Текст книги "Шесть записок о быстротечной жизни"
Автор книги: Шэнь Фу
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Пусть твой отец даст двадцать или хотя бы десять золотых монет для оплаты расходов на похороны.
Я собрался выложить все, что было у меня в кармане, но И-шань настоял, чтобы я внес лишь десять монет, половину требуемой суммы. Вместе с Цин-цзюнь я удостоился чести возглавлять погребальное шествие.
После окончания похорон я вернулся в павильон Великого милосердия. В конце девятой луны И-шань собрался ехать за арендной платой в место, называемое Берег Юнтай[112]112
Берег Юнтай находится к северу от острова Цзунмин.
[Закрыть]. Я вызвался сопровождать его. Поездка длилась два месяца, и когда мы вернулись, была уже глубокая зима. Пришлось переехать в дом моего друга, который назывался Гнездо аистов. Здесь я встретил Новый год. И-шань выказал много больше добросердечия, чем самые близкие из моих родственников.
В седьмую луну года и-чоу господин Чжо-тан вернулся из столицы домой. Чжо-тан, собственно, его прозвание. Настоящее его имя Юнь-юй, а литературный псевдоним Чжи-жу. Мы были знакомы с детства. В год гэн сюй[113]113
1790 г.
[Закрыть] правления государя Цяньлуна он первым выдержал императорский экзамен и стал главой управы в городе Чунцин, в Сычуани. В пору смуты, поднятой приверженцами учения «Белого лотоса»[114]114
«Белый лотос» – тайное религиозное общество, возникшее еще в IV в., когда монах Хуэй-юань основал со своими сподвижниками секту «Белый лотос», приняв за символ вероучения лотос – священный у буддистов цветок – девиз чистоты «западного рая» Будды Амитабы. Здесь идет речь о восстании 1796—1804 гг. В официальной трактовке того времени это был религиозный бунт «бандитов-сектантов». Эта точка зрения отражена и у Шэнь Фу.
[Закрыть], он снискал известность тем, что в течение трех лет вел войну с мятежниками. Встретившись после долгой разлуки, мы оба были несказанно обрадованы. В девятый день девятой луны Чжо-тан вместе с семьей опять собрался на службу в Чунцин. Он пригласил меня сопровождать его. Я опять распрощался с матушкой, которая теперь жила в доме у Лу Шан-у, мужа моей девятой сестры, так как дом отца был продан и «принадлежал уже другим людям. В наставление мне матушка тогда сказала:
– Твой младший брат всегда был ничтожеством. Поэтому, не щадя сил своих, ты должен приумножить славу семьи. Во всем я уповаю только на тебя.
Провожал меня мой сын Фын-сэнь. На полпути сын вдруг стал громко рыдать и я вынужден был отослать его домой.
Когда наша лодка прибыла в Цзинкоу, Чжо-тан сказал, что хочет навестить своего давнего приятеля, некоего Ван Ти-фу, который обладал почетным титулом сяоляньжень – «человека, отличившегося в благопочитании родителей» – и служил при соляной управе в городе Янчжоу. Чтобы повидать его, Чжо-тан свернул в сторону от намеченного пути. Воспользовавшись удобным случаем, я посетил могилу Юнь. Вскоре мы снова вернулись в лодку и поплыли вверх по реке Янцзы. Путь наш пролегал по многим известным своей красотой местам. Когда мы были уже в Цзинчжоу, что в провинции Хубэй, получили известие, что мой друг назначен на должность таотай[115]115
Таотай – разъездной императорский инспектор. Обычно в каждую провинцию назначался императорский ревизор, который должен был контролировать местное чиновничество.
[Закрыть] в Тунгуань. Чжо-тан попросил меня остаться в Цзинчжоу с его сыном Дуньфу и семьей, пока он отправится в Чунцин для встречи Нового Года, а оттуда он проследует к месту своей новой службы, в город Чэнду.
Во вторую половину следующего года вся семья двинулась вслед за ним, в провинцию Сычуань. До Фаньчэна мы добрались на лодке, отсюда путь шел уже по суше. Путешествие было долгим и потребовало больших затрат, ведь с нами двигалось великое множество людей и повозок. В дороге одна за другой дохли лошади, непрестанно ломались оси телег, и казалось, не будет конца нашим мучениям и страданиям. Только в третью луну мы, наконец, добрались до Тунгуани, но к тому времени Чжо-тана уже перевели в провинцию Шаньдун на новую должность. Денег у нас не осталось; как говорится, «только легкий ветер бродил в наших рукавах». Семья Чжо-тана не могла следовать за ним к месту его новой службы, и на время всем нам пришлось поселиться в Тунгуаньском училище наук. Только к концу десятой луны мой друг смог получить положенное ему содержание в шаньдунской управе и переслать нам с нарочным деньги. Вместе с деньгами прибыло и письмо от Цин-цзюнь, в котором она писала, что Фын-сэнь умер в четвертой луне этого года. Тут я понял, что слезы моего сына, которые он пролил, провожая меня, были слезами прощания сына с отцом. Увы! Юнь родила мне только одного сына. И должно было так случиться, что именно он ушел из жизни, так что некому было продолжить линию рода Юнь. Чжо-тан вместе со мной оплакивал кончину моего сына. По прошествии некоторого времени он подарил мне наложницу[116]116
У Шэнь Фу умер его единственный сын, и, заботясь о продолжении его рода, Чжо-тан дарит ему наложницу, надеясь на появление нового наследника.
[Закрыть] и тем снова погрузил меня в весенний сон жизни. С этого времени я опять в круговороте тревог и не знаю, когда наступит пора прозрения.
Тетрадь четвертая
РАДОСТЬ СТРАНСТВИЙ
За тридцать лет, проведенных мною в разъездах по делам, я не видел только земли Шу, Цянь и те, что к югу от Дянь[117]117
Шу – старинное название земель в провинции Сычуань на юго-западе Китая; Цянь – название земель на юге провинции Гунчжоу; Дянь – старинное название провинции Юньнань на крайнем юго-западе, у границ Бирмы.
[Закрыть]. Мой путь, верхом или на телеге, направлялся волей людей, которых я сопровождал. Я никогда не имел возможности поселиться в глухом углу и обрести уединение, мог лишь любоваться видом гор, рек, сменяющимися пред взором облаками и туманами. Я склонен обо всем судить сам, и мне в тягость повторять других. Подчас, говоря о поэзии и достоинствах живописного свитка, я отрину то, что для иных жемчужина, и приму творение, которое отвергли; так и с примечательными и известными славой местами, ибо они дороги настроением, коим их наделило сердце: бывает знаменито место, а не чувствуешь его красоты, а другое, безвестное, восхитит. Я напишу здесь о том, что сам повидал.
Мне было пятнадцать лет, когда мой отец служил в Шаньине[118]118
Шаньинь – уезд в провинции Шаньси. Ханчжоу – знаменитый своей красотой город на берегу озера Сиху.
[Закрыть]. В это время жил там один достойный конфуцианец, родом из Ханчжоу, некто Чжао, по прозванию Шэн-чжай, имя его было Чжуань. Как-то начальник уезда пригласил его в наставники сыну, отец приказали мне пойти, к Шэн-чжаю и попроситься в ученики. Он взял меня.
Раз в свободное время мы с наставником отправились на прогулку в Куншаньские горы; горы находились не более чем в десяти ли, но добраться до них можно было только на лодке. Неподалеку от гор я заметил каменную пещеру над входом ее лежал надтреснутый поперек камень – вот-вот обрушится, однако наша лодка благополучно прошла под ним, и неожиданно мы оказались в просторной пещере.
В народе пещеру называют Сад на воде. С четырех сторон она окружена отвесными стенами. У самой протоки расположен павильон на устоях из пяти камней, против – каменная стена с надписью: «Полюбуйтесь на резвящихся рыбок». В том месте вода безмерно глубока, говорят, будто в этой пучине живет превеликих размеров черепаха. Я попробовал приманить ее куском блина, но увидал лишь крохотную рыбешку, она-то и склевала мою наживку. От павильона шла тропа в Сухой сад[119]119
«Сухой сад» – термин, употребляемый в садовом искусстве. Сад из камней, без ручьев, водоемов, а иногда даже и без растительности.
[Закрыть], здесь как попало громоздились разных размеров камни. Некоторые были круглые, величиной с кулак и больше, другие плоские, точно ладони. Были здесь и каменные столбы, на плоских верхушках которых покоились глыбы. Но следов зубила не было ни на одном.
Осмотрев пещеру, мы устроили пирушку в Водяном павильоне. Я велел запалить хлопушки – раздался грохот, и горы ответили многократным эхом, донеся до нас словно бы раскаты грома. Таково начало моих радостных странствий в дни отрочества.
В тот раз я так и не смог добраться до Беседки орхидей и могилы Великого Юя[120]120
Беседка орхидей расположена недалеко от Шаньиня. Установлена в честь Ван Си-чжи (321—379), поэта и самого знаменитого каллиграфа в истории Китая; Великий Юй – мифический император, основатель династии Ся, ему приписывается усмирение стихии потопа и устройство каналов.
[Закрыть], о чем сокрушаюсь и по сей день.
На следующий год мой наставник устроил школу у себя в доме. По старости он уже не мог совершать дальние прогулки, но все же мы поехали в Ханчжоу. Красоты озера Сиху[121]121
Красивое и наиболее популярное в Китае озеро, расположено к западу от Ханчжоу; этот искусственный водоем был вырыт при династии Тан, в VIII в.
[Закрыть] превратили эту поездку в радостное путешествие. Более всего я был восхищен завершенной красотой Драконова колодца и Небесного садика. Плиты для садика частью привезли из Индии с горы Фэйлай, а частью взяли из Древней пещеры благовещего камня с горы духа-покровителя города Сучжоу. Воду подвели из Нефритового источника, вот отчего вода в Небесном садике светла и прозрачна, а рыбки на удивление оживленные. Но сколь безмерно грубым показался мне Агатовый храм на Лиановом хребте! Остальные сооружения – вроде Беседки посреди озера или Источника старца по прозванию Один из шести[122]122
Источник назван в честь Оуян Сю (1007—1072). Знаменитый писатель взял себе псевдоним Лю-и – Один из шести, разъяснив его так: «В доме моем хранятся книги – один десяток тысяч томов, да собрано древних надписей на бронзе и камнях – одна тысяча, есть одна цитра, одна доска для игры в шахматы, да один чайник для вина. Так разве я, старец, давно живущий среди этих пяти предметов, не есть шестой по счету, один из шести?»
[Закрыть] – очень красивы, их не перечислить. Однако озеро и его окрестности прямо-таки пропахли пудрой и притираниями[123]123
Озеро было местом прогулок обитательниц веселых кварталов.
[Закрыть], а мне дольше по душе заброшенная уединенность Малой обители спокойствия, где изысканность почти сравнялась с природой.
Могила Су-сяо[124]124
Су-сяо – «Малютка Су», знаменитая ханчжоуская певица, жившая при династии Южная Ци (479—501), славилась как красотой, так и поэтическим талантом.
[Закрыть] как раз возле моста Силинцяо. Когда в первый раз мне показали могилу, я увидел полуразрушенный холм и груду желтой пыли. В год гэн-цзы[125]125
1780 г.
[Закрыть] государь Цяньлун предпринял поездку на юг в целях осмотра края. В весну года цзя-чэнь[126]126
1784 г.
[Закрыть] был повторен блистательный образец предшествующего путешествия, по этому случаю холм на могиле Су-сяо облицевали камнем – теперь это был восьмигранный купол со стелой, на которой начертали: «Могила Су-сяо, уроженки Цяньтана». Отныне скорбящие о древнем поэты не будут бродить по округе в поисках могилы. Невозможно исчислить, сколько героев и верных жен канули в вечность, ибо даже тех, о ком дошли известия, и то немало. Су-сяо – имя певицы. Со времени династии Южная Ци и поныне нет человека, который не слыхал бы его. Уж не дух ли ее существа воплотился в том настрое, коим веет от здешних гор и озер?
В нескольких шагах к северу от моста Силинцяо было училище Почитания словесности, где я вместе с моим однокашником по имени Чжао И-чжи должен был сдать экзамен. Стояла пора Долгого лета[127]127
Долгое лето – образное название шестого лунного месяца.
[Закрыть]. Мы поднялись рано, вышли из Цяньтанских ворот, миновали храм Чжаоцинсы, поднялись на Оборванный мостик, посидели на его каменных перилах. Вот-вот должно было взойти солнце, и свет занимающейся зари брезжил сквозь ивы, придавая пейзажу неописуемую красоту. Сквозь аромат белых лотосов иногда долетал до нас легкий ветерок, омывая душевно и телесно. Мы подошли к училищу, но темы сочинений еще не объявили. А около полудня мы уже вернули свои экзаменационные манускрипты.
В поисках прохлады я вместе с И-чжи зашел в Пещеру пурпурных облаков. Пещера могла вместить не один десяток человек, через отверстие в каменном своде в нее пробивался солнечный свет. Какой-то предприимчивый человек расставил в пещере низенькие столики и табуреты и начал торговать вином. Мы сняли верхнее платье, пригубили вина, отведали сушеной оленины, изумительнейшей, а трапезу заключили свежими водяными орехами и белыми, совсем как снег, корнями лотоса. Из пещеры вышли чуть охмелевшие. И-чжи сказал:
– На вершине горы есть Терраса утреннего солнца, терраса высокая, и с нее открываются многие дали и просторы. Не прогуляться ли нам?
Мне пришлось по душе это предложение, и я храбро полез на гору. Только здесь я окончательно уверился, что озеро Сиху и в самом деле схоже с зеркалом, город Ханчжоу подобен шарику от самострела, а река Цяньтан вьется словно кушак: ведь взору открывались сотни ли окрест – это был первый в моей жизни большой обзор. В беседке мы просидели долго, до тех пор, пока не стало садиться солнце – Золотой ворон[128]128
По преданию, на солнце живет трехпалый ворон. Золотой ворон – символ солнца.
[Закрыть], мы взялись за руки и начали спускаться с горы. В Нань-бине звонил вечерний колокол. В тот раз я не добрался до Таогуана и Пристанища облаков.
От рощи дикой сливы, что возле Управы красных ворот, и зарослей железного дерева вокруг храма Гу-гу остались лишь отдельные редкие деревца. Я решил еще осмотреть Пещеру пурпурного солнца. Вход в пещеру был узок, через отверстие не более пальца сочился ручей. Если верить народной молве, как раз в этой пещере и находится земной рай, но, к досаде моей, я не смог расширить отверстие и проникнуть в райскую обитель.
В день поминовения[129]129
Праздник поминовения (Цинмин) приходился на пятое число четвертого месяца по лунному календарю; в этот день полагалось приносить жертвы на могилах родственников.
[Закрыть] мой наставник совершал обряд весенних жертвоприношений и обметания могил, в эту поездку он взял и меня. Могилы были в Дунъюэ[130]130
Дунъюэ (Восточный пик) – образное название горы Тайшань в провинции Шаньдун.
[Закрыть]. Здешние места богаты бамбуком, могильщики выкапывали еще не вылезшие из земли ростки[131]131
В Китае в пищу употребляются молодые побеги бамбука, которые считаются деликатесом. Подразделяются ростки бамбука на весенние, летние и зимние сорта. Используются в свежем и сушеном виде.
[Закрыть] (они походят на сливы, только более заостренные) и готовили отвар на продажу. Он пришелся мне по вкусу, я осушил две чашки. Наставник заметил:
– Эх! Отвар хорош на вкус, но он разжижает кровь, чтобы не было вреда, надо съесть побольше мяса.
Не такая у меня натура, чтобы, как говорится, «зариться на лучший кусок мяса», а из-за этих ростков аппетит и вовсе пропал. На обратном пути я изнывал от головной боли и жары, язык и губы растрескались. Когда подошли к Каменным палатам, у меня не было охоты ни на что смотреть. По дороге мы заглянули в небольшую, схожую с кельей пещеру, она называлась Водяная музыка, ее отвесные стены были сплошь покрыты ползучими лианами. По пещере тек ручеек, на удивление быстрый, явственно слышалось его переливчатое журчание. Тут же было и небольшое озерцо, не более трех чи в ширину и около пяти в глубину, оно не пересыхало и не переполнялось. Я припал к ручью и напился – боль и жар тотчас отпустили меня. Возле пещеры стояли две маленькие беседки, в них можно посидеть и послушать всплески ручья. Монах повел нас осмотреть Чан десять тысяч лет. Чан находился в помещении, называемом Кухня средоточия благовоний, он был огромен и сообщался с родником посредством бамбуковой трубы – был слышен шум вливающейся в него воды, хотя за долгие годы он оброс мхом на несколько чи. Зимой вода в чане не замерзала, потому холода не причиняли ему вреда.
На исходе осени года син-чоу[132]132
1781 г.
[Закрыть] отец подхватил малярию и принужден был вернуться домой, в ознобе он просил разжечь огонь, в жару требовал принести льда. Моим советам он не внимал, а когда болезнь дополнилась тифом, стал угасать с каждым днем. Я находился рядом, подносил целебные отвары, не смыкал глаз ни днем ни ночью – и так весь месяц. К тому времени занемогла Юнь. И душевно, и физически я был так изнурен, что не передать словами. Однажды отец призвал меня, чтобы сказать последнюю волю:
– Я тяжело болен, боюсь, уже не встану. Ты держишься за свои несколько книг и по сей день не ведаешь, как прокормиться. Потому препоручаю тебя моему побратиму Цзян Сы-чжаю в надежде, что ты продолжишь мое дело.
В тот же день прибыл Сы-чжай. Мне было велено пред ложем отца поклониться ему, как наставнику. А по прошествии нескольких дней отца осмотрел первейший лекарь Сюй Гуан-лянь и взялся излечить его. Отец стал понемногу поправляться. Благодаря искусству Сюя, Юнь тоже поднялась с постели. А я? С той поры началась моя служба в управе. Служба не доставляла мне ни малейшего удовольствия, стоит ли писать о ней здесь? Думаю, что следует. Ибо с того дня, как я забросил книги, начались мои блуждания и странствия.
Имя моего нового наставника было Сян. В ту зиму я начал под его присмотром служить в Фэнсяньской управе[133]133
Фэнсянь – город в провинции Цзянсу, к югу от Шанхая.
[Закрыть]. Вместе со мной проходил службу Гу Цзинь-цзянь, молодой человек родом из Сучжоу, второе имя его было Хун-гань, прозвание Цзы-ся, по натуре он был великодушен, тверд, и если уже доверял, то держался дружбы без колебаний. Он был годом старше меня, и я называл его старшим братом. В ответ Хун-гань звал меня младшим братом, выказывая дружеское расположение. Так первый раз в жизни я познал дружбу. К скорби моей, на двадцать втором году мой друг скончался, и с той поры я замкнулся в себе.
Ныне мне пошел сорок шестой год, и я не знаю, встречу ли в этом безбрежном море жизни друга, подобного Хун-ганю? Вспоминаю, что в годы, когда завязалась наша дружба, мы были полны мечтаний, а по временам вдохновлялись идеей поселиться в горах. В канун праздника девятого дня девятой луны я и Хун-гань оказались в Сучжоу. Мой отец и один из родственников, по имени Ван Сяо-цзя, собрались устроить пиршество, пригласив на него актерок, чтобы те дали представление. Предполагая, что будет скучно, я уговорился с моим другом подняться на Холодную гору для выбора места, где мы могли бы поставить хижину. На другой день едва забрезжил рассвет Хун-гань уже поджидал меня у ворот. Юнь собрала для нас небольшую плетенку с едой и вином. Мы взяли провизию и вышли из городских ворот Сюймынь, заглянули в харчевню, поели, потом перешли речку Сюйцзян и у моста, что подле рынка фиников на Хэнтанской дороге, наняли небольшую лодку. Солнце еще не достигло зенита, а мы уже добрались до Холодной горы. Лодочник оказался человеком добросовестным, по нашей просьбе он взял рису, чтобы сварить нам еду. Мы сошли на берег и направились к Храму срединного пика – храм стоит к югу от Старого приюта отшельника Чжи-сина. Подле ворот храма, скрытого в глубине сада, царила тишина, земли были заброшены, сами монахи – праздны, те двое, что нам встретились, ходили в нищенских отрепьях и босяком, они не пожелали завязать с нами знакомство. Мы не хотели задерживаться и поэтому не стали углубляться в монастырские владения.
Вернувшись к лодке, обнаружили, что обед готов. Закусили. Лодочник вызвался пойти с нами, он взял плетенку с вином, а сынишке приказал постеречь лодку. От Холодной горы мы направились к Пристанищу белых облаков. Пристанище находится в Саду высокого долга. Подле галереи вздымались крутые скалы, внизу был выбит небольшой водоем. В оправе из камней и деревьев озерцо сияло осенней гладью. На крутой скале, поросшей мхом и лишайником, раскинула свисающие книзу ветви смоковница. Посидели на галерее. Шуршали падающие листья, царило безмолвие, никаких человеческих следов. Потом мы вышли за ворота и заглянули в беседку, приказав сыну лодочника подождать. Через пролом в каменной стене мы проникли внутрь. Здесь была беседка, она называлась Нить к небу, если от нее пойти по горной тропе, как раз доберешься до вершины горы, называемой Выше белых облаков. Сама обитель обвалилась, сохранилась лишь обветшавшая башня, с которой когда-то открывался хороший обзор.
Мы отдохнули с четверть часа, а потом начали спускаться, осторожно поддерживая друг друга. Лодочник сказал:
– Эх, забыли прихватить плетенку с вином. Хун-гань возразил:
– Мы шли сюда, чтоб подыскать уединенное пристанище, а не ради того, чтобы вскарабкаться на гору и устроить выпивку.
Лодочник предложил нам:
– Неподалеку, в двух-трех ли, есть селение – деревня над песками. Правда, народу там много, но можно отыскать и свободные земли. У меня там свояк Фань, не зайти ли к нему?
Я с радостью согласился и сообщил своему другу:
– На исходе династии Мин наставник Сюй Сы-чжай удалился в те места и предался уединению. Сам я в тех местах не бывал. Но говорят, тамошний парк на редкость тих и красив.
Следуя за лодочником, мы направились в деревню.
Деревня расположилась в горной расселине. В парке, упиравшемся в подножие горы, не было искусственных камней, а старые деревья переплелись и спутались ветвями, создавая впечатление полного уединения. Надстройка над террасой, окна и перильца были безыскусно просты. Террасу окружала бамбуковая изгородь и мальвы. Поистине, это было место, где подобало бы поселиться отшельнику. Посреди парка под сенью японской гледичии – огромного дерева, в два обхвата, была беседка. Справа от парка – гора, в народе ее называют Горой петуха и дракона, на ее совершенно вертикальной вершине висела глыба, наподобие того камня, что в Древней пещере, однако от глыбы не исходило сияние, как от канчэнской горы. В стороне от беседки лежала темная плита. Хун-гань лег на нее и сказал:
– Смотришь вверх – любуешься вершинами, глядишь вниз – видны беседки и парки, и чем дальше – тем интереснее вид. По этому случаю стоило бы выпить по чарке вина.
Мы позвали лодочника выпить с нами, а потом пели, насвистывали мелодии, веселились от души. Местные жители по ошибке приняли нас за тех, кто ищет место для погребения, и наперебой стали предлагать разные места, благоприятные, по их понятию, с точки зрения расположения вод и направления ветров[134]134
В древности китайцы приписывали окружающей местности наличие таинственных сил, которые могут влиять на судьбы людей, живых и мертвых. При постройке дома, храма или при погребении непременно выясняли, где благоприятнее избрать место.
[Закрыть]. Хун-гань сказал:
– У вас, я вижу, одно на уме. Не говорите мне о водах и ветрах.
Увы! Но его слова оказались пророческими[135]135
Хун-гань вскоре умер.
[Закрыть].
Наконец, бутыль с вином опустела, каждый из нас нарвал полевых хризантем, коими мы украсили волосы. Солнце садилось, когда мы тронулись в обратный путь, к следующей страже я был уже дома. Гости, однако, не разошлись.
Юнь по секрету шепнула мне:
– Среди актрис – Лань Гуань, Повелительница орхидей. Держится с достоинством, можешь позвать.
Я сделал вид, что передаю указание матушки, и окликнул ее, потом вошел в комнату, взял ее за локоток, скосив при том на нее глаза: и вправду, пухлый подбородочек, густо вымазана белилами. Я обернулся и шепнул Юнь:
– Красива-то красива, однако, думаю, что ее слава не соответствует правде.
Юнь заметила:
Но пухлость – ведь знак счастливой судьбы. В ответ я возразил:
Вспомни беду в Мавэе[136]136
Речь идет о Ян гуйфэй, знаменитой красавице, фаворитке императора Сюань-цзуна (правил с 712 по 756 г.). Во время мятежа Ань Лу-шаня, который поднял свои войска под предлогом изгнания Яи гуйфэй, она вместе с государем бежала в Мавэй, здесь сановники государя потребовали смерти Ян гуйфэй, и она была задушена.
[Закрыть]. Уж какое счастье выпало на долю Юй-хуань – Нефритового браслета?!
Под каким-то предлогом Юнь отослала певицу обратно. Она спросила:
– А что, сегодня господин опять сильно пьян?
Я стал подробно описывать ей наше странствие, и она в воображении своем долго путешествовала с нами.
Весной года гуй-мао[137]137
1783 г.
[Закрыть] я сопровождал своего учителя Сы-чжая в Янчжоу – так впервые я увидал горы Цзиньшань и Цзяошань[138]138
Цзиньшань (Золотая гора) и Цзяошань (Опаленная гора) – два острова на Янцзы, на первом острове стоит буддийский храм, на втором – даосский.
[Закрыть] – Золотую и Опаленную. Золотую гору надо рассматривать издали, на Опаленную лучше глядеть вблизи. За все случаи, что я бывал в тех местах, мне ни разу не удалось совершить на них восхождение. Мы переехали через Янцзы и повернули на север. Поэт Юй-ян[139]139
Юй-ян – поэт Ван Юй-ян (1634—1711).
[Закрыть] сказал о Янчжоу: «Зеленые ивы вдоль городской стены – это Янчжоу». И это соответствовало действительности.
Пиншаньтан[140]140
Пиншаньтан – парковый комплекс, был создан в XI в. крупным поэтом Оуян Сю. В XVII в. сады и строения были переданы под временную резиденцию императора Канси, а впоследствии и Цянь-луна. Место захоронения Оуян Сю.
[Закрыть] (пиншаньский храм) отстоит от города на три-четыре ли, однако по дороге пришлось пройти все девять. Хотя весь комплекс – плод рук человеческих, вычурность замысла увязана с природным ландшафтом, так что даже легендарно знаменитые сады[141]141
Речь идет о легендарных висячих садах владычицы Запада – Сиванму. В ее садах произрастал волшебный персик, дарующий бессмертие. В даосских легендах превратилась в хозяйку плодов и снадобья бессмертия.
[Закрыть], пышно называемые «высокие врата обители бессмертных», «белояшмовые пруды богини Сиванму», «нефритовые терема и лунные дворцы», не могли бы спорить в красоте с Пиншаньтаном. Прелесть Пиншаньтана заключена в единстве, с коим сады, разбросанные вокруг строений и беседок, располагаются в пространстве от городской стены до самых гор. Ведь в искусстве пейзажа самое трудное – создать непосредственный переход от города к горам.
Город расположен на широкой равнине, на фоне скалистых гор и весьма живописен. Хотя рощицы и парки вокруг города разбиты довольно бестолково, путешественник, глядя на беседки, башни, стены, камни, наполовину скрытые зеленью бамбука или другими деревьями, не в состоянии оторвать взгляд от этой красоты. Поистине, только художник, в сердце выносивший эти холмы и пади, мог исполнить сей замысел!
От городской стены начинается Сад радуги. К северу от него – каменный перекидной мост – это Мост радуги. Не знаю, от названия ли моста пошло название сада или, наоборот, сад дал название мосту. Дамба весенних ив – на самой стремнине реки. Сад разбит за городской стеной, но композиция в целом не получилась, а то дамба выглядела бы еще живописнее. На запад от дамбы – насыпной холм – Малая золотая горка. Да, вот тут действительно чувствуется, что живописная гармония пространства – творение незаурядной личности. Я слышал, что в этих местах сплошь песок и возведение строений затруднено, поэтому под фундамент в несколько слоев кладут бревна, а поверх дополнительно насыпают землю. Затраты на такие работы составили не один десяток тысяч монет в золоте. Если бы не купцы[142]142
Своим процветанием город Янчжоу обязан в значительной мере соляному промыслу.
[Закрыть], вряд ли удалось бы построить Пиншаньтан. Потом мы прошли мимо Башни триумфального сияния, сюда из года в год приходят жители Янчжоу смотреть состязания на лодках, переправляющихся через реку, поскольку река в этом месте достаточно широка. Через реку перекинут Лотосовый мост. Мост стоит на восьми опорах, на нем построены пять беседок, янчжоусцы называют мост Четыре блюда к одному котлу[143]143
Четыре блюда к одному котлу – традиционное расположение тарелок на столе у китайцев.
[Закрыть]. Я силился постичь замысел сооружения, но тщетно, до такой степени мост пришелся мне не по душе.
К югу от моста Храм лотосовой завязи. Посреди храмового двора устремилась ввысь белая ламаистская ступа, навершье на золотом ее шпиле казалось выше облаков в небе. Кипарисы и сосны заслоняли красные стены храма, по временам из-за ограды доносились звуки гонга и колокола. В Поднебесной не найти другой такой уединенной беседки и сада. Мы миновали мост и увидели терем в три этажа: разрисованные балки, карнизы, которые, казалось, парили в воздухе, – от переливов цвета рябило в глазах. Подле громоздился окруженный беломраморной балюстрадой холм, он был насыпан из камней озера Тайху и именовался Приютом пятицветных благовещих облаков. Расположение его частей было строгим, словно в сочинении изящной словесности.
Затем мы прошли место под названием Утреннее солнце над Шуским холмом, это просто равнина, в композиции его нет ни выдумки, ни фантазии. Чем ближе к горам, тем уже русло, река несколько раз делает крутой поворот среди насыпных холмов, поросших бамбуком, и вдруг горы расступились, а воды иссякли – взору открылся широкий простор – перед нами в ряд выстроились сосны бора Десять тысяч сосен Пиншаня. Надпись: «Пиншаньтан» – «Пиншаньский храм» – сделана рукой поэта и каллиграфа Оуян Сю. Пятый источник, что к востоку от реки Хуай, на самом деле колодец в насыпной горе, но вода в нем на вкус словно из настоящего горного ручья. Источник близ Лотосовой беседки обнесен железной оградой с шестью отверстиями. Сад под названием Девять пиков расположен в укромном месте за Южными воротами, он полон самобытной прелести. Я думаю, что это один из лучших парков Поднебесной. Это лишь краткое описание садов Пиншаньтана. Правда, я не видел парков Каншаня, поэтому не могу сравнить их. В целом стоит заметить, что лучше лицезреть красавицу, чем созерцать смазливую деревенскую девку, стирающую на берегу реки.
Случилось так, что я посетил здешние места сразу после инспекционной поездки государя на юг: тогда было объявлено об окончании всех работ и доложено государеву выезду о приведении строений в надлежащий вид, дабы доставить удовольствие высокой особе насладиться необозримыми видами, – так что мне выпала редкая удача.
Весной года цзя-чэнь[144]144
1784 г.
[Закрыть] я сопровождал отца в Уцянскую управу[145]145
Уцзян – уезд в провинции Цзянсу. минфу – правитель области.
[Закрыть], где в ту пору начальствовал минфу Кэ. Моими сослуживцами оказались Чжан Пин-цзян, уроженец Шаньиня, Чжан Ин-му из Улиня и Гу Ай-цюань, родом из Таоси. Нам было поручено почетное благо-устроительство в Наньдоуюй дворца и подворья для его светлости государя – так мы удостоились лицезреть его небесный лик второй раз.
Однажды, когда завечерело, меня вдруг потянуло домой. Я нанял небольшую быстроходную лодку с парой весел на носу и корме – эти челноки резво, словно бы на летящих веслах, носятся по озеру Тайху[146]146
Тайху – одно из крупнейших и живописнейших озер Китая. На его берегах расположены парки, беседки, сады и монастыри.
[Закрыть] (у нас в местности их прозвали «взнузданными скакунами, выходящими из вод») – будто на аисте я взвился в поднебесье и в мгновение ока был уже подле моста Ворота в У, но это не придало мне бодрости духа. Домой я прибыл перед ужином.
Издавна мои земляки отличались тягой к пышному великолепию, и по сей день они гонятся за вычурностью и состязаются в роскоши, и стали даже еще более расточительны. Напрасно древние мудрецы восторгались склонностью моего народа к яркому – «жемчужными занавесями и расшитыми пологами», «яшмовыми перилами» и «парчовыми шатрами». А что стоят раскрашенные до ряби в глазах фонари? Напрасно песни, что по обычаю принято оглушающе орать под звуки шэна[147]147
Шэн – народный инструмент, своеобразный губной органчик, состоит из деревянного корпуса, в крышку которого вставлено семнадцать бамбуковых трубочек разной длины.
[Закрыть], высокопарно именовали «мелодиями, вьющимися меж расписных стропил и резных кровель». Друзья не раз просили меня помочь расставить цветы или по случаю радостных событий вывесить разноцветные ленты, и я не отказывался. В целом же я пребывал в праздности, созывал друзей по духу, и мы развлекались выпивкой, горланили песни, с великим удовольствием бродили или любовались окрестностями. В молодые годы ты силен и воодушевлен, не ведаешь ни усталости, ни недугов. Я родился в счастливый год, но случись мне жить в глухом углу, довелось бы тогда много странствовать и увидеть?
В тот год управа господина Хэ по каким-то причинам была упразднена, и отец получил приглашение служить в Хайнине[148]148
Хайнин – уезд в провинции Чжэцзян.
[Закрыть] под началом господина Вана.
В Цзясине проживал некто Лю Хуэй-се, в недавнее время принявший учение Будды и обет годичного поста. Однажды мы с отцом навестили его. Дом Лю Хуэй-се стоял подле Терема тумана и дождя, к нему примыкала некрытая пристройка с видом на реку под названием Приют луны в воде – хозяин обычно читал здесь сутры, вокруг царила чистота, словно это монашеская келья. Терем тумана и дождя – посреди Зеркального озера, берега которого в зеленых тополях, жаль только, что мало там бамбука. К терему пристроен помост, откуда взору открывались дальние просторы. Рыбачьи лодки, раскиданные по озеру, мерная зыбь спокойных волн – вид, достойный лунной ночи. В тот раз послушник подал нам постные кушанья на редкость вкусные.
В Хайнине со мной вместе служили Ши Синь-юэ, родом из Баймэня, и Юй У-цяо, уроженец Шаньиня. У Синь-юз был сын Чжу-хэн. Нрава чистого и спокойного, он всегда хранил молчание. Это был человек дельный, классический образец конфуцианского ученого, он ни в чем мне не перечил – так второй раз я познал истинную дружбу и расположение; жаль только, что мы провели вместе не много дней, а расстались и точно в воду канули.
В тот год я посетил Сад умиротворенный разлив, принадлежащий господину Чэню. На площади в сто му были разбросаны двухэтажные терема и павильоны, крытые галереи, террасы. Было и озеро, необычайно широкое, с мостом в виде шести зигзагов. Лианы, полностью скрывшие следы зубила на поверхности камней, старые деревья, стволами упиравшиеся в небо, крики птиц и опадающие лепестки цветов – все это создавало настроение, будто ты попал в глухие горы. Из всех равнинных садов с искусственными камнями и садовыми беседками, которые когда-либо я видел, то был лучший сад, созданный людьми, – он был очарователен своей простотой. В тереме под названием Кассия в цвету господин Чэнь накрыл стол. Благоухание цветов корицы заглушало запах блюд, только аромат имбиря и сои был стоек и ничем не смягчен. По своим свойствам имбирь и корица с возрастом становятся более терпкими, в моем сознании они служат символом мужа, преданного высокому долгу, чей взлет жизненных сил подобен водовороту, а не бессодержательной пустоте.
От Южных ворот я вышел прямо к морю. Дважды в день здесь набегает прилив; точно серебряная дамба в тысячи тысяч чжанов он отсекает море, а потом уходит назад. На здешних кораблях есть специальные гребцы, которые встречают прилив, – когда набегает волна, они подымают весла и ставят корабль навстречу ей. На носу корабля установлено деревянное кормило, по форме оно схоже с большим ножом на длинной рукояти. Стоит гребцам навалиться на кормило, как волна рассекается надвое, кормило всплывает и поворачивает нос корабля вслед приливу. Корабль устремляется вперед и несется – в мгновение делая по сто ли. Как-то вечером в праздник Середины осени вместе с отцом я наблюдал с прибрежной пагоды такой прилив. Примерно в тридцати ли в море высится утес под названием Острая гора, кажется, он вот-вот ринется в море. На вершине утеса стоит павильон, на котором надпись: «Здесь море безбрежно, небеса – бездонны». И поистине, взглянешь – ни конца ни края, только разгневанные валы сливаются с небом.
От начальника уезда Кэ я получил приглашение на службу в управу Цзиси в Хуэйчжоу[149]149
Хуэйчжоу – другое название провинции Аньхой.
[Закрыть], было мне тогда двадцать пять лет. Я отплыл из Улиня на речной барке с верхней палубой для путников, миновал гору Фу-чуньшань и террасу, с которой Цзы-лин некогда удил рыбу[150]150
Цзы-лин – прозвание Янь Гуа-на (I в.), отшельника и друга государя Гуан-у-ди.
[Закрыть]. Терраса стоит в седловине и будто утес высится над водой чжанов на десять или больше[151]151
Чжан=3,2 м.
[Закрыть]. Неужели при ханьской династии она была вровень с водой? Лунной ночью мы причалили в Цзекоу, здесь и была моя управа. Высокие горы, над которыми малым кругом плыла луна, тихое течение воды по выступающим камням – то был упоительный вид. Я не мог охватить взором[152]152
Му=0,061 га.
[Закрыть] всю Желтую гору[153]153
Желтая гора (Ху-аншань) – горный массив на юге провинции Аньхой; его вершины обычно покрыты дымкой тумана – излюбленный мотив китайских пейзажистов.
[Закрыть], ибо с этого места видно только ее подножие. Цзиси лежит среди тысячи горных вершин, это маленькое селение, как принято говорить, не более шарика для самострела, а люди его нравом просты и бесхитростны. Недалеко от города есть гора под названием Каменное зеркало. Если попетляешь по горным кручам около одного ли, попадешь к утесу, с которого низвергается стремительный поток, а увлажненная зелень того и гляди начнет сочиться каплями. Чуть выше – каменная беседка. Все четыре стены ее отвесны. Одна из них гладко обтесана и напоминает ширму, цветом темна и до того блестяща, что в нее можно глядеться, словно в зеркало. По преданию, в стене можно увидеть свой облик в будущей ипостаси: говорят, некогда Хуан Чао[154]154
Хуан Чао – руководитель двенадцатилетнего народного восстания, вспыхнувшего в танском Китае. Он узурпировал трон (880– 884), после чего вскоре покончил жизнь самоубийством. В официальных источниках, как и в среде старых китайских интеллигентов, считался бандитом.
[Закрыть] пришел к стене и увидел обезьяну; желая сжечь ее изображение, он опалил камень, и видение исчезло. Ли в десяти от города находилась пещера, называемая Рай огненных облаков, здесь на стенах причудливо сплелись каменные узоры, пади, холмы, а утесы словно были рождены кистью Дровосека с Горы желтого аиста[155]155
Прозвание знаменитого художника XIV в. Ван Мэна.
[Закрыть], только расположены они были в беспорядке. В пещере от камней исходил темно-багровый свет. Возле был скит, уединенный и тихий.