Текст книги "Императрица"

Автор книги: Шань Са

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

В Запретном дворце я велела пересмотреть документы и отовсюду изъять год моего рождения. Мир не знал, сколько мне лет. Тайна преисполняла душу горечи и неотвязной тоски. Когда вся Империя пела хвалы моей вечной молодости, я делала вид, что верю.

Меж тем Императору Поднебесной исполнилось семьдесят лет. Эта цифра пугала меня. Древние утверждали, что в таком возрасте знание многих истин открывает врата мудрости. Но в тот вечер я, как всегда, видела закат и угасание дневного света. Меня, подобно сумраку, окутывали сомнения.

У моей династии еще не было законного наследника. Сердце разрывалось между сыном, в чьих жилах текла кровь низложенной мною династии, и племянником, родившимся от ненавистного брата. Я посмотрела направо – туда, где сидел Солнце. Чуждый музыке, на этом более чем сдержанном собрании он пил чашу за чашей и сосредоточился на предлагаемых блюдах. За натянутым выражением лица угадывались душевная усталость и скука. С тех пор как Солнце повзрослел, я ни разу не видела, чтобы он улыбнулся или дал волю гневу. Мой сын был любителем прекрасного, лишенным идеала. Жизнь текла сквозь него, подобно тихой, безбурной реке. Солнце никогда не принимал решений и не высказывался ни по какому поводу. Замкнувшись в мирке чистой каллиграфии и томной неги наложниц, он просто плыл по течению, не задумываясь, куда стремится поток. Недавно заговорщики вновь воспользовались двусмысленным положением моего сына. Задержанные Лай Юнь Ченом, эти люди уверяли, будто Солнце приказал им восстановить династию Тан. Дознаватель уговаривал меня наказать недостойного принца, но я удовольствовалась усиленным наблюдением за его жилищем. Не могла же я все-таки сослать последнего из своих четверых сыновей!

Я встретилась взглядом с его супругой, госпожой Лю, что несколько лет пробыла императрицей. Мне никогда не нравилось это круглое тонкогубое лицо. Я посмотрела на Лю в упор. Она, вздрогнув, потупила глаза.

Сидевшие у нее за спиной двое удельных князей – Счастливое Достижение и Богатое Наследство – встали и бросились к моим ногам. Оба просили у меня дозволения потанцевать. Сколько же лет этим мальчикам? Я не знала. С алыми губами и румянцем на щеках оба выступали гордо, как это свойственно отпрыскам высокородных семейств. По их приглашению из ряда гостей вышли несколько маленьких принцесс и, поклонившись мне, заиграли на музыкальных инструментах. Мальчики принялись подражать горделивым и плавным движениям взрослых и, встряхивая рукавами, запели: «Десять тысяч лет Священному Императору, наслаждения десяти тысяч царств…»

Вскинув руки над головой, принцы кружили, подобно бабочкам на сильном ветру. Невинные дети не догадывались, какое их скоро постигнет несчастье. Перед самым пиром одна из служанок донесла на их матерей: госпожа Лю и ее наперсница До установили в потайной нише своего дворца алтарь для колдовских обрядов. С помощью злодейских песнопений они призвали духов моих соперниц – низложенной императрицы Вань и лишенной всех титулов и званий наложницы Цзяо, – приказав им меня уничтожить. Меж тем закон требовал смертной казни для всех, кто занимается колдовством. Но я не собиралась позволять дознавателю Лай Юнь Чену удовольствие поднять шум вокруг скандальной истории в моей семье. Сегодня ночью ни госпожа Лю, ни ее приспешница До, притаившаяся в тени, просто не вернутся домой. Евнухи получили приказ неотступно следовать за ними и убедить покончить с собой. В крайнем случае они сами помогут справиться с проблемой.

Мне казалось, что я уже слышу плач сирот, но сердце мое не испытывало никакой жалости. Завтра императорский указ предпишет моим внукам оставить свои покои и отныне жить под надзором в крыле моего дворца. Взяв детей в заложники, я смогу лучше управлять Солнцем, раз уж не в силах наказать его, как должно.

Князья закончили танец, и вперед выступил мой племянник Благочестие. Он энергично распростерся на полу и громко пожелал мне здравствовать десять тысяч лет. А как только Благочестие вернулся на место, музыканты грянули песнь «Долголетие». Двери раздвинулись, и сотня танцовщиц выскочила на затканный золотой нитью шелковый ковер. Одетые в чиновничьи шапки, в сиреневых халатах с пурпурным подбоем, изумрудные пояса и серые накидки, они начали исполнять танец, придуманный Благочестием по случаю моего дня рождения.

Мой старший племянник улыбался в полутьме и отбивал ритм, хлопая в ладоши. Сейчас, в пятьдесят с лишним лет, он носил завитую бороду. Густые брови, крючковатый нос, горящие тщеславием глаза являли странную смесь черт, унаследованных от Отца и его первой супруги, в чьих жилах текла монгольская кровь. Племянник мой был полной противоположностью Солнцу. Мой сын, принц императорской крови, вырос в шелках и бархате, второй – сын простолюдина, моего разжалованного и ссыльного брата, рос презираемым и нищим. Солнце получил царский титул в четыре года, а Благочестие – в пятьдесят. Сын мой, ревностный буддист, отказывался убивать дичь, а кровожадный Благочестие, не колеблясь, рубил головы врагам. Солнце, как поэт, терпеть не мог распоряжаться, а мой племянник, слишком долго проживший в изгнании, страстно мечтал отыграться…

Восхождение моих племянников сопутствовало падению сыновей. После смерти Великолепия, самоубийства Благоразумия и ссылки Будущего, Благочестие, глава клана By, приспособился к своему новому положению и непрестанно его улучшал. Этот человек с крестьянской неотесанной внешностью превосходно разбирался в тонкостях людских отношений. Он отстаивал законность моего пребывания на императорском троне, помогал сановникам преследовать бунтовщиков и принял самое деятельное участие в моем обожествлении. В то время как сыновья жаждали взбунтоваться против моей власти, он побудил чиновников подписать петицию с требованием моего восшествия на верховный трон. И опять-таки Благочестие с его лихорадочным воображением сочинил все торжественные титулы, тотчас предложенные мне Двором.

В наших жилах текла кровь торговцев древесиной. Походивший на меня Благочестие унаследовал от Отца безупречный расчетливый ум. На следующий же день, после того как я надела венец, он уже принимал меры, чтобы стать наследником трона. Существование моих сыновей, отпрысков низложенного Дома, и в самом деле ставило под сомнение законность моего царствования. Старший из внуков моего Отца, Благочестие, став восприемником, мог бы наилучшим образом обеспечить вечное главенство нашего клана. Мой сын Солнце, усядься он на трон, восстановил бы отцовскую династию. Зато Благочестие, возведенный в императорское достоинство, продолжил бы правление моей.

Мнения при Дворе разделились. Часть советников воспринимали мое царствование как славное продолжение деятельности моего супруга. Эти люди соглашались хранить мне верность, пока мой сын Солнце оставался нравственным залогом будущего. А собравшиеся за спиной Благочестия и его братьев бесчисленные молодые чиновники были полны решимости занять место сановников прежней династии. Они требовали разрыва с прошлым, кровавых и необратимых перемен.

Вот и в тот вечер мой взгляд скользил от сына к племяннику. Ни с одним из них меня не связывала глубокая любовь, но оба были моими кровными родственниками. Равнодушие Солнца меня ранило, а пыл Благочестия вызывал подозрения. После моей смерти император Солнце, вероятно, вспомнил бы о родившей его на свет матери, в то время как Благочестие, став государем, несомненно поспешил бы воздать почести своему отцу, моему ненавистному брату, и своей матери, моей гнусной золовке. Даже если я простила клану By то, что эти люди ограбили мою Мать и убили Младшую Сестру, мои племянники всегда помнили бы ссылку, лишившую их детства. Между ними и мной существовала неизбывная ненависть. Несмотря на то что я перенесла прах предков в Вечный Храм, раздала племянникам провинции-царства, а их сыновьям – печати удельных князей, такая щедрость способствовала лишь мнимому примирению. Клан оставался и моим палачом, и моей жертвой. Великолепие настоящего не стирало прошлого: деревни By с ее темными и убогими комнатенками. Но нас с племянниками сплачивали общие интересы. Они были моей политической опорой, а я держала в руках их будущее.

* * *

Кротость развеяла мою дремоту. Музыка звучала все громче. Звон бронзовых колоколов напоминал пение тысяч птиц. Танцовщицы, опустившись на колени, откинулись назад. Лица их исчезли за шелком трепещущих рукавов. Гигантский мак раскрывал лепесток за лепестком, и в его сердцевине я прочитала знаки: «Десять тысяч лет жизни Священному Императору». Я приказала отнести Благочестию чашу вина, дабы поблагодарить его за труды. Гордый и довольный содеянным, он распростерся на полу головой в мою сторону и залпом осушил чашу. Напротив него со скучающим видом сидел Солнце. Рядом с ним Мысль, сын моего старшего брата, подавив гримасу, поспешил улыбнуться своему двоюродному брату.

Красивый, изящный и образованный, Мысль был удачным творением клана, решившего в мгновение ока стать благородным. Если в характере Благочестия сохранялось деревенское отсутствие гибкости, то Мысль, будучи пятью годами младше, являл собой более развитый образчик породы. В нем чувствовались и тонкость, и свойственное горожанину умение изворачиваться. Первый походил на летящую по прямой боевую колесницу. Второй умел плавать, используя любые течения, и проникать аж сквозь закрытые поры. Чем больше Благочестие нагромождал проявления преданности, тем меньше доверия он мне внушал. Зато Мысль, прячась за спиной двоюродного брата, умел находить со мной верный тон. Подталкивая Благочестие выступать против Солнца, сам он увивался за моим сыном, к которому чиновники более не осмеливались и близко подходить. С легкостью лавируя между сторонниками того и другого, он старался примирить сановников и клан, не брезгуя выполнять мои тайные поручения. Чем больше Благочестие спешил выставить Солнце из Восточного дворца, дабы поселить там свое семейство, тем больше Мысль копал в глубину. Это не ускользало от моего внимания. Мысль тоже мечтал получить титул Наследника и терпеливо ждал развязки неразрешимого конфликта: двоюродные братья должны были убить друг друга, и тогда он сумел бы вовремя подсуетиться как наиболее подходящий претендент на титул.

Рядом с Мыслью с отрешенным видом сидела принцесса Вечного Мира. Овальное лицо, широкий лоб, чувственный рот, изящная и подтянутая фигура, гордая и энергичная поступь – дочь живейшим образом напоминала меня в юности. Ее предки, отец, мать и брат были императорами, а потому моя единственная выжившая девочка с блеском носила имя Луна. В ее сиятельном присутствии многочисленное императорское потомство бледнело, как незначительные звезды на фоне сумерек моей жизни. Я давным-давно не рассчитывала более на привязанность сыновей и всю материнскую любовь сосредоточила на Луне. Умная и образованная, она обладала политическим размахом, коего не хватало членам обоих кланов мужеского пола. Но эта принцесса никогда не станет наследницей трона. Советники не позволят ей править. Родные и двоюродные братья вместе выступят против сестры. А народ воспринял бы ее восхождение как посягательство на трон и восстал бы по первому призыву любого из принцев. Чувствительная и беспокойная, неуверенная в себе и хрупкая, Луна, умея давать замечательные советы, никогда не смогла бы властвовать. Слишком тяжкое бремя власти просто убило бы ее.

Я назначила ей царское содержание, позволила посвятить себя искусствам и любви. Я желала Луне чистого незамутненного счастья – так, чтобы ей завидовали все смертные. Но страдание – эта болезнь, не ведающая даже таких преград, как высокие киноварные стены, поражающая как бедных, так и богатых, настигая как нищих, так и принцев, в конце концов обнаружило Луну в ее нефритовом коконе.

В тринадцать лет мою дочь охватила безумная страсть к Цзу Шао, встреченному ею во время прогулки на берегу реки Ло. Дабы исполнить ее желание, я приказала молодому аристократу отвергнуть законную жену и устроила им с Луной самую пышную свадьбу в Истории. Но сердца лишенных власти принцев не менее капризны, чем у принцессы императорского Дома. Женившись насильно, Цзу Шао сохранил преданность памяти первой супруги, которая предпочла самоубийство жизни в забвении. Он обращался с Луной, демонстрируя странную смесь почтительности и презрения. Семья мужа и принимала, и отторгала ее, боялась ее и ненавидела. Дочь скрывала от меня свою боль до того дня, когда я обнаружила, что мой недостойный зять участвовал в заговоре.

Цзу Шао был казнен, а Луна утратила радость жизни. Я спешила вновь выдать ее замуж, и дочь влюбилась в моего племянника Спокойствие, который тоже был женат. Этот родич, потрясенный столь неожиданным счастьем, не заставил себя упрашивать. Он отправил супругу домой и поклонялся Луне как богине. Но ее не оставляли воспоминания о Цзу Шао. Принцесса предпочитала невозможную любовь обожанию супруга и, едва вступив в брак, изменила Спокойствию с начальником стражи.

Легкомыслие дочери меня огорчало. Когда она выбрала Спокойствие, я подумала, что боги указали мне путь надежды: брачные союзы между моими племянниками и детьми могли бы способствовать слиянию обоих кланов, двух рукавов одной реки. Меж тем неудача этого первого брака лишь усилила враждебность.

Сыновняя любовь была ожиданием, разочарованием, насилием. Я оставляла вопрос о наследовании открытым, чтобы не нарушать равновесия. Племянники продолжали надеяться, а советники – подчиняться. А я с каждым утром просыпалась все более усталой. Венца, дававшего мне власть, было недостаточно, чтобы изменить бег звезд на небосклоне, чередование времен года, человеческий характер.

После казни супруги и наложницы, а также похищения сыновей, Солнце стал мрачен и замкнулся в себе. Луна сменила любовника, и Спокойствие стал топить печаль в вине. Племянники мои продолжали сражаться за главенство. И никого из этих людей не волновали ни народ, ни земля, ни величие Империи. Ни один не ведал самоотречения и жертвенности государя.

Я завидовала всем, чья жизнь могла продолжаться до бесконечности в грядущих поколениях, и тщетно искала духовного потомства.

ДВЕНАДЦАТЬ

Наступали и уходили времена года. Весной персиковые деревья, груши, гранаты, магнолии застили небо; осенью листья кленов и японской хурмы пурпурными каплями крови сыпались на город. Я жила в самом красивом дворце чудеснейшего города в мире. Меня окружало облачко женщин, одетых в муслин и шелк. Все они были опытными каллиграфами и писали проникнутые глубоким чувством стихи. Скакуны мои, мчась галопом, могли обогнать ласточку. Я правила умными, образованными и воинственными принцами, советниками, мудрецами и стратегами. Меня обожал восторженный и трудолюбивый народ. Но эта победа, все достигнутое, взлет на вершину земной жизни меня больше не трогали.

Красота – еще не счастье. Тайный привкус, обострявший аппетит моей души, иссяк. Мягкий свет, придававший людям живые очертания, городу – краски, этот волшебный свет, делавший дождливые дни источником сладкой печали, преображающий повседневность в поэзию, угас.

В тот год я потеряла своих верных спутниц Изумруд и Рубин. Золотая принцесса при всей своей предусмотрительности не сумела соблазнить Время. Смерть прекратила ее легкомысленную болтовню и заставила умолкнуть детский смех. Благовония рассеялись, а имя перестало вызывать скандальные слухи. На следующий день после похорон принцесса была забыта. Теперь я не выносила, когда при мне кто-то употреблял слова «старый» и «усталый». Я отправляла в ссылку всех чиновников, смевших советовать мне отдохнуть от трудов. Я приходила в ярость, когда советники упоминали о наследовании. «Я еще не впала в детство», – возражала я ледяным тоном тем, кто пытался внушить мне, что назначить преемника необходимо. Я просыпалась с затекшим телом и каждый вечер ложилась спать, испытывая все большее отчаяние. Пускай мир признал мою божественность, я тем не менее оставалась смертной. И это скольжение к закату доказывало, что моя судьба столь же жалка, как и у всех людей, обреченных умереть.

Обвинения против Солнца множились, но я не могла решиться пожертвовать последним из своих сыновей. Благочестие засыпал меня просьбами и ходатайствами. Его нетерпеливое честолюбие превратилась почти в узурпацию. Ночи мои полнили наихудшие кошмары. Иногда я видела, как надевший венец Благочестие уничтожает Солнце, Луну и Будущее. Все мои внуки, по закону имеющие право наследовать трон и отрицающие его полномочия, превращались в кусочки окровавленной плоти, а их отрубленные головы украшали копья у ворот Дворца. Порой же мне грезилось, что Солнце, слабый и подверженный влияниям император, становится игрушкой в руках своих наложниц и евнухов. Лишенный власти государь, бессильный владыка, он оказался бы в осаде, ибо его брат Будущее, вернувшись из ссылки во главе мятежного войска, потребовал бы трон по праву старшинства. Вот Запретный дворец, охваченный пожаром. Мои племянники поднимают восстание, воссевший на трон Благочестие свергнут Мыслью, а тот, в свою очередь, убит новой неведомой силой. Империя рассыпается на тысячу враждующих царств. Отряды наемников топчут поля, сжигают деревни, убивают людей и грабят города. Усеянные трупами Лоян, Долгий Мир, Чжиньцзу, Биньчжоу, Яньчжоу превращаются в развалины и погосты. Лоб мой покрывался потом. На этой земле мир слишком хрупок и процветание недолговечно. Все династии обречены на гибель.

Ночью постель моя оставалась холодной. После смерти Письмена Верности я пускала на ложе только собак и ручных леопардов. Лежа одна во тьме, я знала, что мне не хватает музыки мужского тела. Как мечтала я об этом сладком лекарстве, способном оживить немые перегородки, мертвые колонны и застывшие росписи моего дворца! Как жаждала я ускользнуть от бремени повседневных забот, от вопросов без ответа, от неизбежного физического и духовного упадка, цепляясь за туманную мысль о лучезарной любви! Иногда во сне мне грезились силуэт и улыбка – видение, в коем сливались Маленький Фазан и Маленькое Сокровище. Но эта вспышка счастья гасла, как только я просыпалась. Меня охватывали сожаление и тоска. Я не сумела отдаться любви, а теперь было слишком поздно.

Вкус к жизни пропал. Свет померк. Порой я позволяла себе отведать мальчика или девочку, коих евнухи-распорядители тайно посылали мне в виде укрепляющего средства. Но никто не сумел вытащить меня из реки, где я тонула. Плоть моя устала, сердце оставалось бесчувственным. Я превращалась в морское чудовище, хранителя мира иллюзий.

* * *

Тоскливые дни чередовались с минутами лихорадочного возбуждения. Решив во что бы то ни стало победить собственную слабость, я увлеклась крупными строительными планами. Оживление гигантских площадок поглощало мое отчаяние. Тысячелетние деревья со стоном валились наземь; высокие, как холмы, печи для обжига полыхали огнем и потоки раскаленной бронзы отражались заревом в небесах. Грохот молотков, шипение бросаемого в воду металла под размеренное пение кузнецов, подмастерьев и плотников звучали во всех четырех концах Империя

Опытность мастеров позволила мне воплотить самые безумные мечты. Укрепления вокруг императорской Столицы стали выше и мощнее. На расширившихся улицах появились девять гигантских треножников – чудовищ, отлитых из пятисот шестидесяти тысяч циней [21]21
  Один цинь вест 500 г. (примеч. автора).


[Закрыть]бронзы и украшенных барельефами с изображением видов наших девяти провинций. С помощью ста тысяч воинов, бесчисленных быков, а также императорских слонов их доставили к подножию нового храма Десяти Тысяч Начал. Небесный храм был возведен за священным алтарем, превосходя его на два яруса. Здесь пребывала самая большая статуя Будды в мире: на одном большом пальце ноги божества могли уместиться десять человек. Императорскую дорогу украсили семь золотых статуй: Колеса, Слона, Небесной Девы, Крылатого Коня, Жемчужины Разума и Божественных Слуг. У Южных врат Запретного дворца Небесный Мак, [22]22
  Согласно хроникам, для этого монумента понадобилось расплавить 250 тысяч кг бронзы и 1650 тысяч кг железа.


[Закрыть]поднесенный варварами, беседовал с облаками и возносился над городом на головокружительную высоту. На вершине этой бронзовой колонны, покрытой колдовскими надписями, священными рисунками, торжественными стихами, четыре золотых дракона устремлялись к небу, поддерживая Огненную Жемчужину, освещавшую Империю языками вечного пламени.

Восстание монголов было подавлено, справедливость восторжествовала. После бесконечных перестановок мне удалось сформировать образцовое правительство, достоинства и недостатки которого гармонично уравновешивали друг друга. Честным и преданным чиновникам я предоставила свободу выносить порицания, предлагать собственные пути решения того или иного вопроса. Людям энергичным и опытным поручала управление. Благодаря трусоватым придворным я знала, кто о чем думает. Племянники-цари бдительно заботились о моей власти. Дознаватель Лай Юнь Чен и его помощник нагоняли страху на предателей. Борьба с заговорщиками завершилась. Я объявила войну мздоимству и бумажной волоките. Провинциям я предоставила контролируемую независимость. Народ обучила религиозному рвению и умению жертвовать собой. Общественная иерархия укрепилась. Каждый слой общества получил определенные название, ограничения и привилегии. Но отныне перестала существовать непреодолимая замкнутость и роковая неподвижность. Любому разрешалось добиваться лучшей судьбы. Все дарования должны были расцвести. Достойные нововведения прежнего царствования пользовались почтением. Утраченные древние обряды и традиции были восстановлены. Мне удалось преобразить Империю, уважая преемственность династий, и обновить культуру, черпая вдохновение в истоках нашей цивилизации. Поскольку боги даровали мне благорасположение, процветание Империи развивалось со скоростью пущенного галопом скакуна, и управление ею зависело теперь от равновесия, дыхания и сосредоточенности. Императорские гадатели передали мне благословение богов. Меня воспламенил религиозный пыл. Я испытывала настоятельное желание осуществить так и не исполнившуюся мечту моего супруга – жертвоприношение Небу на вершине горы Сун. Подготовка к нему усыпила терзавшую меня скуку. В сопровождении Двора и наших иноземных вассалов я устроила большой императорский выезд. Наша процессия, превосходившая шириной реку Ло, заполонила плато и долины. Очистительные обряды облегчили состояние моего тела и духа. Несмотря на то, что мне был семьдесят один год, я достигла заснеженной вершины Сун. Совершив возлияние, я отпустила помощников. Одна в пределах священной ограды на вершине холма-алтаря, являвшего собой пятиярусную постройку из обожженной глины пяти цветов, я читала молитвы-взывания.

Где-то вдали музыканты продолжали бить в бронзовые колокола и поющие камни. Из-за туч выглянуло солнце и залило гору потоком пурпурных лучей, казавшихся волнами в океане дымки. В контурах цветных облаков я различала мчавшихся небесных коней. Внезапно произошло чудо, коего я ожидала всю жизнь. Солнечный диск подплыл ближе, подобно развернувшемуся шелковому пологу, и заслонил все пространство. Его бесчисленные лучи, как отточенные стрелы, вонзились в мою плоть, потом боль ожога превратилась в наслаждение. Вот он, Бог! Бог мне явился! Уткнувшись лбом в землю и закрыв глаза, я позволила ему принять меня в жаркие объятия. Я не успела спросить, действительно ли я его возлюбленная дочь, что такое смерть и кто станет моим наследником. Я забыла взмолиться о покровительстве для моей династии и народа, забыла, что грезила познать вечное Царствование. Все мучившие меня вопросы рассеялись. Я пылала. Я превращалась в огненный шар, медленно вращающийся вокруг своей оси. Я чувствовала, что растворяюсь в море света. Внезапно я увидела собственное тело, распростертое на вершине горы среди снегов. Я видела мир внизу, под облаками, в глубине бездны.

Реки бороздят землю и текут к океану. Снег падает с небес, а деревья покрываются листвой. Дворцы рушатся, зарастают дороги, но хлеба колосятся и поля наступают на пустыню. Бог – источник движения, неисчерпаемой жизненной силы, вечной энергии.

* * *

Возвращение в Лоян превратилось в весьма мрачное путешествие. Лежа у себя в повозке, где в жаровнях потрескивало пламя, я куталась в меха и все-таки дрожала от холода. Силы вытекали из меня подобно волнам во время отлива. В ушах звенело, и я почти ничего не слышала. Вдобавок у меня болели глаза. Я приказала чиновникам отныне писать доклады более крупными значками. Продиктовав памятную песнь, дабы ее выгравировали на каменной плите, каковая будет установлена на вершине Сун, я смирилась с мыслью, что умру. Как-то вечером дознаватель Лай Юнь Чен попросил о тайной беседе. Его привели ко мне во дворец подземным ходом. Когда Лай бросился к моим ногам, я заметила на его бледных щеках алые пятна лихорадочного румянца. Его светлые и холодные, как льдинки, волчьи глаза оживлял почти радостный свет. Мои животные, словно почувствовав исходящий от него запах крови, рычали и волновались. Стоя в окружении собак и леопардов, судья не испытывал ни малейшего страха. Он достал из рукава свиток бумаги и протянул его мне, предварительно поднеся обеими руками ко лбу. Я развернула свиток и при свете свечей увидела карту, где Первый Чиновник отметил сеть заговорщиков, начиная с By Чжи, Шань Гуан Яя, Пэй Юаня и до сего дня. Сотни имен, начертанных крупными знаками и соединенных между собой, образовали древо, чьи ответвления простирались к властям провинций и даже к местам ссылки осужденных. Здесь были перечислены все враги государства. Имена покойников окружали красные кружки, ссыльных – синие, узников – зеленые, а черные кружки грозили карой тем, кто оставался на свободе. На вершине свитка я обнаружила имена Солнца, Луны, Будущего, Благочестия и Мысли.

Голос Лай Юнь Чена слегка дрожал. Солнце, отрекшийся император, Будущее, император свергнутый. Благочестие, князь Вэй, Мысль, князь Лянь, Луна, принцесса Вечного Мира, и ее супруг Спокойствие, князь Чжаньчань, тайно готовили государственный переворот, собираясь поделить между собой Империю.

– Господин Лай, я приняла к сведению ваши заметки, – вздохнула я. – Вы можете идти.

Он подполз ко мне на коленях:

– Великая, князь Вэй не знает покоя из-за того, что вы откладываете назначение наследника. Утомившись так долго ждать, он готовится прибегнуть к силе и призвать на помощь родичей – начальников отрядов стражи. Принцесса Вечного Мира тайно интригует, пытаясь добиться согласия между своими братьями и кланом супруга. Великая Госпожа, время сочтено. Восстание при Дворе неизбежно.

– Дайте мне подумать.

Движением руки я приказала дознавателю умолкнуть, и он исчез в проеме стены. Лай Юнь Чен обладал звериным чутьем, позволявшим ему улавливать едва зародившиеся мысли и еще не оформившиеся желания. В то время как другие судьи довольствовались изучением фактов, он строил планы на будущее. Представленный им заговор я успела пережить в ночных кошмарах. Людской силе сопутствует слабость. Поэтому непобедимых воинов не существует. А все герои давно погибли.

Два дня спустя на «Приветствии» князь Вэй, Благочестие, попросил слова. Его зычный голос раскатился по залу. Благочестие требовал предъявить сановнику Лай Юнь Чену обвинение в мздоимстве, злоупотреблении положением и посягательстве на трон. Великие Советники, мои племянники Мысль и Спокойствие, вышли из ряда и единодушно поддержали князя Вэя. Согласно законам Двора, Лай Юнь Чен, как только произнесли его имя, встал с кресла и упал предо мной ниц. Удивленная столь напористым обвинением, я молчала. Кто-то предал дознавателя, сообщив обо всем князю Вэю, и он весьма ловко предпринял ответные действия. Благочестие пытался обвинить Лай Юнь Чена в тех самых преступлениях, что вменялись в вину ему самому. Все члены правительства присоединились к моему племяннику, объявив войну человеку, внушавшему страх всей Империи. Почему судья, повсюду видевший заговоры, не заметил этого, как слепой гадатель не ведает собственной судьбы?

Я скрывала досаду. Советники пытались нажимать. Лай Юнь Чен попросил слова. Мне оставалось либо отдать его на растерзание Двору, либо позволить высказаться. Тогда Лай донесет о заговоре. Бросив сотню членов обеих своих семей в темницу и приговорив их к смерти, я стала бы всеобщим посмешищем. Я выглядела бы впавшим в детство императором, который пускает ко дну лодку, что несет по морям его самого. И на что стало бы опираться мое царство? Кто унаследует трон? Благочестие нанес очень ловкий удар. На гигантской шахматной доске Запретного города он объявил противнику мат. Не дав судье права защищаться, я сделала вид, что разгневана, приказала отнять у него шапку и табличку чиновника, а затем заточить в узилище.

Волна ненависти захлестнула Двор. Пока особый суд, состоящий из высших сановников и Великих Советников, рассматривал обвинение против предполагаемого преступника, князья, чиновники, принцесса Вечного Мира вереницей шли ко мне, умоляя применить всю строгость закона. На мой стол легло дело из тридцати свитков, где значились тысяча пятьсот пунктов обвинения. Затем мне вручили петицию с сотнями подписей – Двор требовал предать палача смерти. Десять лет назад я стала бы решительно защищать Лай Юнь Чена. Сегодня моя душа, побывавшая в объятиях Бога, устала от человеческих раздоров и моя политика сводилась к примирению. Государь никогда не бывает полновластным хозяином своего царства. Мне пришлось отказаться от мысли отправить Лая в ссылку и подписать смертный приговор.

Поднялся ветер, и деревья в горах зашелестели листвой. В небесах перелетные птицы с жалобными криками прочерчивали небеса. В императорском саду хризантемы источали горьковатый запах, роняя лепестки в воды реки Ло. Я смотрела на прибывающую луну. Через несколько дней наступит полнолуние середины осени – день, назначенный предками для публичных казней.

Накануне рокового дня я вертелась на ложе, не в силах обрести покой. А потом уснула и во сне поднялась на пагоду Созерцания. Императорский дворец у моих ног, погруженный в сумрак, казался погостом, где красные фонарики сторожей, делающих обход, плясали подобно блуждающим огонькам. Вдруг некто вышел из скрывавшей его темноты и распростерся на полу:

– Я падаю перед вами ниц в последний раз, – сказал мне Лай Юнь Чен под звон железных цепей.

Голос его звучал, как из глубины колодца:

– Прежде чем покинуть этот мир, я хотел заверить вас, что все обвинения против меня были ложными. Я никогда не предавал доверие Великой Госпожи.