Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 12"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

Соавторы: Гэвин Лайл,Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Когда я вернулся, Харви с любопытством посмотрел на меня. Я бросил сигареты на переднее сиденье.

– Если у вас кончились сигареты, одна пачка ваша. – Я завел мотор и медленно выехал с площади. – Что у нас на ленч?

– Хлеб, сыр, паштет, сардины и вишневый пирог, – сказала мисс Джармен. – Еще я купила бутылку красного вина, а если хотите, есть и перье.

– Мне перье – я за рулем.

– И мне тоже, – подхватил Харви. – Я стреляю. – Он усмехнулся. – Я даже не пропустил по–быстрому стопочку в кафе, как некоторые.

– Кто, я? – спросил я, придав своему лицу удивленное выражение.

Он безрадостно улыбнулся. Впрочем, не исключено, что он всегда так улыбался.

– Вы. Черт возьми, я же не против. Просто я знаю, как мало времени для этого нужно.

Глава 9

Мы поели в дороге – мисс Джармен раздавала бутерброды с сыром и паштетом. Попытавшись открыть сардины, она пролила на себя масло и, тихонько выругавшись, выбросила всю банку в окно, а затем совершенно хладнокровно заявила:

– Мне очень жаль, но сардины у нас кончились.

Маганхард издал свой металлический смешок. Доев кусок вишневого пирога, я закурил сигарету и почувствовал прилив сил. Даже если полиция постарается утыкать кордонами весь район, это еще не означает, что они меня поймают. Мы уже почти достигли Оверни, а когда я на знакомых дорогах… что ж, однажды гестапо пыталось поймать меня в этих местах с помощью кордонов…

Я прекрасно отдавал себе отчет, что это состояние вызвано не столько ленчем или хорошим знанием местных дорог, сколько выпивкой, и понимал, что оно продлится самое большее еще часа два. Но за это время я мог проехать изрядное расстояние.

Тем временем местность за окном начинала все больше напоминать пейзажи из средневековых рыцарских романов: высокие травянистые холмы, корявые деревца, покрытые шишковатыми наростами, разбросанные там и сям валуны и скалы, облепленные толстым мхом и похожие на зеленые бархатные диваны в гостиной какой–нибудь престарелой дамы. Окрестности производили впечатление декорации для оперы, постановщик которой пытается сделать так, чтобы на пение обращали как можно меньше внимания.

Все это мне очень не нравилось: я бы предпочел передвигаться по открытой местности, где приближающегося человека можно заметить на расстоянии ружейного выстрела.

– Где мы остановимся на ночь? – спросил Харви.

– У моих друзей.

– Из Сопротивления?

Я кивнул.

– А вы уверены, что они еще здесь? И все еще ваши друзья?

– Кто–нибудь обязательно найдется. У нас есть выбор: в этих краях я знаю многих. Когда–то здесь проходила «крысиная тропа» – по ней вывозили беглых заключенных, доставляли оружие и так далее.

Вскоре мы проехали через Ла–Куртин, армейский городок, сам по себе очень похожий на казарму: такой же открытый, пустой и чисто выметенный; на каждом углу по часовому. Затем мы нырнули в долину Дордони.

– Мистер Кейн, – сказал Маганхард и замолчал.

– Я слушаю, – подождав, отозвался я.

– Мистер Кейн, когда мы говорили… насчет полицейских, вы сказали, что могли бы «не затрагивать вопросы морали». Почему вы не стали возражать?

Мы с Харви переглянулись. За несколько часов старый стервятник не произнес ни слова – неужели обдумывал наш разговор?

– Не думал, что это вас так заинтересует, – тщательно подбирая слова, ответил я.

– Почему бы и нет?

– Возможно, я сделал слишком поспешный вывод, исходя из сложившихся обстоятельств – если учесть, что по всей Франции за вами охотятся отборные силы полиции и преступников. Но мне показалось, что вас это не особенно заинтересовало.

Я пожал плечами, надеясь, что он смотрит на меня.

– А если отбросить излишний сарказм, – спокойно заметил он, – то все–таки почему?

Вытянув шею, я посмотрел на него в зеркало заднего обзора. Как ни странно, на лице Маганхарда было совершенно не свойственное ему выражение, похожее на улыбку – скорее напоминавшую кривую царапину на сверкающих боевых доспехах, но тем не менее улыбку.

– Ну, скажем так – я стараюсь относиться без предубеждения к людям, которые открывают свое дело в Лихтенштейне, чтобы избежать уплаты налогов.

– Ага! Вы не сказали – скрываются от уплаты налогов. Не так ли, мистер Кейн?

– Нет, мистер Маганхард, я понимаю разницу. Уклонение – это незаконно, а я уверен, что все, что вы делаете, – законно.

– Но не слишком порядочно?

– На практике порядочность, как и многое другое, в основном сводится к честному обмену. Вы управляете заводами во Франции, Германии и так далее, но не платите налогов, чтобы поддержать экономику этих стран. Вот и все.

– Правительство любой из этих стран обладает достаточной властью, чтобы решить, что ей нужно больше моих денег, и на законных основаниях установить, сколько я им должен. – Его голос был похож на щелканье шестеренок из нержавеющей стали. – Им ничего не стоит это сделать. Вы считаете, что, уплатив эту сумму, я стану более порядочным?

– Сомневаюсь, мистер Маганхард. На мой взгляд, куда важнее, готовы вы платить или нет. Другое дело – должны ли? Возможно, вы просто путаете порядочность и законность.

– Уверен, что смогу объяснить, в чем разница.

– Думаю, что нет. Согласитесь, когда вы пересекаете границу, смысл такого понятия, как порядочность, не меняется.

Харви усмехнулся.

Подумав, Маганхард сказал:

– Мистер Кейн, похоже, вы занимаете довольно странную, хотя и весьма решительную позицию.

– Вы первый подняли этот вопрос, – пожал я плечами. – Лично меня совершенно не волнует, что вы платите меньше налогов. Тысячи людей делают то же самое, и это будет продолжаться, пока такие страны, как Лихтенштейн, и некоторые швейцарские кантоны имеют столь мягкие законы о налогообложении по одной причине – вытянуть немного денег из соседей. Но если урон будет слишком велик, то соседи примут меры и отстранят Лихтенштейн от участия в бизнесе.

– Мистер Кейн, должно быть, вы оказались в довольно затруднительном финансовом положении, если согласились помочь такому человеку, как я. Когда я разговаривал с месье Мерленом по радиотелефону с яхты, он сказал, что вы потребовали от него честное слово, это… обвинение, выдвинутое против меня, ложное, и что я еду в Лихтенштейн, чтобы спасти свои капиталы, а не присвоить чужие. Тогда вам хотелось быть уверенным, что я порядочный человек. – В голосе Маганхарда по–прежнему звучали стальные нотки.

– Порядочность, мистер Маганхард, понятие относительное. Например, я уверен, что вы гораздо порядочнее тех головорезов, которые напали на нас в Type. Вы не похожи на человека, который собирается кого–то убить напротив, убить хотят вас. Мне совсем не обязательно верить в вашу кристальную честность в отношении налогов, чтобы считать – помогая вам, я поступаю правильно.

– Так вы считаете, что месье Мерлен тоже смотрит сквозь пальцы на другое обвинение?! – Резкость его тона на секунду удивила меня, но потом я понял: любой, кто считает его честным и непреклонным человеком, автоматически должен был разделить и его точку зрения на изнасилование как на мерзкое и отвратительное преступление. Может быть, именно поэтому он даже не мог заставить себя произносить это слово, и говорил просто «это обвинение».

Интересно, подумал я, тот, кто его подставил, имел ли, помимо прочих талантов, и чувство юмора?

– Мерлен – хороший адвокат, – сказал я, – а он считает, что это было подстроенное обвинение. К тому же мне кое–что известно об этих вещах.

– Неужели? – оживился Харви. – Может, расскажете?

* * *

– Ну, прежде всего в этом деле вам не понадобятся свидетели: никто и не ждет, что насиловать будут при свидетелях. Все, что нужно знать, это был ли обвиняемый наедине с жертвой в таком–то месте и в такое–то время, и заявила ли потерпевшая, что ее изнасиловали там–то и тогда–то. Если вам удастся уговорить ее и в самом деле переспать с ним, то вы еще можете организовать медэкспертизу и заручиться показаниями врача. Но, с другой стороны, гораздо чаще кончается тем, что у вас есть только ее слово против его. Даже если обвинение проваливается и дело не доходит до суда, его репутация будет достаточно подмочена.

– Надо же, а я–то думал, что вы разбираетесь только в автоматах, – вполголоса заметил Харви.

– Откуда вы все это знаете, мистер Кейн? – спросила мисс Джармен.

– Однажды мне довелось самому участвовать в подготовке такого дела… О, не волнуйтесь, это было во время войны и вполне оправданно. Нам было необходимо избавиться от одного немецкого чиновника в Париже – он слишком хорошо работал. Разумеется, до суда дело не дошло, и вообще ничего не вышло бы, если бы самим немцам не нужен был повод для его перевода: они тоже считали, что он слишком хорошо работал. Вот мы и подкинули им такую возможность.

– А что случилось с девушкой? – спросила она.

– Мы вывезли ее из страны на тот случай, если будет расследование.

– Я имела в виду не это, – холодно сказала мисс Джармен.

– Понимаю. Ну, скажем так – она воевала и знала, на что идет.

– Мне все ясно, мистер Кейн, – нетерпеливо перебил Маганхард. – Но вы говорили о том, почему вы поверили, что это обвинение против меня подстроено.

– Да, верно. – Я выудил сигарету из пачки на сиденье, Харви щелкнул зажигалкой. – Здесь еще остается пара вопросов. Зачем кому–то могло понадобиться подставлять вас?

– Это в значительной степени затрудняет мои передвижения, – подумав, ответил он. – Особенно во Франции. Тем более что совершившие это преступление подлежат выдаче, так что меня могут арестовать где угодно. А если я окажусь в тюрьме, то… им будет гораздо легче сделать со мной то, чего мы пытаемся избежать. Все очень просто.

Я усмехнулся: он умел держать язык за зубами.

– Но девица молчала, пока вы не уехали из Франции. Это похоже на откровенную попытку запугать вас, чтобы вы держались отсюда подальше, не рискуя уладить это дело в судебном порядке. Кстати, почему вы этого не сделали, пока вас не было в стране? Французские законы это допускают.

– Месье Мерлен остановил все попытки сделать это. К тому же обвинение на этом не настаивало.

– Похоже, их самих собственная подставка не слишком–то обрадовала, если они побоялись, что девица может все испортить даже без вашего присутствия. Теперь самое главное: почему вы не пытались опровергнуть выдвинутое против вас обвинение? Если оно было подстроено, вы могли доказать свою невиновность. Конечно, это бросило бы на вас тень, но теперь–то вы в этом деле по уши и даже лишены свободы передвижения.

– Думаю, вы сами могли бы ответить на этот вопрос, мистер Кейн. – В голосе Маганхарда чувствовалось легкое удивление, если только это было подходящее слово для столь незначительного изменения тона. – Вы сказали, что в конечном итоге все могло бы свестись к моим показаниям против показании этой женщины. Не забывайте, что любой суд не застрахован от ошибок.

– Мистер Маганхард, я ведь не говорю о судебном процессе; до этого никогда бы не дошло, – озадаченно сказал я. Собственно, я и был озадачен, поскольку никогда не думал, что мне придется консультировать по вопросам юриспруденции обладателя многомиллионного состояния.

– Простите, я вас не совсем понимаю, – невозмутимо отозвался он.

– Когда речь идет о ложном обвинении в изнасиловании, то его плюсы и минусы превращаются в палку о двух концах, поскольку все зависит только от показании женщины. И если однажды ее удалось подкупить, то это можно сделать и во второй раз. Она просто не опознает вас, и дело развалится само собой.

– Я бы расценил это как напрасную трату денег, – ледяным тоном отчеканил Маганхард.

* * *

Мы с Харви переглянулись, но он только коротко улыбнулся и промолчал.

– Послушайте, мистер Маганхард, – осторожно заметил я, – но ведь это могло бы сберечь вам деньги. Предположим, вы бы еще месяц назад обратились ко мне с предложением разыскать эту женщину. Если бы я пришел к выводу, что ее подкупили, то заплатил бы ей на несколько тысяч больше и заставил молчать. Это обошлось бы вам – включая и мой гонорар – примерно в четверть той суммы, которую вы выкладываете за это путешествие. И никакого риска. Что вы на это скажете исключительно как бизнесмен?

– Мистер Кейн, бизнесменов в чистом виде не бывает. Необходимо рассматривать все с точки зрения порядочности, а в данном случае…

– Порядочность? Да кто говорит о порядочности?! – Я поймал себя на том, что кричу, и поспешно сбавил тон. – Мы говорим о том, что вас элементарно подставили; где тут порядочность? И уж если вы так хотите соблюсти все приличия, то почему бы вам не предстать перед судом и не попытаться доказать свою невиновность?

– Простите, мистер Кейн, но я размышлял об этом гораздо дольше вас. – Он был спокоен и абсолютно уверен в себе. – Поскольку я невиновен, то, явившись в суд, ничего не выигрываю. Сделав это, я бы пошел на ненужный риск – ведь суд может допустить ошибку и признать меня виновным. И я не собираюсь противопоставлять подкуп подкупу: не понимаю, почему я должен платить за свое доброе имя, которое принадлежит мне по праву? Вот это и есть вопрос морали.

После этого все замолчали и долгое время в машине было слышно только ровное гудение мотора и свист ветра за окнами. Потом Харви сказал:

– Что ж, неплохой способ остаться богатым: все, что надо, – это считать каждый цент.

– Мистер Ловелл, а вам не кажется, что только бедняки имеют привычку обсуждать, как богатые тратят свои деньги?

Харви с усмешкой посмотрел на меня; я вскинул бровь и поправил зеркало, чтобы видеть Маганхарда. Он сидел, слегка подавшись вперед, и, нахмурившись – тоже слегка, – смотрел в затылок Харви. Но я уже начал понимать, что все эти «слегка» лишь в ничтожной степени показывали то, что происходило у него в душе.

– Знаете, мистер М., – ответил Харви, – меня никогда не волновала проблема, как богатые тратят свои деньги. Могу сказать только одно – у каждого своя точка зрения.

На секунду на лице Маганхарда промелькнуло выражение, которое при желании можно было принять и за улыбку, и за презрительную гримасу, и вообще за все что угодно. Но неожиданно мне показалось, что под этой бесстрастной маской проступает искаженная злобой тощая физиономия шотландского проповедника, громогласно клеймящего мотовство и пугающего своих прихожан геенной огненной.

– Надо же, у него своя точка зрения, – прорычал я. – Он может потерять все, но у него своя точка зрения.

Глава 10

После этого все надолго замолчали. Небо снова затянули тяжелые серые облака, хотя и не предвещавшие дождя, но полностью скрывшие солнце. День был пасмурный и унылый и почему–то вызывал в памяти вкус выдохшегося пива.

Действие «марка» прошло, и на меня вновь навалились раздражение и усталость. Моя реакция водителя притупилась, и я был вынужден сбросить скорость. Сидя рядом со мной, Харви время от времени называл номер дороги или говорил, куда свернуть; в промежутках между этим он откидывался на спинку кресла, неотрывно глядя на мелькающие за окном пейзажи. Маганхард и девушка молчали.

Около пяти мы миновали Конда–ан–Фенье и оказались на равнине, в результате постоянных ветров изрезанной неглубокими пологими лощинами и изломанными цепочками холмов. В таких местах все, что видишь вокруг, это небо. Изредка на перекрестках дорог и рядом с похожими на форты домами фермеров попадались небольшие сосновые рощицы. Сосны были ярко–зелеными и окружены ковром маленьких диких нарциссов.

– Мы сейчас на национальной автостраде, – предупредил Харви. – Хоть она и второстепенная, но…

– Не беспокойтесь, – перебил я. – Я эти места знаю.

По идее, после этих слов я должен был почувствовать себя лучше. А может быть, я сказал это, лишь бы не почувствовать себя хуже. Я нажал на педаль акселератора: дорога была почти пустой и, несмотря на легкие изгибы, на этой открытой местности можно было видеть, что находится за поворотом. Я то разгонялся, то тормозил, выжимая на прямых участках семьдесят километров.

Мы не останавливались. Никто меня не просил, а я и не предлагал. Если бы я сейчас остановился, то у меня просто не хватило бы сил снова завести мотор.

* * *

Объехав Сен–Флюр с севера, а потом и Ле–Пюи с юга, мы через двадцать минут выбрались на узкую извилистую дорогу, тянувшуюся между каменными стенами, наполовину утонувшими в торфяной почве.

Ржавая табличка на покосившемся столбике гласила: «ДИНАДАН». Я затормозил прямо перед ней еще до того, как впереди показалась деревня.

Харви устало повернулся ко мне.

– Что у вас на примете? Какая–нибудь ферма?

– Нет. Сама деревня.

Он мотнул головой в сторону обочины.

– Четыре телефонные линии. Здесь наверняка есть жандармы.

Я кивнул, вышел из машины и потянулся. Я чувствовал себя одеревеневшим, как крышка гроба, и помятым, как лист бумаги, в которую обычно заворачивают рыбу и чипсы. Хотелось надеяться, что Динадан нам подойдет – у меня совершенно не было сил и дальше мотаться туда–сюда по «крысиной тропе».

– Буду через несколько минут, – бросил я через плечо и зашагал вверх по холму к маленьким воротам в каменной стене, окружавшей деревенское кладбище.

* * *

Динадан – старая деревня, и к тому времени кладбище основательно разрослось. Как ни странно, оно совсем не походило на деревенское. Словно по контрасту с узкими, кривыми и пыльными улочками Динадана, могилы чистые и ухоженные – были расположены аккуратными длинными рядами. Здесь было куда больше разнообразия, чем в самой деревне.

Мне то и дело попадались большие помпезные надгробия со скорбящими ангелами, державшими колпаки над застекленными с трех сторон могилами, чтобы уберечь цветы от порывов ветра; встречались и простые прямоугольные плиты, лежавшие прямо на земле, – все они были тщательно ухожены, и на каждой можно было легко прочесть фамилии. Именно за этим я сюда и пришел.

Для этого требовались время и хорошая память. Когда я отвернулся от очередной надписи, то увидел мисс Джармен. Судя по всему, она переносила поездку лучше меня, но даже ее легкая котиковая накидка была измята.

– Захотелось подышать свежим воздухом, – сказала она. – Я подумала, что лучше не выпускать вас из виду, чтобы потом не опаздывать. Вы не возражаете?

Я покачал головой и пошел вдоль ряда могил, она – за мной.

– Что вы делаете? – через некоторое время спросила она.

– Смотрю, что произошло в деревне с тех пор, как я был здесь в последний раз.

Она удивленно вскинула брови, но, подумав, улыбнулась и кивнула.

Я указал на надгробие, которого не постыдился бы даже флорентийский дворянин.

– Все–таки старый Де Горр добился своего. Он рассказывал мне, что пытался добиться избрания в мэры лет тридцать. – Я кивнул на памятник и пошел дальше, думая, что вокруг могилы надо было посадить не розы, а виноград. Он бы мог стать мэром гораздо раньше, если бы хоть кто–нибудь был уверен, что увидит его трезвым в день вступления в должность. Ну да ладно, дайте время, и виноградные лозы вырастут на могиле сами.

Я указал на мраморный памятник размером поменьше.

– Он держал гараж. Если его сын не продал дело, то там мы сможем хотя бы сменить номера. А его папаша был законопослушным старым подонком.

Мы пошли дальше. Наконец я нашел фамильный участок Мелье и начал внимательно осматриваться.

Помолчав, девушка спросила:

– Он был солдатом? Здесь написано только «pour la France». [35]35
  За Францию (фр.).


[Закрыть]

Я посмотрел на плиту, на которую она указывала:

Жиль Мелье.

– Взгляните на дату, – сказал я. – Апрель сорок четвертого. Мы попали в засаду к северу от деревни, когда везли оружие в Лион. Его убили, а мне повезло. – Я не видел этой плиты раньше: во время войны немцы не разрешали ставить надгробия на могилах участников Сопротивления. Все, что можно было писать, так это «За Францию». Теперь же это было единственным, что нужно было знать о том, кто здесь лежит. Война давно кончилась, а я по–прежнему скрывался от полиции.

Интересно, что напишут на моем надгробии? «Pour la 12.000 francs»? [36]36
  За 12 тысяч франков (фр)


[Закрыть]

Девушка что–то сказала.

– Что? – переспросил я.

– Вы довезли оружие?

– Оружие?.. А, да! Довез. В меня–то не попали.

Она хотела что–то добавить, но передумала. Я продолжал осматривать участок Мелье.

– Так, – протянул я. – Если повезет, то у них мы и остановимся. У родителей Жиля. Надо полагать, они до сих пор здравствуют.

Я направился к машине, время от времени останавливаясь, чтобы прочесть надписи на новых надгробиях. Подойдя к воротам, я увидел, что мисс Джармен исчезла. Не нашел я ее и у «ситроена».

Я сел за руль и хлопнул дверцей. Харви пристально посмотрел на меня, но промолчал. Его лицо было серым и усталым, морщины стали глубже. Он явно полностью выдохся, но по крайней мере сохранял силы для чего–то более важного, чем допытываться, где меня черти носили. Не говоря уже о том, что он оставался трезвым.

Через несколько минут девушка торопливо вышла из ворот кладбища и села в машину.

– Извините, я задержалась.

Я и сам не чувствовал достаточно сил, чтобы задавать ей те же вопросы. Я только включил зажигание, и, обогнув холм, мы въехали в Динадан.

* * *

Динадан представлял собой небольшую тесную деревеньку, где большинство домов было сложено из серовато–голубого камня, который в любую погоду выглядел по–зимнему холодно и неприветливо. Сами дома, достаточно узкие, чтобы казаться высокими, стояли бок о бок, чтобы сохранять как можно больше тепла. В тех местах, где главная улица делала изгибы, стояли кучки голых вязов, на фоне серого вечернего неба похожих на скелеты.

Складывалось впечатление, что с войны здесь почти ничего не изменилось – никто не думал подметать обочины и убирать оттуда штабеля бревен и пустые бочки из–под бензина, заделывать рытвины на дороге… Динадан занимали куда более важные проблемы: сначала – выжить, а потом разбогатеть. Чистота улиц считалась делом второстепенным, а кроме того, это могло привлечь внимание сборщиков налогов.

– М–да, никому и в голову не придет искать здесь известного бизнесмена, – покачал головой Харви.

У большой церкви я свернул налево, на боковую улочку, которая была едва ли многим шире нашего «ситроена», и, проехав ярдов пятьдесят, остановился у узкого трехэтажного дома с верандой и высоким крыльцом с потрескавшимися каменными ступенями. Под крыльцом копошилась стайка цыплят, а рядом из одной посудины с ними кормились две тощие серые кошки. Цыплята не обратили на меня внимания, зато кошки смерили такими взглядами, словно я намеревался отобрать у них ужин.

Я постоял у машины, закуривая сигарету и давая возможность обитателям дома как следует разглядеть меня. Минуту спустя дверь распахнулась, и на крыльце появилась толстуха в огромном фартуке.

– C'est Caneton! – завопила она, повернувшись к двери. – C'est Monsieur Caneton! [37]37
  Это Канетон! Это месье Канетон! (фр.)


[Закрыть] – Вдруг она застыла, и улыбка исчезла с ее лица. – II n'y pas deja une autre guerre? [38]38
  Уж не началась ли снова война? (фр.)


[Закрыть]

– Non, non, non. [39]39
  Нет, нет, нет (фр.).


[Закрыть] – Я помахал рукой и натянуто улыбнулся.

– Что она сказала? – спросила сзади мисс Джармен.

– Она спросила, не означает ли мое появление, что снова началась война. Боюсь, для этих людей мой приезд никогда не был хорошей новостью.

Мадам Мелье, переваливаясь, подошла ко мне и крепко обняла, чуть не сломав мне при этом кости:.несмотря на толщину, в ней не было и намека на рыхлость. Ее смуглое лицо было усеяно морщинами, а непокорные седые волосы стянуты в пучок на затылке. Отступив назад, она улыбнулась и внимательно оглядела меня своими бледно–серыми глазами.

Я тоже улыбнулся и начал объяснять: я больше не Канетон и уже не работаю на Ле Бейкер–стрит и Интеллидженс, я – это я, Льюис Кейн. С другой стороны, так получилось, что меня разыскивает полиция и мне нужно где–то переночевать.

Она восприняла все это абсолютно спокойно.

– Можете ей сказать, что я заплачу, – спокойно заявил Маганхард.

– Не говорите чепухи! – оборвал я его. – Либо она это сделает ради меня, либо нет. Если мы попытаемся все свести к сделке, то она заломит цену как в «Ритце», а утром сдаст нас полиции.

На верхней ступеньке показался сам Мелье: высокий, тощий и сутулый старик с вытянутой лысой головой, большими обвисшими усами и двухдневной щетиной. Его рубашка без воротника и бесформенные штаны, наверное, обошлись ему в пять франков, но вполне возможно, ему ничего не стоило в любой момент сунуть руку в карман и вытащить достаточно наличных, чтобы купить «ситроен».

Мадам ни о чем с ним не советовалась, как не делала этого и в те времена, когда мы использовали их дом в качестве укрытия. За дом отвечала она, а целые акры пастбищ и лесов на холме находились в ведении старого Мелье.

– Pour Caneton c'est normal, [40]40
  Для Канетона это дело обычное (фр.)


[Закрыть] – наконец сказала она и повела нас в дом.

Я поморщился и последовал за ней. Судя по всему, тот факт, что я был в бегах, скрываясь от полиции, казался им обычным делом.

* * *

Войдя в гостиную, мы сразу сели за стол. Небольшая комната была теплой и светлой, а мебель, хоть и не соответствовала современным журнальным стандартам, была удобной. Если семейству Мелье хотелось на что–то потратить деньги, то на это они и тратили. Рядом с подцвеченной фотографией Жиля в толстой и богато украшенной серебряной рамке стоял радиоприемник, по количеству кнопок соперничавший с приборной панелью космического корабля. Это вновь заставило меня поморщиться, поскольку я считал Динадан деревней, где не читают газет, что скорее всего так и было. Сработал стереотип – во время войны здесь не было никаких радиоприемников. А с помощью этого суперсовременного транзистора они легко могли подслушать, о чем мы с Харви говорили на пляже в Кемпере.

Мадам подтвердила мои подозрения, кивнув в сторону Маганхарда.

– C'est Maganhard, n'est–ce pas? [41]41
  Это Маганхард, не так ли? (фр.)


[Закрыть]

Я кивнул, вовсе не чувствуя себя виноватым, что не сказал этого раньше, – в былые времена мы тоже никогда не обсуждали мои дела.

Критически оглядев его, она сказала:

– Il n'est pas un violeur – pas le type. [42]42
  Он не насильник – не тот тип (фр.).


[Закрыть]

Я согласился, что Маганхард не похож на насильника, и добавил, что все дело дутое и состряпано его конкурентами. Она кивнула, поскольку знала, что бывает и такое, заметив при этом, что Маганхард выглядит неспособным не только на изнасилование, но и на что–либо другое в этой области.

Маганхард застыл как столб: он отлично понимал каждое слово.

Она захохотала и пошла к двери. Я крикнул ей вслед, что, если она не будет вести себя как следует, я пришлю его к ней после полуночи и тогда она сможет проверить это сама. От ее смеха чуть не задрожали стены.

– Мистер Кейн, я не выношу подобных разговоров, – чопорно заявил Маганхард.

– Что поделаешь, старина, уж в такой дом вы попали. – Я слишком устал, чтобы выслушивать еще и его претензии. – Впрочем, вы всегда можете отлично выспаться на улице под деревом.

На лице мисс Джармен застыло непроницаемое выражение, которому так хорошо учат в английских женских школах.

Харви мешком сидел на стуле, уныло разглядывая скатерть. Ему было совершенно все равно, о чем мы говорим – хоть об экономике на китайском.

Поскольку особых разговоров не предвиделось, я вышел следом за мадам Мелье и, выяснив, что местный гараж перешел от отца к сыну, отправился туда.

Молодой человек отлично меня помнил, чего нельзя было сказать обо мне: я с трудом вспомнил, что он тогда был слишком молод, чтобы воевать, и очень переживал по этому поводу. Теперь же он был просто счастлив, что и его помощь наконец пригодилась.

Я спросил, может ли он снабдить меня парой табличек с местными номерами, но не слишком профессионально сработанными – мне не хотелось, чтобы в случае нашей поимки на него вышла полиция. У него оказалась идея получше – почему бы мне не взять номера от его старого «ситроена–ID»? Они должны подойти.

Я сказал, что если нас сцапают, то уж тогда полиция заявится к нему наверняка. Он только усмехнулся: полиция его не волновала; в конце концов всегда можно сказать, что он оставил машину на улице и номера попросту украли. За всем этим явно проглядывала мысль, что великого Канетона поймать невозможно.

Конечно, это был приятный комплимент, но он был основан на представлениях обо мне, сложившихся у него в двенадцать лет, к тому же свидетельствовал о том, как мало он знает о Сюрте.

Его распирало от любопытства, но он не преминул показать, что знает старое правило Сопротивления – никогда не задавать лишних вопросов. Я ему так ничего и не сказал, а только с таинственным видом подмигнул и ушел.

Загнав «ситроен» Маганхарда за угол дома, где его не было видно с дороги, я поменял номера и поднялся в дом.

Мои попутчики уже наполовину прикончили толстое полено птичьего паштета, разрезанное пополам, чтобы подольше сохранить искусное украшение в виде птичьей головы на одной половине и хвоста – на другой. Голова чем–то напоминала дрозда, что меня вполне устраивало: я предпочитаю их есть, а не просыпаться от их воплей.

Отрезав себе приличный кусок, я сказал Харви:

– Я сменил номера на машине.

Он медленно поднял голову от тарелки.

– Вам не пересечь границу со старыми документами.

Я кивнул, продолжая жевать.

– Все равно нам ее не пересечь на этой машине. К этому времени пограничники уже будут знать номер.

– Что же тогда делать? – осведомился Маганхард.

– Вам бы следовало подумать об этом, когда вы на вашей проклятой яхте вошли в трехмильную зону, – огрызнулся я. – Что ж, если никто не разнюхает, что мы в Женеве, то, может быть, удастся взять там машину напрокат. К тому же всегда есть швейцарские железные дороги.

– Я предпочитаю на машине, – глухо сказал Харви.

Я кивнул. Для выполнения возложенной на него задачи поезда были и впрямь не самым подходящим местом – слишком много свидетелей.

Вошла мадам Мелье и, взяв со стола бутылку красного, налила мне. У Маганхарда и девушки стаканы были уже наполнены, а Харви пил воду. Кивнув в его сторону, она недоуменно пожала плечами.

– Americain, – коротко ответил я, словно это можно было принять за объяснение.

Она снова кивнула и повернула бутылку этикеткой ко мне.

– «Пинель», да?

Мадам понимающе усмехнулась и, покачивая бедрами, вышла из комнаты, унося остатки паштета.

– У этого вина есть какие–то особенности? – спросила мисс Джармен.

– В каком–то смысле – да, – согласился я. – Семья, которая его делает. Их замок считался еще одним «надежным местом» на этой же дороге. Это недалеко отсюда, на другом берегу Роны.

Я посмотрел на закрытую кухонную дверь. Я и не догадывался, что старухе известно про этот замок, но после войны такие вещи можно было рассказывать открыто. Тем не менее это не объясняло, почему она так хитро улыбалась. Должно быть, она слышала, что я оставался в том замке не только потому, что там было «надежно» – имелась и более приятная причина. Неужели и об этом тоже говорили?

– А вино–то хуже, чем его пытаются представить, – заметил Маганхард.

Я кивнул. Он был прав, но в Пинеле прекрасно знали, что делают. Нельзя повышать цены на вино, пока не найдется кто–нибудь, кому оно понравится.