечер, вернувшись не в настроении домой, она сунула альбом в стол и даже не глянула на свое море.

27

Поздним вечером, когда Силле дописала письмо родителям и положила его вместе с газетной вырезкой в конверт, звякнул дверной звонок. Силле засомневалась, не ослышалась ли она. Прислушалась, больше не звонили. Но в коридоре за дверью вроде бы кто-то был.

Силле побежала и открыла дверь.

С нижней площадки на нее смотрел оторопело улыбавшийся Индрек.

– Ах, ты все-таки дома! У меня… ну, эти… как их – спички кончились, – сказал он, поднимаясь по лестнице. – Хотел вскипятить чай. Если есть, дай взаймы?..

Силле принесла коробку спичек и подала Индреку.

– Спасибо! – сказал он, но уходить не уходил.

– Не стоит! – ответила она.

Индрек вертел коробок.

Силле поправила носком туфли коврик для ног.

– Вот ведь, – говорил Индрек, – ужасно захотелось чаю, а как его вскипятить, если нет спичек.

– Бывает, – вздохнула Силле. – У нас так часто с солью, не заметишь, как она вся вышла…

– Я завтра верну тебе спички, – пообещал он.

Индрек не спешил уходить, несмотря на свое большое желание вскипятить чай.

– Не надо возвращать, – сказала Силле. И хотя она подумала, что теперь пора бы и распрощаться, но тоже не уходила.

Индрек подкидывал коробку со спичками и вскользь бросал на Силле беглые взгляды.

Силле опять подвинула ногой коврик и не сводила глаз с носка туфли.

– Ну ладно, я пойду, – произнес Индрек и не сдвинулся с места.

– Хорошо, – сказала Силле, повернулась к Индреку боком и принялась стирать пальцем пыль с дверной филенки.

Индрек медлил.

– До свиданья! – Силле ступила в прихожую.

Прежде чем она успела притворить дверь, Индрек сказал:

– Послушай, Силле, почему ты не пошла с нами? Мы…

– Ах да! – быстро перебила его Силле. – Что же это я хотела… Что же это я должна была… Ах да! Спокойной ночи!

Она торопливо захлопнула дверь и прижалась к ней лбом.

Назойливый звон будильника прервал сон как раз на том месте, когда Силле вместе с дельфинами нырнула к затонувшему в Черном море судну и собиралась открыть заросшую морской травой каюту.

С большим усилием открыла Силле тяжелые сонные веки.

Половина пятого! Всего!

Она протянула руку, чтобы нажать кнопку звонка, как вдруг вспомнила, в чем дело. Одеяло было откинуто в сторону, и Силле выскочила из постели.

Накануне вечером Силле решила, что завтра рано утром она попробует рисовать угольными палочками, которые ей дала Юта Пурье.

Из окна их рабочего помещения виднелся кусочек старой городской стены с двумя башенками. Силле еще тогда подумала, что можно нарисовать хорошую картину, если бы только суметь. Теперь она хотела нарисовать углем именно этот вид. Раннее утро она считала самым подходящим временем: не мешают любопытные.

Площадка перед фабричными воротами была пустынной. Силле забеспокоилась: а впустит ли ее вахтер в такую рань?

Рябая, в белом халате, женщина протирала куском скомканной газеты окно, которое отделяло ее каморку от проходной. Молча она взяла у Силле сумку и поставила ее на полку. Лишь бросила беглый взгляд на бумагу для рисования, которую Силле сворачивала в трубку. Продолжая протирать окно, вахтерша крикнула вдогонку Силле:

– В другой раз не делай брака. Недосыпать вредно для здоровья.

«Откуда она знает о браке?» – смутилась Силле и шмыгнула во двор.

Раннее солнце заглянуло в зал и залило его ослепляющим светом. Непривычной была эта яркость, странной необычная тишина.

Пробираясь между ящиками к окну, Силле откашлялась и затянула:

– Когда сияет солнце…

– Уже-е-е! – раздался вдруг чей-то недовольный и хриплый спросонья голос.

Силле застыла на месте. Никого видно не было.

Затем кто-то громко зевнул, чьи-то руки оперлись о край стола, и наконец из-за коробок появилось заспанное лицо Мерле! Она потянулась, еще громче зевнула и посмотрела на часы.

– Что это? – Мерле поднесла часы сперва к одному, затем к другому уху. – Тикают! Сколько на твоих?

– Четверть шестого.

– Чего так рано? – Мерле протерла глаза и снова потянулась.

– А ты чего?

– Я? Я… – смутилась Мерле. – Мама уехала четырехчасовым поездом в командировку. Пошла провожать и…

Мерле не смотрела на Силле. Она терла кулаками глаза, пыталась зевнуть и кончила без запинки:

– А чего туда домой? Еще проспишь…

И тут же Мерле перевела разговор.

– А как ты сюда попала? – спросила она и, дожидаясь ответа, быстро сказала: – Меня не хотели пропускать – ночью, говорят, тут делать нечего, с этими детьми, мол, одни неприятности, и пошло и пошло. Едва вставила, что из-за неприятностей и пришла, что в пятницу допустили брак и вот теперь, до работы, надо исправить его. Так что твой брак даже на пользу пошел.

Мерле усмехнулась.

– Но ты-то почему в такую рань?

– Хотелось порисовать, – неохотно призналась Силле.

– Ночью? – всплеснула руками Мерле.

– А во время работы, по-твоему, лучше? – спросила Силле, подходя к окну и разворачивая бумагу.

– Да не-ет, – зевнула Мерле.

Через некоторое время Силле услышала за спиной ровное, глубокое дыхание. Вскоре и оно исчезло за мягким шорохом угольной палочки.

Силле кончила рисунок и разглядывала его вблизи и издали. «Занятно! – решила она. – Пророк Муз мог бы позволить нам рисовать на занятиях углем. Да и ради собственного удовольствия можно было бы порисовать иногда угольной палочкой. Занятно! Но показывать Юте Пурье тут нечего».

Силле положила поверх рисунка другой лист, как учила художница, и отнесла рисунок на полку.

Когда Силле вернулась, Мерле еще спала. Голову она склонила на руки и так сладко сопела, что и Силле захотелось подремать. Но времени уже не осталось: в любую минуту могли явиться девочки.

– Мерле, проснись! – негромко позвала Силле.

Сопение на какое-то время прервалось и продолжалось снова.

– Мерле! Сейчас придут на работу!

Силле положила руку ей на плечо. Мерле испуганно вскрикнула, вскочила, наткнулась на стул Хийе и с грохотом опрокинула его. Она испуганно оглядывалась. Ее трясло, будто от холода. Увидев Силле, попыталась улыбнуться.

– Ты? Ой, как я испугалась.

Мерле подняла стул, снова посмотрела на Силле и опять улыбнулась.

– И тебя испугала. Прости! Но я… даже не знаю, чего я испугалась. Твоя рука просто… Может, подумала, что крыса. Однажды у бабушки…

Силле остановила ее:

– Сейчас придут девочки. Причешись.

Мерле поблагодарила. Другим действительно незачем знать, что она тут спала, и вообще…

– Кому какое дело, что мы пришли так рано, – сказала Силле.

– Ну да!

Мерле уже смеялась. И тут же спросила: не согласилась бы Силле ночевать у нее?

– Родителей у тебя дома нет, все равно, где спать, – объяснила она. – У меня просто непробудный сон. Будильника я вообще не слышу, и если меня не разбудить, то просплю до обеда. Стыдно опаздывать.

В голосе Мерле не было искренности. Силле внимательно глядела на нее.

– Чего смотришь? Не веришь, что ли?

– А разве отец не может разбудить? Его что, нет дома?

Мерле ответила, что мамин муж уходит на работу к шести. Тут явились девочки и разговор прервался.

В течение получаса Мерле еще нескольких девочек звала ночевать.

Никто не соглашался. Хийе сказала, что скорее солнышко взойдет с запада, чем отец позволит ей ночевать у чужих. Нийда отказалась, третья девочка сказала, что не уснет в незнакомом месте, четвертая приняла за шутку предложение Мерле, так как не могла поверить, чтобы человек не слышал будильника.

Силле вспомнила, что и она сама после отъезда родителей не могла проснуться по будильнику. До сих пор боится проспать и каждый вечер ставит будильник на перевернутое ведро.

– И Тийю в Карпатах! – вздохнула Мерле. – Первое опоздание мне, может, и простится, но когда они пойдут косяком, тогда – прощайте, девочки!

Силле вновь уловила в ее голосе фальшь и не поверила.