Текст книги "Креолка. Тайна аристократки"
Автор книги: Шерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
ПАРИЖ
Апрель в столице в этом году выдался холодным. В начале месяца шел снег, и грязные городские улицы представляли массу неудобств. Растаяв, снег оставил после себя чистые улицы под серо-стальным небом. Дороги под колесами, копытами и каблуками звенели, будто камни мостовой все еще были обледеневшими, и парижане, передвигающиеся пешком, старались пользоваться слабым весенним солнцем на освещенной стороне улиц.
Среди людей, толпившихся в Пале-Рояле, однажды днем вдоль улицы Сент-Оноре прогуливался господин. Красивая одежда, сшитая искусным портным, отличала его от других прохожих. Те с любопытством поглядывали на него, интересуясь, почему он не едет по городу в экипаже, как все люди его ранга. Вид у господина был настороженный, и те, кто встречался с взглядом его серо-зеленых глаз, тут же опускали свои.
Господин замедлил шаг, дойдя до площади Пале-Рояль. Кареты подъезжали и уезжали, высаживая клиентов у ближайших кофеен. Господин прошел мимо ряда уличных торговцев, но остановился около мужчины средних лет в потертом пальто.
– Кажется, я знаю вас, месье. Вы гордитесь своей библиотекой, насколько я помню.
Молодой человек улыбнулся и приподнял бровь.
– У меня есть то, что может заинтересовать вас.
– Новый текст? – Молодой человек снял шляпу и склонил голову. Свет отразился в его волнистых темно-каштановых волосах.
Уличный торговец подался к нему и прошипел сквозь редкие зубы:
– Чернила еще не высохли, ни одна строчка отсюда не прошла бы цензуру.
Улыбка молодого человека стала еще шире.
– А что же виной тому? Ересь? Клевета? Или непристойность?
– Виной? Скажите лучше – очарование, привлекательность. Тут слишком много вопросов, а на многие из них даны смелые ответы. Это в вашем духе, месье. А какая тяжелая книга! Я могу унести за раз только два экземпляра.
Слушатель похлопал шляпой себя по бедру:
– Название?
Этот человек так нервничал, что не решился произнести его на улице, засунул руку к себе в карман, достал два листочка бумаги, сложенных пополам, и протянул их, подмигнув, молодому человеку.
– Это наведет вашу честь на мысль.
Молодой человек быстро взглянул на первую страничку, оказавшуюся первой страницей манускрипта, и его улыбка исчезла. Основательнее он просматривал вторую страницу, шевеля губами, пока читал, – то ли для того, чтобы скрыть неодобрение, то ли не желая слишком явно проявить интерес. Его собеседник не понимал этого.
– Самое последнее произведение вольнодумца, как видите. Оно даже популярнее тех, что вышли раньше. Я продаю его гораздо быстрее, чем получаю копии. Вы сразу видите, месье, что ни одна библиотека не может считаться полноценной без этой книги.
Он похлопал себя кулаком по груди, указывая, где спрятаны обе копии, и снова подмигнул.
– Сколько? – спросил молодой человек.
– Для вашей чести всего-то двести франков.
– Я подумаю. – Молодой человек вернул сложенные листы бумаги, шагнул в сторону, затем остановился: – А сколько вы зарабатываете на продаже?
Мужчина в потертом пальто смутился, его лицо выразило недоверие.
– Я получаю за это гроши и никакой благодарности. – Он повернулся и оглядел улицу, затем снова с подозрением посмотрел на элегантно одетого человека, стоявшего перед ним. – Если вы намереваетесь осложнить мою жизнь, предупреждаю вас, месье, что хуже, чем сейчас, быть не может. Если вас не интересует манускрипт, то и говорить нам больше не о чем.
– Напротив, мне хотелось бы, чтобы ваша работа была гораздо легче и приятнее. Желаю вам удачного дня. – Хотя он доброжелательно улыбнулся, торговец распрощался с ним, быстро склонив голову, и исчез за углом Пале-Рояля.
Молодой человек проворно двинулся дальше и вошел в «Регентство», большую кофейню неподалеку. Почти все места были заняты, и царившая здесь атмосфера казалась приятной. Некоторые клиенты сидели за столиками в большой главной комнате, кое-кто стоял вокруг высокой плиты в центре.
– Ришмон!
Молодой человек обернулся и пробрался в угол, где сидел просто одетый человек средних лет. Перед ним стоял поднос с чашками кофе.
Поздоровавшись, они заказали еще кофе и сразу вступили в беседу. Они говорили в основном о сочинительстве и публикациях, поскольку мужчиной постарше был Дени Дидро, писатель, философ и издатель «Энциклопедии», обширного произведения о современных знаниях, которое начало появляться отдельными томами и имело громадный коммерческий успех, хотя официально и не было одобрено.
Дидро обитал в непритязательных апартаментах в Латинском квартале, где он корпел над «Энциклопедией» и принимал друзей и сотрудников, посещавших его. Но Ги Дюпре де Ришмон обычно встречался с ним на публике и в домах парижан всех классов, восхищавшихся живостью ума Дидро. Сегодня они громко разговаривали, время от времени останавливаясь, чтобы приветствовать вновь прибывших.
– Рад снова видеть вас в городе, – сказал Дидро. – У меня есть одна или две статьи для «Энциклопедии», и я хотел бы прочитать их вам. Было бы глупо посылать их по почте. Они касаются щекотливых предметов, и если уж топору суждено упасть, то лучше предсказать, где это произойдет.
Ги де Ришмон с сожалением улыбнулся:
– Для этого нужен более точный глаз, чем мой. Я не могу предсказать и того, какая из моих идей скандализирует цензора.
– Все потому, что вы гораздо ближе к этому, чем я в моих эссе. Будьте любезны, проглядите их, если найдете время. Когда вы снова отправитесь в Орлеан?
– Как только улажу свои дела с Жувером.
Дидро кивнул. Его молодой друг получал доход от многих парижских книготорговцев, но из-за перепродаж деньги поступали нерегулярно. Книготорговцы находили причины не платить в срок.
– Я помогу тебе в этом. Мы навестим завтра старого мошенника, а затем тебе придется по меньшей мере неделю провести в обществе. У мадам Жофре послезавтра состоится ужин, вероятно, очень забавный. Она будет рада, если я введу вас в ее маленький кружок.
Ги согласился остаться в Париже и мысленно просчитал свои будущие издержки. Потом кивнул. Когда бы Ги ни оставался в городе, он всегда тратил слишком много денег. Он не мог не проявить щедрости, но при этом долги приводили его в ужас. Ги знал лишь один способ избежать подобного зла: сократить пребывание в столице и в нужный момент вернуться к не слишком дорогой жизни в Орлеане. Недавно он обнаружил новый источник дохода, который казался многообещающим, и у него появились надежды на более легкую жизнь. Словно угадав мысли друга, Дидро спросил:
– Как идет последний манускрипт? Я знаю нескольких людей, уже прочитавших его.
– Я и сам это обнаружил. Мне только что предложили его на улице за такую цену, которую я не мог бы позволить себе. Я полюбопытствовал, какой процент получают торговцы, но этим лишь напугал своего собеседника, и он побежал от меня со всех ног.
– Я не стал бы придираться к цене. Все, что продается хорошо, можно считать прекрасным. Мы обсудим детали с Жувером завтра.
Красивые темные брови Ги де Ришмона сошлись на переносице.
– Мне хотелось бы иметь настоящий контракт с издателем, чтобы мои книги продавались на прилавке и я забыл бы об этой утомительной секретности. Книги не так уж плохи. Мне неприятно, что их печатают в Швейцарии. Я не успеваю вовремя просмотреть гранки, копии из-за границы полны ошибок, и нет ни одного спокойного момента до тех пор, пока они не приземляются в безопасности в запасных комнатах книготорговцев.
– Что ж, жалуйся, – промолвил Дидро, – но не позволяй Жуверу одурачить тебя своими стонами. Он любит интриги и ссоры с типографиями, но больше всего – прибыль. Ему нравится продавать запрещенные книги, черт побери. Он просит за них ту цену, которую захочет, а что касается ошибок, то единственный путь избежать их – сидеть рядом, когда странички выходят из-под пресса. Даже если не удается проконтролировать напечатанное, исправишь ошибки чернилами, а затем, когда сравнишь с первой напечатанной копией, обнаружишь, что они сделали еще кучу ошибок. Как полагаешь, захочет Жувер напечатать твое последнее произведение?
– Оно слишком злободневно, писалось слишком быстро и со слишком большой злостью, чтобы иметь литературную ценность.
– Чепуха! – Дидро хлопнул по столу. – Это твое лучшее произведение.
– Оно не так совершенно, чтобы завещать его потомкам.
Дидро считал, что аристократы, даже такие гениальные, как Монтескье, никогда достаточно серьезно не относились к тому, что пишут. Он уже собирался прочитать своему молодому другу лекцию на эту тему, когда их прервал не заслуживающий доверия человек такого же склада ума. Он подошел к их столу, покинув группу, расположившуюся поблизости.
Шарль-Женевьев д’Эон де Бомон, молодой аристократ, обладал разнообразными талантами, впечатлявшими философа. Однако часто шевалье раздражал Дидро, несмотря на свое очарование. Хорошо знающий право, шевалье д’Эон писал стихи по случаю, был любимцем салонов и одним из самых искусных фехтовальщиков Франции. Именно о фехтовании он и заговорил, поздоровавшись с Ги де Ришмоном.
– Ты именно тот, кого мне хотелось увидеть. Несколько недель назад ты пообещал сразиться со мной на рапирах, но стоило мне отвернуться, как ты уже снова похоронил себя в Орлеане. Я должен был вчера удовлетвориться схваткой с Сен-Фуа, а у него кисть руки похожа на кусок сыра. Давай встретимся сегодня днем. Мне нужен достойный противник.
Ги де Ришмон рассмеялся:
– Я совсем не в форме, д’Эон. На меня и рассчитывать-то особо не стоит.
– Неужели все так плохо? Как-то мы вместе участвовали в кампании. – Д’Эон обратился к Дидро: – Полк обычно заключал пари, когда мы фехтовали. Признаюсь, те, кто ставил на него, получили целое состояние. – Он взглянул на Ги с вызовом.
У шевалье, светловолосого, стройного, была тонкая талия, как у девушки. Все это восполнялось удивительной силой рук и блестящей храбростью, проявленной им на поле сражения. Ему везло во всем, но он не умел ухаживать за женщинами. Пока молодые люди разговаривали, Дидро откинулся назад и думал о том, как разителен контраст между ними.
Маленький шевалье, с его острым умом и утонченными манерами, горячим энтузиазмом к литературе и военному искусству, в свои двадцать три года краснел, как ребенок, когда задевали его чувствительные струны. Шевалье еще не выбрал свое направление в жизни, временами он казался несформировавшимся и несколько хрупким. Ги де Ришмон был значительно выше д’Эона. Его темные кудрявые волосы часто выбивались из-под ленты, когда он быстро двигался. Как и его друг, Ги любил общество и легко очаровывал тех, кто находился с ним, но, споря, энергично аргументировал, а не острил, в отличие от шевалье. Глаза Ги горели, красивые губы часто расплывались в удовлетворенной улыбке, и его собеседники ощущали силу воинственного интеллекта де Ришмона. Пылкий, прекрасный собеседник, общительный, Ги любил компанию женщин и так же свободно обсуждал с ними свои взгляды, как и с друзьями-мужчинами. Шевалье слушал женщин, говоря с ними, он не отличался находчивостью. Ги, исключительно учтивый, был вместе с тем чрезвычайно откровенен. Иных женщин порой настораживала такая страсть и оригинальность, но в изысканном обществе де Ришмона всегда принимали благодаря его титулу, воспитанию и связям. Те же, кто видел его истинную сущность, неизменно откликались на обаяние Ги.
Дидро не удивляло, что д’Эон до сих пор не был женат и не имел любовницы. Однако ему казалось странным, что красивый и пылкий маркиз де Ришмон, часто влюблявшийся или притворявшийся влюбленным, тоже не имел до сих пор продолжительной связи. Размышления Дидро прервал спор друзей о возможности войны с Англией.
– Принц де Конти сказал мне, что король говорит об этом постоянно, – произнес д’Эон. – Сейчас речь идет уже о чести Франции.
– Чести! Думаешь, что Англию именно ее честь побудила отправить на дно так много наших кораблей за последние месяцы. Причина в колониальных интересах, и чем дольше мы будем с ними считаться, тем дольше они будут провоцировать нас. Нам лучше бы забыть о нашей чести и подумать об эффективной иностранной политике.
– Берни полагает…
– Маленький аббат. Разве он самый хороший советчик для нашего правительства? Они имели глупость прогнать такого толкового человека, как Мопре. Он по крайней мере был готов бороться за создание достойного военно-морского флота.
– Что касается этого, Машо попросил семьдесят пять миллионов ливров на его снаряжение.
– А откуда он их получит? – Ги сурово посмотрел на шевалье, и тот опустил глаза. – Нет, – продолжил Ги уже с меньшим энтузиазмом, – один Бог знает, как мне неприятна мысль о войне, но уж если мы вступим в войну, пусть она будет оборонительной. Наши союзники махнут на нас рукой. Фридрих, король Пруссии, называет наших министров бандой тряпичных кукол.
– Да он обрадуется, если мы не восстановим с ним союза. – Щеки шевалье порозовели, когда он заметил, что Ги недоверчиво взглянул на него.
– Вы шутите: махнуть рукой на Пруссию, где дворяне рождаются со шпагой в руках, а у короля больше любимцев в кавалерии, чем фаворитов у русской императрицы?! Отвернуться от лучшего гарнизона в Европе?! А что мы будем делать, если Австрия начнет дышать нам в затылок?
– Что касается Австрии… – Шевалье помедлил, и Ги взглянул на него с нетерпением.
– Д’Эон имеет в виду, – вмешался в разговор Дидро, – что ходят слухи о дружбе с ней. Говорят, Мария-Терезия написала из Вены тайное письмо мадам де Помпадур.
Ги с облегчением рассмеялся:
– Не стоит доверять этим слухам: императрицы не пишут письма королевским любовницам. Господи, да даже Фридрих называет свою комнатную собачку «Помпадур».
– Тем не менее она проявляет склонность к Австрии, – заметил шевалье.
– У тебя, вероятно, более дурное мнение о нашем короле, чем у меня, если ты веришь в то, что ее пристрастия много значат для него. Разве что в спальне.
– Ты умеешь чертовски провоцировать, Ришмон. Я не утверждаю, будто Францией правят юбки, а просто сообщаю тебе, что происходит при дворе. Кое-что меняется, и каждый, кто желает служить своей стране, обязан понимать эти изменения.
– И соглашаться с ними? – спокойно осведомился маркиз.
– Если его величество приказывает, то конечно, – холодно ответил д’Эон, и Ги с сомнением посмотрел на него. Благодаря дружбе с принцем де Конти, вовлеченным в самую скрытую королевскую внешнюю политику, д’Эон иногда знал события, о которых Версаль и Париж только догадывались. От маркиза не укрылось желание шевалье служить королю в качестве дипломата. Ги беспокоила мысль, точнее в душе его закрался страх, что прекрасные качества шевалье могут использовать в корыстных целях люди, наделенные властью.
Ги рассудил, что лучше не возвращаться к этому вопросу. Однако, после того как д’Эон, немного поболтав, по-приятельски распрощался с другом, Дидро заметил, что Ришмон слишком задумчив.
– Ты опасаешься, что двор не проявит доброты к нашему идеалисту? – проницательно заметил философ.
Ги откинулся на стуле и вытянул свои длинные ноги.
– Двор не проявил доброты ни к кому, кто обладает умом, превосходящим средний. Надежды скольких людей потерпели крушение, пока они ожидали королевской милости! Ее так и не проявили к ним. О! – Он внезапно улыбнулся. – Полагаешь, у меня плохие предчувствия, и я знаю почему, но…
– Да, твой отец потратил годы, чтобы повлиять на тебя. Ему не повезло: он не получил никакого официального назначения. Не забудь, я знал твоего отца: он был гораздо способнее большинства людей, занимающих ныне высокие посты.
Дидро обычно не вспоминал о покойном маркизе де Ришмоне, расточительном отце Ги, с такой симпатией. Маркиз не занимался своими имениями в долине Луары и оставил своего сына, лишившегося матери, в Орлеане, тогда как сам проводил лучшие годы своей жизни в аристократическом обществе Парижа и Версаля, пытаясь получить королевскую пенсию, чего ему так и не удалось.
– Это нелепо, вы знаете. – Ги криво усмехнулся. – Но когда я наконец приехал в Париж, я мысленно хотел доказать ему, что ключ к преуспеванию в жизни – прилежание, а не милость. Я начал изучать право и писать статьи, вместо того чтобы сидеть и ждать, когда состояние свалится мне в руки. И вот смотрите, что получилось. – Он замолчал.
Дидро мягко сказал:
– Тебе было девятнадцать. – Он собирался добавить, что его друг изменился с тех пор и едва ли совершит те же ошибки снова, но, поразмыслив, придержал язык. Ги де Ришмон был едва ли не самым осмотрительным из всех встречавшихся ему людей. События, происходившие в студенческие годы Ги, высшее общество давно забыло, как ошибки молодости, но они имели серьезные последствия для всей его жизни. Полиция тогда активно преследовала тех, кто переписывал вольнодумцев. Большая часть их имела если не антирелигиозную, то уж точно антиклерикальную направленность. Читатели могли купить такую литературу на черном рынке. Однажды утром в комнатах, которые снимал Ги рядом со своим колледжем, нагрянула полиция и нашла под его матрацем манускрипт, внесенный в официальный список запрещенных произведений. Обвиненный в том, что он переписывал для продажи эту книгу, Ги отказался сообщить, где взял оригинал и кто неизвестный автор. Как знал Дидро, причина была в том, что молодой человек сам и написал это произведение.
Его приговорили к году в Бастилии. Карьерные надежды отца Ги рухнули из-за этого скандала. Ни разу не посетив сына в тюрьме, он умер через месяц после освобождения Ги, разочарованный, в своем запущенном замке на берегах реки Шер. Оставшись почти без денег из-за небрежного отношения к состоянию Ришмонов и обнаружив, что не подходит для занятий юриспруденцией, Ги импульсивно использовал весь оставшийся капитал. Купив патент капитана в армии, он провел несколько месяцев на королевской службе. С тех пор Ги вел пустую жизнь провинциального аристократа. Поселившись в своем доме в Орлеане, он часто наносил визиты друзьям в Париже. Ги избегал Версаль, но его знания ценили в салонах и в обществе самых блестящих людей в Париже. Слухи о литературной деятельности Ришмона не уменьшили его популярности, интриговали общество в столице, которое всегда привлекали ум, эпатаж и дерзость, особенно если они сочетались с хорошим воспитанием и приятной внешностью.
Глаза Ги де Ришмона оживились, когда он взглянул на Дидро.
– Я завидую д’Эону. Он все еще сохранил чувства, которые я испытывал, когда еще не знал, что подстерегает меня за углом. Мне хотелось бы отправиться путешествовать… в Англию, подобно Вольтеру, ощутить новый климат, понять мышление других людей.
Дидро приподнял парик, пригладил свои короткие седеющие волосы. Надвинув парик, он улыбнулся:
– Мне кажется, что в твоей жизни и без того достаточно приключений.
– Нет. – Маркиз отставил чашку с кофе, облокотился на стол и опустил подбородок на руки, наблюдая за пестрой толпой, входившей и выходившей через высокие стеклянные двери «Регентства». – Еще нет.
«КАСКАДЫ»
Ночь быстро опустилась с облачного неба, и рабы, оставившие поля на закате солнца, этим вечером добирались до ночлега в полной темноте. Когда Айша вернулась, Лори варила крабов-солдатиков. Она вытащила печень большого белого краба и подогрела ее отдельно в воде с лимонным соком и щепоткой чилийского перца. Как только остальные крабы немного остыли, Лори очистила их, вынула мясо и полила его соусом из печени большого белого краба. Они ели молча, наслаждаясь каждым кусочком.
– Сразу после этого мы пойдем к Ниа, она рожает, – сказала Лори.
Внезапно снаружи послышались шум, взволнованные голоса, женский визг. Лори и Айша подошли к порогу. Лужайка была запружена людьми. Толпа собралась вокруг мужчины.
– О, Лори, помоги ему. Лори, сделай что-нибудь.
Айша знала вопившую женщину и потянула мать за платье, но мужчину с блуждающими глазами, присевшего на корточки перед ними, она никогда не видела. Кожа его обвисла, от него пахло, как от грязной собаки.
– О чем ты думала, притащив его сюда в таком виде? – крикнула Лори женщине. – Отведи его домой.
– Я боюсь остаться с ним одна.
Теперь Айша поняла, что это муж женщины, которого она не видела с тех пор, как несколько месяцев назад его бросили в тюрьму.
– Боишься чего?
Лори протянула руку, и мужчина отпрянул от нее.
– Возможно, ты имела причину его бояться, когда он был здоров, но посмотри на него сейчас. А вы, дурни, уходите отсюда. Вы сводите его с ума.
– Да он и так сумасшедший, – пробормотал кто-то. Тем не менее все послушались Лори и пошли за ней по лужайке. Мужчина вцепился в руку Айши. В хижине ждало четверо детей. Самый маленький начал плакать. Лори взяла его, передала старшему брату и приказала им выйти на улицу. Две девочки прижались к стене.
Мужчина сел на пол и отпустил руку Айши. Она обратилась к женщине:
– Что они там с ним сделали?
– Ничего особенного. Они даже не прикасались к нему.
– Кто тебе рассказал подобные басни? Принс? – В голосе Лори звучало презрение.
– Нет, другой – тот, кто приносил им еду. Он не такой плохой. В тюрьме сейчас никого нет. Мой муж был один.
Разговор успокоил женщину, и теперь на ее щеках блестели слезы. Толпа снаружи тоже успокоилась. Кто-то баюкал ребенка. Старший мальчик заглянул внутрь.
– Ему нужен покой. Пусть кто-то присматривает за ним постоянно. Его не отправят на работу в таком состоянии, – сказала Лори. – Через несколько дней рассудок вернется к нему. – Она взглянула на старшего сына: – Твой отец пока не знает, где он, но скоро узнает. Понял?
Айша заметила, что взгляд мужчины, обращенный к прохудившемуся потолку, действительно стал более осмысленным. Он смотрел на крошечное гнездо, не больше кулачка, которое висело под центральной балкой. Этот домик пары колибри принесли в хижину из леса, когда весной в него были отложены крошечные яйца. Птички высиживали в нем своих птенцов и возвращались в него ночью. Айша ласково спросила одну из маленьких девочек, где они держат запас сахарного сиропа и, обмакнув в сироп кончик пальца, поднесла его к гнезду. Две теплые маленькие головки, покрытые перьями, не больше ее ноготка, схватились за палец Айши коготками и позволили вытащить себя на свет. Они подбирали клювами сахарный сироп, распушив свои бронзово-зелено-малиновые перышки. Самец приподнял головку с нарисованным на ней крестиком и с любопытством посмотрел на девушку.
Айша опустилась на колени перед мужчиной, держа перед собой ярких птичек, чтобы он мог хорошо рассмотреть их. Его плечи поникли, дыхание замедлилось. Его жена присела на корточки с другой стороны, и птички обменялись быстрыми взглядами, словно решая, не лучше ли им вернуться назад в их теплое гнездо. Вскоре две слезы вытекли из глаз мужчины и скатились по бороде. Айша поднялась. Колибри слетела с ее пальца и устроилась в их домике из соломы и перьев.
Когда она и Лори вышли на лужайку, толпы уже не было.
– Теперь идем к Ниа, – сказала Лори.
Ниа была подругой Айши, и мысль о предстоящем событии не покидала девушку несколько последних дней, вселяя в нее страх и напряженное любопытство. Добравшись до хижины, они обнаружили там Роману. Она сидела, прислонившись спиной к двери и скрестив свои костлявые ноги под длинной, рваной юбкой, прикрывавшей ее ступни. Айша попыталась улыбнуться, но высокомерное лицо с высоким решительным лбом и узкими глазами не смягчилось. В хижине было душно. Слышалось хриплое дыхание Ниа. Роману боялись и уважали за ее знания, усвоенные от далеких предков. Должно быть, Романа решила, что ее дочери станет лучше, если она и Лори, объединив силы, помогут ей при родах.
Ниа приветствовала Айшу улыбкой, но вдруг руки, которые она держала возле лица, сжались, дыхание участилось и вырвалось с шумом, а тело свела судорога. Ниа громко застонала.
Лори потянула Айшу за руку:
– Встань на колени здесь. – Она положила руку Айши на живот Ниа, твердый и похожий на камень. Когда мышцы расслабились, пальцы Айши ощутили тонкую кожу, плотный комочек под ней и его мягкие контуры.
Лори подняла платье Ниа, обнажив нижнюю часть ее тела, и провела по нему руками Айши.
– Потрогай здесь. Он будет выходить вот сюда. – Рука Лори легко двигалась по животу Ниа. – Чувствуешь головку? Скажи об этом Ниа, ей станет легче.
Она снова прикрыла Ниа платьем и поместила одну руку на живот, а другую на лицо Ниа, убеждая девушку посмотреть ей в глаза. Темная кожа Ниа блестела от пота, полуоткрытый рот обнажил белые крупные зубы. Она хрипло и тяжело дышала.
– Время поработать, моя девочка, старайся.
– Я не могу. – Тело Ниа снова охватила судорога. – Не могу.
Цепкая рука впилась в запястье Айши. Айша видела, как страдает Ниа, и на глазах у нее показались слезы. Лори посмотрела на Роману:
– Нам нужно два куска ткани: под нее и для ребенка. Где они?
– Вон там. – Романа указала на деревянный сундук у дальней стены. Ткань считалась предметом роскоши, но Романа часто получала подобные подарки, когда люди приходили к ней спрашивать о своих семьях или о своем будущем.
Айша подала ткань Лори, и та отослала ее. Девушка села рядом с Романой:
– А где ее муж?
– Ловит черепах вместе с твоим. – Всезнающие глаза Романы устремились на Айшу.
Девушка вспомнила Жозефа на побережье, в его любимом месте, а Романа продолжила:
– Сегодня ночью здесь нет мужчин. Мы отослали их.
Она перебирала пальцами гри-гри, африканский амулет, лежащий у нее на коленях. Его тайное могущество понимали немногие.
– Эта ночь для женщин.
Затем она схватила руку Айши. Айша попыталась высвободиться, но Лори бросила на обеих женщин странный взгляд и отвернулась. Айша затихла и успокоилась. Она уставилась в пол, чтобы не встречаться с Романой глазами.
Несмотря на то что Ниа и Айша дружили, они почти не разговаривали друг с другом до сегодняшней ночи. Лори всегда настороженно относилась как к старым африканским обрядам, так и к христианским. Айша была благодарна ей за это, поскольку избежала того, чему подвергались другие девушки. Однако сейчас ей казалось, что Лори потеряла былую уверенность в себе и хотела бы обратиться к Романе, чтобы узнать о будущем Айши.
Черный силуэт Романы четко вырисовывался на фоне очага. Она повернулась и внимательно вгляделась в лицо Айши. Девушка устроилась, скрестив ноги, в дверях. Она смотрела в хижину, а ночной ветерок обвевал прохладой ее спину. Желтые глаза Романы впились в нее.
Пожилая женщина, что-то забормотав, схватила кисти Айши, пробежала пальцами по ее ладони, по верхней части рук, шее и лицу. В это время Ниа выла и стонала. Лицо Айши горело, воздух охлаждал ее спину, а звуки, издаваемые матерью и дочерью, действовали на нее, как ночной кошмар. Все это время Лори не оборачивалась. Прежде чем Айша полностью оказалась во власти Романы, она поняла, что Лори специально выбрала этот момент. Сейчас Айша переступила грань между девичеством и жестким миром взрослых. Айша так никогда и не узнала, говорила ли она сама, Романа ли задавала ей вопросы, или старуха составила суждение только по ее руке и глазам. Все вдруг словно содрогнулось, будто они находились в эпицентре землетрясения. Им оставалось только ждать, прикованными к месту, пока оно закончится.
Наконец Романа с удовлетворением откинулась назад. И тут же Лори встала и вышла из хижины. Когда она вернулась, на ее ладони лежал блестящий черный нож, отражавший свет, как зеркало. В другой руке Лори держала маленькую сумку с порошком белой глины. Эту глину добывали высоко на склонах горы Пеле. Лори приобрела этот примитивный нож очень давно и ценила, потому что его доставили из такого места, где уже давно не жил ни один человек. Нож Лори брала с собой каждый раз, когда помогала при родах, спрятав в складках одежды.
Опустившись на колени возле Ниа, она схватила ее за плечи и подозвала Айшу.
– Быстро, подтяни ее.
Айша подошла к подруге, подхватила ее под мышки и заставила чуть присесть. В этот момент Лори подстелила ткань поверх легкого углубления в грязном полу, сложила там руки и сказала:
– Снова задержи дыхание. Тужься!
Ниа зажмурилась, ее приятное молодое лицо исказилось от боли, она едва дышала. Айшу охватил ужас. Она боялась, что Ниа погибнет от истощения сил на ее глазах.
Угадав мысль дочери, Лори лукаво улыбнулась:
– Que mise pas mo: страдать – не значит умирать, запомни это.
Ребенок появился так быстро, что они и вздохнуть не успели. Он выскользнул прямо в руки Лори. Она торжественно приподняла его. Задвигав ручками, он издал громкий крик. Ниа села, не веря своему счастью, а Романа взмахнула руками и воскликнула:
– Мальчик!
– Еще один на нашу шею, – проворчала Лори, завязав пуповину, а затем отрезав ее острым краем камня. Рукой, залитой кровью, она указала на деревянный бочонок около двери.
– Это речная вода?
Романа кивнула, и Лори вручила нож Айше.
– Выйди за дверь и вымой его водой до блеска, затем принеси назад. Больше здесь делать нечего.
Айша долго и тщательно мыла нож и руки в темноте. В хижине слышались женские голоса и звуки, издаваемые новорожденным. Она почти не заметила момент рождения ребенка, увидев лишь крошечное сморщенное личико малыша, темное тельце, покрытое белой жидкостью, ручки и ножки, дергавшиеся в воздухе.
Когда Романа вышла и вынесла что-то из хижины, Айша вернулась. Ниа лежала на боку, ее сияющие глаза не отрывались от Лори и ребенка. Лицо и тело Ниа стали опять очень нежными, и она смотрела на Лори и ловкие движения ее рук со слезами признательности.
Лори смазала смесью глины и воды кровоточащий обрезок пуповины.
– Это хорошая глина, – сказала Лори. – Она не отсюда, где люди собирают ее, а совсем из другого места. Не стирай ее сразу.
Прикрыв пупок тряпкой, Лори быстро завернула ребенка в ткань и положила его у локтя Ниа.
– Теперь дело за тобой и твоей матерью. Я свою работу закончила.
Ниа кивнула, робко посмотрела на Айшу и предложила:
– Посмотри.
Глаза ребенка были полуоткрыты, а реснички покрыты влагой. Ниа приподняла край материи и нежно протерла сморщенное личико. Ее губы бессознательно принимали то же самое выражение, что и крошечные губки ее сына.
Лори собрала свои вещи и вместе с Айшой, в полном молчании, ожидала возвращения Романы. Когда Романа появилась, Лори и Айша поднялись. Романа преградила им дорогу, глядя на них с неприятной улыбкой:
– Хотите услышать, что я увидела сегодня ночью?
Лори пожала плечами, но Айша видела, как она напряглась. Желтые глаза Романы обратились к Айше, и у той мурашки пробежали по коже.
– Я вижу океан, лига за лигой, кажется, ему нет конца, а за ним белая страна. Затем я вижу женщину в повозке, которая скользит по земле, подобно веточке по воде.
Лори фыркнула, и Романа вскинула на нее глаза.
– Я говорю вам то, что вижу. Если это ничего не значит для вас, то вам же будет плохо. Я вижу много-много вещей, но я не знаю, как они называются. Может быть, это предки разыгрывают меня. А может быть, у этой девушки совсем нет будущего.
