Текст книги "Не спите, Иможен! Наша Иможен"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Так или иначе, мисс, а вы все еще не ответили на мой вопрос! Почему вы кричали?

Иможен ткнула пальцем в сторону покойника.

– По–вашему, это недостаточно серьезная причина?

– Мое личное мнение тут ни при чем, мисс!.. Вы что, впервые в жизни увидели человека, погибшего насильственной смертью?

– Ну и ну, Арчи! Уж кому бы спрашивать меня об этом, только не вам, а?

Вне себя от ярости, сержант прикусил карандаш и едва не швырнул на землю блокнот. Констебль подошел к изнемогающему от злобы начальству и попытался его успокоить:

– Возьмите себя в руки, шеф!

– Вздумали мне приказывать, Тайлер? Хорошенькое дело! А вас, мисс Мак–Картри, предупреждаю: недолго вам осталось изгаляться над правосудием! Да, знаю, вы уже не раз видели тех, кто умер насильственной смертью, причем – от ваших же рук! Я ничего не забыл, мисс Мак–Картри, потому–то и спрашиваю, чем этот труп отличается от прочих и почему столь привычное зрелище заставило вас взвыть почище любой сирены? Вы что, хотели напугать мирных обывателей? Что ж, я уверен: в округе ближайших двух миль нашлось немало таких, кто, услышав ваш крик, забился от страха в погреб.

– Значит, по–вашему, я выла?

– Вот именно!

– Не хотелось бы лезть в ваши дела, Мак–Клостоу, – вмешался мэр, – но, по–моему (хотя я уверен, что присутствующие здесь джентльмены вполне согласны со мной), вы позволяете себе разговаривать с мисс Мак–Картри самым недопустимым образом! Имейте в виду, она вправе подать на вас жалобу!

Неожиданная поддержка слегка удивила Иможен, но она быстро сориентировалась в ситуации.

– Спасибо, Нэд Биллингс! Но если бы я стала жаловаться, всякий раз, как этот тип с пьяных глаз обращается со мной по–хамски, его бы давным–давно выгнали из полиции. Однако надо быть человечнее, Нэд Биллингс… Во что превратился бы этот несчастный, как не в жалкую развалину? Он и так уже…

Тайлер едва успел вовремя удержать сержанта, чуть не набросившегося на Иможен с кулаками.

– Отпустите меня, Сэмюель! Сейчас же отпустите! Она смеет говорить, будто я пьян!

– А если это не так, – медовым голосом заметила мисс Мак–Картри, – то как же вы могли предстать перед согражданами, и особенно перед дамой, в подобном виде?

Мак–Клостоу, совершенно не понимая, куда она клонит, растерянно пробормотал:

– Я?.. Я?.. По–вашему, у меня непристойный вид?..

– Насколько мне известно, у нас не принято, чтобы полицейский в служебное время появлялся на людях без каски… Или я ошибаюсь?

Этот бессовестный удар ниже пояса окончательно сразил Мак–Клостоу. Арчибальд, смертельно побледнев, прикрыл глаза, и те, кто стоял поближе, видели, как угрожающе напряглись и вспухли вены у него на висках. А Нэд Биллингс и коронер Питер Конвей, бакалейщик Мак–Грю и хозяин «Гордого Горца» Тед Булит во что бы то ни стало хотели с триумфом нести в город свою вновь обретенную Иможен. Наконец–то она опять с ними!

Конвей сжал руку бакалейщику.

– Совсем прежняя, а? – с жаром заметил он.

– Да, не хуже, чем в старые добрые времена!.. Сдается мне, у нас на глазах свершилось величайшее чудо, Конвей!

Булит обнял Биллингса.

– Нэд, в эту счастливейшую минуту мне нужно кого–нибудь обнять! Каллендер еще ждут чудесные денечки!

Тайлер укоризненно посмотрел на мисс Мак–Картри.

– Я вижу, вы опять за свое, мисс Иможен? – спросил он с горечью, словно позабыв, как сам же недавно сокрушался, увидев дочь капитана чуть ли не на смертном одре.

– По–моему, он сам первый начал, разве нет?

Спор, изначально обреченный на полную безысходность… Но тут кто–то громко заметил, что о покойнике, видать, все забыли, и чувство долга заставило Мак–Клостоу стряхнуть оцепенение. Он вышел вперед.

– Только не я!.. Мисс Мак–Картри, вы знали этого человека?

– Очень мало…

– Правда? – насмешливо хмыкнул сержант, причем ни от кого не ускользнула оскорбительность его тона. – Но все же, я полагаю, достаточно, чтобы сообщить нам хотя бы имя, мисс?

– Норман Фуллертон, преподаватель Пембертонского колледжа.

– А можно узнать, мисс, почему вы сочли необходимым отправить его к праотцам?

Вопрос настолько потряс присутствующих, что все разом умолкли. До сих пор никому и в голову не приходило, что Иможен может иметь какое бы то ни было отношение к этому убийству. Реакция шотландки не заставила себя ждать.

– В конце концов вы все–таки выведете меня из терпения, Мак–Клостоу! И что за манера всякий раз, как в окрестностях появляется труп, пытаться всучить его мне?

– Да просто без вас тут не бывает никаких трупов, мисс! А насчет этого… по–моему, у вас могли быть достаточно веские причины от него избавиться!

– Хотела бы я знать – какие?

– Я прекрасно видел, как он ухлестывал за вами и целовал руки!

– Ну и что? По–вашему, я должна убивать каждого, кто целует мне руки? Честное слово, это вовсе не в моих привычках?

– Разве что вы пытались заставить его жениться, а бедняга не пожелал!

От вопля, который испустил Мак–Клостоу, когда Иможен вцепилась ему в бороду, даже у жителей отдаленного Троссакса побежали по коже мурашки, и многие из них свернули палатки, решив, что, возможно, рассказы о чудовищах, коими якобы кишит Шотландия, не так уж преувеличены…

В этот вечер Каллендер снова охватило лихорадочное возбуждение. У Булита стоял такой шум и гам, что констеблю Сэмюелю Тайлеру уже трижды пришлось появиться на пороге бара и попросить джентльменов несколько умерить восторги, если они не хотят, чтобы сегодня заведение закрыли раньше обычного. Виски текло рекой. Пили в честь Гарольда Мак–Каллума, наконец сумевшего привести свой отряд к победе и отомстить за последнее поражение, но, быть может, еще больше тостов произносилось во славу Иможен Мак–Картри, столь удивительно помолодевшую прямо на глазах у пламенных почитателей. Маргарет Булит тихо плакала на кухне, предчувствуя возвращение тяжелых времен. Теперь муж опять будет то и дело презрительно сравнивать Маргарет с проклятой Мак–Картри… Элизабет Мак–Грю у себя в бакалее с трепетом слушала рассказ миссис Фрэйзер, миссис Плери и миссис Шарп об убийстве на поле Мак–Каллума, хотя ни одна из означенных дам ничего не видела собственными глазами. Наконец, когда они умолкли, миссис Мак–Грю тяжело вздохнула.

– Вероятно, сами о том не подозревая, мы чем–то ужасно прогневили Небеса! – заметила она. – Иначе Всевышний не послал бы нам такое тяжкое наказание! Эта Мак–Картри – хуже, чем ящур или гонконгский грипп!

Этот субботний вечер навсегда войдет в хроники Каллендера, и тем не менее кое–кто из обывателей городка был настолько занят, что держался в стороне от бушующих сограждан. Так, доктор Элскотт, вняв мольбам вечного миротворца Тайлера, вскрывал останки несчастного Нормана Фуллертона. При этом выяснилось, что сердце бедняги англичанина пронзил очень тонкий и острый кинжал и смерть наступила мгновенно. Покончив с неприятной обязанностью, врач хорошенько вымыл руки до локтя и сел писать заключение для сержанта Мак–Клостоу. Последний в это время тоже трудился над рапортом для суперинтенданта Эндрю Копланда. Арчибальд докладывал, что в Каллендере произошло убийство, личность жертвы установлена и он, Мак–Клостоу, почти уверен, что означенное преступление – дело рук мисс Иможен Мак–Картри. В доказательство сержант приводил сцену, подсмотренную им перед началом матча, и напоминал о прошлом Иможен. Преподобный Хекверсон, в свою очередь, не сидел без дела. Священник сочинял письмо, которое твердо решил сегодня же отправить в Перт представителю Ассоциации регби. Как истинный поборник морали и спорта пастор возмущался тем безобразным обстоятельством, что судьей на состязании между командами Каллендера и Доуна назначили беспробудного пьяницу, настолько закореневшего в пороке, что два или три раза во время матча он вел себя неподобающим образом, пока не свалился окончательно, заставив организаторов мероприятия срочно искать замену.

Иможен очень плохо приняла упреки Розмери Элрой, уже узнавшей от мужа о последних событиях, с которыми, к ее огорчению, опять связывали имя мисс Мак–Картри.

– Неужто вы никогда не изменитесь, мисс Иможен? – стонала старая служанка. – А ведь твердо обнадежили меня…

– Послушайте, миссис Элрой! Во–первых, перестаньте, пожалуйста, хныкать! А во–вторых… Вы не хуже меня видели того джентльмена, что приходил ко мне пополудни. Надо думать, вы обратили внимание, что я видела его в первый раз в жизни?

– Само собой!

– Так вот, он проводил меня на матч, а потом, пока я… улаживала одно недоразумение, беднягу убили. Ну и как же, по–вашему, я могла этому помешать?

Сраженная простой логикой Иможен, Розмери опустила голову:

– Да, конечно… Но почему такие истории случаются только с вами?

Наконец, проводив домой ту, что когда–то была ее нянькой, а теперь стала скорее подругой, Иможен тщательно закрыла все окна и дверь. Потом села на диван в гостиной, поставила рядом бутылку виски, закурила и стала думать. Еще одно приключение!.. И опять этот кретин Мак–Клостоу, не способный видеть дальше собственного носа, пытается отравить ей жизнь… а впрочем, к черту Мак–Клостоу! Все его дурацкие выходки не имеют никакого значения…

Для Иможен важным оставалось только одно: Фуллертон не соврал. Сама смерть преподавателя колледжа доказывала, что его подозрения были весьма обоснованны. Похоже, в Пембертоне кто–то здорово испугался разоблачений. Но почему убийца нанес удар в Каллендере? Может, все время следил за Фуллертоном? Тогда он знал, что тот ездил к Иможен домой… или, во всяком случае, видел, как они разговаривали… А значит, жизнь мисс Мак–Картри тоже под угрозой и очень скоро она это почувствует… Скорее всего, убийца предполагает, что несчастный преподаватель истории британской культуры успел сделать ей немало опасных для него признаний. Подумав об этом, Иможен невольно содрогнулась, и по всему телу забегали мурашки. Крайне неприятное ощущение! Хотя… чему быть, того не миновать. Мисс Мак–Картри отхлебнула виски и уже спокойно, с полным сознанием дела и несокрушимой уверенностью в себе решила, что долг велит ей продолжить то, что начал и не успел завершить покойный Фуллертон. Значит, надо ехать в Пембертон и занять место, оставшееся после его гибели свободным. Да, но для этого нужно университетское образование и документы, а у Иможен ни того, ни другого нет. Ба! При желании сэр Дэвид Вулиш без труда раздобудет для нее все необходимое. И мисс Иможен Мак–Картри, преисполнившись решимости сражаться за Правосудие и Справедливость, сняла трубку. Она назвала лондонский номер ФРИ 99–99 и стала ждать. Не прошло и десяти минут, как на другом конце провода раздался голос собеседника, и, право же, удивительно приятный голос!

– Алло!

– Алло! Мистер Джеймс Суини?

– Он самый.

– Будьте любезны, сэр, передайте, пожалуйста, вашему почтенному отцу, что с ним хотела бы поговорить Иможен.

– Не вешайте трубку. Я сейчас посмотрю, вернулся он или нет.

Услышав, как хорошо знакомый голос сказал: «Алло, Иможен?», – мисс Мак–Картри почувствовала, что сердце ее забилось быстрее, и окончательно уверовала: да, все начинается сначала!

ГЛАВА III

Весть об убийстве Фуллертона привела суперинтенданта Эндрю Копланда в ужасное негодование. Не то чтобы он питал особо дружеские чувства к покойному – по правде говоря, ненадолго заезжая в Пембертон, Копланд видел его всего несколько раз, и то мельком. Но уже сам факт, что кто–то смел покуситься на жизнь одного из преподавателей сына, казался суперинтенданту чуть ли не кощунственным. Копланд позвонил Мак–Дугласу и без обиняков выложил все, что думает по этому поводу, и насколько подобные приключения несовместимы со статусом такого учебного заведения, как Пембертонский колледж. Директор поклялся, что никто не огорчен этим больше него самого и что покойный Фуллертон никоим образом не производил впечатление человека, способного умереть насильственной смертью. Поэтому, если суперинтендант соблаговолит выслушать его, Мак–Дугласа, мнение, то, очевидно, вышла какая–то ошибка и преподавателя убили случайно. Удар нанесли сзади и, очень возможно, Фуллертона перепутали с кем–то другим. Но Эндрю Копланд все–таки приказал директору приехать в управление ближе к вечеру и подробно объяснить, что за причины заставили его принять на работу человека, чья смерть так мало соответствует репутации Пембертонского колледжа.

Незадолго до полудня суперинтенданту передали рапорт Арчибальда Мак–Клостоу об убийстве Нормана Фуллертона. Больше всего его внимание привлекли серьезные подозрения сержанта насчет этой столь ненавистной ему Иможен Мак–Картри. Сначала Эндрю Копланд пожал плечами, решив, что Мак–Клостоу просто ищет повода отомстить за прежние огорчения, но, дочитав до конца, согласился, что, пожалуй, утверждения сержанта не совсем безосновательны. Арчибальд видел, как жертва ухаживала за мисс Мак–Картри, так, может, тут и впрямь самая обычная старая история с разрывом и местью за обман? Копланд позвонил Мак–Клостоу и велел явиться в Перт сразу же после того, как коронер проведет предварительные слушания. Суперинтендант хотел как можно скорее прояснить дело и примерно наказать убийцу (какого бы пола он ни оказался). С его точки зрения, молниеносность возмездия в какой–то мере искупила бы сам факт убийства в Пембертоне. Наконец, сочтя, что все возможные меры приняты, Копланд поехал домой обедать. Как у всех людей с чистой совестью, не мучимых никакими угрызениями, у суперинтенданта был превосходный аппетит. Однако для всех, кто так или иначе имел отношение к убийству Фуллертона, этот день готовил еще немало сюрпризов.

Первой жертвой стал несчастный Малькольм Неджент, которого злая судьба привела в Каллендер судить матч между местной и доунской командами. После тяжкого опьянения он вернулся в Перт очень поздно, еще плохо соображая, тут же лег спать и, к ужасу Агнес, вообразившей, что ее супруг впал в летаргический сон, пробудился лишь около полудня. Но и это пробуждение Малькольм до конца жизни считал одним из самых тягостных испытаний, какие только выпадали на его долю. Неджент не понимал, что с ним произошло. Голова казалась сплошной цементной глыбой, глаза не открывались, а попробовав оглядеться, несчастный владелец скобяной лавки чуть не взвыл от боли. Что до языка, то Малькольм ни за что не смог бы объяснить, куда он подевался, поскольку весь рот производил впечатление крепкого, без единой трещины куска дерева. Прибежавшей на его стоны испуганной Агнес Неджент признался, что боится, не заболел ли он какой–нибудь страшной, неизлечимой болезнью. Однако, не желая пугать жену до бесчувствия, Малькольм разрешил вызвать врача лишь в том случае, если ему не полегчает после полудня. Обоих немного обнадеживало то, что температура оказалась совершенно нормальной. В половине второго зазвенел телефон, и Недженту показалось, что каждую клеточку его измученного мозга пронзила острая игла. Миссис Неджент сняла трубку и тут же оповестила супруга, что с ним хочет говорить Джеральд Пилчет, представитель Ассоциации регби в Перте. Даже в агонии Малькольм ни за что не отказался бы разговаривать с мистером Пилчетом, ибо тот в его глазах олицетворял самое лучшее, самое благородное занятие на свете – игру в регби.

– Алло! Мистер Пилчет?

– Неджент? Как ни печально, но я вынужден сообщить, что после вашего скандального поведения в Каллендере, справедливо возмутившего всех местных жителей, остается только вычеркнуть вас из списков Лиги регби. И я буду вам весьма признателен, если вы забудете даже мое имя. Хотя бы из уважения к собственной семье я вовсе не хочу, чтобы меня видели в обществе самого чудовищного пьяницы во всем графстве! Я больше никогда не подам вам руки и вообще сожалею, что мы были знакомы!

Щелчок в трубке показался Малькольму Недженту похоронным звоном. С того дня несчастный хозяин скобяной лавки начал стареть с поразительной быстротой. Соседи относили такое преждевременное и внезапное дряхление на счет чисто коммерческих огорчений, но люди знающие шептались, что здоровье Неджента разрушило пьянство и ничто другое. В графстве Перт, как и повсюду, справедливость торжествует отнюдь не всегда.

Второе потрясение того памятного дня предназначалось Эндрю Копланду. Сидя у себя в кабинете, суперинтендант блаженно переваривал восхитительный обед, приготовленный женой с обычными для нее заботой и тщанием, когда вдруг раздался звонок из Лондона. Узнав, что на проводе – одна из важнейших фигур всей британской полиции, Копланд нервно сглотнул, с опасением ожидая выволочки и в то же время надеясь на повышение. Сердце его учащенно забилось. Однако собеседник развеял и тревоги, и ожидания Команда. Речь пошла совсем о другом. Большой босс звонил только для того, чтобы дать суперинтенданту подробнейшие указания. Копланд слушал, широко открыв рот от удивления, но, коль скоро начальство не сочло нужным ничего объяснять, сам спросить не посмел. Наконец, положив трубку, суперинтендант снова раскурил сигару и начал приводить в порядок легкую путаницу, царившую у него в голове. Впрочем, как всякий хороший чиновник, неизменно готовый одобрить любое исходящее сверху решение, очень скоро Копланд пришел к выводу, что таинственность начальства объясняется только одним: необычной важностью дела. Будучи оптимистом по натуре, суперинтендант быстро внушил себе, что участие в расследовании такого дела может принести немалую пользу его карьере. И полицейский поклялся от души послужить и интересам Короны, и своим собственным.

Объявив, что Норман Фуллертон погиб от руки одного или нескольких неизвестных, Питер Конвей, плотник и коронер Каллендера, закончил предварительные слушания, едва не обернувшиеся очередным скандалом. Показания Арчибальда Мак–Клостоу снова выдвинули на первый план Иможен Мак–Картри. Та не замедлила нанести контрудар и обозвала сержанта «чертовым тупицей–переростком» и «плодом противоестественной любви». Арчибальд потребовал, чтобы коронер внес в протокол гнусные оскорбления, нанесенные ревнителю государственных интересов, но Конвей лишь ответил, что Мак–Клостоу первым позволил себе более чем недоброжелательные намеки в адрес мисс Мак–Картри. На помощь Иможен, как всегда, бросились мэр Нэд Биллингс, кабатчик Тед Булит и бакалейщик Уильям Мак–Грю, а женщины дружно стали на сторону Арчибальда Мак–Клостоу. Коронер поспешил вызвать врача, обсудить показания с помощниками и вынести обычное в таких случаях заключение, развязывающее руки полиции. Кипя от злости, Мак–Клостоу предоставил Тайлеру следить за порядком в Каллендере, а сам поехал в Перт. К чаю он уже добрался до столицы графства. Там сержанта ожидал третий удар из коллекции потрясений, заготовленных на тот день лукавой судьбой для некоторых обитателей Горной страны, словно она вдруг вознамерилась доказать последним, как далеко от воображаемого до действительного.

Мак–Клостоу вошел в кабинет Эндрю Копланда, горя жаждой раз и навсегда покончить с ненавистной Иможен Мак–Картри. Всю дорогу из Каллендера в Перт он только и делал, что собирал всевозможные доказательства ее виновности. Суперинтендант принял его гораздо холоднее, чем ожидал, судя по любезному тону утреннего разговора, Мак–Клостоу. Тогда Копланд даже сказал, что с большим интересом прочел рапорт об убийстве Нормана Фуллертона, начале расследования и предварительных выводах насчет предполагаемой виновницы, но теперь настроение у него, похоже, резко изменилось.

– Я прочитал ваше донесение, сержант. Насколько я понял, вы подозреваете, что этого Фуллертона убила мисс Мак–Картри?

– Не только подозреваю, а почти уверен.

– Почему?

– Во–первых, из–за ее прошлого… На совести мисс Мак–Картри слишком много покойников!

– Ради государственной пользы, сержант, ради государственной пользы!

– Так меня уверяли, сэр, но все–таки человек, которому так нравится убивать ближних, особенно женщина, – личность, не внушающая особого доверия… Короче, волей–неволей начинаешь думать…

– Меня интересуют факты, а не домыслы, сержант!

– Факты, сэр? Да весь Каллендер подтвердит вам, что за мисс Мак–Картри по пятам следует смерть! Да, знаю, до сих пор ей всегда удавалось выкрутиться, но все же… Поэтому, увидев, как мисс Мак–Картри флиртует с каким–то мужчиной, я сразу почувствовал: не миновать беды!

– И что особенного делала мисс Мак–Картри?

– Клянусь, сэр, это так же верно, как то, что я сейчас здесь, у вас в кабинете! Иможен Мак–Картри позволила Фуллертону целовать ей руки!

– Ну и что?

– Но, сэр, если женщина может так неприлично вести себя при людях – значит, она способна на все! Несомненно, убитый полюбил – уж не знаю, какое ослепление на него нашло, но факт есть факт… так вот, он любил Иможен Мак–Картри и от этого умер. Как и тот инспектор из Ярда, что просил ее руки! До сих пор от нее удалось спастись только одному – дальнему родичу миссис Элрой. Он тоже вздумал ухаживать за этой кошмарной рыжей ведьмой, но после короткого разговора с ней умчался быстрее лани, и с того дня в наших краях никто о парне не слышал^[6]! А Фуллертон, судя по данным предварительного расследования, ни с кем, кроме мисс Мак–Картри, не общался. Нет, у меня нет ни тени сомнений – это она его прикончила!

– Почему?

– В тюрьме сама признается! Но, по–моему, он отказывался жениться.

– Понимаю…

– Как вы считаете, можно мне ее арестовать, сэр? – сгорая от нетерпения, спросил сержант.

– Арестовать? Вы хоть соображаете, что говорите, Мак–Клостоу? Лучше внимательно выслушайте, что я вам скажу, и, коли не хотите нажить очень крупные неприятности, советую тщательнейшим образом выполнить все указания. Я категорически запрещаю вам трогать мисс Мак–Картри, слышите? Ка–те–го–ри–че–ски! Более того, запрещаю даже намекать или позволять кому бы то ни было в вашем присутствии вести разговоры о том, будто мисс Мак–Картри имеет хотя бы отдаленное отношение к смерти Нормана Фуллертона! Вы не обращаете внимания на Иможен Мак–Картри! Вы не видите Иможен Мак–Картри! Ее больше не существует для вас!

– Ох, если б это и в самом деле было возможно, сэр!

– Нашли время острить, Мак–Клостоу! Имейте в виду, ваше неоправданное ожесточение и преследование в высшей степени достойной особы может обернуться самым суровым наказанием! Лично я готов забыть о ваших подозрениях, хотя они, в сущности, граничат с клеветой. Но оставим это. Я понимаю, что, действуя таким образом, вы хотели как можно лучше послужить Короне. И все–таки впредь поостерегитесь, я вас предупредил. Неповиновение будет стоить вам головы.

Арчибальд медленно встал.

– Я вас отлично понял, сэр, – с горечью отозвался он. – Иможен Мак–Картри может очистить от жителей хоть всю Шотландию – я ничего не знаю, ничего не вижу и не двигаюсь с места. М–м–м, да… Некоторые вяжут, кто – крючком, кто – спицами… Ну а она коллекционирует трупы… Говорят, это хорошо… Что ж я могу поделать?.. Я подчиняюсь, сэр… Я всегда и со всем согласен вот уже двадцать шесть лет, сэр…

– Поверьте, для человека, решившего дожить до отставки без приключений, это самое полезное, сержант.

– Да, самое полезное, сэр, несомненно… Я согласен, сэр… Всегда и со всем согласен… Сержант Арчибальд Мак–Клостоу всегда на все согласен!..

Суперинтендант пристально посмотрел на подчиненного. Во взгляде его сквозили тревога и любопытство.

– Вам нехорошо, друг мой?

Мак–Клостоу вскинул на него полуобезумевшие глаза.

– Мама мне это предсказывала, сэр, но я не поверил своей маме…

– Маме? А что такое она могла вам предсказать, сержант?

– Что нельзя играть при луне, сэр, а я… я продолжал делать по–своему!

Он пророчески воздел указующий перст.

– «Арчи, – уговаривала меня она, – не выходи из дому в полнолуние! Иначе всю жизнь тебя будут преследовать призраки, пока не умрешь в смирительной рубашке…» – Мак–Клостоу ударил себя кулаком в грудь. – Эта святая женщина, моя мать, была права, сэр! – горестно взвыл он. – Я вижу призраков! Призраков с рыжими волосами! И впереди маячит психбольница, но… я согласен, сэр… всегда согласен… вот уже двадцать шесть лет…

И сержант вышел из кабинета, забыв отдать честь Копланду. А тот настолько опешил, что даже не подумал призвать его к порядку.

Увидев сержанта, хозяин «Опоссума и Священника» Реджинальд Хорсберг добродушно улыбнулся:

– Ну как, она больше не возвращалась?

– Вы про кого?

– Да та рыжая, что, видать, крепко засела у вас в голове, когда мы виделись в последний раз?

Арчибальд тихонько застонал и, ринувшись к бутылке «Джонни Уокера», которую Реджинальд Хорсберг имел неосторожность оставить на стойке, выпил четыре рюмки подряд. Кабатчик наблюдал эту сцену с видом знатока и любителя спортивных достижений такого рода.

– Вы уже выпили на семь шиллингов, – спокойно заметил он, как только сержант остановился немного перевести дух.

От волнения сержант несколько ослабил хватку, и Реджинальд не упустил случая убрать бутылку подальше.

– Для полицейского вы, по–моему, малость перебарщиваете…

– А кто бы на моем месте мог удержаться?

– Человек благоразумный.

– О каком благоразумии, скажите на милость, может идти речь, если суперинтендант приказывает вам покрывать преступников?

Реджинальд Хорсберг терпеть не мог осложнений. И ему вовсе не светило, чтобы до ушей Эндрю Копланда дошло, какие разговоры вел тут один из посетителей. Супер, чего доброго, вообразил бы, будто Реджинальд вполне их одобряет.

– Вам бы лучше поскорее вернуться домой, сержант, – добродушно заметил он.

– У меня больше нет дома среди свободных людей… Я искупительная жертва… Да, они предпочтут запереть в сумасшедшем доме меня, Арчибальда Мак–Клостоу, двадцать шесть лет беспорочно прослужившего Короне, чем тронуть хоть волос на голове у этой рыжей чертовки и помешать ей творить преступления!

Кабатчик вздохнул.

– Что, опять накатило, а? – с жалостью спросил он.

– Мне свободно дышится, только когда ее нет!

Реджинальд Хорсберг вышел из–за стойки бара, по–дружески обхватил Мак–Клостоу за плечи и повел к двери.

– Ну, старина, возвращайтесь–ка спокойно домой… и попробуйте больше не думать о своем призраке, ладно?

Всхлипывания Мак–Клостоу растрогали бы и самую черствую душу.

– Вы говорите, совсем как мама… моя покойная мама… чудесная была женщина, клянусь вам!

– Не сомневаюсь, старина… Но, думаете, она обрадовалась бы, увидев вас в таком состоянии?

Слегка отупевший Арчибальд ушел, раздумывая, что, черт возьми, хозяин «Опоссума и Священника» хотел этим сказать.

И, наконец, последним, кому довелось испытать на себе в тот день причуды судьбы и оказаться в полной растерянности перед непредсказуемым поворотом событий, был Кейт Мак–Дугал, директор Пембертонского колледжа. Вопреки ожиданиям Мак–Дугала, его сразу же принял любезный, улыбающийся и весьма благожелательно настроенный суперинтендант. Директору тут же полегчало – зря он готовился к тяжелым объяснениям.

– Разумеется, мой дорогой, то, что произошло в Пембертоне, неприятно, в высшей степени неприятно…

Директор колледжа поспешил согласиться с полицейским.

– Миссис Мак–Дугал всю ночь не смыкала глаз!.. – хнычущим голосом проговорил он. – Никак не может себе простить, что ничего не почувствовала заранее… Однако в ее оправдание должен признать, что этот Фуллертон казался вполне приличным джентльменом… Впрочем, в ином случае я бы ни за что не взял его на работу…

– Знаете, мистер Мак–Дугал, иногда убивают и джентльменов.

– Правда?

Директору колледжа было трудно поверить, что воспитанный молодой человек может кончить жизнь столь вульгарным образом. Поэтому он промолчал и лишь поклонился в знак того, что ни секунды не сомневается в проницательности и талантах Эндрю Копланда.

– Ну а кто же займет место Фуллертона?

Несколько удивленный тем, что суперинтендант вмешивается во внутренние проблемы его колледжа, Мак–Дугал все же смиренно признал, что пока он в некоторой растерянности, но немедленно займется поисками нового преподавателя.

– Не стоит так себя утруждать, дорогой Мак–Дугал… Случайно получилось, что я как раз знаю особу, способную не только по праву занять место жертвы, но и придать Пембертону еще больший блеск…

Директор совсем опешил. Тем не менее в словах собеседника он усмотрел лишь живейший интерес к колледжу и мысленно поздравил себя с таким успехом. Эндрю Копланд пользовался в Перте немалым влиянием. Поэтому Мак–Дугал рассыпался в благодарностях.

– А можно узнать, кого вы имеете в виду?

– Мисс Иможен Мак–Картри.

– Молодая барышня?

– Не совсем… Честно говоря, дорогой друг, мисс Мак–Картри только что ушла на пенсию после долгой и блестящей службы в Адмиралтействе…

– На пенсию? Так это пожилая дама?

– Ничего подобного! Насколько я знаю, мисс Мак–Картри живет вне времени, и годы ее нисколько не тяготят. Очень властная и энергичная особа.

– Разумеется, у нее есть все необходимые знания, чтобы…

– Ну, тут уж вы – лучший судья… От себя добавлю только одно: взяв на работу мисс Мак–Картри, дорогой Мак–Дуглас, вы окажете очень большую услугу и мне, и куда более могущественным людям…

Проникновенный тон и таинственность Копланда заставили директора колледжа задуматься. А вдруг эта мисс Мак–Картри – какой–нибудь незаконный отпрыск королевского дома? В таком случае вполне понятно, что ее стараются держать подальше от Букингемского дворца, но под покровительством и неусыпным надзором. Как все шотландцы, Мак–Дугал обладал богатым воображением, и потому, возвращаясь домой, уже чувствовал себя неким особо доверенным лицом Двора, достаточно уважаемым, чтобы ему поручили хранить важную государственную тайну.

Иможен получила из Лондона целую кипу замечательных и стопроцентно фальшивых бумаг, оповещающих весь культурный мир, что мисс Мак–Картри – одна из самых блестящих выпускниц Джиртонского колледжа, основанного королевой Викторией в Кембридже в 1869 году. С легким удивлением Иможен продолжала читать эти, по виду настоящие, государственные документы. Покончив с этим делом, она почти поверила, что с блеском выдержала все экзамены и достигла высоких степеней в ожесточенной борьбе. Как ни странно, шотландка даже немного возгордилась. И миссис Элрой заметила про себя, что ее «протеже» держится еще высокомернее обычного. Тем не менее, узнав, что, едва успев приехать в Каллендер, Иможен снова уезжает, Розмери разразилась возмущенными воплями. Никак не могла она привыкнуть к невероятной жизненной энергии своего великовозрастного дитяти! И Розмери взмолилась ко всем известным ей небесным покровителям Шотландии, прося заронить хоть несколько гранов здравого смысла в постоянно охваченный лихорадочной деятельностью мозг мисс Мак–Картри.

– Господи Боже, неужто и впрямь собрались опять куда–то бежать? Это в вашем–то возрасте?