Текст книги "В ногу!"

Автор книги: Шервуд Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава II

Мак-Грегор стал посещать университет и, бродя между массивными университетскими зданиями, построенными на средства одного из американских богачей[36]36
  …построенными на средства одного из американских богачей… – В 1890 г. Джон Рокфеллер (1839–1937) пожертвовал 35 000 000 долларов на основание Чикагского университета.


[Закрыть], размышлял о том, почему великий рассадник науки занимает столь крохотный уголок в таком большом городе. Университет, казалось, был совершенно обособлен и не имел ничего общего с окружавшей его обстановкой. Это напоминало художественную вышивку на грязном рукаве уличного мальчишки.

Мак-Грегор недолго оставался в университете.

Однажды у него вышло недоразумение с одним из профессоров. Он сидел в аудитории и думал о будущем, о том, как он положит начало движению Марширующего Труда. Рядом с ним сидела полная, рослая девушка с голубыми глазами и волосами цвета спелой соломы. Она, так же как и Мак-Грегор, не обращала внимания на то, что происходит в аудитории, и из-под полуопущенных ресниц наблюдала за соседом. В уголках ее глаз светилось любопытство. Она зарисовывала в блокноте его крупный рот и нос.

Налево от Мак-Грегора, высунув ноги в проход между стульями, сидел молодой человек и думал о девушке с волосами цвета спелой соломы. Он мысленно строил план атаки на нее. Это был типичный американский юноша из богатой буржуазной семьи; он только оттого учился в университете, что не торопился заняться торговлей. У его отца на западной стороне Чикаго была фабрика, где выделывались Лубянки для ягод, а молодому человеку хотелось бы учиться в другом городе: тогда ему не пришлось бы жить дома. В течение целого дня он думал о том, что вечером вернется нервный, усталый отец и будет ссориться с матерью. Он сидел и ломал голову над вопросом, как бы достать у матери денег, чтобы с шиком пообедать в хорошем ресторане. Он, облизываясь, рисовал себе уютный столик, на котором лежит пачка душистых папирос, а напротив него сидит вот эта самая девушка, залитая мягким розовым светом.

Впереди Мак-Грегора сидел другой студент – бледный, нервный молодой человек, все время барабанивший пальцами по корешку книги. Он очень серьезно относился к занятиям и каждый раз, когда профессор кончал фразу, вставал и задавал вопросы. Когда профессор улыбался, молодой человек считал своим долгом громко рассмеяться. Он походил на музыкальный инструмент, который звучал под пальцами профессора.

А последний – маленького роста человек с густой черной бородой, широкоплечий, в больших толстых очках, говорил резким, возбужденным голосом:

– Весь мир полон недовольства. Люди мечутся, как звери в клетке. В мозгу каждого человека зарождаются волнующие, тяжелые мысли. Обратите внимание на то, что творится в университетах Германии.

Профессор остановился и обвел аудиторию сверкающим взором. Мак-Грегор был так раздражен его пустословием, что не мог сдержаться. Он переживал чувство, аналогичное тому, что обуяло его, когда он слушал социалиста-оратора на улицах Угольной Бухты. Он с проклятием встал со стула и оттолкнул его назад. Блокнот упал с колен девушки, и отдельные листки рассыпались по полу. Голубые глаза Мак-Грегора метали искры. Он стоял перед удивленной аудиторией, высоко подняв свою большую рыжую голову, и в нем чувствовалось нечто исключительно благородное, невольно вызывавшее представление о красивом диком звере. Девушка, разинув рот, смотрела на Мак-Грегора, с уст которого срывались слова, похожие на рычание.

– Мы переходим из комнаты в комнату и всюду слышим только слова и слова, – начал Мак-Грегор. – На перекрестках больших городов и на улицах сел и деревень люди говорят и говорят без конца. Они пишут книгу за книгой и беспрестанно болтают языком. Они пустословят, не говоря ничего дельного.

Возбуждение Мак-Грегора росло.

– Если во всем мире царит недовольство, то почему же оно никак не претворяется в действия? – крикнул он. – Почему же вы, люди с тренированными мозгами, не пытаетесь внести в хаос порядок? Почему вы ничего для этого не делаете?

Профессор забегал взад и вперед по возвышению, на котором стояла кафедра.

– Я не понимаю, что вы хотите сказать! – нервно вскричал он.

Мак-Грегор медленно повернулся.

– Почему люди не живут так, как они должны были бы жить? Первым делом надо их всех научить маршировать в ногу, именно всех, сотни, тысячи, миллионы людей! Вы не согласны со мной?

Мак-Грегор повысил голос, жестикулируя огромными кулаками.

– Мир должен превратиться в огромный лагерь! – крикнул он. – Люди с мозгами должны заняться организацией человечества. Везде господствуют беспорядок и хаос, а между тем мы болтаем, как обезьяны в клетке. Отчего бы кому-нибудь не заняться организацией новой армии? Если же встретятся на пути люди, которые не знают, что нужно делать, их надо смести в сторону!

Профессор наклонился и пристально вгляделся в Мак-Грегора.

– Мы вашего брата знаем, – проговорил он дрожащим голосом. – В нашей стране мы не допустим насилия. Лекция окончена!

Он поспешил к двери. Слушатели, болтая, последовали за ним. Мак-Грегор сел на стул в опустевшей аудитории и уставился мутным взором в стенку. А профессор тем временем спешил по коридору и бормотал:

– Чем забиваются головы нашей молодежи? Во что превращаются наши школы?

На следующий день вечером Мак-Грегор сидел в своей комнате и размышлял о том, что произошло накануне в университете. Он решил, что довольно терять там время, что нужно заняться исключительно юриспруденцией. В дверь его комнаты постучались, и вошло несколько молодых людей.

Среди студентов Мак-Грегор казался почти стариком. Многие тайком восхищались им. Он постоянно служил темой для разговоров. Эти студенты пришли предложить Мак-Грегору присоединиться к их корпорации. Они расселись на подоконнике и на сундуке и пыхтели своими трубками. Всеми овладело мальчишеское смущение. Слово взял краснощекий юноша с черными вьющимися волосами, сын священника.

– Наша корпорация предлагает вам стать ее членом, – сказал он. – «Альфа-Бета-Пи» – одна из самых крупных корпораций[37]37
  …«Альфа-Бета-Пи» – одна из самых крупных корпораций… – Название студенческого братства, состоящее из двух или трех греческих букв, типично для американских университетов и колледжей; такие общества известны под названием «Братства греческих букв» и имеют давнюю традицию (старейшее братство «Пи-Бета-Каппа» было основано в 1776 г. в колледже Уильямса и Мэри в Уильямсберге, штат Вирджиния).


[Закрыть],и в списках ее членов есть видные имена.

Он развернул большой лист и назвал фамилии целого ряда дипломатов, профессоров, крупных коммерсантов и знаменитых атлетов.

Мак-Грегор сидел у стены, смотрел на своих гостей и обдумывал, что бы ответить им. Эта сцена немного забавляла его, но в то же время была несколько неприятна, словно преподаватель воскресной школы остановил его на улице и заговорил с ним о спасении души. Он подумал об Эдит Карсон, которая ждала его в своей мастерской на Монроу-стрит, вспомнил, как обозленные шахтеры столпились однажды на улице, готовясь разнести булочную, а он, Мак-Грегор, сидел с молотком и поджидал их. Невольно вспомнилось, как Мать-Нищета приплелась вслед за кавалеристами, осыпая их отборной бранью, и у него не осталось никаких сомнений в том, что эти юноши с блестящими глазами все равно будут поглощены огромным торгашеским городом, в котором живут.

– Когда кто-нибудь кончает университет и вступает в жизнь, для него весьма важно состоять членом нашей корпорации, – говорил юноша с черными вьющимися волосами. – Это дает ему возможность встречаться с нужными людьми; в противном случае вы нигде ничего не добьетесь.

Он на секунду остановился, колеблясь и глядя в пол.

– Я даже скажу вам откровенно, что один из самых уважаемых людей, состоящих в нашем обществе, рекомендовал вас в члены. Он сказал, что вы того стоите. Он говорит, что вы должны познакомиться с нами и нам также следует поближе познакомиться с вами.

Мак-Грегор встал и снял со стены шляпу. Он чувствовал, что было бы бесполезно объяснять этим юношам то, что было у него на уме. Он направился к двери, юные же его гости в смущенном молчании, спотыкаясь, последовали за ним. Внизу Мак-Грегор повернулся и сказал, подыскивая слова, чтобы облечь в них свои мысли:

– Я не могу сделать того, о чем вы просите. Вы мне очень нравитесь, и мне очень приятно, что вы приглашаете меня к себе. Но я ухожу из университета. – Его голос смягчился. – Впрочем, мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями, – добавил он. – Вы говорите, что по выходе из университета человек нуждается в друзьях. Мне же очень хотелось бы, чтобы мы подружились именно теперь, когда вы еще не стали тем, чем будете впоследствии.

Мак-Грегор повернулся и быстро побежал по улице. На его лице застыло суровое выражение. Он знал, что проведет бессонную ночь, обдумывая все, что произошло.

– Как неприятно бить младенцев, – пробормотал он, направляясь на работу в ресторан.

Глава III

Когда Мак-Грегор почувствовал себя достаточно подготовленным, он явился на испытания и получил диплом юриста. Но он не торопился с практикой. Он вовсе не намеревался провести свою жизнь, препираясь в суде с коллегами из-за грошовых исков. Такое занятие казалось ему отвратительным.

Каждую ночь он бродил по улицам и усиленно думал. Его часто охватывала дикая злоба, и он начинал браниться вслух. Временами его так сильно волновала бессмысленность всего предлагаемого ему жизнью, что у него появлялось искушение бросить все и присоединиться к орде бродяг, которые проводят жизнь, колеся по всей стране в товарных вагонах.

Он продолжал работать в ресторане на Стэйт-стрит. Главная часть клиентов состояла там из так называемых «подонков общества». По вечерам, от шести до двенадцати, посетителей бывало очень мало. Мак-Грегор либо читал, либо наблюдал за толпами людей, проходивших мимо него по улице. Иногда он настолько забывался, что, случалось, кто-нибудь из посетителей удирал, не уплатив по счету. Он следил за тем, как люди, подобно стаду на лугу, без цели бродили взад и вперед по улице. Женщины в кричащих нарядах с раскрашенными лицами и глазами подавали знаки мужчинам; из ярко освещенных окон зданий, где шли дешевые сомнительные шоу, слышалось неумолкаемое бренчание пианино.

В глазах людей, которые без дела околачивались по вечерам на южной стороне Стэйт-стрит, крылось что-то бессмысленное. С этим взглядом вполне гармонировали расхлябанная походка, трясущиеся челюсти и потоки пустых, бессмысленных слов. Напротив ресторана высился дом, на котором красовался плакат «Социалистический клуб». В том месте, где разложение современного общества выражалось особенно ярко, где не было ни дисциплины, ни порядка, где люди не жили, а прозябали, висело знамя социалистов, обещавших миру всеобщее благо.

Мак-Грегор глядел на знамя, на движущуюся толпу и терялся в догадках. Он выходил из-за кассы и, стоя у дверей, озирался вокруг. В его глазах вспыхивали огоньки, а руки, спрятанные в карманы, сжимались в кулаки. Он снова возненавидел людей, как и тогда, когда мальчиком жил в Угольной Бухте. Любовь к человечеству, которая основывалась на мечте наэлектризовать людей великой страстью и упорядочить и осмыслить их жизнь, совершенно исчезла.

После полуночи ресторан оживлялся. Официанты и бармены из шикарных ресторанов в центре города заходили сюда, – некоторые, чтобы встретиться со своими женщинами. Когда подобная женщина заходила, она прямиком направлялась к своему самцу, и тот спрашивал:

– Как насчет сегодняшней ночки?

Официанты собирались в кучки и говорили вполголоса. За разговором они безотчетно практиковали искусство завладевать деньгами клиентов, являвшееся для них источником дохода. Они играли монетами, подбрасывали их в воздух, ловили, заставляли появляться и исчезать с удивительной скоростью. Некоторые из них сидели на высоких стульях, пили кофе с пирожными.

Повар в грязном длинном переднике выходил из кухни со своей тарелкой и присаживался к ним. Чтобы завоевать популярность, он фамильярно окликал женщин, сидевших за столиками вдоль стен. Одно время повар работал в бродячем цирке, разъезжавшем из штата в штат, и теперь не переставал говорить о своих интересных приключениях, корча из себя героя.

Мак-Грегор читал лежавшую перед ним книжку, пытаясь забыть об окружавшей его мерзости. Он вновь читал о великих героях истории, о военачальниках и законодателях, которые были в свое время вождями людей. Когда повар обращался к нему с каким-нибудь вопросом, он поднимал глаза, кивал головой и продолжал читать. Если в зале возникали недоразумения, Мак-Грегор, ворча, делал замечание, и шум затихал. Время от времени заходили хорошо одетые мужчины средних лет, сильно под хмельком, и, наклонившись, шептали ему что-то на ухо. Тогда Мак-Грегор давал знак одной из женщин, сидевших за столиками, и, когда та приближалась, он указывал ей на пожилого пьяницу и говорил:

– Этот хочет угостить вас ужином.

Женщины в ресторане беседовали между собой о Мак-Грегоре и мечтали иметь его своим любовником. Они сплетничали нисколько не хуже законных жен, живших в пригородах, комментировали каждое слово, сказанное Мак-Грегором, и критиковали его одежду. Когда он смотрел на них, они улыбались и смущенно ерзали на стульях, как робкие дети.

Одна из этих женщин со впавшими, но румяными щеками сидела у стола и беседовала с другими о птицеводстве. Она вместе со своим мужем, старым, толстым официантом, купила ферму в десять акров и помогала ему выплачивать долг теми деньгами, которые ночью зарабатывала на улице. Другая женщина, маленькая и черноглазая, вынула из дождевого плаща, висевшего на стене, белую канву и принялась вышивать голубые цветы. Молодой человек с нездоровым цветом кожи громко беседовал с каким-то кабатчиком, часто оглядываясь, чтобы убедиться, что его слушают другие.

– Эти проклятые реформаторы черт знает какой шум подняли! Когда-то на меня работали четыре женщины на этой улице, теперь у меня осталась только одна, да и та либо плачет, либо болеет.

Мак-Грегор поднял глаза от книги. Он только что прочел в ней:

«В каждом городе есть место, служащее рассадником пороков. Из него исходят все те болезни души и тела, которые отравляют народ. И до сих пор лучшие умы законодателей оказывались бессильными против этого зла».

Он закрыл книгу, отодвинул ее в сторону, чтобы прислушаться к словам молодого сутенера, рассказывавшего про своих женщин, и невольно взглянул на свой огромный кулак, лежавший на прилавке. В углах его рта блуждала улыбка. Он в глубоком раздумье сжимал и разжимал пальцы. Затем он снова взялся за книжку и принялся читать, опершись головой на руки и шевеля губами.

Мак-Грегор снял часть конторы на Ван Бюрен-стрит над лавкой старьевщика и вывесил свою дощечку адвоката. Днем он сидел там и читал в ожидании возможных клиентов, а вечером возвращался к работе в ресторане на Стэйт-стрит. Время от времени он ходил в суд, чтобы послушать любопытный процесс, а иногда, благодаря знакомствам владельца ресторана, ему поручали какое-нибудь дело, приносившее несколько долларов. Он пытался убедить себя, что годы, проведенные в Чикаго, послужат хорошей тренировкой. Он ясно отдавал себе отчет в своих намерениях, но не знал, как приступить к делу.

Мак-Грегор инстинктивно выжидал. Он наблюдал за тем, как проходила жизнь людей, шагавших мимо него, представлял себе, как рудокопы его родного города спускаются из своих домишек и исчезают в пасти подземных копей, глядел, как девушки торопливо проходят ранним утром в магазины, и думал о том, какая из них придет ночью в ресторан О’Тула. Мак-Грегор терпеливо ждал чего-нибудь, что всколыхнуло бы поверхность человеческого моря, что послужило бы ему сигналом. Постороннему наблюдателю он и сам мог показаться одним из тех загубленных жизнью, что беспомощно несутся по поверхности житейского моря; но это было далеко не так: до сих пор ничто не смогло втянуть его в тот водоворот торгашества, который из года в год засасывает лучшую часть американской молодежи.

Великая мысль, зародившаяся в его голове в то время, когда он сидел на холме над Угольной Бухтой, все больше захватывала его. День и ночь он грезил о том, как рабочий люд, дружно шагая в ногу, обретет могущество и топотом миллионов ног всколыхнет весь мир и вселит в души американцев великую песнь порядка, цели и дисциплины.

Временами ему начинало казаться, что его мечта так и останется мечтой. И, сидя в маленькой пыльной конторе, он чувствовал, что слезы застилают ему глаза. В такие минуты слабости им овладевало убеждение, что человечество будет вечно ходить по старой, избитой колее, что молодежь по-прежнему будет жиреть, гнить и умирать, оставаясь совершенно чуждой великому порыву и ритму жизни.

– Они будут наблюдать, как маршируют времена года, сменяя друг друга, как маршируют в пространстве планеты, но сами маршировать не будут, – бормотал Мак-Грегор.

Встав со стула, он шел к окну и глядел на грязь и беспорядок улицы большого города.

Глава IV

Мак-Грегор делил контору с низкорослым длинноусым человеком, который, придя утром, садился и, закинув ноги на стол, принимался читать газеты, пыхтя длинной черной сигарой. На дверях красовалась его карточка «Генри Гонт, агент по продаже недвижимого имущества». Покончив с чтением утренних газет, он исчезал и возвращался довольно поздно, страшно усталый, с понурым видом.

Занятие его продажей недвижимого имущества было ширмой. Этот агент не покупал и не продавал никакой недвижимости, и тем не менее у него в столе лежала кипа бланков с шапкой «Агент по продаже недвижимого имущества». На стене над его стулом висел портрет его дочери. Утром, выходя из конторы, он останавливался возле стола Мак-Грегора:

– Если кто-нибудь будет спрашивать меня по поводу продажи недвижимого имущества, поговорите с ним вместо меня. Я ухожу ненадолго.

Профессия Генри Гонта заключалась в следующем: он бегал по Первому району города в качестве представителя крупных политиканов. Он ходил из дома в дом, навещал женщин перед выборами, отмечал их имена в маленькой красной книжечке, давал обещания, требовал и даже угрожал. Вечерами он сидел у себя дома, смотрел из окна на Джексон-парк и слушал, как дочь играет на рояле. Он всей душой ненавидел свою работу и мечтал о том, что когда-нибудь у него будет собственная ферма и он сможет ’ жить свободной жизнью на лоне природы: Он рисовал себе в воображении деревню, вроде той, где он сам родился, кумушек, судачащих на улице, снова видел себя мальчиком, когда он вечером гнал коров через деревню[38]38
  …снова видел себя мальчиком, когда он вечером гнал коров через деревню… – Возможно, здесь Андерсон обращается к собственным воспоминаниям. Мальчишкой ему случалось подрабатывать, «ранним утром выгоняя коров, принадлежащих зажиточным семьям, на пастбище на окраине городка, а вечером, еще засветло, пригоняя их обратно в хлев…». «Мне платили двадцать пять центов в неделю за одну корову…» – писал он (Sherwood Anderson’s Memoirs. Р. 63).


[Закрыть] и босые ноги так приятно шлепали по глубокой пыли.

Вот этот самый Генри Гонт, правая рука политиканов Первого района, стал причиной события, которое совершенно изменило жизнь Мак-Грегора и после которого его узнал весь город.

Однажды ночью в парке был найден мертвым сын миллионера[39]39
  …был найден мертвым сын миллионера… – Скорее всего, данный эпизод Андерсон основывает на реальном событии – убийстве в Чикаго двадцатишестилетнего Натаниэла Форда Мора, выходца из богатой семьи владельцев железнодорожной компании «Рок Айленд», произошедшем в ночь с 8 на 9 января 1910 г. в одном из городских публичных домов.


[Закрыть] – спекулянта пшеницей. Труп лежал неподалеку от притона некоей Мэри. Мертвец с синяком на голове скрючился возле дощатого забора; обнаруживший его полицейский вытащил тело на угол, чтобы разглядеть под фонарем. Он был на дежурстве и стоял на тротуаре вблизи притона, задумчиво размахивая дубинкой, но ничего не слышал. Какой-то молодой человек подошел, тронул его за рукав и что-то шепнул ему. Когда полицейский обернулся, молодой человек уже исчез.

* * *

Когда открылось имя убитого, ведущие политики Первого района Чикаго были вне себя от ярости. Политикан-заправила, маленький голубоглазый человек добродушного вида, в изящном сером костюме, с седыми шелковистыми усами, долго стоял у себя в конторе, бешено сжимая кулаки. Затем он через секретаря вызвал Генри Гонта и одного из видных чинов полиции.

В течение нескольких недель газеты Чикаго вели усиленную кампанию против разнузданности и порочности. Они ежедневно приводили интересные картинки из жизни подонков. На первой странице рядом с фамилиями сенаторов, губернаторов и миллионеров, разводившихся со своими женами, появлялись такие имена, как Корявый негр, Мясник Сэм, Кейт из Каролины; помещались описания притонов и говорилось о часе их открытия и закрытия, контингенте и количестве посетителей. Некий пьянчуга, свалившийся на пол в кабаке на Двадцать второй улице, был ограблен и, в довершение бедствия, на следующий день увидел свой портрет в газетах.

Генри Гонт тем временем сидел в своей конторе на Ван Бюрен-стрит и дрожал от страха: он был почти уверен, что имя его появится в газетах и тайна его профессии будет раскрыта.

Хозяева Первого района, самый цвет коммерции, спокойные, расчетливые люди, знающие, как добывать прибыль, были перепуганы; смерть сынка миллионера, труп, найденный в парке, – все это давало великолепную пищу их вечному врагу – прессе. В течение нескольких недель они ждали, не минует ли их гроза общественного негодования. По их мнению, Первый район представлял собой отдельную вотчину, не имевшую ничего общего с остальной частью города. Среди их клевретов были люди, годами не покидавшие Ван Бюрен-стрит.

Вот эти люди теперь очнулись, и в их глазах вспыхнула угроза. Подобно маленькому политикану-заправиле, они конвульсивно сжимали кулаки. По темным улицам разнеслось предостережение. Остерегающие крики кружились, как потревоженные на гнездовье хищные птицы. Швырнув сигару, Генри Гонт понесся по району и, перебегая из дома в дом, передавал одно и то же предупреждение:

– Смирно лежать! Ни слова не говорить!

Тем временем маленький политикан-заправила сидел у себя в конторе и переводил глаза с Генри Гонта на полицейского чиновника.

– Теперь не время колебаться, – сказал он. – Если мы будем действовать быстро, эта история окажется нам на руку. Мы должны арестовать и судить убийцу. Вопрос только в том, кто им станет. Решайте скорее! Надо действовать!

Генри Гонт закурил свежую сигару. Его пальцы нервно подергивались, ему безумно хотелось быть подальше отсюда, вне сферы всезнающей прессы. Он уже мысленно видел, как его дочь, бледнея от ужаса, читает в газете имя своего разоблаченного отца, представлял себе, как вспыхнет от омерзения ее лицо и она отвернется от него навсегда. Под влиянием безумного страха его мозг работал с лихорадочной быстротой. Какое-то имя случайно сорвалось у него с языка.

– Полагаю, что это мог быть Эндрю Браун, – сказал он, пыхтя сигарой.

Маленький политикан быстро повернулся на стуле. Он нервно стал перебирать бумаги, разбросанные на столе. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно и мягко:

– Да, это был Эндрю Браун. Шепните это имя прессе. Дайте знать «Трибюн», и они разыщут вам этого Брауна. Постарайтесь хорошо повести дело, и вы спасете свои головы и собьете с толку эти дурацкие газеты.

* * *

Арест Эндрю Брауна оказался большим облегчением для политиканов Первого района. Предсказание маленького политикана оправдалось: газеты перестали трубить о реформах и начали требовать смерти Эндрю Брауна. Газетные репортеры, художники валом валили в главное полицейское управление и быстро набрасывали рисунки, которые час спустя появлялись на страницах экстренных выпусков. Ученые печатали статьи под заглавиями, вроде: «Характерные черты головного мозга и лица преступника».

Некий сотрудник вечерней газеты, обладавший богатым воображением, пытался раскрыть убийство, проводя параллель с другими подобными случаями. И Эндрю Браун, который вел относительно «скромную» жизнь не слишком наглого громилы, попал в центр бури большого города, охваченного жаждой мести.

Момент, когда с языка Генри Гонта случайно сорвалось именно это имя, стал переломным в жизни Мак-Грегора. В течение многих месяцев он и Эндрю Браун были друзьями. Этот взломщик, крепко сложенный и неразговорчивый человек, наружностью походил на опытного механика или машиниста. Он приходил иногда в ресторан, где работал Мак-Грегор, и за ужином беседовал с молодым юристом, рассказывая ему интересные эпизоды из своей жизни. В его взгляде можно было прочесть звериную жестокость, дремавшую под врожденной леностью.

Именно он дал Мак-Грегору прозвище, которое до сего дня осталось за ним, – Большой Мак.

Когда Эндрю Браун был арестован, он послал за Мак-Грегором и предложил ему принять на себя ведение его дела. Мак-Грегор отказался, но взломщик настаивал. Они сидели в камере и обсуждали дело, а у дверей стоял сторож и следил за ними. Мак-Грегор сказал то, что должен был сказать:

– Вы попали в западню. Не я вам нужен, а человек с крупным именем. Они твердо решили повесить вас. Они хотят использовать вас как искупительную жертву расходившемуся городу-мещанину. Ваше дело должен взять самый лучший из криминалистов города. Скажите, кого вы хотели бы, и я его найму и помогу раздобыть денег, чтобы заплатить ему.

Эндрю Браун встал и подошел вплотную к Мак-Грегору. Пристально глядя на него, он быстро и решительно сказал:

– Вы сделаете так, как я говорю. Возьмитесь за мое дело. Я этого человека не убивал. Я в то время спал у себя в комнате. Возьмитесь за мое дело. Вам не удастся меня оправдать, но все равно – возьмитесь за него.

Он снова сел на железную койку и напоследок цинично пошутил:

– Послушайте, Большой Мак. Вы знаете, что эта шайка политиканов лишь случайно выбрала меня. Меня все равно повесят, но этот процесс может стать хорошей рекламой любому юристу, и я хочу, чтобы это были вы.