Текст книги "По следам героев"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Гали-батыр[12]12
  Батыр – богатырь (тат.). В татарском фольклоре Гали-батыр – собирательный образ народного богатыря.


[Закрыть]

На свете необычных людей много. Вот послушай-ка. Стоял я однажды в очереди. Как раз недавно война кончилась. Того не хватало, этого… Думаю как всё: будет. Придёт время – исчезнут хлебные карточки и в магазинах вдоволь появится всяких продуктов, товаров… В общем, радость победы всё заслонила и трудности нипочём. Правда, шея – тоньше не бывает, а рёбра под кожей пересчитать легко, но на душе, однако, празднично. И газеты читаем, и радио слушаем, и даже в театр и кино ходим. Ни убавить, ни прибавить.

Кто помнит те годы, подтвердит, что в моих словах нет фальши даже с булавочную головку. Кхе-кхе… Да… Выстроились, значит, мы в очередь. Ноги гудят, но очереди не бросаем.

Впереди, за пять-шесть человек до меня, стоит высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Одет в фуражку пехотинца, поношенные брюки галифе и такие же сапоги. В руке палка, в очках с тёмными стёклами. Короче, судя по всему, человек изрядно нюхавший пороха и проливавший кровь, а потому достойный уважения.

Я только было начал:

– Мог бы и без очереди, никто бы слова не сказал, – как мой сосед прижал указательный палец к губам и негромко произнёс:

– Тише… Услышит – обидим. Очень гордый характер!

Я пожал плечами: ежели такой гордый, пожалуйста, пусть стоит на здоровье. Жалко, что ли.

Гали-батыр (так я его окрестил про себя за его могучее телосложение) терпеливо дождался своей очереди и купил два билета. Да, друг, в тот день мы стояли в очереди не за хлебом, а за билетами на картину «Падение Берлина».

Вот тут-то и начинаются чудеса. Хочешь верь, хочешь нет, но человек с палкой и в тёмных очках оказался слепым на оба глаза! Честное слово! Когда он подавал в окошко кассы деньги, я это увидел отчётливо. На войне, наверное, при разрыве гранаты или мины бедняжке опалило лицо: на нём рубцы и шрамы.

Народ на эту картину валом валил. Каждому хотелось, собственными глазами увидеть, как Берлин, само логово фашизма, стал на колени. Оно и понятно: почти четыре года люди переносили горе и печаль, теперь не грех было отведать и от радости победы. Интересно, что испытывал душегуб Гитлер, когда над его головой стали рваться наши снаряды? Бегал ли по бункеру своему, как крыса с прищемлённым хвостом, или, завидев, что его генералы улепётывают из столицы фатерланда, сразу разрядил пистолет и задрыгал ногами? Эти поучительные сцены человек хочет посмотреть во всех подробностях,

Так поступаем мы все, а как же тот мужчина? И тут я подумал: не для себя, наверное, купил он билеты – для других. Чтобы убедиться в своём предположении, как только вошёл в зал, начал осматриваться. Верно: человека в тёмных очках не было.

Но в тот самый момент, словно говоря: «Подожди, так легко нас не сбрасывай со счётов», в дверях показался он. С ним под руку шла молодая, очень красивая женщина. Они сели впереди меня в девятом ряду. Неужели это его жена? Наверное, сестра. Хоть он и напоминает собой, что называется батыра Гали, но как же, незрячим, мог выбрать такую королеву? Ведь чтобы ежедневно видеть и оценить её красоту, и двух глаз недостаточно!

Хочешь верь, хочешь нет: красивая дама оказалась законной супругой Гали-батыра. Не думай, что загибаю. Я вначале тоже не поверил. Но это так. Слушай, друг, и мотай на ус. Женщина назвала этого человека просто Гали. Ни больше, ни меньше. Я смекнул. Так называют обычно близких. И что он настоящей батыр – тоже говорю без преувеличения. Правоту своих слов могу подтвердить документом. Да, да. Для тех, кто словам не верит, я ношу его с собой. Когда бываю в компании и язык мой начинает чесаться, не могу не рассказать о Гали-батыре. Как тут удержишься – уж очень поучительная история вышла.

А теперь слушай далее.

По причине любви к фильмам про войну я часто хожу в кино. Мой странный знакомец оказался тоже жадным до картин. Как только показывают новый фильм, он в первый же день тут как тут. И под ручку с супругой.

Галина (так её зовут) на протяжении всего фильма шёпотом рассказывает ему, что видит, растолковывает по-своему. Иногда Гали-батыр и сам – то со смехом, то с грустью – объясняет происходящее на экране. И во многих случаях прямо точка в точку попадает. Вот ведь как, а? Ну, скажи, не чудо ли это? Сам, будто ничего тут нет особенного, говорит:

– Чему удивляться? Я душой гляжу…

А красивая ханум в такие минуты становится похожей на только что раскрывшуюся розу. Она довольна, гордится мужем.

Прошли годы. Однажды мне пришлось побывать в доме, что на площади Свободы. Здание новое, обжитое уже. Вдруг вызывают меня сменить кран (я работал тогда в домоуправлении сантехником). Вечером хозяева дома. Торкнул дверь – открыто. Захожу. На мягком диване полулежит человек, словно отрешён от всего мира. Телевизор смотрит. Я узнал его: Гали-батыр! Да ещё дорогую люстру засветил. Оказывается, зажигает, чтобы из окон падал на улицу свет. Пусть, мол, большой дом освещается ровно и людям светит. Я поверил. А как не поверить: в коридоре, кухне и даже в спальне установлены продолговатые, величиной с добрую книгу, с широкими клавишами выключатели. Не надо ощупью искать, нажал ладонью – свет зажёгся.

Разговорились. Выяснилось: хозяин речист. Куда там профессору до него! Только ему в рот и смотришь. А голова – хоть министром ставь, в грязь лицом не ударит.

Оказывается, Гали-ага двадцать пять лет проработал руководителем в артели слепых и глухонемых. В этом году, когда ему исполнилось шестьдесят лет, вышел на пенсию, хоть мог это сделать раньше. И сейчас не лежит на боку, рассказывает молодёжи о войне, боевых товарищах, о жизни. Опыт у него большой. 9 мая выступал перед студентами, 22 июня побывал в воинской части, летом не раз встречался с пионерами. И на следующую пятницу приглашён на встречу.

Хотя во время выступления заслушаешься Гали-батыра, он не хвастун. Он никогда не говорит: «я», скажет: «мы» или «вместе с народом». Очень скромный. Я это потому говорю, что много лет знаю его, встречаюсь, бываю у них. Короче, наш Гали – настоящий человек. В моём представлении он, как меч булатный: гнётся, но не ломается, рубит самое крепкое, а сам не сдаётся, не тупится. Отчего это так бывает? Скажи-ка мне, друг.

Я думаю, секрет тут в двух причинах. Во-первых, Гали-батыр рано остался сиротой, испытал в жизни всякое. Он тысяча девятьсот четырнадцатого года рождения. Родился в бедной крестьянской семье в Шарлыкском районе Оренбургской области – всего в пяти километрах от родной деревни Мусы Джалиля, в местечке Сарманай. Когда умерли родители, воспитывался в детдоме. Ещё безусым юнцом вступил в комсомол, воевал с басмачами. А в сорок первом пошёл защищать Родину добровольцем…

Вторая причина – Нургали Галиев коммунист. Он вступил в партию в самую тяжёлую пору, когда наши войска оставляли один город за другим. Тогда было туго, а он вступил, чтобы сражаться и бить врага без пощады. Если бы он был человеком, который дрожит за свою шкуру, разве мог пойти на это? На такое способны лишь люди с львиными сердцами, которые признают и ценят, справедливость, выше всего на свете ставят дело народа.,

Но говорят: и на солнце есть пятна. Я таки раскрыл одну ложь батыра, которую он повторял не раз. Раскрыл! И в оправдание он не смог ничего сказать. А что скажешь, когда всё подтверждается документом! Есть печать, подписи…

Случилось это так. Помнишь, я только что говорил, что он дома расположился перед телевизором и засветил люстру? Когда я ходил чинить кран. Вспомнил? Ну вот, мы разговорились, познакомились ближе, потом стали друг к другу и в гости ходить. С Гали-батыром мы были откровенны: он знал буквально всё обо мне, я – о нём. И всё-таки он, добрая душа, оказывается, кое-что скрыл…

Однажды меня пригласили в школу – потекла у них там водопроводная труба. Закончил я работу, собрал инструмент и уже ступил к выходу, как взгляд мой упал на афишу. На ней крупно чёрным по белому написано: «Сегодня в пять часов вечера в комнате трудовой и боевой славы школы состоится встреча с Героем Советского Союза Нургали Мухаметгалиевичем Галиевым».

У меня глаза на лоб полезли. Думаю: не ошибся ли? Может, однофамилец? Тёзка? Тогда как объяснить то, что совпадает и отчество?

Меня охватило любопытство буквально с головы до пят. На третий этаж без крыльев, а взлетел. Разыскал комнату славы, тихонько открыл дверь и на цыпочках прошёл за заднюю парту. Вытягиваю шею, гляжу. Да, за столом, накрытым красным кумачом, сидит он, Гали-батыр. А когда начал говорить, жестикулируя, Золотая Звезда на груди засверкала. Ей-богу, я даже икать начал. Раньше это случалось, когда много смеялся. А на этот раз вовсе без смеха… Наверное, нервы. Как тут не будешь нервничать: столько раз сидели вместе, беседовали, а он, изменник, скрыл от меня, что Герой. Скрыл! Хоть бы словом когда обмолвился! Нет, ни намёка. Подавив распиравшую меня злость и досаду, я прислушался к его речи. О чём он разливается перед детьми? Уж не думает ли, что им по молодости всё сойдёт? А он и тут о себе – ни слова. О товарищах речь. Как да что. Слушаю в оба уха, куда выведет.

– Наш 387-й отдельный сапёрный батальон при форсировании Днепра проявил чудеса героизма, – рассказывает он. Как по газете шпарит. Ни сучка, ни задоринки, я тебе скажу, всё гладко. Припомнил, что комбатом у них был капитан Бобров, а командиром дивизии полковник Буслаев. Сообщил, как поговорили командиры со своими солдатами перед форсированием реки по душам, дали нужные инструкции, наставления. И вот наступила ночь, 26 августа. Темно, хоть глаз выколи. Ветер, дождь. Воспользовавшись непогодой, войска подошли к самой реке. Сотни пушек, пулемётов, винтовок, миномётов. Всё необходимо перебросить на правый берег. А Днепр тут – не меньше полкилометра шириной…

Связали лодки по нескольку штук, положили на них доски – получилось нечто вроде парома. На этот настил вкатили пушки. Артиллеристы улеглись, обняв кто снарядные ящики, кто колёса орудий, – чтобы волной не смыло, значит…

Рассказывает он, а дети, не дыша, как зачарованные, глядят и глядят на него. Говорил же я, что Гали-батыр человек красноречивый…

– Погрузились и только отчалили от берега – фашистские самолёты тут как тут, – рассказывает он дальше и жестами показывает, как атаковали немецкие самолёты. При каждом движении Золотая Звезда на его груди колеблется, мигает золотым блеском, а то, стукнувшись о другие ордена и медали, словно напоминает: расскажи, за что тебе дали меня.

Нет, об этом Герой ни слова…

– Фашисты сначала в трёх-четырёх местах повесили фонари в небе, – говорит он и, услышав шёпот детей, объясняет – Так называются осветительные бомбы, спускаемые на парашютах… От них светло, как зимой в лунную ночь. Негде голову спрятать – немец поливает из крупнокалиберных пулемётов, бомбит. Вода бурлит, словно кипящий котёл, в небо взлетают фонтаны… А мы, паромщики, гребём изо всех сил. Уши заложило от взрывов, глазам больно смотреть на частые вспыхивающие сполохи. Но мы всё равно гребём. Уже несколько паромов разнесло в щепки. Люди и пушки пошли на дно. Ужасное зрелище! С ума можно сойти. В такие минуты одни люди становятся жалкими, несчастными, а другими овладевает чувство удальства, отчаянной храбрости. Страшится ли человек смерти? – будто сам у себя спрашивает Гали-батыр. И, подумав немного, отвечает: – Вряд ли есть на свете живая душа, которая бы не боялась смерти. Но человек старается не думать о ней, им движет чувство долга, стремление выполнить свою задачу…

Недалеко от противоположного берега в одну из лодок нашего парома попал осколок снаряда, и паром начал крениться. В тот же миг один наш сапёр, сбросив с себя телогрейку, заткнул ею дыру в лодке, а сам прыгнул в воду. Схватив за канат, подтянул паром к берегу.

В ту ночь, несмотря на беспрерывную бомбёжку, мы переплывали Днепр восемь раз, на правый берег перевезли большое количество войск и техники. Сильно устали. Но война есть война. Отдыхать некогда. Последовал новый приказ – наводить понтонный мост. И вот тут во время выполнения второго задания случилось ещё более необычное…

Ни вздремнуть, ни поесть нам в этот день не удалось – не было времени. Едва рассвело, мы торопливо принялись тесать лесины. Прямо в лесу. Это уже не для парома – для моста. По нему должны пройти машины и лёгкие танки. Если войскам, занявшим плацдарм на правом берегу, не подойдёт помощь, считай, дело – труба. Всё может пойти насмарку. Дорог каждый час, каждая минута.

К концу суток мост был готов. Немецкие самолёты не раз пытались его уничтожить. Не тут-то было. О схватке наших самолётов с немецкими, об артналёте не буду рассказывать – вы много раз видели в кино. То было светопреставление…

Началась переправа. В воздухе дежурят наши самолёты, на мосту мы, сапёры. То справа, то слева рвутся снаряды, и нас накрывает фонтанами воды. Но ты не имеешь права уйти со своего места, должен стоять, как пригвождённый, и обеспечивать исправность своего участка: мост комбинированный – где понтоны, а где и подручные средства.

Вдруг неподалёку от моего товарища разорвался снаряд. Смотрю: сапёра на мосту нет. И перил нет – сорвало воздушной волной. Мост тоже провис. Когда по этому месту проходят машины, так и кажется, что мост вот-вот пойдёт ко дну. Волны уже лизнули колёса одной автомашины… Но другая машина прошла по сухому настилу, – видимо, была легче. И эта ничего… Но мост тут всё равно то всплывёт, то погружается.

Генерал, следовавший на ту сторону, заметил это и стал оглядывать мост. А с правого боку тот сапёр, что волной скинуло, стараясь приладить к зыбкому месту столб, сорванный взрывом, подпёр его плечом и держит. Устал сам, изнемог, но держит, и переправа продолжается…

Генерал удивился: как такое возможно? Велел готовить документы, чтобы парня представить к званию Героя Советского Союза. И немного спустя, 26 октября 1943 года за подписью М. И. Калинина был опубликован Указ. Фамилия парня? Кхе, кхе… Как его… Из Узбекистана был тот парень. Худайбердиев. Да…

Смотрю я на Гали-батыра, а в душе рождается сомнение: что-то непривычно мнётся рассказчик, переступает с ноги на ногу, словом, будто что-то скрывает.

Когда он начал про Худайбердиева рассказывать ещё одну историю, сомнение моё возросло больше. Посуди, друг, сам.

– Однажды, – продолжает он рассказ, – лежим мы в окопе. Фашисты атакуют уже в пятый раз. Лезут как на рожон, не считаясь с потерями. Но и мы держимся крепко, хоть патронов осталось мало. Получили приказ: когда будут расстреляны последние патроны, подняться в штыковую. А немцы всё идут и идут. Когда они приблизились к нам, начали бросать гранаты. Такого мы не ожидали: хорошо ещё расстояние великовато. А когда подойдут ближе? Как бы эта неожиданность не спутала все наши расчёты: если граната разорвётся в окопе, в штыковую атаку уже не поднимешься…

Худайбердиев, кажется, смекнул это первым. И окоп его чуть впереди. Значит, фашисты пройдут прямо по нему. Как бы не так! Сняв шинель, Худайбердиев отбросил её в сторону, ненужный теперь автомат положил на бруствер, подтянул ремень и, уперев руки в бока, стал ждать. Вид – отчаянно храбрый. Словно борец на сабантуе ждёт очереди выйти на майдан.

Фашисты заметили его сразу. Сначала от удивления приостановились. Видно, подумали: что, мол, ещё за клоун? Немного постояли, осклабившись, потом пришли в себя и начали кидать гранаты в него. А Худайбердиев доказал им, что никакой он не клоун, а блестящий жонглёр: ловит немецкую гранату в воздухе и – обратно в них, ловит – и в них… Только что щерившиеся на забавное происшествие, немцы вынуждены клевать носом землю, отплёвываться, а то и вовсе протягивать ноги.

Худайбердиев таким образом отправил обратно шесть гранат. Но и немец хитёр, не лыком шит: выдернув кольцо, подержит немного гранату в руке и лишь потом бросает. Такая граната взрывается ещё не долетев до земли. Одну наш храбрый джигит всё-таки успел кинуть немцам обратно. А вторую…

Мы не могли больше ждать, выскочили из окопов и с криком «ура!» кинулись вперёд. Начался яростный штыковой бой. Наверное, о таком сражении сказано: «Горше, тягостнее смерти встреча штыка со штыком»…

Дети молчали. Такое не каждый день услышишь. Кто-то спросил: «А Худайбердиев погиб или живой остался?»

– Худайбердиев-то? – спокойно переспросил Гали-батыр. – Нет, он не погиб, выздоровел. Только ему не пришлось вернуться в свой полк. После того как Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин, сказав: «Геркулес ты наш!» – приколол к его груди Золотую Звезду и торжественно поздравил, крепко пожав ему руку, Герой в сопровождении медсестры уехал к себе в Среднюю Азию.

Когда дети стали Гали-батыру задавать вопросы, я на цыпочках вышел из комнаты. Возвратился с работы и поспешил к одному журналисту. Тот заинтересовался подвигами и сразу написал в Москву письмо. Ответ ждали недолго…

Ты спрашиваешь, друг, о чём сообщили? Конечно, о тех геройствах, что я слышал в школе, было написано в бумаге. Как я и полагал. Короче, это был наградной лист о присвоении красноармейцу 387-го сапёрного батальона Галиеву Нургали Мухаметгалиевичу звания Героя Советского Союза. Подписан пятью военными начальниками, поставлена печать. Ежели хочешь взглянуть – пожалуйста. Я тоже копию имею…

Вот какие встречаются на свете чудеса, друг мой!

«Главное – не робеть…»

Снова – уже в который раз! – я в архиве Министерства обороны СССР. Старший научный сотрудник архива В. А. Александрович, приветливо улыбаясь, спрашивает: «Опять поиск?» – и тут же продолжает: «Да ведь и мы не сидим сложа руки. Вот завершили составление полной картотеки вернувшихся с Великой Отечественной войны Героев. Полюбопытствуйте. Вдруг посчастливится – и в семье Героев Татарстана прибудет…»

И вот мы на втором этаже центрального зала. В шкафах – карточки, расположенные в алфавитном порядке. Тысячи карточек… Говорят: глаза страшатся, руки делают. Перебрал один шкаф, второй, третий… Наконец, в список Героев, который я привёз из Казани, заносится новая фамилия: Сергеев Михаил Егорович. 1924 года рождения, родина – Татарская АССР, Тельмановский район, деревня Верхний Тимерлек. Оказывается, в настоящее время Герой проживает в городе Нефтекумске Краснодарского края…

Если Сергеев родился в Татарии, почему о нём до сих пор никто ничего не написал, у нас ведь выходила книга о Героях?

Ответ нашёлся, когда я познакомился с материалами о представлении Михаила Егоровича к званию Героя. Сергеев призывался в армию из Кривого Рога, а семья его в то время жила в Горьковской области. Поэтому наши историки его «не заметили». Так прошли годы…

Нашего земляка, воевавшего в 44-й мотострелковой бригаде 1-го танкового корпуса и получившего 25 марта 1945 года звание Героя Советского Союза, первыми разыскали друзья из Литвы. Им он и рассказал эпизод, который произошёл тридцать лет назад. (Мне об этом написали красные следопыты 37-й школы города Вильнюса.) Вот он.

…1944 год, 17 августа. Бойцы 3-го мотострелкового батальона, которым командует майор Бондарь, в ожидании приказа о выступлении расположились в лесу. Все понимают: если не сегодня ночью, то завтра утром предстоит жаркая схватка с врагом. Фашисты стремятся отбить Каунас и прижать наши войска к морю. Поэтому их контратаки следуют одна за другой. Сил на этом участке враг сосредоточил немало. Его артиллерия, не переставая, ведёт огонь, всё чаще и чаще повторяются мощные танковые атаки, нещадно бомбят самолёты. Продвигаться вперёд становится всё труднее. Многие наши части вынуждены остановиться и, ожидая подкрепления, окапываются.

Рядовой Михаил Сергеев находился как раз в одном из таких подразделений. Он – заряжающий 57-миллиметрового орудия. Голубоглазый блондин с крутыми плечами и крепкими, мускулистыми руками, которому только что стукнуло двадцать. Заветная пора в жизни молодого человека! Как выражается его отец Егор, самое время одному взваливать на подводу тридцатипудовый мельничный жёрнов. Да, силой Михаила природа не обделила. Потому и на службе у «бога войны» – в артиллерии. И специальность заряжающего освоил толково. Уже во время своей стрельбы на ногах стоял крепко, словно врастал в землю, хоть она и ходуном ходила. Стальной ствол орудия, будто отвешивая поклон, дрогнет, полыхнув огнём, – и на землю скатывается гильза, ещё горячая, дымная. В руках Миши – очередной снаряд. Как только раздастся командирское: «Огонь!», ствол вновь «отвесит поклон»… По окончании тренировок – анализ стрельбы. Как всегда, скупо хвалили. Потому что Миша из тех, кто из десяти снарядов семь-восемь лепит прямо в цель.

Но всё это в прошлом. Теперь впереди – настоящий бой, так сказать – боевое крещение. Как его встретит Миша? Не задрожит ли, когда на него двинутся, грохоча, железные громады с чёрными крестами? Не перезабудет впопыхах всё, чему его учили, когда вокруг начнут рваться вражеские снаряды.

Рассказывают, что с молодыми солдатами в первом бою случаются всякие курьёзы. Не попасть бы в смешное положение. Потом прохода не будет.

Нет, Михаил умрёт, но в грязь лицом не ударит. Трусов не только у них в роду – во всей округе не бывало. Наоборот, вон его земляки Николай Козлов, Анатолий Кузнецов и Николай Синдрияков – Герои Советского Союза. И в район, вырастивший таких удальцов, вдруг напишут: «А Миша-то ваш оказался труслив как заяц». Что тогда делать? Как покажешься на глаза той, которая тебе верит, обещала ждать? А родители? Нет, лучше смерть, чем такой позор!..

– Мишка, оглох, что ли? – замковый Выдренко толкнул его в бок. – Вставай, идём на ротное комсомольское собрание. Вон в том сосняке будет.

Миша, всё ещё не отделавшийся от своих дум, зашуршав плащ-палаткой, медленно повернулся и, продолжая лежать, уставился на Выдренко. «А зачем мне на собрание?» – говорил его взгляд.

Прошедший огни и воды, Выдренко сразу сообразил, что творится в душе молодого бойца.

– Вот забодай тебя муха! Ты что, забыл, что комсоргу заявление оставил. Може, и примут…

Миша вскочил. В самом деле, ведь он хотел в первый бой идти комсомольцем. Правда, в заявлении написал не так. Но комсорг был внимателен, уловил, по-видимому, и то, что не изложилось на бумаге…

Здешние леса напоминают наши: стройные сосны с золотистой корой, а под ними кружева папоротников, щавель, душица… Пряно пахнет ягодами и мёдом. Стоит та пора лета, когда всё созревает, а солнце печёт, не жалея силы. В жатву, бывало, столько мужчин съезжались вместе разве что на обед. От этих мыслей у Михаила заныло сердце…

Бойцы с суровыми лицами сидели на поляне, обняв карабины и автоматы. Все – в маскировочных халатах. Обычно сборам солдат сопутствуют шутки, смех. Здесь никто не улыбался. Да, видно, положение серьёзное. Противник в двух шагах. Соседние полки уже вступили в бой. Но приказа идти им на помощь пока что нет.

Комсорг, стоявший возле штабеля снарядных ящиков, взглянул, на наблюдателя, который примостился на высоком дереве, и открыл собрание.

Немного спустя зачитали заявление Сергеева и рекомендации, данные ему в запасном полку. Потом Михаил рассказал свою биографию, ответил на вопросы.

– Не подведёт. Добрый хлопец! – крикнул Выдренко с места. – Мы верим в него.

Рядового Михаила Сергеева приняли в ряды ВЛКСМ единогласно.

В сумерках батальон тронулся в путь. Шли недолго: натолкнулись на противника, который встретил их сильным огнём. Пришлось укрыться в лесу. Перед рассветом, не обращая внимания на непрерывный обстрел вражеской артиллерии, дошли до деревни Косцюки и неподалёку от кладбища заняли боевую позицию. Батальон получил задание задержать немцев, наступающих по дороге на Шауляй. До седьмого пота рыли окопы, траншеи. Все смертельно устали, зато исчезли неуверенность и страх. Миша вспомнил услышанное на собрании.

…Фашисты в Литве устроили лагерь смерти. Кажется, в девятом форту, – сказал комсорг. Согнали сюда тысячи советских людей. После мучений, пыток их целыми группами умерщвляли, а те, что оставались живы, содержались в нечеловеческих условиях. Но захватчикам не удалось сломить дух литовского народа. В лесах действовали партизанские отряды, в городах и районных центрах – подпольные партийные и комсомольские комитеты. Радиостанция бесстрашных молодых патриотов «Голос правды» сообщала народу правду о войне, фронте, звала к борьбе. Подпольный комитет комсомола, возглавляемый Борисом Губертасом, Юозасом Амксонисом и Альфонсасом Цепонисом, вовлёк в свои ячейки сотни юношей и девушек. Грозные народные мстители не давали фашистам спокоя. На железных дорогах взлетали в воздух составы с боеприпасами, военной техникой и живой силой врага. Горели склады, автомашины. Если комсомольцы не могли что-либо уничтожить сами, сообщали в партизанские отряды, а те вызывали авиацию с Большой земли.

Чтобы подавить смелые действия комсомольцев, фашисты устраивали облавы: организовывали карательные отряды. Тюрьмы были забиты молодыми борцами. Среди них нередко оказывались и те, кто никакого отношения к отрядам сопротивления не имел. Всех жестоко избивали, пытали на допросах, потом или расстреливали, или живьём закапывали в землю. Но борьба не прекращалась…

«Оказывается, массовые пытки продолжаются и сейчас», – отметил про себя Миша.

Комсорг своё выступление закончил словами: «Вырвем из когтей смерти братьев литовцев!»

Выдренко опять толкнул Мишу в бок:

– Командир батареи идёт. Сам проверяет расчёты.

– Командир батареи? Сам?.. – Миша вскочил, чтобы оправить обмундирование, но задел головой щиток орудия – каска, слетев с головы, покатилась по земле.

Выдренко поспешил успокоить:

– Ты, главное, не робей, Мишка. Командир батареи у нас душа-человек. Сам узнаешь потом.

Майор Бондарь, сопровождаемый командиром взвода лейтенантом Растороповым, похвалил расчёт за умелое расположение орудия на огневой позиции.

– Молодцы ребята! Здесь не то что фриц – птица не пролетит.

– Немца не пропустим! – ответили дружно артиллеристы, выстроившиеся возле пушки.

Вместе со всеми эти торжественные слова повторил и Миша Сергеев. Но его голос прозвучал то ли робко, то ли слишком слабо. Заметив это, командир батареи подошёл к Сергееву, оглядел его внимательно и спросил:

– Заряжающий рядовой Сергеев – это вы?

– Так точно, товарищ командир батареи, товарищ майор…

Выдренко дёрнул его за рукав, шепнув: «Говори что-нибудь одно: или командир батареи, или майор».

Миша и сам это знал, но соскочило с языка, что поделать!

– Поздравляю вас с принятием в ряды славного ленинского комсомола! – сказал командир батареи и крепко пожал бойцу руку.

– Спасибо товарищ… майор!

Подумать только: всё знает! И то, что приняли сегодня в комсомол, и то, что у Миши тревожно на душе. Именно о таких, видно, говорят: сквозь землю видит.

Командир батареи ещё раз посмотрел на усталые лица артиллеристов, на их ослабшие поясные ремни и помрачнел: походная кухня отстала далековато.

– Ремни подтяните потуже, товарищи! – заметил он по-деловому. – Бой будет тяжёлый. Фашисты хотят захватить шоссе. Поэтому свой главный удар они направят на наш участок и участок соседней, третьей роты. Если выстоим, победа на этом направлении будет обеспечена. Если пропустим фашистов – в тылу начнётся неразбериха.

– Ни один фашист здесь не пройдёт! Верьте нам, товарищ майор, – ответили артиллеристы.

Около восьми часов утра противник начал наступление. Пехота врага двигалась на бронетранспортёрах к возвышенности, занятой батальоном. Вначале был слышен только рокот. Сплошной, но отдалённый. Потом из-за поворота дороги, которая огибала деревню, показались серые машины. Командир батареи в бинокль сразу оценил обстановку, велел приготовиться к бою.

Машины все ползли и ползли, словно земляные жуки. Теперь они были видны отчётливо. «Многовато их, многовато!» – подумал командир батареи, а вслух распорядился:

– Подпустить противника ближе!

Гул фашистских транспортёров, широкие каски солдат, прилепившихся к броне, – всё вызывало в душе Михаила какое-то неприятное, отталкивающее чувство. Он начал было считать вражеские машины, но досчитав до тридцати, сбился от волнения. Кажется, Суворов сказал: «Чтобы победить врага, его нужно ненавидеть душою и телом». Этого чувства у Миши было хоть отбавляй. Но всё равно слегка дрожат колени, лицо побледнело – одним словом, необстрелянный. Но он крепится.

– Главное – не робей, Мишка! – повторяет ему Выдренко снова.

– Нет-нет, я не боюсь, дядя Ваня…

Выдренко нахмурился: «Не дядя Ваня», а «товарищ младший сержант».

Миша не успел повторить: «Так точно, товарищ младший сержант!» – раздалась команда открыть огонь.

Ствол, ухнув, «отвесил поклон», станина чуть подпрыгнула, и едва распахнулся замок, на жёлтый песок плюхнулась дымящаяся гильза.

– Огонь! Огонь!..

Мишу охватил азарт стрельбы.

Повторяя про себя приказ командира, он заряжал и заряжал орудие, а стальной ствол всё ухал и ухал. На поле боя уже дымились пять транспортёров противника. Но враг не прекращал атаки. Некоторые машины подошли совсем близко…

– Прямой наводкой! Огонь!

Били прямо в лоб. Без промашки. Залп – и машину будто застопорило. Вокруг них, как ошпаренные тараканы, сразу забегали, фашистские солдаты. После трёх таких залпов задние бронетранспортёры немцев повернули обратно.

– Вот так, забодай вас муха! Драпаете, фрицы? Жизнь, значит, дорога. Давай живей! Живей! – приговаривал Выдренко, переходя к ручному пулемёту.

Атака была отбита.

Миша, прислонившись к лафету, глядел на поле. Испуская густой чёрный дым, горели семнадцать вражеских транспортёров, а на склоне холма осталось около сотни трупов.

Выдренко вытер потный лоб и, очищая пулемёт от пыли, с радостью сказал:

– Дали им жару, а? Молодец, Миша, не подкачал. Дрался как настоящий артиллерист, спасибо! – солдат поглядел на солнце, добавил – А теперь бери фляжки и дуй за водой. Жара не даёт спокоя…

Вдоль канавы, прорытой рядом с кладбищем, Миша направился за водой. Вскоре он вышел на тропу, что вела к кладбищу и была посыпана чистым жёлтым песком, и заглянул через железную решётчатую калитку. «Здесь порядок», – подумал он, оглядывая аккуратно прибранный погост. На могилах, что раскинулись ровными рядами, камни были побелены, трава подстрижена. Всплыли в памяти слова: «Если хочешь понять уважение народа к своей истории, традициям, постичь уровень его культуры, – побывай на кладбище». Где же он их прочитал? Пожалуй, это неважно. Важна сама суть…

Когда Миша преодолевал подножие холма, в одном месте он запнулся о труп немца, упал – и его чуть не вырвало. «И эти ведь люди! – подумал он. – Но никогда близкие не будут ухаживать за их могилами. О многих даже не узнают, где лежат их кости…»