Текст книги "Беспутный и желанный (Клятва верности)"
Автор книги: Ширл Хенке
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
– Нет, не надо, Ребекка, – выдохнул он.
Грудь его бурно вздымалась. Он ловил ртом воздух, которого ему не хватало. Рори пытался снова остановить себя, уже находясь глубоко в ней.
– Подожди немного, и боль пройдет…
– Я не хочу ждать! – крикнула Ребекка.
Она бы разбудила своим криком всю округу, если б вовремя не прижалась ртом к его потному плечу и не заглушила свой вопль. Она корчилась под ним, цеплялась за него, желая, чтобы он утихомирил наконец тягостную боль, от которой изнывало ее тело. Почему-то она знала, что он способен это сделать, если будет двигаться внутри ее. Боль при разрыве девственной плевы была ничто по сравнению с ноющей болью неутоленного плотского желания. Она ждала от него полного удовлетворения.
Рори не надо было уговаривать.
Истекая влагой, она приняла его, и он растворился в ней. Ее стоны выражали и то, что она побеждена, и то, что она побеждает. Он продвигался вперед медленными толчками, растягивая ее неподатливое лоно, ощущая в ответ необузданную голодную страсть. Он даже вообразить не мог, что она будет отдаваться ему с таким пылом.
Рори нашептывал ей любовные слова, поощряя и подстегивая ее, подсказывал, что надо вскинуть ноги еще выше и сомкнуть лодыжки у него за спиной, чтобы он мог проникнуть в самую глубину.
Словно водоворот закрутил их, погрузил в экстаз, из которого, казалось, выхода не было – но оба они ошибались. Выход из колдовского круга обнаружился в их совместном встречном движении. Внезапно она таинственным образом избавилась от томления и тоски, мучившей ее нутро. Боль сменилась наслаждением, таким сладостным и всеохватывающим, что она лишилась дара речи и все мысли улетучились, кроме одной – желания, чтобы это наслаждение продолжалось. И все же ей нужно было нечто еще, дотоле неизведанное, ускользающее, как бы она судорожно ни цеплялась за тело Рори, требуя от него этого. С ее губ срывались бессвязные обрывки слов, стоны, крики, и все помимо ее воли. Достигнув вершины возбуждения, она стремилась подняться еще выше.
Рори пришлось бороться с ней, чтобы удержать от конвульсий, но она была похожа на львицу – его золотоволосая, дикая, неукротимая любовница. И она была так неудержима в своей безумной страсти, что ему показалось, будто он заглянул в темную бездну. Он был не в состоянии удержаться на краю пропасти. Кипящая волна накрыла его, когда он с ощущением триумфа наносил последние частые толчки и изливал свое семя в глубину ее лона.
Ребекка сразу почувствовала в нем перемену – напряжение всех мышц, все учащающиеся движения разбухшего до невозможных пределов его члена, когда он вонзился в нее с такой пленительной свирепостью. Безотчетная мучительная жажда, накопившаяся в ней, разгорелась, вспыхнула, взорвалась и стала нестерпимой.
Волна за волной обрушивались на нее, заставляя ее извиваться, корчиться, растворяя последние остатки того, что было душой, в расплавленной желанием плоти. Только Рори мог спасти ее, и она вцепилась в него, требуя, чтобы он навалился на нее всей тяжестью своего сильного тела. И когда мужское тело подчинилось ее желанию и прижало Ребекку к такой же мягкой, теплой и плодородной, как и ее тело, земле, все стало на свое место, все было понятно и правильно…
Рори начал постепенно вынимать член из ее влажного липкого лона, но она словно приросла к нему и тянулась за ним, жалея, что им приходится расставаться. Он переменил позу, лег на спину и уложил ее себе на грудь. Их ноги еще были сплетены. Он осыпал короткими нежнейшими поцелуями ее разгоряченный лоб и шелковым каскадом ее волос окутал свое лицо и плечи.
– Я люблю тебя больше жизни, Ребекка. Я не хотел причинять тебе боль, но…
Она прервала его ласковым поцелуем и прошептала:
– Мне не было больно. Разве только чуть-чуть в самом начале…
Ее глаза поблескивали, как два крупных изумруда в пятне лунного света. Она заявила с беззастенчивой простотой:
– Это все не важно, потому что потом было… Скажи, так всегда бывает?
Рори погладил ее по личику.
– Больно бывает только однажды, в первый раз… А дальше будет все приятнее. Но, мне кажется, что так хорошо, как было сейчас, уже никогда не будет. Я уверен, что ни один мужчина и ни одна женщина на свете не испытали того, что выпало нам.
– А я считаю, что в следующий раз нам будет так же хорошо. – Она тут же смутилась. – Ты можешь подумать, что у меня вообще нет стыда. Порядочные женщины…
– Порядочные женщины любят своих мужей. И этого не стыдятся. Мы оба получили удовольствие потому, что влюблены друг в друга. Наша любовь так красива, Ребекка… А в красоте не может быть ничего постыдного и плохого. У Господа Бога любовь в большом почете. Я тебя уверяю. – Он взял ее за подбородок и легонько повернул к себе. – Ведь ты любишь меня?
– Да! Да, конечно! Но… – Она мучительно искала подходящие слова.
– Но твоя семья не приемлет ирландцев, особенно тех, что без гроша в кармане. Ты это хотела мне сказать? – В его тоне вновь проскользнула горечь.
Ребекка кусала губы в растерянности.
– Они заботятся обо мне… Мне надо как-то их убедить..
Он понял, что она готова расплакаться.
– Не плачь, Ребекка! Не ты, а я возьмусь убедить их, что мы любим друг друга и собираемся пожениться.
Она горестно покачала головой и порывисто обняла его, внезапно осознав всю величину своей вины перед отцом и матерью и непоправимость того, что произошло. Она отдалась Рори и в глубине души знала, что не откажет ему и в следующий раз. Она ощущала себя безвольной, даже распутной женщиной.
– Ты не сможешь вот так просто прийти к папе и попросить моей руки. Он скажет «нет».
– Тогда ты должна выбирать, дорогая. Или он, или я! – сухо произнес Рори и развел ее руки в стороны, освобождаясь от ее объятий.
Она схватила свою сорочку, бесформенной кучей лежащую на земле, торопливо надела ее через голову, нервно стала ощупывать пальцами порванные у ворота завязки, он же не менее поспешно натянул бриджи и обулся. С рассерженным видом Рори облачился в рубашку и нахлобучил шляпу. Каждое его движение – и когда он застегивал пуговицы на рубашке, и когда с остервенением засовывал ее подол за ремень штанов – выдавало его нарастающий беспричинный гнев.
Ребекка, съежившись, сидела на своем раскинутом на земле халатике, похожая на неприкаянное, несчастное привидение, а светлая сорочка на ней выглядела в холодном лунном свете как саван. Она уткнулась носом в согнутые колени, и рыдания сотрясали ее худенькие плечи.
– Я не могу выбирать между папой и тобой! Не требуй этого от меня, Рори! Мне так плохо… Я не знаю, как быть…
Вздохнув, он присел рядом с ней.
– Подумай о нас с тобой, о том, что мы испытали вместе, о наших чувствах. Наша любовь сильнее, чем предубеждение твоих родителей против меня, – начал тихо убеждать ее Рори.
– Они хотят выдать меня замуж за того, кто смог бы заботиться обо мне…
– За того, кто богат, как Амос Уэллс. – Рори подхватил ее неоконченную мысль.
– Дело совсем не в деньгах… В его надежности…
– А любовь, значит, вещь ненадежная! Вот и пораскинь мозгами, что для тебя важнее: быть под надежной опекой или быть любимой?
В слово «надежной» он вложил все свое презрение к спокойной, респектабельной жизни.
– Я не желаю красться к тебе тайком по ночам. Или ты меня любишь или нет! Тебе решать.
Несмотря на теплый ночной воздух, Ребекка дрожала от нервного озноба. Слезы струились по ее щекам. Одетый в темное, Рори мгновенно исчез из виду в густой тени сада. Она не осмелилась окликнуть его.
Виргиния-Сити
На выкрашенные в яркий карминовый цвет губы Энни по кличке Англичанка была словно наклеена вялая, обязательная для клиентов улыбочка. Зазывно покачивая широкими бедрами в обтягивающей юбке, она шла ему навстречу через комнату. Густо намазанные тушью ресницы обрамляли мутные, бывшие когда-то голубыми глаза. Зрение ее ослабло, зрачки выцвели от постоянного употребления опиума. Все «девушки» в заведении мистера Шнеля употребляли различные виды наркотиков. Иначе бы они не выдержали изнурительного труда в этом убогом борделе, расположенном над самым шумным и скандальным салуном Виргиния-Сити.
Энни действительно была англичанкой, родом из Йоркшира, но ее деревенский здоровый румянец растворился в опиумном и табачном дыму, да и прочие прелести начали увядать. Когда-то пышные светлые волосы стали жидкими и поблекли, а с каждой жуткой зимой, проведенной в шахтерских бараках на приисках, угасал ее некогда жизнерадостный нрав, а бледная кожа отвисала и становилась дряблой.
– Итак, ты вернулся к своей Энни, мой любимчик? Вспомни, я это предсказывала. – Кокетливый сексуальный шепот с йоркширским акцентом был одним из ее достоинств.
Она засунула руку ему под сюртук и принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.
– Я могу кое-что для тебя сделать, любимчик! Ты знаешь, что я могу, – почти напевала она, подталкивая его к кровати, а потом начиная раздевать привычными к этому занятию руками.
Ее посетитель хранил молчание, предоставляя ей возможность поболтать и расслабить его напряженное тело искусными манипуляциями пальцами и энергичным горячим влажным ртом. Ртом Энни работала гораздо охотнее, чем другими местами своего тела.
Он швырнул сюртук и рубашку на сиденье ближайшего стула, морща нос от приторно-сладкого запаха ее опиумной трубки, оставленной на прикроватной тумбочке.
Когда она расстегнула ему ширинку и вытащила наружу его фаллос, он затаил дыхание от предвкушения удовольствия, забыв про грязь и запущенность обстановки вокруг, перестав обращать внимание на вонь давно не мытого женского тела и ароматы дешевой парфюмерии.
Если б только она вновь смогла добиться того, что ей удалось в прошлый раз. Другим это не удавалось. Все шлюхи знали о его слабости и пересмеивались у него за спиной. В своем бессилии он обвинял свою холодную стерву-жену. Это она сделала его таким. Он заставил себя не думать об умершей жене, а сосредоточиться на том, что делала Англичанка.
Она помогла ему избавиться от остальной одежды, и он стоял перед ней голый. Он всегда гордился своим внешним видом, ладной фигурой и мужественными чертами лица. Взглянув в треснутое зеркало, повешенное на стенке, он изучил свое отражение и отражение шлюхи в красном, расшитом блестками одеянии. Она уже перезрела, но еще не была слишком жирной. Большие белые груди вывалились из-под черного корсета, когда ее платье спустилось с плеч, открывая взгляду нижнее белье.
Она приподняла груди ладонями, чтобы клиент полюбовался этим сокровищем, но тот нетерпеливо приказал:
– Занимайся делом!
Он лег на спину и покрутил рукой в воздухе, призывая ее поскорее покончить с раздеванием.
Энни тихонько вздохнула, освобождаясь от платья. Она осталась в корсете и таких же черных чулках, пристегнутых к корсету резинками. Она специально не носила панталончиков под платьем. Впрочем, в данном случае это значения не имело. То, что у нее было между ног, его не возбуждало. Она другим способом зарабатывала деньги, которые он платил. Правда, платил щедро. Но ей приходилось за каждый полученный цент стараться вовсю. Это был редкий, пожалуй, единственный случай в ее обширной практике.
В диком разгуле, царившем в штате Невада, где женщины были «товаром» редким и дорогостоящим, мужчины обычно взрывались от похоти при первом же прикосновении к женской плоти.
Она приступила к исполнению своих обязанностей, будто разыгрывая с партнером уже отрепетированный спектакль, обхаживая его тело, охая и ахая, лаская его кожу кончиками пальцев и губами, раззадоривая его все настойчивее по мере того, как ее рот продвигался все ближе к его мужскому естеству. Несмотря на ее наготу, на щекотание грудями его груди, на ловкую работу ее губ и рук, его член оставался пассивным.
Он схватил в горсть клочья сальных крашеных волос и с силой направил ее голову к себе в пах.
– Займись же делом, черт тебя подери!
Энни начала с поглаживания члена и прочих приемов из своего богатого репертуара, но скоро убедилась, что это не дает никаких результатов. Он зарычал от злобы на самого себя и стал с остервенением бить кулаками по матрасу.
– Энни все делает в лучшем виде, любимчик. Ты только не бойся… – певуче приговаривала она, обдувая его член теплым воздухом от своего дыхания. Затем она взяла его в рот и стала усиленно забавляться с ним, работая и губами, и языком.
Он издал несколько отрывистых стонов, когда какие-то проблески воспоминания о давно испытанном им чувстве забрезжили где-то на периферии его сознания. Это чувство почти вернулось к нему. Почти. Его бедра стали вздыматься дугой над матрасом, он судорожно пытался ускорить наступление долгожданного момента.
Энни удвоила свои старания. Губы и язык работали в полную силу, руки встряхивали его сморщенные яички. Сдавленное рыдание сорвалось с его губ. И за это Энни благодарила Бога.
– Видишь, любимчик, я ж тебе говорила! Англичанка Энни своего добьется. И все ради тебя, любимчик!
Она откатилась от него с облегчением, спустила ноги с кровати и принялась одеваться, повернувшись к клиенту спиной. Поэтому она не видела, какая убийственная ненависть вспыхнула в его глазах при виде колыхающейся женской плоти.
Генри Снейд стоял в задумчивости в застекленной нише кабинета на ранчо «Быстрый ручей» и окидывал взглядом безбрежные владения Амоса Уэллса.
Это была лишь малая часть его обширной империи. На горизонте серыми громадами высились горы. Их очертания были зыбкими в знойном мареве. Даже эти горы были собственностью Амоса.
В нагретом полуденным солнцем воздухе образовывались вихри, разгуливающие свободно над долиной, и густые высокие травы находились в беспрестанном движении, отчего долина напоминала морскую поверхность.
Генри явился по вызову хозяина, и экономка велела ему подождать в этой роскошной комнате, где каждый предмет обстановки внушал почтение к личности владельца, а на книжных стеллажах, казалось, была собрана и заключена в кожаные с золотым тиснением переплеты вся человеческая мудрость.
Генри размышлял о своем будущем. В настоящее время он был главным управляющим ранчо, и Амос был настолько удовлетворен его стараниями, что собирался назначить Генри генеральным директором своих серебряных рудников. Снейд не боялся ответственности.
Между шахтерами и ковбоями не было особой разницы. Чтобы командовать ими, надо было лишь иметь в голове малую толику мозгов и твердость характера. Генри обладал и тем, и другим в достатке. Когда-нибудь он приобретет в собственность точно такой же сказочный дворец, и Леа получит все наряды и украшения, о которых она грезит. Может быть, стоит уже сейчас поговорить с Амосом о новом назначении. А может быть, еще не время. Лучше, пожалуй, пока только намекнуть ему о своем желании заиметь побольше акций. Через несколько лет Генри Снейд тоже собирался стать «серебряным бароном».
Амос энергично распахнул двери кабинета, дружелюбно приветствовал Снейда и пригласил гостя сесть. Сам он опустился в свое излюбленное кожаное глубокое кресло за письменным столом.
– Вы хотели меня видеть, мистер Уэллс?
Амос, скрестив пальцы у подбородка, с минуту молчал, вглядываясь своими серыми безжалостными глазами в улыбчивое лицо своего молодого партнера.
– Да, – наконец произнес он и после новой паузы добавил: – Мы уже обсуждали с тобой мои планы в отношении твоей родственницы.
– Я помню, сэр.
– Как твоя супруга относится к моей идее?
Снейд ощутил неловкость от такого прямого вопроса. Он погладил усы, давая себе время на раздумье. Он был осторожен.
– Леа в восторге от того, что вы станете членом нашей семьи.
– Яблоко от яблони недалеко падает. Я надеюсь, что пословица применима к данной ситуации. Ребекка и Леа сестры. Если я собрался войти в семью Синклер, то я должен знать, что они за люди. Расскажи мне о своей жене. Она тебя слушается?
Генри наморщил лоб, подыскивая нужные слова.
– Она обладает чувством долга, прекрасно готовит и хорошо справляется с остальным хозяйством. Я нанял Джони для тяжелой поденной работы. Китайская прислуга, как вы знаете, обходится дешево. Миссис Синклер это оценила. Моя теща всегда мечтала о прислуге, но доходы священника не позволяют держать в доме даже девчонку для стирки и мытья полов.
– Я так понял, что родители желают дочерям большего благосостояния, чем они сами добились в жизни.
– Несомненно, сэр. Таковы все родители. – Генри очень не хотелось обсуждать с Амосом отношения между сестрами.
– Принимая во внимание то, что дочери Синклера воспитывались в стесненных обстоятельствах, можно надеяться, что обе они с благодарностью воспримут блага, которые обретут при удачном замужестве. Ты осознаешь сам, как тебе выгодно иметь меня в качестве родственника?
– Разумеется, сэр. Что от меня требуется, мистер Уэллс? – Генри напрягся, прямо сидя на стуле, готовый немедленно вскочить и бежать куда угодно с каким угодно поручением. Уэллс рассмеялся резким лающим смехом.
– Ты не любишь ходить вокруг да около, а сразу берешься за дело. Вот за это я тебя и нанял, Генри. И за твое честолюбие вдобавок. Поговори с супругой о ее сестрице. Пусть она использует свое влияние на сестру, чтобы расположить ее ко мне. Мне нужна красивая благоразумная жена для предстоящей жизни в Вашингтоне, и я буду весьма щедр по отношению к ее родственникам.
– И позволите мне приобрести акции серебряных рудников? – Раз Амос с похвалой отозвался о деловых качествах его характера, Генри тут же решил проявить их. Он был уверен, что Амос все знает и все понимает. С ним нельзя лукавить и откладывать дело в долгий ящик.
Амос важно кивнул.
– Да, Генри. Те самые акции, которые в ближайшем будущем очень быстро поднимутся в цене… Прииски Комстока ждет новый бум. Это закрытая информация для закрытого пользования. Держись за мной в кильватере, Генри!
Мужчины обменялись понимающими улыбками.
Уэлсвилл
К вечеру подул ветерок и закрутил по улицам пыльные смерчи. Чарли Приткин по прозвищу Цыплячий Воришка вдоволь надышался едкой пыли кирпичного цвета, стоя в назначенном месте в проулке между салунами и ожидая битый час нанявшего его для весьма щекотливого дела парня. Салуны манили его выпивкой, но у Чарли не было ни гроша. Парень должен был принести деньги, но безбожно опаздывал.
Чарли услышал за спиной шаги и резко обернулся.
– Я тебя заждался, миляга. В глотке пересохло. – Чарли Приткин закашлялся.
– У тебя есть, что сообщить?
Приткин вновь прочистил горло. Он нервничал, не зная, как его благодетель воспримет принесенные им вести.
– Мисс Синклер была очень занята в последние недели. Попрыгунчик ее развлекает. После матча они на следующий день встречались в парке.
– Это нам известно. Продолжай.
– Через несколько дней он заявился к ней в дом, когда папы с мамой не было, а она возилась с огородом. – Приткин облизал сухие губы и выпалил: – Они здорово позабавлялись на грядке. «Борьба в грязи» – это так называется. Я видел это представление как-то на ярмарке и нахохотался до упаду. А тут было все бесплатно… Бог смотрел с неба, да и все, кто хотел, могли полюбоваться на забавное зрелище. А в воскресенье она отправилась к нему на речку. Там уж они намиловались…
– Она что, лишилась девственности еще до пикника в парке? – холодно поинтересовался мужчина.
Чарли запустил пятерню в свою косматую рыжую шевелюру и поскреб макушку, размышляя.
– Думаю, что нет. Но этой ночью… Он пробрался к ее дому в потемках, и птичка выпорхнула к нему. Они отлично устроились в саду. Я близко не мог подойти, но они столько времени провели под деревом, и уж, наверное, не за разговором. Когда она улепетывала обратно домой, на ней была только эта, черт знает, как она называется… Ее женщины надевают на ночь, и все титьки были наружу.
Наниматель Чарли молча кивнул. Он тщательно прятал лицо под широкими полями шляпы и не выходил из тени. Только глаза его сверкали, как раскаленные угли.
– Продолжай следить за ними. Я должен все про них знать, но больше никто… Чтоб не было никаких пересудов. Никому ни слова. Ты понял?
Цыплячий Воришка затряс головой. Благодетель сунул ему в руку двойного «орла» и скрылся за углом. Чарли Приткин, забыв про вожделенную выпивку, все стоял на месте и чесал голову. Не поймешь эту публику «с той стороны» железной дороги! Приткин мог поклясться, что его босс желает, чтобы дочка священника согрешила с ирландским боксером. Но какая ему в этом выгода?
Ребекка лежала без сна в своей спальне и предавалась отчаянию. Прошло три дня с тех пор, как она бездумно и бесстыдно отдалась Рори Мадигану. С той ночи она ни разу не сомкнула глаз. Расставшись с Рори, она при первых проблесках рассвета взглянула на себя в зеркало, уверенная, что потеря девственности наложила неизгладимый отпечаток на ее лицо. Она не заметила никаких изменений, лишь бледность покрыла щеки и глаза покраснели от слез и бессонницы. Зато необратимые перемены произошли в ее душе.
Она отдала Рори не только тело, но и сердце и душу. Они торжественно поклялись перед Богом, и эти обещания не могут быть нарушены. Но слова не имели законной силы, и ее родители были вправе выставить нежеланного жениха за дверь. Рори правильно сказал, она должна сделать свой выбор. Но как она могла ранить отцовское сердце и запятнать позором доброе имя семьи, сбежав из дому с ирландским бедняком? И как она могла отказаться от Рори, нарушить данную ему клятву и выйти замуж за Амоса Уэллса? Как она сможет жить без Рори?
Каждое его прикосновение было праздником для ее тела. Хоть ее мать старательно уклонялась от разговоров на подобные темы, Ребекка знала, что порядочная христианка не должна думать о физических наслаждениях в семейной жизни. Однажды она подслушала разговор Доркас с Леа об их супружеских отношениях с Генри. Старшая сестра отвечала на вопросы матери неохотно и лаконично, так что трудно было понять, довольна ли она этой стороной брака.
Почему она так не похожа на мать и сестру? Почему она находит истинную радость в физической близости с мужчиной? Она алчно жаждет объятий Рори. Да простит ее Господь за это, но она не в состоянии с собой совладать. Вместо того чтобы испытывать стыд и каяться, она мечтает снова совокупиться с ним и перебирает в памяти подробности их любовного свидания.
Как же найти способ получить отцовское благословение на брак с Рори? Ребекка металась в постели, терла ладонями виски, голова раскалывалась от тягостных мыслей. Настенные часы пробили два, другие часы в спальне родителей и внизу в гостиной мгновенно откликнулись. Бой часов прозвучал как предупреждение.
Что, если Рори покинет Уэлсвилл и вернется на ринг после того, как она обидела его? Ребекка прекрасно знала, что Рори Мадиган гордый, но бедный человек, а она ясно дала понять ему, что материальное благополучие и надежность для нее важны так же, как и для ее семьи.
Амос Уэллс навестил их накануне вечером. Ребекка сослалась на головную боль и спряталась у себя наверху, будучи не в силах поддерживать с ним беседу, когда ее нервы были напряжены до предела и она чувствовала себя в чем-то виноватой перед ним и боялась посмотреть ему в глаза. Если б он не вмешался в ее жизнь со своим неожиданным предложением, она смогла бы представить Рори родителям в более выгодном свете. У него есть сейчас вполне уважаемое занятие. «Почти уважаемое», – мысленно поправила она себя, так как работа тренера по подготовке лошадей к скачкам в глазах ее отца равносильна азартным играм. Но все-таки это постоянная работа, а если он переменит веру и позволит ее отцу обвенчать их в пресвитерианской церкви, это еще больше поднимет его престиж.
Она обязана придумать способ, как избавиться от Амоса, не рассердив его. Изображать наивную дурочку было бесполезно. Это только подогревало его интерес к ней. Может ли она честно признаться ему, что ее сердце уже отдано другому? Нет, это очень рискованно. Игра на выжидание, расчет на то, что со временем он устанет ждать, конечно, может привести к желательному результату. Но не может же у нее вечно болеть голова!
В один прекрасный день он задаст ей вопрос, и она должна будет ответить «да» или «нет» и объяснить причину своего отказа. А если она будет тянуть время, заигрывая с Амосом и развлекая его, Рори обязательно начнет ревновать. Он решит, что она предпочла Амоса.
Часы закончили перекличку, и в доме вновь сгустилась тишина.
– Как мне убедить Рори, что я люблю его больше жизни? – шептала она в отчаянии, потому что уже отдала ему все, что имела.
Не давая себе времени, чтобы одуматься, Ребекка начала поспешно одеваться. Она завершила свой туалет, водрузила на голову шляпку с широкими полями и тугой резинкой, чтобы скрыть волосы и лицо, если кто-нибудь встретится ей на улице и полюбопытствует, что это за юная леди прогуливается по Уэлсвиллу в глухое ночное время.
Рори лежал на койке в своей мансарде над конюшней с томиком стихов Уитмена в одной руке и стаканом виски в другой. «Стебли травы» всегда очаровывали и возбуждали его, но сейчас стихи казались тоскливыми и отвратительными, как выдохшееся пиво. И почти до донышка выпитая бутылка не оказала ожидаемого воздействия. Он не расслабился и не ощутил тягу ко сну.
Едва он закрывал глаза, как ему виделась Ребекка – испуганная, дрожащая девочка, пытающаяся прикрыть свою наготу жалкой беленькой рубашонкой. Такой он видел ее в последний раз в грушевом саду – скорченная фигурка в лунных бликах и слезы… слезы, капающие у нее из глаз. Он поступил подло, лишив ее девственности. И еще хуже – он свалял дурака, обменявшись с ней обещаниями, за нарушение которых их обоих ждет небесная кара.
– Если б у меня была капелька ума, я бы ускакал отсюда завтра же без оглядки. Эти обещания ничего не значат. Пусть она спокойно выйдет замуж за этого богача и станет супругой сенатора.
Рори отшвырнул книгу и собрался допить виски. Скрип дверных петель внизу и шорох в конюшне привлекли его внимание. Он тихо поставил стакан на пол, достал из-под подушки свой «кольт», задул фонарь и осторожно подкрался к двери.
Ребекка ничего не могла разглядеть в густом мраке. В огромной конюшне зашевелились десятки лошадей. Они терлись боками о дощатые перегородки и глухо стучали копытами по устланной соломой земле. Она брела меж бесконечных рядов стойл с тревожным чувством, что кто-то следует за ней по пятам. Но это были напрасные страхи, убеждала она себя. По дороге из дома до конюшни Дженсона ей никто не повстречался, и она никого не заметила позади, сколько бы ни оглядывалась.
Ее глаза постепенно привыкали к мраку. Узкие лунные лучи пробивались сквозь щели в стенах, тускло светились окошки под потолком конюшни. Она разглядела крутую лестницу в дальнем конце помещения и, вспомнив рассказ Рори о своем жилище, направилась туда. На полпути ее заставил замереть звук взводимого курка. Внезапно сильная рука обхватила ее стан, и кто-то втащил ее в пустующее по соседству стойло.
Ребекка пыталась закричать, но широкая мужская ладонь зажала ей рот.
– Ты, маленькая дурочка…
