Текст книги "Месяц как взрослая"

Автор книги: Сильвия Труу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

21

Силле бросилось в глаза необычно подавленное состояние Нийды.

Вместе с другими девочками Нийда возле костра готовила ужин. Хотя костер горел в десятке шагов от коптильной печи и Нийда все время находилась на виду у Силле, у них не было времени поговорить друг с другом. У каждой свое дело. Когда у одной выдавалась минутка посвободней, другой надо было спешить.

«Может, Воотеле опять что-нибудь выкинул, – предположила Силле. – Стал заигрывать с кем-нибудь, а Нийда этого не выносит».

Однако работа, которая досталась Воотеле, рассеивала это предположение. Вейнике, относившаяся ко всем школьницам, кроме Мерле, свысока, сделала Воотеле своим подручным.

Бедный парень, будто медведь на цепи, тащился следом за Вейнике от костра к даче, от дачи к лесу, от леса к морю, от моря к костру. Он был ужасно не в духе – едва поднимал глаза на подгонявшую его Вейнике. Надо думать, что с большим удовольствием он сочинял бы вместе с Индреком и Имре Лойком веселые куплеты для вечернего костра!

Насколько Силле могла заметить, Нийда вообще не проявляла к Воотеле интереса. Она даже не поднимала головы при его появлении.

Силле вспомнила: Нийда еще на фабрике шепнула, что собиралась что-то сказать ей на острове.

Что ее мучает?

Лишь поздно вечером, когда вокруг большого костра начались танцы, подружки смогли уединиться. Между высоких и частых сосен они направились к морю. Под густой кроной даже днем было темно, а сейчас тут стоял просто черный мрак. Только впереди, там, где море, светилась полоска заревого неба.

Вначале обе молчали. Затем Нийда вздохнула и сказала:

– Знаешь, я больше не могу. Утоплюсь.

– С ума сошла! – испуганно воскликнула Силле и попыталась обратить все в шутку. – И впрямь сумасшедшая! Вода на глубине холодная…

– Тогда уеду. На какую-нибудь далекую стройку. Я уже все обдумала.

На это Силле ничего сказать не могла. Причина, из-за которой хотят уехать на всю жизнь из дома, должна быть очень серьезной. И любопытничать неуместно. Когда Нийда перегорит, она сама обо всем расскажет. И раньше так бывало.

Они продолжали молча идти, пока не вышли к кромке берега, заваленного каменными глыбами, которые в сумерках напоминали огромных животных, спящих друг подле друга.

На высоком камне, на фоне светлого неба, стояли двое. Силле узнала Эндлу Курма, которая держала за руку своего жениха. Они о чем-то тихо разговаривали и смотрели туда, где медленно гасли заревые краски.

– Эндла очень счастлива, – чуть слышно прошептала Нийда. – Ты заметила… Ее жених никого, кроме нее, не видит. Разве это не здорово?

– Да как знать. Иногда из-за этого случается и неловкость, я сама видела у костра: на Эндлу он смотрит, а к соседу повернулся спиной. Вежливость все же должна быть в человеке при всех обстоятельствах.

– Ну, это мелочи! Зато он не паяц. – Нийда сказала это так громко, что стоявшие на камне обернулись.

«Опять. Вот оно в чем дело, – подумала Силле. – Но какой же Воотеле паяц? Веселый, жизнерадостный, только и всего. Неужели Нийда стала настолько ревнивой, что Воотеле уже нельзя ни с кем и поговорить? Разве можно быть такой ревнивой? Это ужасно».

Но какой бы Нийда ни была ревнивой, Воотеле сегодня ей упрекнуть абсолютно не в чем.

– Ты несправедлива, – сказала Силле. – Сегодня Воотеле все время работал и никакого паяца из себя не строил. Не шутил, как обычно, сама слышала – даже прикрикнул на Мерле.

– А после? – плаксиво спросила Нийда. – Ты что, слепая? Не видела, как Воотеле и Индрек слезли с крыши… Вспомни все, что было потом. Тогда и тебе станет ясно.

Силле не нравился тон Нийды, но она решила не перечить. Похоже, что у Нийды сдали нервы, и с ней сейчас надо как с больной, как с ребенком. Странно, что ее сегодня так взволновало? На берегу, когда Силле сама вышла из себя, тогда Нийда была совершенно спокойной.

Ну хорошо, вспомним, как было. Начнем с того, когда Воотеле и Индрек слезли с крыши.

Лицо Индрека блестело от пота, и руки у него до самых локтей были в зеленой краске. У Воотеле тоже. К коптильне Индрек не подошел, Воотеле снял две салачины и, держа их в пальцах, вернулся к нему.

Они решили удрать к морю. Но Мерле использовала власть, которая была дана ей на этот вечер, и сказала, что для них есть дела поважнее, чем купание. Для Индрека у нее особое задание, а Воотеле пусть помогает девочкам резать хлеб.

У Воотеле, кажется, даже дух перехватило. Он подошел и встал перед Мерле. Искоса, краешком глаза посмотрел на нее с высоты своих ста восьмидесяти сантиметров.

«Что, такими руками резать хлеб?» – Он сунул ей под нос зеленые руки.

Мерле оглядела их и отвела в сторону.

Нийда потянула Воотеле к себе и попросила помыть в море картошку. Тогда и руки отмоются.

Но Вейнике преградила ему дорогу. Такой силач позарез нужен ей самой: очень плохо работает насосный колодец. И Воотеле пришлось таскаться за ней от костра к даче, от дачи к морю, от моря к костру.

Вот и все.

– Как все! Затмение на тебя нашло! – воскликнула Нийда, которая слушала Силле со все возрастающим беспокойством. – А того ты, конечно, не видела, как Мерле держала руку Воотеле, когда он показывал ей свои запачканные краской ладони. Взяла за руку и держала как… как… А потом эта Вейнике… Она осмотрела Воотеле, как вещь какую, с головы до ног. Вот так! И глазки строила! А бедный Воотеле, глупец такой, еще и покраснел. Потом он целый день прислуживал ей и позволил еще на танец себя потащить. Будто меня и на свете нет. Это первое. Теперь дальше: как может человек унизиться до такого положения, когда ему могут строить глазки, могут насильно утащить танцевать… Ну почему этот Воотеле должен быть такой паяц! Как можно вообще ему доверяться? Нет, с меня хватит. Возьму и утоплюсь.

– Сумасшедшая! Ты же собиралась на стройку…

– Все равно! Завтра же уеду. Навсегда…

Горькие слезы не дали Нийде договорить.

– Послушай… Ну чего ты… – пыталась Силле утешить подружку, но от этого Нийда расплакалась еще горше.

Вдруг плач прервался, и Нийда, подыскивая слова и всхлипывая, начала тихонько говорить:

– Правильно… это… ну, чувство… Глубокое, серьезное… Оно должно делать человека счастливым. Как Эндлу. А не так, чтобы скребли по сердцу десять злых кошек. Что ты думаешь?

Силле молчала. Что сказать? Если бы она раньше задумывалась над этим вопросом.

В самом деле… серьезное и подлинное чувство должно делать людей счастливыми. У мамы с папой ведь так.

Но кто знает… Вот здорово, если бы можно было заглянуть в душу. Тогда бы сразу стало ясно, сколько папа и мама доставляют друг другу праздничного настроения, а сколько огорчений. Но между праздничным настроением и огорчением находится еще что-то среднее, что можно назвать, например, будничностью. И этого в жизни людей, наверное, больше всего…

Эх, если бы иметь такую силу! Тогда бы заглянула в душу Индрека и узнала бы, о чем он сегодня думал возле костра, когда смотрел, уставившись на огонь, и вообще что у него в голове.

Любопытно было бы заглянуть и в душу Воотеле: думает ли он о Нийде столько же, сколько думает о нем она, или считает ее просто одноклассницей?

Про Нийду можно сказать и без особого прозрения, что ее грызут сомнения, настоящий ли друг ей Воотеле. Неведение и неуверенность делают ее такой ревнивой и несчастной.

Как вообще распознать своего единственного и настоящего? Трудный это вопрос. Может, даже труднее, чем найти настоящую, по душе, работу. Наверное, самый трудный на свете вопрос.

Нийда за последнее время неузнаваемо изменилась. Даже не замечает, что Силле тоже не в своей тарелке. Раньше сразу бы забеспокоилась, что с подругой делается…

– Послушай, что с тобой стряслось? – вдруг сказала Нийда, которая терпеливо дожидалась ответа на свой вопрос. – Я тебя не узнаю. Раньше с тобой можно было обо всем поговорить, а теперь ходишь, как в воду опущенная…

– Я?

– Ну да. Я все приглядываюсь, смотрю: стала какой-то другой.

– Я-a?

– Конечно, ты. Девочки говорят, что… не надышишься на Индрека. Одним словом, влюбилась.

– Я-я-а-аа?

22

Весь мир поплыл у Силле перед глазами и встал вверх тормашками.

Она вдруг поняла, что есть моменты, когда ты даже со своей лучшей подружкой не можешь быть откровенной, даже себе не осмелишься признаться.

В этот самый момент возле них очутился Воотеле. Буркнул Силле, что ему нужно немного поговорить с Нийдой, и вот он уже отвел ее на несколько шагов в сторону, и уже пошел у них разговор.

«Пусть наговорятся досыта!» – пожелала им Силле и пошла назад. Ей надо было побыть одной…

И откуда только Нийда взяла все это? «Девочки говорят!..» Хм! Разговоры ходили и раньше. Делают из мухи слона. Ты разговариваешь с человеком, а они сразу: влюбилась. И Нийда туда же.

А если они сказали это и Индреку? Тогда… Ой-ой-ей! Тогда все случившееся возле камня выглядит в тысячу раз хуже. Тогда Индрек может подумать о ней самое плохое. Будто она умышленно… Как же ей теперь смотреть ему в глаза, здороваться с ним и вообще?..

Разговор сзади смолк. И шагов слышно не было.

Одна.

Вдруг лес показался устрашающе мрачным. Тихий шум деревьев, неприятный шорох, скрип.

Силле оглянулась.

На фоне моря и полоски неба она увидела Воотеле и Нийду.

Они шли следом… держась за руки. Стройная худенькая Нийда и длинный плечистый Воотеле. Впервые Силле видела их державшимися за руки.

Так! Силле усмехнулась и продолжала свой путь. У Нийды началось воскресение. А десять злых кошек? Они остались теперь без работы. И пусть! Не каждый подпустит их к своей душе. Другое дело Нийда. Она такая чувствительная и хрупкая. Но если человек сильный… Сильный не позволит себе в кого-то… не позволит увлечься, пока не будет совершенно уверен, что тот, другой, – самый верный, и пока тот, другой, не будет думать точно так же. Только тогда.

Но с Индреком придется сегодня же объясниться. Надо будет сказать ему между прочим, в шутку, что, мол, так и так, болтают… Во всяком случае, надо что-то веселое, потому что смех всегда помогает человеку.

Силле вскрикнула: будто из-под земли перед ней вырос Индрек.

– Почему ты одна? Куда все подевались?

– Идут. Разговаривают, не стоит им мешать.

Индрек молча пошел рядом с Силле.

– Нога все болит? – спросил он.

– Не очень.

Поперек дороги тянулись толстые корни. Об один из них Силле задела больной ногой и ойкнула. Индрек схватил ее за руку.

– Видишь, у лжи короткие ноги, – пошутил он и крепче сжал руку Силле. – Еще упадешь. Тут в темноте тебя и не найдешь.

– Знаешь, там на камне, – вдруг решительно начала Силле. Но не смогла обрести желаемого веселого тона и продолжала тихо и обиженно: – Свалилась, как… как…

– «Свалилась»? Это я дернул.

Все, что уяснила было для себя Силле, вдруг снова смешалось. Она остановилась.

– Конечно, дернул. – Волнение сдавило голос Индрека: – Силле, знаешь… ты… – Лицо его приблизилось. – Силле!

– Что? – Свой голос показался ей чужим.

– Силле! Ты совсем не такая, как другие девчонки. В моем представлении, Силле! Понимаешь, что это значит? Скажи!

Силле молчала. Потом сказала:

– Смотри, Нийда и Воотеле идут.

23

Когда Силле добралась домой, у нее было такое ощущение, будто она отсутствовала по крайней мере неделю. Столько, по ее мнению, произошло всякого за минувшие двое суток. Поднимаясь по лестнице, она снова ощутила то же самое чувство свободы и независимости, которое было и после возвращения из аэропорта. Два дня она отсутствовала дома по своей воле… Небывалое! Теперь она напишет родителям, что находилась там-то и там-то, уехала в пятницу и вернулась только вечером в воскресенье. Родители будут читать и качать головой. А мама, та никак не сможет успокоиться.

Интересная все-таки жизнь! Давно ли это было, когда Индрек проходил мимо и даже не замечал ее. А теперь?.. Он вдруг говорит тебе: «С тобой можно хоть полсвета обойти». И еще: «Силле, знаешь… ты… Ты совсем не такая, как другие девчонки. В моем представлении!.. Понимаешь, что это значит?..»

Хорошо было на душе от этих воспоминаний. И сердце полнилось каким-то прямо праздничным чувством.

«Понимаешь, что это значит?» Что хотел Индрек сказать этим? В тот вечер им больше не удалось побыть наедине. И на следующий день тоже. А сегодня, у моря, когда все пошли купаться, они остались вдвоем загорать на берегу и продолжали решать кроссворд. Будто на свете не было ничего более важного, чем эта состоящая из четырех букв фамилия «молодого оперного певца». Силле пропускала мимо ушей вопросы и слушала только голос Индрека.

Резкое покашливание вернуло Силле с солнечного берега назад в полутемный подъезд.

Наверху, на лестничной площадке стояла тетушка Ло́рейда, заложив руки в карманы домашнего цветастого платья; ее близко посаженные глаза были лукаво прищурены, на худом смуглом лице и вокруг тонких губ застыла усмешка. Некрасивая и гадкая усмешка, которая сразу парализовала Силле.

– Где это тебя носило?

В голосе и во всем облике соседки скользило неприкрытое осуждение.

Силле возмутилась. Что это! Тетушка Лорейда дает знать, будто ее приставили ангелом-хранителем, а она, Силле, – сосунок, сбежавший от няньки. В самом деле, странно: некоторые взрослые никак не хотят признать, что и ты уже совершеннолетняя. Каждый миг они готовы осаждать твою самостоятельность. Но ничего не поделаешь, любезная Лорейда Метс, придется и вам свыкнуться с мыслью, что отдельные соседи уже перестали быть несовершеннолетними, сами отвечают за свои поступки и могут идти, куда им заблагорассудится, и не обязаны отчитываться перед всем домом за каждый свой шаг.

– Так устала, что даже подняться по лестнице не в силах, – язвительно продолжала соседка.

Силле выпрямилась, даже в спине заныло. Вскинув голову и вытянув шею, она медленно, чинным шагом стала подниматься вверх. Укор на лице тетушки Лорейды сменился обычным недовольством.

За то время, которое понадобилось Силле, чтобы дойти до соседки, она услышала, что девушкам негоже отсутствовать дома по ночам, что порядочные барышни не занимаются этим, даже когда становятся взрослыми, что пусть Силле подумает о своих родителях, если уж ей на себя наплевать, что легко лишиться доброго имени, но куда труднее вернуть его, что худые разговоры, если им дать хоть чуточку повода, все равно что пожар по сухостою, который несется со страшной силой и все уничтожает…

Силле посмотрела на соседку. Хотелось крикнуть: «Как вам не стыдно!», закрыть ей рот рукой, чтобы ни одно грязное слово не вырвалось оттуда. Захотелось повернуться и убежать, однако ноги вели дальше, и вот она уже стояла перед соседкой.

– Здравствуйте!

И ни слова больше.

Силле достала из сумочки ключ, прошла мимо тетушки Лорейды и открыла дверь.

– Весь дом всполошила… – донесся в прихожую голос соседки. – И Индрек тоже как сквозь землю провалился. Слишком рано начинаете. Это может плохо…

Силле захлопнула дверь. Соседка тут же постучалась и крикнула:

– Хоть телеграмму-то возьми. Еще утром принесли. Слышишь! Телеграмма из Ялты.

Из Ялты? Почему телеграмма? Что-то случилось. С кем?

Силле распахнула дверь, взяла телеграмму и с дрожью в сердце развернула ее.

ИНДРЕК ВЗРОСЛЫЙ КВАРТИРЫ ЛИШИТЬ НЕ МОГУТ ПУСТЬ НИКОГО НЕ ВПУСКАЕТ ПАПА.

Силле не сразу взяла в толк, о чем речь. Время, когда она писала родителям, что у Индрека хотят отобрать квартиру, отодвинулось в неведомую даль. Дождавшись, когда соседка уйдет к себе, Силле заторопилась вниз, чтобы сунуть телеграмму Индреку в почтовый ящик. Хорошо, если он, вернувшись от матери, прочтет ее.

В тот момент, когда Силле спускалась по лестнице, в парадную вошел живший на первом этаже толстенный муж тети Тийны. Увидев Силле, он поправил очки и крикнул через плечо на улицу:

– Глянь-ка, наш блудный ребенок вернулся!

Силле, готовая к защите, остановилась на нижней ступеньке лестницы.

В дверях появилась маленькая сухонькая тетя Тийна.

– Силле! – воскликнула она. – Где же ты пропадала?

Почти те же слова, что и у Лорейды Метс, но радость, которая прозвучала в них, и засиявшая на лице тети Тийны улыбка от того, что она снова видит Силле, придали этим словам совершенно другой смысл.

Силле улыбнулась и рассказала, где она была.

– Что я тебе говорил! – раскатисто рассмеялся муж тетушки Тийны. – Мало ли у молодых людей своих дел и занятий. А ты – в травматологию! А она… – толстые стекла очков его уставились вверх по лестнице и голос перешел в шепот, – Лорейда, старая, сразу в милицию.

– Ладно тебе! – упрекнула его тетя Тийна. – И нам разок не грех съездить на тот остров. Только ты, девочка дорогая, другой раз напиши пару слов, если нас дома не будет. Не присмотра ради, ты уже большая и разумная… В одном все же доме… Неведение и забота – не лучшие кавалеры, не правда ли?

– Ой, извините! – запинаясь, сказала Силле. – Я просто не подумала об этом.

24

Хийе ворвалась как ураган, размахивая над головой газетой.

Девочки столпились возле графика и смотрели, как Эндла Курма вписывала туда результаты работы за пятницу. Еще на острове Лууле выспросила, кто сколько уложил коробок, и все знали, что девочки из первого квартета расфасовали конфет больше всех. Лууле отстала от них почти на полдюжину коробок, она шла вслед за вторым квартетом. Хотя все это уже было известно, но все равно было интересно увидеть на стене свое имя и сравнить свою работу с работой других.

И Хийе скользнула глазами по графику и только затем крикнула, размахивая газетой:

– Все читали?

– Что?

Хийе подбоченилась и закатила глаза.

– Ой, темнота! По-вашему, воскресная газета могла и не выходить. Получается, что сотрудники газеты и автор этой статьи работали впустую.

– А ты, конечно, как только вернулась домой, сразу же уткнулась в газету? – насмешливо спросила Мерле.

– Точно! Дедушка подчеркнул заголовок: «Читай, деточка, тут про вас…»

Лес рук потянулся за газетой, и в мгновение ока газеты не стало, она была разодрана на четыре куска. Хийе потребовала вернуть себе обрывки, аккуратно сложила их на пианино и попросила, чтобы Мерле ясным громким голосом прочла.

В газете рассказывалось о молодых конфетчицах, а также о школьницах, которые проходили на фабрике производственную практику и решили летом во время каникул поработать на фасовке конфет. Особо говорилось о девочках, которые по инициативе Силле Рауд организовали свою работу так, что в первый же день уложили больше всех в бригаде коробок.

– Покажи!

Прежде чем Силле отыскала свое имя, Мерле выхватила у нее из-под носа газетные обрывки.

– Только Силле Рауд. У других членов квартета будто и фамилий нет, – надулась она и спросила, кто такой «У. Ка́реда», который сочинил эту статеечку.

Никто, конечно, не знал.

– Явно какой-нибудь журналист, – предположила Хийе. – Дедушка говорил, что встречал это имя под небольшими заметками.

– Когда же этот газетчик побывал здесь? – удивилась Силле. – С потолка сведений он взять не мог.

Никто из присутствующих не видел сотрудника газеты. И с бригадиром ни один журналист не разговаривал. По словам девочек, только Силле, которая в пятницу оставалась на работе, могла дать информацию. Подошедшая Вейнике предположила, что журналист должен был побывать здесь не позднее четверга, иначе заметка не попала бы в воскресный номер.

– С меня хватит, – объявила Мерле, – я не собираюсь больше никому зарабатывать славу. Не хочу, спасибо!

Она отшвырнула куски газеты, пробралась между девочками к столу и начала быстро все перекладывать на своем рабочем месте.

Хийе подбежала к ней.

– Чего ты придумала! – крикнула она и прикрыла руками заготовленные в пятницу коробки.

Мерле раздраженно бросила, что она выходит из квартета, что решила еще в воскресенье. Кто сам не в силах выйти в передовые, тот пусть работает вместе с другими. А у нее нет желания надрываться из-за чужого брака. Она будет соревноваться с Лууле, а если Силле рискнет – очень хорошо! – то и с ней тоже.

Силле негодовала. Ну что за человек: ставит тебе подножку и тут же предлагает бежать наперегонки.

– Вместе с тобой я уже ничего не рискну делать, – ответила она Мерле. – Сегодня ты говоришь так, завтра иначе. Как флюгер.

– А это потому, что мой ветер дует так, – объяснила Мерле. – В одном направлении…

Эндла Курма, разговаривая с Вейнике возле табеля, спросила, о чем девочки спорят.

Силле обрадовалась: сейчас бригадир поставит все на свое место. И то верно – чего Мерле чудит, как капризный ребенок, который, чуть что не по нему, забирает свои куклы и с плачем убегает. А еще хочет быть взрослой работницей!

– Ах, слушай ты их! Поссорятся и помирятся, – сказала Вейнике и раскрыла прихваченный журнал «Силуэт». – Посмотри, какие милые платья. Или вот эта фата! Потрясающе, правда?

И они, забыв о квартете, поспешили вместе с Вейнике к пианино…

– Ну какая ты умница! – вдруг воскликнула Хийе и слегка потрепала Мерле по щеке. – Так здорово решила вопрос. А я-то, бедная, ума не приложу, как прийти и сказать, что один из нас лишний? Всю ночь не спала, все думала…

– Что… в каком смысле? – не поверила своим ушам Мерле.

– Правда ведь, – Хийе уже обращалась к Силле, – лучше всего работать втроем? Мерле в пятницу зашилась, и Нийде пришлось, помимо своей работы, еще и ей помогать, вместо того чтобы помочь Силле закрывать коробки и наклеивать этикетки, как советовала Эндла.

Хийе перевела дух и, не дав никому слова вставить, затараторила дальше:

– Нийда вообще проворная: она будет и сортировать, и укладывать конфеты, и взвешивать коробки. Силле закрывает коробки и наклеивает этикетки. Я же сворачиваю новые коробки. Не так ли, товарищи по соревнованию?

Хийе теперь уже стояла спиной к Мерле, лицом к Нийде и Силле. Последние ничего не могли понять из гримасы, которую корчила им Хийе.

Нийда хотела что-то сказать, но лишь вздохнула и промолчала.

Силле подумала: Хийе права, разделение труда у них несовершенно. Но разумно ли предложение Хийе, в этом Силле еще не была уверена. Правда, оно дает выход из создавшегося глупого положения. На логику Хийе всегда можно было положиться, почему бы и теперь не довериться ей, если она обдумала новое распределение работы, целую ночь ломала над этим голову?

Но унылые взгляды, которые Хийе бросала из-под низко опущенных глаз на свои коробки, на весы, на Нийду и Силле, ввели Силле в сомнение: уж не сейчас ли Хийе пришла в голову идея поделить работу на троих? Иначе она сказала бы об этом еще вчера на пароходе. Обязательно бы сказала, потому что, когда девочки скормили чайкам прихваченный с собой хлеб, Хийе и Силле остались на палубе вдвоем полюбоваться зелеными волнами. Времени у них тогда для разговора было сколько угодно.

– Ну что, засучим рукава? – спросила Хийе, но в ее голосе уже не было той бодрости.

Все вокруг работали. Третий квартет вдруг заколебался – может, и им лучше втроем? Но второй квартет продолжал работу, и они остались в прежнем составе. Оба квартета стали трудиться еще быстрее: замешательство среди тех, кто был до этого первыми, давало остальным надежду выйти в передовые.

– Хорошо, математик! – подхватила Силле. – Давайте! А квартет наш останется все равно квартетом: мы трое, четвертым будет наше первое место.

– Дурочка! Думай, что ты говоришь! – шепнула Хийе.

– Вот именно! – прошептала в ответ Силле. – Первого места мы теперь не отдадим просто из принципа. В пятницу у нас было по сто девять коробок, сегодня сделаем по сто и еще по дюжине. Самое меньшее.

Хийе шлепнулась на стул:

– Сумасшедшая! Втроем!

– Невозможно, – шепнула и Нийда. – Я зашьюсь.

Она придвинула лежавшие горкой изготовленные еще в пятницу коробки и начала укладывать конфеты.

– Мы не сможем быть первыми, – повторила Хийе. – Втроем делать работу четырех. Я подумала еще… – Она уткнулась носом в сцепленные пальцы. Казалось, что и слезы вот-вот брызнут.

– Почему за четверых? – удивилась Силле и вдруг догадалась, какое недоразумение обескуражило Хийе. Она наклонилась над столом и тихо сказала Хийе: – Очнись, математик, от своего геройского поступка! Подумай на ясную голову!

Хийе подняла голову.

– Норма все равно будет высчитываться на каждого человека. В пятницу нам записали по сто коробок на человека. Ну? Поняла?

Хийе густо покраснела, прикусила верхнюю губу, и из глаз у нее действительно покатились слезы.

Силле растерялась. Снова перегнулась через стол и коснулась лбом мокрого носа Хийе.

– Извини! – прошептала она. – Я не хотела обидеть тебя. Этот… геройский поступок… Нечаянно вырвалось.

Хийе резко откинула назад голову, вытерла большими пальцами слезы на щеках и посмотрела на Силле.

– Вот как! По-твоему, и не было геройского поступка! Благодарю! А по-моему, это был самый достойный шаг в моей жизни. Другое дело, что я просчиталась, как первоклашка… Вот этого я уже не переживу. Не переживу. Ну скажи, какая польза от моей пятерки по математике, если в жизни я не соображаю даже самого простого? Мертвые знания.

Она шумно втянула носом воздух, глянула на Нийду, которая прямо-таки с необыкновенной быстротой укладывала конфеты, и испуганно воскликнула:

– Подожди! Остановись! А то кончаются коробки, а я не сложила еще ни одной новой…