Текст книги "По следам героев"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Служу Советскому Союзу

Младший сержант Галимкай Абдершин совсем недавно вернулся в свою часть после госпиталя. И, как оказалось, в самый раз: впереди предстояли жаркие дела.

Сейчас он направлялся к командиру полка, потому что солдатское радио донесло: Днепр будут форсировать с ходу. Надо было поговорить с командиром, высказать кое-какие соображения. В первый же день Галимкай узнал, что фашисты здорово укрепили правый берег – понастроили дотов, дзотов. После поражения на Курской дуге они, видимо, надеялись остановить здесь стремительно развивавшееся наступление Красной Армии, возлагали большие надежды на глубокую, полноводную реку. Вот берега её и превратили в настоящий железобетонный щит.

Наши бойцы, прослышав об операции, буквально рвались в реку, словно бегуны, увидевшие близкий финиш. Нет, в таком деле, как переправа, горячку пороть нельзя. Кто, кто, а Галимкай знает, что такое река: слава богу, родился и вырос на Волге, с детства барахтался в воде. Он, конечно, сможет подсказать кое-что полезное командиру. Ведь, что ни говори, Галимкай ещё в школе имел разряд по гребле, а уж о том, что он быстрее всех вскарабкивался на волжские кручи, и говорить нечего.

Советские войска широким фронтом стояли на левом берегу Днепра. 6-й стрелковый полк 180-й дивизии, в котором служил Галимкай, расположился на взгорке, полого спускающемся к реке и сплошь покрытом кустарником. Днепр отсюда как на ладони, можно даже разглядеть сёла и хутора на том берегу. Дальше, где река делает крутой поворот, стоит Киев. Эх, быстрее бы приказ, махнуть на тот берег и гнать поганых фрицев, чтобы и духу их не осталось на нашей земле.

Но Галимкай знает: переправа будет нелёгкой. Стоит сунуться к берегу, как немец начнёт палить из всех стволов, самолёты пустит. Нет, тут надо действовать с умом. У Галимкая есть свои соображения нам этот счёт, и ему не терпится поделиться ими с командиром полка.

Когда ему после завтрака сказали, что надо отнести пакет в штаб, он очень обрадовался подвернувшемуся случаю. Однако командира полка подполковника Шамсутдинова в штабе не оказалось. Хоть бы сказали, когда вернётся. Куда там – военная тайна! Как ни пытался Галимкай узнать эту «тайну», ничего не вышло, он только добился того, что дежурный офицер наорал на него. Офицер отошёл немного лишь тогда, когда Галимкай сказал, что комполка и он – земляки…

Вообще-то говоря, фамилию командира полка он узнал лишь тут, в штабе. Шамсутдинов принял полк, когда Галимкай находился в госпитале. И всё же младший сержант говорил о нём дежурному лейтенанту, как о давно знакомом человеке. И даже, кажется, переборщил, потому что лейтенант предупредил:

– Советую запомнить, младший сержант, наш подполковник – человек строгий, он никому не делает поблажек. Так что смотрите, как бы чего не вышло!

– Ничего не будет. Потому как я не подполковнику служу, товарищ лейтенант, я служу Советскому Союзу,

Галимкай ушёл из штаба с чувством некоторой обиды. Вернулся в свою роту, а комполка, оказывается, давно уж у них! Ходит, знакомится с людьми, интересуется житьём-бытьём, настроением. И совсем он не показался строгим. Наоборот, много смеялся, шутил.

Вечером того же дня началась переправа.

Это была непроглядная ночь 30 сентября. Разыгрался ветер, по реке забарабанил крупный дождь. Казалось, сами силы природы пришли на помощь нашим воинам-освободителям Украины.

Обматывать вёсла тряпками не пришлось, шум ветра и расходившиеся не на шутку волны заглушили все звуки. Первым тронулся взвод Галимкая. Однако и немец не лыком шит: развесил десятки «люстр» – осветительных ракет и, конечно, как только увидел на реке лодки и плоты, ударил из орудий и миномётов.

Галимкай то ли потому, что обладал зычным голосом, то ли потому, что натура его любила противоборствовать всякой стихии, стоял на носу лодки и подавал команды гребцам:

– Раз, раз, раз, раз!

Других команд не требовалось. Гребцы подобрались отменные, работали как хорошо отлаженный механизм. Не обращая внимания на вой снарядов и мин, на вздымаемые справа и слева копны воды, они гребли широко и размеренно. Если накроет прямым попаданием – дело другое. А пока живы и немец бьёт мимо, значит, основная задача – грести как можно быстрее. Грести и грести!

Младший сержант стоит на носу, зорко вглядывается вперёд. Он сейчас словно глаза и уши всех плывущих в этой большой, тяжело гружённой лодке.

– Правее, правее, ребята! Баисов, придержи! Антоша, ты нажимай!

Лодка изменила направление, и в то же мгновение там, где она должна была быть, если бы шла прямо, поднялась гора воды – ударил тяжёлый снаряд. Лодку подбросило, едва не перевернуло. Сколько снарядов и мин взорвалось вокруг неё – никто не считал, сколько прошло времени – никто не знал. Они плыли, казалось, целую вечность… Наконец, ткнулись в берег. Раздалось громкое «ур-ра!».

Ступив на родную землю, бойцы как бы обрели новые силы и бросились в атаку.

Штурмуя крутой берег, многие тут же попадали, чтобы никогда не встать, многие остались лежать ранеными. Рвались гранаты, била артиллерия, над головой ревели самолёты… Дым, огонь, грохот – осенняя украинская ночь превратилась в кромешный ад.

Когда начала заниматься заря, небольшой клочок правобережья Днепра был в руках наших бойцов.

Стали окапываться, закрепляться на отвоёванном плацдарме. За завтраком младшему сержанту Абдершину передали благодарность командира полка. Галимкай улыбнулся и повторил те самые слова, которые только вчера говорил дежурному офицеру.

– Служу не подполковнику, служу Советскому Союзу!

Народился новый день. Он принёс с собой новые заботы и новые опасности. Немцы, стремясь во что бы то ни стало сбросить защитников плацдарма в реку, предпринимали атаку за атакой, бросали в бой всё новые и новые свежие силы, но полк выстоял, не отступил ни на шаг.

В ходе боёв за расширение плацдарма рота, куда входил и – взвод Галимкая, получила приказ: обходным манёвром овладеть высотой 1424. Приказ требовалось выполнять немедленно. Среди белого дня пришлось покидать окопы. Но пока порядочным крюком обходили высоту, наступил вечер, опустилась темнота.

Путь роте преградила река.

– Это речка Старик, – сказал командир роты. – Высота, которую надо брать, сразу за ней, в километре, не больше. Перед высотой должен быть дзот. Мы можем его обойти, но тогда он будет косить остальных…

– Моя так думает, товарищ лейтенант, – заговорил казах Баисов – широкоплечий круглолицый крепыш, – надо его сразу кончай! Токо найти сперва надо гада!

Прикидывать и гадать, где находится огневая точка, в одном лишь названии которой – «дзот» – таилось нечто зловещее, долго не пришлось: раздалась пулемётная очередь, и темноту ночи прочертили огненные линии трассирующих пуль.

Тра-та-та-та-та! Тра-та-та-та!

Пулемёт замолчал, и опять установилась тишина. Может, это стреляли наугад, на всякий случай, может, в дзоте ещё не обнаружили их? Если очереди повторятся… Пулемёт на том берегу опять застрочил – яростно, взахлёб. Пули поднимают фонтанчики на воде, со свистом рикошетят от прибрежных камней. Что делать?

– Разрешите мне, товарищ командир…

– Идите, только осторожно!

Баисов подошёл к Галимкаю, сунул в руку друга нож.

– На том берегу встретимся, дос.[5]5
  Друг (казахск.).


[Закрыть]

– Если не встретимся, адрес знаешь.

– Нет, нет, не говори такие слова…

Галимкаю дали противотанковые гранаты. Их нужно точнёхонько «вмазать» в амбразуру дзота. Иначе… Не мешкая ни секунды, Галимкай, как был во всём обмундировании, – только телогрейку сбросил – полез в речку. Осень есть осень – вода далеко не для купания. Вот она залила сапоги, дошла до пояса, вот уже по грудь… Студёная вода обжигает тело, перехватывает дыхание. Галимкай крепко сжимает в руках гранаты. Всего две штуки. На них вся надежда. Если он промахнётся, как посмотрит товарищам в глаза?

Дно речки каменистое, идти довольно легко. Но на середине неожиданно оказалось сильное течение. Младший сержант по грудь в воде, с поднятыми вверх руками, упорно продвигался вперёд, стараясь не терять из виду вспышек очередей в амбразуре дзота. Когда в небо взлетали ракеты и огонь усиливался, на поверхности воды оставались только две гранаты.

Вот и берег. Под ногами плоские гладкие камешки. Такими камешками Галимкай с друзьями пускал в детстве «блинчики» на Волге. Размахнёшься – и считай, сколько раз плоский камешек, будто блинчик, коснётся воды. Эх, камушки, камушки, не шуршали бы вы сейчас под сапогами! Добравшись до травы, Галимкай лёг на землю: надо было хоть немного отдышаться и сориентироваться.

Била крупная дрожь. «Хорошо ещё ветра нет, – подумал он, – а то бы вовсе задрог». Весьма кстати из-за туч показался краешек луны, при её свете ему удалось разглядеть еле приметный бугорок – крышу вжавшегося в землю дзота. Он пополз вперёд.

Немного погодя Галимкаю показалось, что он взял заметно левее. Так и есть. Вот справа опять татакнул пулемёт, словно говоря: «Я здесь». Он дал всего одну очередь – огонёк в его стволе вспыхнул и тут же погас, – но Галимкаю и этого достаточно. Через каких-нибудь две-три минуты ночную тишину разорвали два сильных взрыва, прогремевших один за другим. Там, откуда только что бил вражеский пулемётчик, поднялся, словно призывая роту в атаку, высокий столб пламени.

Путь вперёд был открыт. Бойцы быстро одолели реку. Баисов первым подбежал к Галимкаю, стиснул в своих объятиях, как в тот день, когда друг вернулся из госпиталя, и побежал дальше, к высоте. Галимкай бросился за ним. Рядом бежали Антонов и Бутенко, они набегу протягивали ему фляги.

Достичь высоты не удалось. Прозвучала команда ложиться и окапываться. Враг, встревоженный, что его важная огневая точка подавлена, бросил сюда свежие силы. Из десятка огромных грузовиков высыпало человек двести, а то и больше, фрицев. Поливая из автоматов каждый куст, каждый бугорок, они попытались охватить роту с флангов. Это им не удалось, атака была отбита, но в ходе боя взвод Галимкая оказался отрезанным от своих.

Гитлеровцы опять пошли вперёд. Они не считаются с потерями. В поредевшей предрассветной мгле видны их силуэты. Вот они приближаются всё ближе, ведя беспорядочную стрельбу. Пуля сразила командира взвода. А немцы идут, не стоят на месте. Как быть взводу? Подпустить врага вплотную и затем подняться врукопашную? Или встретить огнём? Это должен решить командир, а его нет!

И тут раздался громкий, уверенный голос:

– Беру командование на себя! Взвод, слушай мою команду! Приготовить гранаты!

Это был голос Галимкая.

Вражеская атака была отбита.

Окрасив небосвод в алый цвет, пришла заря. В эту утреннюю рань, когда всё живое должно спать мирным сладким сном, вконец измотанные бойцы взвода копали под раскидистым одиноким дубом могилу. В ней похоронили командира.

Днём рота, действуя в составе 1-го стрелкового батальона, пошла на новый штурм, и высота 1424 была взята. Из штаба полка поступил приказ: удерживать высоту любой ценой. С 5 по 13 октября немцы предпринимали атаку за атакой, пытаясь сбросить с высоты наших бойцов, но каждый раз были вынуждены откатываться назад, оставляя на склонах десятки трупов.

Бойцы устали. Они уже неделю не мылись, не брились, не ели горячего… У могилы командира под старым дубом каждый день вырастали всё новые и новые холмики. Рота теперь только по названию была ротой, фактически бойцов в ней насчитывалось не больше взвода. Но так или иначе, а высоту надо было держать.

Положение создалось серьёзное. Это понимали все. Даже неуёмный весельчак и балагур Галимкай, оставаясь наедине с самим собой, подолгу задумывался, что раньше случалось редко. Правда, при бойцах он никаким образом не выказывает своей тревоги. Нет, он не сыплет шутками и прибаутками. В таком положении пустой трёп и зубоскальство только коробят. Он прислоняется спиной к стенке траншеи, достаёт трофейную губную гармошку и играет грустные, протяжные песни. Устало дремлющие в обнимку с автоматом бойцы слушают их, вспоминая своих матерей, жён, детей, свою мирную жизнь, и в сердцах с новой силой вспыхивает ярость к врагу, разлучившему их с семьями, принёсшему столько горя и страданий на родную землю… Враг опять пошёл в атаку. Уже в который раз за этот день. Нет, не спали бойцы под гармошку Галимкая: они зорко наблюдали за фрицами.

Немцы идут в полный рост, непрерывно строча из своих «шмайсеров».[6]6
  Вид автоматического оружия, принятого на вооружение в фашистской Германии.


[Закрыть] Наши стреляют прицельно, одиночными выстрелами: надо беречь патроны. Когда Галимкай выбирался из окопа командира роты, тот, не отрываясь от бинокля, ещё раз напомнил об этом.

Как бы редок ни был огонь защитников высоты, он всё-таки заставил залечь атакующих. Разъярённые немцы обрушили на высоту шквал миномётного огня. Когда обстрел немного стих, Галимкай отряхнулся от засыпавшей его земли и взглянул в сторону окопа командира. Сердце его оборвалось. На месте окопа зияла огромная воронка, а на краях её дотлевали клочья каких-то тряпок.

Гитлеровцы, подгоняемые криками офицера: «Форвертс! Шнель, шнель!»[7]7
  Вперёд! Быстрей, быстрей! (нем.)


[Закрыть] – снова полезли на высоту.

Галимкай поднялся во весь рост, облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы и хрипло крикнул:

– Рота! За мной, вперё-ёд!

Не оглядываясь назад, он побежал навстречу немцам.

Вслед за ним из полузасыпанных, полуразваленных окопов повыскакивали все, кто мог держать оружие. Строча из автоматов, швыряя гранаты, рота, как всесокрушающий девятый вал, ринулась вниз по склону, опрокинула миномёты и с торжествующим «ур-ра!» схватилась с врагом врукопашную.

Не выдержав столь стремительного натиска, вспышки ярости, гитлеровцы в панике бежали, оставив на поле боя десятки трупов…

Спустя несколько дней после этих событий Галимкая в санчасти разыскал тот самый молодой лейтенант, с которым он познакомился в штабе перед самым началом форсирования Днепра. Он, видимо, очень спешил, потому что запыхался.

– Слушай, младший сержант, хочешь знать военную тайну? – глаза лейтенанта блеснули лукавинкой. – Командир полка представил тебя к ордену Ленина, но командование фронтом… командование фронтом решило, что ты достоин звания Героя! Понял?! Про тебя в «Правде» написано. Поздравляю! От всей души поздравляю! Вот ведь как дело обернулось, а?.. Герой!

Галимкай поправил на одеяле раненую руку и, словно ничего особенного не произошло, будничным тоном произнёс:

– Говорил же я, что служу не командиру полка, а Советскому Союзу… Вот так. – Видимо, удовлетворённый своими словами, он подкрутил усы.

Прошло три месяца, и командующий Первым Украинским фронтом генерал армии Ватутин зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года о присвоении Галимкаю Абдулловичу Абдершину звания Героя Советского Союза, прикрепил на грудь славного сына татарского народа Золотую Звезду и по-отечески обнял его.

Галимкай взял под козырёк: «Служу Советскому Союзу!» – ответил он на поздравление генерала и, по привычке подкрутив усы, легонько кашлянул в кулак..

Ему было девятнадцать

Недавно мне пришлось побывать в Буинском районе нашей республики. Туда я ездил в командировку. Дорога шла ровная, местами и вовсе асфальт. Сидим с шофёром, разговариваем о житье-бытье. Далеко впереди, сгущаясь, медленно клубятся тяжёлые чёрные тучи. Такие тучи всегда навевают на меня тревогу. Вот и в этот раз, глядя на них, было как-то не по себе, я не очень охотно поддерживал разговор. Когда начала опускаться темнота, позади осталась уже половина пути. Вдруг в автомашине возник какой-то странный стук. С каждым километром он всё усиливался, усиливался, и вскоре мы окончательно сели «на мель». Остановились. К тому времени уже совсем стемнело.

В поисках ночлега пошли пешком в деревню, огня которой светились в ночной дали. Пройдя немного вдоль главной улицы, постучали в ворота большой пятистенной избы.

Хозяева оказались открытыми, приветливыми людьми. Накормив и напоив всем, чем были богаты, постелили нам постели. Но спать не хотелось. Глава семьи Пётр Николаевич Агапов – дядька лет пятидесяти пяти – шестидесяти, потерявший на войне ногу, – оказался очень словоохотливым человеком. Он с видимым удовольствием рассказывал о себе, пережитом.

Когда он кончил, я по своей журналистской привычке спросил, нет ли у них в деревне чем-нибудь выделяющихся людей.

– Народ у нас хороший, – сказал Пётр Николаевич. – Как говорится, одного похвалив, другого не похаешь. Но об одном человеке – разговор особый… Мишка это Гарнизов. Шёл слух, будто ему дали Героя. Однако точно не знаем. Никто не справлялся, да и справляться негде.

Я, что называется, навострил уши. Вот так новость! Разумеется, засыпал хозяина дома вопросами. Он обстоятельно, как мог, отвечал, под конец заметил:

– Почему-то не всегда мы воздаём должное своим героям. – В голосе его звучала грусть. – Взять, к примеру, того же Михаила. Он родился тут, на наших глазах рос. Стало быть, должен гордостью нашей являться, А мы ничего, почитай, о нём не знаем. Найти бы его бумаги, рассказать о нём людям…

В тот вечер, когда слепой случай привёл меня в деревню Шегалеево, я немного узнал о нашем отважном земляке Михаиле Тихоновиче Гарнизове. Его семья в 1930 году переехала в город Куйбышев. И всё. Дальше след потерялся.

Ничего вразумительного не смогли мне сказать о Гарнизове и в районном центре. Однако я не прекратил поисков: ведь кто-то всё равно должен знать о нём, в конце концов остаются материалы. Я стал писать в военные комиссариаты, в областные архивы, делал всевозможные запросы в другие соответствующие организации. А когда удалось выяснить, в какой части служил М. Т. Гарнизов в сорок третьем году, поехал в Подольск – в архив Министерства обороны СССР.

Среди великого множества документов, до сих пор хранящих в себе горькие запахи войны и рассказывающих о тех далёких, но незабываемых днях, ищу сведения о Михаиле Тихоновиче Гарнизове. Наконец натыкаюсь на политдонесения, датированные 28 августа 1943 года. Читаю их, и перед глазами явственно предстают события того времени. Особенно люди, о стойкости и мужестве которых, наверное, когда-нибудь будут ходить легенды.

….200-й полк 68-й гвардейской дивизии находился в наступлении. Второму батальону, в котором служил Михаил Гарнизов, было приказано овладеть высотой 180,6 возле хутора Михайловки. Эта высота играла важную роль в оперативных планах командования. Об этом перед строем батальона говорил сам командир полка подполковник Буштрук.

– Высота должна стать нашей! – сказал он под конец. – Дать вам подкрепление я не могу, нет у меня резервов. Но высоту всё равно надо взять… Обязательно надо!

В голосе командира полка звучал не только сухой приказ, в нём слышалась и чисто человеческая просьба. Такой уж он, их командир: когда надо, он так говорит, что слова его в самую душу солдатскую западают.

Днём в одном из боёв Михаила ранило в плечо. Ему надо было идти в санбат, но, послушав командира полка, он решил остаться в своём взводе. Завтра у него день рождения – 28 августа. Ему стукнет девятнадцать. В санбате, наверное, можно было бы как-то отметить этот день, конечно, сообразно с фронтовыми условиями, но разве дело – праздновать отдельно от боевых друзей, с которыми делишь и хлеб и воду? К тому же воюет он тут всего каких-то несколько дней. Неловко уходить в тыл, не отправив на тот свет хотя бы с десяток фрицев.

Едва настало утро следующего дня, Михаила поздравили друзья-пулемётчики, которые в минуты затишья успели вызнать у него обо всём: кто он, откуда, когда родился… Они подходили один за другим, жали руку, полушутя, полувсерьёз желали жизни до самой смерти, чтобы фашистов бил без устали. Как на настоящих именинах были и подарки. Кто принёс папиросы, кто бумагу для писем, а конопатый и рыжий, невероятно длинный казанец Габитов, называвший Михаила не иначе как земляком, с торжественным видом поставил на бруствер окопа две бутылки с запечатанным варом горлышками.

– Это для незваных гостей. Кидай точно, чтобы огненная жидкость эта пробирала фашистов до печёнок.

– Похоже, скоро сбудется пожелание! – рассмеялись бойцы. – Как только двинемся, фриц, как пить дать, сунет свои танки. Придётся угощать!

– Конечно, придётся, нельзя же жадничать.

– Миша угостит, он у нас щедрый.

Тишина. Августовское солнце поднялось ещё только над деревьями, но уже заметно припекает. По лицу струится пот, губы пересохли. Бойцы то и дело прикладываются к котелку с водой, стоящему в выемке в стенке траншеи. Шуток больше не слышно. Сейчас каждый солдат мысленно на высоте, которую предстоит брать, каждый живёт боем. Все понимают: эта насторожённая тишина ненадолго.

Бойцы не ошиблись. Вот заговорила тяжёлая артиллерия. Наши снаряды рвали, терзали, казалось, хотели расколоть высоту на мелкие куски.

«Во даёт бог войны! – думал Михаил, наблюдая за артналётом. Он положил автомат на бруствер и, не отрывая глаз от высоты, про себя решил – Пускай поработают артиллеристы, помнут бока фрицам. Потом пойдём мы. Впереди – Харьков, впереди – победа!».

Однако в нужное время подняться в атаку батальон не смог. Из-за правого склона высоты появились немецкие танки. Они шли колонной, друг за другом, словно в походе. Неуклюжие на вид, пёстро раскрашенные в жёлто-зелёные тона и похожие на огромных черепах, они шли медленно, вздымая гусеницами тучи залежавшейся пыли. Артиллеристы перенесли огонь на колонну. После нескольких залпов три машины окутались чёрным дымом, застыли на месте. Но остальные двадцать семь продолжали идти вперёд. Вскоре они рассыпались по всей лощине, лежащей перед высотой.

Рвались снаряды полковой артиллерии, прямой наводкой били противотанковые пушки. То один, то другой танк замирал, словно наткнувшись на невидимую стену. Однако сквозь грохот разрывов всё явственнее и явственнее слышались леденящий душу лязг гусениц и гул моторов бронированных чудовищ.

– Гвардейцы, не подводить! – командует самому себе Михаил.

Он здоровой рукой поправляет каску на голове, аккуратно выстраивает на бруствере гранаты, рядышком ставит и две бутылки с горючей смесью – габитовские «гостинцы».

Судя по звуку, танки прибавили скорость. Сквозь густую завесу пыли и дыма Михаил угадывает их башни с длинными хоботами пушек, а ещё немного погодя различает и немецких автоматчиков, прилепившихся к броне.

Вступает в дело вражеская артиллерия. Бьёт довольно точно, снаряды ложатся перед самыми траншеями. Небо воет и стонет, земля содрогается, стены траншей лопаются и из трещин под ноги струится песок – сама земля, кажется, просит пощады, просит защитить её от столь жестокого истязания.

«Придётся подпустить танки вплотную, – думаем Гарнизов. – Другого выхода нет. Пускай лезут, встретим гранатами, а пехота никуда не денется, очереди достанут!»

Команды открыть огонь Михаил не слышал. Только видел, как застрочил пулемёт Габитова – и автоматчиков словно корова слизнула с брони танка. Однако и немецкие танкисты заметили пулемётчика. Они бросили свою машину на его окоп, и она завертелась юлой. Габитов с зажатой в руке связкой гранат был смят гусеницами…

На позицию Гарнизова тоже надвигается вражеский танк. Только, видать, тяжёлый – идёт медленно. Со всех сторон его тоже облепили автоматчики в серых от пыли касках. Сержант давит на спусковой крючок. Пули вначале бьют по броне, но вторая очередь наполовину очищает танк. С десяток гитлеровцев, нелепо взмахнув руками, валятся на землю. Танк мчится на раненого сержанта.

– Погибну, но не пропущу! – кричит Гарнизов. Он швыряет в бронированную машину подаренные утром бутылки. – На, получай гостинцы!

В то же мгновение что-то горячее обжигает грудь. Михаил качается, но не падает. «Ага, смотровая щель в огне, это хорошо», – отмечает он. Но что это? Танк ещё не уничтожен, он уходит, пятится, словно ослеплённое чудовище! Автоматчиков не видно.

В Гарнизова попало уже не менее десятка пуль. Из ран хлещет кровь, она тонкими струйками стекает по углам рта, но он отчётливо видит: вражеский танк уходит, уходит, чтобы потом снова прийти. Нет, он не отпустит его ни за что!

Гарнизов выбирается из окопа. Тяжело переставляя ноги, качаясь, делает шаг, второй, третий. Ох, как тяжела граната… Зубы стиснуты, глаза прикованы к танку.

Сержант из последних сил бросает гранату. Раздаётся оглушительный взрыв. Тугая волна воздуха швыряет Михаила на землю, его насквозь прошивают осколки.

Над лощиной гремит могучее «ура!». Воодушевлённые подвигом комсомольца Гарнизова, гвардейцы поднимаются в атаку. Враг отступает…

Боевые друзья похоронили тело героя в селе Пархоменко Пархоменского района Харьковской области…

Передо мной Наградной лист. В конце его написано: «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года гвардии сержанту Михаилу Тихоновичу Гарнизову присвоено звание Героя Советского Союза».

Я бережно закрываю папку с материалами о герое и в верхнем правом углу вижу штемпель: «На вечное хранение».