Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 12"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

Соавторы: Гэвин Лайл,Роберт Пайк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Глава 21

Оказалось, что это не наш поезд. Наверху, на платформе номер три, в тусклом свете, просачивавшемся сквозь крышу из матового стекла, стояли, разбившись на молчаливые группки, человек двадцать пассажиров. Харви стоял возле ступенек, Маганхард с девушкой – ярдах в двадцати от него, а между ними – человек в широком плаще, прилежно изучавший «Журналь де Женев».

– Когда поезд? – спросил я.

– Должен уже прибыть. – Харви кивнул в сторону Плаща. – Кто он такой, по–вашему?

– Думаю, что легавый. Сомневаюсь, что у наших противников достаточно людей, чтобы следить за каждой железнодорожной станцией и аэропортом.

– Если он легавый, тогда где его напарник?

В этом был свой резон. Полицейские обычно ходят парами, когда не имеют возможности ходить целыми группами. Даже для слежки необходимо два или три человека. Однако, возможно, их планы несколько нарушил тот факт, что Мерлен выскочил из отеля в столь ранний час; может, на ночь они оставили наблюдать за отелем всего одного человека.

Я пожал плечами. К платформе подошел поезд, на табличке которого значились Лозанна и Берн.

Маганхард с мисс Джармен вошли в один вагон, человек в плаще – в соседний. А следом за ним вошли в поезд и мы с Харви.

В конце концов все мы оказались в одном и том же вагоне второго класса для некурящих. Мне следовало предупредить Маганхарда, чтобы он взял билеты в вагон для курящих – открытый вагон с двойными сиденьями, расположенными друг напротив друга по обе стороны прохода, причем спинка сиденья достаточно высока, так что через нее сидящего не видно, если только он не привстанет.

Маганхард и девушка сели лицом друг к другу. Теперь я уже точно знал, куда сядет Плащ; так он и поступил – расположился позади них по ту же сторону от прохода, так что, оставаясь невидимым для них, он тотчас бы увидел их через заднюю спинку, стоило им встать.

Мы с Харви сели на пару рядов подальше, по другую сторону прохода.

– Ну–с… что будем делать? – поинтересовался Харви.

Полной уверенности у меня не было. Как я уже говорил, до тех пор, пока этот человек будет находиться в поезде, он не сможет никому позвонить и сообщить о своем открытии – так что, возможно, чем дольше мы будем здесь оставаться, тем лучше. Однако если он действительно полицейский, то не исключено, что он примется передавать сообщения через кондуктора или же выбрасывать записки из окон на станциях. Так что, наверное, стоит отделаться от него поскорее.

– Мне бы хотелось сойти в Лозанне, – медленно произнес я. – Если только сумеем передать это Маганхарду.

Харви задумчиво посмотрел на меня и сказал:

– У вас нет никакого плана. Вы просто наносите ответный удар. Вот и все.

– Бывают планы и похуже. Этот по крайней мере гибкий и поддается корректировке по ходу дела.

Он снова глянул на меня, потом медленно расслабился. В воздухе повеяло бедой и нависшие над нами неприятности заставили его основательно встряхнуться. Чувствовал он себя скорее всего, как в аду на сковородке, но ведь телохранителем он стал гораздо раньше, чем алкоголиком.

Но долго это не продлится. Как только пройдет похмелье, его вновь станет обуревать жажда. Если бы похмелье длилось столько же, сколько и жажда, алкоголиков не было бы вообще.

Поезд тоже явно еще не совсем проснулся. Он полз вдоль берега, то и дело останавливаясь. Когда отъехали, в вагоне, кроме нас, было еще человек шесть; но к тому моменту, когда мы прибыли в Нион, большинство из них уже сошли.

Появился кондуктор с болтающейся где–то у колен форменной сумкой и, проверив билеты Маганхарда, громко и отчетливо произнес: «До Берна едем, да?» Меня это вполне устраивало, поскольку я уже изменил план действий.

Человеку в плаще пришлось покупать билет. Я изо всех сил напряг слух, опасаясь, как бы вместе с деньгами он не передал какое–нибудь сообщение, но ничего такого не произошло.

Вскоре после Ниона Маганхард двинулся назад по проходу, направляясь в туалет. Пока он отсутствовал, я торопливо нацарапал записку: «Человек, сидящий прямо позади вас, следит за вами. Не разговаривайте громко. Сходим в Лозанне. Ждите до последнего, пока не выйдут все остальные».

Когда он вновь появился в проходе, я просто протянул ему записку, и он взял ее безо всяких пререканий, однако не стал останавливаться, чтобы прочесть, прежде чем вернуться на свое место.

Теперь все, что нам оставалось, – это ждать, чтобы узнать, подчинится ли он.

* * *

На нескольких последующих станциях в вагон снова стали заходить люди. Я надеялся, что их не наберется слишком много, – зрители мне были ни к чему.

Когда мы миновали последний поворот и подъехали к Лозанне, большинство пассажиров поднялись со своих мест.

– Вы что, намерены попытаться оторваться от него, бегая по всему городу? – тихо спросил Харви.

– Нет.

Он кивнул.

– Я вовсе не предлагаю стрелять в легавых, но…

– Вы буквально читаете мои мысли.

Он улыбнулся.

– Вы или я?

– Я. А вы меня прикройте.

Поезд плавно затормозил. Люди начали проталкиваться к выходу. Я покрылся испариной. Маганхард мог все испортить, если бы сошел слишком рано, – ведь я забыл сообщить ему, что поезд стоит здесь несколько минут.

Он все понял правильно. Вот уже последние пассажиры покинули вагон, несколько человек зашли и расселись по местам. Проход был свободен. Маганхард встал и широким шагом направился к дверям, а следом за ним и девушка. Харви взял мой бриф–кейс, и мы начали выполнять задуманное.

Плащ внезапно вскочил прямо перед нами, буркнул, не глядя на нас: «Je m'excuse», [69]69
  Прошу прощения (фр.)


[Закрыть] – и заспешил вдоль прохода. В несколько быстрых шагов я догнал его, когда, миновав стеклянную дверь, он очутился в маленьком тесном пространстве рядом с туалетом и ступеньками, ведущими вниз. Мисс Джармен находилась прямо перед ним.

В последний момент до него, должно быть, дошло: тот факт, что Маганхард неожиданно бросился к выходу, означал – ему известно, что за ним следят; и почему, собственно, мы тоже собрались выходить так поздно? Он замедлил шаг, напрягся и стал поворачивать голову.

Я изо всех сил двинул кулаком прямо под поля альпийской фетровой шляпы, и он, тихонько, со свистом вздохнув, начал оседать на пол. Я поймал его и толкнул дверь туалета. Заперто.

Харви просунул руку под моим локтем и повернул ручку – мы с Плащом стремительно ввалились внутрь. Дверь за нами тотчас захлопнулась.

Я лишь мельком глянул на его лицо – все равно оно ничего бы мне не сказало, затем водрузил его на стульчак и рывком распахнул его плащ. В наплечной кобуре у него имелся «вальтер–РРК», во внутреннем и наружном нагрудных карманах – пачка документов и пропусков, в заднем кармане брюк бумажник, кошелек с мелочью и несколько ключей. Чтобы сгрести все это, мне потребовалось чуть больше десяти секунд, и я очень жалел, что пришлось оставить ему кобуру.

Мною двигала отнюдь, не жажда мести и не страсть к наживе. Просто человеку, у которого при себе нет ни гроша, потребуется куда больше времени, чтобы заставить поверить в историю своих злоключений, нежели тому, кто может извлечь целую стопку банкнот и попросить о помощи.

Мы сошли с поезда не позднее чем через двадцать секунд после Маганхарда.

Спустившись с платформы, я прошел по туннелю, затем поднялся на платформу номер один и направился к станционному буфету. Я по–прежнему считал целесообразным, чтобы, путешествуя в поезде, мы держались двумя отдельными группками, однако сейчас важнее было еще раз проинструктировать Маганхарда и девушку.

Мы уселись за столик в углу, где он мог повернуться спиной к окружающим, и заказали кофе с булочками.

– Кто был тот человек? – нетерпеливо спросил Маганхард.

– Пока точно не знаю. – Я по очереди извлекал из карманов один документ за другим, просматривал и убирал, прежде чем достать следующий.

– Вы его убили? – спросила мисс Джармен.

– Нет.

Харви хмыкнул:

– Будем надеяться. Я и не знал, что вы знакомы с карате – ударом костяшками пальцев.

– А что такое карате? – поинтересовалась она.

– Грязный вариант джиу–джитсу.

Наконец я кое–что отыскал удостоверение личности, выданное во Франции.

– Его фамилия Грифле. Робер Грифле. Полицейский.

Харви нахмурился.

– Француз?

– Да, Сюрте. Я ожидал нечто в этом роде – поскольку он был один, ну и так далее. Пожалуй, это все проясняет. – В руках я держал документ, в котором говорилось, что податель оного является агентом Сюрте, и высказывалась просьба ко всем оказывать ему посильное содействие. Сформулировано все было весьма тактично, но лично для меня пистолет у него под мышкой заранее испортил впечатление.

Я пустил письмо по кругу. Остальные документы представляли собой водительские права, выданные во Франции, затем международные водительские права и прочий обычный хлам. И ничто не указывало, чем конкретно он занимался.

Официант принес кофе. Маганхард прочел письмо, крякнул и вернул его мне. Я спрятал его обратно в карман и сказал:

– Что ж, надеюсь, на этом инцидент с Робером Грифле, полисменом, исчерпан. Если нам повезет, он не очнется до самого Берна. Однако, боюсь, это означает, что нам снова придется изменить маршрут. Теперь мы не рискнем сесть на поезд, идущий через Берн.

– Лично я надеюсь, что мы вообще больше не станем разъезжать на поездах, – холодно заявил Маганхард. – Похоже, они только создают нам лишние проблемы. Мы можем взять здесь напрокат машину.

Я покачал головой.

– В Лозанне я не желаю оставлять след. Не забывайте, что этот малый, Грифле, рано или поздно придет в себя и заговорит, – а в последний раз он видел нас именно в Лозанне. Он приложит усилия и нападет здесь на наш след. Нет, думаю, нам лучше отправиться в Монтрё и продолжать путь оттуда.

Судя по всему, эта идея никому не пришлась особенно по вкусу.

– Мистер Кейн, я приехал в Швейцарию не на экскурсию, – заявил Маганхард. – Мы отъехали от Женевы всего на шестьдесят километров, и Монтрё нам совершенно не по пути. Чтобы попасть туда, мы будем вынуждены сделать изрядный крюк. Даже если мы и раздобудем там машину, нам придется проделать двойной путь, чтобы вернуться на основной маршрут.

– Верно. Потому–то я и надеюсь, что они не ожидают от нас такой глупости – решат, что мы не такие идиоты, чтобы туда ехать. Кроме того, там живет один человек, с которым я весьма хотел бы повидаться.

– Знаете, мы здесь находимся не ради вашей светской жизни!

– Смею заметить, что только благодаря моей светской жизни мы и добрались сюда. Едем в Монтрё.

Глава 22

В Монтрё мы прибыли только в десятом часу; железнодорожное сообщение оставляет желать лучшего, и если вам когда–либо доводилось бывать в Монтрё в апреле, то вы знаете, почему. Никто из тех, кто проводит там зиму, никогда не прибегает к услугам железной дороги; если с «роллс–ройсом» произошли какие–либо неполадки, они берут напрокат «мерседес» и не знают, куда деваться от стыда.

Монтрё – это одно из тех мест, куда утекают, чтобы бесследно исчезнуть, английские деньги. Он словно специально создан для тех, кто считает Бермуды и Нассау чересчур вульгарными и чересчур американскими, а кроме того, тамошние аборигены становятся все более наглыми и чванливыми. В Монтрё местные жители никогда не проявляют чванства и наглости; с сентября по май в отелях не подают ничего иного, кроме как ростбиф с карри, причем неукоснительно следят, как бы не приготовить его слишком хорошо. В столовых полным–полно сентиментальных старых дам, которые способны разорить вас подчистую, включая ваши последние полдюжины акций «Шелл Ойл». И всякий, кто носит бороду или держит в руках гитару, ровно в полдень рискует подвергнуться массированной атаке инвалидных кресел на колесах.

Все это, вместе взятое, и определило мой выбор. Если только доставляемый сюда авиапочтой выпуск «Таймс» не содержал какой–нибудь информации о Маганхарде, в Монтрё, вероятно, никто о нас и слыхом не слыхивал.

Поскольку находились мы no–прежнему в довольно людных местах, я предложил Харви вернуться к системе передвижения парами, прикрывая Маганхарда и девушку сзади и держась от них на расстоянии пятнадцати ярдов. Я решил, что ситуация складывается для нас вполне благоприятно швейцарская полиция не перекрыла железнодорожный вокзал в Женеве, так что, похоже, они пока не получили приказа арестовать Маганхарда. Грифле, конечно, испортит все дело, когда очухается, однако на то, чтобы разослать повсюду сообщения, потребуется какое–то время.

Следуя моим инструкциям, Маганхард уселся в кафе, расположенном ярдах в двухстах от железнодорожной станции. Мы с Харви заняли столик неподалеку от него, и я принялся просматривать газеты, купленные на станции.

Я нашел то, что искал, в «Журналь де Женев»; должно быть, именно за этим и охотился полицейский по имени Робер Грифле. В конце концов им удалось–таки раскопать фотографию Маганхарда восьмилетней давности. Судя до всему, это была карточка, сделанная для паспорта, впрочем, Маганхард и в жизни весьма смахивал на паспортное фото. И за восемь лет он не особенно изменился: все то же квадратное лицо, очки в массивной оправе, густые черные зачесанные назад волосы. Люди, владеющие акциями на десять миллионов в электронной промышленности и яхтой в Атлантике, быстро не старятся.

Заметка, сопровождавшая фото, несколько меня успокоила – информация исходила от французской полиции, охранявшей границу в районе Женевы. Границу они заблокировали так, что там не проскочит и мышонок.

У жителей Женевы нет ни малейших оснований бояться этого монстра–насильника. Вполне вероятно, он и близко не подойдет к швейцарской границе, поскольку Сюрте следует за ним буквально по пятам.

На вопрос, кто сопровождает Маганхарда, представитель полиции ответил откровенно и весьма неопределенно; все, что ему было известно, – это что лично он их не боится. Далее следовал пространный отчет репортера о том, как он обходил пограничные посты и какие вопросы задавал на каждом из них.

– А вон тот парень мне тоже определенно не нравится, – прервал мои размышления Харви.

Я быстро поднял глаза. Некий пожилой господин с газетой как раз поднимался из–за столика, стоявшего у стены в дальнем конце кафе. У двери он остановился и принялся листать газету, а затем, сочтя, что таким образом сделался невидимым, метнул пронзительный взгляд на Маганхарда.

Это был приземистый плотный сутуловатый человек явно не моложе шестидесяти лет с темными глазами и длинными рыжеватыми, слегка тронутыми сединой усами. Однако его одежда меня насторожила: вплоть до самых бровей он выглядел типичнейшим шофером – черные блестящие кожаные краги, черный плащ, черный галстук и накрахмаленный воротничок. Однако сверху красовалась огромная оранжевая кепка из ворсистого твида.

Возможно, он решил, что таким образом избавился от униформы и стал невидимкой. На мой взгляд, он был столь же незаметным, как сигнальный маяк аэропорта.

Внезапно он опустил глаза, снова зашуршал своей газетой, а затем вышел из кафе решительным четким строевым шагом, который в его исполнении весьма напоминал тяжелую поступь динозавра.

Мы с Харви уставились друг на друга.

– Что ж, – усмехнулся я, – он явно не профессионал.

Харви пожал плечами.

– Кем бы он там ни был, если он знает Маганхарда в лицо, то доставит нам неприятности.

Я кивнул.

– Уведите их отсюда. Зайдите в следующее кафе на этой же стороне улицы, чтобы я знал, где вас найти. – Я поднялся и бросил Харви десятифранковую купюру. – И велите Маганхарду снять очки и изменить прическу. – Я передал ему газету, раскрытую на фотографии, и торопливо выскользнул из кафе.

Где угодно, за исключением Монтрё, на улицах было бы полно швейцарцев, решительно снующих взад–вперед и занятых осмотром достопримечательностей или деланием денег. Где угодно, только не здесь. Местные жители скорее всего как раз допивали вторую чашку китайского чая и прикидывали, одно или два яйца сварить на завтрак. Улицы были почти безлюдными, и я сразу засек моего старичка: он находился ярдах в пятидесяти слева от меня и направлялся в центр города.

Я перешел на другую сторону улицы. Машин было немного, так что, вздумай он нырнуть в какой–нибудь переулок, мне бы не составило никакой проблемы перейти ее обратно; да и он, похоже, был не из тех, кому может прийти в голову, что за ним ведут слежку с противоположной стороны улицы. Дважды он останавливался и окидывал пристальным взглядом, достойным старшего сержанта, кого–нибудь позади себя. Он был столь же неприметен, как аллигатор в детской ванночке, однако, судя по всему, окончательно уверился, что Банда Черной Руки не идет по его следу.

Я замедлил шаг, чтобы оставаться позади него, и оба мы продолжали целеустремленно двигаться вперед.

Улицы Монтрё представляют собой ряды домов, расположенные террасами вокруг озера; примерно посередине главная автомобильная магистраль пересекается с железной дорогой. Мы миновали торговый район и центр города, направляясь к последнему ряду крупных отелей, стоящих на берегу озера. Утро по–прежнему оставалось холодным и серым, и было еще слишком рано даже для закутанных в пледы старых дев в «роллс–ройсах». Народу на улицах встречалось все меньше, и я несколько увеличил дистанцию между нами.

Старикан в последний раз окинул окрестности подозрительным взглядом, перешел на мою сторону улицы и, не доходя до набережной де Флер, нырнул в переулок. Миновав отель «Эксельсиор», он прямиком направился в «Викторию».

В несколько быстрых шагов я оказался возле двери, и швейцар в ливрее с готовностью придержал ее для меня, прежде чем успел заметить, что мне явно меньше семидесяти. Я кивнул ему и двинулся через фойе к лифтам.

Внутреннее убранство отеля было выдержано в торжественно–мрачном стиле; обставь гробовщик подобным образом свою контору – и она стала бы напоминать молочный бар: массивные квадратные колонны, обшитые темным деревом, кремово–коричневые ковры, большие фикусы и портьеры темно–оливкового цвета, закрывавшие окна и преграждавшие путь свету. Я прибавил шагу: в подобных отелях работа лифтов отлажена безупречно. Никуда не денешься – ведь большинство постояльцев пребывают не в том возрасте, чтобы пользоваться лестницей.

Я заскочил в обшитый темными панелями лифт сразу вслед за своим подопечным, Мальчик–лифтер закрыл двери и поинтересовался, какой мне нужен этаж. Я сделал почтительный реверанс в сторону Черного Плаща, как бы проявляя уважение к его возрасту, и он сказал: «Сэнк». Я едва успел сообразить, что это англифицированный вариант французского слова «Cinque», [70]70
  Пять (фр.).


[Закрыть]и буркнул: «Quatre». [71]71
  Четыре (фр.).


[Закрыть]

Будучи по–прежнему настроенным подозрительно, старикан попытался поймать мой взгляд, но я предусмотрительно потупился. Человеку, за которым следишь, никогда нельзя смотреть в глаза.

Я выскочил из лифта на четвертом этаже и уверенно сделал несколько шагов по коридору, дабы убедить мальчика–лифтера, что я прекрасно знаю, что делаю, но, едва двери лифта закрылись, сразу же вернулся обратно. К тому моменту, когда лифт снова остановился, я одним глазом выглядывал из–за угла на лестничном пролете этажом выше. Черный Плащ чеканной поступью прошествовал мимо лестницы, я же на цыпочках продолжил подниматься по ступенькам.

Коридор был длинным, с высоким потолком; стены его покрывала блестящая кремовая краска, которая, потемнев, стала дымчато–оранжевой. Старик прошел ярдов двадцать и остановился у двери по левую сторону коридора. Я тотчас же спустился на одну ступеньку: к тому времени я уже достаточно повидал его в действии и знал, что, прежде чем открыть дверь, он будет старательно озираться по сторонам.

Выждав двадцать секунд, я последовал за ним. На двери красовалась табличка с номером «510», и больше в коридоре не было ни души. Я постучал в дверь.

После некоторой паузы послышался дрожащий голос:

– Кто там?

– Service, monsieur, [72]72
  Прислуга, месье (фр.).


[Закрыть] – бодрым и уверенным тоном прокричал я.

Последовала еще одна пауза, а затем дверь приоткрылась на шесть дюймов и рыжие усы настороженно выглянули наружу.

Я приставил к черному галстуку, украшавшему его шею, маленький «вальтер–РРК», позаимствованный у Грифле, а следом за ним вошел в номер и сам.

Глава 23

Это была продолговатая комната с большими французскими окнами, выходящими на балкон прямо над озером. Непохоже было, что за последние полгода их хоть раз открывали: температура в комнате приближалась к температуре парилки. Кроме того, взору моему предстал темно–красный ковер, устилавший весь пол; обилие мебели, выглядевшей слишком дорогой для отеля, – и еще один человек.

Ударом ноги я захлопнул дверь и прислонился к ней. Человек в плаще отступил еще на пару шагов и поднял руку, чтобы поправить галстук. Я нацелил пистолет на второго типа, сидящего в кресле у камина.

– Спокойно, сержант, не стоит спешить и совершать опрометчивые поступки, – ровным голосом произнес он, а затем перевел взгляд на меня: – Кто вы такой, сэр?

– Некто, кто запросто может нагнать на вас страху, – отозвался я, внимательно его рассматривая.

Он был стар – настолько стар, что при взгляде на него мысли о возрасте даже не приходили в голову. Его продолговатое лицо высохло и превратилось в безжизненную маску, завершавшуюся обвислыми складками подбородком. Под крупным носом топорщились длинные седые усы, обладавшие хрупкой жесткостью засохшего растения, цепляющегося за трещины в разваливающейся стене. Уши напоминали увядшие бесцветные листья, а на коже черепа серебрились несколько случайно уцелевших прядей волос. В целом лицо его выглядело так, словно полгода пролежало в сухой могиле, – за исключением глаз. Эти два влажных шарика были столь бесцветными и тусклыми, что казались чуть ли не слепыми; и, должно быть, он тратил добрую половину своих сил, чтобы не дать захлопнуться векам.

У меня вдруг возникло ощущение, от которого по телу поползли мурашки, – что стоит дунуть на это лицо, как оно рассыплется в прах и останется лишь голый белый череп.

Старик кутался в золотисто–черный халат; возле колен его находился столик, на котором стояли кофейник с чашкой и лежала стопка газет.

Он медленно заговорил, и голос его весьма напоминал предсмертный хрип, однако все же сохранил жесткие нотки, предполагавшие немедленный ответ.

– Если вы пришли убить меня, вам это так просто не сойдет с рук правда, сержант?

– Да, сэр, ему это не сойдет с рук, – немедленно отозвался человек в плаще. В речи его привлекал внимание скорее даже не акцент, а необычный ритм, который я никак не мог распознать, настолько неуместным и несообразным он казался. Наконец я сообразил: это был валлийский акцент.

– Вы поняли? – произнес старик. – Вам это с рук не сойдет.

Итак, я уяснил: с рук мне это не сойдет. Я искоса глянул на него.

– А может, я пришел не затем, чтобы вас убивать?

– У вас в руках пистолет, – заметил старик. – Даже если это всего–навсего «вальтер–РРК» – пугач, по сути. Однако главное – не оружие, а человек, держащий его в руках, – не так ли, сержант?

– Да, сэр. Именно это главное, – поспешно отозвался тот.

– Вам ясно? – повторил человек у камина. – В расчет следует принимать именно человека.

Я находился в несколько взвешенном состоянии – такое испытываешь при высокой температуре во время гриппа или же при попытке разобраться в законах о налогообложении. Ощупью пошарив вокруг, я отыскал стул.

– Ладно, – произнес я, – допустим, меня можно принять в расчет.

Старикан издал дребезжащий, булькающий звук, вероятно, означавший смешок.

– Знаете, сержант, сдается мне, он не догадывается, кто я такой.

Я присел.

– Случайно догадался. Вы – генерал Фей. – Тот самый человек, ради встречи с которым я и приехал в Монтрё.

* * *

В тех сферах деятельности, где я подвизался, генерал давно слыл ходячей легендой, но я даже не осознавал до конца, насколько давно. Он был некой реликвией времен первой мировой войны, человеком, которому каким–то образом удавалось руководить разведывательной сетью в деловых кругах. Если вас интересовало, находится ли та или иная компания на грани банкротства, созрела ли она для того, чтобы прибрать ее к рукам, или же она вот–вот готовится мобилизовать новый акционерный капитал, генерал готов был выяснить это для вас – за определенную плату. О его расценках тоже ходили легенды – именно поэтому я никогда прежде не имел с ним никаких дел. Однако, если вас его расценки устраивали, – а они устраивали в Монтрё многих, – легенда гласит, что затраченные вами деньги окупались сполна.

Он вновь издал дребезжащий смешок.

– Верно. А это сержант Морган, мой шофер. Но кто же такой вы?

– Думаю, сэр, он выследил меня в том самом кафе, где я увидел мистера Маганхарда, – сказал сержант Морган. Он принял стойку «вольно», неловко заложив руки за спину и глядя на меня сверху вниз. Чтобы полюбить меня, ему явно придется основательно поработать над собой, подумал я, и пока что он даже и не пытался.

– Ага. – Полуприкрытые глаза генерала вновь остановились на мне. – Значит, вы имеете какое–то отношением этому чертову дураку Маганхарду, да? Кто же вы, мой мальчик?

– Можете называть меня Канетон.

– А–а, в таком случае я о вас слышал. Отдел особых операций, так? Стойкие, жесткие и ловкие ребята. Я–то – не считал вас настоящей армией, не ожидал, что вы додумаетесь наставлять пушку на такого старика, как я. Сколько же суетливых баб участвовали в прошедшей войне – правда, сержант?

– Да, сэр, совершенно верно, – немедленно отозвался Морган.

– Куча старых баб. Вы знаете, что они снимали с фронта целый полк при наличии в нем менее двадцати процентов потерь? В наши дни такое было бы возможно только при восьмидесяти процентах.

Я рассеянно кивнул. От этой игры в вопросы и ответы у меня снова закружилась голова, а приближенная к джунглям атмосфера в комнате отнюдь не способствовала хорошему самочувствию. Можно было снять с себя плащ, пиджак и рубашку – и все равно продолжать потеть. Но я уже и так наставил на него пистолет, а потом уселся без приглашения. Даже свойственные исполнителям особых поручении нравы не дозволяют сбрасывать с себя всю одежду, кроме как в присутствии дам.

Я потряс головой и попытался вернуться из прострации в реальность. Но тут генерал сам пришел мне на помощь.

– Ладно. Итак, вы увидели, что сержант заметил Маганхарда, и последовали за ним. Это было нетрудно. В деле слежки Морган полный идиот. Отлично. И что же вы предложите?

– За что?

– За то, чтобы не закладывать вас полиции, чертов вы дурак!

* * *

Должно быть, вид у меня по–прежнему оставался слегка пришибленный. Однако реальность заявила о себе со всей убедительностью. Сейчас передо мной на блюдечке лежал премиленький кусочек шантажа. До меня стало постепенно доходить, каким образом генералу удавалось сохранять за собой постоянные апартаменты в «Виктории», обставленные его собственной мебелью, и почему сначала он решил, что я пришел его убивать.

Я сделал ход:

– А полиции уже приказано арестовать Маганхарда?

Полуприкрытые глаза испытующе уставились на меня. Потом старик хрипло произнес:

– Хороший вопрос. Этот тип явно не дурак. Полиция не может арестовать человека и выдать его другому государству без официального запроса со стороны этого самого государства. Они не могут действовать только лишь на основании истории, изложенной в «Журналь де Женев». Если только… – и веки чуть опустились, – если только он не перешел границу нелегально. Это означало бы, что он нарушил законы Швейцарии, не так ли?

– Если они смогут это доказать.

– А вы, оказывается, глупее, чем я думал, мой мальчик. Маганхард наверняка перешел границу нелегально – только вчера его видели во Франции.

– Вы хотите сказать, что его видел некто, кто еще до сих пор жив?

Он лишь глянул на меня – «пристально» было бы слишком сильным словом для этих влажных блеклых глаз, однако это был спокойный и прямой взгляд.

– Вот как, значит. А я–то ломал голову, имеет ли к вам какое–либо отношение вчерашняя перестрелка в Оверни. Значит, первый раз я был прав. Вы – убийца, но отнюдь не дурак. Сержант! Вычеркните из счета «нелегальный переход границы». За это мы с вас платы не потребуем. Вернемся туда, откуда начали: итак, располагает ли швейцарская полиция официальным запросом? Сержант!

Морган сделал пару тяжелых шагов по направлению к телефону, стоявшему у дальнего конца камина.

– Погодите, – остановил его я.

Он замер. Оба они посмотрели на меня.

– Позвольте мне прояснить свою позицию, – продолжал я. – Меня интересует эта информация, и я готов заплатить за нее. Но советую вам навсегда распрощаться с идеей сдать Маганхарда полиции, если я не стану играть в ваши игры.

Воцарилось молчание. Затем генерал спокойно произнес:

– А с какой, собственно, стати мне так поступать? Я продаю информацию, чтобы обеспечить себе существование. Я всего лишь предоставляю вам возможность предложить цену выше той, которую предлагает полиция. Я деловой человек.

– Я тоже. И согласился за определенную плату доставить Маганхарда в Лихтенштейн, что и собираюсь сделать.

– Это же будут не ваши деньги, юноша. Заплатит Маганхард. Просто скажите ему, что за проезд через Монтрё взимается особая пошлина.

Я глубоко вздохнул.

– Генерал, вы не поняли. В этом путешествии главный я, а не Маганхард. Я даже просить его не стану принимать решение по этому вопросу: принятие решений – это моя забота. И я решил, что, если ваш сержант снимет телефонную трубку и сообщит полиции что–нибудь, представляющее для нас опасность, я убью вас обоих.

И вновь повисло молчание. Затем генерал криво усмехнулся.

– Угрожать такому старику, как я, – пустая трата времени. Жизнь во мне и так еле теплится. И может угаснуть завтра же по совершенно естественным причинам, так что я не слишком много теряю.

Я согласно кивнул.

– Не меньше любого другого – всего лишь остаток жизни. И неважно, насколько он короток.

Молчание затягивалось; от невыносимой жары, стоявшей в комнате, у меня рубашка прилипла к спине. Однако я вынужден был спокойно сидеть и, наблюдая за этой высохшей маской, гадать, что за мысли крутятся в скрытом за ней мозгу, подсчитывавшем свои последние акции в компании под названием Жизнь.

Я знал, что должен победить. Наставьте пушку на молодого человека, и он бросится на вас, потому что просто не верит, что может умереть. Но старый человек уже задумывался над этим и успел заметить, что дверь разверзается все шире и оттуда повеяло сквозняком.

Я мотнул головой и нетерпеливо постучал стволом «вальтера» по колену.

– Итак?

Генерал медленно поднял голову, и его блеклые глаза встретились с моими.

– Черт бы вас побрал, – проскрипел он. – Ладно, можете оставить себе вашего Маганхарда. – Уголки его рта медленно поползли вверх, изогнувшись в слабом подобии улыбки. – Черт бы вас побрал, – повторил он, – ваши коллеги из Отдела особых операций могли бы вами гордиться.