Текст книги "В ногу!"

Автор книги: Шервуд Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава VII

В течение того года, что Мак-Грегор дружил с Эдит Карсон, он упорно работал на складе и у себя дома за книгами. Вскоре он занял место немца на складе, а что касается занятий, то тоже был уверен, что за это время много сделал. В те вечера, когда он не был занят в школе, он шел к Эдит и, сидя у нее, читал книгу и покуривал трубку.

А Эдит бесшумно и спокойно ходила из комнаты в комнату. В ее глазах стали показываться огоньки, а на лице выступил румянец. Она мало говорила, но в ее мозгу реяли новые, смелые мысли, по всему телу разливался восторг пробуждающейся жизни. Эдит ни с кем не делилась своими грезами, не смела надеяться, что так будет продолжаться всегда, и этот сильный человек будет неизменно сидеть здесь в стенах ее дома, всецело занятый своими делами. Иногда ей хотелось поговорить с ним, хотелось заставить его рассказать о мельчайших подробностях своей жизни. Ей хотелось услышать о его отце и матери, о его детстве в Угольной Бухте, о его мечтах и желаниях. Но большей частью она довольствовалась тем, что выжидала, и всей душой надеялась, что ничего не случится, что все останется по-прежнему, что так будет всегда.

Мак-Грегор стал читать книги по истории и целиком ушел в жизнь героев, большей частью полководцев и вождей, вроде Шермана, Гранта, Ли, Джексона, Александра Македонского, Цезаря, Веллингтона[25]25
  …большей частью полководцев и вождей, вроде ∞ Ли, Джексона ∞ Веллингтона. – Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – главнокомандующий армией конфедератов в Гражданской войне 1861–1865 гг., один из наиболее выдающихся военачальников своего времени. Эндрю Джексон (1767–1845) – президент США в 1829–1837 гг., происходивший из самых низов общества и сделавший на своем пути к президентству блестящую карьеру военного, юриста, политика. Артур Уэлсли, герцог Веллингтон (1769–1852) – английский военный и государственный деятель, заслуживший прозвище Железный герцог за любовь к дисциплине и недоверие к демократическим установлениям.


[Закрыть]. Ему казалось, что эти люди особенно резко выделялись среди всех других исторических фигур. В полдень, когда полагался час на завтрак, он отправлялся в Публичную библиотеку и доставал там книги, в которых говорилось об этих людях. Таким образом он на время потерял интерес к юриспруденции и законникам и целиком посвятил себя изучению жизни великих нарушителей закона.

В те дни душа Мак-Грегора была девственна и чиста, как глыба черного блестящего антрацита из холмов его родного города, и, подобно антрациту, он готов был сгореть, претворив себя в могучую силу. Природа снисходительно отнеслась к нему. Он обладал даром молчания и умел жить в одиночестве. Всюду его окружали люди, не менее сильные физически, с более развитыми умами, которые тем не менее во множестве погибали, между тем как Мак-Грегор уцелел. Другие разменяли свою жизнь по мелочам на маленькие мысли и бесконечное повторение одних и тех же слов, подобно попугаям в клетках, которые зарабатывают свой хлеб, выкрикивая две-три фразы проходящим мимо.

Страшно становится, как подумаешь, сколько поражений в жизни терпит человек именно благодаря своей способности говорить. Бурый медведь не обладает этой способностью, и оттого он сохранил в себе то благородство, которого до обидного недостает нам. Мы проходим через жизнь – социалисты, мечтатели, законодатели, торговцы, борцы за женское равноправие – и без конца повторяем слова, изношенные, заплесневевшие, немощные и бесплодные.

Здесь есть о чем поразмыслить, но молодые люди и девицы более склонны трепать языком. Те, у кого есть привычка болтать, никогда не изменятся. Боги, которые, склонившись над краем мира, посмеиваются над нами, выбрали для них роль пустозвонов[26]26
  …выбрали для них роль пустозвонов. – Эту же тему Андерсон развивает в письме У. Фрэнку, написанном осенью 1917 г. (см.: наст. изд. С. 356–358).


[Закрыть].

Но человеку трудно обойтись без слов, и молчаливый Мак-Грегор тоже искал их. Он мечтал о том времени, когда зазвенит истинная интонация его индивидуальности и покроет гул голосов, когда он сумеет использовать всю свою силу и мужество и даст возможность слову проникнуть далеко-далеко. Но он вовсе не хотел, чтобы от слов становилось тошно, чтобы мозги отупели от повторения одних и тех же фраз, от размышления над одними и теми же проблемами, придуманными другими людьми, и боялся, как бы не превратиться, в свою очередь, в изможденную работой, потребляющую пищу, болтливую куклу богов.

Сын шахтера долго ломал себе голову над вопросом, в чем заключалось могущество тех людей, о которых говорилось в книгах. Он думал об этом и сидя в комнате Эдит, и шагая по улицам Чикаго. На складе он с любопытством вглядывался в рабочих, которые выгружали и нагружали бесконечные ряды бочонков с фруктами. Когда он входил в одну из кладовых, рабочие, болтавшие о своих делах, ревностно принимались за работу и, пока он оставался в кладовой, уже не тратили времени на разговоры, а работали изо всех сил.

Мак-Грегор усиленно думал, пытаясь проникнуть в ту таинственную силу, которая заставляет людей охотно работать до тех пор, пока ноги их держат, – в ту силу, которая делает их бессовестными трусами и рабами слов и формул.

Озадаченный этим, молодой человек, наблюдавший за рабочими склада, начал думать, что эта сила, пожалуй, связана со страстью человека к повторению самого себя. Возможно, эта мысль возникла в его голове под влиянием постоянного общения с Эдит. Он носил в себе семена будущих поколений, но, будучи целиком занят исканием самого себя, воздерживался от удовлетворения своих страстей. Однажды у него зашел разговор на эту тему с одним из людей на складе. Вот как это случилось.

Каждое утро рабочие приходили на склад и с опущенными глазами, шаркая ногами, брели на работу. День за днем они входили в эту дверь и тихо шли на свои места, угрюмо уставясь в пол. Худощавый молодой клерк сидел в клетке и записывал, а рабочие проходили мимо него, выкликая свои номера. Это был молодой ирландец, экспедитор фруктовой фирмы; он иногда подшучивал над рабочими.

– Они никуда не годятся, – говорил он себе, когда, в ответ на его остроты, рабочие проходили мимо, еле удостаивая его улыбки. – Они не заслуживают даже тех полутора долларов в день, которые получают.

Как и в Мак-Грегоре, в нем было лишь презрение к рабочим, имена которых он отмечал в своей книжке. Их тупость, как он считал, лишний раз подчеркивала его умственное превосходство.

– Это мы вершим дела, – говорил он себе, засовывая карандаш за ухо и закрывая книгу.

В нем говорила суетная гордость представителя среднего класса. В своем презрении к рабочим он забывал презирать самого себя.

Однажды утром этот экспедитор и Мак-Грегор стояли на дощатой платформе, выходившей на улицу, и говорили о детях.

– Жены этих рабочих производят на свет детей, как котят, – сказал молодой ирландец. – А впрочем, – добавил он под влиянием какой-то мысли, – что еще остается мужчине делать? У меня самого четверо ребятишек. Приятно, черт возьми, видеть, как они играют в садике, когда возвращаешься домой.

Мак-Грегор подумал об Эдит Карсон, и какое-то непонятное ощущение охватило его. Он стал испытывать желание, которое впоследствии чуть было не разрушило все его планы. Он изо всех сил боролся с этим желанием. Ирландец был страшно сконфужен, когда Мак-Грегор внезапно сказал:

– А чем же вы лучше их? Или вы думаете, что ваши дети важнее для мира, чем дети рабочих? Возможно, у вас более изворотливый ум, зато они сильнее физически. Но, насколько я могу судить, ваш пресловутый ум пока не дал вам возможности выдвинуться.

Он повернулся и ушел от ирландца, который, брызжа слюной от ярости, что-то кричал ему вслед, потом на лифте поднялся на самый верх склада, чтобы там обдумать слова экспедитора. Время от времени он делал резкое замечание кому-нибудь из рабочих, без дела слонявшихся в проходе между ящиками и бочонками. Под наблюдением Мак-Грегора склад стал функционировать с точностью, ранее не виданной здесь, и маленький седовласый заведующий потирал руки от удовольствия.

Мак-Грегор стоял у окна и спрашивал себя, почему он сам не посвятит свою жизнь роли отца семейства. При слабом свете, вливавшемся с улицы, он вдруг увидел старого жирного паука, который медленно полз по стеклу. В уродливом теле этого насекомого таилось нечто такое, что напомнило юному мыслителю леность и тунеядство всего человечества. В то же время он подумал о рабочих, которые приходили на склад с опущенными глазами.

– Уродливые пресмыкающиеся, не осмеливающиеся поднять глаза, – пробормотал он. – Если у них и рождаются дети, то это происходит без всякого смысла и порядка. Это простая случайность, так же как, благодаря случайности, муха попадает в сети паука. Деторождение – в своем роде пища для трусости, скрытой в людях. Они надеются, что их дети завершат то, на что у них самих не хватило смелости.

Сочно выругавшись, Мак-Грегор ударил тяжелой кожаной рукавицей по жирному паразиту, ползавшему по окну.

– Впрочем, не следует обращать внимание на мелочи. Еще не кончилась попытка загнать меня в подземные угольные копи, – здесь тоже есть ямы, в которых люди живут и работают нисколько не лучше, чем в Угольной Бухте.

* * *

В тот вечер Мак-Грегор торопливо ушел из дому и отправился к Эдит. Ему хотелось. смотреть на нее и думать. В течение целого часа он сидел в ее маленькой комнатке, пытаясь углубиться в книгу, а затем впервые поделился с ней своими мыслями.

– Я пытаюсь уяснить себе, почему мужчины в общем такие ничтожества? – внезапно сказал он. – Неужели они годятся только на то, чтобы женщины могли пользоваться ими как орудием для продолжения рода? Ответьте, скажите мне, о чем женщины думают и чего они хотят?

Не дожидаясь ее ответа, он снова углубился в книгу.

– А впрочем, меня лично это нисколько не тревожит, – добавил он. – Я никогда не позволю ни одной женщине использовать меня в качестве такого орудия.

Эдит была сильно встревожена. Слова Мак-Грегора она приняла за объявление войны ей самой и ее влиянию. Ее руки задрожали. Но внезапно ее осенила новая мысль.

«Для того чтобы добиться чего-нибудь в жизни, он будет нуждаться в деньгах», – подумала она, и ее сердце радостно забилось при мысли об имевшихся у нее сбережениях. «Как бы предложить их ему, не рискуя встретить отказ?»

– Вы молодец, Эдит, – сказал Мак-Грегор, собираясь уходить. – Вы никогда не будете мешать мужчине думать.

Эдит покраснела и, так же как рабочие на складе, опустила глаза. Тон его слов поразил ее. Когда Мак-Грегор ушел, она вынула из комода свою банковскую книжку и с удовольствием перелистала ее страницы. Отказывая себе во всем, она готова была, не колеблясь, отдать ему все до последнего гроша.

Углубленный в свои мысли, Мак-Грегор вышел на улицу; он выкинул из головы думы о женщинах и детях и стал перебирать в памяти те волнующие исторические фигуры, которые так сильно взывали к его честолюбию. Переходя через мост, он остановился и, облокотившись о перила, стал глядеть на черные воды внизу.

– Почему мысль никогда не заменит действия? – спрашивал он себя. – Почему в людях, пишущих книги, меньше смысла, чем в людях, вершащих дела?

Мак-Грегор был поражен этой мыслью и даже подумал, не вступил ли он на ложный путь, когда направился в город, чтобы там воспитать себя. В течение целого часа он стоял в темноте и думал. Начал накрапывать дождь, но он не обратил на это внимания. В его мозгу мало-помалу возникала мечта о том, чтобы посреди всеобщего хаоса восстановить великий порядок. Ему казалось, что он стоит перед гигантской сложной машиной, части которой вертелись совсем не так, как следует, причем каждая часть работала сама по себе, вне всякой связи с назначением машины в целом.

– В самом мышлении также кроется опасность, – пробормотал он. – Везде опасность – и в работе, и в любви, и в мышлении. Что мне делать с самим собой?

Мак-Грегор обернулся и поднял руки над головой. Новая мысль, словно широкий сноп света, пронизывающий мрак, озарила его. Он вдруг понял, что те военачальники, которые вели тысячи людей в бой, потому так импонировали ему, что они без зазрения совести пользовались жизнью людей ради своих целей. Они нашли в себе мужество жертвовать людьми и достигли колоссальных результатов. Глубоко в сердце человека лежит дремлющая любовь к порядку, и люди использовали эту черту. Что ему до того, если даже они дурно использовали ее? Разве они не указали дороги другим?

Мак-Грегору вспомнилась сценка из жизни родного города. Он ясно представил себе бедную, жалкую, запущенную улицу близ станции железной дороги, и группу рудокопов, сбившихся в кучу перед входом в кабак. А по большой дороге мерными шагами шли солдаты в серых шинелях, с лицами, казавшимися страшными в смутном свете улицы. Они маршировали.

– Шагом марш, – прошептал Мак-Грегор. – Вот что делает их столь могущественными. Это самые ординарные люди, но, шагая нога в ногу, они словно превращаются в одного человека. И в этом кроется нечто облагораживающее. Генерал Грант и Цезарь поняли это и не побоялись использовать, потому-то они и кажутся нам великими. Возможно, они даже не думали о том, чем все это кончится. Думать они предоставляли другим. Может быть, они ни о чем не думали, а с места в карьер принимались за дело и завершали его.

– А я сделаю свое дело здесь! – крикнул он. – Я сумею.

Его голос зазвучал так громко, что несколько человек остановились и стали глядеть на него. Две женщины, проходившие в то время по мосту, отчаянно завопили и бросились бежать.

Мак-Грегор направился домой. Он еще не отдавал себе отчета, каким образом осуществит свой замысел, но, проходя по темным улицам, мимо рядов угрюмых зданий, снова подумал о машине, части которой стали работать вразлад, и радовался тому, что он сам не является частью этой машины.

– Я буду хранить себя для себя самого и буду готов ко всему, что бы ни случилось, – произнес он вслух, чувствуя в себе новый прилив мужества.

Часть третья

Глава I

Когда Мак-Грегор вернулся домой с первыми двенадцатью долларами, заработанными за неделю, то сразу подумал о матери, которая мыла полы и окна в конторе угольной компании. Он тотчас же положил пять долларов в письмо и отправил ей.

«Теперь я начну заботиться о ней!» Но, как и другие рабочие, он нисколько не гордился этим. «Раньше она кормила меня, а теперь я буду кормить ее», – сказал он себе.

Нэнси Мак-Грегор вернула ему его пять долларов.

«Оставь их себе. Мне твои деньги не нужны, – писала она. – Если у тебя останутся лишние деньги, купи себе пару ботинок или шляпу. Не вздумай заботиться обо мне. Я этого не потерплю. Я хочу, чтобы ты заботился о самом себе. Я только прошу тебя, чтобы ты хорошо одевался и высоко держал голову. В большом городе хорошее платье много значит. Ведь, в конце концов, в моих интересах видеть тебя со временем настоящим человеком, а не только хорошим сыном».

Сидя в своей комнате над пустой булочной, Нэнси Мак-Грегор думала о сыне в большом городе; эта мысль доставляла ей огромное удовлетворение. По вечерам она думала о том, как ее сын Норман ходит по улицам, запруженным людьми, и ее маленькое сгорбленное тело гордо выпрямлялось.

Когда он написал ей, что поступил в вечернюю школу, она ответила ему длинным письмом; в нем часто упоминались имена Гарфилда,[27]27
  …длинным письмом; в нем часто упоминались имена Гарфилда… – Джеймс Авраам Гарфилд (1831–1881) – президент США с марта по сентябрь 1881 г., прекрасный оратор, человек большого ума и обаяния. Родился на ферме в штате Огайо и вырос в бедности; перед тем как поступить в колледж, был фермером, работал плотником и лодочником.


[Закрыть]Гранта и президента Линкольна, который читал книги, лежа у костра из сосновых веток[28]28
  …Линкольна, который читал книги, лежа у костра из сосновых веток. – Авраам Линкольн родился и вырос в штате Кентукки, в поселке, расположенном в лесу. Школу в детстве Линкольн посещал крайне нерегулярно, его образование по большей части ограничивалось книгами, которые он читал, «лежа у костра». См. также примеч. 13 на с. 424–425.


[Закрыть]. Ей казалось чрезвычайно романтичным, что ее сын когда-нибудь станет юристом, будет выступать в суде и передавать свои мысли другим людям. Она думала о том, что если этот большой рыжеволосый мальчик, с которым так трудно было справиться дома, когда-нибудь станет ученым, значит, она и ее муж, Мак-Грегор Взбалмошный, не зря прожили свою жизнь. Ее охватило новое, незнакомое чувство полного покоя. Она забыла про бесконечные годы тяжелого труда, и мало-помалу ее мысли вернулись к молчаливому мальчику, который сидел с ней на ступеньках крыльца после смерти ее мужа и внимательно слушал, что рассказывала ему мать о большом свете. Так она и представляла его себе, неразговорчивого, решительного мальчика, смело прокладывающего себе путь в далеком городе.

Смерть подкралась к Нэнси Мак-Грегор неожиданно. Однажды после тяжелого трудового дня она проснулась и почувствовала ее приближение. Она уже давно страдала пороком сердца, и время от времени у нее бывали сильные приступы. Большинство женщин угольных городков страдают болезнями сердца. И однажды в весенний вечер она легла в постель и стала бороться со смертью, как состарившийся зверек, забравшийся в нору, чтобы там умереть.

Ночью она отчетливо поняла, что умирает. Казалось, смерть бродит по комнате и поджидает ее. На улице под ее окном двое пьяных говорили о своих житейских делах, и благодаря этому жизнь казалась умирающей женщине еще более драгоценной.

– Я объездил весь свет, – заявил один из них. – Я даже не упомню названий всех городов и городишек, где побывал. Спроси Алекса Филдера, что держит трактир в Денвере[29]29
  …что держит трактир в Денвере. – Денвер – крупный город на р. Саут-Платт, столица штата Колорадо.


[Закрыть].Спроси его, бывал ли там Гас Ламонт.

Другой рассмеялся.

– Ты, видать, перебрал пива у Джейка, – потешался он.

Она услышала, как они пошли дальше по улице, и «путешественник» возмущался недоверчивостью своего пьяного друга. Ей казалось, что жизнь со всеми своими красками, звуками и смыслом хочет избавиться от нее. В ее ушах отдавалось пыхтение мотора в копях. Она думала о шахтах, которые представлялись ей огромным чудовищем, дремавшим под землей, высунув наружу разинутую пасть.

В темноте комнаты ее пальто, брошенное на спинку стула, приняло контуры лица, огромного и зловещего, молча уставившегося мимо нее в небо.

Нэнси Мак-Грегор широко открыла рот, пытаясь набрать воздуха в легкие. Она вцепилась руками в простыню и стала молча и отчаянно бороться со смертью. Ее нисколько не интересовало, что будет после смерти, – она лишь всеми силами сопротивлялась. Она привыкла в течение всей своей жизни бороться, а не грезить.

Нэнси вспомнила отца, старого пьяницу, который любил сорить деньгами. Снова встали в памяти прогулки с возлюбленным по воскресеньям после обеда, когда они поднимались на вершину холма и оттуда глядели вниз. Она видела перед собой широкую плодородную долину, лежавшую под ними, и упрекала себя в том, что недостаточно помогала мужу осуществить его мечту о ферме. Почти одновременно она вспомнила о той ночи, когда родился ее мальчик, а мужа извлекли еле живым из-под рухнувших бревен шахты, и ей показалось, что жизнь и смерть посетили ее рука об руку.

Нэнси выпрямилась в постели. На лестнице ей послышались тяжелые шаги.

«Наверное, это Норман поднимается из булочной», – пробормотала она и мертвая упала на подушки.

Глава II

Красавчик Мак-Грегор поехал в Угольную Бухту хоронить мать. Был жаркий летний вечер, когда он снова шагал по улицам родного городка. Прямо со станции он отправился в пустую булочную, над которой он вместе с матерью прожил столько лет. Некоторое время он стоял с чемоданом в руке и прислушивался к голосам женщин наверху. Он спрятал чемодан позади фруктового ящика и быстро ушел. Голоса женщин нарушали безмолвие комнаты. Их резкость болезненно отзывалась у него внутри, и мысль о такой же резкой тишине, которая наступит, едва он войдет туда, где женщины обряжают тело его матери, была ему невыносима.

Он пошел по Главной улице к железной дороге, а оттуда в контору угольной компании. Потом он взвалил лопату и кирку на плечи и стал взбираться на холм, на который когда-то поднимался вместе с отцом. Когда он ехал сюда из Чикаго, он вдруг подумал: «Я похороню ее среди кустов на холме в том месте, где открывается вид на плодородную долину». Ему вспомнились обрывки разговора о вере, который вели между собой в перерыве двое складских рабочих, и, сидя в поезде, следовавшем на восток, он впервые задумался о возможности жизни после смерти. Но не успела еще эта мысль родиться, как он поспешил отогнать ее. Как бы то ни было, если бы Мак-Грегор Взбалмошный вздумал воскреснуть, его наверное можно будет увидеть сидящим на склоне холма на бревне.

Взбираясь на холм, чтобы приготовить могилу для матери, Мак-Грегор уже не смотрел с ненавистью на встречных рудокопов, как в былые дни. Он думал о покойнице и о том, какую роль женщины сыграют в его собственной жизни. Сильный ветер дул на холме. Юноша работал изо всех сил, и комья земли летели из-под его лопаты. Когда могила была уже достаточно глубока, он остановился и поглядел туда, где внизу, в долине, мужчина, рыхливший землю на кукурузном поле, крикнул что-то женщине на крыльце дома. Две коровы у ограды подняли головы и протяжно замычали.

– Вот место, где нужно покоиться мертвым, – прошептал Мак-Грегор. – Пусть бы и меня здесь похоронили, когда придет мой черед. Я перенесу сюда могилу отца, – сказал он себе. – Сделаю это, как только заработаю денег. И все мы, Мак-Грегоры, будем лежать здесь.

Эта мысль доставила ему удовольствие; он был горд, что принял такое решение. Сознание того, что он мужчина, заставило его распрямить плечи.

– Мы с отцом – два сапога пара, – пробормотал он, – два сапога пара, и мать никогда не понимала ни одного из нас. Может быть, нас не могла бы понять вообще ни одна женщина.

Мак-Грегор выпрыгнул из ямы и стал спускаться вниз в Угольную Бухту. Был уже поздний послеполуденный час, и солнце, скрытое тучами, низко стояло на небе.

«Я и сам себя едва понимаю», – думал он, быстро шагая и побрякивая инструментами на плече.

Мак-Грегору не хотелось возвращаться в городок и в маленькую комнатку, где лежала покойница… Там сидят жены шахтеров; скрестив руки на коленях, они будут глазеть на него. Он свернул с дороги и уселся на бревно, где когда-то сидел вместе с черноволосым мальчиком и где к ним присоединилась дочь гробовщика.

Внезапно на дороге показалась она сама. Мак-Грегор узнал ее, и его горло конвульсивно сжалось. Она видела, как он ушел из города с киркой и лопатой на плече, и, подождав, пока смолкнут пересуды, последовала за ним.

– Я хотела с вами поговорить, – сказала она и села рядом с ним.

Долго они молча сидели и глядели на город внизу. Мак-Грегор вдруг подумал, что эта девушка стала еще бледнее. Теперь, когда он привык более критически смотреть на женщин, чем смотрел тот мальчик, который однажды уже сидел на этом бревне, разговаривая с ней, он внимательно приглядывался ко всем линиям ее тела.

«Она уже немного сутулится, – подумал он. – Теперь я ни в коем случае не смог бы полюбить ее».

Дочь гробовщика села еще ближе к нему и протянула ему тонкую руку. Она стала говорить о мертвой, которая лежала над булочной.

– Мы очень подружились с ней с тех пор, как вы уехали, – пояснила она. – Она любила говорить о вас… Впрочем, и я тоже не меньше ее.

Собственная смелость придала ей мужества.

– Но поймите меня правильно, – сказала она. – Я знаю, что вы не для меня. Однако я об этом даже не думаю.

Она заговорила о своих собственных делах, о тоскливой жизни с отцом, но Мак-Грегор не мог сосредоточить внимание на ее словах. Когда они стали спускаться с холма, у него вдруг мелькнуло желание взять ее на руки и понести, как когда-то носил его самого отец, Мак-Грегор Взбалмошный. Но он чувствовал себя до того неловко, что даже не предложил ей руки. Юноша вдруг подумал, что эта женщина первая сумела близко подойти к нему, и с чувством, близким к нежности, смотрел на ее сутулую фигуру.

– Я долго не проживу. Может быть, и года не протяну. У меня чахотка, – шепнула она, когда он, проводив ее до дверей дома, собрался уходить.

Мак-Грегор был сильно взволнован. Он повернул назад и еще целый час бродил по холму. Затем он отправился взглянуть на тело матери.

* * *

В комнате над булочной он сел у открытого окна и принялся смотреть вниз на еле освещенные улицы. В одном углу комнаты лежала в гробу его мать, а неподалеку сидели две жены рудокопов. Все молчали, чувствуя некоторую неловкость.

Мак-Грегор высунулся из окна и стал наблюдать за группой шахтеров, собравшихся на углу улицы. Он вспомнил про дочь гробовщика, которой недолго осталось жить, и подумал:

«Почему она вдруг так близко подошла ко мне? Не потому, конечно, что она женщина, – я уверен в этом». – Он пытался отогнать эту мысль, внимательно наблюдая за людьми внизу.

В Угольной Бухте начинался митинг. На мостовой возле самого тротуара лежал ящик, и на него взобрался Майк Гартнет, зарабатывавший хлеб ловлей белок и продажей птичьих яиц; Мак-Грегор когда-то беседовал с ним на холме. Видно было, что Майк испуган. Он скороговоркой представил слушателям крупного мужчину с плоским носом, после чего тот взобрался на ящик и начал рассказывать забавные истории, чтобы завладеть вниманием шахтеров, покатывавшихся со смеху.

Мак-Грегор прислушался. Ему хотелось, чтобы дочь гробовщика была здесь, в этой окутанной сумерками комнате, и сидела бы рядом с ним. Он охотно рассказал бы ей о жизни большого города и о том, какой беспорядочной и бесполезной кажется ему современность. Им овладела грусть, и он задумался о мертвой матери и о другой женщине, которая скоро должна умереть.

– Впрочем, так лучше. Возможно, иного выхода и нет. Может быть, человек должен умереть для того, чтобы завершить свой жизненный путь, – прошептал он.

На ящике посреди улицы уже стоял высокий человек и говорил. Это был социалист, специально приехавший из большого города, и темой его речи была грядущая социальная революция.

По мере того как этот человек говорил, Мак-Грегору начало казаться, что челюсти оратора опускаются книзу от долгой болтовни. Да и все его тело, казалось, было кое-как скроено на скорую руку и не обладало никакой силой. Оратор подпрыгивал на ящике и размахивал руками, которые казались не частью его тела, а свободно подвешенными придатками.

– Голосуйте за нас, и дело будет сделано! – кричал он. – Неужели вы позволите кучке людей вечно править вами? Вы здесь живете, как скоты, и платите дань своим господам! Воспряньте, рабочие! Присоединитесь к нам в грядущей борьбе! Вы сами можете стать господами, если только дадите себе труд хорошенько поразмыслить.

– Нет, вам придется сделать что-то большее, чем поразмыслить! – крикнул изо всех сил Мак-Грегор, далеко высунувшись из окна. Как всегда, им овладела слепая ярость, когда он услышал, что человек сыплет пустыми фразами. Вспомнились прогулки, которые он иногда предпринимал ночью по улицам большого города, вспомнилась атмосфера хаоса и неразберихи вокруг. И здесь в угольном городке было то же самое: везде можно было видеть пустые, бессмысленные лица и нескладные, расхлябанные тела.

– Человечество должно стать одним огромным кулаком, готовым разнести мир одним ударом! Оно должно быть готово сбить с ног все, что стоит на его пути, – крикнул он толпе, в изумлении слушавшей его, и чуть не до истерики напугал жен рудокопов, сидевших в комнате возле тела его покойной матери.