Текст книги "Бунтарка. Берег страсти"
Автор книги: Шерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Жаль, что я не могу обнять тебя еще раз!
Твой навеки. Виктор».
Когда в то утро прибыл ее опекун, Вивиан мысленно приготовилась к встрече с ним. Но едва Жюль вошел в комнату, все тщательно продуманные аргументы вылетели из головы, ибо он был холоден и весьма сдержан.
После вежливых приветственных слов он обратился к Онорине:
– Пожалуйста, оставь нас на несколько минут наедине с мадемуазель де Шерси.
Спустя мгновение они остались одни.
– Ваша тетя с обычным для нее тактом пригласила меня на ужин, но поскольку целью этого приглашения является предоставить нам возможность поговорить, сделаем это сейчас. Не хотите присесть?
– Нет, месье.
– Тогда перейдем к делу. Вы продали некоторые драгоценности, чтобы получить деньги. Как ваш опекун я обязан спросить, нужно ли вам больше денег на мелкие расходы? Второй вопрос – какие драгоценности вы продали?
Его голос звучал спокойно и беспристрастно, и ей удалось ответить так же:
– Ответ на первый вопрос – нет, спасибо. Что же касается второго, раз тетя рассказала вам все, вы, конечно же, знаете, какие драгоценности я продала.
– Вы полагаете, она рылась в ваших вещах, чтобы выяснить, чего нет? Она дала мне список того, что ей удалось запомнить…
– Список?
– В нем значилось несколько предметов, относящихся к наследству Шерси. К счастью, это не очень крупные вещи: две пары гранатовых серег, золотые браслеты, довольно некрасивое ожерелье, которое я видел на вашей бабушке всего один раз, – я даже не помню, какие в нем были камни.
– Сардоникс. – У нее появилось дурное предчувствие. – Почти все драгоценности, кроме тех, которые я купила сама, были завещаны мне матерью.
Жюль прошелся по комнате до камина и обратно, глядя в пол.
– Вы любите говорить о фамильной собственности – жаль, что у вас не совсем четкое представление о ней. Некоторые драгоценности были вам завещаны, но остальные достались вам потому, что вы член семейства Шерси и имеете право носить их. Но только до тех пор, пока вы или другой наследник холосты: после вступления в брак любого из них эти вещи возвращаются на место – их будет носить хозяйка Мирандолы.
– Мне никто не говорил этого. Теперь понятно: у меня ничего нет, ибо по-настоящему не принадлежит мне. В любой момент все ловко становится вашим. Удивляюсь, как это вы не попросили меня предъявить все мое имущество до того, как я уехала из Мирандолы, чтобы вы могли аккуратно наклеить этикетку на каждый предмет, – дерзко ответила Вивиан.
Жюль нахмурился:
– Никто не давал вам права так говорить. Я лишь терпеливо объясняю вам, что вы владели некоторыми предметами по доверенности. Боюсь, что вы злоупотребили этим доверием. Неумышленно, разумеется. Будьте любезны сказать мне: какие украшения были проданы?
Он говорил с терпением и снисхождением, но именно это вывело Вивиан из себя.
– Вы понимаете наше фамильное наследство так, что женщины не имеют к нему почти никакого отношения, верно? И что я не должна рассматривать драгоценности матери как подарок. Значит, у меня нет никаких прав на то, что она желала передать мне, и я не могу ни оставить это себе, ни продать по собственному выбору. Согласно такому определению я становлюсь всего лишь пешкой в мужской игре.
Она пыталась овладеть своим голосом, но он все равно предательски дрожал.
Жюль резко возразил:
– Это полная чепуха. Суть дела – вы можете в любое время ознакомиться с документами и убедиться в этом – заключается в том, что вы продали несколько украшений, являющихся собственностью Мирандолы. Будьте добры назвать мне эти предметы, пока еще не поздно вернуть их.
– Они принадлежали моей матери. Если бы она была здесь, вы тоже пытались бы отнять их у нее?
Он отступил на шаг:
– Как вы смеете? Это, в конце концов, невыносимо!
Вивиан чувствовала себя так, будто переступила некую грань, но злость обуревала ее.
– Понятия не имею, сколько моей личной собственности вы считаете своей! Я скажу вам, что продала, затем, если пожелаете, сможете предъявлять претензии. Помимо тех предметов, которые вы назвали, проданы два бриллиантовых браслета, золотое ожерелье с изумрудами, серьги и несколько колец.
Он смотрел в камин, но при этих словах поднял голову. Его лицо побледнело, а глаза горели так, что ей стало не по себе.
– Опишите кольца.
– Топаз, изумруд. Самое большое – сапфир.
– И вы способны вот так стоять и говорить мне, что продали их! И я должен поверить, будто вы не понимали, что делаете?
– Месье, я прекрасно понимаю, что делаю: у меня своя жизнь, и я вправе распоряжаться ею, не советуясь с вами. И вынуждена просить вас, чтобы вы в это не вмешивались.
– Я стану вмешиваться всякий раз, когда того потребует мой долг. И меня не собьют с толку ваши смехотворные попытки изобразить из себя мученицу. – Жюль посмотрел на нее так, будто только что узнал горькую правду. – Теперь я понимаю: даже мои самые безобидные замечания за прошедшие несколько месяцев вы искажали, с тем чтобы они могли вписаться в вашу личную драму. Вы убеждены, что стали жертвой преследования. Мадемуазель, думайте что угодно, впредь я не хочу иметь с вами никаких отношений. – Он приблизился к племяннице, и она невольно съежилась под его взглядом, но он лишь тихо спросил: – Назовите имя ювелира, если вам угодно.
Отчаянно желая избавиться от него, она тут же ответила:
– Я продала их Лефевру на Пляс де Виктория.
Он поклонился и, остановившись у двери, сказал:
– Я появлюсь лишь тогда, когда того будет требовать мой долг. В других случаях во всех своих делах не забывайте советоваться иногда с мадам де Шерси…
Вивиан побежала наверх, будто сам демон гнался за ней, бросилась в свою комнату и захлопнула дверь. Мгновение она стояла, прижавшись к ней спиной и закрыв глаза, затем подошла к большому зеркалу, стоявшему у постели. На нее смотрела молодая женщина с безумными глазами, в которых блестели злые слезы. Она смахнула их и сказала зеркалу:
– Он невыносим. Я больше не могу терпеть эту тиранию!
Сжав губы и сложив руки на груди, Вивиан думала, что предпринять; и наконец воскликнула:
– Виктор, я решилась! Мы поженимся в Бордо – и вместе уедем в Америку.
Побег
Вечером следующего дня Онорина де Шерси отправилась к своему племяннику на Рю Ришелье и, когда ей сообщили, что он дома, попросила доложить о себе. Удивленный этим визитом, Жюль быстро вошел в гостиную и тут же поздоровался с ней. Не дав ему заговорить, она сообщила печальную новость:
– Твоя племянница исчезла.
– Что ты имеешь в виду?
– Сегодня утром Вивиан вместе со служанкой уехала в экипаже еще до того, как я встала. Когда я узнала об этом, то подумала, что она из вредности захотела без моего разрешения отправиться к маркизе де Лафайет. Я и представить себе не могла… Однако она не вернулась к ужину, и я начала беспокоиться. Я навела справки, но так и не узнала, что она сегодня к кому-то ездила в гости.
Жюль нетерпеливо пожал плечами:
– Продолжай. Где ты нашла ее? Что она сделала, переехала к Биянкурам?
– О боже, она сбежала!
Он побелел.
– Луни! Я убью этого маленького…
– Погоди, послушай. Я только что была у Биянкуров. Мы начали строить самые мрачные предположения, и тут Луиза вдруг уронила на пол какое-то письмо. Что-то заставило меня заинтересоваться им. Она отказалась отвечать, затем расплакалась и сказала, что скорее умрет, нежели нарушит слово, данное подруге. Я быстро справилась с положением, и вот это письмо. В нем о нас обоих сказано много нелестных слов.
Жюль взял конверт. Вот что писала Вивиан подруге:
«Луиза,
не проявляй эмоций, читая это письмо, если кто-то окажется поблизости, а прочитав, уничтожь его. Через три дня можешь передать моей тете его содержание, ибо к тому времени я вместе с мужем уже отплыву в Америку.
Я ни дня больше не могу терпеть тиранию своего опекуна. Вчера он обвинил меня в «преступлении» – я ограбила имение Шерси уже тем, что продала несколько драгоценностей, принадлежавших моей матери! Если бы я в ответ тоже стала кричать на него, то содрогаюсь при мысли, до чего он мог бы дойти, но я сохранила достоинство, выказывая свою ненависть ко всем его поступкам.
Я не говорила тебе, что продолжала переписываться с Виктором, после того как ты не стала передавать наши письма. Мы очень близки друг другу. Мы не могли допустить, чтобы нас разлучило это путешествие в Америку (да, он отплывает туда под именем месье Жакоба, и даже мой дядя, даже Франклин этого не знают). Я присоединюсь к нему и разделю его судьбу – мы поженимся в Бордо, отправимся в Испанию и взойдем на борт корабля Лафайета как муж и жена.
Я, как и Лафайет, отправлюсь на юг почтовым дилижансом, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Эта часть моего путешествия требует больших расходов, но у меня достаточно денег. Я уговорила Матильду поехать со мной, хотя она испытывает ужас и ее никак нельзя заставить отплыть в Америку. Когда она вернется в Париж, скажи моей тете, что во всем виновата я, а не Матильда.
Я не оставила письмо тете и забрала свои письма с собой. Я не столь безрассудна, как маркиз! Нет сомнений, что они вместе с дядей спросят у тебя, куда я могла уехать. Храни мое письмо в секрете по меньшей мере три дня. Затем можешь сказать им, что я вышла замуж. Что касается тети, то я уже испытываю угрызения совести, но у меня нет иного выбора.
Помимо нее, я сожалею только об одном человеке, оставшемся в Париже, – это ты, моя самая дорогая подруга! Желаю тебе всех радостей и приключений, которые ждут меня. Жаль, что я не могу удержать слез. Я почти не вижу бумаги.
Прощай!
Вивиан».
Он быстро прочитал письмо, но остался спокоен. Онорина заметила:
– Подозреваю, что мадемуазель де Биянкур умышленно выронила его – она сама была бы не прочь привязать к себе месье де Луни.
– Я даже не предложил тебе сесть. Пожалуйста, устраивайся поудобнее, – сказал Жюль и позвал слугу, чтобы тот принес что-нибудь перекусить. Он никогда не пользовался звонком: весь мужской штат его слуг по-военному держался на расстоянии слышимости и с готовностью тут же выполнял поручения хозяина.
– Племянник, я пришла к тебе не в гости. Мы должны действовать – и немедленно!
Он сел напротив.
– Сначала – самое главное. Поскольку служанка тоже сбежала, твои слуги уж точно знают, что случилось. Можно надеяться, что они не станут болтать?
– Конечно! Я буду говорить всем знакомым, что Вивиан уехала к друзьям в провинцию.
– Мадам де Биянкур и эта кокетка, ее дочь, будут говорить то же самое?
– Безусловно!
– Слава богу, тогда репутация Вивиан не пострадает при условии, что о ее побеге не знают друзья Луни.
– Тут я ничего не могу сказать. Если они все задумали вместе, то почему не едут вместе? Я зла на мадемуазель де Биянкур. Я так и сказала ей: передавать их письма столь бесстыдным образом еще с сентября прошлого года! – Сложив ладони, Онорина начала легко постукивать себя по коленям. – Что за легкомыслие – девушке тайком бежать в Америку! Скандал, связанный с Лафайетом, не идет ни в какое сравнение с этим.
– Успокойся, она далеко не уедет.
– Но она ведь опередила нас на целый день!
– Тайный брак устроить не так-то просто. Даже если предположить, что жених не против, а одному Богу известно, согласен Луни или нет. Еще есть время, чтобы помешать этому. Мне придется найти ее, прежде чем она еще больше скомпрометирует себя. Остается только надеяться, что она сбежала скорее из ненависти ко мне, чем из любви к нему. Если дело обстоит иначе, имею ли я право вмешиваться? – задумчиво произнес Жюль.
– Боже милостивый, племянник, ты ведь не собираешься занудствовать в такой момент?
Когда граф поднял голову, его глаза были холодны, однако негодование Онорины заставило его действовать. Он подошел к столу, быстро начеркал и записку и поручил слуге отнести ее своему банкиру. Другому своему слуге велел подняться наверх и собрать вещи.
Сделав эти распоряжения, Жюль сказал:
– Только представить, что она едет одна без всякой защиты! Она надеется застать его в Бордо. А что, если он не знает, что она едет следом за ним, и направится дальше – в Лос-Пасахес?
– Где это?
– Это порт в Испании, там стоит корабль Лафайета. Почему она так поступает? Если бы я только знал ответ на этот вопрос!
Онорину на этот счет не мучили сомнения – она была уверена, что ее племянницей, как обычно, движут бунтарские страсти. Она не осознавала, насколько Вивиан противны ее нынешнее положение и ее опекун. Хотя, прочитав это откровенное и обидное письмо, поняла, что побег с любимым кажется девушке лучшим избавлением от всех невзгод.
Она вздохнула:
– Если бы это был брак по любви! Но между ними я не заметила ничего, кроме дружбы. Трудно поверить, что такое может случиться. Вивиан сошла с ума, если ведет себя так. Не расстраивайся, дорогой, она этого не заслуживает. Если бы она была сейчас здесь, то увидела бы озабоченность, какую способен проявить лишь родной отец.
– Роберт? Боже! – Жюль резко встал и начал расхаживать по комнате. – Я поеду на почтовом дилижансе, не останавливаясь в пути, – только так удастся настичь ее. Может, она столкнется с проблемами, и это задержит ее. Боже, – сказал он, стукнув кулаком по ладони, – как я могу желать ей такого? Нет, где бы она ни вышла в Бордо, я найду ее. Бог даст, я приеду раньше, чем она успеет встретиться с ним.
– Как по-твоему, мне тоже следует поехать?
– Глупости! Ты не выдержишь такого путешествия. – И он с отчаянием посмотрел на Онорину: – Но как мне уговорить ее вернуться? Она меня не послушается, а я ни за что не стану прибегать к силе.
– Я все-таки намерена последовать за тобой, но буду ехать медленнее, а ты будешь оставлять для меня сообщения в постоялых дворах. Когда ты найдешь Вивиан, попроси ее дождаться моего приезда, и я отвезу ее домой.
– А что, если мне придется гнаться за ней до самой Испании?
– Тогда пусть так и будет. Если понадобится, я поеду до Лос-Пасахеса. Там мы с ней разумно все обсудим и навсегда покончим с этим делом. – Онорина поднялась и впервые за вечер улыбнулась: – Я знала, что смогу положиться на тебя. Ты восстановил мое доверие – мы ее все равно найдем. – Жюль молча склонился над ее рукой, а когда снова выпрямился, она посмотрела ему в глаза и твердо сказала: – Пока ты будешь в пути, обещай мне не мучить себя. Твоей вины в этом нет.
– Извини, но я не согласен: если бы я с самого начала обращался с ней лучше, этого бы не произошло.
На пути в Бордо Вивиан поддерживала мысль лишь о том, что в его конце она найдет Виктора. Когда она увидит, что он стоит перед ней, держа ее руку в своей, то она сделает самый важный шаг в жизни – выйдет за него замуж и покинет Францию. Ее решение горело в глубине ее сознания, как неугасающий огонь: Тирания осталась позади, а впереди ждет Свобода.
Путешествие оказалось скучным и утомительным. Молодая женщина, путешествующая с одной служанкой, вызывала подозрения, ее обслуживали кое-как, а иногда слуги в постоялых дворах откровенно дерзили ей.
Некоторые из попутчиков, казалось, были готовы на разговор и сочувствие, но девушка не решилась заводить с ними беседу. В одном из постоялых дворов в Пуату, где, как ей говорили, можно будет остановиться, отдохнуть и перекусить, с ней случилось непредвиденное – почтовый дилижанс уехал без предупреждения, пока она находилась в комнате, и ей с Матильдой пришлось ждать несколько полных тревоги часов, пока удалось получить место в другом экипаже.
Снова оказавшись в пути, она вела себя подобно королеве. Так всегда поступала ее тетя, величаво входя в постоялый двор. Оставшаяся часть путешествия была более терпима, но Вивиан смертельно устала. Когда в Бордо ее отвезли в «Красную Шапочку», она едва держалась на ногах. Если бы хозяин постоялого двора не смог сразу дать ей комнату, она легла бы на грязную солому во дворе и отказалась бы сдвинуться с места.
Комната была сравнительно неплохо обставлена, выходила во двор, рядом с ней находилась крохотная столовая. Правда, здесь было холодно, несмотря на то что на улице светило яркое весеннее солнце, и Вивиан попросила растопить камин. Пока Матильда разбирала чемоданы, она заказала официанту обед и сразу задала главный для нее вопрос:
– Вы не скажете, маркиз де Лафайет все еще в городе?
Официант, маленький человек со слипшимися сальными локонами на голове, сверкнув круглыми, похожими на черную смородину глазами, ответил:
– Мадемуазель, насколько я слышал, он уехал вчера.
Сердце у нее упало.
– Мне говорили, что он здесь принимал своих друзей. Кто-нибудь из них остался?
– Нет, мадемуазель. Все они недавно покинули этот город. Последним уехал месье де Моруа, очень приятный и щедрый юный аристократ.
– А имя… Жакоб вам что-нибудь говорит?
– Разумеется – он уехал за день до месье де Моруа. Он остановился напротив, в «Золотом кресте», но большую часть времени провел здесь. Что же касается нашей кухни, мадемуазель, то вы найдете ее самой превосходной в Бордо. Извините меня, но я должен заняться вашим заказом.
Итак, она приехала слишком поздно! И не к кому обратиться, не с кем посоветоваться! Ей хотелось заплакать, но даже слезы требовали усилий. Попросив Матильду прекратить разбирать вещи, отменить обед и отправиться к себе, Вивиан бросилась на постель и усилием воли заставила себя забыться тревожным сном.
Однако на следующий день утраченные надежды чудесным образом воскресли. Когда бледные лучи утреннего солнца проникли через открытое окно, Вивиан уже успела пересчитать свои деньги, убедилась, что Матильда отдала вещи в стирку, и отправила ее поговорить со слугами постоялого двора, не знают ли те еще что-нибудь о Викторе. Она слишком хорошо знала своих родственников: стоит им только догадаться, что она сбежала, как они тут же отправятся следом за ней в Бордо. Она путешествовала под вымышленным именем, однако ни это обстоятельство, ни любая другая маскировка не собьют ее опекуна со следа.
Расспросы Матильды не оказались бесполезными. Она нашла горничную, которая еще больше, чем официант, была уверена в щедрости месье де Моруа и, видно, по более интимной причине. Эта самоуверенная девушка с удовольствием взяла у Вивиан монетку и охотно ответила на ее вопросы.
Гости Лафайета составляли прекрасную группу веселых молодых людей, которые обычно собирались в главной комнате на первом этаже, а затем обедали в отдельном помещении. Но тут из Парижа примчался месье де Моруа и сказал, что маркиз должен срочно уехать. Они совещались в комнате, прилегающей к коридору. Маркиз решил покинуть город в экипаже вместе с месье де Моруа и, отъехав на несколько лье, поменяться местами: месье де Моруа останется в экипаже под видом бывалого моряка, а маркиз переоденется и поедет под видом форейтора.
– Вот как! Они поехали на юг?
– Верно, мадемуазель.
– С ними был еще кто-нибудь?
– Нет, только они вдвоем. Остальные уехали по большой дороге. Думаю, вы знаете, куда они направились?
– Спасибо, у меня больше нет вопросов.
Вивиан узнала то, что хотела, – и настала пора действовать. Она проделала лишь полпути к своей цели, но доберется до нее еще быстрее, если будет думать, что опекун уже едет по ее следу.
В испанском порту Лос-Пасахес был полдень. Пронзительный ветер с Атлантического океана со свистом гулял по прилегавшим к воде улицам, сворачивал за угол, неся с собой запах смолы из доков и голоса грузчиков, выгружавших партию вина, прибывшего из Гаронны. В глубине города улицы были узкими, и звуки из дверей и створчатых окон выплывали на булыжные мостовые – слуги трещали, редкий голос затягивал песню. Вокруг колодцев на небольших площадях стояли группы людей, томные горожане разгуливали вдоль выставленных перед магазинами столиков; торговцы свежей рыбой наперебой предлагали свой товар. Солнце уже жарило вовсю. Приближалось время подумать о том, как скрыться внутри, отведать миску супа из мидий – фирменное блюдо в Лос-Пасахесе – и посплетничать, чтобы скоротать наступавший полдень.
Одной из самых привлекательных тем в последнее время стал корабль «Виктуар», ибо горожане знали, куда он направляется и с какой целью. Когда этот корабль прибыл, за него заплатили приличный фрахт, и, вопреки недовольству Франции, местные власти не стали ни задерживать его, ни чинить препятствий для капитана и его владельцев. Когда Лафайета отозвали во Францию, прибывшие вместе с ним люди сначала проживали в постоялых дворах рядом с доками, но вскоре представились как члены самых известных семейств. То обстоятельство, что они жили не под настоящими именами, а придумали себе новые, привлекало к ним еще больше внимания. Недовольные гримасы французского короля, находившегося далеко отсюда, не смогли нарушить спокойствия жителей Лос-Пасахеса – они приветствовали бесстрашных французов и восхищались их знатным, хотя и открыто не признаваемым происхождением и славной миссией. Ходили слухи, что маркиз не вернулся и капитан «Виктуара» пребывает в угрюмой нерешительности относительно того, можно ли отчаливать без него. Однако, судя по другим слухам, слуга одного из постоялых дворов наткнулся на рыжего форейтора, растянувшегося на соломе в конюшне, и тут же узнал его. Также поговаривали, что корабль отплывает на рассвете следующего дня, а сегодня под покровом ночи его трюмы пополнят запасами.
Днем молодая аристократка со служанкой вышли из почтовой кареты и заказали комнату в постоялом дворе. Карета задержалась в пути, и все пассажиры страшно устали, однако, к удивлению хозяина постоялого двора, девушка отдыхать не собиралась. Узнав о местопребывании некоего месье Жакоба, она тут же отправилась туда пешком вместе со служанкой в сопровождении конюха. В таверне «Галисия» она позвала хозяина и была готова к любому вопросу, кроме того, который услышала. Тот невольно воскликнул:
– Вы его жена?
– Нет, я его мать, – отрезала она. – Мне что, придется здесь ждать весь день?
Смутившись, хозяин сам провел девушку наверх и, едва осмелившись заглянуть в комнату, объявил о ее приходе. Он с почтительной расторопностью затворил дверь и поэтому не заметил выражение лица месье Жакоба, когда тот встал со стула у окна, повернулся и увидел, кто пришел. Молодой человек застыл на месте и не смог вымолвить ни слова, он был скован ужасом, который не смягчили никакие проявления нежности.
Не прошло и часа, как на постоялый двор явился другой гость – высокий темноволосый мужчина с таким выражением лица, будто он собирался кого-то убить. Он без остановок преодолел заключительный отрезок пути, видно, желая кого-то догнать, ибо очень быстро навел справки о пассажирах женского пола, явившихся сюда в почтовой карете. Волосы у него растрепались, одежда была покрыта грязью после езды по мокрой дороге. От усталости он охрип и даже не потрудился перекусить. Он отдал резкие распоряжения проследить за прибытием его багажа, затем отправился в «Галисию».
Хозяин этого популярного постоялого двора удивился, когда его снова спросили о месье Жакобе. Он ответил, что молодой человек проживает наверху со своей очаровательной женой, и прибывший гость от облегчения закрыл глаза, но когда снова открыл их, чтобы спросить, где находится эта комната, выражение его лица было совсем другим. В гневе он взбежал вверх по лестнице.
Когда Жюль распахнул дверь, Виктор стоял у камина, а его подопечная сидела в кресле. Луни казался разгневанным, а Вивиан была в слезах, но, увидев графа, оба побледнели. Она хотела сказать что-то, однако опекун велел ей выйти в соседнюю комнату. Она вздрогнула, но подчинилась. За дверью он увидел ее служанку, чуть ли не парализованную от страха.
Он повернулся к Виктору и резко спросил, женаты ли они. Виктор отрицательно покачал головой. Еще грубее Жюль потребовал ответить, стала ли она его любовницей, на что молодой человек сказал:
– Месье, за кого вы меня принимаете?
– Я принимаю вас за идиота, если вы считаете, что можете мне врать!
– Мне это очень обидно! Я всегда поступаю честно.
Это было уже слишком! Жюль спросил, что честного в тайной переписке Виктора с мадемуазель де Шерси и какими принципами он руководствовался, если тайком увел молодую женщину против воли семьи, к тому же подвергая риску ее жизнь. Он не только совершил вместе с ней тайный побег, но тащит ее через океан прямо на войну!
При этих словах хрупкое достоинство Виктора окончательно рухнуло.
– Месье, я вас понимаю. – Он вздохнул. – Мне больно говорить это, но я не знал, что мадемуазель де Шерси последует за мной. Клянусь, я сам в полном недоумении.
Жюль на мгновение задумался и спросил:
– Значит, ни один из ваших знакомых не знал, что она покинула Париж?
Виктор отрицательно покачал головой. Жюль решил не упоминать имени мадемуазель де Биянкур.
– А не могло случиться так, что она сама кому-то рассказала об этом?
– Нет, – с чувством ответил Виктор. – Мадемуазель де Шерси очень осторожная девушка.
– Значит, остается надежда, что вы не скомпрометировали ее в глазах общества.
Виктор был возмущен, но сумел взять себя в руки, пока Жюль продолжал:
– Как вы думаете, могла бы она заставить себя безрассудно броситься за вами вдогонку, если бы вы месяцами не вынашивали романтический заговор? Если бы вы в самом деле любили ее, мой юный друг, вы бы так и сказали ей и ее семье и взяли бы на себя обязательство подождать и в должное время получить от нее ответ. Но нет, ваши чувства не определились, и, вместо того чтобы честно признаться ей в этом, вы позволили своим замыслам вползти в болото, где вы оба и оказались.
Виктору не оставалось иного выбора, как принести графу свои извинения, что он и сделал честно и с достоинством. Гнев Жюля еще не улегся, но он понимал, что должен воспользоваться этим настроением юноши, и спокойно спросил:
– Вы любите ее? – После ужасного момента напряженного ожидания, пока Виктор хранил молчание, он сказал: – Говорите же, вы стоите не перед ней, а передо мной. Речь не идет об обидах, а о том, чтобы сказать правду. Испытываете ли вы страстные чувства к ней? Или нет?
Виктор отрицательно покачал головой. Граф вздохнул и встал. Лицо юноши выражало тревогу, но Жюль сказал ему, что удовлетворен, что разговор окончен и об этом не следует никому говорить ни слова. Мадемуазель проводят обратно в Париж, ее отсутствие объяснят тем, будто она навещала друзей в Мирандоле. Всякая переписка между ними должна быть прекращена.
Виктор нахмурился и решительно сказал:
– Месье, если вы собираетесь из-за меня наказать мадемуазель де Шерси, я считаю своим долгом остаться во Франции и быть рядом с ней на тот случай, если она решит обратиться ко мне за помощью.
Жюлю удалось скрыть гнев, который вызвали эти слова, чтобы ответить:
– Перестаньте! Я не тиран, каким ей хотелось бы изобразить меня. Я не стану упрекать ее, и она останется на попечении мадам де Шерси. Если вы напишете, когда будете за океаном, мадам де Шерси ответит вам. Вам также будет позволено наводить справки о делах моей племянницы. В ответ мы передадим вам ее послания.
Виктору явно не терпелось завершить этот разговор. Граф попросил его на час покинуть постоялый двор, чтобы можно было поговорить с мадемуазель де Шерси и решить, где она остановится до того времени, пока за ней не приедет тетя. Виктор хотел попрощаться с девушкой, но ее опекун отклонил эту просьбу. Они пожали друг другу руки, и Виктор удалился.
Настал самый трудный момент. Жюль подошел к двери комнаты. За ней царила тишина. Ему пришло в голову, что Вивиан, возможно, стоит, прижавшись ухом к двери. Но когда он постучал, ее шаги раздались из глубины комнаты – она была слишком горда, чтобы подслушивать.
С обычной строгостью указав племяннице на кресло, Жюль волновался из-за того, что ему предстояло сказать ей. Поведение Вивиан ставило его в неловкое положение и смущало. Она так упорствовала во всем, что даже не задумывалась о последствиях своих самых поразительных поступков. Даже в этой двусмысленной ситуации она не осознавала, как сильно навредила своей репутации. Он мог бы говорить без всякой жалости и представить ей всю тяжесть ее проступка. Он мог бы сделать ее объектом насмешек и позора в ее собственных глазах, но у него не хватало на это смелости.
Жюль заявил, что ее брак с Виктором невозможен и ей надлежит вернуться в Париж сразу же после того, как за ней приедет тетя. Вивиан тут же резко спросила, почему он решил разбить ее жизнь. Он не мог ранить ее и сказать, как неприятно был удивлен Виктор, когда девушка неожиданно явилась к нему. Вместо этого он заговорил о том, что произойдет, если им разрешат пожениться и уехать в Америку. Жизнь там полна опасностей, и в ней нет места героизму. Она ответила, что ей не страшны никакие страдания ради такого благородного дела.
Что ж, продолжал Жюль, она станет женой солдата, сражающегося в плохо обеспеченной армии, которая преследуется и находится в постоянном походе. Жить придется однообразно, без всяких удобств, и ей вряд ли удастся видеться с мужем. Для него она станет обузой и предметом тревог. Она будет еще одной иностранкой, лишним ртом, который надо кормить. Если она предпочтет остаться в каком-нибудь городке и ждать там до конца войны, то постоянно будет находиться в страхе за его жизнь, окруженная чужими людьми. Если ее так заботит благородное дело, то в Париже она может принести этому гораздо больше пользы, используя свое красноречие и энергию, чтобы привлечь к нему новых сторонников, помогая Дину набирать новых солдат, собирая средства. В этих делах она уже проявила свой талант, и это может принести пользу.
Вивиан спокойно слушала опекуна, но он не был уверен, что убедил ее. В конце он сказал:
– Перед вами стоит более трудный выбор, чем перед Лафайетом, Луни и другими молодыми людьми: когда они хотят сражаться, им остается лишь взять в руки меч. Возможно, вы не меньше их страстно желаете уехать в Америку, и я верю, что вы не менее храбры. Но вы женщина и не можете сражаться так, как они. Мадемуазель, вы должны сражаться по-своему. Просто следовать за ними бессмысленно. Вы меня понимаете?
Она задумалась на мгновение, затем нехотя кивнула в знак согласия. Жюль видел разочарование в ее глазах и удивился, почему она не плачет, поняв, что ее мечты рухнули.
Наконец Вивиан спросила:
– Как вы узнали, что я здесь?
Он рассказал, как Онорина заполучила ее письмо у Луизы де Биянкур, но умолчал о подозрениях относительно этой юной особы. В прежние дни племянница очень бы обеспокоилась подобным вмешательством в ее дела, однако теперь ее охватило чувство стыда, ибо при упоминании этого письма по щекам разлился румянец, и она молчала, опустив глаза. Он жалел и хотел утешить ее.
Вдруг она воскликнула:
– Я не могу позволить, чтобы вы плохо думали о Викторе! Я хотела, чтобы мы поженились и отправились в Америку, но когда я увидела его и он стал со мной так разговаривать… – Она умолкла, невольно застонала и добавила тихо: – Я вела себя очень глупо. Получается, он в последних письмах, радуясь, что уезжает, сказал гораздо больше, чем чувствовал. Я нравлюсь Виктору, но он не любит меня. Вы не должны думать, будто он пытался соблазнить меня. Эта ужасная ошибка произошла не по его вине.
