Текст книги "Бунтарка. Берег страсти"
Автор книги: Шерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Барон внимательно глядел на меня, но я надеялась, что в вуали он меня не узнает. Он сказал: «Я подумал, что самой большой честью для меня будет либо убить, либо умереть за вас. Я даже не надеялся, что ангел, вдохновивший меня, так близко подойдет ко мне» – и протянул ко мне руку. Но он и меня называл «ангелом»! Это было уже слишком: я собралась покинуть комнату.
– Наконец-то!
– Однако барон преградил мне дорогу, обнял меня за талию и стянул капюшон с моего лица. Его ждало такое потрясение, что он выругался: «Черт подери – это вы!» Я пыталась изо всех сил вырваться, но он еще крепче прижал меня к себе и рукой крепко зажал мне рот. Он спросил, знает ли еще кто-нибудь, что я здесь, и я отрицательно покачала головой. «Маленькая идиотка, хочешь, чтобы меня и в самом деле убили?»
– Ты напугала его. Отлично!
– Он шипел на меня, выясняя, узнал ли меня кто-нибудь, когда я поднималась по лестнице. Затем велел немедленно уходить и умолял никому ничего не говорить и дать самому решить, где и когда мы будем встречаться.
– Боже милостивый, даже после того, как он обманул и оскорбил тебя, обошелся с тобой хуже, чем с уличной девкой, он смеет говорить о новых встречах!
– Я ответила, что с этого мгновения забуду о том, что он существует на белом свете. Ему было наплевать на мои чувства – ему не терпелось побыстрее выпроводить меня. Когда я снова скрыла лицо вуалью и надела капюшон, он, провожая меня к лестнице, пригрозил: «Скажете хоть одно слово обо мне – и все узнают о том, как вы вели себя сегодня».
– И ты невредимой покинула этот дом и вернулась к матери?
– Да. С тех пор я не могу прийти в себя. Мне становится дурно всякий раз, когда я думаю о происшедшем.
– Странно, но я ничего не слышала об этой дуэли, – удивилась Вивиан.
– Видишь, мы с тобой все узнаем последними, поэтому в тот же вечер я решила выйти из дома, хотя чувствовала себя скорее мертвой, чем живой, и узнать, о чем говорят люди. Кто-то действительно сказал, что барон де Ронсей поправляется и уже устраивает в своей спальне вечеринки для близких друзей. – Она состроила отчаянную гримасу и бросила свой чепчик на край стеганого покрывала. – Может быть, девицу из оперы уже пригласили, и она удостоилась более теплой встречи, чем я? Клянусь, я больше никуда не хочу идти и не желаю ни с кем встречаться. За исключением тебя. Ты единственный человек на этой земле, кто понимает меня.
– Луиза, ты не должна вот так прятаться от всех, – сказала Вивиан. – Он не посмеет распускать слухи.
– Ты права. Он слишком боится мужчин нашего семейства, чтобы сказать кому-то о том, как я скомпрометировала себя. Но если бы он сбил меня с ног, когда я его увидела, и то мне было бы не столь больно.
– Моя дорогая подруга, ты легко отделалась. Теперь ты знаешь, что он полное ничтожество. Ты не можешь винить себя в том, что случилось, ибо имела дело с дьяволом, который гораздо коварнее, чем ты или я.
Вивиан расстроилась, видя свою подругу такой подавленной, ведь обычно она бывала такой живой и игривой. В обществе Луизы первые дни ее одинокого раскаяния в монастырской школе превратились в новую веселую жизнь. Позднее, когда обе появились среди парижского общества, Луиза продолжала влиять на нее столь же благотворно. Благодаря Луизе Вивиан сумела преодолеть свою провинциальную робость и легко вступала в любой оживленный разговор. Она также обрела союзницу, которая никогда не испытывала неловкости и не порицала ее, если их мнения порою расходились. Луиза просто смеялась, когда спор становился горячим, и тут же приходила подруге на помощь, если девушки пытались подавить высокий полет радостного настроения.
Вивиан попыталась сказать властным тоном:
– Давай не будем больше о нем говорить, он мне противен. Почему бы тебе не нарядиться и не поехать со мной к Эно? На прошлой неделе я встретила их дочерей, с ними очень весело, у них такие разнообразные интересы. Они любят играть в карты и охотно делают крупные ставки, так что если у нас есть желание пойти на небольшой риск, то мы успеем к ним на кадриль.
Луиза наклонила голову, серьезно глядя на Вивиан:
– А что я скажу маме?
– Что ты просто переутомилась, а теперь вполне отдохнула.
– А что я скажу сама себе? Я так несчастна! Ничто не может унять эту боль.
Вивиан вздохнула и решительно произнесла:
– Ни один мужчина не имеет права делать тебя несчастной! Лучше помоги мне вынести тиранию моего дяди, и ты скоро поверишь мне, что такого человека, как барон, на свете никогда не было.
Девятого декабря Бенджамин Франклин прибыл в Киберон, что в Бретани, вместе с Уильямом Темплем, своим внуком. В Америке ему пришлось оставить сына, который сидел в тюрьме за проанглийские настроения. Тем временем генерал Хоу взял Манхэттен. Повстанцы потеряли пять тысяч человек. Томас Пейн, англичанин, бывший на стороне американцев, писал: «В такое время подвергаются испытанию человеческие души. Искатели теплых мест и ура-патриоты в трудные моменты не станут служить этой стране, но те, кто служат ей сейчас, вызывают любовь и благодарность как мужчин, так и женщин».
Пока Франклин не спеша приближался к Парижу, Бомарше под именем месье Дюрана на почтовой карете ехал в противоположном направлении, к Гавру. Он сам взял на себя обязанность руководить отправкой в Америку через Санто-Доминго четырех кораблей, которым предстояло доставить шестьдесят три пушки, двадцать тысяч сто шестьдесят пушечных ядер, девять тысяч незаряженных гранат, десять тонн боеприпасов, шесть тысяч сто тридцать два мушкета и сорок девять добровольцев, включая двенадцать «специалистов», квалификация которых уже вызвала сомнения у графа де Мирандолы.
Предупрежденный своими шпионами о том, что готовится отправка незаконного груза, лорд Стормонт, посол Англии, выразил решительный протест Парижу и Версалю по поводу этого. Торговцы Гавра, возмущенные портовыми чиновниками за то, что те разрешили погрузку кораблей, и напуганные тем, что английский военно-морской флот может предпринять меры возмездия против их вышедших в море кораблей, присоединились к этому протесту. «Ромен», «Андромеда», «Аноним» и «Амфитрит» подняли якоря, но ненадолго. Шестнадцатого декабря эти корабли были отозваны королевским указом, и три из них подчинились ему. Только «Амфитрит» продолжал свое рискованное плавание.
К тому времени, когда Франклин накануне Рождества появился в Париже, столица полнилась слухами об американских заговорах. Вивиан разделяла желание многих встретить Франклина, но не надеялась скоро увидеть его. Он остановился в Пасси у Сены, еще не бывал в обществе и явно был занят тем, что вел тайные переговоры, а скандал с мятежными кораблями сотрясал Версаль.
Вивиан так не терпелось узнать хоть что-нибудь о Франклине, что она даже неосторожно завела разговор с дядей, первый с тех пор, как Жюль приехал в Париж. Это случилось после обеда в четверг на Рю Жакоб, как раз перед тем как он собирался отправиться с визитом к маркизе дю Дефан, которая каждую неделю принимала гостей в своем знаменитом салоне. Они расположились в гостиной, и случилось так, что Онорина де Шерси спросила, ожидается ли появление у маркизы интересного гостя.
– Конечно. Там будет доктор Бенджамин Франклин. Я провезу его туда.
– Месье, вы знакомы с ним? – воскликнула Вивиан.
– Да.
– В самом деле, племянник, ты мог бы сказать нам об этом, – вмешалась Онорина. – Получается как в тот раз, когда я познакомилась с маркизом де Лафайетом и узнала, что он уже давно переписывается с тобой. Из-за своего незнания я оказалась в совершенно глупом положении.
– Что ж, на сей раз ты хорошо осведомлена.
– Твоя племянница осведомлена даже лучше меня, – раздраженно сказала Онорина, – поскольку специально изучает английский язык.
– Правда? – Он посмотрел на Вивиан. – Однако вам должно быть известно, что Франклин владеет хорошим французским.
Заметив, как от удивления вздрогнула тетя, Вивиан сказала:
– Нет, я этого не знала. Но я не жалею о своих уроках – они помогают мне понять то, что пишут американцы. Сейчас я читаю Томаса Пейна.
– Лучшего выбора я и не мог бы рекомендовать вам, хотя он и англичанин. – Жюль достал часы и взглянул на них, затем посмотрел на Онорину де Шерси и сказал своей подопечной: – Если вам угодно сопровождать меня, почему бы вам не встретиться с доктором Франклином и не провести часок-другой с нами у маркизы дю Дефан? Не сомневаюсь, она будет рада принять вас. Я поеду за нашим гостем к Сайласу Дину. Вас это устроит?
Вивиан воскликнула:
– Устроит? Да это станет самым волнующим событием в моей жизни! – Чтобы не допустить никаких возражений тети, она буквально выбежала из комнаты, быстро сказав дяде: – Я мигом соберусь, если вы будете любезны подождать.
Онорина продолжила разговор, попросив его побольше рассказать о Франклине. Наконец она с сомнением произнесла:
– Я считаю, что интерес Вивиан к этому человеку и ко всему, что с ним связано, – пустая трата времени.
– Ты хочешь, чтобы она увлекалась другими делами? Но она ведь занимается музыкой, например.
– Ты сам не поощряешь ее занятия музыкой, однако рад везти ее на встречу с этим… этим…
– Мудрым старым государственным деятелем, – досказал Жюль за нее. – Причин для беспокойства нет. Стоит только встретиться с Франклином, как попадаешь под чары его манер и ума, разумности, которая является еще более редким качеством, чем первые два. Его не отнесешь к тем, кто играет на страстях толпы. Говоря о своей стране, он вчера сказал мне: «Непорочному государству следует беречь свою непорочность и не пресмыкаться, ища союзников, а ждать с подобающим достоинством, когда они придут сами».
– Все это очень хорошо, но тем не менее он приехал сюда за помощью. И мне не нравится то, какое впечатление производят эти разговоры на Вивиан. Она почти пугает всех своей горячей заинтересованностью тем, что связано с Америкой. Я не хочу, чтобы ты поддерживал ее в этом.
– Что же я, по-твоему, должен делать? Отказаться от приглашения? – Он прекрасно знал, что тетя такого от него не потребует, и раздраженная Онорина молчала, пока он не удивил ее, сказав: – Признаюсь, я благодарен, что случайно нашел хоть что-то, в чем мы с племянницей придерживаемся единого мнения. Если ты на сегодня забудешь о своих возражениях, я останусь благодарным тебе.
Когда Вивиан вошла в комнату, тетя еще раздумывала над этим, но кивнула и смирилась с неизбежным.
Бенджамин Франклин оказался маленьким сутулым человеком с приятным лицом, большим ртом и тонкими губами, он часто улыбался и выглядел моложе своих семидесяти лет. У него были седые волосы, которые он и не пытался скрыть под париком. Чтобы развлечь Вивиан, пока они были у Сайласа Дина, он пошутил, что по пути во Францию выбросил свой парик за борт прямо против атлантического ветра. Какова бы ни была истина, лишившись парика, он защищался от холода большой меховой шапкой, как и господа из России, и надел ее, когда они втроем сели в экипаж и отправились к маркизе дю Дефан.
Франклин говорил не по-английски и не об Америке, а все время на французском задавал вопросы о Париже и поразил Вивиан глубиной своих познаний и желанием многое увидеть. Он спросил ее о школе для глухих, самой первой в мире, которой управлял один аббат, и ей стало стыдно, поскольку она даже не знала, что та находится рядом, в самом центре Парижа.
Жюль внимательно слушал разговор и почти не вступал в него. Один раз он обратился к Франклину на английском:
– Вы очень обяжете мою племянницу, если немного поговорите с ней на своем родном языке. Она берет уроки английского и уже прочитала множество американских книг.
Франклин посмотрел на Вивиан, приподняв брови. Молча проклиная своего опекуна, она рискнула произнести по-английски:
– Я прочитала некоторые ваши работы, вы пишете изящно, но у меня небольшой словарный запас, поэтому возникают значительные трудности при чтении.
Франклин рассмеялся:
– Мне следует стремиться к простоте языка, но нет ничего труднее. Однако вы делаете большие успехи, и у вас лондонский акцент! У кого вы учились?
– У одной англичанки. Ее зовут миссис Мэтьюз. – Она посмотрела на дядю: – Похоже, вы знакомы с ее мужем.
Граф переглянулся с Франклином и, снова перейдя на французский, спросил:
– Интересно, какую игру он затевает, разрешая своей жене давать вам уроки?
– Разрешает своей жене? – повторила она. – Миссис Мэтьюз сама так решила. Она прежде работала гувернанткой, но нисколько не стыдится этого. И я думаю, что мистер Мэтьюз этого тоже не стыдится.
– Значит, вы платите за эти уроки?
– Да нет же, она и слышать не хочет об оплате. Она страстная наездница, и иногда я катаюсь вместе с ней в Булонском лесу. До тех пор пока она довольна такими выездами на природу и беседой со мной, я считаю, что частично рассчитываюсь с ней за обучение.
– Довольна беседой, – задумчиво повторил Франклин и бросил взгляд на графа: – Что вы думаете об этом Мэтьюзе?
Граф пожал плечами:
– Он умен, настроен профранцузски. Наверно, он делает это слишком горячо, чтобы можно было ему поверить, но трудно что-либо определенно сказать: он гораздо хитрее Стормонта. – И осторожно спросил Вивиан: – Его жена часто говорит с вами об Америке? Может быть, о Лафайете?
Понимая, к чему они с Франклином клонят, Вивиан опустилась на мягкие подушки экипажа и искренне улыбнулась им:
– О да, часто. Она с удовольствием слушает, когда я рассказываю о своих встречах с мистером Дином.
На этот раз мужчины, избегая смотреть друг другу в глаза, уставились на нее. Ей было интересно, кто из них первым выскажет свою тревогу, затем решила, что Франклин предоставит эту возможность дяде, а тот, несмотря на свою безжалостность, не посмеет допрашивать ее при Франклине.
– Да, мне нравится без умолку болтать с миссис Мэтьюз. Я всегда бываю весьма откровенной. – Она снова улыбнулась и избавила их от дальнейших страданий. – Однако удивительно, как трудно соблюсти точность в каждой мелочи. Боюсь, что если она передаст эту информацию другим, то они окажутся во власти весьма сильных заблуждений.
Оба джентльмена были так удивлены, что некоторое время молчали, затем рассмеялись. Франклин посмотрел на нее, и в его глазах заискрилось одобрение, затем сказал графу:
– У меня начинает складываться мнение, что все необходимые сейчас уроки мне может преподать семейство Шерси. Других преподавателей я искать не собираюсь!
Мадам дю Дефан хорошо приняла Вивиан, после чего тут же сосредоточила всю свою энергию на Франклине и познакомила его со всеми остальными гостями. У девушки было достаточно времени, чтобы привыкнуть к слепоте маркизы и грозной манере вести разговор, причем от нее самой не требовалось активного участия в нем. Возможность обсудить дела в Америке с Франклином или еще кем-нибудь так и не подвернулась; разговор касался многих тем, но вращался вокруг Франции и французов. Все говорили о том, как они рады, что Тюрго сняли с поста министра финансов, а маркиза, всей душой ненавидевшая его, заявила, что только его увольнение и назначение Некера и Таборо спасли страну от катастрофы. Ко всем этим разговорам о дворе и манере короля Людовика XVI принимать решения Франклин внимательно прислушивался и вставлял тонкие, но необидные комментарии. Вивиан решила, что из него вышел бы идеальный придворный.
Тут другой гость, в равной мере пораженный его пониманием версальской политики, сказал:
– Когда мы обсуждаем наши проблемы, месье Франклин наверняка вспоминает слова Тома Пейна: «В свободных странах закон – это король; в другом монархе нет никакой потребности».
Франклин улыбнулся:
– Свободную страну сначала надо создать, а пока мы еще не довели это дело до конца.
Одна дама, уделявшая большое внимание графу де Мирандола, сказала, видимо желая угодить ему:
– Доктор Франклин, надеюсь, вы помните, что не было недостатка во французах, которые встали на сторону дела, за которое сражаются ваши храбрые патриоты.
Франклин поклонился и пробормотал что-то, но тут маркиза резко заметила:
– Им лучше бороться с деспотизмом у себя дома. – Она повернулась к Франклину: – Доктор, я не против, если на вашей службе окажется пара профессиональных солдат и несколько наемников из наших рядов. Люди, которых учили убивать, больше ни на что не пригодны. Но мы обязаны возражать, когда наших юных аристократов набирают для новой войны. Слишком часто я видела, как наше правительство пасует перед лицом внутренних трудностей и вместо этого стремится к завоеваниям вне страны. Всегда легче разрушать, нежели строить, уничтожать противника, нежели способствовать благу собственного народа.
Дама, находившаяся рядом с Жюлем, переглянулась с ним, когда маркиза говорила о людях, которые ни на что не пригодны, кроме как убивать, но он лишь насмешливо приподнял одну бровь. В конце своей речи маркиза, однако, сказала:
– Что касается меня, я не могу не восхищаться молодыми людьми, которые готовы отказаться от удобств и безмятежного существования и отправиться на войну ради справедливого дела. Взять на свои плечи такую ответственность – дело не из легких. Я лишь хочу добавить, – продолжила маркиза, посылая Франклину ироничную улыбку, – что любой рьяный идеалист, пробивающий себе дорогу к вам, первым делом должен спросить себя, от чего он убегает.
Вивиан очень высоко ценила Виктора и Лафайета, и ей не терпелось сказать что-нибудь в их оправдание, но она почувствовала на себе взгляд опекуна и решила еще раз доказать, что способна вести себя осмотрительно. Затем разговор перешел на другие темы, и она обрадовалась тому, что сдержалась.
Позднее в экипаже дядя похвалил ее за сдержанность, но больше ничего не добавил на сей предмет. Он начал разговаривать с Франклином по-английски, а Вивиан смотрела на улицы, погружавшиеся в сумерки, и раздумывала над высказываниями маркизы дю Дефан о французских военных. Она никогда раньше не представляла своего опекуна в таком свете – подготовленный убийца, но как еще можно было его назвать? В молодости он оставил дом и семью и выбрал войну в качестве своей профессии, так что его самый большой талант заключался в том, чтобы лишать жизни других людей. Раз человек поступает так, размышляла она, он точно должен быть лишен всяких нежных чувств или же подавить их в самом начале. Именно эта тяжелая ноша, сковывающая его, возможно, не позволяет им ладить.
Вивиан порадовалась тому, сколь не похож на дядю Виктор. Она не сомневалась в его привязанности, благородстве и любви к Франции. Таким же был и Лафайет. Она считала, что порыв, который побуждал таких людей, как он, добровольцами отправляться в Америку, снова вернет их домой. Их поступки пойдут не в ущерб соотечественникам, а на благо, особенно тем, кто им особенно дорог. В этом смысле маркиза была права – если человек не способен служить тем, кого он любит, то он не служит никому.
Когда экипаж свернул на Рю Жакоб, чтобы высадить Вивиан, Бенджамин Франклин одарил ее милой улыбкой:
– Этот визит погрузил вас в задумчивость, мадемуазель де Шерси. Уверен, что весьма скоро вы поделитесь со мной этими серьезными размышлениями.
Она смутилась тем, что большую часть поездки не обращала внимания на самый выдающийся ум в Европе, и боялась, что оскорбила гостя своего опекуна и вдобавок еще не угодила дяде. Она уже хотела ответить, но экипаж остановился, подножка опустилась, и она так и не высказала свои неуклюжие извинения. Однако мужчины, похоже, не были недовольны ее поведением. Оба любезно попрощались с ней и поехали дальше, в Пасси.
Опасные связи
Холодным днем в конце января Жюль обсуждал дипломатическую ситуацию с Бенджамином Франклином у него дома в Пасси. Более влиятельные, чем он, люди так и не смогли добиться для Франклина аудиенции в Версале. Согласие было получено лишь на секретные встречи в Париже.
Старик, пытаясь развеять мрачное настроение графа, весело сказал:
– Вержен проводит довольно энергичную линию: если Англия потеряет свои колонии – тринадцать штатов и Сахарные острова в Карибском море, – борьба ее ослабит, а торговля пойдет на убыль. Это будет способствовать возвышению Франции.
– Однако я не вижу никаких признаков того, что ему удалось увлечь двор своими планами. Успехи армии патриотов и благосклонность его величества слишком ненадежны. К тому же я каждую минуту жду, что Бомарше сделает нечто такое, что дискредитирует все дело.
Франклин провел рукой по своим седым волосам и поморщился.
– Думаю, вам пора высказаться по поводу ваших опасений насчет Бомарше. Он не покладая рук трудится на нас с сентября 1775 года и, похоже, делает все с большой охотой. Что именно вызывает ваши опасения?
– Бомарше в тот год был в Лондоне, ибо фактически находился в изгнании. Разве вы не знали об этом? Он подкупил мирового судью, когда в Париже рассматривался гражданский иск, затем предал гласности свои преступные действия, вымогая компенсацию, после того как судебное дело обернулось против него! Этот человек является образцом бестактности. Из Лондона он направился в Вену, где спровоцировал скандал, связанный с нашей королевой. У ее матери, императрицы Марии-Терезии Австрийской, не осталось иного выбора, как тут же заточить его в тюрьму.
– Боже мой, теперь я понимаю, почему вам кажется, что его кандидатура может стать неприемлемой для Версаля! Как же он выпутался из всего этого?
– Подробности, к счастью, окутаны тайной. Как бы то ни было, он вернулся во Францию и все еще был в немилости, когда начал переговоры с вашими агентами. В сентябре прошлого года все обвинения против Бомарше были сняты, а его гражданский статус и судебные обязанности восстановлены.
– Вот как? Значит, его респектабельность, по крайней мере сейчас, не находится под вопросом. – Жюль промолчал, и Франклин спросил: – Хорошо, в чем вы его подозреваете? Он злоупотребляет деньгами?
Жюль мрачно улыбнулся:
– В этом конфузе целиком винить Бомарше нельзя, ибо нет вопроса, который можно обсудить честно. Вы помните, как высказывалась идея, что деньги, которые Франция отправляет Конгрессу, следует считать займом, подлежащим возврату с процентами или товарами вместо процентов? Пока на сей счет не достигнуто твердого решения.
Он вздохнул и тщательно обдумал последующие слова, ибо понимал, что все, сказанное им о Бомарше, можно будет использовать во вред Дину:
– Разница между помощью оружием и коммерческим предприятием с целью извлечения прибыли в последнее время оказалась немного размытой, и наше министерство ничего не предприняло, чтобы внести в это ясность. Однако речь идет о крупных суммах: помощь короны вкупе со взносом Испании сейчас достигает более двух миллионов ливров. Сэр, Бомарше – тот человек, который назначен иметь дело с вами, и здесь у вас выбора почти нет. Но вам следует взвесить два обстоятельства. Первое – способность отбирать и поставлять то, в чем больше всего нуждается Конгресс. Второе – умение делать различие между фондами, предоставляемыми одним государством другому, и деньгами, предназначенными для извлечения личной выгоды. – Он поднял голову и встретил взгляд Франклина. – Должен сказать вам, что крупные парижские банкиры возражали, когда им пришлось иметь с Бомарше дело по части секретных фондов: они не были уверены, что он разбирается в финансовых вопросах.
Франклин ответил с некоторым раздражением:
– Вы предлагаете мне попросить, чтобы вместо него нашли другого человека? Правда, имеется ряд кандидатов. Граф де Броли уже представился Дину как верный поборник дела повстанцев во Франции. К тому же я каждый день жду, когда меня пригласят к вашему юному другу, грозному маркизу де Лафайету.
– Сэр, я бы возразил против этой кандидатуры.
– Почему? Дин встречался с ним в декабре, и, насколько мне известно, вы сами часто видите его.
– Лично мне он нравится, но его симпатии к Америке встречают в обществе с неодобрением, а сам он пользуется не очень большим влиянием. И я тоже. Вот почему я не могу служить вам так, как это делает Бомарше. – Он вздохнул. – Не поймите меня неправильно: то, что я знаю о Бомарше, настораживает меня, но я говорю вам это лишь потому, что вы спрашиваете. Я оказываю ему всяческую поддержку: помог оценить качество его закупок, вывел его на источники снабжения и давал советы по поводу рекрутов. Мне нравится его общество: его беседы не менее остроумны, чем его пьесы.
– А это многое значит. Вы также без колебаний представили его своей семье – кажется, вы собираетесь пригласить его на ужин в обществе своей тети и племянницы?
– Да. Моя тетя – большая поклонница его произведений, а моя племянница, должен с удовлетворением признать, так разговорилась, что самостоятельно может вести с ним беседу на большинство тем.
– В этом я не сомневаюсь. Мадемуазель де Шерси проявляет чудеса красноречия.
Пока граф де Мирандола совещался с Бенджамином Франклином, два гостя уединились с маркизом де Лафайетом на Рю дю Фобур Сент-Оноре. Маркиз познакомил их со своей последней идеей, призванной отвлечь внимание от его деятельности.
– Я собираюсь уединиться, пока не улягутся страсти. Мне хочется, чтобы шпионы Стормонта подумали, что моя голова занята и другими делами, помимо Америки. Итак, провожу новый эксперимент, чтобы найти средство от оспы.
Вивиан воскликнула:
– Это невероятно! Не хотите же вы сказать, что вам придется подвергнуть себя инфекции?
– Я сделаю то, что называется «вакцинацией», – инъекцию коровьей оспы.
– Разве эта разновидность оспы не столь же опасна? – спросил Виктор.
– Вряд ли. Мне придется ждать полтора месяца, пока не пройдут симптомы болезни. За это время меня нельзя будет посещать, единственными компаньонами будут моя жена и один слуга. – Он улыбнулся, и в его глазах появился блеск. – Но мои планы тем не менее будут осуществляться.
– Понимаю, – сказал Виктор и повернулся к Вивиан: – Наш друг не может зафрахтовать судно, чтобы отплыть в Америку, – последние события показывают, сколь тщательно ведется наблюдение за портами, – поэтому он просто купил одно судно, которое отчалит с законным грузом на борту. Оно куплено от имени Мотье, и барон де Калб готовит его к отплытию.
– Судно подготовят, пока вы затаитесь? – спросила Вивиан маркиза.
– Да. Вы все здорово мне поможете, если будете создавать впечатление, что я разочарован в Соединенных Штатах.
– Это будет нетрудно, – вздохнула Вивиан. – В Лондоне считают, что с Вашингтоном покончено. Только подумайте: Нью-Йорк пал, британский военно-морской флот осуществляет блокаду всего побережья, на севере силы патриотов обращены в бегство.
Маркиз прервал ее:
– Однако я нисколько не сомневаюсь в том, что Континентальная армия все еще сохраняет боеспособность. Она не расформирована, и цель остается прежней: она время от времени распадается, затем снова собирается воедино. Патриоты никогда так просто не исчезнут, если только англичане не выловят их до последнего солдата. А Вашингтон ведет зимнюю кампанию. Еще рано говорить, удалось ли ему удержать Филадельфию, но последние известия укрепляют мою веру в него. Как же мне не сделать всего возможного, чтобы быть рядом с таким командиром?
– Вы странный больной, месье маркиз, – беззлобно подтрунивала Вивиан. – У вас столько положительных симптомов: отличное здоровье – если не считать эту болезнь по собственному желанию! Значительное богатство, многообещающая военная карьера и счастливая семейная жизнь. Однако всему этому вы предпочитаете борьбу за идеалы. Я вынуждена признать, что вы, наверно, обладаете умом и духом, которые позволят вам устоять перед любой опасностью.
Виктор сказал:
– Какие странные времена, если мужчина, рвущийся в бой, предпочитает заразиться болезнью, которой болеют лишь доярки! В дальнейшем нам придется общаться, обмениваясь записками. Не стесняйтесь обращаться к нам, и мы сделаем все, что вы хотите, пока вас будут выхаживать.
Маркиз взял обоих за руки, и его глаза заблестели.
– Я так и сделаю.
Мадам де Шерси подъехала за Вивиан к дому маркиза и, когда та села в карету, обратилась к ней с просьбой:
– Моя дорогая, мне бы хотелось, чтобы это был последний визит, который ты наносишь маркизу.
Вивиан улыбнулась про себя, ведь тетя удачно выбрала время, но готовилась постоять за себя с выдержкой, которая помогала укротить всех, кроме ее опекуна.
– Мадам, каковы причины такой просьбы?
– За ними далеко ходить не надо. Я только что узнала, что само упоминание о Войне за независимость тринадцати колоний в Америке считается отныне преступлением, равнозначным измене. Нигде не следует говорить об этом – ни на улицах, ни в тавернах, ни в кофейнях, ни тем более в особняках Парижа.
– Но свобода слова в салонах ведь не отменена. Включая и ваш собственный.
– Моя дорогая, в качестве гостьи под моей крышей ты говоришь по собственному усмотрению. И я никогда не слышала, чтобы дома ты говорила о подозрительных вещах. Но беседы, ведущиеся в других домах, особенно среди молодых людей, серьезно тревожат меня. Сейчас Париж охватила настоящая мания вступать в ряды добровольцев; по меньшей мере это легкомысленно, а в худшем случае это крайне опасно. – По лицу Вивиан было видно, что эти слова не убедили ее, и Онорина терпеливо продолжила: – Моя дорогая, тебе известно, что ожидает тех, кто неосторожно будет распространяться на эту тему?
– Мадам, надеюсь, вы не обвиняете меня в неосторожной болтовне?
– Нет, но мне иногда кажется, что Луиза де Биянкур подходит к этому более разумно, чем ты. Я ведь нечасто делаю такие выводы. Но она совсем не интересуется американской войной, и мы с ее матерью очень рады этому. – Она помолчала и более серьезным тоном добавила: – Прошу тебя подумать о том, какое влияние ты на нее оказываешь. Как женщина – умная, красивая и умеющая убеждать женщина – ты придаешь своим словам больше силы, чем тебе кажется. Речь идет об отвратительном конфликте, который только что начал разгораться, – речь идет о жизни людей. Только подумай на мгновение, как бы ты почувствовала себя, если бы Виктор де Луни стал добровольцем и…
– Виктор! – воскликнула Вивиан, не веря своим ушам, и тут же осеклась.
Мадам де Шерси продолжила:
– Мои замечания не из тех, какие может сделать твой опекун, так что я посчитала, что ты должна услышать их от меня, прежде чем он сегодня поговорит с тобой.
Вивиан сказала с едва заметной иронией:
– Я не знала, что его ждут в гости. Он прочтет мне наставление?
– Конечно, нет. Продажа особняка Шерси наконец совершилась, и он придет ко мне за советом, как обставить собственный дом. Но будь готова к тому, что он поднимет вопрос о Соединенных Штатах.
Граф уже ждал их, когда они вернулись в дом на Рю Жакоб. Когда обе поздоровались с ним, мадам де Шерси тут же осыпала его вопросами о предполагаемых обновлениях на Рю Ришелье, и Вивиан могла в свое удовольствие наблюдать за ними. Ее беспокоила мысль о том, что еще один поток наличных потечет к нему от собственности Шерси, но в то же время она почувствовала, что каким-то непонятным образом он вселяет в нее страх. Как это ни странно, ее подавляла его красивая внешность. В Париже она стала видеть его в другом свете. Строгое совершенство его черт, стройная фигура выделяли его мужскую красоту среди других парижан. И это действовало еще сильнее, поскольку он, видно, совершенно не обращал внимания на свои достоинства. Красивые мужчины вроде барона де Ронсея не оказывали такого влияния на Вивиан, ибо она безошибочно видела их тщеславие. Но ее опекун тщеславием не страдал; создавалось впечатление, будто он за всю жизнь как следует даже не взглянул на себя в зеркало. Для Вивиан эта неосознанная красота подчеркивала его силу и его отстраненность. Она никогда не могла бы повлиять на него так, как на других мужчин. И была обречена на страдания тем обстоятельством, что во главе ее семейства стоял самый неприступный в столице мужчина.
